Присцилла Ройал
«Тиран духа»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Кончиками пальцев брат Томас разломал тонкую корочку льда в тазу. Потом осторожно побрызгал в глаза ледяной водой и протер их, прогоняя остатки бессонной ночи. Проводя мокрыми руками по щекам, чтобы смягчить грубую рыжеватую щетину, он подумал, что отец Ансельм — священник Вайнторп Касл, гостеприимно предложивший разделить свою комнату, — скорее всего, уже пошел служить мессу. Брат Томас поежился от пронизывающего холода. Хотя он всегда был требователен к себе, сегодня мысль, что нужно соскрести с лица щетину, вызывала у него отвращение. Это утро было каким-то особенно промозглым.
— Я становлюсь неженкой, — пробормотал молодой монах себе под нос и потянулся за кривой бритвой. Несмотря на всю свою ненависть к затерянному в глуши Тиндалу, монастырю у берегов Северного моря, где он жил начиная с прошлого лета, там, когда раз в неделю приходило время побриться, у него всегда бывала под рукой горячая вода. Теперь, попав в более чем спартанские условия, он понял, что за те несколько месяцев незаметно для себя привык к этому прежде неведомому, удобству. Подсмеиваясь над самим собой, он с удивлением поймал себя на том, что скучает по Тиндалу.
— Вот дерьмо! — воскликнул он, порезавшись. Наказание за пропущенную мессу, решил он, выхватив из таза осколок льда и прикладывая его к ране до тех пор, пока обжигающе холодная вода не перестала окрашиваться в розовый цвет. Кисло усмехнувшись, Томас молча поблагодарил своих друзей из саксонской деревни рядом с монастырем за то, что они научили его некоторым из своих колоритных словечек. Его собственному англо-норманнскому языку часто недоставало резкости, действующей так благотворно в подобные огорчительные моменты.
С порезами на лице, зато гладко выбритый, Томас покинул относительно теплую комнату отца Ансельма, спустился по мучительно искривленным каменным ступеням вниз мимо большого зала и погрузился в сутолоку раннего утра на внутреннем дворе замка. Ребенком он какое-то время жил в одном из замков своего отца, но сие благословенное нагромождение камней не имело с тем ничего общего. В Вайнторпе было не только страшно тесно, он еще обладал сомнительным преимуществом стоять в самой чаще девственного леса, шедшего вдоль границы с Уэльсом. Дикое место, конечно, но Томас понимал, что только себя одного должен винить в том, что оказался здесь.
Вайнторп принадлежал отцу настоятельницы его монастыря, барону Адаму, и когда болезнь в семье потребовала, чтобы настоятельница Элинор проделала весь долгий путь обратно, в свой родной дом, Томас согласился ее сопровождать. Тогда он воспринял эту идею с восторгом. При мысли о смене декораций сердце в нем трепетало, и он готов был практически на что угодно, лишь бы убраться подальше от туманов и запаха рыбы, которой насквозь провоняло все побережье Восточной Англии. Знай он только, что меняет один убогий ландшафт на другой, то очень может быть, что и засомневался бы. Но, впрочем, может быть, и нет. Здесь, по крайней мере, воздух не пропитан испарениями гниющих водорослей. Он улыбнулся. Возможно, род Вайнторпов и питал пристрастие к диким местечкам вроде Уэльса или Восточной Англии, но Томаса всегда будут привлекать более цивилизованные прелести Лондона.
Он остановился осмотреться. Всего несколько дней прошло, как они приехали сюда, и у него еще не было достаточно времени, чтобы освоиться. В такой крохотной крепости, больше подходящей для того, чтобы отражать натиск диких валлийцев, только дурак стал бы бродить наугад, разве что он мечтал бы грохнуться на землю, сбитый с ног спешащим слугой, или получить по голове от солдата, размахивающего пикой. Он поглядел по сторонам в поисках безопасного пути в этом муравейнике.
