— До сих пор я все еще не получил ответа на один важный вопрос о майоре Громове, — сказал Холмин Бадмаеву и Гундосову, в который уж раз безуспешно обсуждая с ними события последних дней, вызвавшие в отделе НКВД беспрерывную, непрекращающуюся панику…
Обычная повседневная, — вернее повсенощная, — работа отдела приостановилась; чистка, как в городе и районе, так и среди работников НКВД, сошла почти на нет, количество арестов и расстрелов значительно сократилось, следственные дела затягивались. Столкнувшись с непонятным, вызывающим ужас и не укладывавшимся ни в какие рамки диалектики явлением, — с призраком майора Громова, — энкаведисты стали искать спасения в бегстве от него. Следователи приставали к начальству с просьбами об отправке их в служебные командировки но району; телемеханики боялись допрашивать подследственных и, добывая у знакомых врачей справки о болезни, не являлись на «работу». Дело дошло до того, что Бадмаев был принужден трех следователей и двоих теломехаников посадить под арест на десять дней, а остальным пригрозил судом за «попытку дезертирства с фронта борьбы против врагов народа.»
Появление призрака усилило и увеличило существовавшие в среде работников отдела суеверия. Многие из энкаведистов, не веруя в Бога, полагали, что черти, все таки, пока еще «не ликвидированы, как класс» и им, энкаведистам, приходится выполнять именно «чортову работу». Встреча с «рукой майора Громова» подтвердила основательность подобных суеверий, превратив их в твердые, неопровержимые убеждения. В результате, отдел НКВД был полностью терроризован призраком расстрелянного майора.
Из всех энкаведистов только один полковник Гундосов продолжал сомневаться в существовании чертей. Впрочем, свои сомнения уполномоченный Ежова выражал не особенно энергично, а «случай с призраком из загробного мира» никак объяснить не мог, хотя несколько раз и пытался. Он тоже был напуган встречей с «рукой», но не до такой степени, как Бадмаев, нервно-вздрагивавший при каждом упоминании о ней. У полковника было значительно больше выдержки и чекистской закалки, чем у майора. Глаза Гундосова никогда не отражали волнующих его чувств; они всегда были холодными, внимательными, щупающими и оценивающими и, даже в моменты испуга или гнева, их обычное выражение не изменялось…
|
|
Замечание Холмина о майоре Громове вызвало у начальника отдела нервную дрожь. Помотав подбородком, он недовольно загудел:
— Ваших вопросов, гражданин агент, хватило бы на самую длиннейшую анкету. Сколько же можно спрашивать? И когда, это кончится?
— Без вопросов следствия не бывает. Сами знаете, гражданин начальник, — ответил Холмин.
— На какой вопрос ты не получил ответа, браток? — спросил его Гундосов.
— Это было приблизительно за четверть часа до того, как мы обнаружили труп коменданта в его камере. Я спрашивал тогда: кто видел Громова расстрелянным?
— Да многие видали, — прогудел Бадмаев.
— Кто, например?
— Ну, комендант….
— Старый комендант убит, а новый не видел. Кто еще?
— Тогда… наш врач. Он констатирует смерть каждого ликвидированного.
— Можно с ним побеседовать?
— Да зачем это вам?
— Для пользы дела, гражданин начальник.
— Давай-ка, браток, вызови сюда своего лекаря. Кстати, и я на него погляжу, — тоном приказа сказал Гундосов начальнику отдела.
|
|
Бадмаев снял трубку с одного из телефонов, стоявших на столе.
— Говорит Бадмаев… Кто это? Товарищ Демент? Зайдите ко мне на минутку…
Вызванный явился спешно. Не прошло и двух минут, как перед столом, в кабинете начальника отдела, уже стояла фигура в белом халате. Это был человек лет пятидесяти с бородой лопаточкой, — густой, но аккуратно подстриженной, — и с очень редкими волосами, прилизанными и уложенными в подобие прически на макушке. Лицо обладателя так неравномерно распределенных волос выражало ожидание, угодливость и беспокойство; черные, быстрые глазки испуганно помаргивали под стеклышками золотого пенснэ.
Бадмаев указал на него Холмину.
— Это наш доктор. Спрашивайте, что вам нужно, гражданин агент.
— Скажите, доктор, вы помните такого заключенного — Виктора Михайловича Громова? — спросил Холмин.
Фигура в белом халате услужливо повернулась к нему.
— Кто же его не помнит? Конечно же, помню.
— Бы видели его расстрелянным?
Борода-лопаточка растерянно затряслась и ее обладатель произнес, запинаясь:
— Вы знаете — не пришлось. Обстоятельства, понимаете, не позволили.
— Как это не пришлось? Про какие обстоятельства вы толкуете, товарищ Демент? — загудел Бадмаев. — Ведь вы же констатировали смерть Громова.
