— Как это потерять? У него что, проблемы со здоровьем? — перешла она на шепот.
— Что никаких признаков, помутнение зрачков, дрожь, бледный цвет лица?
— Нет, пока здоров, как буйвол, сопит и пузыри пускает. Если мы его не развеселим, с тоски может загнуться.
— Где он сейчас?
— Рядом стоит и сопит. Передать ему трубку?
— Ни в коем разе. Отвади его к чертовой матери подальше.
— Рафаэль, поди-ка прочь, займись чем-нибудь полезным. Почеши Джиму хвост и яйца, а мы с Виолой пошушукаемся по женской части, о задержке месячных…
— Фу, ты, нашли тему для разговора, — отозвался он и отошел подальше от соседки.
— Тамила, ты уверена в качестве яда? Может тебе всучили пустышку, обычный мел? — прошептала Баляс.
— Его же невозможно проверить, — также тихо ответила Швец. — Никто не станет рисковать жизнью. Разве что на собаке, на Джиме, но его недуг вызовет у художника тревогу и подозрения.
— Может тот хер, продавец отравы, интересовался, для чего тебе яд понадобился?
— Да, но я его сразу обрезала, сказала, что против мухи цэ-цэ.
— Находчивая, в карман за словом не полезла, — одобрила Виола. — Хотя муха цэ-цэ в наших краях не водится.
— Ты меня плохо знаешь, я и на большее способна.
— Вот, что подруга, не зазнавайся. Нам некогда ждать, пока Рафаэль от старости и болезни преставится. Для надежности добавляй к яду мышьяк, — посоветовал риелтор и просветила. — Таким способом в Х1Х веке на острове Святой Елены был сведен в гроб могущественный Наполеон Бонапарт.
Последнее слово Баляс произнесла громко, оно дошло до слуха художника.
— О каком Наполеоне речь? Может о Бонапарте, императоре и полководце? — поинтересовался он.
— Сдался нам покойник, пусть даже император и полководец. Мы говорили о торте «Наполеон», — возвысила голос Тамила. — Виола Леопольдовна спросила о рецепте приготовления. Есть разные торты, например, «Черный принц», «Киевский». А для тебя больше подойдет «Трухлявый пень».
— Сама ты сухая вобла, — не остался Суховей в долгу.
— Виола, подруга дорогая, без твоей помощи не обойтись, — слезно и громко, чтобы услышал художник, произнесла она в микрофон. — Рафаэль грубит, дерзит, словно с цепи сорвался. Вздумалось ему ходить по разным агентствам недвижимости и бередить себе душу. Там ему, ну сама понимаешь, клятые конкуренты, лапшу, а может, и вермишель, на уши навесили, наплели, что продажа квартиры — пара пустяков. Вот он и распетушился, распустил слюни...
— Пусть хер моржовый, дурака не валяет, не наводит справки и по разным агентствам не лазит,— рассердилась Баляс.— Не подрывает деловую репутацию «Очага» и моей персоны, иначе я пошлю его к чертовой матери, выставлю счет, что до окончания своих дней не рассчитается. Спроси, есть ли у него лишние пятьсот долларов на оплату штрафа?
— Рафаэль, у тебя есть лишние пятьсот баксов? — передала она вопрос риэлтора.
— Откуда? — удивился он, поняв, что речь о штрафе в случае отказа от услуг.
— Тогда не шляйся по агентствам недвижимости и редакциям рекламных газет. Не обсирай Виолу и ее контору. Иначе она обратиться с иском в суд о подрыве деловой репутации и возмещение материального и морального ущерба. В печати, на телевидении ославят, как злостного клеветника. Тебе это надо?
— Не надо и так на вас потратился
— Тогда не дергайся, сиди и жди, — велела соседка, продолжив разговор по телефону.
—На какое время рандеву, чтобы я заранее не наедалась? — спросила Виола.
