Семнадцать.
Начинаю я с оскорбления действием‑въезжаю локтем в спину женщине, которая заходит передо мной в автобус. Она оборачивается и смотрит на меня бешеными глазами. ‑Уй, ‑взвизгивает она. ‑Смотри, куда прешь! ‑Это он! ‑отвираюсь я, указывая на мужчину сзади. Тот не слышит‑ что‑то вопит в мобильный телефон, держа зашедшегося в крике ребенка, и не замечает, что я его только что оклеветала. Женщина выглядывает из‑за меня и бросает мужчине: ‑Сволочь!
Это он слышит.
В суматохе я ухитряюсь проскользнуть зайцем и сажусь сзади. Три правонарушения меньше чем за минуту. Неплохо.
Спускаясь с холма, я порылась в карманах Адамовой куртки, но нашла только зажигалку и старую смятую самокрутку, так что мне все равно было нечем заплатить за проезд. Я решаю совершить четвертое правонарушение и закуриваю сигарету. Какой‑то старикан оборачивается ко мне, тычет в меня пальцем и приказывает: ‑А ну потуши! ‑Отвали, ‑огрызаюсь я. Пожалуй, в суде это сочли бы хулиганством.
Все идет как по маслу. Теперь займемся убийствами‑поиграем со смертью
Мужчина через три сиденья спереди от меня кормит сидящего у него на коленях мальчика купленной в кафе лапшой. Я зарабатываю три очка, представив, как пищевой краситель растекается по венам малыша.
Женщина напротив обматывает горло шарфом. Очко за опухоль на ее шее‑шершавую, розовую, как клешня краба.
Еще одно очко за то, как автобус взрывается, затормозив на светофоре. Два‑за оплавленный пластик разлетевшихся на куски сидений.
Психолог, с которым я общалась в больнице, говорила, что я в этом не виновата. Она утверждала, что очень многие больные втайне желают зла здоровым.
|
|
Я рассказала ей, что мой папа говорит, будто рак‑ свидетельство измены: значит, организм делает что‑то без ведома и согласия сознания. Я спросила: быть может, в игре разум пытается вернуть себе свои права? ‑Возможно, ‑ответила она. ‑И часто ты в это играешь?
Автобус проносится мимо кладбища; железные ворота открыты. Три очка за покойников, медленно откидывающих крышки своих гробов. Они мечтают уничтожить живых. Мертвецов не остановить. Их горла стали жидкими, а пальцы блестят на тусклом осеннем солнце.
Пожалуй, хватит. В автобусе слишком много пассажиров. Бросая друг на друга взгляды, они перемещаются по салону. «Я в автобусе», ‑говорят они, отвечая на звонки своих мобильников. Если я их всех убью, мне будет тоскливо.
Я заставляю себя выглянуть в окно. Мы уже на Уиллис‑авеню. Когда‑то я по ней ходила в школу. А вот мини‑маркет! Я совсем забыла о его существовании, хотя именно здесь раньше всех в городе стали продавать «Слаш Паппис». Летом по дороге из школы мы с Зои покупали его каждый день. Здесь продаются и другие продукты‑ свежие финики, инжир, халва, хлеб с кунжутом, рахат‑лукум. Поверить не могу, что я забыла о мини‑маркете.
Мы проехали видеосалон; мужчина в белом фартуке в дверях кафе «Барбекю» точит нож. В витрине за его спиной медленно крутится решетка с бараниной. Два года назад на деньги, которые нам выдавали на обеды, мы покупали здесь кебаб с картошкой фри (а Зои‑кебаб с картошкой и сигарету из‑под прилавка).
Я скучаю по Зои. На рыночной площади я выхожу из автобуса и звоню ей. Голос Зои доносится глухо, словно из‑под воды. ‑Ты в бассейне? ‑В ванной. ‑Одна? ‑Ну конечно, одна! ‑Ты писала, что в колледже. Я так и знала, что это неправда. ‑Тесса, чего ты хочешь? ‑Нарушить закон. ‑Что? ‑Это четвертый номер в моем списке. ‑И как ты планируешь за это взяться?
|
|
Раньше она бы непременно что‑нибудь придумала. Но со Скоттом Зои утратила сообразительность, растворилась в нем. Теперь не разберешь, где он, где она. ‑Я подумывала об убийстве премьер‑министра. А еще мне хотелось бы устроить революцию. ‑Смешно. ‑Или убить королеву. Мы могли бы добраться до Букингемского дворца на автобусе.
