Это могло бы стать моим навсегда, — говорила я себе. — Я могла бы всегда находиться в этих объятиях и наслаждаться добротой этого мужчины, который никогда меня не обидит и не допустит, чтобы это сделал кто-то другой.
— Я люблю тебя, Элиза, — говорил он, лаская мой рот своими губами. — Никогда не сомневайся в моей любви к тебе.
Я в нем не сомневалась. Я сомневалась в себе, но эти сомнения так и остались невысказанными.
* * *
Все еще ощущая на губах поцелуи Маркуса, я нашла себе убежище в замковой часовне. Она была на удивление простой, особенно учитывая царственную обстановку всех остальных помещений замка. Но в моих глазах скромность этой комнаты лишь повышала степень ее святости. С одной стороны алтаря стояла статуя Девы Марии, а на стене за ним висел золотой крест. Но в остальном здесь не было и следа всевозможных ювелирных украшений, присущих королевским церквям. Когда солнечный свет струился в узкие высокие окна, крест как будто вспыхивал огнем и оживал. Казалось, сам Бог протянул к нему руки, чтобы благословить нас всех. Я опустилась на колени перед алтарем, моля Всевышнего наставить меня на правильный путь. Я могла остаться в замке и продолжать служить королеве Ленор. Я также могла стать женой Маркуса. Я не могла совместить эти роли. Какой бы путь я ни избрала, это бы причинило боль кому-то, кого я любила. В глубине души я понимала, что ответ должен прийти изнутри. Я слабо верила в знаки свыше. Но я ошибалась.
На следующий день замок сотрясла ужасающая весть, положившая начало череде событий, которые помогли мне сделать свой выбор. С потемневшими от горя глазами король сообщил нам о том, что его кузен, лорд Стеффон, мертв. Примчавшийся в замок посыльный сообщил о несчастном случае, который произошел во время охоты, за горами, где лорд гостил в семье своей сестры. Случайная стрела и мгновенная смерть. Лорд Стеффон и король вместе росли, и их связывала дружба, скорее напоминавшая братские отношения. Утрата самого близкого друга была мучительна и сама по себе, но короля Ранолфа привело в неистовство то, что эта смерть не была случайной. На самом деле это был предательский удар ему самому и его власти. Он поклялся не только оплакать лорда Стеффона, но и отомстить за него.
Глубоко под фундаментом замка находилось подземелье, в которое вел ход, оканчивавшийся тяжелой железной дверью возле конюшен. Об этом месте рассказывали как о безотрадном и смрадном узилище, и стражники, менявшиеся у входа в подземелье, недовольно ворчали, когда подходила их очередь. Никто не хотел по доброй воле входить в такое место. Однажды я случайно проходила мимо, когда дверь была отворена, и все^ что я увидела, — это несколько грубых каменных ступеней, ведущих вниз, в полный мрак. Именно в эту темницу и уволокли троих воинов, сопровождавших лорда Стеффона на охоте. Их руки были крепко связаны за спиной, лица искажены ужасом, а ноги подкашивались.
Все обитатели замка в полном молчании выслушали сэра Уолтура, сообщившего им о том, что люди, которые были с лордом Стеф- фоном на той роковой охоте, обвиняются в убийстве и предательстве. После того, как он зашагал прочь в сопровождении других советников короля, я увидела, как двое замковых плотников подошли к двери подземелья с охапкой длинных досок и попытались протиснуться внутрь.
— Что они делают? — спросила я у одного из стражников.
— Король приказал соорудить дыбу, — ответил он.
Я была настолько наивна, что даже не знала, что такое дыба и как ее используют. Стражник поспешил восполнить этот пробел, хотя я предпочла бы, чтобы он этого не делал. В последующие дни я готова была поклясться, что сквозь толстые слои камней и кирпича до меня доносятся крики этих перепуганных людей, умоляющих об избавлении от ужасных пыток, которым их подвергали. Все трое до последнего мгновения заявляли о своей невиновности, даже после того, как их приговорили к повешению на площади перед собором Сент-Элсипа.