Да тут поистине бедлам, думал он, ища и не находя верной дороги на кухню, где он рассчитывал получить хлеба и кружку эля, чтобы позавтракать. Слева от него из раскаленного горна кузницы уже вырывалось пламя, и грохот молотков по раскаленному докрасна железу скоро должен был заглушить царящую кругом невыносимую разноголосицу. Мужчины гнали стадо визжащих свиней к узким воротам, где за низким деревянным мостом начиналась роща и желудевый выгон. С другой стороны, справа, среди свиней и мужчин проталкивались женщины. Одни спешили, согнувшись в три погибели под тяжестью огромных груд белья, другие, с побелевшими от холода пальцами, шли, еле управляясь с тяжелыми ведрами, полными колодезной воды. Гуси, возмущенно гогоча, вырывались у них из-под ног, когда женщины торопились поскорее спрятаться в тепло.
Хотя ночью и выпал снег, белый, словно покров Девы Марии, его хлопья, легкие, как кружево, успели с тех пор превратиться в грязь всевозможных цветов, смешавшись кое-где с такой дрянью, что Томасу не хотелось даже думать об этом. Ступив со всеми предосторожностями на открытый двор, он почувствовал, как подошва ноги тут же стала неметь. Для его обуви без каблука, на тонкой подметке земля была слишком холодной. Стоило отвлечься, как нога тут же скользила, и в следующее мгновение он рисковал оказаться лежащим на земле, в навозной жиже. Никогда ему не стать деревенским жителем, подумал он, — вывод, к которому ему уже не раз довелось прийти за время своей невольной ссылки, вдали от милого сердцу города. Попеременно скользя то одной, то другой ногой, он шевелил пальцами, чтобы они не застыли окончательно, и страстно мечтал о паре грубых кожаных башмаков.
Сменялась стража. Две короткие шеренги солдат в стеганых, подбитых мехом туниках и железных шлемах, напоминавших котелки, прошли мимо друг друга, не обменявшись ни словом. Каждую группу сопровождал угрюмый сержант, одетый в кольчугу. Томас заметил, что люди, закончившие нести караул, шли быстрее тех, кому еще только предстояло подниматься на обледенелые стены. Ага, с улыбкой подумал он, в своих мыслях эти счастливчики уже греются у горящего огня и едят теплый хлеб на завтрак, а еще у них впереди сон на теплой соломе, и если повезет, в компании женщины под боком. Сам Томас никогда не был военным, но он вырос среди тех, чья жизнь проходила в основном на войне. Это означало, что он мог по достоинству и даже с некоторым знанием дела оценить, насколько хорошо барону Адаму Вайнторпу удавалось поддерживать дисциплину среди своих солдат.
Отец бы, наверное, одобрил, решил он, глядя на то, с каким тщанием люди в шеренгах стараются держать строй, несмотря на царящий кругом беспорядок и сумятицу. На какое-то мгновение он задался вопросом, насколько близко его отец может быть знаком с бароном Адамом. И еще более мимолетна, мелькнула в его мозгу мысль, а знает ли его отец, довольно известный граф, что его сын сейчас находится в Вайнторпе, и есть ли ему вообще какое-то дело до этого. Резко тряхнув головой, Томас с привычной поспешностью прогнал этот последний вопрос.
Честное слово, барон Адам поступал правильно, решив сохранить в замке порядки воюющей крепости. Не говоря уже о том, что нужно было не спускать глаз с временно утихомиренных валлийцев: это племя готово сотворить что угодно и когда угодно, подумал он с презрительной усмешкой, — язва гражданской распри все еще сочилась кровью. Хотя сейчас на дворе был уже 1271 год, и Симон де Монфор вот уже больше шести лет как покоился в могиле, очаги бунта по-прежнему тихонько тлели, порой ненадолго вспыхивая обжигающим огнем. В нынешние же времена, когда здоровье короля Генриха III стало заметно слабеть, а лорд Эдуард воевал с сарацинами, именно такие люди, как барон Адам, поддерживали в стране пускай и непрочный, но мир. Ведь мир, если положить руку на сердце, только и может быть таким — неважно, будь то на границе с Уэльсом или в самом сердце Англии.
