Отрывочно – от Савельева, от наблюдателей – Наташа узнает о том, как приближалась война к Красной Поляне. Поугрюмел, по-особому притих в эти дни поселок. Враг был в тридцати километрах. Не раз из-за горы Перевальной вываливался фашистский самолет и наугад, словно торопясь, сбрасывал на Поляну бомбы. Пострадало несколько здании.
Фашистские армии заняли Псебай, Даховскую и Хамышки, прижали отступающих советских бойцов к безлюдным и бездорожным горам. Лишенные подвоза и пополнений, войска были вынуждены уходить горными тропами на южный склон. К Красной Поляне спускались разрозненные группы солдат, измученные долгими переходами, и спешили в Адлер и Сочи на формирование.
Уходили на юг от приближающегося нашествия и жители предгорных станиц – Тульской, Даховской, Каменномостской. Через суровые перевалы устремлялись они к морю, одни – к Дагомысу и Сочи, другие по главному маршруту заповедника к заветной Красной Поляне.
Кони были мобилизованы на нужды армии. Массы людей шли пешком, навьюченные всем, что могли унести с собою. Матери вели и несли малолетних детей. Шли не только с рюкзаками, но и с авоськами и сверточками в руках...
В помощь обороняющимся войскам были брошены наблюдатели заповедника – ведь они знали все тропы, все подступы, могли обеспечить даже многолетнее существование партизанских отрядов на случай, если бы неприятель и совсем окружил заповедные горы.
С Белореченского перевала спустилась на север рота советских солдат под началом лейтенанта Ф. А. Шипа. У них был приказ любой ценой удержать Гузерипль.
По краю Гузерипльской поляны над обрывами Белой соорудили дзоты и 18 августа 1942 года приняли неравный бой. Во много раз превосходивший роту отряд немецких фашистов был разгромлен и отброшен вниз по Белой за Хамышки. Гузерипль устоял, почти единственный на северном склоне Западного Кавказа! Неподалеку от гузерипльского дольмена видна теперь братская могила трех бойцов роты Шипа, удержавшей этот ключ к Белореченскому перевалу.
|
|
Не взяв Гузерипля, враг устремился вверх по Малой Лабе. Часть его войск прорвалась через Алоус, там, где так скорбно и гневно ревели олени, и вышла по лавинной долине Уруштена ко вновь сожженному Холодному лагерю. Другая часть пробивалась по Лабенку к перевалу Аишха.
Враг в тридцати километрах от Красной Поляны! Сбудется ли прогноз Торнау, и не только отважные люди, но и сама природа помешает врагу пройти к Поляне по узкой ступеньке Бзерпинского карниза? Но люди оказались сильнее природы. Миномет с горы Перевальной остановил фашистов задолго до Бзерпи: он не дал неприятелю сунуться ни в одну из перевальных долин – ни в Псеашхинскую, ни в Озерную долину Дзитаку. У Холодного захлебнулось. выдохлось фашистское наступление на Поляну.
Разве не новым содержанием наполнится теперь восхождение на вершины горы Перевальной? И прежде прекрасная, она по-новому зовет теперь туристов на свое северное плечо – на огневую позицию миномета, преградившего захватчикам дорогу к Красной Поляне.
Наши тропы, такие мирные и привычные, стали в эти дни единственными путями на передовую. По ним, сколько можно вьюками, а дальше пешком на себе, подносили солдаты боеприпасы, оружие и продукты... И было это не в бархатный туристский сезон, а в морозы, в заносы, под страшной угрозой и бомбежек, и снежных лавин...
|
|
Какими мелкими, незначительными становятся, если сравнишь, все наши хождения по этим же хребтам! Какими ничтожно благополучными все приключения,– даже смешно, что ходили, чего-то опасаясь, а иногда и себя чувствовали чуть ли не героями... Теперь здесь побывали подлинные герои, и стыдно, что мы о них ничего не знаем.
Еще найдутся военные историки и краеведы, которые шаг за шагом проследят пути врага в глубь гор заповедника и отметят рубежи героической обороны, которую держали здесь простые русские люди, в большинстве своем не знавшие этих гор, люди, которые, казалось, могли бы пасть духом от одних только физических трудностей и лишений – среди снегов и скал, круч и пропастей, лиан и кустарников.
НОВОСТИ С КАВКАЗА
Шли годы. Так складывалась жизнь, что мы долго не могли вырваться в Красную Поляну. Мое заочное страноведение становилось очным: очередные поездки заносили меня и в Германию, и на Сахалин с Курилами, и на Тянь-Шань, и на Карпаты, и в Армению... Но и в этих поездках я на многое смотрел вооруженными по-краснополянски глазами и всюду чувствовал себя как дома. Просто отыскивались тропы, сами загорались костры...