Большинство слуг с радостью воспользовалось позволением короля отправиться в Сент-Элсип и стать свидетелями казни. Я предпочла остаться в замке, потому что сама праздничная атмосфера этого дня вызывала у меня отвращение. То, что король Ранолф публично унизил родного брата, объявив о беременности королевы в тот самый день, когда принц Бауэн ожидал признания его наследником престола, доказывало, что он умеет быть беспощадным с теми, кто покушается на его честь. Но я не считала его жестоким до того самого дня, когда он приговорил к смерти трех невинных людей. Солдаты, которых должны были повесить, уже много лет служили лорду Стеффону. Многие из тех, кому предстояло наблюдать за их смертью, катались вместе с ними верхом, сидели за одним столом, хохотали над их забавными приключениями. Как мог кто-то из них поверить в то, что они желали смерти своему господину? Какой смысл был в их смерти?
Я безутешно бродила по безлюдному саду. На грядках с лекарственными травами уже начали появляться первые ростки. Я спрашивала себя, увижу ли я эти растения в полном цвету. Мысль о том, что жизнь здесь будет продолжаться и без меня, казалась мне непостижимой.
— Элиза.
Это была Флора, которая появилась, как обычно, бесшумно, на свой манер. Если бы я не знала о ее полной безвредности, я бы поверила в ее способность мгновенно появляться и исчезать.
— Дело сделано? — спросила она.
Я чувствовала, что она встревожена судьбой солдат так же, как и я. Я взглянула на небо. Солнце стояло практически в зените.
— Думаю, что уже сделано, — отозвалась я. Затем, осмелев от ласкового и сочувственного взгляда Флоры, я с горечью произнесла: — Три человека мертвы, и ради чего? В темном лесу лук оказался случайно направлен не в ту сторону. Кто угодно мог совершить такую ошибку!
— Нет, это не ошибка, — тихо возразила Флора. Ее лицо было искажено горем, так же, как и лицо короля, когда он сообщал о смерти друга. Это впервые воочию напомнило мне о том, что они кровные родственники. — Стрела пронзила сердце лорда Стеффона. Кто-то в него прицелился.
— Я не могу поверить в то, что это был один из них! — покачала головой я.
— Я тоже.
Флора принялась быстро ходить по дорожке. Подол ее юбки чертил дорожку в пыли.
— У стрелы, убившей лорда Стеффона, было темно-зеленое оперение. Ни у кого из людей короля таких стрел нет. Это было сообщение королю. И мне.
Я вспомнила вызывающе зеленое платье Миллисент в тот день, когда она прокляла Розу. Странную зеленую фигурку, которую она вложила мне в руки. Зеленую бархатную накидку, которую она так часто и с таким артистизмом набрасывала на плечи.
— Миллисент? — в ужасе спросила я.
Флора скорбно кивнула.
— Но как?
— Она умеет заставлять других исполнять свою волю. Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было.
Я застыла на месте, уязвленная этой фразой, в которой мне послышался упрек. Но в голосе Флоры не было жестокости. Это была простая констатация факта.
— Вы сказали о своих подозрениях королю? — спросила я.
— Ранолф никогда особенно не ценил мое мнение. Он согласился с тем, что этот план могла инспирировать Миллисент, но он также уверен в том, что роковую стрелу выпустил один из людей лорда Стеффона. Он предпочел повесить всех троих, но не допустить того, чтобы виновный ушел от наказания. Но я считаю, что это дело рук другого человека, и он позаботился о том, чтобы его не заметили. Несколько дней назад король тайно отрядил в Бритнию своих солдат. Они должны задержать мою сестру, но ко времени их прибытия ее там уже не будет. Я не знаю, где она станет искать пристанища и какой вид примет ее месть. Но я не сомневаюсь в том, что она не сдастся. Вот почему мне нужна ты, Элиза. Ты должна продолжить мою работу, когда я уйду.
— Не надо так говорить... — взмолилась я, но она меня оборвала.
— Я должна. Я не знаю, сколько у меня осталось времени. Если я умру завтра, Миллисент об этом узнает. И она придет за Розой.
Она остановилась прямо передо мной, и я впервые увидела, что она по-настоящему испугана. Когда она пообещала королеве, что защитит ее семью, мы ей поверили. Сейчас я увидела трещины в ее уверенности. Флору начали мучить сомнения. Мне стало страшно.
— Я не могу, — прошептала я, и мое лицо сморщилось от стыда.
Как можно было полагаться на то, что я смогу отпугнуть такую женщину, как Миллисент? Это злобное создание умело вторгаться в мой рассудок, подчиняя его своей воле.
— Я никому не пожелала бы такой ноши, — устало произнесла Флора. — Но ты единственная, в кого я верю. Элиза, я так устала. Я не знаю, как долго я еще смогу ей противостоять.
