Его набедренная повязка была из отбеленной оленьей кожи, а еще две широкие, украшенные бисером полосы из этого же материала свисали до колен спереди и сзади. Они также были украшены бахромой, и вообще вся одежда была тонкой, изысканной работы. Без сомнения, когда-то этот человек пользовался любовью и большим уважением.
Обут он был в слегка потертые вышитые мокасины. На нем не было наголовника, да ему он и не требовался. Обшитая бисером лента обвивала его лоб, а длинные каштановые волосы свисали сзади, сбившись в единую косу, скрепленную на конце кольцом из бисера.
Кожа его была глубокого красно-коричневого оттенка. По-видимому, это был его естественный цвет. Кожа была темнее, чем солнце может дать на этих широтах. Глаза Бьярки сузились, когда он это заметил.
«Судя по его темной коже, он, без сомнения, человек Сурта[4]», – заметил он с подозрением. «Он лежал там, ожидая, пока не сможет выехать из Муспельхейма со своим темным Господином, чтобы обрушить огонь на весь мир и уничтожить его. Глупо было вытаскивать его изо льда. Лучше бы мы отрубили ему голову, пока он не ожил и не стало слишком поздно».
Скегги рассмеялся. «Это ты глуп. Он мертв».
Его компаньон проворчал. «Может так, а может и нет. Смотри, ноги и руки у него гнутся, а голову можно двигать взад-вперед». С этими словами он ткнул ногой в щеку человека. «Его лицо мягкое, а должно быть твердым, как камень! Позволь мне убить его, потому что он не умер».
Он вытащил меч из ножен незнакомца. Меч был сделан из хорошей стали и все еще имел острый край. Под суровыми взглядами Скегги и Фланна Бьярки притворился, что шутит, и перебросил меч из руки в руку.
«По крайней мере, когда мы будем уверены, что он мертв, я заберу его меч. Смотри, на нем есть руны!»
Фланн быстро шагнул вперед и умелым движением человека, хорошо владеющего оружием, выхватил меч из его руки. Когда Бьярки попытался с яростным рычанием вернуть меч, Фланн как будто не сопротивлялся, но держал оружие так, что схватить его можно было только за лезвие. Тем временем, слуга внимательно осмотрел меч.
«Я прекрасно понимаю, что на твой взгляд я гожусь только на то, чтобы готовить наживку для рыбалки. Но, может быть, однажды до тебя дойдет, что у меня есть и другие навыки. Если бы ты, как и я, читал книги и разговаривал с монахами, вместо того, чтобы убивать их, ты стал бы умнее.
Я учился на Святом острове у Олдвита Благословенного и я говорю тебе: это не руны. Ты бы и сам это понял, если бы умел вырезать руны.
Это надпись выгравирована римским кузнецом на римском мече для римского солдата. Скажу также для твоего развития, Бьярки, что против этого меча твой топор и твой щит совершенно бессильны. В свое время это было самое страшное оружие ближнего боя на земле! Надпись гласит “ШЕСТОЙ ЛЕГИОН, ВИКТРИКС”.
Я, как и вы, не знаю, каким образом этот человек оказался здесь, но я хочу предостеречь тебя от насмешек над ним, если ты когда-нибудь столкнешься с ним в бою. Твое невежество и глупость могут тебя погубить!
Если он был легионером, тогда, наверное, это сиды[5] защитили его, потому что сейчас, в правление Харальда Фэйрхейра, Прекрасноволосого, от которого вы в страхе бежали из Скандинавии, мы, христиане, исчисляем 873 год нашего Господа.
Однако из моих книг, о которых вы так презрительно отзываетесь, я знаю, что могущественный Рим рухнул в 516 году. После этого ни один римский солдат никогда больше не шел в атаку. И если он не один из родственников Мафусаила, a мне кажется, что это не так, то он пролежал замороженным во льду 300 лет!»
Трудно сказать, что творилось в голове непредсказуемого Бьярки в тот момент. В любом случае его побагровевшее лицо предвещало вспышку звериной ярости. Хотя Фланн ни на секунду не отводил от него взгляда, держа наготове меч, мощный, как медведь, Бьярки, несомненно, сумел бы покалечить раба.
Скегги переводил взгляд с одного на другого. Похоже, он не собирался вмешиваться, что бы ни случилось. Наступила напряженная тишина. Поэтому мужчины вздрогнули, когда вдруг прогремел презрительный, властный голос.