Белый халат метнулся к нему.
— Позвольте объяснить, товарищ начальник… Дело в следующем. Я констатировал смерть Громова… заочно.
— Что? Как заочно?
— Получилось так, товарищ начальник. В ночь казни майора у меня были гости. Я праздновал 25-летний юбилей моей медицинской деятельности. Вы же понимаете, товарищ начальник? Такое событие. Как не отметить? И я договорился с комендантом, что акт о смерти Громова подпишу утром. Конечно, это моя оплошность, я понимаю, но что же было делать…
|
|
Врач умолк, испуганно и умоляюще поблескивая на Бадмаева стеклышками пенснэ. Обрюзглая физиономия Гундосова сморщилась в раздраженно-презрительную гримасу и, потирая ладонью свой бритый череп, он произнес, с язвительной иронией:
— Кажный день я наблюдаю тут, в отделе порядочки и удивляюсь. Таких порядочков не найдешь на самой захудалой, товаро-пассажирской речной калоше. Как ты только с ними миришься, товарищ майор?
Вместо ответа, начальник отдела стукнул кулаком по столу и заорал на врача:
— Иди в комендатуру! Немедленно! Скажешь там, что я приказал посадить тебя в карцер. На хлеб и на воду! Две недели будешь сидеть без отрыва от ночных служебных обязанностей.
Втянув голову в плечи и вздрагивая халатом, Демент поплелся к двери. Глядя ему вслед, Гундосов сказал:
— Надо бы больше дать этому лекаришке.
— Я бы его на пять лет посадил, да у нас другого доктора нет, — тяжело и злобно сопя, прогудел Бадмаев.
После ухода врача наступило короткое молчание, которое Холмин прервал повторным вопросом:
— Так, кто же, все таки, видел расстрелянного Громова?
На плоской физиономии начальника отдела отразилась смесь досады, недовольства и раздражения и его гудящий бас перешёл в хриплое рычание:
— Ох и надоели вы мне, гражданин агент, вашими назойливыми вопросами. Ну, зачем вам знать, кто видал расстрелянного? Для чего?
— Видите-ли, гражданин начальник, — сказал Холмин, — я не совсем уверен в том, что майор Громов… мертв.
— Как не уверен, браток?! — воскликнул Гундосов. — Ведь расстреляли майора. И призрак его по отделу шляется. Людей убивает.
— Я, как бы это сказать… совсем не уверен, что он действительно призрак.
— А кто же по-твоему? Живой человек, что ли?
— Может быть.
— Бросьте, — мотнул на Холмина подбородком Бадмаев. — Я вам покажу людей, которые его в землю зарыли. Чернолапых.
— Кого? — не повял Холмин.
— Ну, есть у нас такой специальный взвод. По ликвидации последствий ликвидации. Работников этого взвода мы называем чернолапыми. Они занимаются у нас всякой черной работой: зарывают в землю трупы ликвидированных, стирают снятую с них одежду, чистят комендантскую камеру, — объяснил начальник отдела.
— Теперь припоминаю. Я слышал о них в тюремной камере, — сказал Холмин.
— Если хотите, я вызову сейчас взводного чернолапых, — предложил Бадмаев.
— Пожалуйста! Очень хочу! — воскликнул Холмин. — Может быть, хоть он видел расстрелянного Громова.
Бадмаев снова взялся за телефонную трубку.
Через несколько минут, перед его столом, место только что отправленной в карцер белой фигуры, заняла черная. Пожилой, угрюмый и дня три небритый мужчина, вытянув руки по швам, беспокойно и тревожно «ел глазами начальство», ожидая, что оно ему скажет. Черная мятая шинель конвоира, явно с чужого плеча, сидела на нем мешковато, а рваные, неподдающиеся чистке сапоги, тесные для него и по-внешнему виду тоже с чужих ног, от времени приняли грязно-рыжий цвет.
На заданный ему Холминым вопрос о Громове взводный «чернолапых», отрицательно покачав головой, ответил коротко:
— Никак нет. Не видал.
— И этот тоже, — со вздохом разочарования вырвалось у Холмина.
Вконец обозленный Бадмаев, вскочив из-за стола, набросился на взводного с руганью, вставляя в нее отрывисто гудящие вопросы:
— Как не видал? Почему? Ты же зарывал его? Закапывал ликвидированного? Ну? Чего молчишь?
Перепуганный взводный произнес заплетающимся языком:
— Разрешите доложить, товарищ начальник. В тую ночь я послал зарывать ликвидированного троих ребят со взвода. А сам был занятой на другой работе.
— На какой?
— Комендантскую камеру чистили под моим личным руководством. Иначе нельзя. Ежели за чем не уследишь, то после комендант ругается. Ребята во взводе работают спустя рукава, не по-стахановски.
— А почему так работают? — спросил Гундосов.
