Итак, Аллен, совершенно не по своей вине, очутился в досадном положении. В Болье он не мог вернуться раньше чем через год, а у брата в Минстеде рисковал быть затравленным собаками. Хорошо, что добрый аббат сунул ему десять серебряных крон, завернутых в лист латука. Но надолго ли ему могло хватить этой незначительной суммы! Лишь один луч мелькал перед ним в этой непроглядной, полной неизвестности тьме – два смелых и сильных товарища, с которыми он расстался утром. Если прибавить шагу, можно было бы их нагнать, пока они не достигли места назначения. Долго раздумывать было некогда, и потому Аллен, наскоро глотая по дороге остатки монастырского хлеба, быстро зашагал в том направлении, куда ушли его товарищи.
Вокруг него бог знает на сколько миль тянулся зеленый вековой лес. Жутко становилось на душе молодого человека, привыкшего с детства жить среди людей и совершенно не знавшего природы и ее диких прелестей. К счастью, он встретил лесника, который шел, перекинув топор через плечо, и тот вывел его на опушку Болдерского леса, известного своими старыми ясенями и тисами. Этот постоянный житель лесов все время болтал об охоте, барсучьих норах или сером коршуне, который свил себе гнездо в Вуд‑Фидле, а юноша, не слушая его, думал о странной встрече с гордой прелестной девушкой, которая так неожиданно ворвалась в его жизнь и так же внезапно исчезла, как сон, как сладкая мечта. Лесник, заметив рассеянность спутника и не получая ответы на вопросы, свернул в сторону и, даже не попрощавшись с Алленом, исчез в лесной чаще.
Юный путник почти бегом шел вперед, надеясь за каждым поворотом дороги увидеть своих товарищей. От Винни‑Риджа до Ринфилд‑Уока леса были очень густыми и подступали к самой дороге, но за ними простирались огромные поля, покрытые красноватым вереском, и сливались на горизонте с темной линией отдаленных лесов. Тучи насекомых кружились, жужжа, в золотистой дымке осеннего воздуха. Сверкая своими прозрачными, как слюда, крыльями, длинные стрекозы проносились мимо Аллена или вдруг зависали в воздухе. Вот над самой головой путника прокричал белогрудый морской орел, и стая бурых дроф поднялась из густого папоротника и побежала прочь, тревожно вытянув вперед головы и неуклюже хлопая крыльями.
Встречался юноше на пути и самый разношерстный народ – веселый и говорливый, отпускавший мимоходом грубоватые шутки или вежливо кланявшийся всякому прохожему. Пятеро дюжих краснолицых матросов остановили Аллена и после веселого приветствия на малопонятном жаргоне протянули ему кружку, из которой до того пили все по очереди. Юноше, чтобы отвязаться от назойливых моряков, пришлось отпить глоток, отчего он, к великому удовольствию подвыпившей компании, закашлялся до слез. Затем он встретил рослого бородача верхом на гнедой лошади, с намотанными на руку четками и длинным мечом, висевшим на бедре, который при каждом шаге лошади лязгал о стальное стремя всадника. По черной одежде и восьмиконечному кресту на рукаве Аллен сразу узнал в нем одного из крестоносцев Ордена святого Иоанна Иерусалимского и, как благочестивый, истинно верующий человек, благоговейно обнажил голову и преклонил колено перед посвятившим всю свою жизнь борьбе с неверными. Один вид этого мужественного, закаленного в боях рыцаря так вдохновил Аллена, что он сразу почувствовал влечение к великим делам, чего, конечно, не случилось бы, знай он, что для большинства этих героев мальвазия[38]была интереснее диких мамелюков, а хорошая дичь куда дороже всяких побед над неверными.
Однако мало‑помалу небо стало заволакиваться тучами, поднялся ветер, зашелестели и закружились в воздухе листья, и вскоре несколько крупных капель, упавших на сухую землю, сменил проливной дождь. Аллен огляделся, отыскивая место, где бы укрыться, и заметил поблизости густой куст остролистника, ветви которого образовали такой непроницаемый навес, что не уступили бы любой деревянной крыше.
Аллен не замедлил юркнуть под этот естественный гостеприимный кров, но тотчас же остановился в нерешительности, заметив уже приютившихся там двух молодых людей, в которых по одежде и манерам нетрудно было сразу признать студентов, наводнивших в то время все известные и малоизвестные уголки Европы. Один был длинный, сухой и меланхоличный, а другой – жирный и лоснящийся, с самодовольным лицом, напомнивший Аллену упитанного теленка. Юноша появился в то время, когда они совершали свой скудный завтрак и о чем‑то спорили до слез.
– Идите, идите сюда, добрый юноша! – закричал тощий студент, увидев Аллена. – Vultus ingenui puer![39]Не бойтесь моего кузена, как сказал Гораций, у него сено на рогах, на самом же деле он и мухи не обидит.