Еще несколько лет меня не пускало в Поляну большое дело – создание Музея землеведения в башне тогда еще только строившегося нового здания Московского университета. Сама служба обязывала уметь мечтать, как когда-то мечты же помогали проектировать для Гипрокура благоустройство Кардывача и Рицы.
Ведь и туркабинет Краснополянской турбазы был по сути маленьким, но разносторонним краеведческим музеем. Он раскрывал тайны природы небольшого района – теперь же показа требовала природа всей страны и Земли.
|
|
Современным натуралистам нужна полнота учета причинных связей в природе. Не об этом ли писал Докучаев как о высшей прелести комплексного естествознания? Все это и обнимало слово «землеведение», которое я впервые услыхал на Рице пятнадцать лет назад – это было название журнала со статьей Морозовой... Но путь землеведа на башню университета не случайно начинался от Собиновской башни, с краеведческого познания малого района, а краеведу, чтобы вырасти в землеведа, надо было еще пройти и «стадию» страноведа...
Душою я все эти годы был с Поляной и, даже сидя в Москве, продолжал давать консультации и кроки многим туристам. Люди по-прежнему шли с нашей помощью и на Ацетукские озера, и на пик Бзерпи, и на Синеокое. А мы с Наташей в свою очередь собирали «дань» со всех приезжающих с юга – жадно слушали их рассказы, рассматривали фотографии, выпытывали новости. Мы уже знали, что осуществилась давняя наша мечта об обуздании Мзымты, знали, что в 1946 году была начата строительством, а 30 июня 1949 года пущена в ход первая Краснополянская гидроэлектростанция. Током, полученным от Мзымты, теперь питается все побережье от Туапсе до границы Абхазии. Один из приехавших показывает нам фотографию озера с лодкой и говорит, что это... Краснополянской озеро! Как, где? Оказывается, искусственное водохранилище.
Много нового слышали мы и о Рице. На ней ужо выросли гостиница с рестораном и пристань, организовано движение глиссеров, выстроена шашлычная и дома отдыха.
Ревниво рассматриваю фотоснимки, как бы проверяя, какая часть наметок осуществилась. Над Рицей построено тупиковое шоссе в Сосновую рощу, и в конце этого шоссе сооружена кругозорная беседка – это один из намеченных тогда бельведеров! Автобусы подходят долиной Лашипсе к «живой воде» – боржому Аватхары. Источник благоустроили, над ним соорудили беседку, а рядом небольшой дом отдыха, первенец будущего курорта. Но шоссе окончилось тупиком у устья Мзимны – к Ацетукскому перевалу его еще не подвели...
Нелегко даже мысленно привыкнуть к таким изменениям родных мест. Путь на Кардывач со стороны Поляны занимал два-три дня. Теперь с Аватхары можно сходить на Кардывач за день туда и обратно. В однодневную прогулку от конца автомобильной дороги превратился поход к еще недавно таким далеким Ацетукским озерам! И это лишь первое, что мне приходит в голову при заочном знакомстве с новостями.
К сожалению, не все новости радуют. Есть среди них такие, что удручают, тревожат, вызывают протест.
В 1951 году мы узнаем о крупных переменах в заповедных делах – о значительном сокращении числа и площади заповедных территорий в стране и – самое горькое для нас – о сокращении в три с лишним раза территории Кавказского заповедника. Особенно резко урезан Южный отдел – как раз наша, краснополянская, часть заповедника. Ведь именно здесь наиболее далеко в горы проникает превосходное шоссе – готовая транспортная артерия для вывоза древесины.
Не верится, что вне заповедника оказались Чугуш и Ачишхо, Псеашхо и Аишха, Цахвоа и весь Кардывачский узел. Чугуш не заповеден? Чугуш с его сотнями, тысячами голов туров! Разве простят нам потомки, что мы не сберегли для них этих удивительных ландшафтов.
Что же произошло, как? Впрочем, понятно, как. Заповедание изымало из хозяйственного оборота немалые участки природы во имя науки и культуры, для будущих поколений и для обогащения природных ресурсов соседних территорий. Но скольким хозяйственникам эти принципы казались лишь пустыми громкими фразами! Лесопромышленники и животноводы, заботясь о росте добычи леса и поголовья скота, не удовлетворялись хлопотным изысканием внутренних резервов и давно заглядывались на соседние заповедные массивы. Потоком текли докладные записки руководителям с просьбами отторгнуть в пользу соседей то одну, то другую часть территории заповедника для вырубок и выпасов.
