Новые подруги
— Это госпожа Дорота Салими? — слышу я в телефонной трубке незнакомый голос. Женщина говорит со мной по-польски.
— Да, а с кем имею честь?
— Я Барбара Назим. Баська, — представляется моя собеседница.
— Да? — переспрашиваю я, по-прежнему не имея представления, кто это такая.
— Как-то раз, в общем-то, уже давненько, я видела тебя в супермаркете, ты была с мужем и дочкой. Блондины здесь бросаются в глаза, — смеется она. — Однако заговорить с тобой не успела — мой старик, как всегда, торопил меня. Но, по крайней мере, он пообещал раздобыть твой номер телефона. Это заняло какое-то время, и в конце концов мы на тебя вышли.
— Вот как?!
— Ну да, вот я и звоню. Мы должны встретиться. Обязательно. Ни одна полька, которая замужем за ливийцем, не может избежать моего общества, — оживленно продолжает она. — Я самозваный лидер польской диаспоры в этой стране, я собираю вокруг себя, вернее, стараюсь собрать всех наших девчонок, которым выпало жить здесь. Вместе веселей и намного легче.
Я уже начинаю чувствовать симпатию к этой женщине.
— Знаешь, я давно хотела отыскать здесь хоть одну землячку, но совершенно не знала, как и где искать… Кроме того, я немного стеснялась, — честно признаюсь я. — Мне не хотелось никому навязываться…
— Какие глупости ты болтаешь! — беспардонно перебивает меня Барбара. — Ты же молодая, правда? А давно ты тут торчишь? Нравится? А как тебе мужнины родственнички? Мне-то семейка моего мужа задала жару… по крайней мере, поначалу. — Новая знакомая изливает на меня потоки слов, не давая возможности ответить хоть что-то. — Ты, наверное, еще совсем новичок здесь, вот и теряешься. Я угадала, милая? — Она заливается безудержным смехом.
— Скоро четыре месяца, как я здесь. — Вдруг осознаю: как много времени прошло с момента моего приезда, а я все топчусь на месте! Ничего из моих первоначальных планов и обещаний, данных самой себе, пока не выполнено.
— Мискина [40], — жалеет она меня. — Бедняжка, ну почему ты вот так сразу позволила запереть себя в четырех стенах? Нужно обязательно выходить, общаться с людьми.
— Знаешь, сначала мне все очень нравилось: большая семья, фешенебельный дом… Но, если думать о будущем… не знаю, выдержу ли я здесь. Мы еще хотели поселиться на ферме, чтобы жить отдельно от родителей…
— Да ты что! Я бы не смогла жить в деревне! — перебивает она. — Может, это оттого, что я сама из деревни родом. — Бася опять смеется, теперь — собственной шутке. — Честно говоря, окучивание картошки никогда не было моим любимым занятием, да и муженька своего я никак не могу представить с мотыгой в этих его интеллигентских ручонках.
— Ну а я могла бы жить в пригороде… — предаюсь мечтаниям я. — В эксклюзивном районе, в одной из вилл. — Тут мы обе смеемся от души. — Баська, с тобой всегда так весело?
— Да, все считают меня остроумной, кроме моего мужа. Он моих шуток не понимает — но что с араба взять?
— И это тебя не огорчает? — удивляюсь я, не услышав в ее голосе ни капли сожаления по этому поводу.
— Ну что ты, конечно нет! Мы с ним уже слишком давно вместе, чтобы я переживала из-за таких мелочей, — дружелюбно говорит она.
— Давно — это сколько? — любопытствую я. — А прожить с арабом всю жизнь — возможно такое? Все говорят, что, мол, они с нами только ради секса и для разнообразия, а в глубине души считают нас всех последними шлюхами, — делюсь я с ней терзающими меня сомнениями.
— Это все стереотипы, глупая болтовня! — повышает голос Бася. — Сравни-ка нас с их женщинами — и сразу увидишь, что мы лучше. Да мы вообще ходячие идеалы! Ливийки рожают своим мужьям кучу отпрысков, сами почти никуда не ходят, а если уж собрались, то надевают эти дурацкие плащи и платки — поглядите, дескать, какие мы скромницы! Но ты только посмотри, как они дрессируют своих мужиков! Вроде такие тихони, а дома, за закрытыми дверями, только и делают, что орут, а частенько и поколачивают своих муженьков. И ничего, мужья от них не уходят и не ропщут.
— Однако стараются как можно реже проводить время со своими женушками… Впрочем, случаются ведь и разводы. Вот и в семье моего мужа есть разведенные.
— Ну что ж, разводы есть везде. Но вот что могу сказать наверняка: мужиков нужно держать на коротком поводке и порой показывать им коготки, чтоб знали свое место. Нельзя их бояться и постоянно просить прощения уже за то, что ты существуешь. Так ты мужика не удержишь, кем бы он ни был — арабом, китайцем, американцем… да хоть и поляком.
