передают полученные ими дары следующим поколениям еврейского народа. А что
такое благословение как не пожелание стать подобным благословляющему в
лучших его проявлениях? Значимость преемственности, действенности
благословения во времени особенно подчеркивается в хасидизме. Благословение
сродни желанию остаться в этом мире, воплотившись во благо, накопленное и
переданное следующим поколениям.
С приходом каждого нищего дети немного продвигаются в своем развитии и
после появления седьмого достигают определенной самостоятельности,
позволяющей просуществовать собственными силами: эти силы они получили
вместе с пищей и благословениями, оставленными им нищими. И потому,
достигнув, наконец, обитаемых мест, дети также становятся нищими. Они
принимают на себя ту же великую миссию поиска скрытого света и возвышения
рассеянных искр святости.
Свадьба двух юных нищих означает, что они достигли уровня совершенства.
Ибо только вместе мужчина и женщина достигают той степени цельности, когда
они становятся достойными имени "Адам" - человек. Как намек на это
представлены два главных торжества, на которых эта полнота обретает
выражение. "День рождения царя", когда нищим достаются всевозможные блага,
это - Рош hа-шана, день сотворения мира. В молитве он именуется "памятью
первого дня", когда было создано все мироздание (подробнее о Рош hа-шана как
"дне рождения царя" см. "Ликутей-Маhаран", 17). День этот также - День Суда,
когда Всевышний определяет каждому человеку его удел на предстоящий год. В
то же время свадьба двух юных нищих играется в Сукот. Семь дней этого
праздника символизируют, с одной стороны, совершенство и завершенность, ибо
Сукот завершает годичный цикл праздников, начинающийся с Песаха, праздника
исхода из Египта, "времени великого бегства". С другой же стороны, число
дней Сукот совпадает с числом дней свадебных торжеств. Тут схематично
набросан процесс строительства суки: большая яма, временная постройка,
шалаш, крытые ветвями.
Подчеркнут также другой аспект Сукот: заповедь радости праздника, и, в
частности, симхат-бейт-hа-шоэйва - веселье при возливании воды на храмовый
жертвенник, которому принято предаваться в вечер Сукот. "Ликованье великое,
веселье великое" царит в это время. В Храме лишь люди, известные своими
добрыми делами и особой ученостью и праведностью, принимали активное участие
в этом веселье.
Существует кабалистический обычай ушпизин ("приглашенные") -
приглашения в суку семерых гостей, семерых пастырей. В каждый из семи дней
праздника особой формулой приглашают одного из них. И на свадьбу двух сирот
каждый день приходил новый гость.
Порядок явления этих гостей, по всей видимости, не соответствует
порядку ушпизин, как правило, хронологическому или кабалистическому. И
потому непросто отождествить каждого нищего с одним из пастырей. Как
поясняет сам раби Нахман в финале истории о Бааль Тфила, сфирот различным
образом сопрягаются между собой и потому их определения не всегда
однозначны. В одном нищем могут сочетаться элементы разных прообразов.
Рассказ слепого нищего
Рассказ слепого нищего намечает композиционную форму, которой
подчиняются все последующие рассказы. Истоки ее теряются в седой древности,
они восходят к жанру рассказов-состязаний. Несколько персонажей похваляются
своими выдающимися силами или способностями, а в конце очередной нищий
приводит доказательства своего превосходства, основываясь на каком-то
событии или образе, свидетельствующем за него. Данный рассказ отличается от
остальных тем, что раби Нахман сам поясняет большую часть символов и
намеков, которые в нем используются. В других рассказах он ограничивается
минимумом объяснений, и то лишь с целью намекнуть, в каком направлении
следует искать разгадку - истолкование аллегории.
