Виола Леопольдовна, а затем и хозяин квартиры, вымыли руки и сели за стол.
— Рафаэль, не будь скрягой, включи-ка люстру для праздничного настроения! — по-хозяйски велела Тамила.
— И без люстры светло.
— Должно быть еще светлее в честь знатной гостьи, своим визитом оказавшей тебе почести и услугу.
Художник включил и на каждом из трех рожков вспыхнули лампочки, каждая в 60 ватт.
— Теперь полный порядок, почти все в ажуре. Люблю блеск и шик, — сообщила Швец, довольная его послушанием, крепко, на правах тамады взяла инициативу в свои руки:
— Где хрустальная пепельница? — окинув воловьим оком содержимое стола, спросила Баляс.
— Здесь не курят. Джим и я не переносим табачного дыма, — ответил хозяин.
—Рафаэль, брось заливать. Виола привыкла к тому, что ей все разрешено. Живо неси хрустальную пепельницу! — велела соседка.
— Пепельницы нет.
— Тогда подай чашку или блюдечко, — и сама, не дожидаясь его реакции, открыла дверцу серванта, взяла фарфоровую чашку из чайного сервиза и поставила на стол возле гостьи.
Скрипя зубами, художник промолчал и, заметив в руке риэлтора пачку сигарет «Пьер Карден», подумал: «Такой кобыле следовало бы курить махорку или папиросы «Беломорканал», а не пикантные импортные сигареты с ментолом.
— Давайте выпьем за приятное знакомство. Тебе, Рафаэль, коньяк, а нам, слабым женщинам шампанское. Открывай бутылку, или разучился ухаживать за прекрасными дамами? Аккуратно, чтобы без хлопка, а то весь напиток в пену уйдет...
Суховей взял тяжелую темно-зеленого цвета бутылку, сорвал фольгу и расслабил проволоку, прижал пробку пальцем, чтобы ее не сорвало давлением. Медленно стравил воздух.
— Для начала следует оформить генеральную доверенность. Заверить ее в нотариальной конторе,— напомнила Баляс о причине встречи. — Но уже поздно, конторы закрыты. Поэтому этим вопросом займемся завтра, а сегодня, как поется, я тебя очаровала. Уважим Евдокима Саввича, чтобы зазря продукты и напитки не пропали.
Хозяин разлил шампанское по фужерам, а Тамила его рюмку наполнила коньяком из давеча початой бутылки.
— Выпьем за дружбу и плодотворное сотрудничество! — на сей раз, тост огласила Виола. Выпили и налегли на закуску.
— Везучий ты, Рафаэль, только не сочти за зависть, — нарушила паузу Швец. — Такое богатство нежданно-негаданно подвалило. Получишь скоро кучу долларов или евро, положишь на депозит в банк и будешь жить на проценты, как кум королю, ни в чем себе не отказывая. Где бы мне такого муженька-спонсора найти?
— Да, легче станет,— согласился он и пожаловался. — А то ведь пенсии при самых скромных расходах хватало лишь на две недели. Из-за этого и Джиму приходится страдать — редко ему перепадают любимые сахарные кости, а все больше овсянкой и перловкой кормлю, словно жеребца. Кстати, где мой дог?
— Я его на лоджии закрыла, чтобы не беспокоил, не напрягал Виолу, — ответила соседка, поглощая последний бутерброд с красной икрой.
— Он же у меня смирный, культурный и сообразительный пес, — упрекнул ее Суховей.
— Вы, наверное, заядлый охотник? — предположила Баляс. — Очень обожаю жаркое из дичи, утки, фазана, перепелки или кабанчика…
— С чего вы взяли, что я охотник?
— Так ведь собаку держат не ради баловства, а для охоты или охраны. Зачем задарма корма переводить? Я совершенно не понимаю психику и логику владельцев собак. Никакого проку, лишь запах псины, экскрементов, вши, клещи, шерсть. Еще взбесится и покусает, а то и загрызет. Таких трагических случаев немало.