— Ты права, — печально соглашаюсь я.
— Не отчаивайся, всему можно научиться, а тем более правильному поведению с нашими мужчинами. Это ерунда, пара пустяков!
— Ты думаешь? А я-то…
— Да-да, я уже по голосу слышу, какая ты, — снисходительно посмеивается она. — Ничего. Несколько бесплатных уроков у тети Баси — и ты станешь совершенно другим человеком. Так когда ты зайдешь?
— Ну, не знаю…
— Ты работаешь? — быстро спрашивает она.
— Нет.
— Тогда о чем тут думать? Времени у тебя должно быть предостаточно. — В ее тоне я слышу легкое раздражение и нетерпение.
— Боюсь помешать тебе.
— Ну и мямля ты! Я же сама зову тебя в гости, никто меня не заставляет. Так что?
— Кроме того, я не знаю города и… мне не на чем ехать.
— Не понимаю, почему у тебя нет машины. Здесь же можно купить совсем неплохое авто за плевые деньги.
— У меня и прав нет, — растерянно шепчу я.
— Муж не разрешил тебе?!
— Нет-нет, не думай так… Мне самой не пришло в голову…
— Тогда ты могла бы взять такси. Или он не разрешает тебе ездить на такси? — В ее голосе звучит возмущение.
— Он не… — начинаю я, но она решительно перебивает меня:
— Значит, я сама за тобой заеду. Малышка, тебе надо помочь… Ты, как мне кажется, подавлена. Неужели муж не разрешает тебе даже носа из дому высунуть? Ох, скверно это!
— Ты ошибаешься, все не так…
— Ладно, ладно, я понимаю, признаваться в этом неловко, но я как раз и занимаюсь тем, что помогаю таким бедняжкам, как ты.
Я только вздыхаю — тяжело пробиться сквозь поток ее слов. Интересно, знай Баська обо всех моих проблемах, придумала бы она средство, чтобы действительно помочь мне? Ахмеда как не было, так и нет. Никто из семьи даже не говорит о нем, будто его вообще не существует. И у меня впервые мелькает мысль: быть может, мне тоже стоит собрать вещи и вернуться домой, в Польшу, к маме и к тому миру, который я хорошо знаю?
— Буду у тебя завтра в двенадцать. Салют! — говорит на прощание Бася, прерывая мои размышления.
Я жду во дворе на солнцепеке — жду так долго, что уже вся обливаюсь потом. Марыся, несмотря на бешеные игры с детворой в бассейне, уголком глаза замечает меня, выходит из воды и вприпрыжку бежит ко мне, брызгая водой во все стороны. Внезапно соскучившись, она обнимает меня мокрыми ручонками за шею и целует, прижимаясь своим замурзанным личиком; тут же разворачивается и несется назад, к детям. Она уже совершенно забыла о своей польской бабушке — хоть бы раз о ней спросила! Что ж, здесь у Марыси есть и замечательная шальная компания ровесников, и домашний детсад с отличным присмотром. Я радуюсь, видя ее счастливой, но мне немного жаль, что она так легко дарит свое сердце другим. Мне-то самой очень, очень одиноко, я чувствую себя оставленной и мужем, и шестилетней дочкой. Наверное, придется привыкнуть, смириться с судьбой.
Бася приезжает с получасовым опозданием и громко сигналит у въездных ворот. Я бегу ей навстречу, и мы здороваемся как давние подруги. Она и в самом деле классная баба. Внешне это типичная, самая что ни на есть породистая польская блондинка; она не толстуха, но телосложения плотного, а рукопожатие у нее такое крепкое, что хрустят пальцы. Бася высокая, статная, старше меня как минимум лет на десять. Одета она по-современному, видно, что все ее вещи куплены или на базарах, или в наших польских секонд-хендах; тем не менее у нее есть свой стиль — очень красочный и немного фривольный. Ни капли не комплексуя, она втиснула свою довольно большую попу в белые леггинсы — сверху, правда, надела длинную рубаху в цветочек, а на шею повязала пестрый шарф с бахромой. В открытых босоножках видны крупные пальцы ног с ярко-алым педикюром. Я на седьмом небе: наконец-то у меня есть кто-то, с кем я могу перекинуться несколькими словами, да еще и на родном языке!
— Садись, устраивайся поудобнее в этом кавардаке. — Она поспешно сметает крошки с пассажирского сиденья и отбрасывает назад какие-то плюшевые и резиновые игрушки.
— Не переживай, все отлично. — Совершенно счастливая, я располагаюсь в ее машине. — Спасибо, что заехала за мной!
— Да ты что? Как же иначе? — энергично возражает она. — Кто-то ведь должен показать тебе, как здесь надо жить, чтобы ты осознала, что даже в этой стране можно быть счастливой.
