Высоко в стратосфере, где излученное и отраженное планетой тепло уже не оказывает серьезного влияния, эти ветры очень сильны и очень стабильны; они движутся гораздо быстрее, чем ветры под ними, и закручиваются гораздо медленнее. Это и есть струйные течения.
В 1991 г. мы с Пером, собираясь пересечь Тихий океан на монгольфьере, приехали в Мияконодзё, небольшой городок на юге Японии. Мы надеялись, что то же самое течение, которое доставляло японские бомбы на аэростатах к материковой территории США, вскоре понесет и нас через Тихий океан. Мы хотели пересечь океан первыми, но не собирались устраивать гонку. Однако по прибытии на место мы обнаружили там симпатичного японского аэронавта Фумио Нима, который оказался нашим соперником и тоже рассчитывал пересечь Тихий океан первым. Некоторое время и нас, и японцев удерживала погода; мы изнывали от нетерпения, дожидаясь, пока струйное течение наберет достаточную силу, чтобы перенести нас через крупнейший океан Земли, и одновременно с растущим напряжением ждали, что в Персидском заливе вспыхнет война.
В октябре предыдущего года я летал с экипажем Virgin в Багдад, чтобы вернуть британских заложников. В случае начала войны я хотел быть на земле, а не болтаться где-то в стратосфере на борту воздушного шара. Но тогда — если бы нам пришлось отказаться от попытки — все усилия и время, затраченные моей командой на подготовку нашего полета, пропали бы даром.
Наступило Рождество. Я с семьей съездил на Исигаки, небольшой островок возле южного побережья Японии; после этого моя жена Джоан увезла детей домой, в Лондон, — пара было идти в школу. Мы с родителями отправились в аэропорт, чтобы сесть на внутренний рейс обратно в Мияконодзё, и я случайно взглянул на экран телевизора. Там в вертолет, зависший над морем, поднимали безжизненное тело. Это был Фумио. Он стартовал накануне нашего возвращения, надеясь получить преимущество над нами. Но сильные ветры разорвали оболочку его шара, и аэронавт вынужден был спуститься на парашюте. К моменту прибытия спасательного вертолета Фумио умер от холода. Его тело подняли из воды всего в пятнадцати километрах от японского берега.
|
|
Во вторник 15 января мы с Пером прошли к своему аэростату сквозь собравшуюся многотысячную толпу. Японские дети держали свечи и махали нам британскими флажками. Они пели «Боже, храни королеву». Я же не мог выбросить из головы гибель Фумио. А над людьми и над пустошью висел наш шар, достаточно большой, чтобы в нем мог поместиться купол лондонского собора Св. Павла. Мы выпустили несколько белых голубей — довольно бесполезный в данных обстоятельствах жест доброй воли — и повернулись к капсуле.
Мы зажгли горелки, затем Пер отстрелил болты, удерживавшие шар при помощи стальных тросов, и мы ракетой рванулись к небесам. Уилл Уайтхорн кричал по радиосвязи, не скрывая чувств: «Люди здесь, внизу, вопят от восторга, как сумасшедшие! Поразительное зрелище! Вы быстро поднимаетесь!» (Уилл командовал спасателями. Он страховал нас и по ходу нашего продвижения гонял спасательные катера на предельное расстояние от берега.)
Не прошло и пяти минут, как Мияконодзё скрылся из виду, а через полчаса мы уже летели далеко над Тихим океаном. На высоте около 7000 м мы достигли нижней части струйного течения.
|
|
Впечатление было такое, что мы попросту уткнулись в потолок. Как мы ни грели воздух в шаре, он не поддавался. Он как бы распластался по стене ветра и, казалось, трещал по швам. Мы надели парашюты и прицепились к надувным спасательным плотам на тот случай, если шар не выдержит и порвется.
Наконец шар все же угодил в струйное течение. Я пораженно наблюдал, как серебристая оболочка вдруг ушла вперед, и тупо думал: если шар будет где-то там, то что удержит нас в воздухе здесь? Но прежде чем изумление успело смениться паникой, шар нырнул куда-то, оказался ниже уровня капсулы — и потащил нас за собой в поток.
