Было холодно. Дождь прекратился, но затянувшие небо тучи обещали снег. Дул пронизывающий ветер.
— А, добро пожаловать обратно, — сонно поприветствовал Гермиону бармен, когда она вернулась в паб, оставляя за собой мокрые следы на ковре с популярной в восьмидесятых расцветкой. — Кухня до сих пор работает. Поздний ланч не желаете?
Она оказалась единственным посетителем. Не исключено, что бармен просто заигрывал с ней. Возможно, так принято в Шотландии или вообще везде за пределами Лондона, но в последние дни ей доставалось больше внимания и долгих заинтересованных взглядов от мужчин. Причём даже от тех, которые лет на тридцать старше. Возможно, ей это только казалось, потому что она забывала стесняться своих крупных передних зубов. Или же всё дело в том, что она теперь встречается со Снейпом. Впрочем, «встречается» — не слишком подходящее слово.
Какими бы ни были мотивы бармена, как бы ни саднило горло, а живот голодно забурчал.
— Разве только сэндвич с сыром, — сдалась Гермиона.
— Сделаем.
От бездумного разглядывания телефона, который то извещал об отсутствии сигнала, то показывал слабый сигнал, её отвлёк стук тарелки по стойке и скрежет стула рядом — бармен принёс заказ и, вздыхая, умащивался на сидении.
— А приятель ваш где? — спросил он.
Гермионе самой бы следовало поинтересоваться, не вернулся ли Снейп. В голове у неё всё путалось, и не получалось вспомнить, чем она целый день занималась. Пялилась на экран компьютера и собирала жалкие крохи информации? Она ждала звонка от Дина, хоть и понимала, что ждёт напрасно: он не дозвонится, если она не взберётся на холм — тот, с хижиной на вершине.
— Он не появлялся? — Гермиона подцепила верхний ломтик сэндвича. — Он в замок пошёл.
Тишина вместо ответа — тревожный знак. Боковым зрением Гермиона заметила — ей почудилось, — как бармен вздрогнул.
— Что? — спросила она.
— Не лучшая погода для этого.
— Бывает и хуже, — возразила она. Секунду или две она наблюдала за барменом: неподвижное румяное лицо, взгляд маленьких глаз прикован к рукам, сложенным на стойке. — Вас беспокоит что-то другое.
Тот обнажил неровные зубы в гримасе:
— Сам-то я в привидения не верю.
— Значит, в замке водятся привидения?
— Нет! — воскликнул он. — Просто… всякое говорят, знаете…
— И что же там? Что там было раньше? В замке.
— Монастырь. Так мне, по крайности, рассказывали. Может, сначала была крепость какая-нибудь. А потом однажды поселились монахи. Да ненадолго. Померли от чумы.
— Откуда вы знаете?
Он пожал плечами.
— Просто знаю. Так, по мелочи.
— То есть они тогда умерли.
— Все до единого. — Он стиснул кулаки. Несомненно, ему было не по себе. — Теснота, зараза всякая летает. Та ещё обстановочка.
— Что случилось потом? — За разговором Гермиона забыла о сэндвиче после пары укусов. Хлебный мякиш и чатни прилипли к нёбу, а в желудке снова забурчало.
— Не знаю, — ответил бармен. — Наверное, порушилось там всё, развалилось. Никто туда, считай, и не ходит. Да и нету там ничего вроде. И никто не ездит к нам, чтобы посмотреть развалины.
— Неужели никто? — по понятной причине удивилась Гермиона.
— На моей памяти — никто.
Она вертела в руках вторую половину сэндвича, постукивая уголками корочки по тарелке.
Вдруг экран мобильного вспыхнул, и аппарат громко зазвонил, напугав обоих.
— Здесь плохой сигнал. — Гермиона, с усилием встала, схватила телефон и поспешила к выходу. — Извините, мне нужно ответить.
— Так ведь не держу, — сказал бармен и отодвинул её тарелку подальше от себя, будто запах сэндвича вызывал у него тошноту.