— Ох, не знаю…
— Самое главное — чтобы муж тебя любил, а проблемы — они есть везде. К сожалению, именно нам всегда приходится их решать. Или же старательно их избегать.
— Порой это не в нашей власти, — сетую я. — Есть много вещей, которые мы вряд ли можем изменить.
— Не нравится мне твое настроение, — беспокоится Бася. — Долго ты тут не выдержишь, если у тебя уже в самом начале такие мысли.
Мы умолкаем, и какое-то время я наблюдаю за всей той акробатикой, которую Баська устраивает на проезжей части. Это не езда, а какой-то кошмар!
— Куда прешься, осел?! — по-арабски кричит она подрезавшему ее водителю. — Тупица, тебе кто вообще права выдал? Слепой хахаль твоей матушки, не иначе!
Она жмет на газ, и машина, подпрыгивая, несется вперед, а я вся сжимаюсь, судорожно держась за наддверную ручку. Меня бы нисколько не удивило, если бы через минуту мы услышали звон разбитых фар, — но нет, Бася мастер вождения, она в совершенстве овладела секретами здешней сумасшедшей, безудержной езды. Она резко тормозит, авто останавливается буквально в миллиметрах от бампера машины, едущей перед нами. Похоже, тот водитель наложил от страха полные штаны! Бася заливается шальным смехом, силюсь засмеяться и я, хотя, честно говоря, у меня со страху перехватывает дыхание.
Мы въезжаем в старый традиционный арабский район: узкие улочки, низенькие квадратные домики из песчаника, у которых дни напролет просиживают старики и играют маленькие дети. Вокруг гам, зазывные крики торговцев, дурманящий запах выпечки. А царит над всем аромат свежепрокаленных кофейных зерен. «Боже мой, как она тут живет?! А я еще жалуюсь…» — думаю я, оглядывая все вокруг округлившимися от удивления глазами.
— Что, тебя никогда не тянуло в такие места? — с легким пренебрежением спрашивает Бася. — Запретная зона, да? — продолжает она, не скрывая иронии. — А ведь это Гурджи, старая часть города. Она расположена исключительно близко к нынешнему центру, а цены на землю здесь не слишком накручены. Здесь родился мой муж, здесь живут все его родственники. Надо всегда изучать весь город, а не только избранные элитные районы. По-моему, тут даже интереснее, ощущается подлинный дух Востока.
— Если уж меня куда-то возили, то все больше в центр, в шикарные рестораны, в места, о которых потом можно с гордостью рассказывать…
— А я горжусь именно этим районом и его жителями. Они честные, дружелюбные и искренние. Они помнят добро, которое я для них делала, и ценят меня за это. Я для них уже своя.
Ну, я-то предпочла бы здесь не осваиваться, это ведь настоящие трущобы, но Басе этого, конечно же, не скажу.
Перед бампером все время туда-сюда снуют пешеходы, и из-за этого машина едва-едва продвигается вперед. Наконец мы въезжаем на довольно большую квадратную площадку: здесь даже растет несколько деревьев, а кто-то оборудовал миниатюрное футбольное поле. Дома вокруг уже выглядят побогаче — они здесь почти такие же, как и в фешенебельных центральных районах. Впечатляющий контраст.
— Вот мы и приехали, — говорит Бася, заметно недовольная моей глупой снобистской реакцией.
Она останавливает машину, вынимает из багажника какие-то пакеты, подходит к массивным деревянным воротам самой большой — трехэтажной — виллы и кричит во все горло:
— Марыся! Мары-ы-ыся-а-а! Давай, поднимай свой ленивый костлявый зад!
Окно на втором этаже с треском открывается, и в нем показывается продолговатое лицо юной арабки.
— Мама, я уже бегу! — недовольно отвечает она и исчезает из поля зрения.
— Моя дочурка. Старшая. Родилась еще в Польше, — поясняет мне Бася. — Ты снова изумлена, да? Думала, это местная красавица? — иронизирует она. — А Марыся — вылитый папочка. Кто нас не знает, отродясь не поверит, что она дочка белокожей блондинки с Поморья.
Тут двери открываются. У косяка стоит высокая худощавая длинноногая девица, одетая в коротенькие розовые джинсовые шорты и топик на шлейках. Кожа у нее смуглая, в иссиня-черных волосах видны отдельные бордовые прядки.
— Помоги мне, черт возьми, ты же знаешь, мне нельзя поднимать тяжести, — шипит в ее сторону Бася. — Заходи, Дорота, не стесняйся. Сразу же прошу прощения за бардак — имея троих детей, трудно содержать дом в идеальном порядке, а денег на слуг у нас нет.
Переступив порог, я чувствую себя так, словно оказалась в какой-то эксклюзивной резиденции в Польше. Весь первый этаж занимает огромная гостиная, обставленная мебелью производства наших родных заводов с берегов Вислы: никаких тебе восточных украшений, позолоты, никакой броской безвкусицы.
