Эрик и Халексион ввалились в следующий вагон, падая от усталости на колени.
— Ох, — пытался отдышаться Эрик. — Как же много там было ступенек.
— Это… точно, — ответил серый, глубоко и часто дыша. — Ну… Зато выбрались…
Они позволили себе минуту отдыха, а после неё вернулись к разговору.
— Халексион, а почему ты пошёл со мной? Ты ведь больше не в плену тех… эм… мудрецов.
— Просто хочу отплатить тебе за помощь, — ответил он, стаскивая с плеч мантию, которую протянул парню. — Вот, возьми, а то тут прохладно. У меня-то одежда есть, а тебе они оставили только набедренную повязку.
— Спасибо, — Эрик взял мантию и накинул на себя. — Так гораздо теплее. Может, надо было сперва вернуться и забрать свою одежду? Кое-кто меня убьёт, если увидит, что я в этих… обносках.
— Не думаю. В том вагоне, где нас держали, стража вряд ли куда-то ушла. А ведь там твою одежду и бросили где-нибудь на складе. Да и прорываться через них точно не лучшая идея.
— Но у нас ведь теперь есть оружие, не так ли? — улыбнулся Эрик, подняв в воздух косу.
— Да, так, — ухмыльнулся серый. — Ай, своё-то я забыл. Да и ладно. Всё равно бы вдвоём не справились со всеми.
— Ну да, — согласился Эрик. — Я если кого и задену, то лишь случайно, махая как получится. Знаешь, а ведь эта коса со мной с самого начала, — протянул Эрик, осматривая оружие.
— То есть?
— Ну, как я попал на этот… поезд… город. Или как правильно? Ай, неважно. В общем, мне выдали эту косу, вернее… рукоять. Сказали, будто это моё. Но ничего подобного. Я до сих пор не знаю, откуда она взялась, и почему тогда решили, что она принадлежит мне. Хоть она мне и кажется очень знакомой, я всё никак не могу вспомнить о ней ничего.
|
|
— Рукоять, говоришь? — задумался Халексион, присматриваясь к косе.
— Именно. Но лишь до момента, когда я попал на ту арену. Странно. Я всё время думал, что это какая-то коробочка, а оказалось иначе. Трансформирующаяся, выдвижная, сборная коса, — он ещё раз глянул на неё, заметив выступающие на рукоятке части, и нажал на них.
Эта манипуляция спровоцировала какой-то шум, раздающийся из рукоятки. И коса, будто обретя собственную волю, начала складывать, постепенно возвращаясь в облик продолговатого футляра. Во время обратной сборки не слышались никакие механизмы, а лишь тот самый шум, словно гул ветра.
— Не зря, наверное, она у тебя, — предположил серый. — Может, ещё сыграет свою роль?
— Не знаю. После всех этих приключений я уже не знаю, чего ожидать, — ответил парень, в последний раз осмотрев коробочку. — Ладно, отдохнули. Что там говорил мастер Лин, не помнишь?
— Он… хм, кажется, просил зайти в этот вагон?
— Разве? Ну, если просил, думаю, ничего в нём опасного нет. Вряд ли бы Лин допустил, чтобы мы зашли в этот вагон, который бы оказался для нас смертелен. Хотя, вспоминая, как он отправил меня на это приключение… ох, — вздохнул Эрик, мотая головой.
Сейчас они оба находились не в самом вагоне, а в смежном помещении — тамбуре, что был огромен, как и всё здесь. На полу изорванный гобелен, расстеленный поверх вздувшегося паркета, на который капала вода, скапливающаяся на потолке. Стены тоже уродливые, ободранные до основания, и повсюду разбросаны светящиеся баночки, освещающие тамбур. Само место походило на заброшенное, и в нём явно никто не появлялся многие десятилетия.
|
|
— Как думаешь, что там? — спросил Эрик, кивнув головой в сторону двойных дверей, ведущих в основное помещение вагона.
— Что угодно. Но не узнаем, пока не откроем.
Халексион поднялся с пола и подошёл к вратам, покрытым ржавчинами и неизвестными грибами. Серый, взявшись руками за внушительных габаритов вентиль, выступающий в качестве ручки, с трудом начал проворачивать его.
Последний оборот вызвал тяжёлые щелчки в районе петель. Тогда Халексион, вцепившись в выемки, потянул громоздкую дверь на себя, медленно отворяя. В появившуюся щель проступил запах земли и сырого дерева. И стоило пепельнолицему полностью открыть проход, как перед ним предстала кромешная тьма. Настолько чёрная, что не было видно ничего. А абсолютная тишина нагоняла больше трепета.
— Как я ненавижу эти моменты, когда нельзя спокойно обойти такие места, — Эрик вытер вспотевшие ладони об грязные обноски. — Но, если Лин разрешил нам туда идти, значит, там нет ничего такого? Хм, погоди-ка.
