— Я тебе куплю несколько кулинарных книг с восточными рецептами на английском языке, и попробуем вместе что-нибудь приготовить. Ладно?
— Замечательно. Но для этого нам нужна приличная собственная кухня, а не две конфорки в углу. Ты ведь не думаешь, что твоя мать позволит тебе браться за стряпню в ее кухне?
О, глупые здешние обычаи! Мужчина ждет ужина в гостиной или столовой, но не станет помогать женщине в кухне, даже если сам умирает с голоду. Случается, что, вконец отчаявшись, он вбегает на минутку и хватает, словно вор, первый попавшийся кусок со стола.
— А вот и суть дела. Как мы будем обустраивать нашу жизнь дальше? — Кажется, Ахмед только и ждал подходящего момента.
— Вот именно, как? Ты-то сам что предлагаешь?
— Ты здесь уже больше месяца, успела кое-что понять, посмотрела, как здесь живут. Как, по-твоему, можно тут жить или нет? Я хочу знать, видишь ли ты себя и свое будущее в этой стране? Я ведь не хочу делать тебя несчастной. Помни, я очень люблю тебя. Ужасно люблю! До смерти! — Под столом он касается моего колена, и у меня по коже бегут мурашки.
— Но жизнь — это не только радости, это еще и работа, содержание дома, заботы, проблемы… — Я все время держу в голове советы Самиры. — Отпуск закончится, начнутся будни.
— Вот-вот. Поэтому нам нужен собственный дом. С моими родственничками мы, боюсь, свихнемся.
— Разумеется, — соглашаюсь я, пережевывая лист салата.
— Быть может, для начала поселимся на ферме? Это далековато от цивилизации, но зато там свежий воздух и простор. Пока Марыся не ходит в школу, мы вполне можем принять такое решение. Конечно же, я куплю машину и мы будем ездить в город, когда захотим.
В принципе, он прав. В дом на ферме нам не пришлось бы вкладывать больших денег, которых у нас, как я понимаю, нет. Достаточно все покрасить и освежить ремонт. Так что идея хороша, но лишь для начала. Надеюсь, это только на время! Ведь если мы уедем жить на ферму, то у меня отпадает вопрос насчет подруг, костела, посольства или польской школы… Я не смогу общаться с земляками! Гм… Да я вообще ни с кем не смогу общаться!
— Это ведь только на первых порах? — уточняю я.
— Несомненно. Думаешь, я хочу спрятать тебя в глухой провинции? «Я горожанин, я городом пахну», — цитирует он нашу любимую песню.
Я неуверенно улыбаюсь.
— Но мы там будем совсем одни. Кто будет приходить к нам в гости? Кому захочется ехать сотню километров?!
— Почему сотню? Я знаю короткую дорогу. Максимум восемьдесят километров.
— Тоже немало, — замечаю я.
— И Самира, и Мириам, и Малика, и любая другая твоя подруга сможет приезжать и оставаться на выходные или даже дольше. Увидишь, многие будут рады возможности вырваться из душного, закопченного города, особенно летом! А если мы еще и бассейн обустроим… Хо-хо!
— Значит, и другие мои подруги смогут приезжать? — переспрашиваю я, помня о советах Самиры.
— Ну да, а почему нет?
— Но откуда же мне их брать, этих подруг? Давать объявление в газету?
— Послушай, мы еще никуда не переезжаем. К переезду нужно подготовиться, это тоже займет какое-то время. Мои сестры возьмут тебя под опеку, и ты найдешь себе сотню приятельниц, поверь. Я ведь знаю, любой бабе нужна еще одна баба, чтобы наговориться и посплетничать вволю. Да и мужику приятели нужны.
О нет, только не приятели! Как-то он сам признался, что поддается чужому влиянию, и уж мне это известно доподлинно. В Польше я постоянно боялась, как бы не вернулись те ужасные времена, когда Ахмед расслаблялся с дружками; потому-то я и дала уговорить себя приехать сюда… Однако, должна признаться, его предложение поселиться на ферме меня привлекает. На ферме мне нравится абсолютно все, там я чувствую себя чуть ли не владелицей поместья.