Первый нищий - это праотец Ицхак, который, как явствует из Пятикнижия,
к старости ослеп. Однако Ицхак отличается своим долголетием даже среди
праотцев. Он - первый гость на свадьбе. Когда он приходит, то дарит
супругам, достигшим в браке личностной цельности, это свое качество, которое
прежде, в истории, воспринималось лишь как благословение и обетование,
щедрый, но неприметный дар. Следуя устойчивой формуле, повторяющейся во всех
шести рассказах, слепой нищий говорит, что его увечье в действительности не
недостаток, а свидетельство превосходства, столь громадного, что мир не
способен вместить его. Слепой нищий вовсе не слеп. Напротив - его взгляд
проникает так далеко и охватывает такую ширь - ведь глаза его устремлены в
вечность, - что незначительные подробности постоянно меняющегося мира
попросту ускользают от его взора. Мир для него, поглощенного созерцанием
вечности, не стоит единого взгляда. Чтобы пояснить это, слепой нищий
пересказывает спор, разгоревшийся по поводу долголетия, и раскрывает его
смысл.
Море, в плавание по которому пускаются люди, есть море житейское, а
корабли - человеческие тела. Буря в историях раби Нахмана - это
кабалистическая аллегория сил зла. Она разбивает тела-корабли, но бессильна
погубить пассажиров - души. Буря подобна смерти, поражающей только плоть.
Души достигают уединенного замка, в котором пребывают до поры до
времени. Этот замок олицетворяет райский сад. Согласно кабалистическим
воззрениям, души покоятся в нем лишь до тех пор, пока существует этот мир. В
раю они дожидаются возвращения к жизни. В замке, как и положено раю, царит
изобилие всяческих благ, всего, к чему только может стремиться человек.
Тема долголетия в разных его аспектах весьма занимала раби Нахмана, и
он обращался к ней во всех своих произведениях (см. об этом
"Ликутей-Маhаран", 61:179). Основополагающим моментом в его рассуждениях
служит убежденность в том, что долголетие не сводится к календарной сумме
прожитых лет. В зачет человеческой жизни идет лишь время, наполненное
смыслом. И потому так велико значение памяти. Тот, чья память хранит больше
воспоминаний, полнее использует время.
Более того, раби Нахман объясняет, что время неоднородно. На каждом
уровне действительности течет свое время. По мере восхождения по лестнице
миров оно как бы съеживается и на самом верху превращается в точку,
граничащую с Ничто. Все старцы, упоминаемые в рассказе, - праведники разных
уровней. Раби Нахман сам свидетельствует, что слова первого старца имеют
прямую параллель в Иерусалимском Талмуде (там речь идет о мудреце Шмуэле).
Все это нужно лишь для того, чтобы подчеркнуть высокий уровень слепого
нищего.
Первый старец говорит, что корни его памяти так глубоки, что он помнит
миг своего рождения, помнит, как ему перерезали пуповину. Но память других
старцев еще глубже и сокровенней, хотя дни их в физическом мире не достигли
продолжительности дней первого старца. Они помнят то, что предшествовало их
рождению: так, например, один из них запомнил огонь светильника. Эта
поэтическая аллегория заимствована из Талмуда: пока плод созревает во чреве
матери, над головой его горит светильник и ангел учит его Торе. Воспоминания
других старцев проникают еще глубже: до момента зарождения плода и даже до
момента образования семени. Некоторые старцы помнят начальный уровень
человеческой души, помнят дух, ее более высокий уровень, помнят даже
наивысший уровень души. Однако нищий, обладающий совершенной полнотой
памяти, помнит то, что предшествовало душе. Он помнит Ничто. Иными словами,
он способен связать свою жизнь с Б-жественным Ничто, откуда излучается душа
в ее начале и где начало и конец, источник, цель и смысл всего сущего.