Зои вздыхает, даже не пытаясь это скрыть: ‑У меня есть дела. Я не могу все время торчать возле тебя. ‑Мы же десять дней не виделись!‑ Наступает молчание. Мне хочется сказать ей колкость. ‑Зои, ты же обещала, что поддержишь меня во всем. Пока я выполнила только три пункта из списка. С такой скоростью мне все не успеть. ‑Ради бога! ‑Я на рынке. Приезжай, будет весело. ‑На рынке? А Скотт там? ‑Не знаю. Я только что вылезла из автобуса. ‑Буду через двадцать минут, ‑обещает Зои.
В моей чашке отражается солнце. Так приятно сидеть на улице за столиком кафе и смотреть на солнышко. ‑Ты вампир, ‑стонет Зои. ‑Ты высосала из меня все силы.
Она отодвигает тарелку и кладет голову на стол.
Мне нравится здесь все‑ и полосатый, как леденцы, навес над нами, и открывающийся отсюда вид на площадь и фонтан. И аромат дождя в воздухе. И птицы, сидящие на стене над мусорными ящиками. ‑Что это за птицы?
|
|
Приоткрыв один глаз, Зои бросает взгляд на птиц: ‑Скворцы. ‑Откуда ты знаешь? ‑Знаю, и все.
Я сомневаюсь в ее правоте, но тем не менее записываю на салфетке название. ‑А облака? Ты знаешь, как они называются?
Зои издает стон и качает лежащей на столе головой. ‑Как ты думаешь, Зои, у камней есть названия? ‑Нет! И у капель дождя тоже, и у листьев, и у прочей чепухи, о которой ты болтаешь.
Зои кладет голову на руки; теперь мне не видно ее лица. Она ворчит не переставая с той минуты, как приехала сюда, и это начинает меня раздражать. А ведь по идее с Зои мне должно становиться легче.
Зои ерзает на стуле. ‑Ты не замерзла? ‑Нет. ‑Может, просто пойдем и ограбим банк, или что мы там должны сделать? ‑Научишь меня водить машину? ‑Попроси своего папу. ‑Я просила, но он отказался. ‑Тесса, это займет уйму времени! К тому же мне, скорее всего, нельзя. Я ведь сама только‑только получила права. ‑Когда это тебя останавливало? ‑Ты собираешься это обсудить прямо сейчас? Ладно, пошли.
Она отодвигает заскрипевший стул, но я еще не готова. Мне хочется наблюдать за черной тучей, наползающей на солнце. Я хочу увидеть, как почернеет серое небо. Поднимается ветер, и с деревьев облетят листья. А я буду их догонять и ловить. Я придумаю сотни желаний.
По площади спешат три женщины с детьми в колясках. ‑Скорее! ‑перекликаются они. ‑Сюда, быстрее, пока опять дождь не начался.
Протискиваясь мимо нам за свободный столик, они дрожат и смеются. ‑Кто что будет? ‑выкрикивают женщины. ‑Что возьмем?‑ Они щебечут, как скворцы.
Зои выпрямляется и, прищурившись, смотрит на женщин, словно недоумевает, откуда они взялись. Они суетливо и шумно снимают куртки, рассаживают малышей на высокие стулья, платочками вытирают детям носы и заказывают фруктовый пирог с соком. ‑Мама водила меня в это кафе, когда была беременна Кэлом, ‑сообщаю я Зои. ‑Она заказывала только молочные коктейли. Мы заходили сюда каждый день; потом мама так располнела, что за животом стало не видно коленей. Чтобы посмотреть телевизор, я садилась рядом с ней на табуретку. ‑О боже! ‑ворчит Зои. ‑С тобой как в фильме ужасов!