— А в случае необходимости я буду подбрасывать тебя в город, и ты сможешь там проводить столько времени, сколько захочешь. Я же не хочу превратить тебя в отшельницу, — прерывает муж мои размышления.
Принесли шашлыки, но мысли о предстоящих переменах так захватили меня, что я потеряла аппетит. Мясо остывает, а я все в раздумьях.
— Да не переживай ты так, все у нас получится, — утешает меня Ахмед. — А ну-ка ешь, иначе все остынет и станет невкусным.
Он заказывает еще один сок и заботливо смотрит на меня.
— Значит, вариант возвращения в Польшу мы вообще не рассматриваем? — спрашиваю я.
— А ты этого хочешь? Куда ты хочешь вернуться? В маленькую съемную квартирку, в бесперспективную жизнь? Тебе уже известно, как настроены поляки к людям моей национальности, — у вас нечасто встретишь доброе отношение. Сегодня моя фирма процветает, но завтра полоса удач может закончиться, и тогда никто не поддержит нас. Кто возьмет на работу «вонючего араба», когда и среди поляков безработица все выше и выше с каждым днем?
— Почему же вонючего?! — возмущаюсь я.
— Да ладно тебе! Отношение к нам из года в год все хуже, — вздыхает он. — Да и на дядю работать — вариант не из лучших. Сколько бы я тогда зарабатывал? Триста зеленых, четыреста? И ты думаешь, на это можно прожить?
— Но я тоже могла бы пойти работать, — неуверенно предлагаю я.
— Со школьным образованием? Без специальности? Кем ты пойдешь работать? Уборщицей? Продавщицей? Или попытаешься сделать карьеру в «Макдональдсе»?
— Ты прав, — признаю я. — Ну хорошо… А здесь… здесь-то мы откуда деньги будем брать? — Покачав головой, я беспомощно развожу руками. — Воровать отправимся?
— Ты, наверное, успела догадаться, что тут, в Ливии, я не самый бедный человек. — Он загадочно поджимает губы. — Впрочем, финансовый отчет я тебе предоставлю исключительно после шашлыков. — Ахмед вдруг энергично ударяет двумя выпрямленными пальцами по столешнице — аж фарфор задрожал, а я подскочила на стуле. — Я серьезно! Ешь давай! И чтоб уши кверху… Кажется, так у вас говорят? — Он морщится, вспоминая. — Или — чтоб уши шевелились?.. — Он всерьез задумался. Как будто нет у него более важных дел, чем вспоминать польские поговорки. — О! Чтоб за ушами трещало! Какой же я молодец! — Довольный, он хлопает себя по бедрам.
Я заливаюсь смехом. Пью вкусное вино, хоть оно на самом деле и не вино вовсе, ем великолепные, пусть и немного остывшие шашлыки, провожу время с любимым мужчиной. В эту чудесную минуту я полна светлых надежд. О том, что наши планы могут не осуществиться и что-то пойдет не так, как нужно, мне думать не хочется. В конце концов, если что-то не сложится, мы всегда можем вернуться в Польшу.
Все важные решения и подсчеты мы отложили на другое время, когда у нас под рукой будет калькулятор, лист бумаги и ручка. Говорим — лишь в общих чертах — об обустройстве фермы, о том, где мы разместим бассейн и кого пригласим на новоселье. Для меня это будет первое собственное жилище на земле, первый дом для меня и моей семьи! Дом без мамы, свекрови и других любопытных родственников. Там я смогу делать все, что пожелаю, никто не будет наблюдать за мной и критиковать меня. Но когда же наступит этот счастливый день? Сколько времени нам понадобится, чтобы превратить довольно запущенное здание в приличное место, достойное того, чтобы жить в нем?
— Швейя, швейя, — говорит Ахмед, — понемногу, не все сразу. Поспешишь — людей насмешишь. — Интересно, он, изучая польский язык, начал со сборника пословиц?.. — Спеши медленно. — Да, похоже, так и есть!