— Вот здорово! Как ты достала эту мебель? — Я не могу опомниться от удивления и восхищения.
— Связи есть, — отвечает Бася с гордым выражением лица. — Видишь ли, я здесь уже двенадцать лет, у меня было время завязать кое-какие знакомства. Все это я купила у польских фирм — когда-то, еще при коммунизме, их тут было полным-полно. Потом они или закрывались, или — если выдерживали конкуренцию — модернизировались и сбывали свою продукцию тотчас же. Надо было только знать, где и когда будет распродажа, иметь под рукой деньги и грузовик. За все эти годы здесь побывало более сотни тысяч поляков.
— Ничего себе!
— Но сейчас осталась только горстка. Европейский рынок безопаснее ливийского, к тому же Европа ближе.
— Да, как же далеко мы от дома, — грустно вздыхаю я.
— Но ведь можно жить с мыслью, что наш дом здесь. — Бася треплет меня по руке, желая утешить. — Марыся, как там чай? И давай сюда творожную запеканку, я ее специально испекла.
— Прекрасно, а я не умею.
— Захочешь — заказывай у меня. Она печется за несколько минут. Никаких проблем.
И мы, две польки, за тысячи километров от родины сидим и пьем вкусный чай с лимоном, закусывая домашней выпечкой. Совсем как дома, вот только…
— Уверяю тебя, Доротка, нужно всего-навсего привыкнуть и найти свое место. Мне тоже было нелегко, а поначалу вообще ужасно…
И она начинает рассказ о своей жизни — необыкновенную историю девчонки из бедной деревушки, расположенной у балтийского побережья. Мать Баси была слабого здоровья и вечно жаловалась, а отец-пьяница исчез в неизвестном направлении, когда дочка была еще совсем малюткой. Бася понимала, что ее единственный шанс пробиться в жизни — это учеба. Уже в начальных классах она подолгу корпела над учебниками, и это принесло свои плоды: табель с отличием, средняя оценка — пять баллов. Для учебы в лицее Басе пришлось уехать в городок покрупнее, и она знала: это лишь начало пути. Мать сетовала, оставшись без дополнительных рук в хозяйстве, но Басю всегда поддерживала тетка, всего на несколько лет старше своей племянницы.
— Боже мой! — вскрикивает Бася, хватаясь за голову. — Я помню тот интернат, в котором жила. Он потом еще долгие годы снился мне по ночам! Это был один из самых мерзких кошмаров моей жизни. Как там воняло! А эти вездесущие тараканы! — Напрягшись как струна, она с отвращением отряхивается. — А в кухне паслись целые стада мышей. Когда нас кормили котлетами, мы шутили: мол, они такие вкусные, потому что сделаны из диетического мышиного мясца… Бе-е!
После педагогического лицея она, разумеется, решила получить высшее образование — роль учительницы младших классов ее не удовлетворяла. В университет Бася поступила уже в большом городе, Гданьске, причем прошла без вступительных экзаменов — ее аттестат из лицея тоже был с отличием, а кроме того, она была лауреатом государственной олимпиады.
— Так ты потрясающе умная баба, — с завистью отмечаю я.
— А почему я должна быть глупой? — удивляется она.
— Ну, я-то думала, что одни только идиотки вроде меня идут замуж за арабов.
— Не понимаю. Впрочем, если ты считаешь себя невежественной или глупой, то еще не все потеряно. Ты можешь многое наверстать. Время есть всегда.
В студенческие годы ей жилось полегче: во-первых, отличникам платили стипендию, во-вторых, Бася уже была совершеннолетней и могла пойти работать.
— Я устроилась в бар рядом с молом. Сезон или не сезон, а все места заняты, — с улыбкой вспоминает она.
— Противная работа. Такая… ну… видишь ли… — Я подбираю слова, чтобы не обидеть ее.
— Ах да, понимаю, о чем ты. Дескать, к тебе все время пристают и делают бесстыдные предложения. — Она сжимает губы. — Подруга, пойми, кто хочет трахаться, тот и в церковной ризнице трахаться будет. Я это дело пресекла с самого начала, причем весьма решительно. Несколько товарищей получили по морде, и об этом пошла слава.
— Ты всегда была такой пробивной и смелой? — спрашиваю я со вздохом, а сама и представить не могу, как бы я действовала в подобной ситуации.
— Я была и осталась работящей, и люди это ценят. А дерзко себя вела скорее из-за страха, а не из храбрости, — смеется она.
Затем в ее жизни появился Хассан и начались чудесные времена. Однажды в жаркий летний день он зашел в бар выпить колы. Робкий и замкнутый, он целый месяц все вечера кряду просиживал в баре в одном и том же месте и не сводил с Баськи своих черных глаз, наблюдая за каждым ее движением. Да и он ей понравился с первого взгляда. И она решила взять дело в свои руки.
