«Филипп подошел и, слышав, что человек читает пророка Исаию, сказал: разумеешь ли, что читаешь? Он сказал: как могу разуметь, если кто не наставит меня?»
Деяния 8: 30,31.
Это было прекрасное лето. Каждый день в 3:15 утра я отправлялся на третий полигон, пел по дороге песни, возился с дизельными двигателями, запускал воздушный зонд, отзванивался в пустынный центр и передавал им ветряные измерения, снова возился с дизельными двигателями и вновь пел песни по пути обратно, на завтрак. В течение нескольких дней я был счастлив и спокоен. Я изрядно поднаторел в запуске и остановке дизельных двигателей, которые питали генераторы. Каждый из двух двигателей имели 12 огромных цилиндров, и были несколько больше легкового автомобиля по своим размерам. Несмотря на то, что даже один такой двигатель с генераторами мог легко обеспечить энергией город среднего размера, я использовал их только для подключения моего радио, одной электрической лампы, и, иногда, вентилятора для моего масляного обогревателя. Иногда я запускал и останавливал огромные дизели просто ради удовольствия. Ещё бы, ведь малогабаритный бензиновый генератор размером с газонокосилку, которые ВВС США предоставили мне для освещения моей метеорологической будки, был слишком мал, чтобы представлять для меня хоть какой-либо интерес. Он стоял в идеальном рабочем состоянии по соседству, в сарае, такой же новый, как и в тот день, когда его достали из коробки.
Наступило утро вторника. По обычаю, я пребывал в своём счастливом, певучем настроении. Я начал, как и всегда, с открытия генераторной будки и запуска дизелей. Генераторная будка представляла собой деревянную постройку без окон, с полом, усыпанным гравием. По размерам она была заметно больше типичного гаража на два автомобиля. Два дизеля с прилагаемыми к ним электрическими генераторами стояли на бетонном фундаменте внутри будки, и располагались по большей части так, как если бы кто-то припарковал вместо них две легковых машины. Вдоль всей дальней части будки располагались несколько десятков аккумуляторов, которые обеспечивали питание для запуска дизелей. Внутри располагалось довольно много полок, на которых были сложены запчасти и прочие материалы. В частности, на большой части полок, вдоль южной стены дома, около двери, находилось много герметичных банок с присадкой для облегчения холодного запуска двигателей. Огромный бак дизельного топлива стоял позади здания, снаружи, между генераторной будкой и складами. За складами, соответственно, располагалась моя метеорологическая станция.
Единственные двери в генераторную выходили на запад, с видом на открытую пустыню. Дизели располагались в направлении с востока, лицом на запад. К каждому дизелю вела своя пара деревянных дверей. Широкая вертикальная перегородка разделяла эти двери между собой. Эта перегородка включала стойку, которая поддерживал вес обычной остроконечной крыши.
Когда я открывал генераторную будку тем утром, я, как обычно, припарковал грузовик рядом с асфальтированной дорогой перед дверьми, выходящими на север. Затем я открыл двери, выходящие на южную сторону. Двери были на петлях и открывались наружу. Они немного цеплялись за гравий. Следовательно, открыть их можно было с трудом. Я никогда не открывал их до конца. В тот день, когда я открыл правую створку двери под углом 45 градусов, я закрепил ее в нужном положении, поместив большой камень с каждой стороны, предполагая, что это хорошее решение. Я сделал то же самое с левой створкой. Тем утром было не сильно ветрено, так что двери легко оставались в таком положении во время моей утренних забот с метеорологическими зондами.
Закончив утреннюю часть работы, убрав теодолит и заперев метеорологическую станцию, я занимался выключением дизельного двигателя, прежде чем отправиться на завтрак. В отличие от многих ночных дежурств прежде, я еще не успел завести свой пикап. Когда я вошел в хижину, всё, как обычно, казалось нормальным и находилось на своих местах. С наторелой рукой я повернул ручки, переместил рычаги, щёлкнул выключатели, перекрыл топливо к карбюратору и, ожидая, пока дизель остановится, запел. Затем, продолжая петь, я вышел на улицу, чтобы закрыть двери. Как обычно, я начал с двери справа. Была яркая лунная ночь, поэтому флуоресцентный свет, идущий из-за двери, не показался мне необычным. Как бы там ни было, я был слишком голоден и торопился на завтрак. В свободной, лёгкой манере, полностью увлечённый своей работой, я выбил ногой внутренний камень и начал закрывать дверь, поворачивая её ко мне и влево.
Край двери скользнул мимо меня, и область за дверью открылась моему взору. Моя голова инстинктивно повернулась вправо и мои глаза сразу же встретились с взглядом белого ребенка за дверью. Он парил в полной тишине примерно в 3 футах над землёй. Ребенок казался маленьким мальчиком, среднего телосложения, мелово-белого цвета, ростом около трёх или четырёх футов. На нем был белый костюм, окруженный белым флуоресцентным светом. Он был похож на уменьшенную версию американского астронавта на Луне, за исключением того, что он явно не был человеком.