Арабские будни
Деньги на жизнь
Несколько дней я почти не вижу Ахмеда — он где-то пропадает. А затем он просит меня сесть рядом с ним и поговорить о наших средствах.
— Я уже все выяснил. Обратился параллельно в две строительные фирмы, и каждая составила смету на ремонт фермы. Цены у них почти не отличаются, и, к сожалению, они достаточно высоки. — Он раскладывает на столе бумаги, и мы оба склоняемся над ними. — Вот банковские выписки. Похоже, в то время, пока меня здесь не было, моя семейка не слишком-то бережливо относилась к моим деньгам.
— К каким деньгам?
— У меня есть дом в эксклюзивном районе. Вилла. И много лет я ее сдаю — сначала ее арендовали нефтяные фирмы, затем, после ремонта и улучшения условий, — посольства. Они регулярно платят довольно высокую арендную плату. — Его лицо багровеет. — За все те годы, пока я был в Польше, денег должно было накопиться на вторую виллу, такую же или даже лучше, а осталось лишь на глинобитный домик в пустыне! — Возмущенный, он указывает мне на какие-то цифры в банковских распечатках.
— А откуда у тебя эта вилла? Ты в ней жил? — пытаюсь наконец хоть что-то выяснить я.
— Малика, как тебе известно уже, госслужащая, и она получила земельный участок в качестве премии.
— Еще одна премия? Хорошо же этим госслужащим! Машины, земельные участки, фермы…
— Ливия — богатая страна, потому и награждает достойно своих высших чиновников за их лояльность. Но здесь и более бедным слоям населения неплохо живется. Даже бездельники получают большие пособия, карточки на продовольствие, бытовую химию, товары для детей, технику для дома… Здесь никто особенно не бедствует. — Его слова звучат как оправдание для тех, кто оказался у государственной кормушки.
— Гм… — Мне даже комментировать не хочется.
— Такова политика правительства, милая моя. Правда, нефтяных месторождений никто никому не жалует, раздаются только земельные наделы в пустыне. Это называется заселением. Разумеется, все хотят жить в крупных городах, а тысячи квадратных километров песчаных земель остаются незадействованными. Думаешь, легко на таких наделах хозяйствовать? Знаешь, сколько воды должна вобрать в себя эта земля, прежде чем породить хоть один живой побег? Там даже кактусы не росли! Государство не хочет этим всем заниматься, потому и раздает земли своим предприимчивым гражданам — а вдруг кто-то из них все же превратит свой надел во что-нибудь путное!
Я слушаю его, попивая свой дьявольски крепкий кофе, который, правда, уже успел остыть.
— Когда мы, — продолжает Ахмед, — первый раз приехали в Джанзур, именно так называется эта местность, то все дружно смеялись над Маликой. «Ну и поместье тебе досталось!» — шутили мы. Вообрази себе бескрайнее поле, по которому гуляет ветер, вздымая клубы песка. Деревенька представляла собой традиционное арабское поселение: два несчастных магазинчика, одна скверная забегаловка и приткнувшиеся у главной дороги грязные крестьянские хижины, построенные из самого дешевого сырья… Тамошние жители, забитые провинциалы, чуть было не забросали Малику камнями — Малику, ливийку, свою соотечественницу! — за то, что она приехала в одном из своих деловых костюмов и без платка на голове. На меня тоже смотрели неприязненно — я ведь не носил галабеи[23].
— Когда же это все происходило? Сто лет назад? — поражаюсь я словам мужа.
— Да нет, лет пятнадцать назад. Не так уж давно. И все-таки я решил, что в этот надел стоит вложить деньги, — это будет долгосрочная инвестиция. Именно я оплатил все счета и уладил юридические вопросы, потому что Малика злилась и не хотела этим заниматься, ей все это было по барабану. Она бы предпочла получить в качестве премии тысячу зеленых и купить себе новый комплект украшений.
— Таковы уж мы, женщины, — засмеялась я. — И я на ее месте, должно быть, чувствовала бы то же самое.
— А потом она получила должность посла, отправилась в эту свою дипмиссию и забыла о Джанзуре.