Тут были вполне честные в своем деле люди, которые, однако, и не подозревали, что в близорукости своей боролись по существу за антикультурное, а в более далекой перспективе и за антихозяйственное дело.
Виноваты и сами сотрудники заповедника – мало и плохо пропагандировали они значение охраны природы, недостаточно организовывали туризм, не выступали в печати...
Комитету по заповедникам и раньше не раз приходилось оспаривать попытки различных местных организаций отколоть себе часть заповедных земель. Но авторитет идеи охраны природы, идеи, заботившей еще Ленина в нелегкие дни 1920 года, помогал отбивать наскоки слишком ретивых соседей. И лишь в начале пятидесятых годов заповедные «боги» дрогнули. Получив на рассмотрение очередной проект сокращения заповедных границ, они не опротестовали его, а поставили на нем свои визы, выражающие согласие. Это и привело к сокращению не только некоторых малоценных заповедников, но и драгоценного Кавказского.
Что это было? Безразличие или малодушие? Ведь охрана природы – это фронт, и борцы этого фронта рискуют во всех его звеньях, начиная от простого наблюдателя и кончая председателем Комитета по заповедникам. Первому подчас грозит пуля браконьера, мстящего за разоблачение; смелость второго должна проявляться в непримиримой борьбе за незыблемость принципов защиты и обогащения природы, за то, чтобы «заповедание навечно» было не фразой, а правдой жизни.
Сотни людей с болью наблюдали, как прекращался заповедный режим на ценнейших в научном отношении территориях, успешно охранявшихся в течение десятилетий, как беспорядочно и нерасчетливо хлынули на них пастухи и охотники. Честные труженики, многие из них передовики-животноводы, о нелегком труде которых надо бы писать книги, оказались, сами того не ведая, истребителями заповедной природы. Есть ли пути к выправлению этой ошибки?
СПАСЕМ СОКРОВИЩЕ!
Не может быть, чтобы все было потеряно. Пусть с опозданием, но мы напишем, громко, драматически, чтобы обратить на это дело внимание решающих инстанций.
Напишем от имени старых краснополянцев, друзей заповедника. Соберем подписи. Нас услышат.
Вот наше письмо в Верховный Совет {* Для краткости мы приложим к письму выписку из давнишнего предложения Комиссии Совнаркома по вопросу о Кавказском заповеднике. В ней приведены убедительные определения целей, задач, научной и хозяйственной пользы заповедника, почти не утратившие своего значения и сейчас.}.
«Уважаемые товарищи! Обращаемся к Вам в надежде, что Вы своим авторитетом поможете предотвратить глубоко беспокоящее и возмущающее научную общественность дело – разрушение замечательного исследовательского и культурного учреждения – Кавказского государственного заповедника.
Созданный в осуществление ленинской идеи охраны природы в 1924 году на территории 3600 квадратных километров, Кавказский заповедник завоевал себе мировую известность как один из немногих на земном шаре участков богатейшей и подлинно девственной природы умеренного пояса. Напомним, что горцы-черкесы покинули эти места еще в 1864 году, а затем здесь же много лет существовал великокняжеский охотничий заказник.
Еще Постановление ВЦИК от 13 июля 1925 года признало Кавказский заповедник учреждением, имеющим мировое научное и культурное значение, представляющим общесоюзную хозяйственную и политическую ценность.
...За 30 лет в заповеднике проведена большая научная работа, сильно возросло поголовье диких животных, началось обогащение ими соседних охотничьих угодий, успешно развивается туризм. Заповедник служит школой, природной лабораторией тысячам студентов-практикантов и экскурсантов-школьников.
Жемчужина среди советских заповедников, гордость нашей природы и культуры, Кавказский заповедник имел все возможности превзойти по своему значению прославленный Иеллоустонский национальный парк США. К сожалению, вместо этого оказалось под угрозой самое существование заповедника.
В 1951 году под давлением местных организаций было допущено резкое (в 3,5 раза) сокращение площади Кавказского заповедника и отторжение от него почти трех четвертей территорий, любовно охранявшихся в течение почти 30 лет.
В итоге именно девственные леса и луга оказались особенно лакомыми для некоторых хозяйственников. Невзирая на огромность далеко не полно используемых лесных и луговых ресурсов на незаповедных территориях, местные лесозаготовительные и сельскохозяйственные организации принялись хищнически уничтожать пихтовые и буковые леса в районе Красной Поляны; открыты для выпаса луга многих глубинных исконно заповедных районов; в горы устремились охотники, уже бесконтрольно истребившие значительную часть турьих стад на Кардывачском горном узле. Рубки идут сплошными массивами, без оставления молодняка.