* * *
Ладонь Северуса поймала пустоту. Рыжая искра исчезла под пальцами.
— Лили! — Имя, произнесённое вслух, стало облачком тумана.
Шаг вперёд. В животе что-то обрывается, ноги подгибаются от слабости, соскальзывают, а руки — тянутся, хватаясь за воздух. И воздуха не хватает. Вдох не получается, потому что воздуха нет. Есть холод. Северус старается открыть глаза, но они уже открыты — до черноты распахнуты, до дна глубоких тёмных впадин.
Он моргнул.
Было тихо. Всеобъемлющая, как сырой холод, тишина нарушалась лишь мертвенным звуком часто падающих капель.
* * *
— Их две, — сказал Дин.
На секунду остановившись и шмыгнув носом, Гермиона пнула лежащий на обочине кусок льда. В жёлтом свете из витрины кондитерского магазина её изломанная тень дотянулась до каменного коттеджа на противоположной стороне улицы.
— Две чего? — не поняла Гермиона, наступила на ледышку и раздавила её носком ботинка.
— Истории. — Голос Дина, далёкий, нечёткий и прерывистый из-за плохого сигнала, казался неживым, словно у робота. На вопросы о том, как у него дела, самочувствие и знает ли его сестра об этом звонке, Дин так и не ответил. — О трёх братьях.
— Одинаковые?
— Почти. С теми же персонажами. По крайней мере, оба раза там есть три брата и Смерть.
Гермиона запрокинула лицо к небу, моргая. Брызнул мелкий дождь, и колкие холодные капли жалили щёки. Она отступила под навес, но дождь последовал за ней.
— Ты их прочёл где-то? — спросила она, ныряя в кондитерскую. Дверь звякнула, и продавец — скучающая над журналом девица — коротко взглянула на Гермиону. Та старалась не высовываться из-за частокола мятных карамелек и в качестве оправдания кивнула на телефон с извиняющейся улыбкой, а потом отвернулась к витрине, чтобы не кашлять на открытую банку с лимонными дольками и вообще поменьше шуметь.
— Нет. — Из-за плохой связи даже короткое слово прозвучало стаккато.
— Значит, ты их услышал от кого-то, да? — допытывалась Гермиона срывающимся голосом. — От кого?
Молчание в ответ всё длилось и длилось. Стало слышно, как скрипнули пружины и Дин пошевелился.
— Гермиона, — наконец ответил он, — это ты. Мне рассказала ты.
* * *
Сгустившись, туман вдруг сделался проницаемым.
Северус оказался в родительской спальне. Комната словно выступала из дымки, из тьмы отчаяния. Багрянец разлился, расплескался по полу лужами, пропитал узорчатый ковёр, забрызгал стены. Застывшее безмолвие — на белом лице матери с распахнутыми пустыми глазами, смотрящими прямо на отца. Прежде она не смела на него так смотреть. Больше она никогда на него так не посмотрит.
* * *
— Я… не помню такого, — с запинкой произнесла Гермиона.
— Мне рассказала ты, — упорствовал Дин.
— Мы закрываемся, — сообщила девица.
Гермиона вздрогнула и шепнула в трубку:
— Погоди.
Подойдя к прилавку, она с виноватым видом выбрала две шоколадные лягушки в полиэтиленовой обёртке. Из трубки донеслось её имя, разодранное на гласные.
— Это всё? — спросила продавец и получила в ответ кивок вместе с пятифунтовой купюрой. Последней.
— Я опять с тобой, — сказала Гермиона, когда за ней захлопнулась дверь кондитерской и табличка «Открыто» обернулась на «Закрыто». Голос упал до сиплого шёпота, похожего на шипение. — Что значит, я рассказала?
— Я… — ошеломлённо начал Дин. — Ты что, забыла?
Утвердительный ответ напрашивался сам собой. Но Дин и так продолжил:
— Ты простудилась. Я пришёл тебя проведать. Это ты помнишь?