Я впервые смотрю на нее трезвым взглядом. Она одета кое‑как: на ней бесформенные спортивные штаны и футболка. Кажется, я раньше никогда не видела Зои без макияжа. Ее прыщи бросаются в глаза. ‑Зои, у тебя ничего не случилось? ‑Я замерзла. ‑Ты думала, что рынок сегодня открыт? Ты надеялась встретить Скотта? ‑Нет! ‑Вот и хорошо, потому что выглядишь ты неважно.
Она сверлит меня взглядом. ‑Кража в магазине, ‑произносит она. ‑Только по‑быстрому.
Восемнадцать.
«Моррисон»‑ самый крупный супермаркет в торговом центре. В школах вот‑вот закончатся уроки, и в магазине полно народу. ‑Бери корзину, ‑приказывает Зои. ‑И посматривай, нет ли где охранников. ‑Как они выглядят? ‑Так, будто они на работе!
Я брожу по магазину, внимательно разглядывая полки с товарами. Сто лет не была в супермаркете. В гастрономическом отделе на прилавке стоят блюдечки. Я беру два куска сыра и оливку, понимаю, что голодна как волк, прихватываю с фруктового прилавка горсть черешни и отправляю в рот. Я жую ягоды на ходу. ‑Как ты можешь столько жрать?‑ любопытствует Зои. ‑Меня тошнит от одного взгляда на тебя.
Она объясняет мне: в корзину следует класть то, что мне не надо, ‑обычные товары вроде томатного супа и сливочных крекеров. ‑А в карман, ‑уточняет она,‑то, что тебе надо. ‑Например?
Зои выходит из себя: ‑Откуда я знаю, черт возьми? Здесь полно всего. Выбирай сама.
Я беру пузырек вульгарно ярко‑красного лака для ногтей. На мне до сих пор Адамова куртка. В ней много карманов. Пузырек незаметно проскальзывает внутрь. ‑Класс! ‑говорит Зои. ‑Ты благополучно нарушила закон. Теперь мы можем идти? ‑И это все? ‑В общем, да. ‑Полная фигня! Лучше бы мы смылись из кафе, не заплатив.
Зои вздыхает и бросает взгляд на экран мобильного телефона: ‑У тебя пять минут.
Совсем как мой папа. ‑А ты? Будешь просто смотреть? ‑Я на шухере.
Продавщица в фармацевтическом отделе обсуждает с покупателем грудной кашель. Вряд ли она хватится этого тюбика увлажняющего лосьона для тебя или баночки питательного крема. В корзину отправляются хрустящие хлебцы. В карман‑ крем для лица. В корзину‑чай в пакетиках. В карман‑косметическое молочко. Все равно что собирать клубнику. ‑У меня неплохо получается! ‑сообщаю я Зои. ‑Отлично.
Она даже не слушает. Подельник из нее тот еще. Зои прохаживается вдоль прилавка. ‑Идем за шоколадом, ‑окликаю я.
Но Зои не отвечает, и я отстаю от нее.
В кондитерском отделе не то чтобы Бельгия, но полным‑полно перевязанных миленькими ленточками коробок с трюфелями всего по фунту девяносто девять пенсов. Я хватаю две коробочки и прячу в карман. Байкерская куртка словно создана для воров. Интересно, знает ли об этом Адам.
К крайнему ряду с холодильниками мои карманы уже битком набиты. Я прикидываю, сколько пролежит в куртке мороженое «Бен и Джерри», и тут мимо проходят две девушки, с которыми я когда‑то училась. Увидев меня, они останавливаются, наклоняются друг к другу, и о чем‑то шепчутся. Я собираюсь написать Зои, чтобы она меня выручила, но девушки подходят ко мне. ‑Ты Тесса Скотт? ‑спрашивает блондинка. ‑Ага. ‑Помнишь нас? Мы Фиона и Бет. ‑Она произнесла это с таким видом, будто они всегда идут в паре. ‑Ты ведь ушла в одиннадцатом классе? ‑В десятом.