— Не будем откладывать в долгий ящик, ситуация не терпит,— ответила Швец. — Соберемся сегодня у меня. Рафаэль угощает. У нас на редкость щедрый спонсор. Подваливай к шести часам вечера. Раньше начнем, позже закончим. Или может в пять? Ты все равно сидишь без дела, бьешь баклуши…
— Почему в рабочее время? — удивился художник.
— У Виолы отгулы за успехи в труде, — нашлась с ответом соседка.
— Годится в шесть, — согласилась риелтор. — Ты подружка, подсуетись, напряги, потруси Рафаэля, чтобы застолье было по высшему разряду, иначе моей ноги там больше не будет. В печенках уже сидит этот капризный дед. До встречи.
— Слышал, Виола о тебе проявляет заботу, готова бросить неотложные дела, солидных клиентов и приехать. Это решающая встреча, так что не будь жмотом, прояви славянскую щедрость своей души. Твое гостеприимство и радушие, особенно стихи о Джиме, при первом знакомстве Виоле очень понравились. Она постоянно вспоминает...
— Еще бы не понравилось! Вся месячная пенсия на пропой и закусь ушла, — с досадой произнес Суховей, осознавая, что на сей раз, придется заложить в ломбард несколько изделий антиквариата, дабы получить деньги на очередное застолье.
— Я тебе подробно, как и прошлый раз, распишу, что купить, чтобы какую-нибудь фигню, маргарин вместо сливочного масла, заплесневелый сыр, ливерную колбасу или ржавую кильку вместо шпротов не всучили. Ты же такой наивный и доверчивый, что только ленивый не стремится обмануть. Гляди в оба, щас столько вокруг мошенников, хоть пруд пруди.— деловито наставляла Тамила Львовна. — Обязательно не забудь купить гречишный и липовый мед. Виола очень просила.
— Сколько ей надо меда?
— По килограмму бери, не ошибешься, она женщина габаритная, желудок раза в три больше, чем у меня. К тому же мед не портиться и всегда сгодится.
— Задница у нее не слипнется?
— Не слипнется, она у нее большая, — усмехнулась соседка.
— Подозреваю, что не столько Виоле, сколько тебе захотелось медку на халяву отведать.
— Рафаэль, ты шо, сдурел? — изобразила она на лице удивление. — У меня на мед с детства аллергия.
— С каких это пор?
— С детства, когда на горшок ходила. Был случай, что матушка, царство ей небесное, перекормила.
— Мг, я на масленицу был на ярмарке и видел, как ты блины с медом и черной икрой за обе щеки уминала, — разоблачил художник.
— Ты обознался. Если когда и пригубила, то чтобы не выглядеть белой вороной. Здоровьем рисковала, а тебе, скупердяю, завидно стало.
— Не завидно, а обидно, что лжешь в глаза. Поэтому насчет аллергии помалкивай.
— Оно тебе надо? Слушать противно. Везде свой горбатый шнобель суешь, — упрекнула Швец. — Хочешь красиво жить, умей вертеться. Лучше бы завел у себя на даче пасеку. Тогда не пришлось бы покупать мед у спекулянтов неизвестно какого качества?
— Может мне и корову завести, чтобы вас на халяву кормить и поить парным молоком, сметаной, сливками, маслом, творогом…
— Хорошая идея. Только ведь за Буренкой надо ухаживать, кормить и доить, а у тебя руки-крюки. Заморишь холодом и сдохнет скотина. А пасека в самый раз, пчел пасти не надо, сами нектар добывают и в улей таскают.
— Коль слишком умная, то и займись пчелами. Раздавай мед налево и направо. Намекни Виоле, что чем больше человек поглощает пищи, тем больше в его организме откладывается вредных шлаков, токсинов и жиров.
— Упаси Господь, тебе при ней об этом ляпнуть. Она тебя своими ручищами сотрет в порошок. Не скупись, крутую мы заварим кашу. Поэтому нельзя перед Виолой Леопольдовной ударить в грязь лицом. Для начала купи шампанское «Новый Свет», «Французский бульвар» и три марки коньяка «Жан-Жак», «Карадаг» и «Демерджи», займемся дегустацией. Не забудь купить чернослив, курагу, финики, хурму, инжир, миндаль и фундук. Виола их обожает. А себе купили дешевую водку. Тебе ведь, вшивому интеллигенту, без разницы, что пить, лишь бы по шарам било.
