Я столько лет пыталась представить себе мужчину, ставшего моим отцом, придумывая сказки о роковых любовниках и запретной страсти. И вот мой поиск закончен, но удовлетворения я не ощущала. Мне казалось, что моя душа увяла от разочарования.
— Ты преуспела в замке, — произнесла тетя Агна. — Я не ожидала от тебя таких успехов. Не позволяй сладким словам и красивым глазам отвлечь тебя от всего, чего тебе удалось достигнуть.
Она как будто прочитала мои похотливые мысли о Маркусе. Испугавшись прозорливости тетки, я кивнула и заверила ее в том, что ей не в чем меня упрекнуть.
На протяжении всего ужина я представляла себе, что я скажу Хорику на обратном пути. Что скажет мне он, когда я брошу ему в лицо имя матери? Станет ли он молить меня о прощении? Начнет ли беспомощно обороняться в поисках оправдания своему предательству? Когда он открыл дверцу, чтобы я могла войти в экипаж, я впилась взглядом в его нахмуренное лицо в поисках знакомых черт. Но я не увидела сходства со мной в этих грубых щеках и отвисшем подбородке. Проклиная собственную трусость, я молча вошла в экипаж, который тут же покатился по погруженным в темноту городским улицам. Если бы Хорик произнес хоть одно приветливое слово, когда я вышла во дворе замка, я могла бы набраться смелости и заговорить. Но он держался так пренебрежительно, что я опасалась того, что могу от него услышать в ответ на свои обвинения. Оскорблений в адрес мамы я бы не вынесла. Хуже того, если бы Хорик признал свое отцовство, это могло бы дать ему какие-то права на меня, а я не желала быть чем-то обязанной такому человеку.
В ту ночь, хотя мне хотелось залить подушку слезами, я решительно обратилась мыслями к Маркусу. Печальная участь мамы и роль, которую сыграл в этом Хорик, была той частью моего прошлого, которую следовало забыть. Я стояла на пороге чего-то нового, и меня манил к себе Маркус. Наконец-то мне предстояло узнать, что это такое — иметь поклонника, человека, который жаждал моих прикосновений так же, как я жаждала его объятий.
И все же одна тревожная мысль то и дело возвращалась в мои розовые мечты. Что, если именно так чувствовала себя моя мама в ту ночь, когда она отдалась Хорику?
Первый румянец любви
— Итак, кто твой молодой человек? — с лукавой улыбкой поинтересовалась Петра.
Наступил третий и последний день турнира, и мы сидели на трибунах, наблюдая за поединками. Плотникам пришлось трудиться дни и ночи напролет в открытом поле сразу за стенами замка, чтобы возвести эти деревянные скамьи вокруг центральной поляны. Король и королева сидели под балдахином из фиолетового бархата вместе с несколькими придворными. Мне досталось место на скамье непосредственно над ними, и я пригласила Петру присоединиться ко мне. Подготовка к турниру всю неделю не оставляла нам времени для общения. Нам удавалось лишь обмениваться приветствиями на бегу, и я предвкушала возможность поболтать с подругой.
— Мой молодой человек? — переспросила я.
Рыцарь в цветах соседнего королевства выехал на дорожку, чтобы посостязаться с лордом Стеффоном, кузеном короля и любимчиком королевы Ленор. Этого поединка все с нетерпением ждали весь день, и на мгновение шумные аплодисменты и крики заглушили голос Петры.
— Тот красивый парень, с которым я видела тебя в Большом Зале. Темные волосы, томные глаза? Или у тебя полно таких поклонников?
— Маркус.
То, как я произнесла его имя, несомненно, выдало мои чувства, потому что Петра восторженно зааплодировала.
— Маркус! Как чудесно его имя сочетается с твоим. Маркус и Элиза. Это почти поэзия, ты не находишь?
— Тсс, — расхохотавшись, шикнула на нее я. — Он мой хороший знакомый, не более того. Он и его отец башмачники.
— В таком случае у него должны быть очень умелые руки! — воскликнула Петра. — Или ты в этом уже и сама убедилась?
Я в деланном ужасе шлепнула ее по руке, надеясь отвлечь ее внимание от легкого румянца, залившего мои щеки. Толпа вокруг нас взорвалась криками, потому что кузен короля зацепился копьем за доспехи противника и упал с коня. Шум продолжал нарастать, пока он неподвижно лежал на земле, но перешел в подбадривающие возгласы, когда он поднялся на колени. К нему подбежали слуги и помогли ему встать.