Парень встал на ноги, прихватив валяющуюся рядом баночку со светом, и бросил её во тьму. Но вместо ожидаемого произошло совсем непредсказуемое. Свет должен был осветить хотя бы малую часть помещения, но вместо этого просто исчез, поглощённый тьмой.
— Это как? — изумился Эрик. — Тьма пожрала свет.
— Не знаю.
— Будем надеяться, что это всего лишь иллюзия. Может, эта тьма просто отпугивает ненужных гостей? — спросил он, закрепляя на поясе рукоять косы.
— Наверное, — ответил серый, смотря туда. — Если твой друг действительно хочет, чтобы мы пошли дальше… ты говорил, что в таком случае опасности нет, да? Ну, тогда хорошо, — сказал серый, и без всяких колебаний внезапно шагнул во тьму.
|
|
— Эй, стой! А как на счёт держаться вместе? — растерялся Эрик, наблюдая, как Халексион скрылся во мраке.
Парня терзали сомнения, но приходилось подавлять их и любые мысли, пытающиеся отговорить от безумного шага. Но Эрик сам не заметил, как шагнул во тьму, будто по чужой воли, и только успел ощутить лёгкий толчок в спину.
— Что за?! — вздрогнул он, обернувшись назад.
Перед его взглядом оказался лишь светлый прямоугольник, который отдалялся с неимоверной скоростью, в итоге исчезнув. И теперь Эрик полностью погрузился в беспросветную тьму и безмолвие пространства.
Он даже не успел понять, как это произошло, и каким образом он переступил через порог, если просто стоял и бездействовал. Его пробрали странные ощущения: любые мысли, говорящие о том, что парень ещё жив, неконтролируемо гасли, улетучивались, а восприятие самого себя меркло.
Ему даже не представлялось ожидать столь зловещих чувств, стремительно нахлынувших. Ощущение реальности расплывалось, постепенно исчезая, а ему на смену приходила образовывающаяся в голове космическая пустота, как если бы сам разум начал отключаться, прекратив существовать. Не чувствовалась температура, звуки исчезли. И даже когда с губ безнадёжно попытался сорваться шёпот, то Эрик не услышал сам себя. Даже в собственной голове его мысли, которые всё ещё были, постепенно затухали. Происходящее походило на смерть всего существующего. И ему начинало чудиться, что и он в один момент исчез из своей реальности, застрял на грани между жизнью и отсутствием всего сущего.
«Нет, ты не умер», — неожиданно заговорил голос в голове, прогремевший нахлынувшим страхом из-за своей чёткости на фоне нескончаемого вакуума.
«Что?! Кто здесь?!» — крикнул Эрик, обернувшись, но быстро осознал, что эта фраза даже не была сказана, а прозвучала мыслью.
«Ты боишься меня? Не стоит. Если бы кто-то действительно проник в твою голову извне, то страх был бы уже бесполезен».
Эрик ничего не понимал. Он чувствовал, как был потерян в собственном восприятии реальности, в ощущении себя самого и чувства времени. Догадки о творящемся лились водопадом предположений, но в миг растворялись по неизвестной причине. А голос продолжал говорить в голове:
«Сколько раздумий. Не нужно. Ведь они всё равно неверны. А армада твоих мыслей пуста, как болтовня придуманных призраков с пустыми фантазиями».
Голос, свободно главенствующий над мыслями, по своему желанию заглушая их и давя на рассудок, начинал сводить с ума. Рука парня, сняв с пояса косу, выставила оружие вперёд, готовясь использовать его против неизвестной причины, порождающей чужое присутствие в разуме. Хотя его источник одновременно ощущался везде и нигде, как находящийся повсюду, но в то же время не имеющий основы.
«Я и не ожидал иной реакции. Подобные тебе предсказуемы. Ты думаешь, что, выставив меня, решишь проблему, о которой даже ничего не знаешь?» — с заметным раздражением произнёс голос, никак не умолкая в своём однотонном говоре.
«Выставив тебя? Что?»
«Да, я вижу твои мысли. Все до единой. Ты правильно подумал. Источник меня — тот, кто находится в твоей голове… ты держишь в руке. И можешь не удивляться, а особенно не бояться, ведь я не желаю тебе зла»
Эрик чувствовал необычайное воздействие, природа которого ему была неизвестна. Страх успел затихнуть, да настолько быстро, что теперь, находясь во тьме и пустоте любых внешних ощущений, он испытывал чувство пребывания исключительно в собственной голове. Окружающее настолько развеялось, как несуществующая иллюзия, отчего реальностью воспринимались исключительно собственные мысли, собственный внутренний голос и тот, кто говорил.