— Раскатала ты, Тамила, губу, — возразил художник. — Я не депутат и не министр, чтобы иметь дармовые деньги и сорить ими. От пенсии до пенсии при скромном питании едва хватает. С вами я превращусь в алкоголика.
— Рафаэль, не будь скупердяем. Что ты над каждой копейкой трясешься? Все равно в могилу ничего не заберешь, у гроба карманов нет
— Это к тебе как раз и относится, — ответил он. — Мне уже не над чем трястись. Последние сбережения пойдут на банкет
—Это в твоих интересах. Ладно, не хнычь, старый хрыч. Я пришла к выводу, когда пьешь разные напитки, то невозможно стать алкоголиком.
— Наоборот, есть шанс быстрее спиться, — сказал Суховей
— Не прибедняйся, поди, на черный день припас «зелень», развяжи свой чулок, ведь скоро сказочно разбогатеешь. Мы, женщины из высшего общества, натуры утонченные и ранимые. Побольше разных деликатесов и обязательно «жабичи лапки». Не забудь купить горчицу по-французски и морскую капусту. Что за один раз не съедим, я в свой холодильник «Nord» спрячу, в твоем «Кристалле» морозильная камера маленькая. Пригодится, поди, не первая и не последняя встреча. Потом на широкую ногу отметим удачную продажу квартиры. Сами с Виолой выставимся, все расходы тебе компенсируем. Поэтому не жмись и не скупись... Много ли человеку для полного счастья надо.
— Свежо предание, да верится с трудом, — процитировал он классика русской литературы. — У женщины язык без костей, что помело.
— Какой ты, однако, Рафаэль, неисправимый пессимист, нет в тебе огня и блеска,— упрекнула Швец и добавила. — Поэтому с тобой ни одна баба не ужилась, мыкаешься бобылем, как перекати-поле.
— Искусство, творчество требуют жертв. Художник должен быть свободен от семейных уз и плотских соблазнов, чтобы никто не отравлял настроение и не лишал вдохновения, — свернул он тему, не испытывая желания вести полемику и поспешно направился к двери своей квартиры.
— Я пришла к выводу, что чем человек старее, тем дурнее, — продолжила Тамила. — Что ты скалишь зубы, как китайский болванчик, башкой киваешь? Это тебя касается.
— Разве? — усмехнулся художник. — Перефразировав Пушкина, скажу глупости, как и любви все возрасты покорны, И ты не исключение.
— Ладно, не будем выяснять отношения. Я тебе напишу список продуктов, напитков и фруктов, — сказала она. — Эх, Рафаэль, гулять, так с музыкой, один раз на свете живем. Тряхни стариной, ты же интеллигент, творческая незаурядная личность, почти аристократ! — с энтузиазмом наставляла соседка.— Виола очень симпатизирует клиентам, состоятельным, уверенным в себе, оптимистам. У тебя красивые салфетки есть?
— Вот, вместо салфеток, — художник подал початый рулончик туалетной бумаги.
— Ты, что сдурел? — Швец выразительно покрутила пальцем у виска. — Виола — изысканная госпожа, за стол не сядет при виде такой подмены. Придется мне своими белоснежными с узорами салфетками пожертвовать. Но ты мне потом купишь новую упаковку.
— Куплю, куплю, а то жаба тебя задавит, — пообещал Суховей.
— Ладно, поторопись, куй железо, пока горячо.
На рынок за харчами
Суховей наведался в ломбард и сдал две античные терракотовые статуэтки, старинный бронзовый канделябр, керамическую амфору и чашу. Надеялся, что когда свалятся большие деньги, все эти вещи сможет возвратить в свою коллекцию. Эксперт и оценщик плешивый еврей, он же и казначей владелец ломбарда дрожащими пальцами отсчитал ему купюры, с которыми художник возвратился домой. Швец, еще пять лет назад подвизавшаяся в качестве челнока, возить ширпотреб из Польши, Турции, вооружила соседа двумя спортивными сумками и тележкой-кравчучкой, списком с длинным перечнем товаров.