— Смотри! — воскликнула Петра, указывая на группу людей, окруживших лорда Стеффона. — Вот он!
Рост Дориана был чуть выше среднего, но он держался с такой непринужденностью, что выглядел довольно высоким, а благодаря решительному подбородку и точеным чертам лица и вовсе казался воплощением сказочного героя. Его густые светлые волосы, зеленые глаза и остроумие были как будто созданы для того, чтобы заставлять женщин падать в обморок, и я, как и Петра, проследила за ним взглядом, когда он провожал лорда Стеффона с поля сражения.
— Ты видела, как он танцует? — спросила Петра. — Какие дивные ноги! Я могу запутаться в собственных ногах, восхищаясь им.
— Насколько я поняла, ты восхищаешься им издалека.
— О, я изыщу способ вскружить ему голову. Такие мужчины, как он, любят горячих девушек.
Я удивилась такой откровенности Петры. Многие служанки считали, что им повезло, если им удавалось понежиться в объятиях молодого дворянина, прежде чем остепениться с подходящим, хотя и скучным мужем. Но Петра подобных удовольствий никогда не искала. Хотя его семья и не была в числе самых высокопоставленных, Петра знала, что сын главного советника короля никогда не будет серьезно относиться к служанке.
— Ты с ним уже беседовала? — спросила я, пытаясь определить степень ее заинтересованности.
— Конечно, — откликнулась она. — Признаюсь, что до сих пор наши беседы ограничивались фразами вроде «Можно еще хлеба?» и «Да, сэр», но в моей голове он уже признался мне в любви до гроба.
Я улыбнулась, вспомнив, как я придумывала себе сходные разговоры с Маркусом.
— Некоторые мужчины не нуждаются в словах, — заметила я. — Они умеют иначе показать, кто им нравится.
Я произнесла это беззаботно, хотя мне вспомнилась история, которую мне несколько месяцев назад рассказала одна из фрейлин королевы Ленор. Речь шла о случае, когда одна из дам с дурной репутацией окликнула по имени Дориана, проезжавшего по городу в составе охотничьего отряда короля. Мало того что Дориана не смутило внимание распутницы, он еще и почувствовал себя польщенным, после чего мое отношение к нему стало очень настороженным.
Солнце припекало, и Петра провела пальцами под краем колючего льняного чепца, служившего обязательным элементом формы любой горничной.
— Не волнуйся, — произнесла она. — Моя репутация не пострадала. Дориан меня даже пониже спины не шлепал, чего я не могу сказать о других так называемых придворных джентльменах.
Она рассмеялась, а у меня свело живот от омерзения, когда я вспомнила, как мне чудом удалось сбежать от принца Бауэна. Я никому не рассказывала о той стычке, потому что это означало бы заново ощутить весь пережитый тогда ужас. Но я не забыла о позорном эпизоде и знала, что уже никогда не смогу шутить о вольностях, которые придворные позволяли себе со служанками.
Петра стянула чепец с головы, высвободив копну белокурых волос. Мне бы такую уверенность в себе, — подумала я. В чепце и в самом деле очень жарко. Но я была слишком застенчивой. Петра провела пальцами сквозь свои мерцающие пряди, и я заметила, как многие тут же обернулись, чтобы полюбоваться ими. Ее отличало врожденное изящество, выделявшее ее на фоне других служанок. Я не сомневалась в том, что ее красота способна пробудить любовь Дориана.
Петра закрутила волосы в тугой узел и вернула на голову чепец, снова превративший ее в одну из множества безликих служанок.
— Дориан — это всего лишь невинная забава, — заявила она. — Я пытаюсь привлечь его внимание только для того, чтобы скоротать время, вечера напролет прислуживая за столами.
Лорд Стеффон и его люди заняли места, расположенные непосредственно под скамьями короля и королевы. Я наблюдала за тем, как Дориан смеется и толкается со своими приятелями-пажами по обычаю всех молодых мужчин, желающих похвастаться своей мужественностью. Судя по тому, как уважительно относились к нему остальные пажи, они считали Дориана вожаком.
О чем я только думала в тот летний день много лет назад? Хотя меня никогда не привлекали те, кто выпячивал себя на всеобщее обозрение, я помню, что Дориан меня заинтриговал, и я, как зачарованная, наблюдала за ним, не в силах отвести взгляд. Уже тогда мне казалось, что он создан для великих деяний, хотя я и представить себе не могла, какую роль он однажды сыграет в моей собственной жизни.