...Дело решено в угоду близоруким местническим интересам, а решать его необходимо с учетом общегосударственного значения Кавказского заповедника.
Следует принять меры к неотложному возвращению Кавказскому заповеднику по меньшей мере таких уникальных по богатству и своеобразию природы районов, как Чугуш, Дзитаку, Псеашхо, Кардывач.
В борьбе за красоту родной природы, которую так горячо ведут наши писатели – К. Паустовский и Л. Леонов, защиту заповедников нельзя не считать делом первой очереди».
Письмо соглашаются подписать всемирно-известные ученые. Они глубоко взволнованы его содержанием, легко убеждаются в справедливости изложенных фактов. Почти в одно время с нами подобные письма пишут и десятки других друзей природы.
Верю, что мы поможем спасти заповедник. Хранилище знаний, царство защиты и умножения природных богатств, заповедник радости, красоты, отдыха, он станет еще краше, еще богаче.
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Так давно и так совсем недавно, целых двадцать - и всего двадцать лет назад молодой экскурсовод растроганно смотрел на группу «старичков» – старых краснополянцев, посетивших по истечении двух десятилетий когда-то полюбившуюся им Аибгу. И, напомню, тогда же думалось: «А может быть, вот так и я через далекие огромные двадцать лет...»
Теперь они прошли, эти двадцать лет – годы счастья и бедствий, годы, в которые уместилась страшная война, а меня носило по свету – по совсем далеким от Кавказа горам и островам...
Мы едем в Поляну, как на свидание с дорогим другом после многолетней разлуки. Наташа проводит это лето в экспедиционной работе на Северном Кавказе. Встречаюсь с ней в Белореченской, откуда два десятилетия назад мы начинали свой первый главный маршрут через заповедник. Экспедиционный автофургон мчит нас в морю.
Возможно, что при новых свиданиях с любимыми местами одно обрадует нас, другое опечалит. Наверное, мы стали в чем-то опытнее и зорче, увидим свои промахи. Но мы будем судьями не только над самими собой. Двадцать лет большой срок. Исследователь-географ может лишь мечтать о посещении ранее изученных территорий через такие отрезки времени. За этот срок вырастают целые новые рощи, отступают ледники, мелеют реки – можно наблюдать воочию большие ритмы в жизни природы, при ежегодных посещениях незаметные. Немало способны сделать за столько лет и люди, природу использующие и преобразующие. Значит, мы увидим, разумно ли трудится здесь человек? Какими советами мы, природоведы, можем помочь нынешним хозяевам края? Географы должны себя чувствовать врачами природы, знать и ее болезни, и средства лечения, и меры умножения ее здоровья.
Заезжаем в Майкоп в переехавшую сюда из Гузерипля дирекцию Кавказского заповедника. Нас встречают радостной вестью и даже поздравляют. Правительство пересмотрело границы заповедника и вернуло заповедный режим ста восьми тысячам гектаров, которые были отторгнуты. О, с этим мы должны поздравлять работников заповедника!
Чугуш, Псеашхо, Аишха, Кардывач снова становятся заповедными. Несправедливость ликвидирована, а «предприимчивость» людей, разбазаривавших заповедник, фактически осуждена.
Сочи – несравненно расцветший и преображенный за последние десятилетия. Может быть, даже излишен такой столичный блеск и такая многолюдность для курорта – отдых и лечение должны успокаивать, а не утомлять.
Во многом видим плоды гипрокуровского проектирования, его размаха и щедрости – роскошь, комфорт, празднично-солнечные дворцы санаториев, бельведеры, балюстрады, статуи... Немало и «кондитерских» излишеств. Но, пожалуй, еще обиднее однобокость: уплотнена и перенаселена узенькая знойно-влажная приморская полоска, и оставлены в небрежении смежные территории, удаленные от моря всего на считанные километры,– долины с океаном зелени, с воздухом дивной чистоты и свежести.
Не мешало бы и здесь оглянуться на прошлое. Жившие тут когда-то убыхи избегали селиться в душной и жаркой приморской полосе. Их влек к себе целительный воздух приподнятых склонов, свежесть горных долин. А проектировщики нового курорта были, видимо, настолько уверены, что, кроме моря, в этих местах ничего хорошего нет, и так сами льнули к пляжам, что не проявили ни любознательности – не заглянули в прошлое,– ни догадливости: ведь современные транспортные средства – автобусы, фуникулеры, вертолеты – позволяют легко и быстро подвозить к морю из горных долин достаточно большое количество отдыхающих.
Шоссе! Надо помнить, каким оно было, чтобы оценить эту поездку-полет по просторной солнечной автостраде! На местах с особенно красивыми видами возникли специальные балконы, беседки, бельведеры...