Перед ними стояла Тира, но это была не та Тира, которую они знали до сегодняшнего дня. Странный голос, который вел их к этой земле, все еще звучал колокольчиками, но уже не мягкими золотыми, а резкими железными.
«Хотите, чтобы тело этой девушки замерзло до смерти, пока вы, никчемные твари, сражаетесь друг с другом? Если она умрет, то этот человек умрет вместе с ней, а он не должен умереть, клянусь вашими жизнями! И прежде чем я позволю им двоим умереть, я согрею их тела вашей кровью!
Вперед! Девушке нужна еда. Нужно укрытие для меня и моего мужчины, и огонь, чтобы он снова мог жить. Принесите дрова, соберите камни, нарубите длинные столбы и выройте яму! Потом я скажу, что еще надо будет сделать. А теперь идите и поживее!»
Скегги надул щеки и уставился на дочь. Но прежде чем он успел ответить, она выхватила меч из безвольной руки Фланна и сделала угрожающий шаг навстречу отцу.
Через мгновение Скегги уже бежал как ягненок, остальные плелись следом.
Следуя вверх по ручью, они поднялись по гребню затвердевшей лавы и вышли на луг. Здесь рос дикий овес, стая белых куропаток поднялась в воздух, испуганная их появлением. Были видны следы лисы.
Когда они подошли к тихой заводи, Фланн остановился и жестом показал остальным замереть, а сам наклонился над водой и очень медленно подвел руку под крупную форель, которая неподвижно стояла в воде, слегка шевеля плавниками. Резким движением он выбросил рыбу на берег. Он действовал так умело, что даже брызг почти не было. В общей сложности он поймал еще три рыбины, прежде чем остальные осознали опасность и ушли на глубину. Нанизав улов на ивовый прут, он зашагал дальше осматривать луг.
Полевые цветы росли повсюду. Яркие изящные цветки источали нежный аромат. Кругом было полно дикой черники и голубики. Они набрали немного, пока шли, но задерживаться не стали. Хотя в это время года дни были долгими, предстояла ночь, а ночь будет холодной.
На склоне ближайшего холма, откуда стекал ручей, начинавшийся из далекого ледника, росло еще больше ивы и кустов можжевельника. Была даже небольшая рощица карликовых берез, не выше 12 футов.
Шагая через луг к деревьям, они спугнули еще одну стаю куропаток. Скегги швырнул палку в гущу птиц и сбил двух. Он привязал их к поясу. Когда они огибали болотце, то увидели, что вода, медленно заполнявшая их глубокие следы, была коричневой, с торфом.
Бьярки огляделся. Похоже, это была хорошая земля и к тому же незанятая. Он мысленно оценил ее богатства. Тут был камень для стен и загонов для животных. Овцам здесь было бы хорошо. Там было отличное пастбище для коров и лошадей. А так как воды, по-видимому, кишели рыбой, а стаи гусей и другой дичи постоянно кружили над головами, мяса и яиц всегда будет вдоволь. Гаги гнездились тут и там. Видел он тюленя, а тюленье мясо он любил. Возможно, в горах есть и олени, хотя пока еще он не заметил никаких признаков.
Он не будет строить дом. Пусть другие работают! Бьярки поджал губы, размышляя. Его мысли всегда двигались медленно, не как у этого шустрого, сообразительного раба, не упускавшего случая поиздеваться. Как только дом будет закончен, он убьет Фланна. Найти повод будет легко. Никогда не было трудно разозлиться настолько, чтобы захотеть убить его.
Сложнее будет убрать с дороги Скегги. Возможно, произойдет несчастный случай. Он может упасть со скалы или выпасть из лодки там, где девушка не сможет увидеть.
И тогда вся эта чудесная земля будет принадлежать ему одному! И даже Тира будет его! Он никогда не был уверен в ней, потому что обещание женитьбы, данное ему, было дано не Тирой, а ее отцом.
Ах, Локи, возьми их всех! А как же незнакомец? Он совсем забыл о нем. Ну, если он действительно не мертв, то скоро будет. Бьярки раскраснелся, его свинячьи глазки сузились. Незнакомец умрет, как только представится случай. Может быть, уже сегодня вечером он отрубит ему голову, как предлагал раньше. Потом он может заявить, что убил не человека, а тролля, который напал на него. Они не смогут ничего доказать, потому что он выбросит голову в море.