— Хватит о Дориане, — заявила Петра. — Вернемся к твоему дружку.
— Я тебе уже сказала, что Маркус мне не дружок.
— Но ты хочешь, чтобы он им стал, я угадала?
Петра расхохоталась, когда я покраснела, а затем призналась, что пригласила его на вечеринку в замок.
— Но прошло уже почти две недели с тех пор, как я видела его в последний раз, — вздохнула я. — Я понятия не имею, придет он или нет.
— Если бы он видел, как у тебя идет кругом голова, он бы обязательно пришел.
* * *
Пир слуг был тягостным событием, как обычно бывает на таких застольях, когда люди пьют слишком много пива и вынужденно общаются со знакомыми, которых они обычно избегают. Мне не хотелось в этом участвовать, и если бы я не ожидала появления Маркуса, я быстро поела бы и ушла. Но я его ждала, и из-за этого мне пришлось провести у ворот мучительные полчаса. Время от времени я здоровалась с кем-то из знакомых и снова начинала высматривать Маркуса среди собравшейся у ворот толпы. Мое сердце колотилось одновременно от предвкушения и страха.
— Как насчет покружиться?
Я в удивлении обернулась, и мне в нос тут же ударил смешанный запах алкогольных напитков и пота. Это был Элгар, один из помощников конюхов. Его тело слегка покачивалось из стороны в сторону, а рот искривила улыбка.
— Нет, спасибо, — ответила я.
— Какие мы зазнайки! — произнес он, передразнивая мои интонации. — Я должен был знать, что ты задерешь нос. Но ты не лучше, чем все мы, дорогая.
Я в ярости отошла, чтобы не совершить ошибку и не высказать ему все, что я об этом думаю. Потому что я действительно считала себя лучше Элгара и его пьяных дружков. Служба у королевы Ленор меня изменила. Я начала ценить все, что любила моя госпожа: красоту, поэзию, изящные манеры и умные разговоры. Как ни странно, но в ее присутствии я чувствовала себя более непринужденно, чем в обществе людей одного со мной положения, большинство из которых не умели даже написать свое имя.
— Элиза!
Обернувшись, я увидела в толпе Маркуса. Его высокий рост позволил ему разыскать меня взглядом. В ту же секунду окружающие меня шум и давка прекратили свое существование. Моя радость была настолько велика, что я помахала ему рукой и ринулась навстречу, не заботясь о том, что подобное поведение выглядит чересчур развязным для нашего краткого знакомства. Он был одет, должно быть, в свою лучшую одежду: белую льняную сорочку и коричневые шерстяные брюки, безукоризненно чистые, но явно штопанные. Большинство окружающих его слуг были одеты намного лучше. Король придавал внешнему виду большое значение и каждые два года предоставлял слугам новую униформу. Мое собственное платье, очередной подарок королевы, было оторочено кружевами и бархатной лентой. Маркус был очень наблюдателен, и я не сомневалась в том, что скромность его одежды по сравнению с моей не ускользнет от его внимания.
Он быстро, но неловко поклонился, а затем сухо улыбнулся и покачал головой.
— Извини. Я не знал, как следует одеваться на такие мероприятия.
— Это гулянка слуг, а не господ, — ответила я, ободряюще улыбаясь ему.
Затем в надежде, что алкоголь поможет мне немного успокоиться, я предложила ему выпить эля, и мы вместе начали преодолевать шумную толчею вокруг бочонков.
Наши первые попытки заговорить были натянутыми и робкими. Я неуклюже пыталась выяснить, не помолвлен ли он, а он столь же неуклюже подтвердил, что свободен. К тому времени, когда каждый из нас осушил свою первую кружку, мы уже поддерживали полноценную беседу, достаточно непринужденно обсуждая придворные сплетни и новости Сент-Элсипа, в то время как наши тела мучительно намекали на другие, более дразнящие сюжеты. В этой давке то Маркус прижимался своей рукой ко мне, то мои пальцы невзначай касались его плеча, когда я наклонялась к нему, чтобы шепотом поделиться очередным возмутительным слухом. Когда в стельку пьяный ремесленник, шатаясь, шагнул ко мне, демонстрируя явные позывы к рвоте, я шарахнулась от него, врезавшись в Маркуса, и мы оба едва удержались на ногах. Шатаясь, пытаясь удержать равновесие и сохранить достоинство, я услышала смех Маркуса, обхватившего меня за талию, чтобы помочь мне устоять. Но он надо мной не насмехался, как на его месте сделал бы любой другой мужчина при виде моей растерянности. Нет, его смех звучал ласково и радостно.