Девушки выжидающе смотрят на меня. Неужели они не понимаю, что живут совсем в другом мире, где время течет гораздо медленнее, чем в моем, и мне абсолютно не о чем с ними говорить? ‑Как дела? ‑наконец интересуется Фиона. Бет кивает, словно полностью согласна с вопросом. ‑Ты все еще лечишься? ‑Уже нет. ‑Значит, ты выздоровела? ‑Нет.
Я наблюдаю, как до них постепенно доходит смысл моих слов. Сначала округляются глаза, потом краснеют щеки, приоткрываются рты. Предсказуемая реакция. Они меня больше ни о чем не спрашивают, потому что корректных вопросов не осталось. Мне хочется их отпустить, но я не знаю, как это сделать. ‑Со мной Зои, ‑говорю я; молчание слишком затянулось. ‑Зои Уокер. Они училась на класс старше. ‑Правда?‑ Фиона пихает подругу локтем в бок. ‑Странно. Я как раз о ней тебе рассказывала.
Бет озаряется улыбкой, обрадовавшись, что возобновился нормальный разговор. ‑Она тебе помогает ходить за покупками? ‑спрашивает она так, будто обращается к четырехлетнему малышу. ‑Не совсем. ‑Смотри! ‑восклицает Фиона. ‑Вот она. Теперь ты понимаешь, о ком я говорила?
Бет кивает. ‑Ах, о ней!
Я жалею, что вообще раскрыла рот. Меня гложет нехорошее предчувствие. Но слишком поздно.
Зои, кажется, совсем не рада их видеть. ‑Что вы здесь делаете? ‑Разговариваем с Тессой. ‑О чем? ‑О том о сем.
Зои бросает на меня подозрительный взгляд: ‑Ты готова? ‑Ага. ‑Погоди, ‑Фиона трогает Зои за рукав, ‑ это правда, что ты встречаешься со Скоттом Редмондом?
Зои смущается: ‑Тебе то что? Ты его знаешь?
Фиона тихонько фыркает: ‑Кто же его не знает? ‑Она оборачивается к Бет и закатывает глаза. ‑Его знают абсолютно все.
Бет смеется: ‑Ага, он встречался с моей сестрой. Где‑то с полчаса.
Глаза Зои сверкают. ‑Правда? ‑Слушайте, ‑вмешиваюсь я,‑ все это, конечно, безумно интересно, но нам пора. Мне еще нужно забрать приглашения на свою панихиду.
Это заставляет их замолчать. Фиона потрясенно смотрит на меня: ‑Неужели? ‑Угу. ‑Я беру Зои за руку. ‑Жаль, что я этого не увижу‑обожаю вечеринки! Если вспомните какие‑нибудь красивые псалмы ‑наберите мне эсэмэску!
Мы уходим, окончательно сбив их с толку. Повернув за угол, мы с Зои останавливаемся в отделе кухонной посуды в окружении столовых приборов и нержавеющей стали. ‑Зои, они дуры. Ничего они не знают.
Зои с деланным интересом рассматривает щипчики для сахара: ‑Не хочу об этом говорить. ‑Давай повеселимся, отмочим какую‑нибудь штуку. Например, совершим за час как можно больше правонарушений!
Зои вымученно улыбается: ‑Можно поджечь дом Скотта. ‑Не верь им, Зои. ‑Почему? ‑Ты его знаешь лучше, чем они.
Я никогда раньше не видела, чтобы Зои плакала. Вообще. Ни когда получила аттестат о среднем образовании, ни даже когда я сообщила ей свой смертельный диагноз. Я была уверена, что она просто не умеет плакать, как Вулкан. Но сейчас она плачет. В магазине. Пытаясь скрыть слезы, Зои встряхивает волосами, и они падают ей на лицо. ‑Что с тобой? Что случилось? ‑Я ухожу. Мне нужно его найти, ‑отвечает Зои. ‑Сейчас? ‑Прости.
При виде Зоиных слез меня пробирает дрожь. Как она могла так влюбиться в Скотта? Они знакомы всего ничего. ‑Мы еще не закончили с правонарушениями.
Зои кивает; по ее лицу струятся слезы. ‑Когда будешь готова, бросай корзину и уходи. Извини. Я ничего не могу поделать. Мне надо идти.