— Тамила, одному не совладать, пошли, поможешь, — предложил он.
— Ничего, выдюжишь, своя ноша плеч не давит. А нет, так запряги в тележку своего телка Джима. Не хрен на него харчи задарма переводить. На Севере и в Сибири собаки в упряжках, как негры пашут, а твой Джим, словно барин, только жрет и срет. Никакого проку и прибыли.
— Ты, что сдурела. Это же ни конь, ни мул или ишак, для перевоза грузов, — возразил Суховей. — Не всякое благо можно измерить деньгами, прибылью. Его преданность для меня дороже любых купюр.
— Тогда, старый дурень, подставляй свой горб и не жалуйся на судьбу. Коль так себя повел, что не ты псом командуешь, а он тебе на голову сел, то терпи эту обузу,— напутствовала соседка.
— Лучше добрый пес на шее, чем злая и коварная баба, — с обидой парировал художник и подумал: «Если бы не эта проблема с продажей квартиры, то послал бы я тебя вместе с Виолой к чертовой матери».
Спустя час, словно взмыленный конь, притащил он с рынка товары.
— Молодец, Рафаэль, я зря на тебя хулу возводила. Ты мужик что надо, сокол, нет, орел!— с сияющими глазами, при виде обилия продуктов, похвалила его Тамила.— Гляжу, ты шибко упарился. Пойди, отдохни у себя, приляг на два-три часа, а я тем временем без тебя управлюсь. Накрою на стол, тогда и позову. Нечего под ногами путаться, здесь теперь дела по женской части. Мы не должны перед Виолой ударить в грязь лицом. От этого будет зависеть положительный исход дела. Цветы, орхидеи купил, чтобы как в прошлый раз не произошло конфуза?
— Купил, в сумке завернутые.
— Сосед, ты меня поражаешь своей наивностью и старческим маразмом. Какой дурак цветы в сумке носит? Они же хрупкие, сломаются и потеряют свежесть.
— У меня. Тамила, не три руки, — огрызнулся старик. — Скорее бы все уже закончилось. Набрыдло....
— Рафаэль, почему бы тебе заодно, чтобы не возникла очередная проблема, не избавиться и от дачи? Тебе на закате жизни, как тому бравому солдату, лишнего имущества не надо, — неожиданно предложила Швец. — Если вдруг протянешь ноги, а наследников у тебя нет, то крохоборы из жэка растянут имущество по своим норам.
Ей хорошо было известно, что Суховею, еще в бытность СССР, как члену Союза художников, за заслуги в пропаганде идей марксизма-ленинизма посредством наглядной агитации выделили шесть соток земли в двух километрах от города. Шабашники на участке построили типовой 2х3 метра садовый домик, вырыли колодец, чтобы не платить за водопровод. Так сделали многие расчетливые дачники.
Художник установил стол с парой стульев, топчан, печку-буржуйку, рукомойник. Почти все лето до поздней осени обитал на природе, потребляя зелень, овощи, фрукты и ягоды…
— Слушай. Рафаэль, подари мне дачу.
— С какого перепуга? — опешил художник.
— На очень выгодных условиях, которые тебе, кроме меня, щедрой и бескорыстной, никто не предложит.
— Какие же это условия?
—До самой смерти, гробовой доски буду тебя поить и кормить, — ласково промолвила она, заискивающе глядя в глаза, будто гипнотизируя. — Посуди сам, зачем тебе на старости лет такая обуза?
— Эта обуза меня не только кормит, но и вдохновляет на творчество.
— Ты же не вечный, даже железный дровосек и тот ржавеет. Если вдруг станешь совсем плохим, то буду к постели утку приносить, с мочой и говном уносить. Хотя ты знаешь, как я брезгливая, но для тебя на все готова. Ни в чем не будешь испытывать нужды.
