В Европу, в этот узкий изогнутый отросток огромного континента таинственной Азии, доходило много рассказов о странностях и чудесах. Их невозможно было опровергнуть, поскольку очень немногим путешественникам удавалось проникнуть вглубь Азии и вернуться.
Из Азии, этого места рождения рас, возможно, даже самого человечества, вышли все народы Европы. Оттуда их кочевые фургоны катились на запад, пока не упирались в море. Тогда им приходилось изучать пути Океана. За ними, наступая на пятки, к этому водному барьеру волна за волной следовали другие массы безземельных народов, которые были либо отброшены назад, либо уничтожены, либо ассимилированы.
Оттуда пришли дорийцы и ахейцы и заселили Грецию, чтобы потом учить Рим и соперничать с его могуществом. Греки принесли светоч цивилизации в Вечный город, где он разгорелся, и откуда был передан Византии, которая в течение тысячи лет стояла крепостью на пути вторгающихся азиатских полчищ.
Там этот светоч все еще горел, хотя и понемногу тускнел.
Когда Гвальхмай добрался до Византии, которую он никак не мог заставить себя называть Константинополем, он присоединился к каравану, который направлялся в Среднюю Азию. Из этой части света до сих пор доходили рассказы о пресвитере Иоанне и его блестящем царстве, и многие пытались найти его там.
Всего 20 лет назад Гильом де Рубрук был отправлен блаженной памяти Людовиком Святым в качестве посланника к Великому хану Татарии в надежде объединить французов и конные монгольские тумены[23], чтобы сокрушить турок, их общего врага.
Миссия провалилась. Хан не был пресвитером Иоанном.
По этим землям, где не было ни замков, ни сверкающих шпилей, ни золотых куполов, путешествовали братья Поло, но они не встретили сияющего капитолия, потому что их глаз не коснулось волшебство.
За ними следовал Гвальхмай, более упорный и целеустремленный странник, чем эти венецианцы.
Гвальхмай узнал, что крестовые походы закончились. За исключением города Акко, Святая земля была в руках турок, а Константинополь ожидал завоевания. Начиналась новая эпоха – эпоха географических открытий.
Возможно, конец его долгого странствия близок, теперь, когда Европе нужно найти новые торговые пути в обход турецких земель. Корабли должны были снова выйти в моря в поисках новых источников богатства.
Пока счет усталым милям под его ногами медленно растягивался на тысячи, он думал об этом и о миссии, возложенной на него отцом.
Как и многие в Европе, он знал, что земля круглая. Если бы он не смог убедить европейского правителя в важности того, что знал, то азиатский, несомненно, был бы признателен за новое пространство для того огромного множества людей, которыми он управлял. Однако при любых обстоятельствах это должен был быть христианский властелин. Следуя приказу Мерлина, он не отдал бы Алату никому другому.
Тогда надо идти вперед, чтобы узнать, жив ли пресвитер Иоанн или нет, чтобы поговорить с его сыном или внуком, который правит сейчас вместо него.
Бухара, Самарканд, Кашгар – всех их видел Гвальхмай на своем пути. Через города, чьи имена стали легендой, через горные перевалы, которые сами по себе были выше, чем некоторые горы, которые считались знаменитыми и страшными в Европе, шел Гвальхмай, всегда в поиске, но всегда тщетно.
Он ехал на ослах, мулах и верблюдах. Он ехал на арбах с деревянными колесами, на телегах жирных от сала, воняющих немытыми телами. Его принимали во дворцах и воздавали почести. Он просил ночлега в грязных хижинах и караван-сараях и пил кислое молоко в войлочных юртах. Он тяжело дышал в сырых джунглях и задыхался в разреженном горном воздухе Памира, пировал на банкетах и голодал, путешествовал в составе караванов в мили длиной, а иногда двигался на восток только с одним проводником. Никто не мог указать ему дорогу в Страну снов.
Повсюду ходили слухи об империи пресвитера Иоанна, но ее границы, обозначенные неопределенным взмахом руки рассказчика, всегда оказывались еще дальше на востоке.
Вот уже три дня он ковылял один. С тех пор, как умер его двугорбый верблюд-бактриан, он шел пешком. Его проводник отправился на поиски воды и не вернулся. Гвальхмай был уверен, что он и не вернется.