— Только от жизни собачьей собака бывает кусачей, — напомнил Евдоким Саввич. — Джим за заботу и доброту платит мне той же монетой. В отличие от людей, совершенно лишен, таких гнусных качеств, как лукавство, жадность, коварство и предательство.
— И где они, монеты, хотя бы медяки? — усмехнулась соседка и сама же ответила. — В унитазе.
— Так и люди работают на унитаз, — парировал он и, не глядя на гостью, произнес. — Особенно с отменным аппетитом.
Но Баляс, увлеченная деликатесами, пропустила его намек мимо больших оттопыренных, как у слона, ушей с гроздьями сверкающих рубином злотых серег..
—Рафаэль, я давно хотела тебя спросить?
— Так спрашивай.
— Зачем ты завел такого большого пса. Мог бы держать таксу, пуделя или спаниеля. После дога, наверное, какашки, не к столу сказано, тачками вывозишь, весь подъезд протух мочой и калом.
— Я его не выбирал, мне Джима сама судьба послала. Брошенным, голодным щенком его подобрал, — возразил Суховей.
— Коль такой милосердный, то так тебе и надо. Нюхай его испражнения, но не отравляй настроение соседям.
— Джим — чистоплотный, нужду справляет во время прогулок.
— И все же ты не прав, слишком расточителен. Зачем, скажем, кормить Джима, если с таким же успехом можно обзавестись свиней или козой. Всегда на столе будут сало, мясо и молоко. Еще от продажи излишек реальная прибыль.
— Эх, Тамила, мелочная, меркантильная душа, все измеряешь деньгами. «Братья меньшие» даны Творцом для радости и пользы. Джима держу из любви к животным, которые в отличие от людей, корыстных и коварных, никогда не предают и даже, иногда, жертвуют своей жизнью. Коты и кошки, хоть и гуляют сами по себе, но привязаны к человеку, врачуют его от недугов лучше иных докторов с «липовыми» дипломами.
— А-а, бабушкины сказки, — небрежно махнула соседка рукой и упрекнула.— Если Джим такой умный, то почему у него нет ни одной медали? У других псов шеи гнутся под тяжестью наград, а у твоего ни одной, даже простой медяшки.
— Потому что мы не участвуем в дешевых спектаклях, где все пропитано фальшью и обманом. Конечно, в том вина не собак, а их владельцев и продажных судей. Я однажды посмотрел на этот конкурс и решил не марать Джима в этой грязи взрослых забав и интриг. Там схема простая, кто больше вложил средств в мероприятие, в том числе и праздничный банкет, того кобеля или суку признают победителям, дают дипломы, цепляют на шею очередную бляху. Подобное, творится и в клубе любителей кошек.
— Чтобы не говорил, как бы, не рекламировал своего пса, а самое лучшее лекарство от стресса и прочих болячек коньяк и шампанское под шикарную закуску, — сообщила Тамила.
— Интересное у вас, Евдоким Саввич, кредо, — усмехнулась риелтор и упрекнула. — Люди, как и собаки, тоже бывают разные, и дворняжки, и благородные, породистые. Поэтому не следует всех мерить одним аршином.
— Только от жизни собачьей собака бывает кусачей, — снова напомнил художник. — От рождения все щенки добрые и потешные, а злыми собак делают люди. Очень точно подмечено, что они копируют характер, даже внешность и манеры, своего хозяина. Меня возмущает и огорчает, что люди держат собак на цепи в холоде и голоде. Некоторые дикари, садисты их отстреливают или устраивают кровавые бои, ради азарта и обогащения. А ведь животные, как и люди, достойны лучшей жизни. Я верю, что наступит время, когда человек, собака и другие животные будут существовать на равных в доброте и гармонии.
— Рафаэль, ты идеалист, мечтатель. Индюк тоже думал и в суп попал. Выкинь из головы эту блажь и ересь, а то признают дебилом или шизофреником, — предупредила соседка.