Взводный заговорил обиженно и плачущим голосом:
— Заинтересованности в работе нет. Поощрениев никаких. Премии не дают. В дом отдыха не посылают. Даже лучшие вещи с ликвидированных распределяются среди работников комендатуры и конвоиров. А нам всякие отрепки, вот вроде моих сапогов. Будто и не люди мы, а грязь под ногами. Обидно. Я два раза про это докладную писал, а улучшениев нету.
Бадмаев отмахнулся от него подбородком.
— Ладно, ладно. Снабжение вашего взвода мы улучшим. А теперь ты нам вот что скажи: те трое твоих ребят, которых ты посылал на зарытие Громова, видали его ликвидированным?
— Ну, как не видать, товарищ начальник? Они же его зарывали. Должны были видать, — ответил взводный.
— Давай-ка их сюда! Быстро! — приказал Бадмаев.
— Слушаюсь…
Трое приведенных взводным «чернолапых», — молодых, простоватых и туповатых парней, мобилизованных на работу в НКВД из какого-то колхоза, — под перекрестными вопросами Холмина, Бадмаева и Гундосова, потели, краснели, сопели и отвечали путано и невпопад. Наконец, один из них, с виду побойчее других, заявил:
— Зарыли мы тогда одного в мундире, а кто он такой — нам неведомо. Может, майор Громов, а может и нет. Мы фамилий ликвидированных не спрашиваем. Верно я говорю, товарищи? — обратился он за поддержкой к своим товарищам.
Те утвердительно закивали головами.
— Где вы похоронили этого расстрелянного? В общей могиле? — спросил Холмин.
«Чернолапый» ответил с, профессиональным превосходством:
— Зачем же для одного общую копать? В одиночной зарыли.
— Где именно?
Парень наморщил лоб, припоминая.
— Закопали мы его… Вспомнил. На опушке рощицы, что возле Свежего родника. Там еще такой кудреватый дубок есть. Под ним и зарыли. В тую ночь только один ликвидированный был.
— У меня больше нет вопросов им, — вполголоса сказал Холмин Бадмаеву. Тот кивнул подбородком «чернолапым».
— Идите, товарищи. А об улучшении снабжения я распоряжусь.
Облегченно вздыхая, обрадованные тем, что встреча с начальством закончилась для них так благополучно, могильщики НКВД затопали к двери.
Глава 4
Могила
Холмин вопросительно взглянул на Бадмаева. Поняв его без слов, начальник отдела прогудел в раздумье:
— Кто же еще видал? Комендант, доктор, чернолапые и… Кто же еще? Пожалуй… больше некому. Кроме них ликвидированного майора Громова не мог видеть никто.
— Все таки, я хотел бы убедиться точно, что он мертв и похоронен, — сказал Холмин.
— А как вы в этом убедитесь? — спросил Бадмаев.
— Необходимо разрыть его могилу.
— Так за чем остановка? Верите с собой этих чернолапых, что я вызывал, и поезжайте туда, где они зарыли ликвидированного майора.
— И я с вами поеду, — неожиданно вставил полковник Гундосов!
Начальник отдела взглянул на него, подумал и решительно мотнул подбородком.
— Пожалуй и мне следует поехать. Я тоже должен убедиться в том, что он действительно… ликвидирован…
* * *
Четверть часа спустя, по ухабистой, пыльной дороге тряслись дна автомобиля, направляясь за город. Впереди ехал грузовик с шофером и взводным «чернолапых» в кабинке: трое подчиненных последнего и несколько лопат и кирок подпрыгивали в ящике машины.
Вслед, за нею, отстав на полсотни метров, двигался легковой фордик начальника отдела. Гундосов, по праву «хозяина», сидел рядом с шофером; Бадмаев и Холмин поместились сзади, в кузове.
Ехали минут двадцать, и Холмину уже начало надоедать это путешествие в жаркий летний вечер, по пыльной и тряской дороге. Наконец, ехавший впереди грузовик, свернув в сторону на тропинку и, обогнув холм, остановился у небольшой дубовой рощицы. Неподалеку от нее, метрах в ста слева, протекал ручей, бравший свое начало из подземного ключа, называющегося Свежим родником.
Бадмаевский фордик, подъехав к грузовику, остановился тоже.
— Тут что ли, братишки? — спросил Гундосов, вылезая из кабинки.
Один из «чернолапых», тот что был побойчее других, спрыгнув с грузовика, вытянулся и, показывая рукой в сторону, ответил:
— Чуть подальше, товарищ полковник. Вон там. Туда машиной не подъедешь. Потому — круто. Горка, а в ней лощинка и тот самый дубок. Пешком придется иттить. Да это недалеко.
Холмин посмотрел по направлению его жеста. На склоне холма, метрах в пятидесяти от них, виднелась верхушка дерева, неясно и расплывчато очерченная в быстро сгустившихся вечерних сумерках.