Я все это уже видела. Стояла и смотрела в спину Зои, на ее раскачивающиеся в такт шагам золотистые волосы. А она уходила все дальше и дальше.
Пожалуй, я подожгу не Скоттов дом, а ее.
Но без Зои уже неинтересно. Сделав вид, будто с удивлением обнаружила, что забыла дома кошелек, я ставлю корзину на пол, чешу в затылке и направляюсь к выходу. И тут кто‑то хватает меня за запястье.
Вроде бы Зои говорила, что магазинных охранников легко вычислить. Я‑то думала, они ходят в плохих костюмах с галстуками, а не в куртках: они же целый день в помещении.
На остановившем меня мужчине темно‑синяя джинсовая куртка. Волосы коротко острижены. ‑Вы собираетесь платить за то, что у вас в кармане? ‑спрашивает он и добавляет: ‑У меня есть основания полагать, что в пятом и седьмом ряду вы прятали товары в куртку. Это видел наш сотрудник.
Я вынимаю из кармана пузырек лака и протягиваю ему: ‑Возьмите. ‑Вам придется пройти со мной.
Краска бросается мне в лицо: ‑Не хочу. ‑Вы собирались уйти из магазина, не заплатив, ‑настаивает мужчина и тащит меня за собой.
Мы направляемся по проходу в глубь магазина. Окружающие сверлят меня взглядами. Едва ли охранник имеет право так меня тащить. А может, он вовсе и не охранник, а просто хочет завести меня в какое‑нибудь безлюдное тихое местечко. Я упираюсь, хватаюсь за полку. Я задыхаюсь.
Охранник мнется: ‑Вы хорошо себя чувствуете? Может, у вас астма?
Я закрываю глаза: ‑Нет, я… просто не хочу…
Договорить не получается. Слишком много слов рвется с языка.
Он хмуро смотрит на меня, вынимает пейджер и вызывает помощника. Двое малышей, сидящих в тележке, глазеют на меня, проезжая мимо. Проходит девушка примерно моего возраста, потом возвращается с глупой ухмылкой.
К нам быстрыми шагами подходит женщина с нагрудным значком. На нем написано «Ширли»; женщина бросает на меня неодобрительный взгляд. ‑Я заберу ее, ‑говорит она охраннику и знаком приказывает ему удалиться.‑Пошли.
За прилавком с рыбой оказывается потайной кабинет. Обычным посетителям и в голову бы не пришло, что он там есть. Ширли закрывает за нами дверь. Такие комнатушки показывает в детективах‑тесные, душные, со столом, двумя стульями и мигающей под потолком лампой дневного света. ‑Садись, ‑приказывает Ширли. ‑Все из карманов на стол.
Я делаю, как велено. Лежащие на столе между нами украденные вещи кажутся дешевыми и убогими. ‑Что ж, ‑произносит Ширли, ‑это улики, согласна?
Я пытаюсь было разреветься, но на нее это не действует. Она протягивает мне носовой платок, хотя мои слезы ее ничуть не волнуют. Ширли ждет, пока я высморкаюсь, и указывает на мусорную корзину. ‑Придется задать тебе несколько вопросов, ‑произносит она. ‑Начнем с имени.
Допрос длится вечность. Ее интересуют все подробности: возраст, адрес, номер папиного телефона. Она спрашивает даже, как зовут мою маму, что, на мой взгляд, не имеет никакого отношения к делу. ‑У тебя есть выбор, ‑поясняет Ширли. ‑Мы звоним либо твоему отцу, либо в полицию.
В отчаянии я решаю выкинуть какой‑нибудь номер. Я снимаю Адамову куртку и расстегиваю рубашку. Ширли и бровью не ведет. ‑Я не совсем здорова, ‑признаюсь я, спускаю рубашку с плеча и поднимаю руку, чтобы продемонстрировать Ширли металлический диск в подмышке. ‑Это внутривенный катетер, имплантат для медицинских процедур. ‑Пожалуйста, надень рубашку. ‑Я хочу, чтобы вы мне поверили. ‑Я тебе верю. ‑У меня острый лимфобластный лейкоз. Можете позвонить в больницу и проверить. ‑Пожалуйста, надень рубашку. ‑Вы хоть знаете, что такое острый лимфобластный лейкоз? ‑Нет. ‑Это рак.