—По характеру я добродушный, миролюбивый и поэтому Джим — смирный, словно телок, не проявляет агрессию. Он тонко чувствует характер человека, его настроение, замыслы и намерения…
— Прямо таки экстрасенс. А на меня злобно рычал и несколько раз облаял. Не телок, а волкодав, готовый из-за угла клыками и зубами цапнуть, — пожаловалась Швец.
— Наверное, у Джима была причина для недовольства, — предположил художник.
— Однажды ударила шваброй, — призналась соседка.
— За что?
— Он сделал под моей дверью лужу, намочил коврик.
— Ты видела, что это он?
— Не видела, но по запаху мочи определила, — ответила Тамила.
— Тоже мне парфюмер-самородок. Может, алкашу или подростку приспичило? Надо было сдать мочу в лабораторию для анализа.
— Не хватало мне позориться с мочой, — возмутилась Швец.
— Тогда нечего на Джима грешить. Он нужду справляет в парке под кустами.
—Рафаэль, прекрати со своим псом превращать парки, скверы, детские площадки с песочницами, где играют детишки, в говнюшники, а то заявлю в санэпидемстанцию!— потребовала соседка. — Если бы ты был один, но вас, собачников, становится все больше и больше. Будь моя воля, я бы всех владельцев собак выселила из городов в села, чтобы их бздуны не смердели. Там от них хоть какой-то прок, а в городе нет житья и покоя.
— Отчасти Тамила права, — поддержала ее Баляс. — Засирать парки, скверы, а тем более детские площадки, не годится. Из-за антисанитарии могут возникнуть инфекционные эпидемии. В Германии и в других странах Европы хозяин не посмеет вывести собаку на прогулку без намордника, поводка, совочка и мешочка. Если пес навалит на тротуар или помочится, а хозяин начисто не уберет экскременты в мешочек, то будет оштрафовал полицейским.
— А куда же их потом девать? — спросил Суховей.
— Домой и в унитаз, — ответила Виола.
— Мотай, Рафаэль, на ус. Кстати, коль заговорили об охоте, то какая из них на твой взгляд, самая лучшая и приятная? — вмешалась в диалог изрядно захмелевшая соседка и лукаво подмигнула Виоле. — Будь ты, хоть семь пядей во лбу, ни за что не угадаешь.
— Ха, удивила и озадачила. Тут и отгадывать нечего, выбор невелик, — самоуверенно произнес художник. — Есть три вида охоты: первая — на дичь. Но я считаю это варварством, унаследованным от наших диких предков, когда они еще жили в пещерах, охотились на мамонтов и прочих животных. Нам не дано право, лишать жизни «братьев меньших», разве что в случаях самообороны. Но какая может быть угроза от зайца, утки, да и крупные хищники стараются человека, как главного хищника, обходить стороной. Я авторитетно заявляю: живопись и охота на дичь— несовместимы!
— Да, ты у нас большой авторитет, шишка на ровном месте, — ввернула реплику Тамила. — Ни славы, ни денег, одни мечты и амбиции. Суховей, все равно, что курай, перекати-поле, который катится по коровьим «лепешкам» и овечьему «гороху», черт знает куда?
— Не было среди великих художников кровожадных охотников, тех, кто бы убивал зверей и птиц. Удовольствие должно быть не только для брюха, ненасытной утробы, но и для сознания, духовного эстетического удовлетворения. Недаром говорят, что мир спасет красота.
— Рафаэль, ты глубоко заблуждаешься. Мир спасут изысканные напитки и деликатесы, — возразила Швец. — Когда человек сытый и подшофе, то ему и море по колено. Душа поет и радуется. А художники не от мира сего, с приветом. Недаром Никита Хрущев называл их педерастами…
— Этот свинопас для мен не авторитет, — заявил Суховей. — Он в живописи разбирается, как баран в Библии. У тебя психология мещанки, чревоугодницы и транжиры.
— У знаменитых живописцев не было проблем с мясом, вином и другими напитками, поэтому и не охотились, — сделала вывод Швец. — А ты при своей жалкой пенсии рад ржавой селедке, кильке, тюльке или хамсе. И насчет того, что человек главный хищник, слишком загнул.