Томас поскользнулся и с трудом удержался на ногах. Когда у него получилось снова обрести шаткое равновесие на замерзшей земле, до его слуха донеслись громкие крики и бряцание оружия. У ворот, за которыми только что исчезла последняя свинья, появилась свора лающих собак, вертящихся на одном месте. Вплотную за ними сбились в кучу лошади. Удачная охота, решил он, затаив дыхание и глядя в бледном свете утра, как люди, слезшие с коней, прокладывают себе путь по двору, с одинаковым безразличием рассеивая челядь и домашнюю птицу.
Слуги на кухне тут же кинулись к охотнику, кивнувшему им на ободранного и грубо освежеванного кабана и несколько тушек поменьше. Пока убитых животных несли в кладовую при кухне, черная кровь капала, смешиваясь с разноцветной слякотью и придавая ей местами еще и розоватый оттенок.
— Рано сегодня поднялись, брат, — крикнул ему один из тепло одетых охотников, ехавший верхом позади своих товарищей.
— Если бы вы, Роберт, подобно мне, должны были так же исполнять обряд ежедневной молитвы, вам пришлось бы встать еще раньше, — улыбнулся в ответ Томас, а человек тем временем спрыгнул наземь со своей кобылы.
— Вот вы и не правы, почтенный монах. На заре я молился, чтобы Господь, несмотря на зимние холода, послал мне жирного оленя. Клянусь Святой Троицей, Он ответил мне кабаном и парой зайцев.
Томас рассмеялся.
— Как вы говорите? На заре? Значит, вы молились, сидя верхом на лошади, а ваши собаки тем временем распевали псалмы. Чтобы вернуться с такой славной добычей, когда солнце только еще поднялось над горизонтом, вы должны были выехать в лес еще до рассвета!
Хотя они были едва знакомы, Томас уже успел привязаться к старшему брату своей настоятельницы. Как и настоятельнице Элинор, Роберту было немногим больше двадцати. Он был невысокого роста, а в его серых глазах светились ум и веселье. В противоположность сестре, его сухощавое тело словно сплошь состояло из мускулов, а лицо украшала черная курчавая бородка.
— Бог дал мне острый глаз, чтобы видеть в темноте. Воистину я зимой — настоящее проклятье для зайцев, — ответил Роберт, подходя ближе. Потом всякое веселье из его глаз вдруг исчезло, и он спросил:
— Как дела у моего племянника? — его голос теперь был слегка охрипшим от волнения.
— С ним все хорошо. Сестра Анна говорит, что Господь спасет малыша. Кризис миновал, и ребенок спокойно спит.
Роберт быстро обернулся.
— Элвин, — окликнул он тучного человека с красным лицом, повара, проводящего немало времени, пробуя соусы собственного приготовления. — Проследи, чтобы лучший кусок кабана оставили для моего племянника.
Он махнул рукой в сторону Томаса.
— Наш добрый брат говорит мне, что Ричард поправляется!
Когда Роберт снова повернулся к монаху, на его лице сияла широкая радостная улыбка.
— Хвала Господу!
— И сестре Анне. Я в жизни не видел рук, более искусных в деле врачевания, — Томас хотел сказать больше, но вдруг заметил, как слуга отбросил прочь сук, на котором перед тем несли кабана. — Принеси мне этот сук! — вскричал он, и когда человек протянул ему палку, снова повернулся к Роберту. — Роскошное мясо дюжего кабана, да еще этот сук, достаточно крепкий, чтобы я мог сделать из него лошадку для вашего племянника, на которой можно скакать по коридорам Вайнторпа, — и я готов поверить, что он будет не только здоровым, но и счастливым ребенком.