Взгляд географа-врача все же подмечает «нечистые тоны» и в этой красоте. Хорошо, что места с прекрасными видами оборудуют беседкой, скамейкой, – здесь приятно отдохнуть, удобно переждать дождь. Но зачем их красят в этот дешевый и резкий цвет разведенной синьки? Море и голубое небо уже дают нам два оттенка чистейшей голубизны. Надо ли, соревнуясь с ними, разводить такую грубую купоросную синеву? Почему именно этому псевдоголубому цвету повезло на курортах: им мажут все, что можно: ограды, павильоны, киоски, постаменты статуй, туалетные будки...
Краснополянское шоссе тоже расширено и заметно спрямлено. С междуречья Мзымты и Кудепсты через волнистую даль низкогорий видим Ахун с кругозорной башней на макушке и привольно раскинутые селения. А по широкой просеке шагают электромачты от Красной Поляны к Сочи. По их проводам, невидимая глазу, льется энергия Мзымты.
Признаться, мы ждали, что эти решетчатые металлические столбы внесут в ландшафт дисгармонию, не впишутся в него... Но в ущелье Ахцу оказалось, что электромачты даже украсили теснину, по-своему подчеркнули ее величие. Подчас не было и нескольких квадратных метров пространства, на котором можно бы уместить башню. Строители нашли смелый выход. Они укрепили мачту, как бы прилепив ее устои к отвесу сбоку, балконом над пропастью.
Ажурные вышки, повисшие над бездной... С ними обрывы стали казаться еще головокружительнее. Смотришь и гордишься дерзостью замыслов инженера и отвагой строителей, крепивших над страшной пустотой основания мачт к скале {* Строительство электропередачи осуществляли работники Ленсетьстроя под руководством инженера Сергея Владимировича Поллака}.
Оставляем машину и проходим все ущелье пешком. Может быть, хоть теперь, через два десятка лет, я разгляжу оставленные вверху над отвесом ломы, не найдя которых когда-то я был так сконфужен? Всматриваемся в навесы скал, грозно насупившиеся сверху.
– Вон же они, ломы!
Под козырьком накренившихся и, кажется, вот-вот готовых рухнуть навесов видны под углом один к другому два лома. Страшно подумать, что там, вися в люльках, работали люди. Ломы словно перекликаются с только что осмотренной нами «балконной» мачтой! Два примера бесстрашия скалолазов, два факта, разделенные бурной половиной столетия, памятники технических средств двух эпох...
У входа в туннель новость: вместо одного два монумента. Старый – обелиск со звездой, который следовало бы реставрировать,– это знакомый мне памятник жертвам фостиковского террора. А что за второй по соседству? Зачем здесь воздвигнута серийно-штампованная, в сотнях других мест стоящая статуя: скорбный боец с автоматом и девочка с венком? Что это? Новая дань почета жертвам гражданской войны? Но при чем же здесь автомат? Ведь это оружие во время гражданской войны еще не существовало!
Надписей под обоими памятниками нет. Пусть публика сама догадывается, как хочет.
Шофер встречного автобуса говорит:
– А это когда дорогу расширяли, для красоты поставили. Теперь тут экскурсоводы брешут, будто досюда немец доходил и у туннеля его удержали...
В неповторимой теснине, на месте единственного в своем роде исторического события поставлена стандартная статуя, которая даже извращает смысл событий!
Сейчас за туннелем будет липа-плаха, место казни жертв Фостикова. Что такое? Шоссе расширено, и никакой липы нет. Неужели срубили, не уберегли как реликвию и это заповедное дерево? А может быть, погибла сама – пришла пора свалиться под кручу?
Впрочем, что там одна липа, когда нам то и дело встречаются циклопические машины-лесовозы, катящие к морю огромные «кряжи» пихт. Что это? Продолжается вырубка заповедных лесов, несмотря ни на какие запреты?
ВЗНУЗДАННАЯ МЗЫМТА
В районе Монашки новости. Вот они, светлые здания Краснополянской гидроэлектростанции! Металл, стекло, бетон. Фарфор изоляторов, многострунные провода...
Совсем новый мир. Индустриальный оазис в гуще горноколхидских лесов! Огромные деривационные трубы подают сюда воду Мзымты, перехваченную водозаборным устройством где-то против Красной Поляны. Метров восемьсот захваченная вода течет в очень пологом лотке, а затем без малого два километра в трубе. За это время русло самой Мзымты успевает потерять свыше сотни метров высоты. Тут-то и создается разность уровней, а с нею нужный напор, рождающий электроэнергию.