Я могла уклониться от этой ответственности, но тогда я никогда не простила бы себе, если бы с Розой или королевой Ленор что-то случилось. Я вспомнила лицо королевы, постаревшее за такой короткий срок, и свое обещание никогда ее не покидать. Я представила себе, как будет болеть и угасать Роза. Нет, — поклялась я себе. — Я этого не допущу.
— Скажите мне, что я должна делать, — произнесла я.
Флора просияла, и я увидела, какой красивой она была в своей
беззаботной юности. Она взяла меня за руку и похлопала по ней ладонью другой руки. Ее сухие пальцы показались мне хрупкими, как луковая шелуха.
— Единственным надежным оружием против такой ненависти является любовь, — произнесла она. — Ты способна глубоко любить, Элиза, и ты даже представить себе не можешь, какая это мощная защита.
В ответ на мои дальнейшие расспросы Флора сказала, что мы обо всем поговорим в свое время. После того как она ушла отдыхать, я еще какое-то время ходила по дорожке, пока смятение, затуманивавшее мое видение собственного будущего, не рассеялось. Когда я вышла во двор замка, внутренне собравшись и подготовившись к тому, что могло меня там ожидать, он уже кишел людьми, возвращавшимися с казни. Они болтали и улыбались, как будто наблюдали за турниром, а не смертью людей на виселице. Они считали, что правосудие свершилось, даже не догадываясь о той опасности, которая продолжала им угрожать. Мне хотелось закричать и предупредить их о том, что такое самодовольство нас всех погубит.
У ворот мне пришлось переждать въезжающую во двор процессию экипажей. Наконец, мне показалось, что путь свободен, и я шагнула вперед и тут же в ужасе замерла на месте, когда передо мной вдруг шарахнулась в сторону лошадь, взрыв копытами землю всего в нескольких дюймах от моих ног. Животное дрожало, испуганное окружающей его толпой, и только сильная и уверенная рука могла удержать его в узде. Я рассерженно закричала на возницу.
Возницей оказался Хорик. Он обмяк на сиденье и расслабленно держал обвисшие вожжи.
— Смотри, куда прешь, мисси, — протянул он.
— Смотри за своей лошадью, — огрызнулась я.
Экипаж остановился, потому что проезд был закрыт каретами, заехавшими во двор раньше. Я подняла глаза на угрюмое лицо Хорика, и он что-то пробормотал, закатив глаза. Если бы это был кто-то другой, я бы отвернулась, не обращая на него внимания, но неуважение Хорика привело меня в ярость.
— Что ты сказал? — прошипела я.
— Я только заметил, что и без таких, как ты, разберусь, как мне управлять лошадью.
Как будто стремясь разозлить меня еще сильнее, он сильно хлестнул бедное животное по спине, хотя оно могло пройти лишь несколько шагов.
— Придержи язык! — закричала я. — Королева узнает о твоей наглости!
Окружающие дружно обернулись, чтобы понаблюдать за разворачивающейся сценой, а Хорик уставился на меня с напускным испугом на лице. Моя несдержанность сделала его хозяином положения, и я поспешила уйти, пока ситуация не успела обостриться. Мое мрачное настроение только усугубилось, пока я шла по улицам Сент-Элсипа. Город, который всего несколько лет назад произвел на меня такое впечатление, теперь казался моим усталым глазам обшарпанным и захолустным. Это было место, жителей которого устраивала жизнь в полном невежестве, и они радостно праздновали смерть невинных людей.
Я толкнула дверь в мастерскую Ханнольта и увидела Маркуса. Он сидел в углу комнаты за простым деревянным письменным столом, на котором лежала раскрытая бухгалтерская книга. На мгновение я воочию увидела его в среднем возрасте. Он с довольным видом сидел в этой же комнате и что-то писал в книге за этим же столом. Он удивленно вскинул голову, но его лицо тут же озарила радость.
— Элиза! Что привело тебя в город? Казнь?
— Нет, — резко ответила я. — Я пришла поговорить с тобой.
Мой тон его, похоже, озадачил. Он встал из-за стола, вопросительно глядя на меня, и кивнул на дверь. Из-за портьеры, за которой находилась жилая часть мастерской, доносились приглушенные голоса его родителей. Вслед за Маркусом я вышла на улицу. За все то время, которое мы встречались, мы почти никогда не оставались наедине. И разговор, которому предстояло изменить наши жизни, тоже состоялся в присутствии десятков спешащих домой горожан.