— Вы добрый человек, если подумали об этом, — Роберт хлопнул Томаса по плечу, — но, быть может, настанет день, и мы пожалеем о вашем подарке. Ричард своими доблестными поединками против выдуманных врагов, таких, как тень его дедушки или моего плаща, лишит нас остатков покоя. Если вам повезет, вы сможете даже сойти для него за валлийского дракона. У вас рыжие волосы, так что почти наверняка он остановит выбор именно на вас.
Во взгляде Роберта светилась любовь, но мысли его были где-то далеко.
— Он, конечно, очень юн, но точная копия своего отца-крестоносца.
— Нет ли вестей от вашего старшего брата?
— Должно быть, Хью всем сердцем привязан к семье, но нельзя сказать, что он балует нас письмами. Такого за ним никогда не водилось. Впрочем, от тех, к кому он был щедр — возвращающихся домой солдат, монахов всех мастей и всяких там нищих, — нам не раз доводилось слышать, что он в добром здравии. Нам очень повезло, что они, помня его доброту, приносят нам весточки от него. Как бы там ни было, а он не вернется раньше, чем лорд Эдуард прибудет в Англию.
Томас подумал про себя, что станется с Робертом, когда его старший брат вернется. По дороге из Тиндала настоятельница Элинор говорила ему, что ее отец на время отсутствия Хью отдал управление Вайнторпом в руки своего второго сына. Если словам любящей сестры можно было доверять, Роберт являл к этому одновременно склонность и недюжинный талант. Однако, как прекрасно понимал Томас, с возвращением наследника младшему сыну барона придется подыскивать себе другое занятие.
Словно прочтя мысли монаха, Роберт заговорил снова:
— К тому времени, когда он вернется, наш досточтимый батюшка собирается меня женить на леди Юлиане Лейвенхэм. Ее приданое достаточно велико, чтобы я стал богатым человеком, а земли лежат настолько близко от наших владений, что я смогу приглядывать и за теми, и за другими, пока Хью соберется обзавестись собственным управляющим.
Он положил Томасу руку на плечо и дружески сжал его.
— Не бойтесь! Не судьба мне ехать к вам в Тиндал новым настоятелем. Скорее, мне придется засесть за «Экономию» Уолтера из Хенли, чем за поучительные писания Беды Достопочтенного, повествующего о жизни аббатов и святых. В противоположность вам, достойный монах, ни Хью, ни я не чувствуем в себе призвания к созерцательной жизни. Довольно сестры, которая уже и так в монастыре, где молится о заступничестве перед Богом для всего семейства с его грехами!
Услыхав из уст Роберта, что он избрал монашеский удел оттого, что питал к тому призвание, Томас про себя усмехнулся. Но пытаться развеять это заблуждение не было смысла.
— Так, значит, вы помолвлены?
— Я думаю, что если это не произошло сейчас, во время нашего разговора, то в ближайшее время уж точно случится. Почти сразу же вслед за тем, как вы, моя сестра и ее помощница прибыли лечить племянника, отец леди и Генри, ее старший брат, приехали обсудить с моим отцом условия договора. Леди Юлиана тоже с ними, она сопровождает их, чтобы я мог за ней немного поухаживать, и как компаньонка жены своего отца. Разве, выходя от себя, вы ни разу не встречали их семью и не столкнулись с ними как-нибудь в коридоре?
Томас покачал головой.
— Как же так? Леди Юлиане отвели комнаты Хью, а ее отец с женой разместились в моих рядом с лестницей. Это довольно близко от той каморки, где живете вы у нашего священника. Вот Генри вы могли и не встретить. Мы с ним устроились, если вообще так можно сказать, в казармах. Кроме столовой, для нас в замке нет места.
— В те часы, когда я ходил по коридорам, самые мудрые среди ныне живущих еще в своих постелях, а души мертвых давно вернулись в ад. Сестра Анна, наша настоятельница и я, мы трое, денно и нощно дежурили у постели Ричарда, сменяя друг друга, пока лихорадка не отступила. Даже еду нам приносили в комнату больного. Большую часть ночей, чтобы дать женщинам отдохнуть, возле мальчика оставался я.