—Эх, свежо предание, да верится с трудом, — художник процитировал литературного классика. — Знаю я твою натуру. Как только подарю дачу, то позаботишься о том, чтобы укоротить мне срок, накормишь грибочками или какой другой отравой.
— Рафаэдь, побойся Бога. Что ты такое говоришь, я под самой страшной пыткой, никогда не возьму на душу грех, — Швец неуклюже перекрестилась.
—Много таких случаев, когда за щедрость душегубы и головорезы платят черной неблагодарностью.
—Тогда отдай в бессрочную аренду?
Суховей призадумался и не устоял перед ее напором.
— Могу сдать в аренду на год, но не более двух соток.
— Ни в какие ворота не лезет! — возмутилась она. — Как же я развернусь на таком малюсеньком клочке? Ни картошки, ни огурцов с помидорами вдоволь не вырастить. Или все или ничего — таков мой принцип!
— Как знаешь, баба с воза, кобыле легче. Ты, как та ненасытная старуха, что осталась у разбитого корыта.
— Я те покажу старуху! — надвинулась на него Тамила. — Сейчас же забери свои слова назад.
— Забираю, забираю. Ты только не обижайся. Дело в том, что после продажи квартиры я решил завести козу. Сказывают, что ее молоко очень целебное, долго не скисает и продлевает жизнь.
— Никак до ста лет хочешь прожить? — усмехнулась Тамила.
— Почему бы и нет. Мать королевы Елизаветы второй прожила сто три года, а чем я хуже?
— Козу можно держать и на лоджии.
—Ты шо, сдурела? Ни за что! — возразил он. — От козы такой дух, такие «ароматы», что ты первой начнешь строчить жалобы в жэк и другие инстанции. Я уже договорился с соседом по даче Терентием Мацюрой, который содержит трех коз с козлятками и козла Дундука, что осенью продаст мне козочку Фею.
— Рафаэль, ты точно спятил. Если кошка с собакой не могут ужиться, то козой тем более.
— Уживутся, в истории уже были такие случаи. Дача, сад, огород меня кормят. Без них я, действительно, раньше срока протяну ноги. Картофель, огурчики, помидорчики, петрушка, сельдерей, укроп, базилик, кинза, лук, чеснок, малина, калина.. Сама знаешь, что на рынке цены кусаются. Не будь дачи, я бы на свою вшивую пенсию давно бы околел. Она для меня, как палочка-выручалочка.
— Продавал бы на базаре то, что вырастил и всегда был бы при деньгах, — ввернула она реплику.
— Никогда спекулянтом не был и не буду, — изрек Суховей. — Выращиваю овощи, фрукты и ягоды только для личных потребностей. Сам вырастил, сам и съел.
— Рафаэль, ты неисправимый эгоист и патологический обжора, — укорила его соседка.
— Кто бы говорил.
— Что же в таком случае делать тем, у кого нет даже маленького клочка землицы? — с печалью, состраданием в голосе спросила Швец.
— Для них пусть фермеры и спекулянты-перекупщики химичат. Пока тот же овощ, фрукт или ягода через десятки рук пройдет, к ним столько всякой заразы прилипнет, что волосы дыбом встанут. А со своего огорода и сада — милое дело, никаких опасностей.
— Значит ты неисправимый эгоист. Думаешь лишь о своем брюхе, ненасытной утробе, — сделала она вывод. — Между прочим, в Святом писании сказано «возлюби ближнего своего, как самого себя»
Художник смутился и в оправдание признался:
— Я делюсь плодами с соседом участка, что по левую сторону, чистокровным украинцем, наследником запорожских казаков Терентием Карповичем Мацюрой. Хотя до Тараса Бульбы ему далеко, ни ростом, ни осанкой и усами не вышел, но измором может любого довести до белого каления. Он прежде работал в архиве, а теперь на пенсии. Очень дотошный, въедливый, словно серная кислота. Во все старается вникнуть, как тот буквоед или короед. Присматриваем за моей дачей, чтобы бомжи и подростки не разнесли урожай.
— А с правой стороны, кто сосед? — поинтересовалась Тамила.