Но слово на букву «р» не пугает Ширли, и она звонит моему отцу.
Под нашим холодильником все время собирается лужа вонючей воды. Каждое утро папа вытирает ее антисептическими чистящими салфетками. К вечеру лужа возвращается. От сырости половицы покоробились. Как‑то ночью, мучаясь бессонницей, я вышла на кухню, зажгла свет и заметила, как под холодильник юркнули три таракана. Назавтра папа купил клеевые лопушки и положил в них для приманки кусочек банана. Правда, мы так и не поймали ни одного таракана. Папа утверждает, что мне померещилось.
Даже в детстве я видела знаки‑ то бабочки заберутся в банку с вареньем и там засохнут, то Кэлова крольчиха сожрет своих крольчат.
В моей школе училась девочка, которая свалилась с пони и разбилась. Потом мальчишка из фруктовой лавки попал под такси. У моего дяди Билла нашли опухоль мозга. На его похоронах все бутерброды съежились по краям. А я потом долго не могла отскрести с подошв ботинок кладбищенскую землю.
Когда я обнаружила у себя на спину синяки, папа отвез меня к врачу. Тот заявил, что я не должна так утомляться. Он много что говорил. По ночам деревья стучали мне в окно, как будто пытались забраться в дом. Меня окружили. Я это знаю.
Приезжает папа. Он приседает на корточки возле моего стула, берет меня за подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза. Никогда раньше я не видела его таким грустным. ‑Ты в порядке?
Он имеет ввиду с медицинской точки зрения, и я киваю. Я не рассказываю о пауках, живущих на подоконнике.
Папа выпрямляется и бросает взгляд на сидящую за столом Ширли: ‑Моя дочь нездорова. ‑Она сказала. ‑И вам все равно? Неужели вы настолько равнодушны?
Ширли вздыхает: ‑Вашу дочь поймали на том, что она прятала товары, собираясь сбежать из магазина, не заплатив. ‑А откуда вы знаете, что она не собиралась платить? ‑Товары были у нее в карманах. ‑Но она же не ушла. ‑Намерение украсть‑тоже преступление. На первый раз мы можем ограничиться предупреждением. Ваша дочь раньше не попадалась, и я могу не звонить в полицию и передать ее под вашу ответственность. Но при этом я должна быть уверена, что вы сделаете из случившегося самые серьезные выводы.
Папа смотрит на Ширли, как будто услышал невероятно трудный вопрос и задумался над ответом. ‑Да, ‑наконец соглашается он. ‑Я обещаю. ‑Папа помогает мне подняться.
Ширли тоже встает: ‑Значит, мы договорились?
Папа смущен: ‑Извините, но, наверно, я должен вам заплатить? ‑Заплатить? ‑За вещи, которые она взяла. ‑Нет, что вы. ‑Значит, я могу забрать ее домой? ‑Но вы объясните дочери, что так поступать нельзя?
Папа поворачивается ко мне. Он говорит медленно, словно обращается к слабоумной: ‑Тесса, надень куртку. На улице холодно.
Едва мы подъезжаем к дому, как папа почти силой вытаскивает меня из машины, тащит за собой в дом и толкает в гостиную. ‑Сядь, ‑приказывает он. ‑Быстро.
Я опускаюсь на диван, он садится напротив меня в кресло. Похоже, дорога домой довела его до белого каления. Папа запыхался, глаза безумные, как дуто он неделями не спал и способен на все. ‑Тесса, что ты вытворяешь, черт побери? ‑Ничего. ‑По‑твоему, кража в магазине‑это ничего? Ты целый день где‑то пропадала, не сказала, куда идешь, даже записки не оставила, и считаешь, что так и надо?