Роберт устремил взгляд туда, где за серыми облаками в небе должно было прятаться солнце. Потом он кивнул в сторону большого зала.
— Но сегодня-то вы наконец увидите наших других гостей за обедом. Тем более что стол должны накрыть пару часов спустя после полудня.
Томас кивнул. Потом с улыбкой, не больно-то подходящей монаху, вновь вернулся к прежней теме.
— А ваша леди, она вам нравится?
Роберт пожал плечами.
— Наверное, понравится, если я ей понравлюсь. Несколько лет назад, помнится, она была милым ребенком, но в последние годы я ее почти не видел, — он в нерешительности замолчал. Его глаза сузились. — Вот двух ее братьев я знаю куда лучше. Надеюсь, она больше похожа на младшего, тогда мы с ней отлично поладим. Старший — угрюмый, мелочный тип. Генри только и делал, что спорил с моим отцом, какая семья и чем облагодетельствует этот счастливый союз.
Томас почел за лучшее пропустить мимо ушей плохо скрытую обиду, прозвучавшую в словах Роберта. Прежде чем он успел задать следующий вопрос, оба услышали стук множества копыт по деревянному мосту и обернулись к темной арке ворот.
— Держу пари, семейство Лейвенхэмов возвращается с утренней прогулки, — предположил Роберт, подняв руку и приветливо помахав первому въехавшему в ворота всаднику. Но тут его лицо неожиданно посуровело. — Боюсь, прогулка вышла не из приятных, — он понизил голос до свистящего шепота и кивнул в сторону приближающейся группы. — Вон та лошадь везет мертвеца.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Пламя оплывшей свечи нерешительно боролось с призрачным светом серого утра, прогоняя из комнаты ночные тени. Хрупкая молоденькая монахиня сидела на стуле возле просторной кровати. Она потерла рукой глаза и начала новую сказку:
— Давным-давно, в чудесной стране, очень похожей на нашу, жил-был счастливый народ сильных и пригожих людей, которыми правил храбрый и знатный король. Бог благословил короля, дав ему в жены прекрасную, добрую женщину, и у них родился сын, которого они назвали Ричард. Ричард рос славным мальчуганом, светловолосым и голубоглазым, и он мечтал доказать всем, что у него довольно храбрости, чтобы стать рыцарем. Он умолял отца взять его с собой в поход в Святую Землю, но отец отказался, сказав, что он еще слишком мал для битв и должен оставаться дома со своей матерью-королевой. «Ты должен защищать ее и придворных дам от всевозможных опасностей», — сказал он мальчику. На самом деле король думал, что ничто не угрожает его любимой стране, пока он отвоевывает Иерусалим, но не успел он ускакать прочь со своей армией, как у ворот замка появился всадник в черных доспехах…
Элинор Вайнторп, настоятельница Тиндала — одного из монастырей, принадлежавших к ордену Фонтевро, по традиции управлявшемуся женщинами, — прервалась на полуслове. Теперь пламя почти уже вовсе стаявшей свечи чуть подрагивало, а в щели стен из грубого камня снова вернулись серые рассветные тени. Элинор подняла глаза на высокую, пожилую монахиню, вставшую по ту сторону кровати, и беспокойно нахмурилась. В комнате было тихо, и лишь в ее испуганных глазах застыл немой вопрос.
Сестра Анна склонилась над кроватью, на которой совсем тихо лежал мальчик. Легким движением натянув ребенку до шеи меховое одеяло и свободно подоткнув его со всех сторон, она с улыбкой повернулась к настоятельнице.
— Не бойтесь, миледи. Жар к Ричарду не вернулся. Его сон может быть очень крепким, но это целительный сон. Я думаю, что, когда он проснется, у него будет здоровый аппетит и он попросит свою любящую тетю рассказать ему еще сказку.