—Мирра Серафимовна, бывшая начальница торговой базы. Высокомерная и надменная. У меня с ней нет ничего общего. Удивляюсь, зачем торгашам в советский период выделяли земельные участки, когда у них харчей, деликатесов было навалом. Искусственно торговая мафия создавала дефицит, чтобы вымогать взятки. Нынче товарами на любой вкус забиты магазины, только народ шибко обнищал. Ходит в супермаркеты, как в музеи, глазеет на товары, как на экспонаты.
— Не осуждай и не будешь судимым, — подала голос Швец с защиту коллеги по торговой сфере и предупредила. — Смотри при Виоле не проговорись, что у тебя еще и дача есть. Она— баба завистливая, станет тянуть волынку со сделкой.
— И без того уже тянет кота за хвост или яйца.
— Все равно молчи, словно воды в рот набрал. Меньше будет знать, спокойнее будет спать. У нее тоже дачи нет, начнет склонять к продаже. Очень настырная и наглая персона.
— Она же твоя подруга? — усовестил Суховей.
— Ну и что, идеальных людей нет. У Виолы тоже язык без костей и свой корыстный интерес. Ты шибко на нее не пялься, не домогайся. У Виолы мужиков в постели побывало, что огурцов в бочке, не чета тебе, сухопарому и убогому. Среди них и матерый уголовник. Из-за одного из ухажеров она чуть в тюрягу не загремела. Во время соития сломала ему тазобедренную кость. Ей очень нравится поза активной наездницы. Но обошлось без скандала, юристы происшествие квалифицировали, как бытовую травму. Но тот был рослый мужик-производитель, а тебя, если окажешься в ее постели, раздавит, как блоху.
— Не волнуйся, это исключено, она не в моем вкусе. Гляжу, вы оба на мою дачу губы раскатали. Даже и не мечтайте, только через мой труп. Участок мне дорогой ценой достался, — и ударился в воспоминания. — В середине 80-х годов я столько настрадался, когда сотрудники КГБ, названной среди бичей, конторой глубокого бурения, обвинив меня в антисоветчине, чуть не отобрали дачу. Но вскоре к власти пришел Горбачев с демократией, перестройкой, гласностью и чекисты от меня отстали. Тема борьбы с диссидентами потеряла актуальность.
Следом за академиком Андреем Сахаровым, возвращенным в Москву из ссылки, они из изгоев превратились в героев. А их гонители и хулители быстро и с комфортом адаптировались к новым конкретно-историческим условиям жизни. Бывшие партийные функционеры, ярые атеисты стали завсегдатаями храмов, церквей, часовен, жертвуют, замаливая старые и новые грехи. А некоторые из хватких идеологов, купив золотые и серебряные цепи, сменили импортные костюмы на рясы и проповедуют православие, католицизм, буддизм и другие религиозные культы.
Швец вполуха внимала нудным воспоминаниям соседа. У нее не было дачи и поэтому она ему давно завидовала. В тайне помышляла, что когда он станет совсем немощным, то уступит ей земельный участок за чисто символическую плату, а может и без таковой. «Цены на землю, как и на золото, в пригороде постоянно растут, — размышляла она. — Это самое надежное вложение капитала. В накладе никогда не останусь. Рафаэль крепок, еще не меньше десяти лет протянет. Долго ждать придется».
—А все-таки хреновый из тебя садовник и огородник, — неожиданно заявила она.
— Это почему же?
—Отложи мольберт и кисти, почитай Декамерона. Вот там был садовник, так садовник, успевал не только цветы поливать, но и всех монашек вместе с игуменьей перетрахал.
— Они сами к нему лезли, плоть свою порочную ублажали. Слава Богу, обхожусь без монашек, тружусь на участке с удовольствием.
— Я тоже не белоручка, знаю толк в делах крестьянских. У меня бы на огороде медведка, колорадский жук, тля, повилика, пырей и осот никогда бы не выжили, — с лихорадочным блеском в глазах заявила Тамила. — Я бы их потравила и выкорчевала. Наверное, запустил сад и огород?