Я видела, как вокруг меня мужчины и женщины разбиваются на пары, поборов робость с помощью эля. В такие вечера слуг освобождали от всех обязанностей и позволяли делать то, что им хочется. В кои-то веки мне хотелось к ним присоединиться. Я хотела получать удовольствие, не задумываясь о том, кто и что подумает.
Как только Маркус выпустил меня из объятий, я схватила его за руки.
— Здесь слишком много людей, — заявила я. — Пошли со мной.
Я провела Маркуса через двор, и мы вошли в замок. Я надеялась, что мое лицо не выдает волнения, трепещущего у меня в груди. В молчании мы шли по коридорам, извивавшимся сквозь стены главного этажа, мимо Большого Зала, где веселилась знать. Пройдя через пустой Приемный покой королевы, мы направились к двери, которая вела наружу, в огороженный стеной сад. Солнце уже почти опустилось на линию горизонта, погрузив все вокруг в золотистую дымку. Цветочные клумбы были на пике цветения, и нашу прогулку по саду сопровождали умопомрачительные ароматы. Совсем недалеко от нас толпились сотни людей, но здесь, в этом укромном убежище, мы с Маркусом были совсем одни.
Мы были одни, и нас никто не видел. Мое сердце колотилось от предвкушения.
— Присядем? — предложила я, кивая на полукруглую деревянную скамью посреди розария.
Я села первая, и Маркус сел рядом, на расстоянии одной ладони.
— Ты никогда... — он помолчал и устремил на меня пронзительный взгляд, испепеливший остатки натянутой вежливости между нами. — Ты никогда не задумывалась об удивительной перемене в твоей жизни? Тебе верится, что ты живешь здесь, в таком обществе?
Столь прямой вопрос заслуживал прямого ответа.
— Не верится, и я изумляюсь этому каждый божий день.
— Эта жизнь, она тебе идет, — с какой-то грустью в голосе произнес он.
— Мне идет королева. Но замок очень отличается от того мира, в котором я росла.
— А где это было?
Я уже давно не говорила о своем прошлом ни с кем, кроме Петры. Мою историю можно было уместить в нескольких коротких предложениях, но Маркус меня слушал, и слушал по-настоящему. И невольно я открыла ему гораздо больше, чем намеревалась вначале. Я рассказала о суровости отца, о последних мгновениях маминой жизни, о моей отчаянной надежде, что замок станет для меня спасением. Я до небес превозносила доброту королевы, не скрывая и того, что в ее отсутствие меня охватывало чувство одиночества и страх, что в этих стенах меня всегда будут считать посторонней.
— Возможно, именно поэтому ты обращаешься со мной не так, как все остальные слуги из замка, — тихо произнес Маркус. — Все они смотрят на торговцев из города свысока. Ты единственная, кто этого не делает.
— Когда мы встретились впервые, я только что прибыла с фермы и, скорее всего, даже не успела вычесать солому из волос. Но ты был ко мне добр.
— Ты помнишь тот день в мастерской отца?
— Конечно, помню, — с робкой улыбкой ответила я. — А ты?
— Я никогда его не забывал, — хрипло произнес он. — Я помню все наши встречи до единой.
Мы смотрели друг другу в глаза, вида в лице собеседника отражение своих собственных надежд. Я протянула руку и нащупала его ладонь. Наши пальцы сплелись, и мы начали ласкать друг друга нежнейшими касаниями. Он наклонил голову и коснулся губами тыльной стороны моей кисти. Я хихикнула от восторга, и он рассмеялся в ответ.
— Приятно ли вам это, миледи? — с преувеличенной любезностью поинтересовался он. — За вами, должно быть, ходят десятки поклонников, умоляя вас осчастливить их поцелуем. Возможно даже, имеется такой, который поет о любви, перебирая струны лютни?
За его шутливым тоном слышался страх. Я знала, что всегда буду считать себя деревенской девчонкой, незаслуженно оказавшейся на своем месте. Но сыну сапожника я, видимо, казалась недосягаемой.