«Бьярки! Растряси свои хромые кости! Ты застрял в болоте? Пришел смотреть, как мы работаем? Двигай сюда свою жирную тушу!»
Это был Скегги. Фланн хмыкнул. «Землевладелец» Бьярки, как ужаленный, отбросил раздумья. Он поспешил на холм, где уже лежала груда жердей.
Он наклонился и взял охапку. Затем выпрямился и посмотрел вниз. В этот момент он увидел, как далеко на западе, за мысом, за которым, наверное, был залив, поднимались невысокие струйки дыма, и понял, что земля не так пуста, как он думал.
Бьярки поспешно опустил глаза и промолчал. Остальные были слишком заняты работой, а не изучением окрестностей, и потому не заметили дыма.
Внизу на лугу Бьярки не увидел незнакомца, и ему стало легче. Его план все еще можно выполнить. Надо только действовать быстрее. Возможно, ему все-таки удастся построить собственный дом.
Крестник Мерлина
Тем временем, под защитой скал у водопада Тира занималась незнакомцем, который, по-видимому, значил для нее гораздо больше, чем можно было бы предположить.
Она вытащила его на яркий солнечный свет, проявив неожиданную силу. Вместо подушки она положила ему под голову охапку цветущего тимьяна. Меховую одежду, которая была в кнорре, она оставила на потом. В солнечном свете есть сила, тепло и жизнь; она хотела, чтобы все это у него было.
Девушка нежно погладила его по голове и положила теплую руку ему на щеку. Щека была податлива, но ужасно холодна. Его ресницы покрывала изморозь, и пока она глядела, с них слетела снежинка. Ей показалось, что дернулось веко, но она не была в этом уверена.
«О, вернись! Вернись ко мне!» – взмолилась она и снова принялась за работу.
Колючий ветер носился по холмам. Подняв глаза, она видела, как птицы слетались с моря на свои гнездовья. В это время года не будет настоящей ночи, но будет холодно. И все же, пока не наступило утро, в ледяном сумраке она не только согреет его, но и подарит столько тепла, сколько сможет выдержать человек. Тогда он будет жить! Тогда снова будет жить она – для него! Она так страстно желала этого, что испугалась, как бы не разорвалось от тоски сердце этой девушки, и заставила себя успокоиться.
Она собрала кору, хворост и листья. Порывшись в памяти этого разума, она руками поломала дрова на кусочки помельче и сложила их небольшой кучкой на ровной площадке лавового песка. Затем поискала плавник выше отметки прилива. Плавника было много, потому что Гольфстрим приносил и выбрасывал на эти северные берега древесину из экзотических южных стран. Выстроив гору дров, она принялась собирать камни.
Лавовые камни с острыми краями, куски базальта, круглые каменные бомбы, выброшенные из древнего ревущего кратера – все эти сокровища, которые когда-то были крещены адским огнем, теперь должны были вновь познать пламя. Но где взять это пламя?
Прежняя Тира ударила бы кремнем по стали, подожгла искрой трут и за несколько мгновений разожгла бы огонь. Новая Тира знала об этом методе, но огниво было у Скегги, а его рядом не было. Она нахмурилась, обдумывая идею использовать кремневый топор со стальным мечом, и меж ее глаз появились две морщинки. Затем ее лицо просветлело.
Взяв незнакомца за правую руку, она стянула кольцо. Пока его рука была сжата в кулак, кольца никто не замечал. Теперь же рука расслабилась, и кольцо легко соскользнуло. Оно жгло ее ладонь, заставляя его перекатывать, как вдруг она вспомнила. Он говорил ей, что кольцо раскалится, если появится угроза его жизни. Значит, сейчас он в большой опасности? Ну, тогда она позаботится о том, чтобы защитить его!
Насыпав в ладонь немного тертой коры, она навела на нее кольцо. Солнце прошло сквозь украшавший кольцо камень, на порошке появилось крошечная яркая точка, но кора была слишком влажной.
На мгновение сила и властность покинули ее. Она стала похожа на маленькую, одинокую, потерянную девочку.
Если бы Фланн увидел ее в этот момент, он не мог бы представить, что она была кем-то еще, кроме Тиры Скеггисдаттер, которую он знал столько лет.
Она закрыла глаза. «О, Кецалькоатль, Повелитель ветров! Если ты когда-нибудь любил своего крестника, то помоги ему в этот час!»