Сворачиваем на ветку шоссе, подводящую к самой станции. Просим аудиенции у начальства. Нас пропускают к одному из ведущих инженеров. Слово за слово, узнаем много интересного о строительстве и работе станции. Слышим упоминания о какой-то Малой ГЭС...
– Расскажите, а что это еще за Малая?
– А это на Бешенке. Она была нужна на время строительства, питала механизмы. Но работает и теперь – не ломать же ее. У нее труба длиной три километра! Станция высоконапорная, сбрасывает воду со ста пятидесяти метров. И можем похвастаться – на Малой ГЭС нет ни одного сотрудника: полностью автоматизирована. Управляется с пульта.
– А надежно ли Мзымта кормит вашу станцию? Справляется ли?
– Не совсем. Средний расход – четырнадцать кубов в секунду – достаточен для полной мощности станции. Летом Мзымта мощнее. Когда она дает больше тридцати кубометров в секунду, она пригодна и для сплава. А вот зимой хуже. На четыре месяца скудеет река, расход снижается до шести кубов. Тогда Сочи восполняет нехватку энергии своими дизелями...
Выезжаем над обрывом, с которого прежде открывался вид на пороги Мзымты, те, что перед скалой Монахом и Греческим мостиком. Останавливаем машину. Что за странность? Тишина и пустое сухое русло с едва сочащимися струйками водички. А Монах налицо и мостик на месте, только не старый, бревенчатый, а новый, металлический.
Порогов нет! Они выпиты обводной трубой. Именно этот участок самого крутого падения Мзымты дал наибольший выигрыш для получения сильного напора – 105 метров на малом расстоянии. Смотрим с Наташей друг на друга молча и думаем одно: исчезли пороги, столько раз поражавшие наших гостей. Пропало одно из лучших, ближайших украшений Красной Поляны! Нам грустно?
Но, пожалуй, это голос слепого, не рассуждающего чувства. А рассудок и память напоминают: сам же я прославлял перед туристами энергетическую мощь Мзымты, пел гимны ее электрическому будущему! Чудак, ведь это же плата за осуществление мечты – воды Мзымты поят теперь током и Красную Поляну и курорты побережья. Брызгами мзымтинского света залит ночной Сочи, а мощь исчезнувших порогов Греческого мостика уже ведет электропоезда по прибрежной железной дороге.
Есть своя мудрость в том, что движение вперед связано с утратами, с жертвами, вынуждает расстаться с чем-то старым, милым сердцу. Разве не стоила эпопея Днепростроя гибели прекрасных днепровских порогов?
Васильевский ручей... Здесь возник целый поселок работников станции. Он занял как бы фасадное место – перед самым въездом в Поляну. Только хочется скорее утопить его в зелени!
Сверху к поселку спускается прямо с горы толстая труба. Мы уже знаем – это отводная труба вспомогательной ГЭС, перехватившая воду Бешенки. Обнаженная цепь склепанных и сваренных цилиндров ничем не замаскирована. Было бы красивее, если окружить и эту трубу зеленой полосой живой изгороди. Кстати, зелень здесь вырастает сказочно быстро, часто быстрее, чем хочет человек. Но, видимо, проектировщики не заботились об украшении Красной Поляны. Для них она была не уютным курортом, а лишь строительной площадкой, только системой трасс для прокладки трубопроводов...
Строители ГЭС делали трудное и почетное дело. Им не поручали реконструкции Красной Поляны, и не их нужно упрекать в нарушении ее уюта. Но, значит, об этом должны были позаботиться другие – краеведы, хозяева курортов, местные власти...
Мы уже слышали, что теперь у Красной Поляны есть свое озеро. Думали, что это водохранилище при водозаборном устройстве. ан нет. Бешенская труба ниспадает в котловину Васильевского ручья. Именно здесь подпружен голубой водоем – он вмещает около 350 тысяч кубометров воды и достигает 1200 метров в диаметре.
Озеро на подступах к Поляне. Как его не хватало, как мечталось о таком тихом и ясном зеркале! Теперь в его зеленые воды глядятся лесистые склоны горки Монашки. Самые берега еще голы, унылы, но и так видно, насколько похорошела местность, награжденная этим озерным покоем! Здесь должна возникнуть лодочная станция, купальни. Берега сами просят обрамить их зеленью, цветами...
Жаль, что у озера нет имени, один только технический индекс «БСР». У кого повернулся язык ввести в обиход эту прозу? Так и говорят – «на Бэсээре», с «Бэсээра». Буквы эти означают «Бассейн суточного регулирования». Сюда поступает избыток воды, когда он превышает потребности ГЭС, и отсюда же восполняется недостаток воды в часы понижения расхода. Все это очень разумно. Но почему озеро должно существовать лишь под индексом? Разве мало имен, имен хороших людей, память о которых должна бы была увековечить Поляна?