— Конечно, человек человеку рознь, — согласился Евдоким Саввич и продолжил. — Вторая охота — это рыбалка, но не браконьерство. Поймал килограмм карасей или бычков для ушицы и довольно, чтобы море, река, озеро или пруд не оскудели. И третья охота — за грибами, ее еще называют тихой. Но и здесь должна быть мера. Собрал немного груздей, маслят или шампиньонов и вполне достаточно, чтобы другие грибники не были обижены. Четвертая — за лесными ягодами, рябиной, калиной, облепихой, черникой, земляникой, малиной, голубикой, барбарисом или за лекарственными травами. Как по мне, это самая лучшая и приятная охота. Ну, как, Тамила, угадал, в самое «яблочко» попал?
— Попал, пальцем в небо, — съязвила соседка и укорила. — Эх, какой-то ты слишком правильный, не от мира сего или косишь под благодетеля? Запомни, завяжи узелок. Самая лучшая и приятная охота, когда и ей и тебе охота. Ха-ха-ха! Вот это и есть настоящая охота.
Суховей сначала опешил, а потом смущенно заметил:
— Тамила, какая ты, однако вульгарная баба, ни культуры, ни стыдливости.
— А чего стыдиться, если так оно и есть? Все мы здесь свои, почитай, одна семья. Недаром говорят, что все люди братья и сестры,— досадливо отмахнулась она. — У тебя, сосед, хоть ты и маляр, вшивый интеллигент, но чувство юмора атрофировано.
— Это не юмор, а пошлость. У кого, что болит, тот о том и говорит. Помешались на сексе и разврате.
— Правда, забавный анекдот. Я сама придумала, пока ты с Виолой насчет охоты спорил, — похвасталась Швец.
— Я собак не боюсь, так как убеждена, что следует опасаться маньяков, наркоманов, хотя они меня обходят десятой дорогой. Понимают, что будут биты, — подала голос Баляс.— Но у меня другая проблема аллергия на шерсть собак, кошек и других мохнатых и волосатых животных. Предпочитаю держаться от них подальше, забочусь о своем здоровье, до которого никому нет дела.
— Тогда все понятно, а я в Джиме души не чаю, делюсь последними харчами, он за это платит преданностью,— признался хозяин. — Роднее его у меня на этом белом свете никого нет. Понимает меня с полуслова. Уже и не помню, но кто-то из великих признался: чем больше я узнаю собак, тем больше разочарован в людях. Сравнение не пользу гомо сапиенс, потому, что собака не предаст человека. С болью и ужасом думаю о том, что с ним будет, если я вдруг умру? Сгинет, ведь не умеет добывать пищу.
— Тоже мне вселенская проблема!? — усмехнулась Швец. — Не сгинет, мир не без добрых людей. Завещай ему квартиру, другую недвижимость и имущество, как это делают в США и других цивилизованных странах. Там проявляют в высшей степени гуманность к домашним животным, оставляют богатое наследство любимым собакам, кошками другим питомцам. Охотно стану опекуншей Джима. Буду заботливо ухаживать, кормить, поить, холить, убирать экскременты, беречь, как зеницу ока.
— Что-то я очень сомневаюсь, ведь ты, кроме себя, никого не любишь, — заметил художник.
— Почему ты так решил?
— Возле тебя нет ни собачки, ни, кошки, даже хомячков, морских свинок или попугая и кенара. В квартире тишина и покой, как в склепе. Слышно, как тараканы лапками шуршат.
— Типун тебе на язык, у меня тараканы и клопы не водятся! Это же уму непостижимо обозвать мою квартиру, мой уютный уголок склепом. Тогда по-твоему получается, что я— мумия. Совсем стыд и совесть пропил. В таком случае твою холостяцкую берлогу, протухшую псиной, я считаю сортиром. Виола, пошли отсюда, ноги здесь моей больше не будет.