— Так пошли туда, — сказал Гундосов.
Забрав кирки и лопаты, могильщики, вместе со своим взводным, двинулись вперед. За ними пошли рядом Холмин и Гундосов. Замыкал это вечернее, несомненно странное для постороннего взгляда, шествие тяжело сопевший Бадмаев. Начальник отдела НКВД, годами проводивший дни и ночи в кабинете да в постели, с трудом преодолевал подъем на небольшой холм, покрытый мелким кустарником и скользкой степной травой.
Подъем продолжался до середины холма, а затем, к облегчению Бадмаева, начался спуск в лощину. С каждым шагом очертания дерева становились все яснее и Холмин, напрягая зрение, уже смог разглядеть тонкий кривой ствол молодого дуба и его кудрявую шапку.
Остановившись возле дерева, могильщики сбросили с плеч на землю кирки и лопаты.
— Здесь он зарыт? — спросил, подходя к ним, запыхавшийся Бадмаев.
— Точно, товарищ начальник. Под этим дубком, — откликнулся одни из «чернолапых».
— Давайте скорее раскапывать. По-стахановски. А то времени ждать у меня нет, — приказал начальник отдела и, обращаясь к Гундосову и Холмину, добавил:
— Вообще, товарищи, время для этих раскопок мы выбрали самое неподходящее.
— Почему, браток? — спросил Гундосов.
— Ночь. Темно. И… вообще. Надо бы днем.
— Ничего, товарищ начальник, — сказал взводный, — Скоро посветлеет. Луна вот-вот взойтить должна. А яму ребята отроют в момент. Работа привычная.
— В гробу его похоронили? — спросил Холмин.
В голосе взводного прозвучало удивление:
— Да что вы, товарищ? На всех ликвидированных гробов не напасешься. Зарыли, как есть.
— И глубоко?
— Зачем глыбоко? Мы для одиночек глыбоких ям не роем. Засыпали слоем земли в полметра и хватит. Так, ребята?
— Точно, товарищ комвзвода. Более и не требуется, — откликнулся голос кого-то из «чернолапых».
— Ну хватит разговоров! Давайте раскапывать яму! — нетерпеливо прогудел Бадмаев. — Если быстро справитесь, я вам премию выдам.
— Давай ребята! Начинай! — скомандовал взводный.
Могильщики, засучив рукава мундиров дружно принялись за работу. Кирка и две лопаты врылись в землю. Холмин и Гундосов закурили. Бадмаев хотел закурить тоже, но его руки так дрожали, что он сломал спичку, смял папиросу и просыпал табак из нее. Выругавшись, он отбросил курево в сторону.
— Что, браток, нервничаешь? — спросил Гундосов с нескрываемой насмешкой в голосе.
— Нет. Просто так… Прохладно стало, — запнувшись ответил начальник отдела.
— Какое там — прохладно. Теплынь, как в Южных морях. — возразил Гундосов и, помолчав, насмешливо осведомился: — А, может ты сдрейфил, товарищ майор НКВД? С перепугу дрожишь, может?
Сердито засопев, Бадмаев промолчал…
Прошло, вероятно, не меньше получаса, а могильщики все еще не закончили свою работу. Закуривая вторую папиросу, Гундосов произнес с досадой:
— И чего они так копаются? Давно бы уж пора вырыть. Сколько же можно ждать, чорт возьми…
Бадмаев перебил его дрожащим басом:
— Вы бы хоть про него не упоминали, товарищ полковник.
— Про кого? — не понял Гундосов.
— Да вот, о ком вы сказали последние слова.
— Про чорта, что ли?
— Ну да.
— Неужели, ты в него веришь, майор НКВД?
— Ну, это мое дело. А только в такую ночь про него разговаривать не нужно…
Их спор прервал вылезший из вырытой ямы «чернолапый», тот что был побойчее своих товарищей. Только что взошедшая луна осветила его лицо: оно было потное и растерянное.
— Нету, товарищ комвзвода, — хрипло произнес он, разводя руками.
Взводный и Бадмаев одновременно шагнули к нему и их вопросы слились в один возглас:
— Как нету?! Кого нет?!
Парень опустил рукав мундира и, вытирая им пот со лба, ответил:
— Зарытого нету. Уже больше метра земли выбросили, а ни до чего не дорылись. Яма пустая и дальше вглыбь твердый грунт.
— Как же так? Не может быть, — забеспокоился начальник отдела. — Ну-ка, я сам посмотрю. Зажгите кто-нибудь фонарь. Товарищ взводный! Скорее…
— Нету у нас фонарей, товарищ начальник, — откликнулся взводный. — Еще на прошлой неделе батарейки для их кончились. Перегорели, значит. У кажного конвоира фонарь имеется, а нам дали два на весь взвод. И по четыре батарейки в месяц.