Он хотел взять меня за руки, но я отстранилась, зная, что его прикосновение ослабит мою решимость.
— Маркус, я не могу покинуть королеву.
— Я думал, что ясно дал тебе понять, — скорее озадаченно, чем сердито отозвался он. — Я не создан для жизни среди знати.
— Откуда ты это знаешь, если ты даже не попытался?
Лицо Маркуса окаменело.
— Ты думаешь, что я не замечал, как насмешливо поглядывали на мою одежду твои подружки-служанки? Да они даже окликали меня не по имени, а «эй, башмачник». Я не обращал внимания на все эти оскорбления, потому что их мнение не имеет значения. Но оно не могло бы меня не задевать, если бы я переселился в замок. Мне пришлось бы подобострастничать перед жеманными придворными, которых интересуют только сплетни да кто за каким столом сидит.
— Они не все такие... — попыталась объяснить я, но Маркус меня как будто не слышал.
— Я слишком хорошо вижу, чем все это закончится, Элиза. У меня нет способностей к низкопоклонству и лизоблюдству. Я никогда не стану там своим, и ты это знаешь.
Я вспомнила зимние вечера, которые мы проводили в Нижнем Зале. Эти унылые часы, когда я впервые посмотрела на Маркуса глазами других слуг, когда восприятие других заставило меня сомневаться в своих чувствах. Могла ли я поклясться, что снова не стану жертвой собственных предательских мыслей?
— Ты как-то сказала мне, что тебе нет дела до ремесла твоего будущего супруга, главное, чтобы он был добрым. Ты это помнишь? — спросил он.
Я кивнула. Я помнила все, что происходило в тот вечер, когда одного поцелуя Маркуса было достаточно, чтобы вызвать у меня дрожь наслаждения.
— Это была ложь? Удовольствуешься ли ты положением жены башмачника?
После всего, что дал мне Маркус, я была обязана ответить ему правдой.
— Нет, если это означает необходимость отречься от своего долга перед королевской семьей.
Маркус опустил глаза и отвернулся, но я увидела, что он едва сдерживает слезы. Он ссутулился и скрестил руки на животе, как будто защищаясь от повторных ударов.
— Прошу тебя, подумай еще над предложением королевы, — взмолилась я. — Может, со временем ты привыкнешь к придворной жизни.
— Нет, Элиза, не смогу, — с горечью в голосе ответил он. — Так, как привыкла ты, мне никогда не привыкнуть.
— Я бы никогда не стала тебя об этом просить, если бы у меня был выбор, — произнесла я. — Роза, королева, леди Флора — они все от меня зависят.
За все время знакомства с Маркусом я избегала говорить о Мил- лисент и опасности, не позволяющей мне покинуть замок. Он был чрезвычайно практичен и терпеть не мог всяких суеверий или сказок о магии. Я еще могла ему все рассказать, но когда он презрительно фыркнул, я поняла, что он мне не поверит.
— Да, мне совершенно очевидно, что все эти утонченные придворные дамы держат тебя мертвой хваткой, — пробормотал он. — Но я должен спросить тебя в последний раз. Скажи, Элиза, ты выйдешь за меня замуж? За такого, какой я есть?
— Я тебя люблю, — тихо ответила я.
Мне было очень важно, чтобы он знал хотя бы это.
— Но недостаточно. — Он судорожно вздохнул. — Ради тебя я готов пожертвовать чем угодно, ты это знаешь? Я готов отказаться от всего, ради чего работал мой отец. Но я не женюсь на женщине, которая считает, что я ее недостоин.
— Я ничего подобного не говорила... — начала я, надеясь своими уговорами оттянуть неизбежный финал, но он оборвал меня, горестно покачав головой.
— Не лги мне хотя бы сейчас.
Его неброское благородство придало мне сил, и я в упор взглянула на Маркуса. Вот темные глаза, которые смотрели на меня с такой нежностью, рот, который жадно и страстно впивался в мои губы, взъерошенные волосы, в которые я запускала пальцы, когда он скользил ладонями по изгибам моего тела. Этот мужчина, которого я так хорошо знала, от меня ускользал, скрываясь в суровую защитную оболочку. До этого момента я не понимала, какой драгоценный дар он мне предлагал. Такие мужчины, как Маркус, любят глубоко и по-настоящему, и если они отдают кому-то свое сердце, то раз и навсегда. Моя грудь разрывалась от боли за него и за себя.