Легкий ветерок, лаская, коснулся ее руки. Кольцо превратилось в сияющий круг света. Порошок у нее на ладони начал светиться и задымился. Она осторожно положила крошечный уголек на кучку хвороста и накрошенной коры и подула на нее.
Пламя вспыхнуло. Она раздула его и добавила щепочек. Огонь жадно поглотил их. Дым поднялся спиралью.
Она захлопала в ладоши и счастливо рассмеялась. Кольцо остыло, и она снова надела его на мягкую холодную руку. Прошла ли опасность? По-видимому, да.
Вдруг в брызгах у подножия водопада появилась радуга как символ обещания. Она посмотрела на радугу и смиренно склонила голову.
«Ахуни-и! Дух волны! Прости меня! Я знаю, что ты со мной. Больше я не буду сомневаться!»
И новая волна жизненных сил прокатилась по ее уставшему телу. Она разожгла высокий огонь и стала бросать в него большие куски дерева, пока жар не заставил ее отойти. Потом она стала кидать камни в центр пламени. Огонь взревел. Взлетели искры, угли засветились вокруг покрасневших камней, мерцавших малиновым, зеленым и голубым цветом от морской соли.
Наконец, она не смогла больше двигать это уставшее тело. Обессиленная, она опустилась на землю, бездумно уставившись на огонь. Такой, полусонной ее и нашли мужчины, вернувшиеся с кольями и едой.
После короткого отдыха она ожила и, хотя они тоже устали после этого трудного дня, отдала им новые приказы.
По ее указанию выкопали широкую неглубокую яму в песке. По краю наклонно врыли тонкие столбы, чтобы они смотрели в центр. Затем свели их вместе и обвязали сверху. Люди хотели понять, что из этого получится, но она снова была под действием волшебства, и у нее снова был этот странный взгляд. Только Фланн осмелился задать вопрос, и, возможно, никто другой не получил бы ответа. В конце концов, именно он первым последовал за ней в ледяной туннель – очевидно, она не заметила двух других.
«Хижина?» Слово казалось ей незнакомым. «Нет, не хижина – зачем хижина? Это будет парильня Абенаков – Людей рассвета! Спешите, люди!»
И они спешили. Накрыли столбы парусом; по периметру получившегося шатра набросали вынутый из ямы песок. Закатили в яму раскаленные камни, выровняли их, засыпали горячим песком, вырытым из-под костра, а сверху по всей поверхности расстелили мягкий вереск. Когда края навеса сомкнулись, холщовый парус со всех сторон поднялся пузырем от жара.
На вереск уложили одежду меховой стороной вверх. Только после этого человека из ледника перенесли и положили на шкуры посреди парильни.
Вошла девушка и жестом отослала остальных наружу. Она опустила край крыши, и шатер снова стал закупорен. Когда она легла рядом с ним, появился Скегги. Он пристально посмотрел на дочь.
Она возмутилась было, но потом улыбнулась и протянула руку. Он взял ее и присел рядом. Молча, они некоторое время смотрели друг на друга.
Скегги не знал, что и думать. Была ли эта заколдованная девушка его дочерью? Если нет, то кем или чем она была? Странные вещи случаются в незнакомых странах, как рассказывают путешественники. Он и приготовился к странным вещам, когда ветер изгнал их из родных вод. Но такое чудо, как это! О таком никогда раньше не рассказывал ни один скальд и ни один сказитель саг.
Только когда она улыбнулась, он узнал любимую дочь. Все же он восхищался ее силой и волей, которые она показала сегодня. Она так хорошо знала, куда идти и что делать в этой странной пустынной земле, которая была совершенно незнакомой для них всех. Как будто она была здесь много раз; почти как если бы она наблюдала и ждала подходящего момента, чтобы вытащить изо льда мужчину, который сейчас лежал рядом с ней.
Но как это было возможно? Он всегда был рядом с дочерью, они не разлучались ни в Норвегии, ни на Фарерских островах, ни разу с тех пор, как она родилась. И все же теперь она использовала странно звучащие слова и имена, говоря о народах и землях, о которых он, Скегги, никогда раньше не слышал, раздавала приказы, как будто была королевой или даже богиней!
Скегги был простоват, но честен и добросердечен. Все, что Тира делала раньше, в его глазах всегда было хорошо и правильно. То, что она делала сейчас, тоже должно было быть правильным, потому что она была его дочерью, когда улыбалась, а она все еще улыбалась. Он поцеловал ее, она вернула поцелуй. Скегги отпустил ее руку, лег с другой стороны от человека, глубоко вздохнул и через мгновение уже спал, устав от трудов этого удивительного дня.