Бадмаев с досадой отмахнулся от него, и прогудел отрывисто и раздраженно:
— Надо было мне сказать. Я бы свой фонарь захватил… Ну, посветите хоть спичкой, кто-нибудь!
Двое бывших в яме могильщиков вылезли оттуда и над нею вспыхнуло несколько спичек. Наклонившись вперед, Холмин, при их свете, стал рассматривать яму. Она была пуста. На ее дне темнели комья вскопанной земли и ничего больше.
— Может быть, вы похоронили майора Громова в другом месте и забыли об этом? — спросил Холмин могильщиков, убедившись, что в яме ничего нет.
— Да нет же, товарищ, — ответил один из них, — Тут он был. Верхний-то слой земли рыхлый на полметра. Глядите сами. Тут мы его закопали.
— Где же он?
— Откуда нам знать? Может, под землю ушел. Ведь не простой он ликвидированный, а сам майор Громов.
— А может он бродит тут поблизости? — испуганно прошептал другой могильщик.
Наступило продолжительное молчание. Все замерли, напряженно вслушиваясь в ночные звуки. И каждому в этих звуках, в легком дуновении ветра и шелесте листьев и степной травы, почудились чьи-то тяжелые, идущие где-то близко шаги. Даже Холмину, знавшему больше других о «руке майора Громова», стало жутко у разрытой могилы, из которой исчез мертвец.
Молчание, сковавшее испуганных людей, нарушил Бадмаев. Отскочив от могилы назад, он торопливо зашептал, весь дрожа:
— Вы, как хотите, товарищи, а я еду в отдел. Меня там дела ждут. Некогда мне тут раскопками заниматься… Взводный! Зарыть эту яму!
И, не дожидаясь ответа взводного, он быстрыми шагами, почти бегом, пошел в ту сторону, где остались автомобили. Полковник Гундосов потоптался на месте, вздрогнул, поежился и крикнул вслед ушедшему:
— Товарищ майор! Постой! И я с тобой поеду!
Бадмаев ничего не ответил и Гундосов бегом бросился за ним. Через три-четыре минуты до оставшихся донесся отдаленный рокот автомобильного мотора. Взводный сказал со вздохом:
— Сложилось начальство и уехало.
Могильщик побойчее откликнулся на его слова:
— Тут важный спугается, а не токмо начальство.
— А мы как, же? — спросил другой могильщик.
— Тоже надо отсюда убираться поскорее, — сказал третий.
— Яму зарыть приказано, — возразил ему взводный.
«Чернолапые» заговорили наперебой.
— Хрен с ней, с ямой. Завтра утром зароем. Нечего оставаться ночью посреди такого страху.
— Ладно, ребята, — согласился взводный. — Забирайте инструмент и пошли.
Взвалив на плечи лопаты и кирки и не обращая внимания на Холмина, «чернолапые» поспешно покинули лощину с разрытой могилой. Они шли так быстро, что он догнал их только у самого автомобиля.
— И вы с нами едете, товарищ… не знаю, как вас? — спросил его взводный.
— С вами, — ответил Холмин и добавил начальственным тоном: — Завезете меня в гостиницу.
— Это можно. Нам по пути, — согласился взводный и заискивающе попросил: — Только вы, товарищ, в отделе не говорите, что мы яму незарытую бросили. Уж пожалуйста. Мы ее завтра зароем.
— Не беспокойтесь, не скажу, — пообещал Холмин. — Я не доносчик.
— Вот и хорошо, — обрадовался энкаведист. — А мы вас в момент в тую ночлежку доставим… Эй, шофер! Задремал? Давай трогай!..
В номере гостиницы, уставший за день Холмин с удовольствием улегся в постель и, снимая с телефонного аппарата трубку, не без злорадства, подумал о своем начальстве:
«Теперь можете мне звонить сколько вам угодно. Ответа не будет. Вы меня бросили, а я вас. Возитесь эту ночь с вашими призраками сами…»
Глава 5
«Доктор магических наук»
Спать долго Холмину, однако, не удалось. В полночь он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо и приговаривал:
— Товарищ! Проснитесь! Да проснитесь же, товарищ…
Холмин открыл глаза. Перед кроватью стоял молодой парень с очень озабоченным липом, одетый в мундир энкаведиста.
— Кто вы такой? — спросил Холмин, вскакивая с постели.
— Посыльный из комендатуры, — ответил парень.
— Что вам нужно?
— Начальник отдела НКВД, товарищ Бадмаев требует, чтобы бы немедленно явились к нему.
Невыспавшийся и злой на свое начальство подневольный детектив, с досадой отмахнулся рукой от этого требования.
— Скажите ему, что я приду завтра.