Она вспомнила. В самом деле, незадолго до того, как очутилась в лечебнице, она заболела. Наверное, впервые настолько тяжело. Несколько дней она лежала пластом; лихорадило, кости ломило, мышцы сводило, едва заканчивалось действие лекарств, которыми её поила мать.
— Помню.
— Ну вот. И, значит, я как раз собрался уходить, чтобы дать тебе поспать, а ты вдруг спрашиваешь, не хочу ли я услышать сказку на ночь.
Гермиона фыркнула.
— Я не шучу, — заверил Дин.
— Я бредила.
— Это не остановило тебя. Ты рассказала мне про трёх братьев. Дважды. И истории были не такими уж весёлыми.
— А какими? — еле слышно выдавила Гермиона.
— Ну, первая…. Там три брата пришли к реке и построили переправу. И тут показалась Смерть. Смерть была зла, потому что не смогла заполучить их души. И она дарит братьям подарки…
— Помню, — изумлённо перебила она. — Меч, камень и плащ.
— Ага, — подтвердил Дин. — Но двое из братьев всё равно умирают из-за тех подарков.
— А вот такого я не помню, — сказала Гермиона.
Думая об этом теперь, она силилась вспомнить, как лежала в постели, потела, тряслась в лихорадке, и как хриплым голосом рассказывала Дину страшные истории — и не могла. Откуда вообще взялась сказка? Родилась у неё в голове, переместившись затем в голову Дина? Будто заразная болезнь.
Гермиону бросило в жар. Вдруг всё из-за сказки — эта одержимость смертью, уверенность Дина, что смерть и есть выход, единственная возможность возвращения к себе истинному, какую бы форму эта истинность ни принимала?
— Это оно? То, что ты искала?
Отогнав призрак вины, Гермиона зажмурилась и представила себе книгу, снова почувствовала её тяжесть в рюкзаке и то, как больно переплётная крышка врезался в спину по пути от станции до деревни. Она вспомнила, почти увидела нужный абзац, а в нём — ссылку на историю о трёх братьях.
— Нет, — ответила Гермиона.
— Уверена?
— Эта история никак не соотносится с нужным контекстом, — объяснила она. — А вторая какая?
Ей не хотелось спрашивать. Она почему-то была уверена, что не желает знать ответ.
И снова повисла странная тишина. Как будто соединение оборвалось: серые тучные облака и ледяной дождь уничтожили сигнал. Гермиона испугалась, что она так и останется в неведении. Здесь. Навсегда. Внезапный шквал пронёсся, разметая листья, задувая под навес над её головой.
— О конце, — ответил Дин дрогнувшим голосом, словно и сам ощутил порыв промораживающего насквозь ветра. — Ты тогда сказала, Гермиона, — продолжал он, но всё тише, всё неуверенней, — что эта сказка о конце света.
* * *
Северус вдохнул металлический запах крови, а спальня родителей закружилась, вылиняла до белизны, через миг окрасившейся в яркую летнюю лазурь.
Лазурный мир вверх тормашками.
Кровь прилила к голове, ставшей оттого тяжёлой. Всё виделось искажённым: чьи-то ноги, незнакомые перевёрнутые лица. Во рту горчило, точно Северус наелся мыла.
— Грязнокровки паршивые…
Он упал откуда-то и ударился так, что дух вышибло. На него, задыхающегося, раздавленного, вновь навалилась темнота.
Хотелось позвать Лили, но ничего не выходило. Из последних сил он прошептал другое имя:
— Гермиона…
Ни Лили, ни замка, ни света больше не было. Только камень, тьма и проникший в неё неизбежный холод. Холод с цепкими длинными пальцами. Пробирающий до костей.
* * *
— Покамест не вернулся, — сообщил бармен, едва Гермиона вошла через главный вход в «Край света». После разговора с Дином она бы оценила иронию, но была сейчас не в том состоянии. — А вам звонили.
— Что? — удивилась Гермиона. — Кто?
Бармен старался на неё не смотреть, давя на кнопки телевизионного пульта и не находя ничего, кроме белого шума, куда бы ни переключил.