— Не запустил. Два-три раза в неделю наведываюсь, иначе бомжи и подростки все разнесут. Работаю на грядках до седьмого пота, — возразил художник. — Вот решу проблему с продажей квартиры и переберусь вместе с Джимом на дачу. Подальше от суеты и пыли городской. Свежий воздух, пение птиц, экологически чистые продукты питания, прямо с грядки или дерева. Иной раз бродишь по супермаркету, как по музею. Импортных товаров обилие, глаза разбегаются, а купить не за что.
К тому же могут всучить дерьмо. В советское время в магазинах было не больше десятка сортов колбасы, сыра или масла и все продукты натуральные, а нынче сотни названий той же колбасы, сыров и большинство из сои, крахмала, пальмового масла, красителей, консервантов и прочей химии. Всяких напитков тоже завались, и ни один из них не сравнится с водкой «Старка», «Зубровка», которую обожал «дорогой Леонид Ильич», а также «Адмиралтейской», «Посольской». Нынче водку из одной бадьи разливает в бутылки с разными этикетками.
Я уже не говорю о знаменитых винах и коньяках «Массандры», «Магарача», «Нового Света». До сих помню вкус и аромат «Черного доктора», «Белого портвейна у Красных камней», «Бахчисарайского фонтана» и других. А сейчас рынок завален винами-суррогатами из порошка. Туристы, курортники верят красивым наклейкам, покупают и травятся.
— Рафаэль, хватит стонать и слезы лить, хватит плакать о прошлом, — остановила его соседка. — Радуйся тому, что есть. Много ты того «Черного доктора» пил? Его же не было в свободной продаже. Отправляли на экспорт, да для застолий партийных вождей и чиновников.
— Мало изготовляли, натуральное, а не фальсификат, — ответил он.
— Эх, была бы у меня дача, я бы развернулась, занялась бы бизнесом, — размечталась соседка. — Всю землю засадила бы малиной, клубникой, чесноком и горьким перцем «огонек» и продавала бы ягоды стаканчиками, а чеснок и перец поштучно. На ЮБК, в Ялте, Алуште, Феодосии и Судаке, в других приморских местах они на вес золота. Жила бы в достатке и роскоши.
— Ты и так не бедствуешь, — заметил он.
—Хочется больше, ведь потребности без предела, — усмехнулась она. — Красиво жить не запретишь. Рафаэль, соверши в жизни хоть один рыцарский поступок — подари мне дачу. Конечно, не бесплатно, а за чисто символическую цену.
— С какого бодуна? — опешил он.
— Ты ведь неисправимый эгоист, только о своем прокорме и заботишься, а я бы завалила рынок свежими овощами, фруктами и ягодами.
— Без тебя хватает торгашей-спекулянтов, — ответил художник. — А в саду и на грядках надо работать до седьмого пота, а ты в своей жизни тяжелее стакана и вилки с ложкой ничего не поднимала.
«У тебя в голове лишь мысли о деньгах и наживе, — подумал он. — Неисправимая торгашка, спекулянтка».
— Рафаэль тебе следует определиться: или ты дачник, или художник? Работаешь лопатой и тяпкой или карандашом и кистью? А то ни то, ни се?
— Одно другому не помеха. Сочетание умственного, творческого и физического труда полезно для организма. На огороде и в саду, где поют птицы, я вдохновляюсь на творчество.
—Вдохновляешься, да что-то никто твою мазню не покупает.
— Я свои картины никому не продаю. Перед смертью всю коллекцию завещаю музею.
— Эх, славы тебе захотелось, тщеславие не дает покоя. Впрочем, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. А у Никиты дача была? — затеплилась у нее надежда.
— К счастью, нет, иначе бы на обузу стало больше.
— Жаль, очень жаль. Ладно, иди, не ворчи, старый мерин, а то попадешь под горячую руку, скалкой огрею, — пригрозила Швец. — Давай напрокат свое столовое серебро, фарфор, фаянс и хрусталь.
—Тамила, так у тебя своя посуда есть?