Его большие синие глаза были гораздо больше, чем у любого нормального человека, и они были расположены друг от друга на расстоянии четверти окружности его головы. Время от времени я мог видеть распадающиеся цепи радиоактивных частиц, исходящих из области плечей на его костюме. Он смотрел на меня с приятным выражением лица. Он был слегка наклонён в мою сторону, согнувшись в поясе, с руками, вытянутыми в стороны. Он вёл себя почти так же, как ребёнок, купающийся в бассейне.
Я был настолько ошеломлён увиденным, что мой мозг не имел ни единого шанса обработать информацию. Ребёнок парил не дальше пяти футов прямо передо мной в полной тишине. Он парил достаточно высоко над землей так, что, практически, мог смотреть мне прямо в глаза. Мой мозг действительно не подавал мне никаких сигналов, чтобы бояться. Всё, о чём я мог думать, было: ”Так вот, что такое безумие. Знаете, они были правы. Это действительно почти не больно".
Мы оба, глядя друг на друга, стояли так довольно долго. Мальчик, по-видимому, не хотел поворачиваться ко мне спиной или боком, либо уходить. Что касается меня, я был слишком ошеломлен, чтобы думать о чем-либо. Я был уверен, что мой мозг внезапно начал давать сбои. Я хотел продолжать держаться за деревянную дверь хижины, на случай, если я внезапно упаду.
Я начал мысленно проверять свое тело, чтобы проверить, течёт ли моя кровь равномерно. Мое сердцебиение было нормальным, и я не чувствовал головокружения. Наконец, я начал задаваться вопросом, возможно ли, что некоторые из банок эфирной жидкости для холодного запуска двигателей протекают? Может быть, в этом вся проблема? Банки были в сарае всего примерно в 8 футах от меня. Для того чтобы подышать свежим воздухом, я начал осторожно обходить то, что я предположительно считал вызванной эфиром галлюцинацией. Я сделал 4-5 шагов назад, пока не оказался на асфальтированной дороге, все еще лицом к ребенку. На дороге был приятный ветерок, и я начал глубоко дышать, надеясь вернуть работу мозга в нормальное состояние. Я все еще был слишком ошеломлен, чтобы рискнуть повернуть голову в другую сторону.
Вынужденный переместиться присутствием мальчика, я отказался поворачивать голову влево, чтобы осмотреть два пятна белого флуоресцентного света, расположенных рядом друг с другом прямо около двери моего грузовика, примерно в 20 футах от меня. Мальчик, казалось, нашел всю ситуацию чрезвычайно забавной и, вероятно, оценил по достоинству наличие дополнительного пространства для маневрирования. Затем, как по команде, все еще плавая, он повернулся налево и поплыл за угол генераторной хижины. Он скрылся из виду, проплывая между сараями. По мере того как он удалялся прочь, он двигал своими руками примерно в такой же манере, в какой это делает пловец в бассейне.
Я стоял неподвижно, глубоко дыша в течение нескольких минут. Я был все еще ошеломлен и я хотел быть уверенным в том, что кровообращение в моем мозгу нормализовалось. Краем глаза, с левой стороны от себя, я видел, как белые пятна около грузовика стали удаляться прочь в сторону дальней части зоны отдыха третьего полигона. Я не стал поворачивать голову, чтобы посмотреть на них. С тем состоянием, в котором находился мой мозг, я все равно не мог обработать информацию.
Подождав немного и подышав свежим воздухом, я решил, что кровоток в моем мозгу вернулся в норму. Пришло время возвращаться в город. Я начал с упражнений. Я провел около 20 минут, гуляя по асфальтированной дороге, глубоко дыша, как я делал до этого. Затем, когда ко мне вернулся аппетит, я вернулся в генераторную будку и осмотрел баки с эфиром под давлением. Их было несколько десятков. Почти все банки были новыми. Я привёз их сюда со склада самостоятельно. Ни одна из банок не протекла, и все оказалось в полном порядке. Тем не менее, было две или три старые банки с ржавчиной по краям. Эти банки я положил в картонную коробку на заднем сиденье моего пикапа для утилизации в городе. «Это решит проблему», - сказал я себе с явным удовлетворением. «Как только работа моего мозга вернётся к нормальному состоянию, я не хочу, чтобы это повторилось снова».