За годы войны умерли ее лучшие краеведы. В Сочи скончался домученный туберкулезом Берсенев, а в Пятигорске, лишенный связи со своею землей, угас Владимир Александрович Энгель. В чьей власти было бы решить именовать этот «Бэсээр» озером Берсенева? А другой – дивный сине-зеленый водоем с затопленными по колено стволами деревьев, возникший против Красной Поляны на самой Мзымте {* Это водохранилище образовано водозаборной плотиной. Длина возникшей тут причудливой реки-озера 400 метров, глубина до 18 метров, а ёмкость около 30 тысяч кубометров воды.}, – озером Энгеля? Ведь эти люди честно послужили Красной Поляне и как никто содействовали росту ее популярности!
Мост через Бешенку. Где же она, озорная, вечно шумливая речонка? Ее тоже нет, ее имя в применении к едва сочащемуся здесь ручейку звучит теперь иронически – Малая ГЭС выпила Бешенку.
СВИДАНИЕ С ПОЛЯНОЙ
Знакомый поворот шоссе – и вот она, Поляна. Но радостно улыбнуться мешает вихрь пыли – приходится сначала протереть глаза.
Поселок и раньше встречал гостей не лучшей cвoей частью, а довольно прозаическим тылом. Сейчас въезд в Красную Поляну отдан в полную власть автобазам лесопромышленных хозяйств, и теперь приезжающие знакомятся прежде всего с пыльным заслоном сараев, гаражей. разворачивающихся грузовиков, рычащих лесовозов. Облик не курорта, а боевого промышленного поселка.
Так вот куда качнулось развитие Красной Поляны! Еще в конце прошлого века Воейков и Пастернацкий сулили ей славу замечательной горноклиматической станции. Климатолог Селянинов писал в 1933 году о сходстве климата Красной Поляны с лучшими курортами Альп – с Монтре, Женевой, Висбаденом – и перечислял ряд ее преимуществ перед этими прославленными курортами. Неужели решено прикрыть Поляну как курортную местность?
Конечно, лесопромышленные поселки нужны, но их можно построить в сотнях других мест. А ведь Красная Поляна – единственная в своем роде!
...Поворот к почте. Только тут началась знакомая и неискаженная Поляна. Она сохранилась в целости, не разбомбленная в дни войны и почти не пострадавшая от недавних семибалльных землетрясений {* Землетрясения, приведшие лишь к самым незначительным повреждениям наиболее ветхих сооружений, были отмечены в поляне 21 и 28 декабря 1955 и 3 января 1956 года.}.
Строгий Ачишхо, гордая многоглавая Аибга – всё на месте, верные стражи не изменили своего облика. Вольная ширь на востоке, а над ней, над зеленеющими пьедесталами горы Перевальной и хребта Бзерпи, белая палатка-трапеция и сахарная пирамида – Псеашхи! Только плоский лесистый Псекохо весь в странных светло-рыжих проплешинах и... дымится, как курильский вулкан. Так выглядят издали вырубки, а дымят костры для сжигания отходов! Что же это – вес еще рушится заповедный лес, несмотря на все запреты? Все еще гибнет вековая краса Красной Поляны? Или это только на Псекохо, который не возвращен заповеднику?
Идем к роскошно позеленевшему участку турбазы. Хотя и осиротевший для меня (не белеют стены Собиновки), знакомый уголок чарует удесятеренной густотой и пышностью зелени.
А за шоссе виден целый поселок из новых домиков, и снова мы ловим себя на раздвоении чувств: правее – радует вереница уютных и жизнерадостных на вид коттеджиков, а левее – нагромождены чуть не на плечи один другому голые домишки без всякой заботы об ансамбле, о будущем уюте, об озеленении. Да к тому же к шоссе обращены не праздничные фасады, а захудалые тылы и цементированные будки мест общего пользования...
Впрочем, не слишком ли мы ворчливы? Разве мало мы видели хорошего, нового? И шоссе, и ГЭС, и новый мост через Мзымту, и столовую... Но что поделать, если жизнь не во всем развилась в лучшую, в разумную сторону – не все украшалось, не все совершенствовалось...
Мы приехали в Поляну, как в свою молодость, как верные друзья, как любящие дети. Нам по-прежнему дорог каждый признак ее достоинств и преимуществ. Но именно поэтому нам больно и за любую рану, за любую царапину, нанесенную ей.
Виним ли мы в этом кого-то? Не прежде ли всего самих себя? Мы, географы, когда-то изучили и описали Поляну. Но ведь этого было мало.