Элинор вздохнула с облегчением, потом встала со стула подложить дров в тлеющий очаг, чтобы воздух в комнате не был таким промозглым. Дым свечи, догоравшей на трехногом железном подсвечнике возле кровати, разъел ей и без того болевшие глаза, но слезы, которые потекли по ее щекам, были слезами радости, а не боли.
— Не знаю, что бы мы делали, Анна, если бы вы не приехали со мной в Вайнторп-Касл. Ваше искусство спасло жизнь сыну моего брата. Если бы Ричард умер, всю нашу семью постигло бы тяжкое горе, но Хью такая новость убила бы вернее всякой сарацинской стрелы. Он любит этого мальчика больше жизни.
Сестра Анна наклонилась и легким ласковым прикосновением промокнула на детском лбу мелкие капельки пота. Он улыбнулся во сне.
— Повинуясь не столько долгу, сколько из одной лишь дружбы, я бы, Элинор, отправилась с вами, куда угодно. Но когда вы сказали мне, что ваш племянник тяжело болен и ваш отец просит меня приложить мои скромные умения, подгонять меня было не нужно.
Она взглянула на мальчика, и ее лицо прояснилось.
— Бог благословил вашего брата поистине чудесным ребенком.
Элинор обошла кровать и, подойдя к монахине, обняла ее за талию. Анна, которая была намного выше своей настоятельницы, обхватила рукой ее плечи, и женщины прижались друг к другу. Элинор знала, что спасение этой молодой жизни имело для ее подруги, маленький сын которой умер, несмотря на все ее усилия, особый смысл. Довольно долго они молча стояли и смотрели, как мальчик, по-прежнему легко дыша, спал посреди огромной кровати.
— Ваше вмешательство, Анна, не пустяки. Моя тетя в Эймсбери говорила мне, что слухи о вашем искусстве дошли до двора. Вот доказательство: мой отец определенно наслышан о вашем даре. Как смогу я когда-либо отблагодарить вас за то, что вы спасли жизнь моему племяннику?
Элинор понизила голос до шепота:
— Пускай Ричард — побочный сын моего брата, но Хью души не чает в мальчике, как будто этот ребенок рожден ему законной женой. И мы все тоже. Когда малыш заболел, мой сиятельный отец даже уступил ему свою кровать и свою спальню.
Она усмехнулась.
— Он прямо тает всякий раз, когда мальчик обнимает его колени. Готова поклясться, что года через два, когда Ричард подрастет и будет годен для такой учебы, отец станет просить короля взять его пажом ко двору — настолько ему будет жалко хотя бы ненадолго расстаться с ним.
— Что ждет Ричарда, когда ваш старший брат вернется из Святой земли и должен будет жениться? — при этих словах глаза сестры Анны, обращенные к мальчику, подернулись грустью.
— Хью помнит о своем долге произвести на свет законных наследников, но он будет тянуть с ним, сколько возможно. Честно говоря, он такой целомудренный сэр Галаад, что мы удивились, когда он принес нам этого мальчика и сказал, что он его сын. Даже наш отец не мог поверить, как он улучил время от ристаний, чтобы зачать сына.
Элинор улыбнулась.
— Мои братья оба не спешат с женитьбой. Даже у Роберта главной любовью всегда было родное поместье. Имение заменяло ему жену, и он так же не торопится изменять ему, как Хью — своему рыцарству. Наши родители произвели на свет монашествующее потомство, хотя два моих брата не согласились бы со мной.
— А что стало с матерью Ричарда? Она умерла?
— Так мы поняли. Брат мало говорил о ней, а много о том, как он любит мальчика. Глядя на него, можно было подумать, что до него никто не становился отцом. Но жениться он должен, и Хью не будет обижать мальчика, даже когда у него появятся законные наследники. И его жене тоже придется полюбить ребенка. Хью унаследовал упрямство нашего отца, и он сживет со свету любую женщину, которая откажется относиться к Ричарду как к собственному сыну.