Никто из них ничего не ел, разве что Скегги сорвал несколько ягод голубики по дороге. Тем не менее, девушка не была голодна. Возбуждение пересилило потребности тела. И теперь, когда она лежала в одуряющем тепле и спешить уже никуда не надо было, она едва была в силах держать глаза открытыми.
Словно издалека она слышала, как Бьярки и Фланн переругиваются в холоде ночи. Она знала, что они чистят птицу и рыбу. Может быть, они будут ужинать. Поев, они, наверное, отправятся спать под перевернутой лодкой. Все это было ей так безразлично в этот момент! Сейчас у нее было то, чего она хотела, а она хотела этого так безнадежно и так долго! И вот теперь он здесь! Он принадлежит ей, и она может, наконец, обнять его!
Дрожащими руками она перекатила его из стороны в сторону, снимая с него жилет. Его тело стало как будто уже немного теплее. Стянула через голову его мягкую кожаную рубашку. Ей показалось, что на его висках пульсирует кровь, но сердце еще не билось.
Она гладила его мускулистые руки, скользила пальцами по хорошо знакомым шрамам на его теле. Вот длинная царапина на ребрах – копье ударило глубоко, но полого. Следы от когтей на спине – на память от пумы, когда они жили среди Людей рассвета, названных так потому, что солнце поднималось над ними раньше всех других северных народов красных людей на континенте Алата.
Ах, Ахуни-и! А ведь они могли бы никогда больше не встретиться, если бы его магия не была такой сильной, а ее богиня милосердной.
При этой мысли дрожь пробежала по ее телу. Тира снова обняла его. Что это? Не пошевелился ли он? Чуть-чуть? Один раз? Она нежно поцеловала его в затылок, и ее глаза увлажнились. Так вот как люди плачут! Она почти забыла.
Он был такой холодный, такой холодный!
Она расстегнула ворот своей шерстяной рубашки и развязала шнурки, которые скрепляли ее платье спереди. Широко распахнув, она накинула платье на них обоих и прижалась горячим обнаженным телом к его голой спине. Затем обняла его, приложила ладони к его безмолвному сердцу, щеку к его щеке… Они лежали неподвижно, слившись в одно целое.
Больше она ничего не могла сделать. Единственной магией, которой она владела, была ее любовь. У нее не было волшебного зелья. Она могла только молиться богине, которой поклонялись на континенте, давно утонувшем в пучине, и которую никто не помнил, кроме нее. Холод мужчины медленно проникал в тело Тиры, которое больше не принадлежало одной только Тире, пробирался до самых костей. Сердце ее билось все медленнее, температура тела упала, и телесные процессы почти прекратились. Когда, наконец, разум утратил связь с телом, она не поняла, погрузилась ли она в сон или в милосердную, но одинокую смерть.
В этот момент проснулась настоящая Тира Скеггисдаттер, которая до этого насыщенного событиями дня не делила тело ни с кем другим. Она очнулась как будто ото сна, в котором была заключена. Страшно было сознавать, что тело, которое ты всегда считал своим, в конце концов, является лишь средством передвижения для внутренней сущности.
Ей чудилось, что она не более чем отчаянно трепещущая бабочка, беспомощно бьющаяся о непроницаемую стену. Тира знала, не зная, откуда она это знает, что эта дрожащая пленница была ее истинным «я», той самой сущностью, которую люди за неимением лучшего слова называют душой.
Ее взяли в плен и отодвинули в сторону. Она была арестована в собственном теле, как хозяин замка, которого захватчик ярл-викинг бросил в темницу и теперь решает, что с ним делать.
Она была очень напугана. Каким-то образом она поняла, что новый обитатель ее тела почувствовал ее страх и был удивлен. Спокойный, успокаивающий голос говорил с ее душой. Маленькое, дрожащее нечто, бывшее ею, почувствовало теплое объятие. Она ощутила покой и поддержку.
Она поняла, что непрошеный гость также был женщиной, потому что между ними возникла странная взаимосвязь и родство душ, и понимание, для которого не было никакого другого объяснения. Она начала чувствовать доверие, и вместо гнева появилась острая жалость, почти сродни внезапной привязанности.