«Да, хороший вопрос созрел в твоей голове. Кто же я такой? А что тебе даст ответ? Я слишком долго пребывал в забвении, а ты разбудил меня, накормив чьей-то душой. Признаюсь, она не особо вкусная. Её носитель нисколько не изменял собственную изначальность, оставляя в себе ту убогость, из которой вылез. Пустая гниль. В ней нет ничего интересного. Обыкновенный камень, не огранённый от врождённых пороков, и лишь больше в них измазанный. Знаешь, сколько таковых я повидал за всё своё существование? Мириады».
Поначалу он не позволял парню вставить и слова, заглушая его попытки ответить, но в конце концов изменил этот монолог на беседу.
«Ладно, довольно. Такой разговор с чтением текста разума не интересен. Я приглушу в себе эту возможность и позволю сделать общение более привычным для тебя» — закончил он, и затих.
Эрик, почувствовав, что теперь может говорить в своей голове, первым делом собирался словесно излить все эмоции, захлестнувшие его от такого поворота событий. Но они неведомым образом угасли и развеялись, словно по венам парня пустили какое-то лекарство, усмиряющее любую попытку что-либо чувствовать.
«Я всё чаще думаю, чего же ещё мне предстоит увидеть, чему удивиться, — начал он высказывать первую возникшую мысль. — И каждый раз появляется всё больше неожиданного и странного. А теперь и ты, — по ощущениям где-то в пространстве, где должно находиться его тело, пробежала холодная дрожь, пробудившая лёгкие нотки страха. — Да что мне мешает выбросить тебя?»
«Ситуация. Ты представить себе не можешь, где оказался. Хоть наша с тобой встреча лишь стечение обстоятельств, — коса издала протяжённый смешок, — но очень удачное и выгодное для тебя. И для меня. Всё это существование само по себе череда… случайностей. И если тебе кажется, что в какой-то момент ты встретил механического Бога, спускающегося на тросах к тебе, то ты просто оказался в нужном месте в нужное время. Неужели ты ничего не помнишь?»
«Я вообще не понимаю, к чему ты клонишь и откуда взялся… хотя. Погоди. Почему? Почему в самом начале этой, чёрт возьми, странной поездки тебя всучили мне?»
«Что? Ты действительно не помнишь? А если так?»
Стоило косе задать этот вопрос, как Эрик чётко увидел перед глазами воспоминание: он находился в баре, сидя за столом, завершая разговор со странным человеком, принимая из его рук необычный футляр.
Парень, теперь вспомнив, откуда взялась эта рукоять, захотел было ответить, но коса не позволила ему этого сделать, а заговорила сама:
«Ты можешь думать, будто везение всё это время шло с тобой под руку, а ты просто не мог погибнуть. Весь этот путь через кровавый поезд в любой миг мог закончиться для тебя смертью, как и в обычной жизни с крыши может упасть камень, закончив жизнь любой личности самым глупым образом».
Эрик не мог ничего ответить. Он, будто поставленный на границу между жизнью и смертью, был заперт в кромешном мраке один на один с невесть чем.
«Хорошо. Можешь говорить. И да, твоя прямолинейность уместна, — прошептала коса. — Ведь я могу увидеть всё, о чём ты думаешь. Давай, говори прямо, а притворство оставь для господ, так обожающих щебетать сладкую рвоту на ухо своей челяди».
«Да», — ответил Эрик, собираясь с мыслями.
Он думал, что, пройдя через столько всего, всё меньше будет удивлялся чему-то новому, но это оказался самообман, и удивление каждый раз топило его с головой.
«Я… не знаю, с чего начать. Эм. Чёрт. В голове всё расплывается. Это место. Я уже многое здесь повидал, но ты... Я бы спросил про это место… оно такое… мёртвое», — он чувствовал, как хочет спросить о другом, но у него не получалось толком сформулировать нужные вопросы, и поэтому он задал этот.
«Ты не мёртв. Всё гораздо проще. Проблема в тебе. Ты находишься в... хм. Лучше объясню иначе. Чем дольше ты сопротивляешься этому месту, тем сильнее оно пожирает тебя. Твоя проблема в том, что ты привык к свету, к звукам и видимым образом. Но безоружен перед тем, чего учили бояться и от чего все бегут».
Эрик не знал, как толком ответить, поскольку слишком отвлёкся на необъяснимое состояние собственного тела. Он чувствовал, что сама жизнь в её привычном понимании полностью отсутствует вокруг, и единственное существующее в данный момент — собственный и чужой голоса.
«Он дал тебе меня. Этот человек, который попросил побыть курьером в обмен на его услугу… — мысленно прошептал парень, не испытывая ничего, кроме тотального непонимания; никаких эмоций, которые напрочь исчезли, умерев вместе со всем окружением. — Но зачем? Чёрт. Я думал, это просто глупый сон. Зачем я вообще согласился тогда на это? Кто он был? Зачем всё это устроил? И что ты такое?»