Я закрыл генераторную будку, завел свой грузовик и медленно направился к базе. Все складывалось благоприятно, и я не торопился, заботясь о том, чтобы кровообращение в моей голове наконец пришло в норму. Когда я покидал третий полигон, я остановился на минуту и оглянулся на прекрасную, залитую лунным светом пустыню. Там снова возник маленький белый мальчик, парящий примерно в 5 футах над землёй, возможно, на расстоянии мили. Он следовал по асфальтированной дороге в сторону бункера с боеприпасами к северо-востоку. Он двигался в распростертой позе с наклоном вперед. В лунном свете он выглядел удивительно похожим на херувимов, которые обычно изображены на открытках ко Дню святого Валентина. Когда я смотрел на него, я не боялся. Я был убежден, что он был просто очередным глюком, и те мозговые сбои, которые я, должно быть, испытывал, были реальной причиной изобретения Дня святого Валентина. Когда я снова завёл свой грузовик и вернулся на базу, я хихикал про себя. Я говорил себе: «Будь я проклят. Так вот, как возник День влюбленных. Первоначально это был летний выходной, который начался как, своего рода, проблема с мозговым кровообращением». В то утро я вернулся обратно, чувствуя себя очень необычно.
Прошло несколько дней. Не так много произошло, за исключением того, что мои друзья Стив, Даг и Брайан, казалось, нашли мою историю «Валентина» весьма тревожной. Когда я описал им свой утренний опыт за завтраком, они не стали смеяться вместе со мной. Я был на полпути повествования истории, когда Стив вскочил из-за стола, крича: «Эти сукины дети убьют тебя, если ты будешь так близко к ним, Чарли! Какого черта ты не испугался? Почему, черт возьми, ты не сломался и не убежал?». Затем он глубоко вздохнул, подумал и сказал: «Прости, Чарли. Может быть, поэтому ты все еще жив». Затем он сердито вышел из зала. На его глазах были слёзы.
IV. Настройка ветров
«и усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками, как мы заповедывали вам»
1 Фессалоникийцам 4: 11,12
Было около 4:00 вечера, и тени на авиабазе в пустыне медленно удлинялись. Моя дневная смена на метеостанции подошла к концу. Я проработал несколько дневных смен, прежде чем уехать в двухнедельный отпуск. Главный сержант О'Киф отвлек меня, когда я прикреплял карты погоды за стойкой прогнозов. Также будучи метеорологом, он как раз заканчивал завтрашний прогноз. С О'Кифом было довольно весело работать, и он был ветераном метеорологии. Будучи натуральным американцем, он был довольно гордым ирландцем.
«Чарли у тебя те последние диаграммы с авиабазы Тинкер?» - спросил он с присущим ему сильным ирландском акцентом.
«Да, сержант, - ответил я. «Это последние из набора. Все 18 уже опубликованы. Наверное, вам они нужны для завтрашнего прогноза".
"Да. Завтра будет тяжелый день на полигонах Мохаве-Уэллса, - ответил сержант. «Один английский полковник специально привел свои самолеты сюда из Нью-Йорка. Полагаю, он сейчас ходит туда-сюда по коридорам командного пункта, в ожидании, моего звонка.
«Он решительно намерен завтра полетать», - сказал я. «У него есть три полных рейса для новых пилотов, готовых подняться в воздух завтра утром. Полагаю, он будет отрабатывать c ними методы бомбардировки на малых высотах. Он хочет, чтобы самолеты перед бомбардировкой прошли группами по шесть на высоте вплоть до десяти футов от земли. На третьем полигоне в Мохаве-Уэллс будет очень многолюдно - 20 самолетов, включая его ведомого.
«Совсем озверел этот англичанин, - воскликнул О'Киф - Пока он ездит на мне верхом, надеюсь, он помнит, что Бог создал только две избранные расы!»
«Две избранные расы?» - спросил я.
«Да, да», - серьезно ответил О'Киф - «Сначала он избрал евреев. Позже - ирландцев. Знаешь, это и есть история Европы, Чарли. Первыми в истории описываются деяния израильтян в Израиле, далее был Иисус и римляне, а затем европейская история стала историей бытия ирландцев в Ирландии, и ни один разумный ученый никогда не желал слышать о том, что происходит в Англии».
Смеясь, я продолжал: «Ну да, я в курсе, что полковник родился в Нью-Йорке и ничего толком не смыслит в пустыне, однако, я не знаю, куда он так торопится. Посмотрите вот на эти диаграммы ветров и метеорологические отчеты. Этот большой погодный фронт с севера проскользнул на юг. Он только что добрался до Железной горы. Там хоть и нет никаких облаков или дождя, но ветер там дует 45 миль в час, с порывами до 70. Этот фронт наверняка сегодня вечером пройдет еще дальше на юг, ну а завтра утром, сразу как только вечерняя инверсия прервется, эти ветры будут уже в Дезерт центре. Для пятнадцати из тех новых пилотов это будет первым заданием. Не думаю, что завтра полковник вообще захочет взлететь. Если он и его пилоты завтра приедут в Уэллс, в то время, как сюда доберется этот фронт, они будут в ужасе! У них не хватит топлива, чтобы добраться до аэродрома, на котором они могли бы безопасно приземлиться. Да и при таком ветре они даже не смогут безопасно парашютироваться. Очень надеюсь, что ты посоветуешь ему отменить завтрашний вылет и подождать день-другой, пока погода не успокоится.