Великий Орел - ангел, называемый в Кабале также "Князем мира", в тайных
текстах он именуется еще "Дитя", и это о нем сказано: "Дитя я был и также
старец" (см. об этом подробней во вступлении к "Зоhару", а также в
"Ликутей-Маhаран" о Великом Орле). Раби Нахман видит в нем синтез юности и
старости в единое качество. Князь мира возвещает душам о том, что пришла
пора воскресения из мертвых. Корабли-тела отстроены заново. Однако Великий
Орел и слепой нищий в сущности не нуждаются в телесном воскресении. В
каком-то смысле они находятся по ту сторону мировых событий, ибо оба
достигли изначального Ничто, где понятие времени утрачивает какое бы то ни
было содержание, и потому одна и та же личность соединяет древнейшего старца
и младенца, еще не начавшего существовать (см. "Ликутей-Маhаран", 61, о
Машиахе, чье имя предшествовало миру, но который младше всего и всех).
Рассказ глухого нищего
На второй день свадебного пира является второй нищий, глухой. Его образ
напоминает о праотце Авраhаме, жизнь которого была исполнена благом, как о
том несколько раз сказано в Пятикнижии: "...Б-г благословил Авраhама во
всем" ("Брейшит", 24:1). Другой мидраш относит слова Всевышнего пророку "И
кто... глух, как не вестник Мой, посланный Мною?" (Йешаягу, 42:19) к
Авраhаму, олицетворяющему милосердие, несущему в мир благословение добра и
счастья. Второй нищий объясняет свою глухоту тем, что его ухо не
воспринимает тревоги и треволнения мира, ибо он выше мирских беспокойств и
проблем. Жизнь его полна, она исполнена совершенного блага, и в ней нет
места мирской суетности. Раби Нахман поясняет, что счастье этого мира -
ущербное счастье, и возгласы, слышные в нем, свидетельствуют об этом (как
вопли обделенных, так и радостные восклицания тех, кто достиг минутного
удовлетворения преходящих желаний). Совершенный человек, живущий полной и
истинно счастливой жизнью, исполненной добра, должен быть глух к этому миру.
Его не огорчают надуманные проблемы и не волнуют случайные удачи. Что такое
подлинно благая жизнь, глухой нищий поясняет с помощью вставного рассказа, в
котором доказывает различным людям, наслаждающимся своей участью, что их
счастье, обретенное каждым на собственном пути, - ущербное и несовершенное.
Сад, находящийся в некой стране, есть совокупность человеческих душ.
Так эту аллегорию объясняет в своих книгах сам раби Нахман. Понятно, что все
цвета и ароматы представлены в этом саду. Садовник, приставленный к саду, -
праведник своего поколения, который открыто и в тайне заботится о здоровье
душ человеческих (об этом подробно см. "Ликутей-Маhаран", 65, о саде и
садовнике). Пока садовник трудится в саду, жизнь в нем течет благополучно.
Но стоит садовнику исчезнуть - и некому вести души достойным путем, сад
начинает разрушаться. Правда, люди могли бы продолжать нормальную
естественную жизнь и без садовника. Но на них обрушивается жестокий царь:
злое начало. Злое начало, Сатан, не в силах уничтожить сад и прервать
течение жизни в стране, но ухитряется извратить пути человеческие, направив
их в сторону зла. Поселившись в душе, зло отравляет человеку существование,
лишает его жизнь вкуса, оскверняет все ароматы и обедняет краски. Богачи,
накопившие огромное состояние (материальное или духовное) и наслаждающиеся
им, не могут противостоять атакам злого начала. Ибо блаженство, которым они
наслаждаются, - не совершенное и истинное благо, а всего лишь временное
забвение горестей этого мира.
Жители страны с испорченным вкусом к жизни надеются, что богачи из
страны всеобщего блаженства придут к ним на помощь. Ведь среди тех есть люди
духа, великие мудрецы и знатоки Торы, в том числе, как полагают жители
страны с испорченным вкусом к жизни, скрывающийся там пропавший садовник,
истинный праведник. Однако богатство это, как уже говорилось, не является
внутренним. И потому, столкнувшись с силами зла, богачи терпят поражение.
Они ничем не могут помочь стране с испорченным вкусом к жизни. Более того
при приближении к ней зло поселяется в их собственных душах.