«Я? А какой ответ ты хочешь услышать? Что я святое нечто, снизошедшее до твоих мысленных молитв… или же я само воплощение зла, жаждущее пожрать тебя без остатка? Всё это не имеет никакого значения. Единственное, что тебя сейчас должно волновать… впрочем, ты это знаешь. Но ты привык к именам. И хоть у меня его нет, но временно появится, чтобы тебе было легче. Легион. Пусть будет это».
«И почему же ты мне помогаешь? Какое тебе дело до всего этого? Да, я вспомнил, что ты тот самый футляр, который мне тогда вручил тот тип. Но он велел доставить тебя. Но не сказал куда. И почему вообще всё, что со мной творится, происходит?» — Эрик продолжал засыпать косу вопросами.
«Сейчас это не имеет никакого значения. Ты согласился на сделку, поэтому выполняй свою часть уговора».
«Но как, если я даже не знаю, куда мне нужно тебя доставить?»
«Не переживай об этом. Просто продолжай идти. И когда наступит тот самый момент, то ты сразу узнаешь».
«Ты издеваешься? Как я могу вообще что-либо делать сейчас, если меня… будто бы уже и не существует».
«А ты слушай. Слушай, что говорит тебе тьма. Это единственный способ убраться отсюда, играя по законам мироздания, а не по выдуманным правилам бренных тел. Изорви в себе все мысленные страхи и отречения от истин. И услышь то, что она шепчет — закрытая от чужих взоров сторона Вселенной, такая тайная и правдивая. То, что вечно сокрыто, от чего прочие бегут, страшатся, боясь узреть истинность чужих мыслей и собственной лживости перед самими собой», — витиевато говорил Легион, не давая Эрику ни малейшего шанса понять его.
«И… как мне это сделать? Как вообще можно услышать тьму?»
«Ты, как и многие другие, воспринимаешь всё неумело, ведь все вы дети даже в старости. И все они привыкли думать, что тьма — это зло и кошмар. Она есть то, чего страшились все создания во все времена, ибо таит в себе неизвестность, может скрывать в своих глубинах самые кошмарные явления. Но сама по себе она не есть зло, она не опасна. Опасно лишь то, что таится во тьме… И ты, Эрик, как и многие тебе подобные, приучен страшиться не жизни, скрывающейся во мраке, а сам мрак. Ты, как и многие тебе подобные, делаешь это по незнанию. И не тьма заглатывает тебя с головой. Это делают твои страхи. Ты, приученный думать, что тьма есть враг, попадаешь в неё и позволяешь своим страхам бояться окружающей темени. И этими действиями ты сам себя погружаешь в собственный придуманный кошмар. Всё, что тебе требуется — отказаться от собственной глупости, от эмоций, поскольку именно они заставляют тебя бояться того, чего нет. Не тьма поглотила тебя, а твои собственные страхи, которые привыкли воспринимать тьму за необъятный кошмар».
Эрик внимательно слушал каждое слово, а когда закончил, то принялся пытаться сделать то, что говорила коса. Теперь, когда Легион прекратил блокировать его эмоции, парня вновь накрыла волна всевозможных переживаний, которые были ведомы главным чувством — страхом. Эрик вспомнил, что, когда вступил в сплошную тьму вагона, то первым делом начал бояться царящей неизвестности, и этими действиями сам себя напугал, запустив панику, что и накрыла его с головой, заставляя ощутить, будто он исчезает.
«Она безобидна по своей природе. Опасно лишь то, что прячется в ней. Ты сам пугаешь себя, сам себя обездвиживаешь будучи в трепете. Но не испытывай к ней жути, и тогда научишься идти через её гущу. Она не опасна»
Теперь Эрик замер, заморозив в голове любое проявление страха. Он принялся постепенно успокаиваться, убеждая себя, что мрак безобиден, и нужно быть не его добычей, а тем, кто прячется в нём. И он ощущал, как делает это не сам, а с помощью воздействия косы, которая испускала необычную ауру.
Теперь он не чувствовал ничего, ощущая в себе отсутствие абсолютно любых эмоций. И лишь настоящая пустота, воспринимаемая за спокойствие, и не позволяющая никаким чувствам нарушить работу разума, наполняла его. Он, насыщенный мириадами непривычных и каких-то чужеродных мыслей, начинал всматриваться во тьму, окружающую его. Эрик делал это спокойно и не спеша. И наивно, как он думал, вглядывался во мрак, пытаясь увидеть в нём непонятно что.
Постепенно мысли в его голове становились упорядоченными: какие-то отсеивались в бездну забвения, а другие крепче закреплялись в разуме, выстраивая более ясный взор. Он чувствовал, как эти действия буквально отрезвляют рассудок, откидывая нелогичности и самообман, выдуманные иллюзии и беспочвенные фобии. И постепенно всё становилось более чётким. Тьма прекратила восприниматься как кошмар.