— Я та же девушка, которую ты встретил в мастерской отца, — проговорила я. — Меня не интересуют придворные, вообразившие себя поэтами.
Мы сидели рядом и по-дружески болтали, соединив руки. Мое сердце рвалось из груди. В попытке укрепить объединяющую нас честность я принялась рассказывать, как скверно справлялась со своими обязанностями в первые дни службы у королевы Ленор, наслаждаясь веселым смехом Маркуса.
— И посмотри на себя сейчас. Ты стала такой же утонченной леди, как и те, кому ты служишь, — заметил он. — Я с самой перовой нашей встречи понял, что ты способна на большее, чем быть простой горничной.
— Всем, чего я добилась, я обязана своей маме, — ответила я. — У нас не было денег и надежд на счастливую судьбу, но она все равно внушала мне, что я достойна лучшей участи, чем участь жены крестьянина.
— Как насчет участи жены башмачника?
Он произнес это небрежно, но я ощутила, насколько серьезен его вопрос.
— Я хочу только того, чтобы мой будущий супруг был добрым человеком.
— Я ожидаю того же от своей будущей жены.
Я так жаждала его поцелуя, что, когда его губы коснулись моих, мне показалось, что я привлекла его к себе силой желания. Или, возможно, я ускорила процесс, прижавшись к нему. Если даже и так, моя смелость его не оскорбила, потому что он отреагировал мгновенно, лаская мой рот своими губами и нежно прижав ладонь к моей щеке. Жар ринулся по моим венам, и я прильнула к нему еще ближе, еще сильнее прижимаясь к его губам, требуя большего. Первым отстранился Маркус, предупреждая меня о том, что к нам кто-то идет.
Мы вскочили со скамьи и отошли друг от друга на приличное расстояние, прислушиваясь к приближающимся шагам и сопровождающему их смеху. Раздвинув ветви кустов, я увидела лорда Стеффона и одну из фрейлин Ленор. Они, обнявшись, упали на землю, лихорадочно исследуя руками тела друг друга. Было ясно, что стадию поцелуев они миновали уже очень давно.
Прижав пальцы к губам и призывая Маркуса к молчанию, я повела его прочь от нарушителей нашего уединения, к грядкам Флоры и потайной двери, ведущей обратно в замок. Оказавшись внутри, мы заговорщически расхохотались, вспоминая, как нас чуть было не застали, но присутствие других людей наложило отпечаток на непринужденность, с которой мы общались наедине. Я не предложила ему руку, и он тоже не попытался дотянуться до моих пальцев.
По служебным коридорам Маркус прошел со мной мимо кухни, и мы вернулись во двор. Площадка перед конюшнями была отведена под танцы. Топот ног и хриплое пение почти заглушали звуки скрипок и барабанов.
— Уже поздно, — произнес Маркус, — отец будет волноваться, если я поздно вернусь домой.
Я не сумела скрыть своего разочарования. Я надеялась, что он пригласит меня танцевать и я смогу насладиться прикосновением его рук к моим плечам и талии.
— Просто... просто он в последнее время болеет, — объяснил Маркус. — У него ревматизм в ногах, а теперь он переметнулся и на руки. Он рассчитывает, что я встану рано утром, чтобы помогать ему в мастерской.
— Конечно, я понимаю. Позволь, я тебя провожу.
Мы вместе пробрались сквозь толпу, и каждый шаг приближал нас к воротам и моменту прощания. Стражники стояли, прислонившись к стене, грубо хохоча и окликая хорошеньких девушек. Я в отчаянии стискивала пальцами подол юбки, не желая расставаться с ним на такой ноте, вежливо обсуждая здоровье его отца, как будто ничего не произошло. За то время, что я провела при дворе, я часто слышала, как королева Ленор читает вслух стихотворения, воспевающие романтическую любовь. Эти стихи утверждали, что одного поцелуя достаточно, чтобы скрепить вечную любовь. Но Маркус не спешил уверять меня в своей вечной преданности. Я не была сказочной героиней, изъясняющейся изящными рифмами, да и он был далеко не принцем. Как таким людям, как мы, узнать, что таится в сердце друг друга?
Мы подошли к воротам.
— Я рада, что ты пришел, — произнесла я, усилием воли запретив голосу дрожать.
— Я тоже.
Я думала, что этим все и окончится. Но тут Маркус склонился ко мне так близко, что его дыхание защекотало мою шею.
— Я должен увидеться с тобой еще. Когда?