Рывок был чудовищный, нас сорвало с мест и раскидало по капсуле. Представьте: наша скорость с 20 узлов чуть ли не мгновенно выросла до 100, то есть до 185 км/ч. На мгновение мне показалось, что шар сейчас разорвет в клочья, но затем он снова поднялся над капсулой — и все мы, и шар и капсула, целыми и невредимыми оказались внутри струйного течения.
— До нас этого никто не делал, — жизнерадостно заявил Пер. — Мы на неизведанной территории.
Настоящие проблемы начались примерно через семь часов полета. Капсула, которую мой друг Алекс Ритчи сконструировал для транстихоокеанского перелета 1991 г., несла на себе шесть баллонов с пропаном — они были подвешены снаружи и напоминали какое-то громадное ожерелье. Примерно в этот момент в первом баллоне кончился газ. Пер нажал кнопку сброса пустого баллона, и вся гондола неожиданно перекосилась. Пустой баллон действительно упал вниз, с этим было все в порядке, но за собой он утащил еще два полных баллона.
|
|
Выводы отсюда следовали неутешительные и даже просто жуткие. Мы пролетели всего около 1600 км. Теперь у нас оставалась ровно половина топлива, с которым мы стартовали, а впереди лежала самая опасная и недоступная часть Тихого океана.
— Смотри! — сказал Пер. — Мы поднимаемся.
Освободившись от веса двух полных и одного пустого баллонов, наш шар рванулся вверх.
Девять тысяч метров.
Десять тысяч метров.
— Я начинаю выпускать воздух, — сказал Пер. — Нужно спуститься.
Мы не имели никакого представления о том, насколько прочна наша капсула. Мы знали, что ее стеклянный купол способен выдерживать давление примерно до 12 800 метров высоты, — да и эта информация была скорее догадкой. Если мы поднимемся выше тринадцати тысяч, купол просто взорвется. Пер открыл клапан на верхушке шара, но мы продолжали подниматься.
— Подъем замедляется, — сказал я. — Я уверен, что он замедляется.
Альтиметр продолжал тикать: мы были в царстве неизведанного, на высоте 12 500 м. Ничто из нашего оборудования не испытывалось на таких высотах. Сломаться могло все что угодно.
На высоте 12 950 м шар выровнялся. Теперь, когда быстрая и зрелищная гибель нас миновала, следовало подумать о медленной и тоскливой гибели, по-прежнему ожидавшей нас впереди. Топлива оставалось так мало, что мы, похоже, обречены были на падение в океан. Чтобы добраться до суши раньше, чем закончится топливо, мы должны были лететь со средней скоростью свыше 270 км/ч — вдвое быстрее, чем любой монгольфьер до нас. И примерно в это время у нас прервалась радиосвязь с землей: бушевавший под нами ураган глушил сигналы. Мы остались одни.
Мы опустились обратно в струйное течение и следующие шесть часов летели высоко-высоко над вспененным бурей океаном. Я подозреваю, что ни один полярный исследователь никогда не видел такого громадного белого пространства. Облака под нами непрерывно клубились и напоминали одновременно цветную капусту и извилины мозга. Наступила ночь, и где-то внизу, освещая облака изнутри, начали сверкать молнии. Я почти не обращал на это внимания, так как был слишком занят. Я не отрываясь, боясь даже моргнуть, следил за показаниями альтиметра и время от времени подкручивал горелки, чтобы удерживать аэростат в самой быстрой части потока.
Это может показаться настоящим чудом, но у нас получалось! Мы с Пером неслись в направлении Америки со скоростью свыше 320 км/ч! Ни один аэростат не передвигался с такой скоростью. Струйное течение, чуть не погубившее нас в момент первой встречи, теперь спасало нам жизнь.
Пока утомленный Пер ненадолго задремал, я продолжал дежурить у альтиметра. Нервы были натянуты как струны, пока я старался уловить малейшие признаки раскачивания или вибрации. Диаметр внутренней части потока, где скорость ветра была максимальной, составлял всего около 1200 м. Было ясно, что, если мы сумеем удержаться в сердцевине потока, нам, возможно, удастся пересечь океан и остаться в живых. Если я не услежу и аэростат выйдет за пределы центральной зоны, мы замедлимся и наверняка погибнем. Любое непонятное движение могло означать, что шар и капсула оказались в разных слоях потока.