Ночи были очень холодные. Он рыл ямы на склонах сухих ручьев, только чтобы тело могло вместиться, разводил перед ямой небольшой костер из сухих ивовых корней и спал в тепле – старый трюк, которому он когда-то научился в Алате. Там, где другой мог бы замерзнуть, ему было удобно. Но дни все равно были ужасными. Ни еды, ни питья, только безжалостное, слепящее солнце на безоблачном небе, от которого он едва не терял сознание.
Сейчас он стоял на древнем берегу и смотрел на мерцающую впадину, в которой когда-то плескалось первобытное море. Из его истертой ветром, покрытой солью гальки, вверх вознеслись голые пики, а когда-то это были зеленые плодородные острова. Теперь там кружились песчаные дьяволы – вихри, опасные для умирающего, как прикосновение джинна или марида[24]. Кружась от ветра, они пронзительно завывали свою грозную песню.
Это была пустыня Ханг-Хай, а за ней начиналась еще более ужасная пустыня Гоби. Гвальхмая предупредили об опасностях, таившихся в этой худшей из пустынь Азии, но он только презрительно улыбался при мысли об опасности большей, чем те, с которыми уже сталкивался. Казалось, он достиг предела на этом доисторическом берегу.
Он опустился на колени и закрыл лицо руками, низко пригнувшись, чтобы защититься от еще одной вращающейся башни песка, которая могла либо разорвать и похоронить его, либо высосать оставшуюся влагу из его почти обезвоженного тела.
Когда башня угрожающе поднялась, она завопила: «Гвальхма-а-й! Гвальхма-а-й!» Каждый слог был слышен ясно и отчетливо, когда темная тень упала на него, но в этом не было ничего нового.
Путешествуя по текучим барханам и песчаным долинам, он уже встречал такие голоса. Бывало, ночью он слышал, как рядом проходит длинный караван: звенели колокольчики вьючных животных, звучали голоса людей, топот солдат, марширующих в такт под ритм литавр, рев рогов.
Но на следующее утро никаких следов на песке было не найти, и тогда он понимал, что слышал звуковой мираж, навсегда сохранившийся в этой земле вне времени, где потерянные армии переправлялись по дну вымершего моря на забытые битвы царей, о которых никто уже не помнил.
Но эта тень не была миражом. Угроза была реальной. Он не поднял глаз, но на песке увидел тень отвратительной рогатой головы. Ее челюсти были раскрыты в сардонической усмешке. Он знал, что то, что нависло над ним, было больше, чем тень воющего песчаного вихря.
«Ах, Дух волны! – прошептал он. – Богиня вод! Ты была моим другом, не требуя моего поклонения. Ты, кто любит того, кого люблю я, спаси меня снова, молю тебя! Позволь мне еще раз увидеть мою Коренику, прежде чем я умру!»
Песчаный дьявол, должно быть, был очень близко, его песня звенела совсем рядом. Гвальхмай, опустив голову, ждал с закрытыми глазами, но вихрь так и не напал на него, а горячий ветер на его непокрытой коже стал прохладным.
Звук не прекратился, он продолжался, но стал ритмичным, а ветер превратился в легкий влажный бриз. Гвальхмай поднял голову и вместо сухого дна увидел танцующее синее озеро в белых барашках, волны которого разбивались почти у его ног.
Не сошел ли он с ума? Это был двойной обман зрения и слуха?
Он вскочил на ноги и бросился вперед, но упал не на грубую гальку, а в обжигающе холодную соленую воду! Он засмеялся, стал бить руками по воде и брызгаться. Прозрачные капли падали на него, словно слезы радости.
Тогда он выполз на берег, отполз от воды на десять, двадцать, тридцать футов и стал копать. В яму начала просачиваться жижа. Он не стал ждать, пока осядет ил, а осторожно попробовал. Жидкость была солоновата, но пригодна для питья. Тогда он напился.
Это не был бред. Это был чудесный, согревающий, славный факт, крепкая, неоспоримая правда.
Некто, некое существо услышало его мольбы и ответило этим странным образом, хотя и не так, как ему хотелось бы. Его жизнь была спасена, однако Кореника рядом не появилась.
И все же часть из того, о чем он просил, сбылось. То, что явилось его взору, не могло быть ничем иным, как легендарным Песочным морем, которое было частью владений пресвитера Иоанна. В этом море водилась рыба удивительного вкуса, из которой добывали краситель для царского пурпура, а чешуя рыбы была из алмазных пластинок.