— Никак невозможно, — возразил энкаведист. — В случае вашего отказа, приказано доставить вас под конвоем…
Ругаясь и проклиная беспокойное начальство, Холмин стал одеваться…
* * *
В кабинете начальника отдела Холмина ждал начальственный «триумвират»: Бадмаев, Гундосов и секретарь партийного бюро Кислицкий.
Был здесь, однако, и четвертый незнакомый Холмину человек, внешность которого сразу же его заинтересовала. Перед столом, с независимым видом развалившись на стуле, сидел субъект, который даже в уголовном мире никому не мог бы внушить никакого доверия. Одет он был в костюм «тюремного фасона»: рваный пиджак и штаны с бахромой и протертыми коленями, кое-где зашитые и заплатанные толстыми разноцветными нитками. На голой шее человека, высовывавшейся из невероятно грязной рубашки без воротники, красовался бантик галстука: цветом похожий на кусок грязной половой тряпки, он тем не менее, был завязан не без кокетства.
«Сколько ему может быть лет?» — подумал Холмин, всматриваясь в физиономию незнакомца, но, ответить на этот вопрос не смог — физиономия была до того мятая и потасканная, что ее владельцу можно было дать и тридцать лет и вдвое больше: в советских тюрьмах иногда встречаются такие «люди без возраста».
Бадмаев сидел на стуле против незнакомца придвинувшись к нему вплотную. Гундосов — в кресле за столом, а Кислицкий стоял у окна, прислонившись спиной к подоконнику. По выражению их напряженных лиц Холмин догадался, что, перед его приходом, субъект с бантиком рассказывал им что-то очень интересное. На лицах Бадмаева и Кислицкого отражались любопытство, надежда, и нескрываемая радость; выражение лица Гундосова было несколько иным, на нем напряженное любопытство смешалось с чем-то откровенно скептическим, а холодные глаза смотрели недоверчиво и насмешливо.
Увидев входящего Холмина, начальник отдела кивнул ему подбородком.
— Ага! Гражданин агент. Хорошо, что вы явились так быстро. У нас новость. В одной из тюремных камер мы обнаружили спеца по привидениям. Будете работать с ним в контакте.
Злость подневольного детектива против начальства, бросившего его у разрытой могилы, а затем не давшего ему выспаться, еще не улеглась и он ответил холодно и резко:
— Мне, гражданин майор, ни с кем никакого контакта не требуется. С меня его хватит, особенно такого, как несколько часов тому назад, во время вашего поспешного бегства от могилы майора Громова.
Холмин думал, что Бадмаев рассердится, но тот благодушно отмахнулся от него рукой и подбородком.
— Бросьте про это вспоминать. Теперь у нас по-другому дело пойдет. Мы теперь с этой растреклятой «рукой майора Громова» справимся. Вот познакомьтесь с товарищем. Незаменимый спец по части привидений.
Субъект с бантиком, приподнявшись со стула, церемонно поклонился и, протягивая руку Холмину, произнес хриплым, не то простуженным, не то пропитым баритоном:
— Серж Вовушев, к вашим услугам. Доктор магических наук. Из Парижа.
Холмин еле успел подавить, чуть не сорвавшийся с его губ возглас удивления. Такой саморекомендации от подобного субъекта он никак не ожидал.
— Очень рад познакомиться, — сказал назвавшийся таким необыкновенным доктором, продолжая протягивать руку.
Пожав ее и назвав свою фамилию, Холмин вздрогнул от легкого приступа брезгливости: рука была потной, липкой и нервно вздрагивала.
— Ну, вот и познакомились. А теперь, товарищ Вовушев, давайте рассказывайте дальше, — нетерпеливо прогудел Бадмаев, придвигаясь к нему еще ближе.
Холмин поискал глазами, на что бы сесть. Свободным был только «подследственный стул» у двери, но садиться на него не хотелось; с ним у заключенного, временно отпущенного на волю, были связаны невеселые воспоминания. Тогда Холмин подошел ко второму окну кабинета и подпрыгнув, бесцеремонно уселся на подоконнике. Гундосов недовольно покосился на него, но ничего не сказал, а Бадмаев и Кислицкий, увлеченные тем, что им говорил необычайный доктор, не заметили «нарушения правил внутреннего распорядка» в кабинете начальника отдела НКВД.