Он начал видеть в своей голове то, чего ранее не замечал. И чем дольше позволял собственному разума очищаться, тем сильнее лицезрел нарастающий свет.
«Свет?» — удивился Эрик, чувствуя, как эмоции, пусть и приглушённые, возвращаются.
«Да, тебе удалось, — довольно протянул голос в голове. — Но долго ли ты продержишься?»
Парень начал чувствовать собственные руки, до этого будто исчезнувшие в царстве мрака. Едва заметные звуки доносились до ушей, а в нос заполз прохладный ветер, несущий в себе запах сырой земли.
Эрик совершил шаг вперёд, обнаружив, что цепляет ногой что-то шевелящееся и мохнатое. Это чуть было не вывело Эрика из состояния концентрации, поскольку столь неожиданное почти вызвало рефлекторный испуг. Но парень, не позволяя эмоциям взять верх, замер, мысленно противостоя ненужному страху.
Он совершил ещё один шаг, чувствуя, как волосатое нечто, дотрагиваясь ноги, будто уползает. Кромешный мрак не позволял увидеть ничего рядом с собой, а свет, который бросался в глаза, мерцал лишь вдалеке. Эрик направлялся к нему, медленно переступая через нечто мохнатое и склизкое, которое своим множеством тихо пряталось во тьме.
Чем ближе он подходил к свету, тем более заметно усиливались его эмоции, а спину то и дело задевало что-то огромное. И когда ему удалось подойти достаточно близко, чтобы рассмотреть желаемое, то он, не выходя из мрака, начал наблюдать.
Всё было в чёрно-белых тонах, блеклое и бесцветное. Парящая над землёй сфера оказалась источником света. И вокруг неё, едва перебирая ноги, ходили странные фигуры, сплошь безликие и полупрозрачные. Они время от времени останавливались, кланялись перед деревянными тотемами, а потом, надевая на тело различные безделушки, продолжали своё шествие.
«Кто это? Что они делают?» — спрашивал Эрик, вглядываясь всё тщательнее.
«А разве ты не видишь? — зазвучал голос в голове. — Они думают, будто свет защитит их, но этим губят себя. Посмотри на них. Они понастроили себе тотемы, они боготворят яркую зарю, страшась мрака больше, чем собственной смерти. Они отвергают тьму, ведь их всю жизнь учили жить на свету… учили те, кто сам ничего не умел. И теперь остались они, продолжая нести своим глупым детям единственно известные им знания. И они боятся тьмы, они ничего не знают о ней, поскольку всегда страшились переступить через границу своего страха, сделать шаг во тьму и узреть, как она невинна, как много знаний таит, и как она обнажена перед открывшимся ей разумом. Ведь тьма прячет в себе истину, которую свет беспощадно слепит… и слепит он своих проповедников, даруя им лишь ложную красоту», — в конце своей речи Легион говорил о тьме как-то совсем иначе, придавая ей более метафорический смысл.
«С чего ты вообще это взял?»
«С чего я взял? А ты не видишь? Они избегают тьмы, потому что она им неизвестна. Они даруют собственную любовь лишь светлому дню, тем самым проявляя бестактное неуважение к ночи, видя в ней лишь плохое и не впуская в свой разум. Они вовсе не осознают факт того, что тихая и блаженная тьма несёт в себе тайные знания и вечный покой, в котором когда-то давно находилась ещё не рождённая Вселенная. Именно в колыбельном мраке Вселенной пылают яркие звёзды, которых вечная ночь приютила в свой тёмный и безграничный космос. Светила, испускающие свои вспышки, выглядят на фоне космоса подобно детям, которые, прежде чем заснуть, включают свет, опасаясь, что из тёмного угла выскочит их же фантазия. Но фантазия, будучи лишь последствием живого разума, никак не связана с тьмой. Не она дарует безумие и боль. Всё это порождают лишь жизни, отказавшиеся из-за собственного страха неизведанности принять в своё сознание ночь, тем самым свихнувшись от своего же существования и склонив самих себя к сумасшествию. Они считают тьму злом, они боятся её неизведанности. А там, где для всякого наступает неизведанность — неприменимо всё кажется опасным. Как и тебе, Эрик, казалось до того, как я показал тебе способ избавиться от неверного восприятия. И, как я уже говорил: страшна ни тьма, а жизнь, что в ней таится. То, что живёт во тьме, само по себе такое же создание, как и те, кто живут на свету».
«Но почему ты сначала отзываешься о тьме лишь как об отсутствии света, а потом как о каком-то месте тайных знаний?»
«Потому, что между этим есть тонкая грань, которую ты ещё не скоро поймёшь, — ответила коса. — И эти. Эти, — коса акцентировала своё внимание на существах, бегающих вокруг источника света. — Разница в том, что свет ослепляет безумием своих проповедников, и они уже не способны видеть ничего более, кроме белого сияния — желанного и иллюзорного. Они заточили себя в страхе перед тьмой. Глупые путники, не сумевшие пройти это место. И отныне они обречены на вечное пребывание здесь. Тебя тоже могла ждать подобная участь… Но тебе повезло, ведь я оказался с тобой».