Анна кивнула.
— Если так, Господь наградил ребенка доброй и любящей семьей. Это не всегда бывает. Хотя было бы трудно не полюбить его. У него милый нрав и больше скромности и обходительности, чем можно ожидать в столь юном возрасте. Даже больной, он ни разу не закапризничал. Ему легко завоевывать сердца.
Она тихо рассмеялась.
— Честное слово, когда я сказала брату Томасу о том, что Ричард пошел на поправку, он улыбнулся с такой радостью, что я поняла — он тоже проникся к нему любовью. Он всегда с удовольствием сменял вас, когда вы уставали рассказывать сказки, — она понизила голос, — хотя, между нами, ваши истории были интереснее. Как-нибудь вы обязательно расскажете мне, что произошло вслед за тем, как у ворот появился всадник в черных доспехах.
— Да я сама не знаю! Я рассказала все сказки, которые слышала ребенком, и стала сочинять. А поскольку у меня нет таланта Марии Французской, я была очень рада, что брат Томас знает истории, которые мне неизвестны.
— Он как-то говорил мне, что приехал из Лондона. Может быть, там знают истории, которые до нас еще не дошли?
Элинор покачала головой.
— Я думаю, мы в Тиндале не так уж далеки от новых песен и историй, а мой отец недавно был у короля в Вестминстере. Он, конечно же, слышал там все новинки. А теперь пошли, нам нужно сообщить ему прекрасные новости о его внуке.
Когда они толкнули тяжелую деревянную дверь, та громко скрипнула. Толстая женщина, уютно устроившаяся на теплой охапке чистой соломы под дверью, немедленно проснулась. Она неловко поднялась на ноги, отряхивая с платья желтые колючие стебли.
— Миледи?
Элинор улыбнулась.
— Он будет жить, славная нянька.
Женщина утерла пухлой рукой покрасневшие глаза.
— Благодарение Богу! — сказала она, устремив взгляд к деревянному потолку. Потом обернулась к сестре Анне:
— За это и за то умение, которым Он благословил вас, сестра. А сейчас можно мне ухаживать за мальчонкой? Должна я о чем-то позаботиться? Он спит? Есть он может?
Все это она выпалила на одном дыхании, громоздя вопрос на вопрос.
— Тебе предстоит позаботиться о зверски голодном мальчике, когда он проснется, — засмеялась Анна. — Давай ему все, что он захочет, но понемногу и только после того, как он примет лекарство. Я поставила у кровати деревянную чашку. Лекарство горькое. Ему оно не понравится. Потом можно будет дать немного меда от кашля, но только так, чтобы перерыв между горьким и сладким не был слишком коротким.
Нянька нахмурилась. Белую кожу между бровей прорезали розовые морщинки.
— Скажи ему, что сэр Гавэйн проглотил бы лекарство и не пожаловался, — сказала Элинор. — Если он не поверит на слово своей тете, скажи ему, я попрошу прийти брата Томаса и он подтвердит мои слова.
— Вот спасибо, миледи, так ему легче будет выпить горькое. Он так привязался к брату Томасу и просто сияет, когда наш святой отец приходит за ним ухаживать. Он отличный рассказчик, брат Томас, ей-богу! — продолжала она, залившись здоровым румянцем и поднося руку к необъятной груди. — Он сам становится словно могучий воитель, когда рассказывает свои истории о рыцарских подвигах.
Увидев краску на щеках няньки, Элинор сочувственно улыбнулась. Говоря по совести, ее собственное сердце все еще билось сильнее обычного при виде высокого, широкоплечего монаха. Когда он только что появился в Тиндале, вскоре после нее, греховный жар проник в ее тело и задержался в нем намного дольше, чем прилично для женщины, давшей обет целомудрия.