— Как-то раз я не выдержала и вылила ему целый стакан ледяной колы на белехонький офицерский мундир. Хассан так и подскочил на месте! — Она заливается смехом. — Мундир нам пришлось сушить, с этого все и началось… Но с работы я не ушла — хотела быть независимой. Чтобы перекинуться со мной хоть парой слов, Хассану приходилось торчать в баре все послеобеденное время. Хассан приносил свои книги — он ведь тоже парень целеустремленный, — и через какое-то время ему выделили маленький столик, который всегда был забронирован «для господина Хассана». Заодно Хассан был мне и вместо телохранителя.
Знакомиться со своей матерью Баська его привела только через два года; впрочем, все равно мать прямо с порога обозвала ее развратницей и выгнала прочь. И снова одна лишь тетка поддержала Басю, посоветовала не переживать из-за глупой болтовни. Поженились Бася и Хассан, как только она окончила учебу, и отдалась она ему только в первую брачную ночь, как и следовало, чтобы у него не было ни малейшего повода сомневаться в ней. Совсем скоро Бася забеременела. Научной карьеры она не сделала, зато чувствовала себя счастливой и могла теперь позволить себе жить на содержании мужа. А он получал громадные по тем временам деньги — хватало и на аренду большой квартиры, и на машину, и на приличную жизнь. Польша была известна отличной военной подготовкой, и Ливия тратила баснословное количество нефтедолларов на своих молодых целеустремленных парней, которые в будущем должны были охранять границы родины. Но как только Хассан получил диплом, закончились и его доходы. Где в Польше может заработать иностранный офицер? Разве что в разведке, но идти на такой риск Хассан и Бася не хотели.
— Нет, он, конечно, мог еще собирать макулатуру или пустые бутылки… Недурственно, да? — Баська иронически усмехается. — Словом, выхода у нас не было, и мы решили переехать сюда. Так и состоялось возвращение блудного сына на родину и в семью. Марысе тогда было два годика.
— Тебе пришлось нелегко? — спрашиваю я, но вопрос, похоже, риторический — ответ и так написан на ее лице.
— Слушай, подруга, — восклицает Баська, — моя свекровь оказалась такой стервой, что в ее доме я продержалась всего полгода! Здесь, поблизости, у нее огромный каменный особняк, и Хассан — ее единственный сын, но жить она нам не дала.
— И что же она вытворяла? — допытываюсь я.
— Отвратительные вещи. Но я не так глупа, как выгляжу. Я быстро выучила местный диалект — без этого здесь никуда, а кроме того, я хотела знать, что она обо мне болтает, — поясняет Бася, раскрасневшись. — А молола она все, что ей в голову приходило. Ты себе даже не представляешь, как они умеют врать и ругаться, особенно здешние женщины! Впрочем, на это я бы еще наплевала, все-таки она старая и глупая, — но эта женщина относилась ко мне как к служанке, более того, как к рабыне! И этого я уже вынести не могла. Она приказывала мне выполнять самую грязную работу, самую тяжелую и унизительную. А напоследок она уволила всю прислугу и эксплуатировала меня по-черному. Села мне на шею и ножки свесила. Хассан всегда принимал мою сторону, и это заканчивалось ужасными скандалами — не раз доходило до того, что, казалось, они друг друга поубивают, ты ведь уже знаешь, какие эти арабы бешеные!
— Да-да, у меня была возможность в этом убедиться, — подтверждаю я, вспоминая домашние сцены с отцом Ахмеда.
— Должна сказать, что я и сама была в таком отчаянии, что мне хотелось перерезать старухе горло. К тому же Хассан редко бывал дома: сначала он искал работу, а когда нашел, то вынужден был ездить почти за сто километров от дома. Кошмар! А я оставалась в полном распоряжении этой ведьмы.
— И как же вы вышли из положения? — интересуюсь я.
— Хассан согласился уехать на военную базу у черта на куличках. Да нет, хуже — там бы и черт не выдержал… Описываю: пустыня, пустыня, еще раз пустыня, затем нефтяная скважина, опять пустыня, скважина, пустыня, пустыня и… военная база. — Она глубоко вздыхает, вспоминая пережитый ад.
Там они пробыли два года — и ни дня дольше. Два года — именно так гласил контракт, не предусматривающий возможности расторжения или сокращения хотя бы на час. Армия есть армия. По истечении срока они сели в машину и уехали, не оглядываясь. Когда возвратились в Триполи, выяснилось, что Хассанова маменька расхворалась и мечтает снова увидеть своего единственного сына, внучку и светловолосую невестку. Обманываться ее ласковостью они не стали, но навестить навестили. Нотариальный акт на покупку земли был уже готов. И тут неожиданно обнаружились деньги, оставленные отцом, умершим десять лет назад.
— Мы пережили шок! Настоящий шок! — кричит Баська, театрально хватаясь за голову. — У нас не было ничегошеньки, мы были бедны, как церковные крысы, — и вдруг в одно мгновение стали владельцами крупной недвижимости в центре столицы, да еще и осталось в кармане, причем не так уж и мало.