— А где же была эта ее дипмиссия?
— Где-то в негритянских краях. Отличная дипмиссия! Синекура: усилий практически не требовалось, а платили много. Везет же моей сестрице!
— Ах да, она ведь привезла оттуда Матильду, — припоминаю я.
— А я понемногу строил большой красивый дом. По западному проекту, представь себе! Увы, на его обустройство у меня уже не осталось ни гроша. Слава богу, нашлись сумасшедшие иностранцы, которым вилла настолько понравилась, что они внесли арендную плату за полгода вперед — при условии, что я на эти деньги оснащу дом всем необходимым. Вот такая у этого дома история.
— А ты мне его покажешь? — интересуюсь я. — Можно и мне посмотреть на эту красоту на безлюдье?
— Да, я уже и с жителями договорился. Я знал, что ты захочешь туда поехать.
— Дом на пустоши… — задумчиво говорю я.
— О, ты ошибаешься, — довольно смеется муж. — Я же говорил, это долгосрочная инвестиция. Сейчас, любовь моя, Джанзур практически стал районом Триполи, и автострада соединяет его с центром города. Живут в Джанзуре правительственные чиновники, работники иностранных фирм, дипломаты… Вот такой эксклюзивный спальный район нашей многолюдной столицы. Ты и не представляешь, какие резиденции там можно увидеть! Немало там и супермаркетов, и бутиков, и ресторанов, и кафе. В Джанзуре можно поесть даже лучше, чем в Триполи, и уж точно намного дешевле.
— Съесть бутерброд с тараканом? — кривлюсь я.
— Бутербродов с тараканами там уже нет. Новым клиентам такие закуски не нравятся.
— И когда же мы поедем? — уточняю я, ибо мне не терпится увидеть эту виллу.
— Вскоре.
Типично арабский ответ! Никакой конкретики, одно увиливание.
— А поселиться там мы не сможем? Там же, наверное, лучше, чем на ферме!
— А на что мы тогда будем жить? Сейчас уже, по крайней мере, все деньги с виллы поступают на мой счет и никуда с него не улетучиваются! — Снова разгневавшись, Ахмед ударяет ладонью о стол. — Впрочем, они обещали вернуть мне деньги… по частям. — Он тупо глядит в пространство.
— Кто — они? — робко спрашиваю я.
— Да ладно тебе! Не хочу и говорить. Я сейчас взорвусь!
— Ну хорошо, не будем больше об этом — мне жаль твои нервы, — тихо говорю я и хочу погладить его по руке, но он срывается с места и начинает шагать по комнате туда-сюда.
— А я-то думал, что мне хватит на повторное открытие фирмы, на ремонт фермы, а весной — еще и на саженцы! Как было бы прекрасно! — кричит Ахмед, воздев руки. Он так разнервничался, что даже не замечает, как то и дело дергает себя за волосы.
Не знаю, как его успокоить, не отваживаюсь уже ничего говорить, чтобы не ухудшить положение. Но мне любопытно, кто же все-таки растратил его деньги?
— Метек хочет выкупить у меня наш маленький бизнес. На эти деньги, надеюсь, мне удастся снова открыть здесь предприятие — разумеется, того же профиля. — Надо же, Ахмед ни о чем не забыл, а я-то думала, что польская фирма уже выветрилась из его памяти. — А в университете мне предложили несколько преподавательских часов в неделю — это, конечно, жалкие гроши, зато положение в обществе и какое-никакое удовольствие от работы мне гарантированы. Не зря я все-таки защитил эту диссертацию в Польше! А ферму мы будем понемногу отстраивать. И я рассчитываю на то, что вскорости мы туда переедем. — Он садится рядом со мной, обнимает за плечи. — Все они мне уже изрядно надоели, — шепчет мне на ухо Ахмед, и я его отлично понимаю. — Рано или поздно мы встанем на ноги и смоемся отсюда.