«О, нет, Чарли, - сказал О'Киф - «Я не смогу этого сделать. Взгляни на этот суточный прогноз из Тинекра. Они все уверены, что фронт остановится у Железной Горы, а затем вернется на север. И все они прогнозируют завтра в Дезерт Центре лишь легкий ветерок».
«Но что вообще может знать Тинкер, сержант, - возразил я. «Между нами и Железной горой нет никаких метеостанций! Кроме нашей станции в Мохаве-Уэллс станций вообще нет. Эти ветры завтра могут быть здесь, и случиться это может раньше, чем кто-нибудь вообще поймет, что тут происходит».
«Не волнуйся, Чарли, - сказал О'Киф. - Господь позаботится обо всем. Правда, Чарли, тебе нужно научиться расслабляться и просто дать Иисусу управлять твоей жизнью. Ты прямо как англичанин, Чарли. Бери пример с нас, ирландцев».
«Вот я, например», продолжил О'Киф. «Я возьму этот прогноз Тинкера и скажу полковнику, что завтра ожидается ясное небо и легкий ветерок. На посту завтра будет сержант Роджерс и когда он получит этот прогноз, то пусть сам решит, хочет ли он изменить его или нет. Если завтра будет ветреный день, то все станет понятно из четырех верхних показаний на диаграмме».
Время шло, и мы оба должны были продолжать выполнять свои обязанности. Когда я вернулся в казармы, то точно знал, что мне нужно делать - я зашел в комнату моего друга Макинтайра, которая располагалась по соседству с моей, и разбудил его. -«Макинтайр. Проснись, пришло время поесть.»
Немного попротестовав, Макинтайр наконец полусонный сел на кровати: «Ты как всегда, Чарли - будишь меня раньше, чем надо. Чего ты хочешь, старик?»
Макинтайр был слишком умен и сразу обнаружил подвох. Он должен был заступать на предстоящую ночную смену, с полуночи до 8:00 утра. Именно на эту смену были назначены завтрашние полеты. На сколько я уважал высокий интеллект Макинтайра, на столько же я был уверен, что завтра утром ему понадобится помощь, даже если он об этом еще не знает.
Обдумав свою маленькую хитрость, я ответил ему: «Ну, ты знаешь, что завтра я работаю в дневную смену».
«Да, и что?», - ответил Макинтайр.
«Я просто хотел попросить тебя об одолжении», - сказал я. «Да», ответил Макинтайр. "Каком именно?"
«Я надеялся, что смогу сменить тебя завтра утром раньше на час, ну или около того. Получится, что завтра я поработаю девять-десять часов, а ты будешь должен мне пару часиков как-нибудь потом. На следующей неделе после того, как поменяется расписание дежурств, я как раз хочу встретиться с сестрой Майкла - Памелой, ты мог бы освободить мне последние пару часов в одну из моих смен на следующей неделе, и я бы провел побольше времени с Памелой.
«Понятно, - смеясь, сказал Макинтайр. «Я соглашусь, если ты обещаешь, что ущипнешь ее от меня».
«Согласен», - сказал я, смеясь. С Макинтайром было очень просто договориться.
Cледующее утро наступило рано. В 4:45, после хорошего ночного сна, я в своей форме, шел на метеостанцию Дезерт Центра. Мой план был прост. Погодный наблюдатель Мохаве Уэллса по имени Джим Пейн был еще одним из моих хороших друзей. Пустыня была для него как дом родной - он вырос в одной из таких к юго-западу от Лас-Крусеса, поэтому я решил, что он, как обычно, рано встал и уже отправился к метеостанции на третьем полигоне. Я решил позвонить ему и убедиться, что все четыре замера ветров во всех четырех слоях на его диаграмме имеют высокие показания.
Я тихо вошел в дверь метеостанции, Макинтайр, как я и ожидал, спал за своим столом - последний наблюдатель ушел в 10:00 часов накануне. Как и многие метеорологи, Макинтайр уделял мало внимания правилам на метеостанции.
Тихо взяв телефон на столе майора, я набрал номер метеостанции третьего полигона в Мохаве-Уэллс. Спустя гудков 20 я решил, что Пейн, как и Макинтайр, все еще спал.
Я расписался в журнале и быстро принял утренний отчет о погоде. Я хотел, чтобы Макинтайр ушел до того, как ветры дадут о себе знать, поэтому я осторожно разбудил его и отправил обратно в казарму. У него всегда было хорошее чувство юмора. Полусонный, вставая со стола, он сказал посмеиваясь: «Как это похоже на тебя, старик. Ты никогда не спал на дежурстве. Ты просто сидишь тут, выполняешь как положено всю работу, а в свободное время читаешь одну из своих книг по истории. Ты бы не спал на дежурстве, даже если бы твоя жизнь зависела от этого!»