— Может, еще не все потеряно, — взмолилась я. — Если бы ты мог подождать год или два, пока принцесса немного подрастет...
— Нет, Элиза. Я не буду твоим запасным вариантом.
А потом не было ни последнего прикосновения, ни прощального объятия. Маркус отвернулся от меня и скрылся в мастерской, плотно закрыв за собой дверь. Опустошенная горем, я спотыкаясь брела прочь от человека, которого любила всей душой. Я до сих пор не понимаю, как мне удалось вернуться в замок, потому что дороги я не видела из-за слепивших меня слез.
* * *
Когда я вернулась в королевские покои, леди Уинтермейл сообщила мне, что королева Ленор в часовне, молится за души казненных солдат, но меня хотела видеть миссис Тьюкс. Я надеялась, что мне удастся побыть наедине со своим горем, хотя, наверное, было даже лучше, что меня тут же закрутил водоворот замковой жизни. Меня воспитали в убеждении, что способность к беспрерывному тяжелому труду — это добродетель. В моем понимании только у ленивых и глупых было время горевать над утраченной любовью.
Когда я постучала в дверь миссис Тьюкс и, услышав приглашение войти, переступила порог ее комнаты, она встретила меня с более подавленным видом, чем обычно. На мгновение я успела решить, что ей известно, какая беда меня постигла. Это, разумеется, было невозможно, но миссис Тьюкс обладала непостижимой способностью следить за поворотами и подробностями личной жизни слуг. Я бы ничуть не удивилась, если бы она призналась в том, что умеет читать мысли.
— Мы уже давно с тобой не беседовали, — заметила она с озабоченной улыбкой. — У тебя все хорошо?
Такой простой вопрос, но как сложно было на него ответить. Я кивнула.
— Мне рассказали о неприятном происшествии. В общем-то, мелочь, но это касается тебя, и чтобы успокоиться, мне необходимо установить истинное положение дел. Мистер Ганген поговорил со мной несколько часов назад от имени одного из конюхов.
— Хорик? — догадалась я.
— Да. Значит, ты знаешь, о чем я говорю? Мистер Ганген утверждает, что Хорик вне себя от ярости из-за того, как ты сегодня с ним разговаривала.
— Смею вас заверить, грубость допустил он, а не я.
— Я уверена в том, что так и было, — согласилась со мной миссис Тьюкс. — Он очень неприятный человек, да к тому же и работает отвратительно. Я ясно дала мистеру Гангену понять, что с твоими потребностями следует считаться, как с желаниями самой королевы, и точка. Но я посоветовала бы тебе хотя бы несколько последующих дней обходить Хорика стороной.
— Считайте, что я это уже сделала.
Я поднялась со стула, но миссис Тьюкс помахала рукой, усаживая меня обратно.
— Элиза, я должна тебе признаться, что была удивлена, когда услышала о таком твоем поведении. Хорик болван, но я не думала, что он способен так тебя разозлить. Возможно, он спровоцировал тебя как-то иначе? Если он осложняет тебе жизнь, ты должна мне об этом рассказать, чтобы я могла положить этому конец.
Я покачала головой и начала было говорить, что между нами нет вражды. Но под проницательным взглядом миссис Тьюкс поняла, что не могу утаить от нее правду.
— Я терпеть его не могу, — призналась я.
— Я согласна с тем, что он угрюмый и неприятный, но этого недостаточно, чтобы возбудить такую ненависть. Тут должно быть что-то еще. Ну же, милая, скажи, что он сделал?
Он совершил непростительное предательство, — подумала я. — Он отказал мне в честном рождении, а моей матери — в честной жизни. Я никому не говорила о своем прошлом и не думала, что когда-нибудь это сделаю. Я взглянула на миссис Тьюкс и отвела глаза. Она сидела совершенно неподвижно, ожидая моего ответа. Как и я, она понимала, что молчание часто заставляет людей говорить откровенно.
— Я думаю, вы знаете, почему моя мама покинула замок, — начала я. Миссис Тьюкс кивнула. — Хотя она так и не сказала мне, кто ее соблазнил, а затем бросил, я обнаружила, что этим мужчиной был Хорик. Я всегда буду его ненавидеть за то, что он с ней сделал.
Миссис Тьюкс подняла брови.
— Хорик? Это он тебе сказал?