Единственное, что сказал ей голос – или, вернее, пролился трелью, потому что это было похоже на звук серебристых колокольчиков: «Прости меня, сестренка!»
В голосе были усталость и отчаяние, от которого хотелось выть. Это было полное опустошение, охватывающее душу, которая чувствует, что мучения не прекратятся, пока не падет Асгард, и белая зима не успокоит все, что движется и существует, до тех пор, пока не будет построена новая земля для богов-асов[6].
Столько лет ожидания пришло и ушло, и наконец, вспыхнула искра надежды, и она тоже погасла. Теперь для этой странной гостьи, которая один день была Тирой, не осталось ничего, навсегда.
Тире так захотелось утешить свою похитительницу, но она не знала как. Тем не менее, оказалось, что самой этой мысли, желания было уже достаточно.
Возможно, именно сострадание, которое она предложила, заставило ее забыть о собственном несчастье и страхе перед лицом еще большего страдания духа и безнадежности, с которыми, как она почувствовала, другая должна каким-то образом сразиться или окончательно потерпеть неудачу. Она сама должна была это решить.
Тира получила силу из этой другой «я». Теперь она вернула эту силу. Их души объединились, и, хотя они все еще были отдельными сущностями, больше не было ни похитительницы, ни пленницы, а были, как гостья назвала Тиру в своей мольбе, сестры.
Чудесное чувство единства, подъема воскресило обе эти души, которые так странно сроднились.
Немного тепла вернулось в измученное тело. Сердце забилось сильнее. Теперь Тира знала, что другая преодолела свою боль. Они успокоили и поддержали друг друга. Их общее тело будет жить. Они смогут оставаться в нем вместе, пока это будет необходимо, и между ними больше не будет борьбы.
И снова как будто зазвенели маленькие колокольчики. Тира внимательно слушала, как другая говорила с ее разумом. Теперь они были так близки, что это уже не удивляло ее; она как будто вспоминала смутно знакомую, полузабытую древнюю сказку, дремавшую в глубине ее сознания. Слушая, она видела перед собой то, что видела другая.
«Давным-давно, далеко отсюда, в водах Юга была земля, окруженная морем, и называлась она Атлантида...», – начал голос, и Тира увидела эту картину с высоты птичьего полета. Страна под ужасным проклятием черной магии и войны, Атлантида готовила ужасные бедствия всему миру, и боги узнали об этом. Они любили эту землю, но ради милосердия и справедливости решили погрузить ее в воды океана.
Только один человек смог избежать катастрофы. Живой, но уже не настоящий человек. Молодая девушка, чья душа была волшебным образом помещена в точную копию ее тела, сделанную из красновато-золотистого металла под названием орихальк, который был знаком только жителям Атлантиды.
Запертая в металлическом теле, неспособная сама запустить механизм активации, девушка была вынуждена ждать, когда кто-нибудь придет и спасет ее. Много тысяч лет на борту одного из поврежденных кораблей-лебедей Атлантиды она дрейфовала над затонувшим континентом и ждала. Живой корабль, построенный также из орихалька, поглощал энергию солнца, поддерживал свой уровень разума и видимость самостоятельной жизни.
В конце концов, ее освободил человек, чей деревянный корабль был пойман водорослями, которые держали и ее судно, и вместе они договорились помочь каждому из них выполнить свою клятву. Ее миссия с его помощью успешно завершилась, но она не смогла выполнить обещание, данное ему, так как и металл лебедя, и ее собственное металлическое тело распались от времени.
Так они расстались, познав любовь, и мучаясь от разлуки. Он стал пленником вечного льда, но, надеялась она, не совсем умер, потому что был крестным сыном великого мага и выпил эликсир жизни. Она, благодаря достижениям Атлантиды, сохранила свою сущность, так как имела способность на некоторое время отодвигать жизненный дух других живых существ и существовать в чужом теле; однако потом это тело приходилось покидать, чтобы его хозяин не погиб.
Так она и жила, занимая ненадолго тела рыб и тюленей, или воздушные обиталища разума соколов и чаек. Позже ей случалось испытывать радость посещать людей, нечастых гостей этих северных берегов, и некоторое время участвовать в их жизни. Все эти годы она не упускала из виду свою потерянную любовь и ждала момента, когда медленно движущийся ледник освободит его.