Я разобрал бумажный беспорядок, который образовался в телетайпной- Макинтайр оставил мне на машинах четыре часа метеоотчетов, теперь все их нужно было зарегистрировать. Затем мне нужно было передать в Тинкер его три последних часовых отчета вместе с протоколом, объясняющим, почему эти отчеты опоздали. Мне нужен был хороший повод для прикрытия Макинтайра, в конце концов, он сделал мне одолжение. Я доложил в Тинкер, что линии связи вырубились из-за сильных порывов ветра. Конечно, это была ложь, но зачем подставлять Макинтайра?
В конце концов он вел себя так же, как практически все остальные работающие тут синоптики.
Ожидая звонка Пейна с третьего полигона, я проверил ветры в Дезерт центре. Согласно самописцу, ветер был постоянным всю ночь и дул с юга со скоростью 4-6 миль в час - вряд ли пилотам нужно было о чем-то беспокоиться.
Я вышел на улицу, чтобы посмотреть на небо. Воздух снаружи был холодным. Очевидно, сформировалась инверсия - большой пузырь холодного воздуха на земле, который не давал ветрам опуститься низко. Облака надо мной находились на высоте 4000 футов и было очевидно, что как только утреннее солнце разогреет холодный воздух рядом с землей, пузырь сдуется и Дезерт Центр накроют те же ветры, которые вчера разрывали Железную гору.
Вернувшись внутрь, я проверил отчет погоды с Железной горы. Я не удивился, узнав, что они так же сообщают о легком южном ветре. Конечно, это означало, что опытный синоптик мог спокойно продолжать спать.
Но я знал, что мне нужно делать. Я подошел к самописцу и сменил бумагу. Старый рулон я зарегистрировал по всем правилам - с записью последних двенадцати часов.
Он прекрасно вписался в коробку для хранения записей, что стояла в самой глубине служебного шкафа. И конечно, добраться до задней части шкафа как всегда было трудной задачей.
Подойдя к графикам погоды, я открыл переднее стекло и установил в нужное положение иглу самописца. Игла начала запись нового рулона. Тогда мизинцем левой руки, я медленно и осторожно подвинул иглу вправо. Вскоре запись показала почти полную минуту порывистых ветров. Согласно подделанной мной записи, некоторые порывы достигали 33 миль в час. Какое совпадение, подумал я, посмеиваясь про себя. Мне придется закрыть базу, если подобное произойдет еще три раза за этот час. Освободив иглу, я закрыл стеклянную дверь и вернулся к роли сиделки для телетайпа. Время шло. К 5:45 записи на графике, показали еще три серьезных усиления ветра. Конечно, мне также пришлось сделать три визита в туалет, чтобы смыть чернила с моих рук. Нет проблем. Я решил, что рано или поздно со мной свяжутся. Наконец, в 5:50 утра раздался телефонный звонок. Подняв трубку, я ответил: «Метеостанция Дезерт Центра, летчик Чарли Бейкер».
Как я и ожидал, это был мой хороший друг Пэйн. Обычно Пэйна сопровождал Дуайт, образуя команду из двух человек, однако сейчас жена Дуайта была на 8 месяце беременности, поэтому Дуайта заменял Стив - ведущий специалист по обслуживанию. Пейн говорил быстро: «Чарли, я тут наблюдаю ветер. Готов принять?
«Да», ответил я и затем осторожно проговорил: «Прежде чем ты перешлешь мне наблюдения, Пэйн, хочу сказать - я уверен, что все твои четыре верхних показателя будут очень высокими. Перед вами большой погодный фронт, и я предполагаю, что эти ветры будут дуть не менее 35 миль в час».
Для меня было очевидно, что Пэйн выдумал те показания, которые собирался прочитать мне. Я сразу же понял, что каждое из них было круче другого и на этом раскусил его. Тем не менее, Пэйн по какой-то причине этого не понял, и никак не реагировал на мои намеки. Громким и ясным голосом он продолжал передавать мне свое сообщение о юго-западном ветре, скорость которого у него колебалась от пяти до десяти миль в час, для каждого из уровней высот вплоть до 15 000 футов.