— Мама ваша вас искала, — ответил он, и когда Гермиона вздохнула, спросил: — Неприятности?
— Ничего такого, о чём вам стоило бы волноваться, — шмыгнув носом, прогнусила она, но бармена этим не успокоила. Как много мать успела рассказать ему?
Конечно, Гермиона затянула со звонком: ждала, когда снова сможет нормально говорить, копила силы и терпение, чтобы справиться с докучливыми вопросами и настоятельными просьбами вернуться домой. Вчера она безуспешно попыталась отправить сообщение из поезда. А последний разговор был еще до того. Гермиона тогда сообщила название деревни, куда они собирались отправиться.
— Шотландия! — вскричала мать. — В январе! С этим!.. Почему ты ничего рассказываешь мне? Что он натворил? — Заверения, что Снейп не представляет угрозы, не подействовали. Наоборот, мать пообещала сама всё выяснить, если Гермиона станет скрытничать. — И чтобы звонила мне постоянно! Не хочу посылать за тобой полицию.
В общем, мама в своём репертуаре.
— Ничего, стало быть, такого, а? Мне она показалась чуток психованной.
Не ответив, Гермиона поднялась в свой номер, довольная тем уже, что бармен не пошёл следом. Она почти не чувствовала ног, замёрзших и стиснутых ботинками. Пальто намокло. В ушах то и дело голосом Дина звенело издалека: «Это ты».
Она порылась в рюкзаке и выложила — на всякий случай — на комод две банкноты в двадцать фунтов, запаковала свои немногочисленные вещи обратно, полупустую сумку Снейпа сунула в переднее отделение рюкзака, ключ от незапертой двери оставила на прикроватном столике. На улицу ей удалось выскользнуть незамеченной, пока бармен громко сокрушался отсутствию нормального телесигнала.
Дождь зарядил сильнее. Ледяной воздух на вдохе жёг горло. Гермиона подняла воротник, пряча лицо от хлёстких порывов ветра. Она опять ощутила лёгкое головокружение, дрожь в коленях и стала думать о ногах. Левой-правой, надо идти, правой-левой, вперёд и вверх, мимо неосвещённых магазинов, подняться на холм…
При каждом шаге она невольно ощупывала конфеты-лягушки, спрятанные в карман.
Хижина выглядела особенно зловеще: заброшенная, сливающаяся с ненастной полумглой, оплетённая шипастыми лозами. Гермиона смотрела на неё, вцепившись в перила мостка и переводя дух, и в животе закручивалось непонятное предчувствие. Слова Дина повторялись в ушах, в голове, трепетно потусторонние и всплывающие из глубин узнавания: жили-были три брата, которые повелевали Смертью.
— Это другие три брата, — сказала она Дину сегодня.
— Другие? — удивился он.
— Теми же самыми они быть не могут. Не в данном случае. Ведь двое из них уже мертвы.
— А, верно. Ладно, это же твоя история.
В кронах деревьев дождь шелестел громче. Стало совсем темно. Гермиона кое-как освещала себе дорогу мобильным телефоном, хотя у него кончался заряд.
Лес был густым, тропа — сырой и заваленной ветками. Если не терять рассудок и оставаться настороже, то всё получится, уговаривала себя Гермиона. Она оглядывалась: вдруг Снейп сбился с пути и теперь, съёжившись от холода, пережидает ненастную ночь где-то тут, среди деревьев. Прежде слишком рассеянная, чтобы паниковать, сейчас она не паниковать не могла, болезненно воображая его ужасную участь. «Померли от чумы. Все до единого», — сказал бармен, и Гермиона представила себе замок, полный гниющих тел, костяков. И Снейп — среди них. Снейп — один из них.
Голос Дина лился из трубки плавно и, несмотря на помехи, отчётливо. Он словно читал вслух:
«В мире магии правили три брата. В их стране было неспокойно: войны за власть и земли. И Смерть не знала отдыха, собирая души».
— В мире магии, — повторила тогда Гермиона.