Лишь поддержка совершенного человека, глухого нищего, который поделился
со спутниками хлебом и водой (ср. обращение Мудрости в "Мишлей": "Придите,
ешьте хлеб мой..."; 9:5), уберегла их от скатывания к греху. Лишь он один
оказался способен понять, в чем состоят изъяны человеческой натуры и
исправить их. Глухой отправляется исследовать источник зла в той стране и
находит (см. историю "Скромный царь"), что сквернословие и похабщина, бьющие
мутными потоками из уст чуть ли не каждого, вещь куда более серьезная, чем
могли бы предположить жители страны. Вообще говоря, именно уличные разговоры
нагляднее всего демонстрируют, чем живут люди в данном месте. В Талмуде
сказано, что сквернословие оскверняет уста и придает всему, что в них
входит, привкус скверны. Скверна становится частью самого человека, и ее
зловоние заглушает истинный вкус всего, с чем он соприкасается. И теперь,
чтобы обострить притупившиеся чувства, человеку приходится прибегать к
допингу, который он находит в разврате. Так к словоблудию прибавляется
настоящий блуд, зловоние которого заглушает все запахи (по мнению раби
Нахмана, запах связан с духовной сущностью и внутренним содержанием вещи).
Но вот пали все запреты, все стало дозволено, и оказывается, что
подстегиваемые развратом чувства огрубели еще больше, так что мало-мальски
утонченное переживание стало этим людям недоступно (см. об этом подробно в
Талмуде, "Сота", 48,49).
В то же время коррупция, ставшая нормой, привела к тому, что - как
сказано в Пятикнижии - "Взятка ослепляет мудрых" - у жителей страны мутится
в глазах. Мздоимство извращает человеческие отношения, окутывает все густым
слоем лжи, за которой не различить истинного положения вещей.
Такая ситуация, разумеется, сложилась по вине жестокого захватчика,
злого начала, Сатана. Это его козни всему причиной, это его слуги склоняют
людей ко злу. И потому, если жители страны найдут в себе силы не слушать
подстрекателей, они сумеют очиститься и вернуться на истинный путь, вновь
обретут вкус к жизни и ощутят полноту существования. Жители страны смогут
разоблачить слуг зла, если осознают, в чем корни их несчастий. Они
спрашивают об истоках своих страстей и пороков: действительно ли те из числа
жителей страны? Не чуждые ли это пришельцы? И так, за шагом шаг, они
выявляют слуг злого захватчика и изгоняют их из себя. И когда вся страна
очищена от соблазнителей и подстрекателей, образ мыслей ее жителей
изменяется.
Весьма характерно, что когда жители страны хотя бы отчасти
раскаиваются, их глаза раскрываются и они видят вещи в истинном свете.
Оказывается, садовник никуда не исчезал. Все это время он находился среди
них, но они считали его безумцем, как сказано: "Пришли дни расплаты, пришли
дни воздаяния: узнают израильтяне, глупец ли этот пророк, безумец ли муж
вдохновенный..." (`Гошеа, 9:7). Лишь после духовного прозрения люди увидели,
что "...был пророк среди них" (Йехезкель, 2:5 и далее). И после того, как
вновь обретен садовник - праведник и вождь своего поколения, - исправление
можно считать свершившимся.
Глухой нищий, совершенный человек, благодаря этому способен указать
путь к благу другим людям, помочь им обрести полноту существования и
счастье.
Рассказ косноязычного нищего
Третий день свадебного пира - день нищего-заики. По этому внешнему
признаку (а также по внутренним качествам, которые раскрываются в рассказе)
можно узнать Моше-рабейну.
Притча о сердце и источнике, рассказанная косноязычным нищим, - самая
известная из притч раби Нахмана. Это одна из самых драгоценных жемчужин в
мировой мистической литературе. В исключительно поэтичной форме, с помощью
нескольких простых и выразительных метафор раби Нахман раскрывает целый мир
мысли.