«Но погоди. Может, их удастся спасти? — подумал Эрик, ступая ближе к свету. — Они же не виноваты, что забрели сюда, а теперь мучаются от невозможности выбраться», — он сделал ещё один шаг на встречу свету.
«Они не способны ступить во тьму, чтобы выбраться из оков своих предрассудков. Они не могут отказаться от собственных иллюзий, боятся внутренней правды, обманывая самих себя. Ты не поможешь им, не поможешь тем, кто даже не ведёт борьбы с собственным невежеством, а лишь давно сломлен чужой тупостью и своим приобретённым неумением думать».
«Хочешь сказать, что им уже нельзя помочь? Но я не могу просто стоять и спокойно на это смотреть», — он совершил очередной шаг.
Создания, завидев парня, сразу схватились за палки, и зашипели, выставив оружие остриём вперёд.
«Видишь, — опять начал Легион, — они боятся тебя. Они думают, будто всё, что выходит из тьмы, желает им навредить. И даже если ты попытаешься вразумить их, то тем самым захочешь отобрать у них ту иллюзию, которую они давно воспринимают за истину».
«Но почему ты ничего не сделаешь?! — возмутился Эрик. — Меня же спас».
«Ты оказался открыт для прозрения, ещё не засохший в умении думать. А их же рассудок давно замурован в стене скудоумия. Нельзя помочь всем, как бы ты не старался. И знаешь, что самое смешное? Знаешь, а? Даже если бы я отобрал бы у них ту иллюзию, в которую они верят, в которой они заперли себя, то убил бы их этим. Ведь они уже не смогут жить без своих воззрений, и попросту передохнут от осознания, что на протяжении всего своего жалкого существования их вечно обманывали».
«Погоди, но при чём тут это? Если ты сможешь показать им, что тьма не враг, то они, перестав её бояться, уйдут отсюда».
«Есть две тьмы. И если первая лишь отсутствие света, то вторая — отсутствие знаний об истине. Через неё-то они и не пройдут. Покажи ребёнку существование смерти, и тем самым окунёшь его во вторую тьму. И он не переживёт чудовищной правды», — с абсолютным безразличием прошептала коса.
«Но как же. Неужели нет каких-то способов?» — Эрик всё ещё не терял надежды, не веря в то, что узники этого вагона никогда отсюда не выкарабкаются. Он не мог спокойно знать, что, когда выберется из этого вагона, то другие в нём останутся навсегда.
Создания прыгнули в сторону Эрика, размахивая копьями, и парню пришлось отступить обратно во тьму, чтобы не быть раненным.
«В мире всегда есть и будут такие, покуда мир плескается в безумии. Ты просто никогда не замечал этого за преградой своих очков. Всех не спасёшь. Смирись с этим, иначе сам станешь одним из тех, кто утопает в своём бессилии».
Эрик было хотел что-то ответить, но не смог, будто потерял возможность говорить. Он наблюдал за этими созданиями, пятился назад, и действительно осознавал, что вряд ли сможет им помочь.
«Да. Да-а-а, — шептал Легион в голове. — Ты правильно думаешь. Ты же не можешь помочь сам себе… и никогда не мог, как и никто вокруг. Именно поэтому вы все существуете в бездне собственной беспомощности, слушая лишь сумасшествие бородатых детей, обезумевших, но искренно верящих, что они мудрецы, что они своими наставлениями могут помочь другим… но они такие же ничтожества, высокомерные и глупые. Знаешь, что самое смешное? Что реальные мудрецы даже… — Легион на мгновение замолчал, потом издал хриплые смешки, — …даже не собираются никому помогать, ведь знают, что их никто не станет слушать».
Эрик уже не замечал голоса в голове. Он лишь продолжал пятиться назад, всё глубже погружаясь во тьму. И вдруг упал прямо в тамбур, сам не успев понять, что только что покинул вагон.
Халексион, сидящий неподалёку, встал и подбежал к Эрику.
— Эй, ты в порядке? — спросил серый, принявшись осматривать парня.
— Да, — безразлично ответил Эрик, ещё не оправившийся от увиденного.
— Нет, точно что-то не так. Да ты весь бледный, — Халексион попытался уложить Эрика, чтобы тот отдохнул.
— Нет, не надо. Всё хорошо, — он, приходя в себя, ответил уже более нормально. — Просто… скажи, как ты прошёл этот вагон?
— Я? Ну, там было всё легко. Темно, да и только. Я просто шёл, но не чувствовал никакой опасности. Если бы кто-то там скрывался, то я бы понял. А так… просто темнота. Чего её бояться? — пожал он плечами.