Он поискал на берегу что-нибудь съедобное, но ничего не нашел. Вдруг ему показалось, что на расстоянии виднеются белые колоннады храма или особняка среди деревьев, которые росли на вершине ближайшего острова. Однако признаков людей не было, так как на воде не было лодок, а над строениями не поднимался дым.
Он отошел от озера и поднялся на небольшой зеленый холм неподалеку. По пути он оборачивался и внимательно разглядывал дорогу, по которой пришел на этот берег.
Он увидел холмы и курганы, которых раньше не заметил. Это были не дюны, скорее, какие-то искусственные сооружения. В их расположении ему виделась деревня с коническими хижинами, а на улицах деревни – движение.
Он пошел в направлении деревни. Однако скоро стало очевидно, что те, кого он принял за людей, на самом деле были животными неизвестного вида. Пригнувшись к земле, он принялся наблюдать за ними через заросли тамариска, осторожно раздвигая розовые цветы, чтобы было лучше видно.
Жители оказались целеустремленными существами. Они, словно вьючные животные, постоянно хватали и в спешке куда-то несли грузы; они толкались на улицах, взбирались на курганы, исчезали и снова появлялись; волочили и бросали свою ношу, выбирали лучшие места для размещения груза и бросались обратно за другой посылкой или ношей. Было трудно определить их размер или вид, потому что рядом с ними не было знакомого ориентира, который можно было бы использовать для сравнения. Но ему не пришлось долго ждать.
Гвальхмай не заметил, как сзади к нему подошли. Увлекшись подглядыванием, он не услышал сухого шороха в кустах, пока не почувствовал чьи-то пальцы на плече.
Он развернулся и в ужасе уставился на муравья размером с волка, с широко раскрытыми челюстями, готовыми сразу же сомкнуться, если исследующие антенны покажут его желанной добычей.
Гвальхмай резко перекатился в сторону. Хитиновые клещи клацнули всего в нескольких дюймах от его руки. Прежде чем он смог встать, монстр уже бросился на него, рубя и рассекая воздух членистыми передними лапками. Гвальхмай едва успел стянуть с руки толстый халат и сунуть его комком в пасть чудовища. Муравей сразу же вцепился в него.
Гвальхмай вывернулся и поспешно освободился от мешающей одежды. Гигантский муравей изорвал и прожевал ткань и, не найдя в ней крови, развернулся к человеку, нервно и яростно тряся головой.
К этому времени Гвальхмай уже держал в руке кремневый топор. Он рубанул злобно дергающуюся голову. Острый край нашел свою цель, и одно серповидное лезвие-жвало бесполезно повисло.
Монстр оглушительно защелкал и, не обращая внимания на боль или страх, стал колотить нападавшего. Лишь после того, как Гвальхмай отрубил голову, скрип и визг прекратились, хотя существо так и не поняло, что оно мертво.
Голова все еще судорожно пыталась открыть и закрыть поврежденные челюсти, а изуродованное тело скрутилось, выпрямилось и, слепо потоптавшись по берегу, бросилось бессмысленно бежать через тамариск и камыши и не остановилось, пока не свалилось в озеро.
Однако его пронзительный крик не остался незамеченным. Из деревни, в которой, как теперь понял Гвальхмай, не было людей, а была многочисленная колония огромных насекомых, целая река таких же монстров текла в его сторону.
Он повернулся к воде и понесся вдоль берега. Пробежав несколько сот футов, он решил было, что ускользнул от преследователей, как внезапно перед ним огромная шуршащая волна насекомых перевалила через холмы и преградила ему дорогу.
Сзади, оттуда, где он только что сражался, второй глянцевый ковер двигался к нему с пугающей скоростью. Муравьи неслись с высоко поднятыми головами, словно вынюхивали его антеннами, которые подрагивали в быстром движении, как безлистые прутики черной березы на сильном зимнем ветру. Почуяв его, муравьи пронзительно застрекотали.
Был только один выход – вода. Гвальхмай прыгнул в озеро и поплыл изо всех сил.
Две армии насекомых встретились и, выстроившись вдоль берега, следовали за ним параллельно его курсу. Единственное, что могло хоть немного его утешить в этом отчаянном положении, были слова из давнего рассказа Кореники о море Гоби.