Папа обхватывает себя руками, словно он замерз, и какое‑то время мы сидим молча. Я слышу, как тикают часы. На столике возле меня лежит один из папиных автомобильных журналов. Я мусолю уголок страница, загибаю и разгибаю, выжидая, что будет дальше.
Наконец, папа говорит‑очень медленно и отчетливо, словно хочет, чтобы его правильно поняли. ‑В некоторых случаях ты можешь поступать так, как считаешь нужным, ‑произносит он. ‑В одном мы можем сделать для тебя послабление, но в другом не получится, как бы тебе этого ни хотелось.
Я издаю дребезжащий смешок‑ кажется, будто где‑то разбили стекло, ‑и ошарашено замолкаю. Я с удивлением обнаруживаю, что сгибаю папин журнал пополам и отрываю обложку, на которой изображены красная машина и юная красотка с белоснежными зубами. Я комкаю лист и бросаю на пол. Я вырываю страницу за страницей и швыряю их на столик, пока все пространство между нами не оказывается устлано обрывками журнала.
Мы глазеем на вырванные страницы; я задыхаюсь, мне так хочется, чтобы случилось хоть что‑нибудь ‑какое‑нибудь грандиозное событие, вроде извержения вулкана в нашем саду. Но ничего такого не происходит, папа лишь крепче обхватывает себя руками, как всегда, когда расстроен: он уходит в себя, словно растворяется в пустоте.
Наконец папа произносит: ‑Что будет, если ты не сможешь справиться с гневом? Во что же ты тогда превратишься?
Я молча упираюсь взглядом в косой луч света, который падает на диван и разлетается брызгами по ковру, застывая у моих ног.
Девятнадцать.
На лужайке лежит мертвая птичка. Лапки тонкие, как зубочистки. Я сижу в шезлонге под яблоней и рассматриваю птицу. ‑Она точно пошевелилась, ‑говорю я Кэлу.
Брат перестает жонглировать и подходит взглянуть. ‑Черви, ‑сообщает он. ‑Температура внутри трупа может настолько повыситься, что черви, которые в глубине, вылезают на поверхность‑ там прохладнее. ‑Откуда ты знаешь? ‑Кэл пожимает плечами: ‑Интернет.
Кэл переворачивает птицу носком ботинка, и у нее лопается брюшко. Куча червей вываливается на траву‑ они корчатся, ослепленные солнцем. ‑Видишь? ‑замечает Кэл, садится на корточки и тычет в червей палкой. ‑Труп‑это замкнутая экосистема. В некоторых условиях покойник может всего за девять дней сгнить до костей. ‑Он бросает на меня задумчивый взгляд. ‑Но с тобой такого не случится. ‑Правда? ‑Это чаще бывает, когда человека убили и оставили лежать под открытым небом. ‑А что будет со мной?
Я готова поверить каждому его слову, словно Кэл‑великий волшебник, которому ведома вселенская истина. Но брат пожимает плечами и произносит: ‑Я выясню и расскажу тебе.
Кэл идет в сарай за лопатой. ‑Посторожи птичку, ‑просит он.
Ее перья ерошит ветерок. Она прекрасна‑черная с синим отливом, как разлившаяся по морю нефть. Черви тоже красивы. Они в ужасе извиваются на траве, ищут птицу, друг друга.
Лужайку пересекает Адам. ‑Привет, ‑произносит он. ‑Как дела?
Я выпрямляюсь в шезлонге: ‑Ты перелез через забор?
Адам качает головой: ‑Он сломан внизу.
На Адаме джинсы, ботинки и кожаная куртка. Он что‑то прячет за спиной. ‑Вот, ‑говорит он и протягивает мне букет зеленых листьев. Среди них, словно фонари или маленькие тыковки, виднеются ярко‑оранжевые цветы. ‑Это мне? ‑Тебе.
У меня колет в сердце. ‑Я стараюсь не обзаводиться новыми вещами.
Адам хмурится: ‑Может, живое не считается? ‑Еще как считается.
Он опускается на траву рядом с моим шезлонгом и кладет цветы между нами. Земля сырая. Адам промокнет. Замерзнет. Но я молчу. И про червей тоже. Пусть заползут к нему в карманы.