Долгие, долгие годы ожидания! Тревога, страх, что, в конце концов, все может пойти прахом. Ведь вблизи может не оказаться людей, когда придет пора действовать. Люди приходили и уходили. Как легко может случиться, что, когда ледник, наконец, освободит его, она будет лишь беспомощно наблюдать за тем, как его тело свалится в море и он будет потерян навсегда!
Ибо что может сделать человеческая душа, какой она все еще себя считала, чтобы помочь ему, если она заключена в теле без рук?
А потом – еще до того, как действительно настало время – вулкан, дрожащая земля – и нет времени, чтобы достичь других людей! В отчаянии она взглянула на волны глазами ворона и увидела маленькую лодку, идущую именно туда, где была нужна.
И – новое тело – и счастье – и усилия – и отчаяние.
Они лежали и ждали. Ночь прошла, но настоящей тьмы не было. Был закат, потом краткие, бледные сумерки, затем восход, подкрасивший красным ледяные шапки на вершинах гор – и вот свет ударил в стену шатра, просочился через холщовый купол, тускло осветил внутреннее пространство.
Когда наступило полное утро, закопанные камни еще держали жар. Песок под шкурами был теплым и уютным, а вереск источал сладкий аромат. Земля под ними все еще подрагивала, и поначалу Тира и ее почти родная сестра чувствовали только эту, отдаленную дрожь земли. И тут тело Тиры, все еще крепко державшее спасенного человека, ощутило легкий толчок, пришедший от него.
Затаив дыхание, боясь надеяться, девушка высвободилась и перевернула мужчину на спину. Приложив дрожащую руку к его сердцу, она почувствовала слабый удар, еще один, более сильный – и еще один, неуверенно набирающийся сил. Наконец, сердце принялось за работу.
Тело мужчины стало теплым, пепельная бледность исчезла с его темной кожи, он сделал глубокий вдох, прозвучавший почти как вздох. Она бросилась на него, покрыв его лицо поцелуями.
Но он не проснулся.
Тира ощутила, как ее толкают обратно на задний план. Она уже не была равной, другая снова вышла вперед. На этот раз, зная, что происходит, Тира не испугалась. Она не возражала, что снова теряет контроль над телом.
Почему-то она была рада помочь другой девушке, которая так в этом нуждалась. Она была полна уверенности в ее честности и знала, что ее тело не будет поругано.
Прежде чем погрузиться в мирный сон забвения, Тира почувствовала, что на ее лице формируются новые черты. Должно быть, она принимает вид другой девушки. Увидит ли он в ней сходство? Все еще размышляя, она погрузилась в подобие сна.
Скегги очнулся от того, что его кто-то тряс. Открыв глаза, он едва узнал свою дочь. Он видел ее словно сквозь туман. Когда он полностью проснулся, и его голова прояснилась, в тусклом свете он разглядел, что это действительно была Тира, но слегка изменившаяся.
Тем временем она завязала рубашку на груди и надела кожаную куртку. Изо всех сил она массировала голую грудь незнакомца. Его голова безвольно перекатывалась из стороны в сторону.
Скегги позвал остальных. Они выползли из-под лодки, где провели ночь, и были рады погреться в шатре, присев на корточки рядом с незнакомцем.
Казалось, он спит. Дыхание было сильным и ритмичным. Несмотря на длительное заключение во льду, он не потерял мышц. Широкими лентами они тянулись по его торсу, а бицепсы и бедра были твердыми.
Девушка перестала массировать и вгляделась в его лицо. Он лежал спокойно, но под веками его глаза двигались, как будто наблюдая за чем-то.
«Я часто думал, – прошептал Фланн, – что в стране снов человек видит то, чего не может вспомнить проснувшись. Я наблюдал за спящими и видел, что у многих глаза двигались».
В стране снов или в видениях разума, незнакомец, несомненно, увидел то, чего боялся. Его лицо вдруг исказилось, он рывком развел руки, словно пытаясь не упасть. При этом он отшвырнул массивного Скегги в сторону, как ребенка.
Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо дочери Скегги. Он сел с радостным криком: «Кореника!» И она тут же оказалась в его объятьях.
Эта внезапная сцена ошеломила трех рыбаков. Их реакция была разной. Фланн развернулся и выбежал; горе и ужас были ясно написаны на его лице. Двое других не обратили на него внимания. Тугодум Бьярки сначала ничего не понял, ему потребовалось время, чтобы осознать, как события касаются лично его, но затем в нем поднялся гнев. Тем временем, Скегги схватил парочку своими ручищами и развел их в стороны.