— Нет. Тетя рассказала, что мама была с ним помолвлена, и я догадалась об остальном.
— Значит, ты неправильно поняла свою тетю, потому что бедняга Хорик ни в чем не повинен, — произнесла миссис Тьюкс.
— Хорик мне не отец?
— О нет. — Миссис Тьюкс пренебрежительно поморщилась. — Это полный вздор.
Я была так потрясена, что даже утратила дар речи. Все это время она знала, кто стал моим отцом. Почему мне раньше не приходило в голову ее расспросить? Миссис Тьюкс и моя мама были подругами. Достаточно близкими, чтобы мама умерла с ее именем на губах. Кому еще она могла довериться, если не ей?
— Но моя тетя... Она сказала, что Хорик был маминым женихом.
— Так и было. Он нравился Мэйрин, хотя он был увлечен ею куда больше. Именно это его и изменило, понимаешь? Он узнал, что женщина, которую он любил, была с другим мужчиной.
— С кем? — спросила я, но миссис Тьюкс продолжала, как будто и не слышала меня.
— Видишь ли, официальной помолвки не было. Хорик был все еще помощником конюха без единого пенса за душой. Они договорились, что он попросит руки Мэйрин, как только станет конюхом. Она сказала, что подождет. Но затем она попалась на глаза одному вельможе. Как бы странно это ни звучало, но это произошло из-за Хорика. Его любовь придала ей уверенности, которой ей раньше не хватало. Вместо того чтобы избегать мужского внимания, она начала его привлекать. Когда ее начал преследовать этот мужчина, Мэйрин просто потеряла голову. Но как только она узнала, что ждет ребенка, он ее бросил. Я с самого начала подозревала, что именно этим все и закончится.
Он мог бы ей заплатить и под новым именем поселить ее в городе, где она стала бы выдавать себя за вдову. Многие любовницы аристократов ведут таким образом вполне безбедную жизнь. Но в том, что касалось денег, его семья держала его на коротком поводке. Поэтому он отшвырнул ее в сторону и позаботился о том, чтобы ее навсегда прогнали из замка. И, разумеется, Хорик после этого не захотел иметь с ней ничего общего. Ее предательство его сломало, и с годами его обида только усиливалась. Бедная девочка, как она плакала! Я делала все, что могла, пытаясь ей помочь, но я не могла рисковать собственным будущим, открыто встав на ее сторону.
— Мы делаем то, что должны делать, — ответила я, по собственному опыту зная, каких жертв требует жизнь при дворе.
Миссис Тьюкс задумалась, размышляя над тем, что еще она может мне сказать. Я ожидала, и у меня все переворачивалось в животе.
— Если я назову тебе имя твоего настоящего отца, ты должна пообещать, что ничего не станешь по этому поводу предпринимать, — наконец произнесла она. — Этот человек не пожалел твою мать. Вряд ли его обрадует воссоединение со своим ублюдком.
Слово больно вонзилось мне в сердце, но этот удар был преднамеренным. Миссис Тьюкс часто напоминала слугам о необходимости помнить свое место всегда и во всем. Каков бы ни был статус моего отца, обстоятельства моего рождения подразумевали, что я никогда не стану ничем, кроме прислуги.
— Это был принц Бауэн.
Онемев от шока, я смотрела на миссис Тьюкс, ожидая, что сейчас она покачает головой и рассмеется собственной шутке. Я и представить себе не могла, чтобы моя рассудительная ясноглазая мама стала жертвой коварства принца Бауэна. Содрогнувшись от отвращения, я вспомнила его руки — руки моего отца, — ощупывающие мое тело и его наслаждение моей беспомощностью. И все же этот распутный человек некогда был невероятно хорош собой. Его внимание не могло не польстить маме. Более того, она наверняка пыталась его привлечь. Я вспомнила, как улыбалась Дориану Петра, и как быстро моя подруга уступила домогательствам красавца пажа. Моя воля тоже слабела от прикосновений Маркуса. Моя собственная сердечная рана была еще такой свежей, что я очень глубоко ощутила мамину боль.
— Об этом никто не должен знать, — предостерегла меня миссис Тьюкс. — Даже королева.
Она быстро разъяснила угрожавшую мне опасность. То, что я уже несколько лет верой и правдой служу королю и королеве, или то, что принц Бауэн ничего не знает о своем отцовстве, не имело значения. Как его дочь, я всегда буду объектом подозрения, и во всех моих поступках будут усматривать скрытые мотивы. На меня свалились бы все тяготы, выпадающие особам королевской крови, без единого преимущества их высокого положения.