Когда Темноликий владыка прибыл с Венеры, огненные взрывы его космического корабля вызвали атомную реакцию в минералах, удерживаемых в этом водоеме в растворе. В результате море полностью испарилось, оставив только пустыню, которую пересекал Гвальхмай.
Поэтому, если вода все еще была на месте, значит его, должно быть, отправили назад, во время, когда Одуарпа еще не прибыл, и поэтому на данный момент ему не нужно было бояться этого злого гения, ни в виде призрака, ни во плоти.
Гигантские муравьи не были родственниками двергов, с помощью которых Одуарпа когда-то угрожал ему и феям в Эльвероне. Муравьями двигала не ненависть и страсть к жестокости, а только голод. Тем не менее, и этого было достаточно.
От ледяной воды Гвальхмай быстро ослаб. Прошло много времени с тех пор, как он ел в последний раз, и его жизненные силы были на исходе. Задыхаясь, он хватал ртом воздух и несколько раз чуть не захлебнулся, непроизвольно заглотив воды. Наконец, он понял, что должен либо утонуть, либо сражаться и пробить себе путь на суше.
В этот момент, с неба свалился огненный вихрь, который пронесся по берегу, оставив за собой лишь разбросанные, сожженные, лопнувшие тела и клубы жирного дыма. Гвальхмай поднял ослабшие воспаленные глаза на огромную тень, пронесшуюся над головой. Пронзительный скрежет насекомых сменило гладкое, стремительное гудение. Стрекочущая орда убежала от берега в дюны и исчезла.
Парящая вимана, сияющий золотой корабль-лебедь затонувшей Атлантиды, спускалась широкими кругами, чтобы сесть рядом с ним на воду этого невозможного, но реального моря! Когда гигантский лебедь взмахнул сверкающими металлическими крыльями, вытянул перепончатые ноги и сел на воду легко, как чайка, Гвальхмай осознал фантастическую правду.
Неудивительно, что Царство пресвитера Иоанна так и не было найдено! Его никогда не существовало! Тысячи лет назад, когда Атлантида властвовала над миром, она основала здесь колонию. Тогда пустыня Гоби была внутренним морем, а этот водоем – всего лишь соединяющимся с ним озером.
Муравьи, напавшие на Гвальхмая, были теми самыми муравьями, которые, как гласили легенды в книгах Мерлина, добывали золото из земли, которую они извлекали из своих туннелей. Вон там, на зеленых островах, сияли храмы могучего народа. Где-то, возможно, неподалеку, был летний дворец Императора Атлантиды, построенный из белого прозрачного алебастра. Надо всем этим, в этих самых небесах парили их прекрасные корабли, владыки воды и воздуха.
Удивленные, дрожащие варвары смотрели на них с ужасом, не понимая увиденного. Из их рассказов возникли легенды, объясняющие существование летающих монстров, таких, как грифон, странное существо со стальными крыльями и стальным клювом, которое стояло на страже золотых сокровищ и было посвящено солнцу.
Вот почему азиатская Скифия считалась их домом; именно поэтому они были в восемь раз больше, чем самый крупный лев!
Память об этом давнем великолепии передавалась из поколения в поколение на протяжении веков и тысячелетий, и постепенно сошла, исказившись до неузнаваемости. Именно в те времена и был волшебным образом перенесен Гвальхмай, по-видимому, благодаря доброте Духа волны, чтобы спасти его жизнь от опасностей пустыни и его бессмертной души от мести Темноликого владыки. Теперь Гвальхмай мог воочию увидеть чудеса, о которых ему рассказывала Кореника.
Даже самый большой грифон был бы крошкой по сравнению с великолепным кораблем, который, гордо встречая грудью волны, осторожно двигался на мелководье, где стоял Гвальхмай и наблюдал сквозь прозрачную воду за плавными движениями его перепончатых лап.
Лебедь остановился, покачиваясь на волнах. Веревка шлепнулась в воду рядом с ним. Второй конец ее находился на узкой палубе между крыльями. Гвальхмая подняли на борт и радостно приветствовали.
Его спасатели говорили на версии древнего языка, которой он выучился у Кореники и баска Яуна, но она была гораздо чище, и они вежливо улыбались его варварскому акценту.
Он последовал за ними вниз по трапу вглубь виманы. Было видно, что это рабочее судно, вооруженное взрывчаткой для защиты.