Я попытался с ним поговорить. Я перепробовал все, но Пэйн был непреклонен - он утверждал, что это были реальные ветры. Он сам их измерил. У меня не осталось выбора, кроме как записать его низкие значения и распределить их так, как это было необходимо. И это означало, что я должен был позвонить полковнику на командный пункт и рассказать ему, что ветры на боевых полигонах ожидаются легкими и не представляют опасности - в точности, как прогнозировалось. Для меня было очевидно, что его план по доставке 20 самолетов в Мохаве-Уэллс в 7:30 утра получил зеленый свет. Но я знал, что нужно делать. Подойдя к самописцу, я продолжил пачкать руки красными чернилами, подделывая показания. Затем, позвонив на авиа башню Дезерт Центра, я сказал диспетчеру, что база все еще открыта, но я скоро закрою ее из-за сильных ветров. Мы сошлись на том, что они разрешат вылет только тем самолетам, которые летят куда-нибудь очень далеко. Я убедился, что они понимают, что на сегодня все полеты на боевых полигонах были отменены. У дежурного наблюдателя за погодой все же были свои привилегии.
Я как раз закончил телефонный разговор в то время, как ко мне на станцию прибыл сержант Роджерс, дежурный метеоролог утренней
смены. Войдя он поздоровался со мной: «Доброе утро, Бейкер. Что происходит?"
«Ну, - ответил я ему, - Вы, возможно, захотите взглянуть на изменения во вчерашних прогнозах. И, возможно, Вам стоит отменить на сегодня все полеты на боевых полигонах. В школе летчиков-истребителей есть один полковник, непременно планирующий привести 20 самолетов с 15 новыми пилотами на боевые полигоны. Вероятно, Вы не хотите, чтобы он это делал, ведь там просто жуткое количество ветреных облаков. Я думаю, что этот погодный фронт, что на севере от нас, на самом деле не там где мы предполагаем».
Сержант Роджерс подошел к прогнозу. Посмотрев на него, он ответил: «Чепуха, Бейкер. Посмотрите на эти четыре верхних слоя - они спокойны, как никогда. Теперь взгляните на эти ветры возле Железной Горы. Этот фронт отступил на север, как и ожидает Тинкер. Там ничего нет. С этим у нас не будет проблем».
«Неужели вы не верите этим утренним показаниям для Мохаве-Уэллса?» - продолжал я свои попытки - «Пейн, должно быть, спутал фонарь на воздушном зонде с лампочкой в бараках».
«Почему вы так говорите?» - спросил сержант Роджерс.
Роджерс только что вернулся с двухлетней службы во Вьетнаме. Однажды я спросил его, почему он приезжает на работу на новеньком Кадиллаке? В конце концов, у него на погонах только шесть полосок. Он ответил мне доверительно, что клуб, который он посещал в течение двух лет в Таиланде, предоставил ему банковский счет в миллион долларов в Швейцарии и я подумал, что он поймет, если простой рядовой нарушит пару правил.
- «Пейн не звонил по поводу своих утренних измерений до 5:50 утра», - заметил я сержанту - «А показания должны были быть готовы уже к 5:00 утра. Вы помните, сержант, что столовая в Мохаве-Уэллс начинает подавать завтрак ровно в 6:00 и вы можете прийти туда пораньше, если захотите».
«Я не понимаю, что Вы имеете в виду, Бейкер, - ответил сержант.
«Его следующее измерение запланировано на 7:30. Подготовка баллона занимает около 20 минут. Итак, это как минимум 45 минут езды между третьим полигоном и столовой. Если бы Пейн на самом деле выехал на третий полигон, сразу после того как он позвонил сообщить о своих измерениях, то для того, чтобы позавтракать ему оставалось бы не более 10 минут».
«Я не понимаю, о чем Вы, Бейкер, - рассмеялся сержант. "Расскажите мне, что Вы пытаетесь этим объяснить? Что особенного в десятиминутном завтраке?
«Сержант, - мягко сказал я, - мы говорим о маленьком Джимми Пейне. Я делил с ним комнату в казарме шесть месяцев. В нашем Джимми роста 190 см и более 110 килограмм веса. Он как танк. На его теле нет и унции жира. Это одна сплошная твердая мышца и кость. Он не тот человек, который станет торопится позавтракать или что-то подобное. В нашей столовой я видел как он три раза возвращался, а затем жаловался, что у них кончился жареный картофель. Он все еще был голоден! Вам понадобится пистолет, чтобы увести его с завтрака через 10 минут! Очевидно, он спал, пока не почувствовал запах яиц, жарившихся в столовой рядом с казармой. И тут он просыпается голодный, подделывает показания и отправляется на завтрак. Я, может быть мало знаю о чем-то вообще, сержант, но поверьте мне, я хорошо знаю Джимми Пейна. Он просто не смог бы сократить свой завтрак для того, чтобы сделать какие-то вычисления. Если бы более низкие атмосферные слои действительно были такими спокойными, он выпустил бы воздушный шар и составил отчет по четырем более высоким слоям, чтобы у него было время дойти до столовой. Независимо от того, был ли он на третьем полигоне или нет, в любом случае, эти верхние четыре слоя не имеют отношения к реальности. Но те облака, которые я наблюдаю на высоте 4000 футов, могут иметь. Возможно, вам стоит пересмотреть прогноз, сержант.