Особа королевской крови. Неужели это от отца я унаследовала непоколебимое честолюбие, которое заставило меня покинуть сельскую ферму и добиться благосклонности королевы. Как бы ни ненавидела я принца Бауэна за его предательство, но в моем теле текла его благородная кровь. Если бы он признал мою маму как свою любовницу, я могла бы быть воспитана как кузина Розы. От этой мысли по моему телу пробежала дрожь удовольствия.
— Было бы лучше всего, если бы ты выбросила все это из головы, — закончила миссис Тьюкс. — Я не сомневаюсь в том, что ты можешь это сделать. У тебя холодный рассудок. Именно это делает тебя такой замечательной служанкой.
Она встала и всмотрелась в мое лицо.
— Вряд ли кто-то это заметит, но в твоих глазах есть что-то от него, — произнесла она, разглядывая меня, как если бы я была картиной. — И прекрасная горделивая осанка, в точности как у матери короля.
Я напряглась всем телом под ее испытующим взглядом. Сделав шаг назад, миссис Тьюкс бодро поинтересовалась:
— Я слышала, ты выходишь замуж?
Хотя она поделилась со мной правдой, я не была готова ответить ей тем же. Сообщив ей, что помолвка расторгнута, я согласилась бы с тем, что это правда, а я еще не успела примириться с будущим, в котором не было Маркуса. Я просто улыбнулась и кивнула, прежде чем поспешно покинуть комнату.
В тот вечер Господь был ко мне милостив. Он предоставил мне несколько спокойных часов в одиночестве, позволивших собраться с мыслями и оплакать свою потерю. Когда я поделилась новостью о своей разорванной помолвке с королевой Ленор, я соорудила небылицу, в которой переплетались правда и вымысел, сведя всю эту историю к юношескому увлечению. Я сообщила ей, что, достигнув взрослого восемнадцатилетнего возраста, я осознала важность выбора супруга, соответствующего моему положению. Ночью я плакала в подушку, всем телом содрогаясь от сдавленных рыданий, но я поклялась себе в том, что моя госпожа никогда не узнает о той жертве, которую я принесла ради нее.
* * *
Недели складывались в месяцы, и мучительные сожаления смягчились, сменившись ноющей болью. Каждый раз, наблюдая за играющей в саду Розой или получая улыбку благодарности от королевы, я говорила себе, что сделала правильный выбор. Меня хорошо кормили и хорошо одевали. Такой жизни позавидовал бы любой житель королевства. Если порой в мое сознание закрадывались мысли о несбывшихся мечтах, в которых я видела себя в объятиях и постели Маркуса в роли его жены, я усилием воли прогоняла их прочь. Я устремляла взгляд на ожидающий меня путь, на работу с Флорой и свой долг перед королевской семьей в надежде, что время залечит рану и сотрет Маркуса из моей памяти.
Бедной Петре замок такого спасения от мучительных воспоминаний предложить не мог. Поэтому она спаслась единственно возможным для нее способом. Спустя несколько месяцев после того, как ее отверг Дориан, она вышла замуж за кузнеца из города, брата одного из королевских конюхов. Ее жених уже похоронил одну жену и искал новую мать двум своим маленьким детям. Я впервые увидела его на свадебном обеде, состоявшемся в скромном домике новобрачного. Как и большинство кузнецов, он был мускулистым мужчиной, но настолько молчаливым, что казался унылым. Большего контраста элегантному и остроумному Дориану и представить было невозможно.
Петра выглядела прелестно в свадебном платье из нежного шелка, который я купила ей в качестве свадебного подарка. Ее волосы, высвобожденные из чепца служанки, были уложены в изумительный узор из кос и локонов, сверкавший в лучах струившегося в окна солнца. Дети явно были увлечены ею, а младшая девочка весь день провела, вцепившись в юбку Петры.
Когда наконец нам удалось улучить момент и остаться наедине, мы звонко чокнулись нашими кубками и посмотрели друг другу в глаза.
— Я желаю тебе большого счастья.
— Пожелай мне покоя.
Лицо Петры осунулось от усталости. В ней не осталось ничего от той девушки, которую я когда-то знала, которая восторженно болтала, лежа на соседней кровати, и с хохотом тащила меня за собой по Нижнему Залу.