— Как в сказке, — мечтательно шепчу я.
— Ха! — Бася потирает руки и похлопывает себя по бедрам.
— Что это вы так веселитесь? — От неожиданности я подскакиваю, услышав у себя над головой приятный мужской голос. — Привет, киска. — Красивый, высокий и очень смуглый араб наклоняется над хозяйкой дома и нежно целует ее в волосы.
— Боже-божечки, как время-то пролетело. — Бася смотрит на часы и изумленно пожимает плечами. — А я не успела приготовить обед…
— Не страшно, я что-нибудь состряпаю. Арабское народное блюдо. Манджарийя либийя.
Мы с Басей обе кривимся и заливаемся смехом.
— Надо же, какие привередливые принцессы! Ну ничего, я вас еще удивлю.
— Хассан, это Доротка, я ведь тебе говорила, что сегодня у нас день бабской трепологии, — Бася представляет меня своему мужу. — Доротка, это Хассан, уже известный тебе по моим рассказам.
— Ой мамочки, мне теперь бояться или стыдиться? — Он корчит забавную гримаску.
— А-а-а! — Баська радостно показывает на него пальцем. — До пикантных подробностей мы еще не дошли, но ведь немного поболтать о неприличном мы можем и при тебе, не так ли?
— О нет, я предпочту ретироваться. Уж я-то знаю, каковы бабские языки. — И он со смехом выбегает из комнаты.
— Классный у тебя муж, — говорю я и хватаю Баську за руки. — Счастливица!
— Ты права, в этом смысле судьба мне улыбнулась, — соглашается она. — Но вообще-то, жизнь с арабом — это не рай, над каждым вопросом приходится потрудиться и отыскать компромисс. Впрочем, это касается любого брака, однако в смешанной семье ко всему этому прибавляются еще и культурные, религиозные различия. И ко всем этим делам нужно подходить с умом, иначе рискуешь потерпеть поражение на всех фронтах.
— Самое главное — что он тебя любит…
— Только не говори мне, что твой тебя нет, — перебивает меня она. — Раз уж он тебя сюда привез и ввел в свою семью, это наверняка означает, что он к тебе серьезно относится и питает глубокие чувства.
— Я… не настолько уверена в этом.
— Должна быть уверена. Ну а будущее покажет, стоило ли рисковать и немного помучиться поначалу. Все постепенно уладится. Тех иностранок, немусульманок, которых арабы не уважают, с которыми только развлекаются, они без всяких угрызений совести бросают, даже если те женщины уже родили им детей. Араб никогда не привезет такую женщину к себе на родину, в свой дом, никогда не познакомит ее со своей матерью.
— Как это подло! — Похоже, после всего пережитого мне тяжело настроиться на позитивный лад.
— Но ведь не только арабы так поступают. Везде есть подлецы и есть хорошие мужики. А наши — самые лучшие! — Она дружелюбно улыбается. — Каждый порой может ошибиться, оступиться, но наше дело в таком случае — дать человеку еще один шанс и согреть его нашей любовью, — подытоживает эта женщина, которая наверняка умнее меня и уж точно опытнее.
— Иногда нельзя простить. Бывают такие вещи…
— Ну, я не знаю, что между вами произошло, но знаю одно… — Она делает театральную паузу, патетически складывает руки у сердца и кокетливо наклоняет голову. — «Любовь тебе все простит…»[41] — напевает Бася, ужасно фальшивя.
— Ох и сумасбродка ты! — Я заливаюсь безудержным смехом.
Хассан гремит кастрюлями в кухне, ему помогает Марыся, а мы с Басей тем временем переходим к сплетням об остальных польках, живущих в Триполи и неподалеку от него.
— В конце месяца Зоська устраивает женский бал на всю ночь — так называемое прощание с летом. Ты непременно должна быть, это в двух шагах от тебя, на самом Гаргареше.
— Да, я там бывала, примерно знаю, где это. Гаргареш — это такая триполийская Маршалковская. Только не знаю, можно ли мне вот так уйти на всю ночь…
— Значит, сначала твой муж должен познакомиться со всей нашей ватагой. Может, в эту пятницу? Эй, Хассан! — кричит Баська в сторону кухни.
— А?
— Что у тебя в пятницу вечером?
— А что у меня может быть? — В дверях показывается его улыбающееся лицо. — Буду к услугам моей обожаемой жены.
— Это превосходно, потому что мы планируем встречу. Может, будет гриль, я приготовлю кускус.
— Встреча будет у нас?
— Ага, — кивает Бася.
— Нет проблем, только скажи, сколько вина, пива и водки я должен добыть. Эти ее подружки, — сообщает он мне, комично жалуясь, — ужасно много пьют. Как драконихи. А их муженьки — и того больше.