Сержант рассмеялся так что в его глазах появились слезы. «Вы, наверное, правы насчет Пэйна, Бейкер, - смеялся он. «Но я сомневаюсь, что сегодня до нас дойдут какие-то из этих ветров. Посмотрите еще раз на этот отчет с Железной Горы - эти ветры успокаиваются, фронт должен был вернуться на север. Вы же не скажете мне, что они там все тоже спали.
«Ну, я позвонил им в 5:30, - ответил я, - и никто не ответил на звонок. Ночные наблюдатели бодрствуют и обычно отвечают на звонки. У них там такая скука смертная, что они все отдадут за возможность поговорить с кем угодно».
Роджерс, все еще загибаясь от смеха, ответил: «Ценю Ваше мнение, Бейкер, но я не меняю прогноз».
Я понял всю тщетность своих попыток, и, оставив сержанта у стойки прогнозов, вернулся в комнату наблюдателя, в которой
размещался магнитофон. Тихо открыв переднюю стеклянную дверь, я еще немного испачкал красными чернилами свою левую руку. В конце концов, я был официальным метеорологом. Некоторые вещи я мог сделать сам. В определенном порядке я приступил к составлению специального отчета о погоде, отправил в Тинкер сообщение о процедуре и вызвал башню Дезерт Центра по экстренному номеру.
"Здравствуйте. Это пилот Бейкер. Я сегодня дежурный метеоролог до 4:00 вечера, - спокойно сообщил я оператору башни - «Я закрываю воздушную базу Дезерт Центра на весь сегодняшний день из-за высоких и неустойчивых ветров. Этот фронт покрывает всю долину Палм-Медоуз. Если у вас есть самолеты, которые приземляются или вылетают, сообщите мне по телефону о каждом конкретном случае. Самолеты могут вылетать только по дальнему маршруту, например в Чикаго. Нельзя, чтобы какие-либо самолеты вылетающие из Дезерт Центра заходили на посадку здесь снова сегодня. Я считаю, что это опасно из-за нестабильности ветра. Особенно нельзя, чтобы какие-то самолеты вылетели в направлении боевых полигонов. Это также слишком опасно.
«Понял Вас, принял, - ответил оператор башни.
Я продолжил: «Убедитесь, что операторы башни в Палм-Медоуз получили сообщение о процедуре, которое я отправил в Тинкер. Удостоверьтесь в том, что они понимают - ни одному самолету не будет дано разрешение приземляться здесь даже в аварийных ситуациях. Не забудьте напомнить им, что мое сообщение обязывает их немедленно реализовать уровни безопасности на втором этапе. Напомните им, что на втором этапе требуется, что любой авиалайнер, связанный с Палм-Медоуз, должен объявить об аварийном уровне топлива, когда его будет оставаться на два с половиной часа полета. Напомните им, также, что такие самолеты должны немедленно отправиться в ближайший запасной аэродром, за исключением случаев если они не находятся на окончательном подходе. Ближайшим запасным аэродромом является Сан-Диего, Калифорния. Наконец, убедитесь, что они понимают, что ни один самолет не может кружить над нашим аэродромом более десяти минут, прежде чем отправиться на запасной».
«Принял, - ответил оператор. «Вы знаете, конечно, что сегодня утром для боевых полигонов запланировано более 38 рейсов.
Большинство ребят поймут, но тут есть один полковник, который очень рассердиться, услышав такие новости.
«Я понимаю» - ответил я - «Полковнику просто нужно понять, что я не хочу смотреть на его кишки, раскиданные по полыни, когда в полдень буду есть свой сэндвич ».
«Удачи, Чарли, - засмеялся диспетчер. «Я дежурил в этой башне прошлой весной, когда вы спасли шесть F105. Не волнуйся, мы закроем Дезерт Центр плотно, как барабан.
Повесив трубку, я взглянул на часы. Пришло время чернильных пятен на пальцах. Затем я снова помыл руки и занялся своими обязанностями.
Приятная атмосфера метеостанции была нарушена в 7:15 утра. В передней части комнаты синоптика полковник, его второй пилот и три десятка других пилотов всей толпой изучали ветры. Я сидел спокойно, слушая, как сержант Роджерс читал им свои благоприятные прогнозы. На всех высотах показатели были низкими. Пилоты тщательно записывали эти показания в своем плане полетов. Все они ожидали ветра от восьми до десяти миль в час. Закончив свои упражнения в письме, они отправились в оперативную часть здания, чтобы зарегистрировать планы полета и конечно, когда они вошли, их ждали плохие новости о закрытии Дезерт Центра на весь оставшийся день. Вскоре почти три десятка пилотов можно было увидеть, выходящими из передней части здания по направлению к автобусной остановке. Получив такие новости, большинство из них смеялись и с нетерпением ожидали провести еще один день, тусуясь в центре города. Однако, английский полковник был уже другим делом.