—Ради чего и кого я должна рисковать своими ценными сервизами и хрусталем? Вдруг ты наберешься до поросячьего визга и побьешь сервиз, дорогую посуду. Она мне за большие деньги досталась.
Суховей не стал спорить, оставил сумки и отправился в свои “апартаменты”. Принес серебряные приборы, хрустальные фужеры и рюмки.
— Ступай, отдохни, не путайся под ногами, — велела она и художник ретировался на свою жилплощадь.
«Свалить бы это паскудное дело», — с этой мыслью Евдоким Саввич прилег на диван и вскоре его сморил сон.
Вещий ли сон?
…Электричка мчалась по равнине, пересеченной серебряными струнами рельсов, убегающих за горизонт. Блистало солнце, потоками лучей проникая через широкие окна в вагон. Евдоким Саввич сидел в полупустом вагоне, безмятежно взирая на проплывающие вдоль железнодорожного полотна сосновые и березовые рощи, мелколесье, кустарники, станции и полустанки.
Вдруг издалека наползла тень, словно неожиданно свинцово-черная туча закрыла солнце и оно померкло, как во время затмения. Впереди смутно зиял черный створ туннеля в отвесной скале. «Но здесь не должно быть никаких туннелей, ведь ландшафт равнины без возвышенностей, а тем более гор», — подумал Суховей, вглядываясь в окно, и в следующий миг увидел надвигающийся черный створ. С ужасом заметил, что параметры входа в туннель слишком узки для локомотива и, набравший курьерскую скорость состав уже невозможно остановить. Почти физически ощутил страшный удар — локомотив врезался в горную гранитную породу. По инерции, проникнув вместе с цепью искореженных и смятых вагонов в глубь туннеля в черное узкое пространство. Подобно эху докатился страшный грохот. Суховей ощутил, как камнепадом обрушился свод, погребая поезд и пассажиров. Все сгинуло.
Потом сквозь мрак пробился луч света. Художник с затеплившейся надеждой осознал, что еще продолжает жить и даже не ощущает боли. Какая-то необычная легкость, невесомость, словно он превратился в бестелесное существо. “Может я уже на том свете, в раю или аду?»— промелькнула тревожная мысль. Он увидел, как над его изголовьем склонились какие-то странные существа со свирепыми рылами и клыками, норовя откусить то нос, то ухо. Он отчаянно вертел головой, защищался руками, ощущая тупые удары их копыт на своем вдруг возродившемся теле....
Зуммер звонка оборвал вещий сон. Суховей почувствовал озноб, увидел Джима, послушно лежавшего у двери и взиравшего на хозяина умными главами.
— Ничего, Джим, выдюжим,— произнес хозяин и потянулся рукою к аппарату на тумбочке у дивана. Поднес трубку к уху.
— Что ты, Рафаэль, оглох? Наверное, спишь, как сивый мерин? — услышал он хриплый женский голос.— Мы с Виолой в сборе, лишь тебя ждем, словно принца датского. Живо приходи, ты не красна девица, чтобы перед зеркалом чепуриться. Чай не на смотрины собрался. Виола тебя прошлый раз успела разглядеть с ног до головы, поэтому твой имидж ей понятен.
Входная дверь в квартиру Тамилы не была заперта. В гостиной царил полумрак. На стене мерцали два светильника, имитирующие церковные свечи. Их красноватые блики таинственно переливались на хрустальных подвесках бронзовой люстры.
— Что вы сидите в потемках, словно подпольщики? — удивился Суховей. — Похоже на тайную вечерю.
— Типун тебе на язык за такое сравнение, — отозвалась Тамила, сверкнув зрачками.
— Это романтический ужин при свечах.
— Неудобно в потемках ковыряться в тарелках.
— Мимо рта не пронесешь. У меня нет личной электростанции, чтобы палить киловатты.
— А. как же любовь к блеску и шику за чужой счет? — напомнил художник.
— Рафаэль, не будь занудой, не перекручивай слова. Или забыл, что устами женщины глаголит истина?