— Магии, — подтвердил Дин.
Встревоженные голуби сорвались с ветвей у неё над головой. Вдалеке раздалось лисье тявканье. Гермиона захлебнулась кашлем, споткнулась о корневище и схватилась за дерево.
«Однажды в битве случилось затишье. Безмолвие после удара ножом. Трое братьев нашли тело друга, но Смерть запаздывала. Она кружила по полю брани, собирая души в свою переполненную суму.
— Нельзя, чтобы Смерть забрала его, — сказал один из братьев двум другим. — Не его. И так полегло немало.
— Ничего не поделаешь, — ответил на это самый младший брат. — У нас нет выбора.
— У нас есть выбор, — возразил самый старший. — Мы можем повелевать Смертью».
Лес поредел. Чирикнул, разряжаясь, телефон. Мёртво стих ветер, будто дыхание затаил.
— Снейп! — прохрипела Гермиона.
Впереди на фоне красноватой мглы темнело что-то. Острые края, каменные глыбы. Замок.
«Но Смерть не хотела подчиняться. Когда она явилась за положенной ей душой, братья, измученные потерей и уставшие от бремени собственной магии, вступились за своего друга».
— Снейп! — окликала она. — Северус!
В ответ — лишь свист возобновившегося ветра да уханье совы.
По мере приближения к замку Гермиона замедляла шаг, идя с опаской. Неясное тягостное чувство засело в груди: нечто, похожее на разочарование. Неужели они искали это? Развалины. Тень былого величия. Прах.
Как будто приходишь домой, а дома-то и нет.
— Северус!
Она и сама себя не услышала: голос был слабым, а внезапный порыв бешеного ветра проглотил слово целиком. При следующей попытке голос сорвался на первом же слоге.
Направив свет на землю, Гермиона в жирно блеснувшей грязи среди пучков прошлогодней травы увидела отпечатки подошв. Она сглотнула и пошла по следу, глядя под ноги, чтобы не упасть.
«Начался торг. Братья предлагали, а Смерть слушала. Она была коварна и не собиралась отпускать принадлежащую ей душу без сделки. И в итоге она заполучит их всех. Ведь братья не знали, что сделка, которую они заключили, передаст в руки Смерти мир».
«Я в привидения не верю», — сказал бармен. Но в багровых отсветах, под завывание ветра Гермиона готова была поверить. Она представляла их: текучие, просачивающиеся сквозь стены, струящиеся из бойниц, влетающие в дверные проёмы тени, фигуры из сгустков тумана, зависшие над каменной кладкой.
— Снейп! — выкрикнула Гермиона, а вышло не громче шёпота.
Нога вдруг запнулась обо что-то мягкое. Какой-то завёрнутый в тёмную ткань тюк — телефон осветил его у подножья лестницы.
Гермиона подавилась вдохом, задышала часто, сбивчиво. Туман, начав, кажется, развеиваться, пополз вверх, оставляя её наедине с холодом ночи. И со Снейпом, безжизненно лежащим у её ног.
Глава опубликована: 25.02.2017
Хижина
— Северус!
Ноги подкосились, и Гермиона повалилась на колени. Попыталась отыскать его лицо, потом — запястье, чтобы проверить пульс. Ей мешало его пальто; казалось, он спелёнат, укутан в чёрную шерстяную ткань. Сырую. Холодную на ощупь.
Света больше не было — телефон отключился. Только слабое призрачное сияние, исходившее от тяжёлых облаков, едва-едва рассеивало мрак.
Во рту сделалось сухо, в горло будто ножи изнутри втыкали, выступила испарина. Сколько не ищи пульс, это ничем не поможет — вот что страшно.
Молясь и богохульствуя шёпотом, Гермиона наконец добралась до стылой, липкой кожи. То оказался палец. Она прощупала ладонь, предплечье. Ни переломов, ни реакции.
— Северус! — прошипела она, в который раз повторяя его имя, и со злым отчаянием сдавила его костлявую руку.
Его сердце всё ещё билось.