Сегодняшний географ должен не только описывать и объяснять: он обязан участвовать и в переделке территорий – в иx украшении и освоении. Именно этого не сделали ни мы, ни другие краснополянские краеведы. Конечно, в Поляне есть руководители – и партийная организация и поселковый совет. Но район остался без научного хозяйского глаза, все помнящего и обобщающего, без патриотов-краеведов, а значит, и без активных пропагандистов.
Текущие нужды районного и местного масштаба заслонили и жителям и руководителям истинное значение Красной Поляны. Ее вообще перестали считать лечебной местностью,– вот она и осталась в забвении, без специального финансирования, без архитектурного надзора, без санитарного контроля за всеми окрестностями, положенного курортным районам.
Рост курорта и массового туризма – казалось бы, одно это само по себе могло оживить местную экономику.
Встречаем постаревшего Фемистокла – узнает нас, радуется встрече. Но еще больше рад возможности похвастаться именно этими «лесозаготовительными» новостями:
– Это хорошо, что лес рубят. Народу заработок.
О да, Поляна зажила бурной хозяйственной жизнью. Охотники и скотоводы пошли в лесорубы и шоферы, стала сытнее жизнь, появились магазины с товарами... Но платить за это оживление стали главным богатством Поляны, ее зеленым убранством, ее неповторимой курортной красой!
Еще не знаем, где, но мы поднимем эти вопросы, вступимся, будем добиваться более плодотворного использования сокровищ края.
*
...Темная звездная ночь над Поляной...
По-южному низкая Большая Медведица совсем уперлась в отрог Ачишхо над Охотничьим домом. Удивляемся, почему ее ковш так необычен? Ах вон оно что! Сама Медведица частично спряталась за отрог, а два фонаря, светящиеся на хребте, почти совпали с передними звездами ее ковша, только чуть перекосили его. Чудесное сочетание огней рукотворных и звездных, только и возможное в горном районе. А вот из-за поворота появились и новые «звезды» – целая гирлянда огней вдоль шоссе, ведущего к дворцу, – электрическое созвездие над Красной Поляной...
НА ВЫРУБКАХ
Знакомая развилка прямо у турбазы. Влево от постаревшего на двадцать лет ореха шоссе к Сланцам и к Охотничьему дворцу. Вправо широкий проселок – столько раз пройденный нижний вариант пути на Сланцы, выводивший к чудесной тропке с тренировочными карнизами (к той самой, которую так не любил Хуст). Но и тут новость: лесовозные машины едут не по левой, а по правой, нижней дороге. Здесь проложена новая спрямленная трасса. Что ж, попробуем и мы проехать пo ней!
Крутой спуск, слева не виданная нами выемка в отвесной скале. И сразу справа мостик ко Второй Эстонке. Как же так? Где же наша карнизная тропка? Ее нет. Взрывами сожран живописнейший участок ближних окрестностей Красной Поляны. Его, не моргнув глазом, срезал на своих чертежах проектировщик, спрямлявший дорогу. Ведь рядом же была совсем неплохая старая трасса! Неужели дороже было расширить ее, не лишая Красную Поляну этого поэтического уголка? Не придет же в голову дорожникам при реконструкции Кисловодска взорвать Красные Камни или Кольцо-Гору? Эх, ведь и тут не оказалось хозяйского глаза, который стерег бы красоту Поляны!
Зато Эстонское селение радует – в нем не только ничто не ухудшилось, но все стало еще сочнее, зеленее, богаче. Объединенный с краснополянским, по-прежнему богатый колхоз, носящий теперь имя Мичурина. Трасса огибает его со стороны реки и устремляется к устью Ачипсе прямо по галечнику поймы.
С поворота к устью открываются Сланцы. Но что это? Рудника нет и в помине, входы в штольни засыпаны, откосы карьера задернованы, сарайчики, крытые кровельным сланцем, исчезли... У первого же встречного спрашиваем:
– Давно ли закрыт рудник?
– Вскоре после войны. Признан нерентабельным.
– В чем же его невыгодность?
– Плитки тяжелые, поэтому нужны специальные стропила, обрешотка – у нас так не привыкли...
Кажется, мы опять начинаем ворчать! А разве под черепицу легче нужна обрешотка? Неужели и здесь победила близорукая «расчетливость» таких хозяйственников, которым безразлично, что сланцевая кровля может держаться без замены столетиями? Разве дешевле завозить на Черноморье кровельное железо и менять его через каждые тридцать лет?
Не было и у Сланцевого рудника своего пропагандиста, защитника. И тут не оказалось краеведов, мыслящих комплексно и перспективно.