А Серж Вовушев, в это время, делая округленные плавные жесты перед плоской физиономией Бадмаева, читал ему лекцию внушительно, самоуверенно и хрипло:
— Кроме трех измерений, о которых я имел честь только что вам вкратце доложить, во вселенной существует и четвертое, невидимое нами и недоступное вашим примитивным человеческим представлениям и ощущениям. Это, так называемый, трансцендентный мир, наполненный непонятными нам метафизическими, метапсихическими, оккультными, спиритическими и тому подобными явлениями. Эти, изволите-ли видеть, явления становятся доступными человеческому разуму лишь после длительного и тщательного их изучения. К подобным явлениям относится и загадочная для непосвященных материализация астральных тел, в просторечьи называемых душами. После смерти человека его астральное тело продолжает жить в трансцендентном мире и, в любой момент, может материализоваться и предстать перед нами в виде того, что мы называем привидением или призраком…
Хриплый баритон Сержа повествовал о знакомых, хотя и смутно, Холмину вещах, но, при этом, невероятно путал их, фантазировал, импровизировал, пересыпал свою речь множеством иностранных слов, ссылался на свои «научно-дружеские связи с мадам Блаватской, мадмуазель Ленорман и знаменитым индусским факиром Кришнамурти» называл десятки европейских, американских, и азиатских городов, где ему, Сержу, будто бы пришлось побывать. Бадмаев и Кислицкий слушали его с разинутыми ртами; ничего подобного слышать им еще никогда не приходилось. По лицу Гундосова бродила скептическая насмешливая улыбка.
Холмин смотрел на рассказывающего и думал:
«Ведь это же лгун, жулик и арап. Как такие старые опытные энкаведисты — Бадмаев и Кислицкий — могут ему верить? Как они его сразу не раскусили? И чего он добивается своими баснями?»
Серж на секунду сделал паузу и обвел взглядом своих слушателей. Холмин поймал этот взгляд и повял, что кроется за ним. С помятого, потасканного и грязного, остриженного парикмахерской машинкой лица испуганно и умоляюще смотрели голодные, полные отчаяния и муки, глаза человека, долго сидящего в советской тюрьме.
«Так вот оно что. Он выкарабкивается из тюрьмы, как умеет. Бедняга. Конечно, я не буду мешать этому несчастному». — мысленно пожалел его Холмин.
У полковника Гундосова тоже поймавшего страдальческий взгляд заключенного, и, видимо, понявшего его, он, однако, никакого сочувствия не вызвал. Когда Серж, передохнув, собирался продолжать свою «лекцию», энкаведист грубо оборвал его:
— Эй, послушай-ка, Гогушев…
Слегка поклонившись Гундосову, «доктор магических наук» мягко поправил его:
— Моя фамилия — Вовушев, товарищ полковник.
— Ладно, пускай будет Вобушев…
— Вовушев, товарищ полковник, — вторично поправил Серж.
— Да, что ты привязываешься ко мне со своей арапской фамилией? — рассердился энкаведист. — Тебе не все равно, как я ее выговариваю? Отвечай-ка лучше на мои вопросы…
— Пожалуйста, — склонился оробевший Серж.
— Был, значит, в Париже?
— О, конечно!
— И в Булонском лесу?
— Как же!
— Большой лес?
— О, дремучий!
— Так-так. А на Елисейских полях бывал?
— Приходилось.
— Что это за поля?
— Обыкновенные. Пшеницу там сеют. Овес, картошку. Бураки тоже.
Энкаведист расхохотался.
— Ну и трепач ты, браток. Вроде отставного корабельного кока. Бураки, говоришь, сеют? Вот трепло. Не был ты в Париже, Фофутев.
— А вы, товарищ полковник; откуда знаете? — робко спросил Серж, не посмев поправить энкаведиста в третий раз.
— Я, браток, во многих портовых городах побывал. И в Париже тоже, хотя он и сухопутный город. Так что ты дремучим Булонским лесом и бураками на Елисейских полях мне арапа не заправляй, — сказал Гундосов.
Серж Вовушев совсем увял, испуганно заморгав глазами. В их разговор вмешался Бадмаев:
— Товарищи! Это совсем неважно — был он в Париже или нет. Для нас сейчас важнее другое.
— Что? — спросил Гундосов.
— Для нас важно, сможет ли товарищ Вовушев помочь нам в разоблачении «руки майора Громова». Сможете, доктор?
Нерешительно и с опаской покосившись на Гундосова. «доктор» ответил, запинаясь:
— Видите-ли, товарищ начальник… То, что вы называете разоблачением интересующего вас астрального тела, конечно… вполне возможно.
— Каким образом? — быстро спросил Бадмаев.
— Путем установления контакта с астральным телом, его вызова из трансцендентного мира и последующих заклинаний. Но для этого мне потребуются соответствующие условия.
— Какие, товарищ спец? — задал вопрос молчавший до этого Кислицкий.
— В тюремной камере невозможно сосредоточить волю духа на достижении контакта с трансцендентным миром. Кроме того, дух должен быть укреплен усиленным питанием… тела.
— Короче говоря, «доктор магических наук» желает выскочить из тюрьмы и подкормиться, — с грубой иронией добавил Гундосов.
Пропустив мимо ушей это добавление, Бадмаев утвердительно закивал подбородком.
— Необходимые условия для работы мы вам обеспечим. Выпустим вас из тюрьмы, дадим номер в гостинице и прикрепим к столовке.