— Погоди, не горячись, охлади свой пыл, — произнесла гостья. — Не спорьте, не ссорьте по пустякам, ведь ваша перепалка — пустой треп. Таких прецедентов в России, чтобы человек завещал свое наследство собаке, кошке, корове, овце или козе, нет. Действующим законодательством подобные сделки не предусмотрены. Возможно в отдаленном будущем, они станут реальными. Тогда и однополые браки разрешат и собак, кошек, канареек признают наследниками.
— Коль такая перспектива, то тебе, Рафаэль, лучше заранее оформить на меня завещание, чтобы потом чиновники-взяточники не морочили голову, — воспрянула духом Тамила. — Досмотрю тебя и Джима до самого последнего вздоха и достойно похороню.
— Спасибо за похороны, — с сарказмом отозвался Суховей.— На тот свет не собираюсь, чувствую себя достаточно бодрым, чего и вам желаю. А на твои обещания отвечу словами классика: «Свежо предание, да верится с трудом». На сто процентов я доверяю только Джиму. Он, защищая меня, готов пожертвовать своей жизнью.
В союзниках Есенин
— Знаете, у меня есть любимое стихотворение, написанное Сергеем Есениным, называется «Собаке Качалова», — художник перевел разговор на любимую тему. — Может, кто помнит, был такой известный московский артист?
Дай, Джим, на счастье лапу
Такую лапу не видал я с роду.
Давай с тобой полаем при луне мне,
На тихую, бесшумную погоду…
— О-о, Рафаэль, браво! — воскликнула Швец, захлопав ладонями.
— Меня, милые дамы, до глубины огорчает, что если прежде живопись, литературу, музыку и шедевры других видов искусства люди боготворили, а книги читали взахлеб, то ныне во всем ищут коммерческий, меркантильный интерес. Раньше творцы сочиняли для души, а сейчас халтурщики ради бабла. К тому же эта зараза, Интернет с его компьютерными играми и порно-сайтами, оторвал детей и молодежь от чтения книг, от созерцания дивных красот, — с печалью заявил Суховей.
—Тебе еще пару рюмок и ты не только нудную лекцию прочтешь, но запоешь и гопака станцуешь, — подначила соседка. — Живо, щирый хохол, надевай свои красные шаровары и посучи, подергай своими кривыми волосатыми ножками.
— У меня нет шаровар, я — москаль и ноги у меня стройные, — заявил Евдоким Саввич.
— Я представляла вас «сухарем», старым занудой, — призналась слегка захмелевшая Баляс.— А вы оказывается гений, интеллектуал, романтик и лирик. Как говорят в народе, и жнец, и швец, и на дуде игрец. Очень приятно иметь дело с таким эрудированным и утонченным господином.
— Виола, не льсти, не создавай культ личности, а то он возгордится, нос задерет, — предупредила Швец. — Тоже мне непризнанный гений, артист с погорелого театра. Только и может, что холсты малевать и на стенах, вместо шаров, надутые гондоны, развешивать.
— Сама ты гондона штопанная, — лягнул он соседку и, польщенный похвалой гостьи, признался. — Я не только живописец, но и литератор, сам сочиняю. Виола Леопольдовна, послушайте и оцените.
Он поднялся в полный рост и занял присущую пииту позу:
Этот дог был не плох,
искусал он сотню блох.
А одну блоху оставил
и плясать ее заставил…
— Ну, как? Джиму очень нравятся эти стихи. Он шалеет и резвится от восторга, когда я декламирую.
— Ой, держите меня, а то упаду, — схватилась Тамила за живот.— До слез рассмешил. Ну, Рафаэль, тебе не картины следует малевать, а выступать в цирке клоуном или участвовать в качестве юмориста в концертах звезд эстрады. Деньжищи бы загребал совковой лопатой.
— Да, стихи изумительные, способны вызвать жалость к бедным насекомым, — следом рассмеялась Виола Леопольдовна. — Это какой-то геноцид по отношению к блохам. Не ровен час, что при усердии догов, придется этих насекомых, хоть они и паразиты, заносить в Красную книгу.
— Эти твари очень плодовиты и неистребимы, их, что в небе звезд, — успокоил художник.