Моше-рабейну был, как известно, "тяжелоуст и косноязычен" ("Шмот",
4:10). "Зоhар" истолковывает эти его качества как свидетельства
превосходства и совершенства: "Почтен устами - в Торе Устной; почтен языком
- в Торе Письменной" (в оригинале игра слов: "тяжел" и "почтен" на иврите -
омонимы. - Прим. пер.). Моше вознесен выше всех людей, выше даже внешних
проявлений Торы и мудрости. Речь его столь возвышенна, что мир не в
состоянии разом вместить слова Моше, а лишь понемногу, обрывками, потому и
кажется, что тот говорит, заикаясь. Можно сказать, что совершенная речь
относится к абсолютной Б-жественной истине, тогда как всякая другая речь
обладает лишь относительной истинностью (см. Рамбам, "Яд хазака", гл. 1). И
потому совершенный человек, устремленный к высшей истине, не может говорить
как обычные люди. Его связь с внешним миром отрывочна, но слова его - Тора
Моше, Святое Писание - содержат всю сокровенную мудрость мира. Ибо Тора и
есть тот внутренний план мироздания, в соответствии с которым сотворен мир.
В ней заключен также источник, дающий миру силы существовать, как сказано:
"Г-сподь создал меня в начале пути Своего, прежде всех созданий Своих,
искони" ("Мишлей", 8:22. См. также раздел "Брейшит" в "Брейшит раба".).
Именно об этом в поэтической, символической форме повествует рассказ
косноязычного нищего.
На этом фоне особенно рельефно выделяется тема Человека Истинной
Доброты. Рассказ о нем пытается связать мир в его наиболее материальной,
наглядной ипостаси с самым что ни на есть отвлеченным и абстрактным.
Мудрость косноязычного нищего проистекает из запредельных высот. Однако ее
проявление и воплощение (например, в Торе) происходит самым наглядным и
материальным образом, а главный смысл как раз и заключается в том, чтобы
навести мосты между высшей действительностью и материальным миром.
Последний мудрец, чья мудрость полнее всех, хвалится тем, что она
подобна дню (идиоматическое выражение, существующее на идиш). Он объясняет
смысл этого уподобления так: шесть дней творения включают в себя всю
реальность сотворенного мира, и внутреннее содержание речений, с помощью
которых он создан, есть также содержание всего сущего в нем. Мудрецы,
открывающие закономерности этого мира, достигают понимания лишь отдельных
фрагментов в мозаике мироздания, внутри огромной сферы целого дня творения -
например, третьего дня, когда были созданы растения, и т.п. Мудрец, чья
мудрость подобна целому дню, обнимает ею день творения целиком, со всем
комплексом явлений, связанных с ним.
Нищий-заика спрашивает величайшего среди мудрецов: какому из дней
творения подобна твоя мудрость? И вот этот удивительный мудрец, чья мудрость
подобна любому из дней творения, ибо она не увязает в частностях, а
охватывает и постигает целиком всю действительность во всех ее проявлениях,
связанных с каждым из шести дней творения, признает, что тот, кто задал ему
подобный вопрос, превосходит мудростью даже его. Раби Нахман задается
вопросом: почему это так? И для того, чтобы дать ответ, рассказывает целую
историю. В ней, хотя и не в явном виде, содержится ответ.
Этот ответ связан с общей концепцией времени. Время измеряется
единицами равной протяженности, и на первый взгляд представляется, что и
ценность времени, заключенного в каждой из них, также равна всем остальным.
Однако с точки зрения лурианской кабалы, которой придерживается раби Нахман,
это совершенно не так. Сущности фундаментальных единиц времени и их
элементов различны. Каждая из единиц времени наделена особой сущностью,
уникальной и неповторимой. Ни один час не похож на другой.