Что ж, ему-то я верю, но как же я сама? «Мы встанем на ноги…» Мы — это в первую очередь Ахмед, мой муж. У него есть вполне определенные планы: карьера, фирма, университет, — но о моем будущем не прозвучало ни слова. Сама же я сейчас боюсь задавать ему волнующие меня вопросы, поскольку он и без того зол и расстроен. Надеюсь, вскоре я все же смогу дать ему понять, что у меня тоже есть какие-то потребности. А может, он и сам об этом догадается? Я ведь должна здесь хоть что-нибудь делать! А пока я даже о воспитании собственной дочери не забочусь: Марыся сейчас живет в домашнем детском саду, занятия в котором с энтузиазмом и любовью ведет моя свекровь, а помогает ей Хадиджа.
Свадьба
— Эй, красавица, хватит уже лентяйничать, — слышу я голос Малики.
Я пробуждаюсь от летаргии, в которой уже некоторое время пребываю. Мне нечего делать. Совершенно нечего! Поначалу мне это даже нравилось, но чем дальше, тем больше притупляются мои эмоции и тем глупее я становлюсь. Зато Марыся превосходно себя чувствует в огромном бабушкином доме, играет с детьми, все ее балуют. Она слишком много ест, особенно сладостей, и уже превращается в маленький пончик. Ахмед с утра до вечера улаживает в городе какие-то «наши» дела, и мое общество ему совершенно не нужно, даже мешает. Я прочитала все журналы и книги, привезенные из Польши; со скуки принялась изучать арабский по школьным учебникам, одолженным у детей Мириам. Идет туговато, но читать я все-таки научилась, а это уже кое-что. Уроки мне дает десятилетняя девчушка, которая очень гордится своей ролью частной учительницы. Кроме того, сестры Ахмеда подбрасывают мне какие-то женские журналы на английском. Но сколько можно читать о моде, диетах и разновидностях основы под макияж? К тому же следовать всем этим советам для меня сейчас нереально, да и излишне… Ничего-то мне не хочется. И я вновь прикрываю глаза и сонно потягиваюсь в постели.
Распахиваются двери, и я слышу цокот каблуков-шпилек по напольной плитке.
— Кажется, ты уже напрочь оглупела! — Малика дергает меня за руку. — Ты что, намерена проспать остаток своей жизни?!
— Нет, — апатично отвечаю я, открыв один глаз. — Но что мне делать? Плевать в потолок?
— Я наконец-то нашла для тебя занятие. Давай, сдвинься же с места — ты толстеешь прямо на глазах!
Так и есть. Как быстро можно себя запустить, особенно если мало двигаешься!
— И что ты придумала? Я открыта для всех предложений. — Медленно, будто старушка, я приподнимаюсь на локте. Болят все мышцы и кости — понятия не имею почему.
— Ах ты инвалидка! Ты же заржавела! Обленилась!
Малика выглядит отлично: она, как всегда, элегантна в одном из своих деловых костюмов, на этот раз бежевого цвета, на высоких каблуках; кожу ее оттеняют ненавязчиво поблескивающие украшения. Волосы уложены, ногти накрашены… Боже мой! Я чувствую себя бедной родственницей из деревни.
— Слушай меня. Сначала — бегом в ванную, затем я веду тебя в салон красоты, а то с тобой на людях показаться стыдно… А после обеда мы отправляемся к тетке Мине. — Она планирует мой день, и сердце у меня от радости начинает биться быстрее.
— А кто она?
— Мамина сестра, но старше меня всего на несколько лет. Ты ведь знаешь, здешние женщины рожают чуть ли не до самой смерти, а количество детей — это их гордость. Роды в зрелом возрасте должны служить доказательством того, что они еще молоды и бодры. Правда, выглядят они как страшилища, а дети уже буквально сами из них выпадают, но это другой вопрос… В каждой стране свои обычаи.
— А вот у нас…
— Ладно, ладно, не сейчас, — нетерпеливо перебивает меня Малика. — Дочь тети Мины, идиотка, выходит замуж. А я, как ближайшая тетка, обязалась во всем ей помочь.
— Похоже, помогать другим у тебя в крови.