— Рафаэль, сейчас же смени тему. Забодал ты всех своим Джимом, будто на нем свет клином сошелся,— потребовала Тамила.
— Пока Джим живой, мне умирать нельзя, иначе пропадет, — признался Суховей.
— Тебя никто не хоронит, — усмехнулась соседка, а он продолжил:
— Как только похороню его, то и самому можно будет на покой. Никто и ничто на земле не будет держать.
— Какой вы, однако, пессимист, — заметила риелтор. — Сколько псу лет?
— Семь. При хорошем уходе может прожить до двадцати лет. Так что, как минимум мне надо еще продержаться тринадцать лет.
— Осилите?
— Должен. Чувствую себя нормально, больших проблем со здоровьем нет.
— Рафаэль, смени тему на светскую беседу, — велела Швец.
Он призадумался: «Действительно, это для знатной гостьи может быть неинтересно и утомительно. Посчитает меня узколобым, посредственным, интеллектуально ограниченным человеком». И он решил, завести беседу о природе и ее изображении в искусстве. Начал издалека:
— Уважаемая Виола Леопольдовна, для меня матушка-природа — это богатейшая палитра удивительных красок, акварелей, неисчерпаемая кладезь для живописца…
— Погоди, погоди, Рафаэль, — Швец нарушила его виртуозное изречение. — Что ты, насчет пол-литра сказал? Нам выпивки может не хватить, сбегай-ка в магазин, пока на ногах держишься.
— Ну, тебя в баню, — с досадой отмахнулся он. — У тебя одно на уме, только бы налакаться.
— Не дуйся, сам ведь о пол-литра напомнил, никто тебя за язык не тянул, — отозвалась она и похвалила. — Между прочим, из тебя неплохой стихоплет. Сочини-ка что-нибудь приятное о Виоле. О собаке и блохах, любой графоман сочинит, а ты попробуй о любви. Может слаб в коленках?
— Не слаб, легко, — и, не задумываясь, выдал на-гора. — Мадам Баляс пустилась в пляс.
— Хорошо, что не в тяжкие, — усмехнулась гостья и сурово оценила. — Пошло, вульгарно. Я предпочитаю балет, вальс, а пляски для пьяных баб и мужиков. Это вы скоро попляшите, когда привалит гора валюты, а у меня нет повода для телячьих восторгов.
— Тогда такой вариант: мадам Баляс любит балет и вальс, — исправился художник и признался. — Поэт из меня неважный, а вот настоящую поэзию высоко ценю. Давайте я почитаю вам стихи «Собаке Качалова», «Сукин сын» или «Песнь о собаке».
—Жара началась, Рафаэля понесло. Его хлебом не корми, а дай чужие стишки почитать, покрасоваться, — пренебрежительно промолвила Швец. — Помешался на своем псе и Есенине, таком же забулдыге, гуляке, как и сам.
— Не сметь в моей квартире, гнусно отзываться о великом русском поэте! — осмелев, Суховей крикнул на соседку и признался. — Я часто размышляю над тем, что, если бы у актера Василия Качалова не было собаки, то не родились бы такие прекрасные, проникающие в душу, стихи. Именно поэтому я дога назвал Джимом. У Есенина много замечательных стихов о животных, которые по некоторым способностям, а также верности и преданности превосходят человека. У собак зрение, слух, обоняние намного чувствительнее, чем у людей. Кроме того они предчувствуют и предупреждают о землетрясениях и других стихийных бедствиях. Сейсмологи с их навороченным оборудованием и приборами лишь постфактум фиксируют подземные толчки. Мы еще многое не знаем об уникальных способностях «наших братьев меньших».
— Рафаэль, тебя послушать, так не человек призван повелевать собаками, а наоборот. Лучше скажи, когда собаке делать нечего, чем она занимается?— спросила Швец, сощурив лукавые глаза и сама же ответил.— Яйца лижет. И ты туда же, будто нет других тем для душевного разговора.