Косноязычный нищий знает, что дни отличаются друг от друга. Различны не
только шесть дней творения, но и каждый день и час, протекший с тех пор,
неповторим. И именно в этом понимании сущности времени и его уникальной
неповторимости заключается превосходство нищего над мудрецом, охватывающим
своей мудростью один день. Мудрость нищего постигает сам поток времени, в
котором источник всего сущего, источник всякого бытия и знания, всего,
существующего во времени.
В рассказе косноязычного нищего раби Нахман использует в основном
образы, почерпнутые из книги "Теhилим", особенно из шестьдесят первого
псалма. Две горы, стоящие на двух краях земли, высятся в мире человеческих
переживаний, как сказано: "С края земли к Тебе взываю..." (61:3). На одном
краю находится сердце - это сердце мира, символ Шхины, она же Кнесет
Исраэль, сфира Малхут. Шхина есть Б-жественный свет, дарующий миру
жизненность. Этот свет разливается изнутри, и потому он назван сердцем всего
мира.
Это сердце - мир, который суть жизни и сокровенное "я" всей
действительности. Оно пленено и очаровано (глагол "пленить" в значении
привлечь любовь, очаровать на иврите образован от того же корня, что
"сердце". - Прим. пер.), как сказано: "Пленила ты сердце мое, сестричка моя,
невеста, пленила ты сердце мое одним взглядом глаз твоих..." ("Шир hа-ширим"
- "Песнь песней"; 4:9). Мудрецы истолковали тайну этого стиха так: невеста,
т.е. Шхина, названа "сердцем". А раби Нахман понимает это так, что сердце
находится во всем, в каждой частице "невесты", так что даже внешние, самые
грубые покровы сердца охвачены любовью. Кстати, это напоминает восхваление
Кнесет Исраэль, общности всего Израиля: даже самые пустые члены этой
общности полны заповедей; даже тот, кого можно уподобить ногтю на большом
пальце ноги, т.е. самой омертвелой и наименее одушевленной ткани (ср. со
сказанным об этом в "Тании") - даже тот больше пленен святостью и охвачен
влечением к ней, чем любой из тех, кто не принадлежит к этой общности.
На другом краю - бесконечно удаленном от сердца - бьет источник,
символизирующий трансцендентную сущность Б-жественного. В Кабале источник
служит постоянным символом сфиры Хохма (мудрость). Он - "среднее
арифметическое" от сложения бытия и Ничто.
Сердце мира, Шхина, тоскует о Первоисточнике и Первопричине всего и
стремится воссоединиться с ним, как сказано: "Вопиет к Г-споду сердце их..."
("Эйха", 2:18). С одной стороны, сердце страдает от солнечных лучей - от
жара полыхающего страстями мира (ср. с устойчивым сочетанием "под солнцем" в
книге "Коhелет"). Мирские страсти и вожделения иссушают главную страсть
сердца и подрывают его силы. С другой стороны, сердце изнемогает от любви к
Первоисточнику.
Большая птица, осеняющая сердце своими крылами и защищающая его от
палящих солнечных лучей, символизирует милосердие Г-спода, время от времени
осеняющее мир. Так была дарована Тора со всеми ее заповедями, чье назначение
- защитить мир от жара, испепеляющего его. Наиболее наглядно аллегория
"большой птицы" представлена в изображениях крувим, простирающих крылья над
Ковчегом Завета в Святая святых (ср. с "Ликутей-hалахот" раби Натана). В
псалме также есть краткое упоминание того же: "...укроюсь под сенью крыл
Твоих" (61:5). Приходит на память также стихотворение раби Шломо ибн
Гвироля, где есть такие слова:
"Тебя бегу я и Тебе молюсь,
От жара Твоего под сень Твою стремлюсь".