— Но здесь же алкоголь запрещен, где Хассан его достает?
— Черный рынок, дорогая, — отвечает Бася, — black market. Там можно достать буквально все. Стоит, правда, чертовски дорого.
— Было бы здорово, но… видишь ли, сейчас моего мужа нет в городе, он уехал, — приоткрываю я перед ней завесу тайны, желая хоть немного прояснить для Баси свое положение.
— По делам? Надолго? — невинно спрашивает она.
— Вот уже две недели прошло, а его все нет… Уезжая, ничего не сказал.
— О-о… это скверно. — Обеспокоенная Бася пристально смотрит мне в глаза, пытаясь понять, в чем дело. — Если до пятницы он не вернется, бери свою Марысю, пригласи с собой какую-нибудь его сестру, родного или двоюродного брата и приходите к нам. Самое главное — чтобы с тобой был кто-то из его родственников, иначе потом он может тебя обвинить — мол, шлялась невесть где. У арабов пунктик на этом вопросе, они ревнивы до безумия.
— Уж я-то знаю, — вздыхаю я.
— Тем более. Слава богу, Хассан нормальный человек, по крайней мере в этом отношении, — снизив голос до шепота, она заговорщически мне подмигивает.
— Сопровождение для себя обеспечить мне будет трудновато. Родных братьев у него нет, с кузенами его я не знакома, а сестры… — Я невольно умолкаю.
— А сестры охотнее всего принялись бы о тебе сплетничать? — продолжает за меня Бася. — Ясно. Говорю тебе, самые несносные в здешнем обществе — это бабы. — Она на минуту задумывается и вскоре легко улыбается. — Может, и мы с тобой точно такие же противные сплетницы? А то чем же мы здесь занимаемся уже почти четыре часа?
— В общем, насчет пятницы я что-нибудь придумаю. Еще созвонимся. Мне пора уходить, а то сколько же можно торчать в гостях?
— Садись, ты еще никуда не уходишь. — Баська, смеясь, толкает меня назад в кресло. — Если ты не поешь этой вкуснейшей бурды, которую с таким энтузиазмом готовит Хассан, он будет иметь на тебя зуб.
Хлопают двери, на лестнице кто-то топочет. В комнату влетает хорошенькая девочка лет двенадцати, одетая в штаны и куртку в военном стиле и обутая в тяжелые черные ботинки.
— Привет, мама! — Подбежав к Басе, она так обнимает ее за шею, словно хочет оторвать ей голову.
— Сначала поздоровайся с тетей. — Моя новая подруга едва высвобождается из крепкой хватки. — Доротка, это Магда, моя младшая доченька. Страшная непоседа.
— Вся в мамочку, — смеется Хассан, входя в комнату и внося миски с каким-то ароматным дымящимся блюдом. — Только не говорите, что это невкусно. Такого просто не может быть.
— Спасибо. — Я приятно удивлена их гостеприимством.
За соседней дверью слышится тихий плач ребенка.
— Вечно Магда его будит, топает, как корова, — злится Бася, а я снова удивляюсь: вот уже несколько часов как мы беседуем, причем довольно громко — неужели кто-то мог при этом спать?
— Просто он так меня любит, что, как только услышит мой голос, сразу хочет ко мне на ручки. — Не вымыв рук, не переодевшись, Магда с шумом вбегает в соседнюю комнату, хватает младенца на руки и вертится с ним на месте, будто шальная. Малыш от радости дрыгает ножками и весело смеется.
— Это наш последыш, Адась. — Бася берет у дочки карапуза. — Теперь, Доротка, ты знакома со всеми членами сумасбродного клана Назим.
Как хорошо мне у них в гостях, как счастлива эта семья! С грустью я осознаю, что мне такого счастья, кажется, не суждено. Нам с Ахмедом недостает даже не любви, а искренности, взаимного понимания и доверия.
И когда я возвращаюсь в наш замерший дом и переступаю порог опустевшей спальни, мне становится еще грустнее. Я падаю на постель и плачу до глубокой ночи.
— Привет, Самирка, как ты там? — Я позвонила с утра пораньше, чтобы застать золовку дома, пока она не ушла в университет. — Как здоровье?
— Собственно говоря, не слишком хорошо, — слабым голосом отвечает она. — Похоже, мне опять предстоит операция…
— Ой-ой, а что стряслось? — инстинктивно спрашиваю я.
В трубке — неловкая тишина. Только теперь до меня по-настоящему доходят ее слова и я понимаю, что это все из-за Ахмеда, именно он — виновник ее болезни и страданий.
— Старый недуг снова дал о себе знать, — после долгой паузы сдержанно произносит она.
— Может, тебе все-таки удастся избежать скальпеля? Решить проблему какими-то домашними способами? Травки и тому подобное… — стыдливо пытаюсь утешить ее. — Сейчас ведь столько неинвазивных методов…
— Вряд ли, — холодно отвечает Самира. — Если честно, у меня уже дата назначена… На четверг… Хочется как можно скорее пережить это и забыть.