—Если бы люди почитали собак, как в Древнем Египте или Риме, то больше было бы порядка, — ответил художник и с азартом продолжил. — К сожалению, человек, возомнив себя царем природы, является самым страшным хищником. Хотя он имеет право на жизнь, такое же, как собака, кошка или другое домашнее или дикое животное.
— В Египте не только собаку, но и кобру почитали, — просветила их Баляс.
— Раввины и попы утверждают, что с последним вздохом душа покидает бренное тело, обретает свободу и вечную жизнь, а плоть превращается в корм для червей, — таинственно шепотом изрекла Тамила.
— Ты к чему это? — насторожился художник.
— К тому, есть ли душа у Джима?
—Конечно, он же создан из такой же плоти, как и человек. Животные с их уникальными качествами до сих пор остаются объектами исследования ученых.
— Странно, ты же прежде не верил ни в бога, ни в черта. Считал себя воинствующим атеистом, а ныне зациклился на душе, — напомнила она. — Не удивлюсь, если ты однажды станешь монахом, облачишься в рясу.
— Когда это было? Ошибки молодости, романтика, максимализм, — с грустью ответил Евдоким Саввич. — А теперь понял, что есть неведомая для людей, сила, которая контролирует наши действия. Тех, кто сознательно и часто совершает грехи, наказывает неизлечимыми болезнями и другими страданиями. А праведников, живущих честно своим трудом, отличающихся скромностью, добротой и милосердием, оберегает от недугов и пороков. Не следует обижать питомцев творца, тех же лошадей, коров, свиней, овец, коз и, конечно же, собак и кошек. Уверен, что в будущем, когда человек осознает это варварство, станет более-менее совершенен, он откажется от мясных блюд. Все станут вегетарианцами.
— Рафаэль, ущипни себя за ягодицу. очнись, не неси сущий бред, Как же без колбаски, балыка, ветчины, буженины, шашлыка, жаркое и другой вкуснятины? — остановила его соседка. — Без этого меню люди превратятся в травоядный скот. И хватит нам читать лекцию о собаках. Разве других интересных тем нет, а тебя зациклило на Джиме.
— Употребление мяса — это пережиток, анахронизм далекого прошлого, когда ради выживания наши дикие предки с палками и камнями охотились на мамонтов и других крупных животных. Теперь в этом нет необходимости, достаточно растительной пищи, — продолжил он.
— Евдоким Саввич, вы можете отказаться от мяса, а я от нежных лягушачьих лапок — никогда! — твердо заявила Виола Леопольдовна. — На одной растительной диете мой могучий организм не продержится. В овощах, фруктах и ягодах много витаминов, но мало белка и калорий.
— Не майся дурью, не огорчай Виолу своими бредовыми идеями, — набросилась на соседа Швец. — Хватит нас доставать рассказами о своем псе. Выкинь из головы и никому не рассказывай о своих фобиях и фантазиях, а то посчитают, что «крыша» поехала и отправят в дурдом к Маграму. Засмеют и даже изобьют.
Имя психиатра Маграма было на слуху у горожан. Каждый норовил своего обидчика или соперника сделать его пациентом и Тамила туда же.
— Есенин много сочинил стихов о природе и любви, — продолжил художник, пропустив претензии соседки мимо ушей.
— Не слишком его возвеличивайте. Сережка еще тот был гуляка. Он сам себя в поэмах и стихах называл хулиганом и забулдыгой, — вступилась риелтор за Тамилу. — Это он написал: «…где всю ночь напролет до зари я читаю стихи проституткам и с бандитами жарю спирт», «Хулиган я, хулиган, от стихов дурак и пьян». Есенин пил, буянил, мутузил Айседору Дункан, других своих жен и любовниц. Хотя поэт он замечательный, душевный. Что на это, маэстро, скажите?
— У каждого человека есть слабости, свои тараканы в голове. Абсолютно идеальной личности не существует, — ответил Суховей. — Вы же любите…
Осекся, ибо напрашивалась фраза «на халяву выпить, закусить...»
— Рафаэль, а какие у тебя слабости тараканы? — сбила его с мысли соседка.