Свыкнувшись с темнотой, Гермиона разглядела, где голова Снейпа, смогла найти его плечи и, обхватив их, перевернула его на спину. Лицо его было бледным, с голубоватым отливом, рот немного приоткрыт. Гермиона склонилась к нему на грудь, боясь придавить своим весом, и приблизила к его губам ухо, но ей помешал внезапный порыв ветра, вздыбивший её пальто и разметавший их волосы.
Она в сердцах выругалась, готовая разреветься, и сложила лодочкой ладони между губами Снейпа и своим ухом.
Снова затаила дыхание.
Выдохнула. Отпрянула. Села на корточки.
Жив. Дышит. Пульс медленный, ровный. Значит, просто без сознания. Кажется, не ранен, насколько можно судить: ни неестественно выгнутых конечностей, ни видимых ссадин или кровоподтёков, ни шишек на голове.
— Что с тобой? — прошептала Гермиона.
Под её прикосновением Снейп вдруг вздрогнул. И тогда она поняла, что произошло.
Нет, неправда, будто поняла. Она просто знала. Ей и самой довелось это прочувствовать: собственное отражение, глянувшее на неё из зеркала огромными, запавшими, затравленными глазами; мороз по коже; неясные образы, голоса, никогда прежде не слыханные и смутные, но такие настоящие, вламывающиеся в сознание; тянущая жилы, ищущая выход, парализующая боль...
Откуда-то Гермиона знала, чувствовала это через холод безвольной кисти Снейпа. И ещё на подходе видела окутавший развалины ледяной туман, который потом развеялся, оставив за собой распростёртое на камнях тело.
Какими бы глупыми самой себе ни казались её действия, но больше ничего на ум не пришло, и она полезла в карман за одной из шоколадных лягушек, вышелушила из обёртки и вставила, придерживая, чтобы Снейп не подавился, конфету ему между губ.
Оставалось ждать, когда лягушка растает, хотя Гермиона не имела ни малейшего понятия, как шоколад может помочь.
И она ждала. Будто мать, терпеливо нянчащая своё дитя. По её ощущениям, прошло несколько часов; у неё занемели пальцы, которые она прижимала к губам Снейпа, и потому она не определила бы, потеплело ли его лицо под действием шоколада, или что угодно показалось бы тёплым по сравнению с её окоченевшей кожей.
Ветер снова притих. Разошлись облака, позволяя полумесяцу бросить тусклый луч на лицо Снейпа. Вытащив у того изо рта конфету, Гермиона увидела, что половины нет.
Ноги уже совсем не держали, и лишь чудом, уклонившись в последний миг, удалось не рухнуть на Снейпа. Гермиона примостилась возле него, ловя остатки тепла, и просунула вторую половину лягушки ему в рот.
— Ну же, — тихо взмолилась Гермиона, — давай, просто доешь её. Тебе станет легче.
Снейп что-то просипел. Она прильнула к нему, оставляя на его коже от подбородка до горла липкий след, пока придерживала голову.
— Северус! — позвала она слишком громко, пытаясь перекричать взбесившийся ветер, который принялся завывать в древесных кронах и между валунов.
Голова Снейпа повернулась набок, облачко пара слетело с губ и истаяло в лунном свете, потом голова перекатилась обратно. Он открыл глаза, и луна исчезла, черня их ещё сильнее.
— Эр-мио… — невнятно начал он, но из-за вклинившегося между Гермионой и ним шквала не смог договорить.
Она отстранилась, привалилась к каменной глыбе и помогла Снейпу сделать то же. Он двигался дёргано, через силу.
— Что случилось?
— Я… — опять не смог закончить он, скорчившись на земле и дрожа. — Ещё есть?
Гермиона достала и развернула вторую шоколадную лягушку, переломила пополам и протянула одну половину Снейпу, а другую — спрятала про запас в карман.
— Вот, — сказала она. — Ты когда ел вообще?
Ответа не последовало. Вместо этого Снейп жадно откусил лягушачью голову и, покончив с конфетой, попросил пить. Гермиона мысленно обругала себя: не додумалась, дура такая, взять воды.