— А тебе что-нибудь нужно? Могу я чем-то помочь? — Не знаю почему, но я чувствую себя виноватой перед ней.
— Нет, спасибо. Знаешь, Малика отличная нянька.
— Может, поехать с тобой в больницу? Что ни говори, а вместе бодриться легче…
— Не беспокойся, все будет в порядке. Увидимся уже после всего. Зайдешь к нам поесть пирожных, — грустно смеется она.
— Ладно, Самирка. Как хочешь. Буду держать за тебя кулаки.
Я кладу трубку. Чувствую себя ужасно. Какой скверный человек мой муж! Я рада, что его нет дома, и не хочу больше видеть его. Он мне отвратителен!
Итак, Самира больна, ее ожидает операция, и мне в такой ситуации не слишком-то пристало отправляться на вечеринку, а тем более просить кого-то из родственников сопровождать меня.
— Бася, извини, но в эту пятницу я, к сожалению, не смогу, — говорю я своей новой подруге.
— Что случилось? Еще вчера ты так радовалась, когда мы говорили об этой встрече… Неужто ревнивый муженек вернулся?
— Нет. Его младшая сестра в четверг ложится в больницу, понимаешь…
— Ах, вот что, — успокаивается она. — Слушай, у нас впереди еще полно времени, но все же, чтобы мы не теряли связи… поехали с нами завтра на пляж! Пусть детвора порадуется, пока не закончились каникулы. Нас будет больше десятка — все сплошь эмансипированные ливийские женушки-блондинки со своими визжащими отпрысками.
— Ты шутишь? И как вы не боитесь? Туда же так долго ехать! — поражаюсь я. — Да и места там довольно безлюдные, вдруг с вами что-то случится?
— А где это ты бывала, красавица? — повышает голос Бася. — Куда они тебя возили, а?
— Не знаю. Куда-то за сто километров…
— Сдуреть можно! — восклицает она. — Да здесь же в пригороде, максимум в двадцати километрах от центра, то есть от твоего дома, есть прекрасный охраняемый пляж для иностранцев и ливийских семей, у которых современные взгляды. Мы называем его Чешским, потому что открыли его именно чехи, чешские врачи и медсестры, которые работали в больнице неподалеку. Там есть и спасатели, и кафе, и рестораны, и душевые кабинки. Есть даже игровая площадка для детей. Местность называется Таджура — это чтоб ты знала, куда именно отправляешься. Пора тебе начинать запоминать здешние названия, дорогуша, а то такое впечатление, будто ты блуждаешь впотьмах.
— Я и не слышала об этих местах. Таджура… Что ж, запомню.
— Завтра в десять мы будем у тебя, — сообщает Баська. — Не слишком рано?
— Нет-нет, годится. Наконец-то я смогу хоть чем-нибудь заняться.
Как она и обещала, за мной заезжают — целых четыре машины, битком набитые детишками и утварью. Все женщины — блондинки, всем лет по тридцать-сорок. Носят они короткие брючки, широкие блузки или маечки, на ногах — босоножки. Надо сказать, они ни капли не озабочены тем, что возбуждают у местных нездоровый интерес: прохожие даже останавливаются, чтобы поглазеть на них. А вот я опасаюсь, как отреагируют на моих новых знакомых Ахмедовы родственницы; я ощущаю на себе их взгляды из-за полузанавешенных окон… Быть может, они сочтут мое поведение развратным и это станет последним гвоздем в гроб нашего брака? Но если этот брак должен основываться только на моем страхе и рабской покорности, то лучше уж развод. Смеясь, я влезаю в машину, а сияющая Марыся, устроившись на заднем сиденье, тут же принимается проказничать с другими детишками. Наконец-то ей есть с кем поговорить по-польски.
— Ничего не бойся — после обеда и мечети к нам присоединятся наши мужья, и мы не будем чувствовать себя совсем уж одинокими и брошенными, — утешает меня новая знакомая Боженка, почувствовав мою неуверенность. — Может, и твой приедет?
— Нет, он в отъезде, но, может, в другой раз…
— Конечно, конечно, — говорит она с улыбочкой. — Только не позволяй ему слишком часто уезжать, а то однажды он не вернется.
Я с ужасом гляжу на нее.
— Спроси-ка у Зоськи… или даже не спрашивай, — хохочет Божена. — После нескольких рюмок она сама тебе обо всем расскажет.
— Так почему же она до сих пор тут торчит? — удивляюсь я.
— Ты еще совсем девчонка, жизни не знаешь. Зоська родом из какой-то глухой деревни на Подгалье. Редкая глухомань. Ты-то сама поспешила бы вернуться в такие места? — ехидно спрашивает она. — А здесь она хозяйка дома, землевладелица и по-прежнему законная жена. К тому же ее муж — дипломат.