Хотя воздержанием от мяса и молитвами, во время которых она лбом прижималась к холодному полу монастырской церкви, Элинор пыталась охладить свою страсть, она не смогла изгнать сжигавший ее огонь сладострастия с той окончательностью, о которой молила Бога. На ледяных камнях капеллы здесь, в Вайнторпе, это удалось ей несколько лучше, но даже сейчас у нее не получилось до конца избавиться от желания.
Она бы, конечно, предпочла, чтобы какой-нибудь другой монах сопровождал ее и сестру Анну в Вайнторп-Касл, но ее приор в Тиндале был болен, а человек, на котором она могла бы остановить свой выбор вместо Томаса, как назло, лучше всего подходил, чтобы остаться за приора. Тут сестра Анна предложила взять с собой Томаса, сказав, что он может быть полезен в уходе за мальчиком. По тому, как он помогал ней в монастырской больнице, она знала, как прекрасно брат Томас ладит с детьми. Когда Элинор наконец обмолвилась Томасу об этой возможности, то увидела, как он загорелся мыслью отправиться в путешествие. Ей оставалось лишь смириться, поскольку не было повода отказать ему. По крайней мере, такого, о котором она решилась бы сказать вслух.
Сейчас она была рада, что он с ними. Ричард так привязался к монаху, что Элинор охотно согласилась бы вынести куда большую пытку, какой бы сладостной она ни была, любой грех похотливых мечтаний, лишь бы племянник поскорее выздоровел. Когда же она вернется в Тиндал, ее духовник будет весьма озадачен, придумывая достаточное искупление для ее грешных помыслов, но он человек добрый и мудрый. Пусть наказание, которое он наложит, окажется суровым, но оно в то же время будет справедливым и человечным.
Топот бегущих ног вывел Элинор из задумчивости. Молодой паж, запыхавшись, ворвался через проем, ведущий к винтовой лестнице в конце коридора, и замер перед ней как вкопанный.
— Тихо, мальчик, — воскликнула она, — надеюсь, с моим отцом и братом ничего не случилось?
— Ваш сиятельный отец ничего об этом не говорил, — произнес тот, пытаясь придать своим нежным чертам более взрослое и торжественное выражение, — но он просит вас незамедлительно присоединиться к нему в большом зале.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Пронзительный крик сотряс холодный воздух. Одна из служанок уронила свой ворох белья и бросилась к лошади, которая везла мертвое тело. Когда женщина обхватила руками голову мертвеца, та неестественно вывернулась вбок. Взгляд глаз, которые теперь смотрели прямо на нее, был пустым и остановившимся.
Упав на колени, прямо в жидкую грязь, она принялась равномерно бить себя в грудь рукой, судорожно сжатой в кулак, а ее звериный вой понесся к небесам. Хотя многие в это время быстро шептали молитвы, те, в чьих душах ее отчаянный плач пробудил сочувствие, понимали, что только время или смерть принесут этой женщине утешение.
У себя за спиной Томас тоже услышал стон, но мужской. Он повернулся и увидел молодого всадника, круглолицего и гладко выбритого, пинками гнавшего от себя седоволосого слугу, который хотел помочь ему спуститься с лошади. Ногой, обутой в сапог, молодой человек с такой силой пнул старика в плечо, что тот покачнулся и упал в желтоватое месиво. Крикнув с плохо скрытым нетерпением конюшему, чтобы забрал лошадь, всадник соскочил с седла, после чего протопал по грязи мимо старого слуги, едва успевшего подняться на колени.
— Это Генри, — сказал Роберт.
— Подобная жестокость по отношению к беспомощному старику не вяжется с рыцарским обетом не обижать слабого.
Роберт невесело рассмеялся.
— Рыцарским? Генри может наследовать титул и земли Лейвенхэма, но рыцарем ему никогда не стать. Генри трус. Он храбр, только если враг повернулся к нему спиной. А как он обходится с теми, кто уступает ему в родовитости, вы и сами видите.