— Тебе со стороны виднее. Моя оценка будет сугубо субъективной, а значит недостоверной.
— Мне, кажется, что тебя обуяла мания величия. Ты возомнил себя великим живописцем.
— Если бы меня обуяла эта мания, то я бы не скромничал, а ходил бы по инстанциям, стучал во все двери, требовал признания, организации персональных выставок и продаж картин на аукционах по высоким ценам, как это делают халтурщики.
— Кому оно надо твое фуфло? Разве, что на растопку печей, — уязвила его Тамила.
Привыкший к ее колкостям, Суховей продолжил в ином ключе.— Есенин писал о себе с горькой иронией. Не от хорошей жизни уходил в загул. Большевики, особенно евреи Троцкий, Бухарин и чекист Блюмкин, не ценили его талант, притесняли, третировали и уничтожили. Имитировали самоубийство в ленинградской гостинице «Англетер».
— Возможно, возможно, но это одна из версий. Тайна его гибели до сих пор не раскрыта, — заметила риелтор. — Я бы с удовольствием послушала стихи в вашем исполнении, но на сегодняшний вечер достаточно. Оставим на другой раз. Евдоким Саввич, лучше скажите, у вас есть дети, наследники?
— Нет, один, как перст.
— А внебрачные?
— Не знаю, известий не поступало.
—Спрашиваю не ради праздного любопытства, знаю, что художники, поэты, музыканты охотно своими семенами, ну значит спермой, особенно в молодые годы, разбрасываются,— сказала гостья. — Дело в том, что дети, как прямые наследники вправе претендовать на часть прибыли, на свою долю от продажи квартиры.
—Рафаэль направо и налево разбрасывал семена, поэтому и остался на старости лет бобылем, — с осуждением заявила Тамила.
— Никогда бы не подумала, что такой на вид интеллигентный человек оказался бабником, — огорчилась Баляс.
— Именно среди интеллигентов, художников, музыкантов, артистов, певцов, поэтов, режиссеров, актеров больше всего бабников. Одним словом, богема, пьянки, гулянки, блуд.. Вот и Рафаэль гулял напропалую, крутил романы с натурщицами и девицами легкого поведения, — сообщила Швец. — Может и зачал, оплодотворил одну или нескольких? Так ведь теперь не докажешь, а я со свечой не стояла.
— По анализу ДНК можно установить отцовство и материнство, — напомнила Баляс. — Но это очень дорогостоящая процедура, поэтому редко кто ее заказывает
— Никто претензий не предъявлял. Уже много лет прошло, — сожалея или радуясь, произнес Евдоким Саввич. — Не помню, чтобы я кого-то обрюхатил.
— Значит, с этой стороны «сюрпризов» не будет?
— Не будет. Виола Леопольдовна, простите за нескромный вопрос, вы замужем? — осмелился спросить художник.
— Что, нравлюсь, глаз положил? — смутила она его прожигающим, пристальным взглядом и ответила. — Если вас это так волнует, то я свободная от семейных уз и забот женщина.
— Так вы — феминистка?
— Нет, садистка, — ошеломила она клиента. Он часто заморгал белесыми ресницами, не зная, куда повернуть разговор, но она взяла бразды в свои руки.
— Не бойся, живописец, я обычная женщина и ничто человеческое мне не чуждо. Живу в достатке, в свое удовольствие. Крепкий, выносливый и неутомимый мужчина мне нужен не для того, чтобы я ему готовила пищу, стирала и гладила одежду, а для постели, — откровенно призналась риелтор. — Господь не зря создал каждой твари по паре, чтобы они совокуплялись, наслаждались и размножались. И человек должен следовать его воле, Ведь, что естественно, то не безобразно, а прекрасно.
— Господь дал человеку разум, чтобы он контролировал, сдерживал свои страсти, не превращал способ продолжения и сохранения человеческого рода в разврат, — возразил Суховей.
— Кто бы об этом говорил, но только не ты, — осадила его Швец. — Вспомни, как ты в молодые, зрелые годы блудил, за юбками охотился.