— Скоро опять польёт, — сказала она. — У меня с собой миска. Та, со вчерашнего дня.
— Вернись-ка лучше в паб, — посоветовал Снейп, но Гермиона ответила лишь:
— Заночуем здесь, наверное.
Если бы она в тот момент его видела, а он — имел силы, то не поскупился бы на скепсис.
— С ума сошла? Ты хоть осознаёшь… — еле выдавил он и, вновь содрогаясь, сполз по стене.
Гермиона расстегнула молнию на сумке, достала из неё тонкое шерстяное покрывало, позаимствованное на кресле из их номера, и укрыла им колени Снейпа.
— Я соберу дрова, — сказала она. — Разведём костёр. Но не расскажешь ли сначала, что произошло?
И опять никакого ответа. И опять выглянула луна, осветила Снейпа. Тот, белый лицом, упёр взгляд в землю.
— Идти можешь? — спросила Гермиона, и он всё так же молча попробовал распрямить ноги. Безуспешно. — Ладно, — сдалась она. Поднявшись, она и сама пошатывалась, мучимая ужасным головокружением; пришлось ухватиться за крошащийся камень, чтобы устоять, и глубоко вдохнуть. — Я буду неподалёку.
Веток и прутьев вокруг валялось предостаточно, но найти сухой хворост — та ещё задача. Гермиона вынуждена была зайти дальше, чем намеревалась, прочесать подлесок в самой чаще. В ушах звенело от усилия расслышать зов, на таком расстоянии неуловимый. Глаза устали вглядываться в темноту.
К замку Гермиону несли поочерёдно то собственные ноги, то ветер. Она здорово задержалась. И не нашла Снейпа там, где оставила.
— Северус! — вскричала она, крепко стискивая охапку дров и чувствуя, как пульсирует в голове боль.
— Сюда! — раздалось снизу.
Там, в помещении, которого Гермиона прежде не заметила, она его и нашла. Не то чтобы помещение, а так — частично сохранившиеся стены, над которыми нависал лестничный пролёт. Снейп дрожащими руками помог ей спуститься, после чего рухнул на пол. Над их головами ярился и свистал ветер.
— Чёртова буря, — проворчала Гермиона, сваливая хворост в угол.
— Возвращайся в паб, — повторил Снейп. — Одну ночь я переживу.
— Благодарю за заботу, — взвилась Гермиона, — сэр. — Это прозвучало бы внушительнее, когда бы голос не сорвался на полуслове. — Мне и тут хорошо.
— По-моему, ветер превращается в ураган.
Гермиона шёпотом выругалась над охапкой хвороста.
Впрочем, под лестницей вполне можно было укрыться и от порывов ветра, и от дождя. Разве только живописные развалины рухнут, не выдержав напора непогоды, и расплющат горе-туристов.
— Замок не одну сотню лет простоял, — заметил на это Снейп. Его голос вновь звучал приятно, глубоко, но сам он по-прежнему опирался на стену. — Уверен, он простоит ещё одну ненастную ночь.
— Но ты же сам говорил… Ох, ладно, забудь.
Они по очереди напились набравшейся в миску дождевой воды, причём Гермиона извинилась, что может заразить Снейпа, а тот заверил её, что ещё неизвестно, кто кого заразит. Когда поздний час усмирил ветер и успокоил Торчмид, не единожды заданные вопросы получили наконец свои ответы.
— Почему ты не вернёшься? — Снейп едва не потушил огонь неудачно подброшенной веткой, и Гермиона пристроила её поверх других в костре.
— Меня мама вызванивает, — ответила она так тихо, что пришлось повторять.
— Я думал, ты держишь с ней связь.
— Держу. Держала. Несколько дней назад. Рассказала ей о наших планах. Но после того как мы с тобой… — она замолчала и кашлянула себе в плечо, — ну… ты понял… — в который раз покраснела, уверенная, что и при свете костра её смущение заметно, — я…
— Не решилась предстать перед ней?