— Так легко? — ошарашено спросил Эрик, вопросительно пялясь на Халексиона.
— Да. А что? — серый, медленно отвечая, смотрел на Эрика с долей осторожности. — А ты как прошёл?
— Я? — переспросил он. — Ну… точно так же, как и ты.
— Тогда почему ты такой бледный?
— А, не обращай внимания. У меня такое бывает, — выкрутился он отмазкой.
— Тогда, если всё хорошо, будем следовать дальше?
— Да, — ответил парень, осматривая помещение тамбура.
Эта комната была на вид мрачной и заброшенной, окутанная сыростью атмосферы и неприятным хладом ветра. Помещение широкое в обе стороны, но протяжённостью похвалиться не могло. Самое главное, что бросалось в глаза на фоне общей затхлости — врата, устремлённые десятиметровыми размерами до потолка. На каждой из двух дверей барельефы с изображениями: чудовища и ребёнка на одной, и скелета и старика на другой. Общее у объёмных рисунков — там и там, за спинами изображённых, пугающе нависали бесформенные нечто; но если долго вглядываться, то они медленно, едва заметно для глаза, обретали определённые формы тела.
— Какой неприятный рисунок, — поёжился серый. — Я смотрю на него и мне кажется, что оно пялится на меня в ответ.
На стенах, где гнилые и пахнущие плесенью обои словно соскоблённые на половину, виднелись глубокие царапины, иногда покрытые по контуру спорами мелких грибов. Высотой под десять метров арочные окна пропитались пылью столь сильной, из-за чего едва пропускали свет. Стёкла настолько изуродованы грязным месивом, что служили своеобразной призмой, преображая проходящие через них лучи в подобие чёрно-белых, позволяя тем самым осветить помещение тоскливыми тонами, которые лишь сильнее нагоняли тревожности этому месту.
Плиточный пол содержал на себе гравюры, слегка спрятанные в объятиях застывших луж какого-то известняка, гипса или цемента. А в дальнем углу, ютясь в полумраке рядом с окном, находились три застывших скелета, покрытых паутиной и грибами. Один из них стоял на коленях, разведя остатки рук в стороны, у одной из которых свисала кисть. Второй скелет обнимал колени третьего, закрывшего лицо.
— Эрик, как думаешь, кто это?
— Кто-то вроде нас? Неудавшиеся путники?
— Что? Нет, я про двери, — Халексион окинул взглядом загадочные изображения.
— А, ты об этом. Не знаю. На этом поезде достаточно странностей. И эту я уж точно не объясню. Лучше давай уже покончим с этим, — парень, желающий поскорее закончить этот долгий путь, подошёл к дверям, взявшись за ручки.
— Интересно, что там будет… — сам себя спросил Халексион.
— Вот и узнаем. Всё равно гадать можно вечно.
Ловкое движение вниз, и ручки поддались, пошли вниз, как кнопка тостера. В толще дверей едва заметно зазвучали сотни шестерней, щёлканье других деталей, приводящих внутреннее устройство в действие. В механический хор резко вмешался скрип громоздких засовов, тяжело двигающихся в недрах врат.
По бокам гигантских створок друг за другом начали вылезать огромные, но до ужаса худые руки, исчисляясь десятками. Они, поблёскивая металлическим покрытием, одна за другой, выдвигаясь из потайных настенных люков, хватались за определённую часть дверей. Через некоторое время всё затихло на пару секунд, но в следующий миг нечеловеческие усилия дюжины конечностей заставили врата поддаться их напору и постепенно отвориться.
Что же оказалось за ними? Эрик многое себе представлял, но никак не мог подумать о столь простом. Всего лишь коридор, оканчивающийся тупиком. Причём его дизайн был настолько преисполнен минимализмом, что больше походил на внутреннюю часть какой-нибудь мраморной коробки, отполированной до блеска.
— И всё? Я ожидал большего, — облегчённо сказал Халексион, всматриваясь в помещение.
— Знаешь, я с уверенностью могу сказать, что тут точно будет что-то очень плохое. Слишком всё спокойно, — поёжился парень. — Явно затишье перед бурей. Я уже просто не верю этим вагонам. Обязательно что-нибудь кошмарное, даже не смотря на простой вид.
«Легион, — Эрик мысленно обратился к косе. — Ты меня слышишь? Что это может быть? — спросил он, но не получил никакого ответа. — Ты что, не слышишь меня? Легион?» — Эрик тщетно пытался дозваться Легиона, но в голове не звучал голос косы.
Серый посмотрел на Эрика.
— Выбора у нас нет.
«Легион, ну хватит молчать! Ты же поможешь мне, да?» — парень надеялся, что оружие ответ ему, но оно продолжало молчать, оставляя своего носителя в неведении.