Именно такой смертоносный огненный вихрь, вырвавшийся из клюва корабля-лебедя, спас его от муравьев. Неудивительно, что в легендах грифон считался смертельным для лошадей и храбрых рыцарей, ведь он мог превратить целые армии в груду пепла!
Размышляя об этом, Гвальхмай пробормотал себе под нос строки, которые он услышал в исполнении менестреля при дворе короля Бронса:
Жил-был огромный и мрачный дракон,
Полный огня, дыма и яда.
Гордый, как лев, и с длинным хвостом,
Двадцать два фута длины было в нем.
Глазки, как стекла, блестели на солнце,
Мощные крылья стегали бока,
Телом похож был на винную бочку,
Медью сияла его чешуя.
«Неплохое описание для существа, которого не видели более 10 тысяч лет», – подумал Гвальхмай.
Однако было не так много времени для размышлений. Вимана поднялась в воздух, коротко пробежавшись по поверхности воды, чтобы набрать скорость – совсем как птица, на которую этот корабль-лебедь был похож.
Полет был плавным и спокойным и не требовал особого внимания со стороны экипажа. Их было четверо – капитан, инженер и два моряка, которые сидели вместе, не обращая внимания на звания.
В центре этой маленькой группы был Гвальхмай, но не в качестве пленника, а в качестве гостя. Под их ногами в животе птицы находился наблюдательный колодец, покрытый прозрачными пластинами.
Время от времени они смотрели на сверкающее море, в котором золотой корабль отражался во всей его красе, и слушали краткий рассказ о приключениях Гвальхмая. Он подправил свою историю так, чтобы создать впечатление, будто время его жизни совпадает с временем существования его спасателей. Он не хотел ставить под сомнение их доверчивость, заявляя, что он сын их далекого будущего. Как бы то ни было, атланты временами воспринимали его речь с вежливой, недоверчивой улыбкой, в то время как с другой стороны, казалось, не замечали явных несоответствий. Возможно, непонятное они приписывали несовершенному владению их языком.
Пилот был единственным, кто не участвовал в разговоре. Он управлял кораблем со своего места в голове птицы, но слушал их через коммуникатор, иногда вставляя свои вопросы.
Тем временем, вимана летела на запад над множеством больших и малых островов, в основном необитаемых. Гвальхмай заметил, что на некоторых из них были фабрики, видимо, для выплавки золота или для обработки руды. Большинство обитаемых островов украшали самые разнообразные постройки, а на высоких местах стояли особняки с колоннами и флигелями. Тропинки вели к морю или к овальным посадочным площадкам, окруженным широкими газонами. Тропинки были вымощены цветным камнем, сложенным в геометрические узоры, предназначенные для любования с высоты. Земля была сглажена и разбита террасами, деревья аккуратно рассажены и красиво обрезаны.
Гвальхмай был поражен. Отвратительная, пугающая пустыня, смертельная ловушка для караванов, на которую он более года смотрел с ужасом, когда-то была архипелагом развлечений для жителей Атлантиды!
Озеро Ханг-Хай (так его называли) осталось далеко позади, и теперь они летели над морем Гоби. Возможно ли, что это искрящееся море, окруженное впечатляющими заснеженными пиками, увенчанными мерцающими маяками и сторожевыми башнями, исчезло из-за поднятия земли, атомной катастрофы и течения времени?
О, да! Оно исчезнет. А вслед за ним исчезнет и Атлантида. Она медленно опустится под воду, в то время как другие континенты поднимутся из моря. Сначала утонут полуконтиненты Рута и Дайтья, и только остров Посейдонис ненадолго останется над водой. Затем и он последует за остальной частью гордой страны, оставив после себя только имена, легенды и воспоминания.
Но даже имена и легенды не выживут в сгоревшей, мерзлой Гоби, которую будут населять только песчаные дьяволы и воющие ветра. Все пройдет в одно крошечное мгновение геологического времени.
Пока Гвальхмай размышлял об этом, корабль быстро приближался к берегу огромного моря. Там, у высокого горного перевала стоял великолепный город. Его впечатляющие стены были пронизаны арочными воротами, через которые двигались караваны гигантских животных с длинной рыжей шерстью и огромными изогнутыми клыками. Они несли паланкины или тяжелые грузы, или тянули громоздкие телеги с десятифутовыми колесами. Мамонты, прирученные человеком!