— И одним мошенником на воле станет больше. — сказал Гундосов, неодобрительно покачивая головой. — Что ты делаешь, майор НКВД? Разве не видишь, кто перед тобой? Ведь он жулик и балаганный фокусник. По его жестикуляции сразу видать.
— Позвольте, товарищ полковник, — попробовал вмешаться Серж, — В нашей профессии, конечно, иногда приходится прибегать к тому, что вы называете фокусами. Даже сама мадмуазель Ленорман, с которой я…
— Заткнись! Ленорман померла, когда тебя еще в проекте не было. — оборвал его Гундосов и обратился к Холмину:
— Неужели, браток, ты потерпишь конкуренцию этого сухопутного трепача? Я бы не стерпел.
— У нас разные методы работы и я надеюсь, что мы не будем друг другу мешать, — спокойно возразил Холмин.
«Доктор магических наук» бросил на него благодарный взгляд и поспешил согласиться:
— О, конечно. Мы будем работать параллельно.
Он нерешительно посмотрел на Бадмаева и спросил:
— Может быть, мне теперь удалиться, а нашу беседу мы… продолжим завтра?
— Идите, — мотнул подбородком тот. — Эту ночь переспите в комендатуре, а завтра мы вас устроим.
— Большое спасибо, — произнес Серж, — вскочив со стула, и, церемонно кланяясь, начал прощаться со своими слушателями.
Глава 6
Особое мнение
Проводив взглядом поспешно удалившегося «доктора магических паук», Гундосов сказал:
— В это грязное дело я вмешиваться не буду, хотя и мог бы, но, по-моему, такой арап и фокусник особой пользы нам не принесет. Не следовало бы его из тюрьмы пускать… Эх, товарищ Бадмаев! Гляжу я на тебя и вижу, что совсем ты в панику ударился и за соломинку хватаешься, точно утопающий. Совсем тебя доконала «рука майора Громова». Ты аж посинел весь, как после морского купанья зимой. В ребячество впадаешь.
Ожесточенно замотав подбородком, начальник отдела, огрызнулся:
— Ни в какое ребячество я не впадаю. Просто использую новые методы борьбы против этой растреклятой «руки». Вам, товарищ особоуполномоченный, ничего, а я уж сколько дней под пулей хожу.
— Тоже нашел метод. Фокусника! И ты, товарищ Кислицкий, — повернулся Гундосов к секретарю партийного бюро, — панические настроения в отделе поддерживаешь. Это вместо того, чтобы с ними бороться. А еще руководитель партийной организации, поставленный на пост воспитателя коммунистов в органах НКВД. И на таком ответственном посту поддался суевериям, как отсталый некультурный юнга.
— Какие же суеверия, товарищ полковник? — покраснев, возразил Кислицкий. — Многие в отделе привидение видели. И вы тоже.
— Чему учит наша большевистская партия? Чему учил товарищ Карл Маркс? Никаких призраков нет и быть не может. Все это религиозные предрассудки.
— Насчет Карла Маркса вы, товарищ полковник, ошибаетесь. Он существования призраков не отрицал.
— Откуда ты это взял, товарищ Кислицкий?
— Из «Коммунистического манифеста». В нем Маркс пишет: «Бродит призрак по Европе»…
— Так то он писал про призрак коммунизма.
— А почему он его назвал так, а не иначе? Значит, допускал существование призраков вообще. И под привидения вполне можно подвести диалектическую базу.
— Ну-ка, подведи.
— Если, как нам известно из диалектики, ничто в природе не исчезает и вновь не появляется, то, значит, астральные тела тоже не исчезают. А так как один вид материи переходит в другой, то и они, эти самые тела, могут подчиниться законам диалектического материализма.
— Материализоваться, — поправил его Холмин.
— Ну, это все равно, — отмахнулся от него Кислицкий.
Гундосов засмеялся.
— Эх, вы! Диалектики!. Весь диалектический материализм с привидениями смешали. «Рука майора Громова» окончательно вам головы заморочила. А ты как, Холмин? Тоже в нее уверовал?
— У меня о ней особое мнение. — ответил подневольный детектив.
— Особое? Может, ты нам про него расскажешь? Или это секрет?
— Теперь не секрет.
— Почему теперь?
— Потому, что теперь у меня есть кое-какие факты о «руке».
— Это интересно. Давай-ка твои факты..
— Я вам изложу их вкратце, — начал Холмин. — По моему мнению «рука майора Громова», вызвавшая такую панику во всем отделе НКВД и убившая четырех его работников, совсем не привидение…
Прерывая его, Бадмаев загудел: — Как не привидение? У него мертвое лицо и простреленный затылок. Я же собственными глазами видал. И, к тому же, он из могилы исчез. А вы говорите…
— Такое живым не бывает. — поддержал начальника отдела Кислицкий.