Эрик, осознав, что ответа он вряд ли добьётся, понял, что сейчас может полагаться только на себя и Халексиона. И он надеялся, буквально мысленно молился, чтобы этот вагон не оказался слишком опасным.
Парень, пробежавшись взглядом по белому коридору ещё раз, вздохнул и ступил через порог. Глубоко в душе Эрика терзали сомнения и самые неприятные предположения касаемо открывшегося коридора. Эрик думал, вспоминая, что оказавшийся под завалами Лин, кажется, велел им идти дальше. А если это правда, то это означает отсутствие опасностей. Но парень толком не помнил слова Крауса, который остался под завалами. Он велел, как помнится Эрику, идти без него. Или же уходить с арены и просто ждать у входа в вагон? Сейчас парень, уже ни в чём неуверенный, не мог сказать наверняка.
— Выбор не велик... — шепнул Эрик, делая шаг.
Мраморный пол оказался необычайно тёплым для босых ног. Парень прошёл вперёд ещё несколько метров, дойдя до поворота, и обнаружил разветвление в три коридора. Они оказались такими же гладкими, без единой царапинки. И никаких источников света вокруг. Пространство само по себе светилось.
Халексион, немного понаблюдав, ступил следом.
— Ты чувствуешь что-нибудь необычное? — с удивлением спросил Эрик, смотря на серого.
— А что я должен чувствовать? — насторожился Халексион.
— Эта... мощь. Прилив сил, — он посмотрел на свою раненную руку, — будто бы вся слабость ушла, — и размотал окровавленные бинты, обнаружив, как рана, полученная им во время безумного боя, стремительно зарастает. — Ты это видишь?!
Удивлённый Эрик начал идти к серому, чтобы показать чудесное исцеление руки, но, совершив два шага, его кожа в месте былой раны разорвалась, обнажив запёкшуюся кровь.
— Да что за... — от внезапности Эрик отскочил назад, с грохотом шлёпнувшись на пол, и его рана мгновенно зажила.
Халексион, поражённый увиденным, подбежал к парню, помогая ему подняться.
— Ты в порядке? Не ударился?
— Да, — ответил тот, и вдруг ощутил странные изменения, но ещё не понял, какие именно. — Ты ничего не замечаешь? — спросил он серого. — Мой голос... он будто стал выше.
— И вправду, — заметил Халексион. — У тебя и лицо помолодело.
— Может… это место как-то влияет на тело, восстанавливая его?
— Вероятнее всего, — серый огляделся, заметив исчезновение тупика, на месте которого теперь находился перекрёсток. — Лабиринт, — понял Халексион. — А я уже обрадовался, что будет легко.
— Только давай ни как в прошлый раз. А то ты шагнул во тьму, а меня оставил.
— Я не сам это сделал. Меня что-то подтолкнуло, — пояснил он, и заметил, как Эрик с задумчивость посмотрел на него.
— Мда, — выдал парень после недолгой паузы. — Учитывая таинственность поезда, — он поднялся с пола, — и его вагонов — этот лабиринт может оказаться сущим кошмаром. Ты только что видел мою руку: как быстро исчезла рана, стоило мне сделать пару шагов вглубь, — Эрик взглянул на место раненного пореза, где сейчас уже даже шрама не осталось.
— Я даже не могу предположить причину такой регенерации, которая вдруг начала действовать в обратную сторону, когда ты пошёл к выходу. Предлагаю аккуратно продвигаться, например... — серый начал выбирать взглядом один из трёх коридоров, —...направо.
— Почему именно туда? — Эрик посмотрел в выбранный Халексионом коридор, но не увидел в нём никакого отличия от других.
— Не знаю. Наугад выбрал. Это же лабиринт. Любой поворот может оказаться верным.
— Ладно, пусть будет правый.
И они оба аккуратно и не спеша, чтобы легче прислушиваться к возможным опасностям, зашагали по выбранному пути. Белый мраморный пол, стены и потолок были настолько гладкими и однотонными, будто их минуту назад полировали сотни рук. Когда путники продвинулись метров на десять вглубь, то Эрик ощутил дуновение ветра и запах кладбищенской земли. Он, напрягшись от столь резких изменений атмосферы, зачем-то обернулся назад, и увидел, как та развилка, от которой он уходил вместе с Халексионом, обрела мрачный вид. Мраморный пол потускнел, став серым, покрылся трещинами, пропитался едкой слизью, а куски стен медленно крошились и падали на пол. Развилка будто состарилась, обрела вид руин, разваливающихся прямо на глазах.
Но самое неприятное оказалось то, что в следующие секунды трещины, словно обретя собственный разум, начали, подобно змеям, ползти в сторону путников. Пол на их пути мигом старел, зарастал плесенью и чернотой, а стены вместе с потолком начинали крошиться и частично обваливаться.
— Бежим! — крикнул Эрик, дёрнув за собой Халексиона.