Вимана стала снижаться. Пока она по нисходящей спирали шла к приемным причалам гавани, где качались другие корабли с загнутыми крыльями, Гвальхмай смотрел, как звери шагают по бульварам и рыночным площадям. Над золотыми куполами и высокими шпилями по воздушному склону скользил корабль-лебедь.
Он кружил вокруг высоких стен и многолюдных улиц. Гвальхмай видел глядящие на них внимательные лица часовых, хотя вимана не представляла опасности.
Вниз и вниз, ближе к воде и портовым рабочим, готовым поймать брошенные канаты и быстро привязать их к столбам. Вниз, туда, где мальчики показывали на них пальцами, а девочки махали разноцветными лентами, чтобы приветствовать летчиков дома. Вниз, чтобы легко плюхнуться в гавань всего на одно мгновение… потому что в следующее мгновение Гвальхмай обнаружил себя барахтающимся на берегу!
Корабль исчез! За бесконечно малую долю мгновения вода исчезла. Капитан и члены экипажа, порт, люди и животные, город с его защитными стенами и дворцами, который остался в памяти людей как легендарное царство пресвитера Иоанна, и само море Гоби – все исчезло в далеком прошлом, когда Гвальхмая рывком перенесли вперед во времени в его настоящее, а их далекое будущее.
Остались могучие горные вершины, снежная линия которых мгновенно опустилась на тысячи футов. Высокий перевал между ними теперь был забит снегом и льдом. Гвальхмай лежал лицом вниз, его рот и нос были набиты соленым песком, а сам он продолжал делать плавательные движения на том древнем берегу.
Благодаря милости богини вод Ахуни-и, он счастливо преодолел величайшие опасности и благополучно вернулся в свое время, но в его глазах стояли слезы.
Не было никакого города пресвитера Иоанна. Не было христианского императора, который помог бы ему вернуться в Алату и принял бы эту страну как часть святого царства. Придется еще много потрудиться, пока он не освободится от своей утомительной миссии, и это само по себе было грустно. Но особенно больно было от разлуки с той, кто был ему дороже всего на свете – с его Кореницей!
Через волшебную дверь
Гвальхмай впал в самое глубокое отчаяние за все время своих долгих странствий. На необъятных просторах пустыни, которая лежала за его спиной, ничего не двигалось. Даже ветер прекратился.
Миражи не тревожили его обманчивыми видениями, и, несмотря на жажду и голод, у него не было бреда, который мог бы создать иллюзию жизни в этой смертельной пустыне.
Бессмысленность его бесконечного скитания поразила его. В чем цель его поисков? К какой гибели или радости вела его эта бесконечная миссия, без надежды, без награды? Была ли цель в его существовании, для чего нужна эта упорная борьба?
Он уткнулся головой в песок и застонал. Он был очень близок к тому, чтобы разорвать тонкую нить, соединяющую душу с телом. Готовясь произнести слова, которые исполнят это безвозвратное действие, он услышал тонкий голосок. Прозвучал ли он в его голове, или в сердце, или в памяти?
Да! Эти строки он слышал, когда Фланн читал Тире из потрепанной книги кулди, наставляя ее в своей вере. Он услышал, как голос повторяет с интонациями Фланна:
«Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя. Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю».
Он поднял голову и бессмысленно уставился на горы. Они были слепящим пятном, ярким от солнца и снега. Он моргнул и вытер песок с лица и плачущих глаз.
На фоне этого блеска появилось черное пятнышко, которое описывало круги по расширяющейся спирали. Пятнышко постепенно приближалось и вдруг, словно найдя того, кого искало, полетело прямо к нему. Это был ворон.
Посланник Тора? Кореника, в одном из ее любимых обличий? Когда птица приблизилась, Гвальхмай притворился мертвым и ощупал ее разум. В красных мыслях ворона не было ничего, кроме дикого голода. Не было присутствия другого существа, ощущения милосердия или сопереживания. Ворон приземлился рядом и торопливо поскакал к нему, чтобы выклевать глаза.
Это был смертельно голодный падальщик.
Гвальхмай подождал, пока он не подойдет поближе, а затем, как учила Кореника, захватил разум ворона и подчинил его тело себе.