Я снова ощутила тянущую боль в животе, которая зародилась в тот момент, когда его губы коснулись моих. Он кончиком пальца провел по моей ладони. Этот жест был таким мимолетным, что остался незаметным для стражников. Я в свою очередь на мгновение прижалась плечом к его плечу, ощущая, как ткань его рубашки сминает мой тонкий рукав.
— Обычно в воскресенье после обеда я свободна от своих обязанностей, — прошептала я. — Но принимать гостей в замке мне негде.
— Мы могли бы встретиться в Сент-Элсипе. Я поведу тебя, куда ты захочешь.
— Куда захочу? — с лукавой улыбкой переспросила я.
Наши мысли сплелись в одно целое, невысказанные, но понятные без слов. Я пойду куда угодно, если только смогу там еще раз тебя обнять, ощутить твой рот на моих губах и соединить мое дыхание с твоим, взглянуть в твои глаза и понять, что вот наконец тот человек, которого я ждала...
Я знала, что Маркус не поцелует меня на глазах у вульгарных стражников. Но я позволила себе это представить. Его пальцы сжали мою руку, и мне стоило большого труда не обвить его шею руками. Но я держалась сдержанно. Я мастерски умела напускать на себя безразличный вид, подавив бушующий в душе пожар.
— Значит, в воскресенье, — кивнула я. — Как только королева меня отпустит, я сразу попрошу кого-нибудь передать об этом твоему отцу.
Только после того, как я проводила взглядом его медленно удаляющуюся вниз по склону холма фигуру, я позволила восторгу захлестнуть себя. Я ринулась в покои королевы Ленор, вихрем взлетев по лестнице. В полной уверенности, что королева уже спит, я на цыпочках вошла в ее спальню и обнаружила, что комната пуста. Вернувшись в гостиную, я увидела королеву, которая выходила из комнаты Розы.
— Миледи, — удивленно пробормотала я, — простите, пожалуйста. Вы ожидали, пока я приготовлю вам постель?
— Нет, нет, — успокоила она меня. — Я сидела с Розой.
Она избегала смотреть мне в глаза, и я подумала, что она вернулась к своим недавним привычкам, когда она ночи напролет сидела у постели Розы, присматриваясь и прислушиваясь к дыханию девочки и теребя ее до тех пор, пока та не начинала хныкать и королева убеждалась в том, что дочь жива.
— Ты хорошо провела время? — с натянутой улыбкой спросила она.
Минутой раньше я бы не удержалась и поделилась бы с ней своим счастьем, выложив все о Маркусе. Но что-то в лице королевы заставило меня сдержаться. Сегодняшний вечер явно был неудачным моментом для девичьих излияний.
— Я и не подозревала, что во двор может набиться столько народу и все эти люди еще смогут дышать, — произнесла я. — Все тосты только за вашу семью.
— Когда-нибудь мы расскажем об этом моим внукам.
В ее глазах я прочитала отчаянное желание верить в то, что Роза вырастет, выйдет замуж и родит детей, продолжив королевский род и положив начало новым поколениям.
— Ну, конечно, — с уверенностью воскликнула я. — А также о множестве других счастливых событий.
Такие глупые обещания легко давались девушке, у которой все еще кружилась голова после первого в жизни поцелуя. Для меня проклятие Миллисент превратилось в еле слышный шепот, и время сгладило остроту первой реакции. Тогда я не знала, как ее исполненные ненависти слова до сих пор тревожат королеву Ленор, отравляя ту радость, которую дарила ей дочь. Каждый раз, глядя на Розу, она вспоминала о той ужасной цене, которую заплатила, подчинившись Миллисент в обмен на ребенка. Когда имя Миллисент снова принялись повторять по всему замку, королева была единственным человеком, которого это не удивило, потому что она была единственной, кто все эти месяцы не терял из виду нависшую над всеми нами тень.
* * *
Однажды душным и жарким вечером вскоре после турнира мои мысли все еще были всецело поглощены Маркусом, которого мне предстояло снова увидеть через несколько дней. Хотя я сказала королеве, что проведу воскресенье в Сент-Элсипе, я позволила ей думать, что собираюсь навестить тетку. Присущая мне осторожность заставляла меня считать, что события одного-единственного вечера являются слишком шатким основанием для того, чтобы возлагать на него все мои надежды, и я с ужасом представляла себе, что стану говорить королеве в ответ на ее расспросы, если свидание окажется неудачным. Что, если мы с Маркусом при дневном свете и без помощи эля, развязавшего нам языки во время вечеринки в замке, отнесемся друг к другу иначе?