— Дело не в этом, и я бы даже не сказала, что они как-то особенно любят меня. Просто у меня есть деньги и связи, и я, в отличие от них, способна организовать что угодно.
— А почему твоя племянница — идиотка? Она что, по доброй воле идет за столетнего старикана? — Кажется, меня ничто не удивит, я ведь уже немного знаю здешние нравы.
— Нет, все еще хуже. Она-то считает себя современной и образованной, — начинает рассказ Малика, одновременно вталкивая меня в ванную и открывая кран. — Только что окончила университет и стала полноценным инженером. Защитила диплом два месяца назад. Ей бы работу искать, ведь по ее специальности столько предложений! А она замуж идет. Кретинка! — кричит Малика, усевшись на сиденье унитаза, и всплескивает руками. — Зачем только учить таких?! Государство целые миллионы на них выбрасывает!
— Но что же все-таки не в порядке? Жених хреновый? — допытываюсь я.
— Да нет, с женихом они знакомы уже лет пять. Ей повезло — они влюбились друг в друга. Славный молодой человек, ее однокурсник.
— Так в чем проблема? Поженятся и пойдут оба работать. Они просто хотят быть вместе.
— Да они давно вместе. Тетя Мина и ее муж не такие, как мои родители, наоборот, они уж слишком современных взглядов. Молодые давно встречались, спали вместе, и все об этом знали. Даже я считаю, что это несколько неприлично, бросает тень на семью. Они разве что в одном доме не жили.
— Ну, знаешь…
— Что — «знаешь»? Знаю! А вдруг бы он на ней не женился?! И осталась бы одна уже не девственницей, прослыв шлюхой… Можно, конечно, заштопаться в Тунисе за тысячу долларов и снова строить из себя невинную, это сейчас нетрудно, но люди-то все знают, все видят. Кто бы на ней потом женился? Разве что какой-нибудь имбецил, ну или там дедушка, который уже одной ногой в гробу… Так здесь принято: девственность нужно отдавать только собственному мужу. Такова традиция.
— Да ведь все уладилось, они женятся, а ты ворчишь… — Я по-прежнему ничего не понимаю, и мне кажется, что Малика просто любит осуждать всех и вся.
— После свадьбы она уже не станет думать о работе и карьере — сразу побежит покупать колыбельку. Вспомнишь мои слова. Через девять месяцев появится крошка.
— Но это должно быть их общим решением… Вероятно, они умеют предохраняться, раз уж все предыдущие годы у них это получалось.
«Не то что у меня, — думаю я. — Залетела с первого же раза». Но стоит ли в этом признаваться, особенно Малике, этой эмансипированной моднице?
— После свадьбы любой арабский парень, даже самых современных взглядов, хочет как можно скорее заиметь ребенка. Непременно! Just now! [24] — Малика смеется и двумя пальцами указывает на свое сердце — в знак того, что говорит чистую правду. — Иначе скажут, что с ним что-то не в порядке, что у него аппаратик не работает. А ведь ни один парень в мире не желал бы, чтобы о нем так говорили.
— Да уж…
— Увидишь, какой это ад — устраивать здесь свадьбу и готовиться к ней! А потом придут сотни дармоедов и начнут искать пятна на солнце, будут приглядываться, что не так, чтобы затем посплетничать и осудить нас. Но мы не сдадимся! Всем утрем нос, и пусть пожелтеют от зависти!
Вот это я люблю! Вокруг Малики всегда что-то происходит, и, когда ты с ней рядом, кровь быстрее бежит по жилам. Сломя голову я бегу вниз по лестнице, посвежевшая и вновь исполненная воодушевления. Все-таки жизнь прекрасна!
Мы входим в дом тетки Мины, который находится на той же улице, что и дом родителей Ахмеда. Они что, выкупили целый район?! Выгляжу я уже вполне прилично: волосы подстрижены и причесаны, кожа чистая, на ногтях блестит свежий лак; к тому же на мне новая кофточка, которую мы купили по дороге, поскольку Малика сказала, что моя старая майка — застиранная и в пятнах.