Сразу же крылья подняли Гвальхмая в воздух. Все выше и выше он поднимался, оглядывая пустынную землю под собой, все выше в холодную, грозную синеву безоблачного неба. Он увидел собственное тело глазами птицы. Беспомощный, он лежал на спине на тысячи футов ниже, раскинув руки. Слабый ветер взъерошил перья, когда Гвальхмай поднялся выше величественных горных вершин. Голод ворона мучал его, он ощущал его усталость. Заглянув за эти зазубренные горные барьеры, Гвальхмай увидел зеленые долины, через которые параллельно стене гор вилась дорога, похожая на коричневый шнур, пропущенный сквозь изумруды, и по этой дороге шли люди!
Караванная тропа! Здесь проходили, покачиваясь, верблюды с погонщиками на спине. Ехали потные люди с повозками под маленькими парусами, которые помогали ветру толкать их тяжелый груз. Он видел под собой терпеливых ослов, тяжело груженых тюками шелка, трусящих по древнему пути к Персии и рынкам Запада. С ними двигались и охранники.
Солдаты, погонщики скота, носильщики, странники, священники, сказочники, мандарины и наложницы в занавешенных сидячих и лежачих паланкинах – яркая жизнь восточного мира проходила под его глазами. И эта дорога означает жизнь и для него самого, если он сумеет пересечь горы и добраться до нее!
Управляемый ворон быстро спустился обратно к необитаемому телу. Прежде чем ворон успел моргнуть, отскочить или осознать, что с ним произошло, Гвальхмай вернулся к себе. Он резко схватил ошеломленную птицу и коротким рывком свернул ей шею.
Не удосужившись ощипать птицу, он вскрыл ее от горла до хвоста одним ударом своего кремневого топора, содрал кожу и перья и стал пожирать мерзкую, сырую плоть. Он задыхался, давился от рвоты, но сумел удержать в желудке животворную пищу. Слегка оживший, шатаясь он двинулся к предгорьям и к увиденному перевалу.
Из тающих снегов бежали тоненькие ручейки, а по краям пробивались зеленые побеги, сочные и питательные. В его сердце росла надежда, она толкала его вперед, а смелость у него была всегда. Он не умер, как думал, а только немного подремал.
Он прошел перевал. Ни одна лавина не пронеслась рядом с ним, никакое другое несчастье не постигло его, и, наконец, изможденный, усталый, призрак самого себя он вышел на эту дорогу. Всего через полдня его подобрал караван, шедший на восток с нефритом и изюмом, лошадьми и рабами.
Дети, мимо которых он проходил, показывали пальцем на человека с воспаленными от дорожной пыли глазами, который шел, цепляясь за край грузовой тележки, чтобы не упасть. Они глядели на его красно-коричневую кожу, изодранные войлочные сапоги, рваную овчину и кричали: «Та! Та!», потому что принимали его за кочевника с севера, против которых была построена Великая стена.
Так он добрался до Катая и через Нефритовые ворота вошел в легендарную империю монгольского завоевателя Хубилая, которого называли Великим ханом.
Начался новый период жизни Гвальхмая. Если бы не чувство ожидания, которое в любой момент могло реализоваться каким-то необычным образом, он был бы счастлив в Катае. Он хорошо вписался в схему той жизни, в которой оказался.
Возвращавшиеся на родину купцы, которые подобрали его на дороге, сначала помогали ему только из милосердия. Когда они уверились, что он не разбойник и не пытается каким-либо образом завести их в ловушку, они стали относиться к нему лучше.
Мерлин когда-то знал китайского странника из Скифии, который подарил ему рыбный компас, и Мерлин изучил его язык. Гвальхмай, носивший кольцо Мерлина, обнаружил, что знает достаточно слов, чтобы объясниться с торговцами, хотя их диалект в целом значительно отклонялся от китайского. И все же, с таким началом общаться постепенно становилось все легче, тем более что Гвальхмай неплохо знал персидский язык, а также немного выучил турецкий и арабский за три года путешествия из Рима.
Когда купцы поняли, что он не варвар, а приехал из Европы, они предложили ему остаться с ними.
Он проявил себя полезным человеком во многих отношениях, пока они ехали до Нижнего царства, но больше всего их привлекали его рассказы о далеких землях, через которые прошел, поскольку эти люди были одержимы почти детским любопытством в отношении всего странного и необычного.
Караванщики шли медленно, а слухи о Гвальхмае бежали быстро, и в итоге рассказы о нем достигли города Хан-Балык. Так монголы назвали новую столицу, недавно построенную на месте старой, разрушенной одну жизнь назад Чингиз-ханом, дедом Хубилая.