Я расчесывала волосы королевы Ленор, готовя ее ко сну, когда в дверь, соединявшую спальню королевы с покоями ее супруга, внезапно вошел король.
— Ее нашли.
Я в растерянности замерла, занеся щетку над головой королевы. Но ее плечи напряглись, а черты лица заострились. Она мгновенно поняла, о ком говорит король. В проем открытой двери за его спиной я увидела группу что-то увлеченно обсуждающих придворных. Королева взяла короля за руку и с такой силой сжала пальцы, что у нее даже костяшки побелели.
— Где? — прошептала она.
— Не бойся, любовь моя, далеко отсюда.
Король Ранолф начал расхаживать взад-вперед по комнате, продолжая рассказывать в такт своим шагам.
— Следует признать, тетка Миллисент очень коварна. Ей удалось все это время так искусно скрываться, невзирая на все золото, которое я предлагал в обмен на информацию о ее местонахождении. Теперь наконец мы знаем, где она укрылась. Она в Бритнии.
То немногое, что было известно мне о Бритнии, я узнала от мамы, которая перед сном рассказывала мне и моим братьям всякие истории. В своих рассказах она описывала суровую гористую страну, в которой сложенные из камня крепости охраняли бесплодные горные вершины, а люди добывали руду, спускаясь в зловещие пещеры под землей. Для меня эта земля была не более реальной, чем волшебная сказка.
— Поистине, забытая Богом страна, — подтвердил правильность маминых описаний король Ранолф. — В юности я там побывал. Одной недели мне хватило до конца жизни. Как бы то ни было, король разделял мое увлечение верховой ездой, и он был одним из тех, к кому я обращался, когда исчезла Миллисент, хотя и сомневался, что она сбежит в том направлении. Чтобы попасть в Бритнию, необходимо перейти через горы, а это под силу далеко не всем молодым и здоровым людям. Но, похоже, ей это удалось.
Королева Ленор широко раскрыла глаза:
— Но зачем ей это?
Король Ранолф покачал головой.
— Каковы бы ни были ее мотивы, это помогло ей выбраться из затруднительной ситуации. Когда Миллисент явилась ко двору, она попросила убежища у королевы, и ей его предоставили. Бритнийцы относятся к пожилым людям с большим уважением. Нарушить данное ей обещание король не сможет, поскольку это сочтут кощунством.
— Она живет там в качестве почетной гостьи? — воскликнула королева срывающимся от возмущения голосом. — Собирает силы, готовясь напасть на нас?
Я сочувствовала королеве так отчаянно, что у меня даже пульс участился. Если Миллисент вернется, чем она отомстит мне за неповиновение, которое я оказала ей в ночь рождения Розы? Или она станет действовать более изобретательно и пустит в ход свои уловки, чтобы снова сделать меня своей марионеткой? В глубине души я боялась того, что никогда не буду уверена в том, что не способна предать королеву.
Король Ранолф взял жену за плечи. Наклонившись, он пристально посмотрел ей в глаза, успокаивая ее силой своего внимания.
— В своем письме король заявляет, что он ничего не может против нее предпринять. Но он не станет мешать мне делать то, что я считаю нужным.
Он сел на кровать жены, тяжело опустив плечи под грузом принятого решения. Я впервые в жизни стала свидетелем того, как с него соскользнула привычная мантия уверенности в себе. Если королю когда-то и была присуща некоторая мягкость, предательство тетки его ожесточило. Он стал более резким и требовательным правителем. И только дочь, которую он называл Красавицей, вызывала на его губах улыбку. Все же именно его предосторожности все это время защищали нас от опасности.
— Если я прикажу убить собственную родственницу, это только сыграет на руку моим врагам. Они тут же выставят меня чудовищем.
Мне было настолько ясно, как необходимо поступить с Миллисент, что его колебания потрясли меня до глубины души. Она желает смерти вам и вашему ребенку! — хотелось воскликнуть мне. — Это она чудовище, а не вы!
— Что ты будешь делать? — спросила королева.
— Я попрошу бритнийцев держать нас в курсе относительно ее местонахождения, но пока это все, что я могу предпринять. Она старая женщина. Достаточно скоро природа возьмет свое, и ее смерть не будет на нашей совести.