"Сержант! Что значит - база закрыта из-за сильных ветров? - громко спросил полковник, возвращаясь на метеостанцию. «Там же нет никакого ветра. Посмотрите на флюгер. Я бы не дал этому ветру и восьми миль в час. И это в 7:30 утра. Теперь откройте воздушную базу, чтобы я мог поднять своих людей и машины в небо».
Конечно, он был прав. Сержант Роджерс, явно застигнутый врасплох, запнулся на мгновение и вернулся ко мне. «Бейкер, что происходит?» - спросил он.
Стоя на своем, я ответил: «Ну, сержант, я был вынужден закрыть Дезерт Центр из-за сильных и непредсказуемых ветров. Вот, посмотрите на самописец.
Видите, время от времени возникает сильный и непредсказуемый порыв ветра.
В инструкциях четко указано, что наблюдатель должен закрыть базу в течение двух часов в любое время, если погодные условия по мнению наблюдателя будут угрожать безопасности полетов. Так я и сделал. Поскольку я - дежурный наблюдатель, все это прекрасно соответствует правилам».
«Как долго база будет закрыта?» - спросил сержант.
«Я жду, когда инверсия закончится. Тогда я посмотрю, как ведет себя ветер и решу, можно ли открыть Дезерт Центр, - весело ответил я. Потом добавил: «Однако, учитывая все эти ветреные облака, я полагаю, что необходимо оставить базу закрытой до конца дня».
«Как насчет Пэйна в Мохаве Уэллс?» - Спросил сержант - «Он еще не звонил по поводу измерений в 7:30?»
«Еще нет» - ответил я - «Но когда он это сделает, я могу позвонить вам, чтобы вы могли поговорить с ним по телефону, если хотите».
"Да. Так и сделай, - ответил сержант. Затем, возвращаясь на метеостанцию, он сказал полковнику: «Вы знаете военных, полковник. Только наблюдатель погодных условий может закрыть базу. Только дежурный метеоролог может снова открыть базу. Он ждет измерений с боевых полигонов за 7:30 утра, тогда мы сможем поговорить и снова открыть базу ».
«Я вернусь», решительно заявил полковник.
Я занялся своими обязанностями и терпеливо ждал, когда Пейн позвонит. Сам же я попробовал позвонить наблюдателям третьего полигона. Там все еще никто не отвечал. В 8:05 утра телефон наконец зазвонил. Это был Пейн. «У меня тут отчет за 7:30, Чарли, - заявил он авторитетно. «Готов принять?»
«Джим, прежде чем ты передашь мне отчет, я хочу сказать, что у нас появились ветреные облака. Показания за 4:30 утра для этих четырех верхних слоев выглядят ужасно низкими. Я хочу сказать сержанту, что я неверно записал данные за 4:30, раз сила этих ветров теперь оказалась намного выше. И, если эти значения так высоки - 35 или 40 миль в час - не беспокойся, мы можем легко их изменить».
«Да ладно тебе, Чарли, - сказал Пэйн, смеясь, - ты же знаешь, что я такой же, как и ты. Я бы никогда не стал подделывать измерения». Затем он продолжил читать мне еще один набор измерений ветра,
которые были идентичны показаниям за 4:30 утра. Каждый слой был силой от восьми до десяти миль в час с юго-запада. Я умолял его, но безуспешно. У меня просто не было выбора, кроме как распределить эти его низкие значения. Прежде чем Пейн повесил трубку, я подозвал к телефону сержанта. Их разговор подкосил мне ноги - Слабые ветры, ясное небо, все боевые полигоны открыты. Следующие показания в Мохаве-Уэллсе будут приняты только в 9:30 утра.
Пока сержант говорил, я еще пару раз испачкал пальцы в чернилах и база осталась закрытой.
В 8:30 утра полковник вернулся. Зачитывать ему низкие значения ветра на боевых полигонах было все равно, что махать окровавленным пальцем перед акулой. А показывая ему ветреные облака, которые теперь опустились до 3000 футов над горами к северу от базы, я будто рассказывал лысому о волосах.
Поскольку я не находился в подчинении у этого полковника, он не мог приказать мне что-либо. Он знал это, и я это знал. Поскольку он был полковником, я не имел права с ним спорить, но и базу открыть я не имел морального права. И вот я с уважением доложил ему, что база закрыта, и не откроется, пока я не решу, что погодные условия позволят его самолетам работать безопасно. Было еще много вещей, которые я не мог ему объяснить, тем не менее, я сохранял спокойствие, пока он не выпустил весь пар. У полковников в запасе много пара.
В 10:15 утра я уже находился в штабе, почтительно стоя перед столом майора. За <