Тетка — симпатичная толстушка, одетая в традиционном стиле: на ней юбка до щиколоток и блуза с длинными рукавами, все из ткани самого высшего качества. Головной убор идеально подходит к наряду, а модные туфли-лодочки так блестят, что в них можно разглядеть свое отражение. Украшения она носит элегантные, хоть и не настолько изысканные, как у Малики. Ладони тетки Мины полностью выкрашены хной.
— Наконец-то познакомились, — говорит она уверенным глубоким голосом и протягивает мне свою сильную руку. — Только не называй меня тетей, это старит. Я Мина.
— Я Дот, но все здешние называют меня Блонди, — улыбаюсь я, сразу почувствовав к ней симпатию.
— Не слишком-то вежливо так тебя называть! Для меня ты Дот. — Вот она меня и подкупила. — А волосы ты красишь или они у тебя от природы такие?
— В детстве они у меня были еще светлее, — недовольно кривлюсь я.
— Каждая из нас хотела бы иметь такие же… Ну так что, какие у нас планы? — обращается она уже к Малике, провожая нас в гостиную и усаживая на кожаный диван.
— Записываем, что еще нужно сделать, и действуем.
— Все надо сделать, птичка моя, абсолютно все! — Мина нервно переплетает пальцы. — Лейла, ты наконец принесешь нам кофе или мы засохнем от жажды?! — кричит она в сторону приоткрытых дверей. — Моя дочь уже забыла обо всем на свете, ходит как спящая красавица. Ох, не знаю, что из этого всего выйдет! — Драматическим жестом Мина стаскивает с головы платок и бросает его на ближайший табурет.
— Только не надо паниковать, — успокаивает ее Малика. — Блонди… ах, прости, Дот, садись к компьютеру и печатай пункт за пунктом. — Она указывает мне рукой на большой письменный стол, на котором полным-полно всяческой офисной техники.
— Кто? Я? — Я таращу глаза. — Но я не знаю… не умею.
— Ну вот, а еще говорят, что арабы отсталые, — с удовлетворением констатирует Малика. — Неужели муж-компьютерщик не мог тебя хоть чему-то научить? Сам не хотел или ты обучению не поддавалась? — Ну и вредина же она!
Лейла, высокая бледная девушка крепкого, как и ее мать, телосложения, тихонько входит в комнату, неся в руках полный лакомств поднос.
— Привет. Я слышала, что ты пришла помогать нам. Спасибо, — обращается она ко мне приятным, чуть хрипловатым голосом.
Малика делает глоток кофе, черного как смола и приторно-сладкого, и тут же запивает его водой, такой ледяной, что зубы от самого ее вида ломит; затем она садится за компьютер, еще раз окинув меня насмешливым взглядом.
— Ну ладно, диктуйте, — бросает она тетке и ее напуганной дочери. — Что у нас по списку?
— Мы никак не можем выбрать зал, — начинает Мина. — Я считаю, это должен быть отель, приличный — «Эль-Кебир» или «Махари», они оба пятизвездочные…
— Бедняжка, видать, Аллах оставил тебя. — Малика снисходительно покачивает головой.
— И я то же самое говорю! — не выдерживает Лейла. — Это же выброшенные на ветер деньги! Мама, если для тебя они лишние, то лучше дай нам на свадебное путешествие!
— Да я и так вам дам! Я же все время даю вам деньги, черт подери!
Кажется, намечается маленький семейный скандальчик. Неужели арабы ничего не умеют решать спокойно? По любому поводу кричат друг на друга, оскорбляют, размахивают руками, да и до рукоприкладства частенько доходит… Ну что за бешеный народ! Меня это уже начинает раздражать.
— Тихо, тихо! — пытается успокоить их Малика. — Так мы ни к чему не придем. Не лучше ли за половину этой суммы устроить прием во дворце бракосочетания? Даже лучший дворец столицы обойдется не в пример дешевле отеля. Я знаю один дворец, в нем устраивают свадебные приемы исключительно правительственные чиновники.
— Ну… — мнется Мина.