— Вовсе нет, — возразила Гермиона. — Просто я заболела и… закрутилась. А моя мать… Она любит меня, но такая… Она любит всё контролировать.
— Кто бы мог подумать, — сухо отозвался он.
— Она пригрозила послать за мной полицию. Когда мы говорили с ней в последний раз, она сказала, что выяснит, почему тебя арестовывали, и, зная её, я уверена, что она уже это сделала. Это только вопрос времени, прежде чем кто-нибудь заявится в паб и потащит меня домой. Потому что она уверена, что ты собираешься меня убить.
— И дабы избежать этой участи, ты решила провести ночь в разрушенном замке.
— У тебя есть идея получше? — ощетинилась она, но сразу смягчилась: — Прости. — Зарывшись в волосы пальцами, она провела, сколько смогла, ими сквозь пряди, потом бросила несколько выпавших волосков в огонь. Волоски задрожали и стали пеплом. — Ладно, твоя очередь. — Вздох. — Рассказывай, что с тобой случилось.
У сырой стены Снейп кутался в клетчатое покрывало, наброшенное на плечи и обёрнутое вокруг шеи. Он сидел, раскинув в позе куклы выпрямленные ноги. На осунувшемся лице танцевали отблески пламени.
— Мне уже лучше, — предусмотрительно сообщил он и в качестве доказательства поднял ногу, согнув в колене. Но нога немедленно съехала обратно.
— Ты не отвечаешь на вопрос.
— Ну да.
Снейп повертел в руках пустую миску, поставил и со скрежетом отодвинул её, затем начал выцарапывать на покрытом грязью камне рисунок: разделённый линией круг внутри треугольника.
— Итак, — упорствовала Гермиона.
— Что значит «грязнокровка»? — спросил он. Его губы искривила ухмылка.
Вздрогнув, Гермиона не сразу ответила:
— Не знаю.
— Похоже на оскорбление.
— Да, похоже.
Снейп беспокойно заёрзал и прикрыл глаза.
— Худшие моменты моей жизни, — выдавил он. — Вот то, что я видел. И тьму вокруг.
«И думаешь только о том, что никогда не была и не будешь счастлива», — припомнилось Гермионе.
— И ещё кое-что, чего никогда не происходило, — во избежание новых вопросов поспешно добавил Снейп, выводя пальцем по грязи другой узор: две параллельные линии, закруглённые, чтобы соединиться и слиться в одну, точно куриная вилочковая косточка. — А с тобой что было? — поинтересовался он нарочито рассеянным тоном. — Тогда, в Уловке.
— Я уже рассказывала.
— Всего ничего рассказала, — возразил Снейп. Он бросил рисовать, протянул испачканную руку к раскрытой сумке Гермионы и вытащил оттуда дневник, на чистом листе которого набросал треугольник с кругом и линией, потом — просто круг, снова и снова, в столбик, как ряд пуговиц. — Ты чувствовала то, что ещё не доводилось чувствовать: мрак, удушье, боль.
В ответ она еле заметно кивнула и, шмыгнув носом, демонстративно уставилась на пламя.
— А вину? — уточнил он, и Гермиона быстро повернулась к нему, ловя его взгляд. — Нет?
Она помотала головой.
— Ты, наверное, просто никогда ничего плохого не делала, — горько произнёс он.
— Просто ничего такого тогда не пришло на память, — в тон ему ответила она.
Снейп вздохнул, захлопнул и положил в сумку дневник, потом сунул руку в карман:
— У меня для тебя кое-что есть.
Нахмурившись, Гермиона ждала, пока он извлечёт это кое-что, оказавшееся чёрным камнем на кожаном шнурке. Камень блеснул, словно изнутри озарённый пламенем, а она со странной завороженностью смотрела на ожерелье в протянутой руке Снейпа, на то, как чёрный шнурок свисает с его длинных пальцев.
— Подарок, — сказал Снейп.
— Спасибо, — озадаченно отозвалась она, принимая ожерелье.