Возвращается Кэл с садовым совком. ‑Ты что‑то сажаешь? ‑любопытствует Адам. ‑Дохлую птицу, ‑отвечает Кэл, указывая на место, где лежит трупик.
Адам наклоняется взглянуть на нее. ‑Это грач. Его ваша кошка поймала? ‑Не знаю. Но все равно надо похоронить.
Кэл идет к дальнему забору, отыскивает на клумбе местечко и начинает копать. Земля сырая, как смесь для кекса. Время от времени лопата натыкается на мелкие камешки, и раздается звук, похожий на хруст гравия под ногами.
Адам срывает травинку и пропускает между пальцами. ‑Я прошу прощения за то, что тогда сказал. ‑Ладно. ‑Это все неправда. ‑Все нормально. Не будем об этом.
Адам с серьезным видом кивает и теребит травинку, не глядя на меня. ‑Ради тебя можно и потерпеть. ‑Правда? ‑Ага. ‑Значит, ты хочешь со мной дружить?
Он поднимает глаза: ‑Если ты согласишься. ‑И ты уверен, что в этом есть смысл?
Я с удовольствием смотрю, как он, смутившись, заливается румянцем. Наверно, папа прав: я становлюсь злюкой. ‑Да, я думаю, смысл есть, ‑отвечает Адам. ‑Тогда я тебя прощаю.
Я протягиваю ладонь, и мы жмем друг другу руки. У Адама теплые пальцы.
Возвращается перепачканный грязью Кэл с лопатой в руке. Он похож на чокнутого малолетнего могильщика. ‑Яма готова, ‑сообщает он.
Адам помогает ему закатить грача на лопату. Тельце окоченело и кажется тяжелым. Сзади на шее виднеется глубокая красная рана. Адам и Кэл, подхватит лопату с двух сторон, несут грача к клумбе; его головка болтается, как у пьяного. Кэл разговаривает с ним. ‑Бедная птичка, ‑говорит он. ‑Покойся с миром.
Я заворачиваюсь в плед и иду за ними через лужайку, чтобы посмотреть, как они будут закапывать грача. Один его глаз приоткрыт. Он смотрит умиротворенно, даже благодарно. Перья кажутся темными. ‑Наверно, надо что‑то сказать? ‑спрашивает Кэл. ‑Быть может, «прощай,птица»? ‑предлагаю я.
Он кивает: ‑Прощай, птица. Спасибо, что ты была. Пусть земля тебе будет пухом.
Он засыпает грача землей, оставив торчать голову, словно предполагая, что птица захочет бросить на нас прощальный взгляд. ‑А как же черви? ‑спрашивает Кэл. ‑А что черви? ‑Они там не задохнуться? ‑Оставь им дырочку, ‑говорю я.
Похоже, Кэла устраивает мое предложение; он засыпает голову птицы землей, прихлопывает лопатой и палкой протыкает в земле дырку для червей. ‑Тесс, принеси камней, мы украсим могилку.
Я послушно иду на поиски. Адам остается с Кэлом и рассказывает, что грачи очень общительны, наверняка у этого грача было много друзей, и они будут благодарны Кэлу за заботу о покойном товарище.
Похоже, Адам пытается произвести на меня впечатление.
Я вижу два белых, почти абсолютно круглых камня. А вот раковина улитки и красный лист. Мягкое серое перышко. Я собираю их в ладонь. Они так красивы, что я прислоняюсь к сараю и закрываю глаза.
И напрасно. Кажется, будто я проваливаюсь в темноту.
На лице у меня земля. Я окоченела. Вокруг копошатся черви. Ползают термиты и мокрицы.
Я пытаюсь думать о хорошем, но ужасно трудно избавиться от навязчивых мыслей. Я открываю глаза и утыкаюсь взглядом в узловатые ветви яблони. Дрожит серебром паутина. Мои теплые пальцы сжимают камни.
Но все теплое со временем остынет. Отвалятся мои уши, растают глаза. Сожмутся челюсти. Губы превратятся в клей.
Подходит Адам. ‑Что с тобой? ‑спрашивает Адам.