— Правда, я не уверена, что там будет в ближайшее время свободный день, но постараюсь как-то уладить этот вопрос, — предлагает свое содействие Малика. — Ну а платье ты уже заказала? — Она оборачивается к Лейле, мысли которой витают где-то далеко.
— Зачем? Куплю готовое.
— А ты, я вижу, с другой стороны головой ударилась! Тоже мне, экономная выискалась! Может, вообще напрокат возьмешь?! — сердито повышает голос Малика.
— Послушай, тетя, не преувеличивай! И вообще, прекратите вы все издеваться надо мной! — взрывается Лейла. — Я уже устала от этой нервотрепки! — Кажется, еще мгновение — и она расплачется.
— Да ты счастлива должна быть! Выходишь за своего избранника, сама хочешь этой свадьбы, никто тебя не принуждает… Ничего не понимаю! — удивляется Малика. — Блонди, а ты, когда выходила замуж, тоже вот так переживала, нервничала? Или, наоборот, прыгала от радости?
Понятия не имею, к чему она клонит, но в их разборки влезать не хочется.
— У меня была совершенно другая ситуация, — пытаюсь я объяснить им польскую действительность. — Свадебный обед был в небольшом районном клубе, двадцать приглашенных…
— Что?! — хором восклицают все три женщины.
— Ну да, прием для самых близких родственников и немногих друзей.
— Ты что, сирота? — изумляется Мина.
— Нет, но семьи у нас не такие большие, как здесь. А седьмую воду на киселе и людей, которые не поддерживают с тобой связи, вообще приглашать не принято.
— Вот видите! — ищет в моих словах поддержку Лейла. — А у нас? У нас-то будет как минимум сотни полторы гостей!
— И все родственники? — не могу надивиться я.
— Да нет, родственников около пятидесяти, но ведь обычно каждый из них приводит с собой кого захочет… Может даже с улицы кого-то прихватить! Скажет случайным прохожим: «Слушайте, сегодня вечеринка у Лейлы, она замуж выходит! Пойдемте-ка, там можно пожрать задаром!» — Девушка хватается за голову — по-видимому, она уже безумно устала от всего этого. Что ж, ее можно понять.
— Не преувеличивай, — перебивает дочь Мина.
— Ладно, а что все-таки с платьем? — Малика нервно смотрит на часы. — Еще буквально минутка, и мне нужно будет снова бежать в офис. Не будем терять время.
— Хорошо. Давайте пойдем в свадебный салон. Если из готовых платьев ничего не подойдет, тогда закажем, — сдается невеста.
— Окей, — соглашаются все.
— Теперь еда. Уф-ф! Это самое сложное задание, — говорит тетка. Именно она, как хозяйка дома, несет ответственность за это дело.
— Это уж тебе, дорогуша, придется как-нибудь организовать, — говорит Малика, умывая руки, ибо не желает браться за грязную работу. — Разумеется, о кейтеринге не может быть и речи?
— Ты издеваешься? Чтоб я на свадьбу собственной дочери не приготовила хорошей домашней арабской еды, а заказывала оптом какое-то дерьмо? Может, еще французскую кухню? Или, что еще хуже, пиццу?! — Она хлопает себя по пышным бедрам и неодобрительно качает головой, а я едва сдерживаю смех: мне вспомнилось, как Ахмед заказывал фастфуд в день нашей свадьбы.
— Может быть, часть мы приготовим, а часть все-таки закажем? — не сдается молодое поколение в лице Лейлы. — Не станешь же ты печь торт высотой в метр!
— Не делайте из меня дуру! — Мина не позволяет себя перехитрить. — Ясное дело, придется заказать некоторые сладости, по крайней мере те, которыми свои животы будут набивать дети. Не стану я надрываться для такой оравы, которая все равно бы моих усилий не оценила. Я составлю список главных блюд, а ты, Малика, тоже предложи что-нибудь — вспомни, что подают на всех этих твоих изысканных приемах, и стащи парочку идей. А на следующей встрече все и согласуем. Только никаких моллюсков и никаких лягушачьих лапок! — со смехом восклицает она.