Несмотря на великое желание, сердце не может соединиться с Источником,
ибо их разделяет бесконечная пропасть, заложенная в самой сути сотворенного
мира. Сердце должно желать и стремиться из своего бесконечного далека, ибо
лишь вдали от Источника оно способно существовать и жаждать слияния с ним,
как сказано: "Издалека являлся мне Г-сподь..." (Ирмеяhу, 31:2). Если сердце
попытается приблизиться, оно потеряет связь с Источником, ибо путь от
сотворенного мира к бесконечности пролегает через бездну Ничто, и мост над
ней навести невозможно (см. "Ликутей-Маhаран", "И пришел к фараону..."). И
потому сердцу приходится удовлетворяться постоянным стремлением и тоской,
поскольку всякая попытка приблизиться чревата расторжением связи как с
Бесконечным, окружающим мироздание, так и с Б-жественным в самом мире. И
тогда сотворенный мир будет разрушен.
Связь между миром (самым сердцем его) и Творцом сверхсложна. Она
состоит из непрекращающихся импульсов жизни, напоминающих метания зверя в
клетке. Это и есть порывы сердца к Источнику, хотя их смысл есть полное
самоуничижение мира и возвращение к той действительности, которая является
чистой волей Творца. Источник - это источник жизни всего мира. Для него не
существует времени, он по ту сторону ограниченной реальности мира и потому
находится за пределами времени. Связь между ним и миром, таким образом,
имеет парадоксальный характер. Эта связь проистекает из того, что мир как
будто возвращает эманацию жизни назад, ее первоисточнику. Как написано в
кабалистических книгах, первое в ряду сотворенных это бесконечное и
неудержимое добро или милосердие Творца. Однако продолжение творения зависит
от непрекращающегося потока жизни, возвышаемой до более высокого уровня.
Жизнь возвращается к своему Источнику, который пребывает за пределами
порожденного им времени и пробуждает в нем желание продолжать изливаться.
Мысль о том, что добрыми делами, освящающими этот мир, раздумьями,
речью, соблюдением заповедей поддерживается его связь с высшей духовностью,
дающей ему жизненные силы и раскрывающей в нем присутствие Всевышнего, - это
одна из фундаментальных идей Кабалы, которая достаточно ясно и
недвусмысленно выражена также в древних мидрашах. Кнесет Исраэль названа
"подруга Моя", т.е. подательница пропитания, как сказано в мидраше: "Сыны
Израиля дают пропитание Отцу их небесному". Еще более отчетливо эта мысль
выражена в толкованиях мудрецами слов "...вы - свидетели Мои, слово Г-спода,
а Я - Б-г" (Йешаягу, 43:12). Если вы свидетели Мои, Я - Б-г. Если не
свидетели - Я как будто не Б-г.
Представление о времени, которое постоянно творится заново, ярко
выражено в кабалистических и хасидских объяснениях смысла праздника Рош
hа-шана. Рош hа-шана - источник жизни каждого года. "Пробуждение снизу" (из
нашего мира) вызывает ответное "пробуждение сверху", и лишь тогда Всевышний
обновляет мир, творя его заново. Этот мотив - главный в кабалистических и
хасидских комментариях к молитвам Рош hа-шана.
Однако что же сердце мира способно возвратить Творцу? Какие искры
святости и жизни? Это истинно милосердные поступки, искры подлинной
святости, рассеянные в изгнании, увязшие в косной материальности мира. Тора
учит тому, как возвратить мир и все сущее в нем к первоисточнику. Мудрость
Торы, ее сокровенная тайна - в собирании искр святости. Тора - это связь,
свидетельство союза между Б-гом и миром, ибо сказано: "...как нерушим союз
Мой с днем и с ночью, как не отменим закон, который Я установил для неба и
земли, так не отвергну Я потомство Яакова и раба Моего Давида..." (Ирмеяhу,
33:25, 26). И этот вечно обновляющийся союз есть вечно обновляющееся -
каждый день и час, каждое мгновение - творение мира. И потому косноязычный
нищий - Моше-рабейну, человек Торы - собирает в мире искры святости и
приносит их Человеку Истинной Доброты, который воистину велик, ибо это и
есть Всевышний, как сказано: "...ибо Он желает добра" (Миха, 7:18). Мы