Последний из дома Блэков.




And all that was between


Направленность: Гет
Автор: Septima Frollo and Mimir
Пейринг или персонажи: Северус Снейп/Лили Эванс
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Драма
Предупреждения: Смерть основного персонажа
Размер: Макси, 96 страниц
Кол-во частей: 33
Статус: закончен
Описание: Северус Снейп - родной отец Гарри. Авторы искренне верят в это. Мы просто читали между строк и старались заглянуть за кулисы, не меняя основных событий канона.
Примечания автора: В тексте фанфика иногда встречаются дословные фразы из книг, нужные для связки событий.

https://ficbook.net/readfic/2253332

Пролог.

 

- Эйлин! – грубый мужской крик разорвал удушающую тишину, в которой утонула улочка под названием Ткацкий Тупик. – Эйлин, черттядери!
Две утомленные пожилые женщины, семенившие по улице, остановились напротив одного из угрюмых домов, и неодобрительно посмотрели на его затянутые шторами окна.
- Опять Снейп над женой с ребенком издевается. – проворчала одна из них.
- Да дура она. – категорично отрезала другая. - Я бы на ее месте уже давно забрала бы ребенка и рванула куда подальше. А она терпит – Бог знает, чего ради! Будто на Тобиасе этом ненормальном свет клином сошелся!
- У Эйлин тоже не все дома. Если хотите знать мое мнение, я считаю, что они – два сапога пара. Люди говорят, будто она… - женщины двинулись дальше, охотно делясь друг с другом всеми сплетнями, которые им когда- либо приходилось слышать о семье Снейпов.
- Тобиас? – донесся из открытого окна испуганный женский голос. – Что случилось?
- Иди и погляди, что сделал твой сын! – разъяренно проревел мужчина. –Сколько раз я говорил, чтобы он не смел вытворять эти чертовы штучки! А?!
На захламленной кухне огромного роста мужчина крепко держал за руку отчаянно сопротивляющегося худого черноволосого мальчика лет десяти – одиннадцати. Под ногами мужчины пенилась лужа, распространявшая резкий пивной запах, а пол был усеян осколками стекла.
На кухню вбежала худощавая женщина с длинными черными волосами, заплетенными в косу. На взгляд ей было лет сорок, однако лицо ее было истощенным и покрытым преждевременными морщинами, под глазами обозначились темные круги.
- Тобиас, пусти его! – женщина бросилась к мальчику, но мужчина грубо оттолкнул ее.
- Он опять сделал это, смотри! – кричал он, чуть ли не в лицо тыча ей окровавленной ладонью, похожей на лопату. – Чертова бутылка снова разорвалась у меня в руке! Я сколько раз предупреждал…
- Он еще ребенок! – закричала женщина. – Он не хотел, он просто еще не умеет себя контролировать…
- Так пускай научится! – гаркнул Тобиас. – Я что, по гроб жизни буду ходить с порезанными руками – или может, в следующий раз ему захочется раскроить мне голову?
- ТАК ТЕБЕ И НАДО! – вдруг в ярости крикнул мальчик. В его больших черных глазах пылал совсем не детский гнев. - Я тебя НЕНАВИЖУ!
Тяжелая отцовская рука с такой силой ударила мальчика по лицу, что тот согнулся.
- Ах ты маленькая дрянь!
- Не смей! – завопила Эйлин. – Не смей его бить, слышишь?!
- Если эта мразь не научится…если ТЫне научишь его вести себя как следует, то я вас ОБОИХ научу!
- А может быть, тебе надо научиться вести себя как следует, Тобиас?! Погляди, на кого ты похож – хуже свиньи, которая…
- Закрой свой поганый рот, ведьма! Ты, со своим выродком…
Воспользовавшись тем, что отец переключил свой гнев на мать, мальчик вырвался из его рук и что есть духу выбежал на улицу.
- Северус! – донесся ему вслед отчаянный крик матери, однако он не останавливался, пока не убежал далеко за пределы улицы – туда, где вдоль поросших камышом и высокой травой берегов извивалась грязная речка.
Спрятавшись между камышей, Северус опустился на землю и перевел дыхание. Глаза были сухими – он уже давно перестал плакать из-за привычных семейных скандалов. Мальчик сплюнул кровь на траву и вытер губы рукавом рубашки, после чего начал растирать онемевшее левое предплечье – там, где его сжимали отцовские пальцы.
«Будет синяк». – безразлично подумал Северус, просто констатируя факт. Тобиас Снейп не был особенно склонен к рукоприкладству, но когда в его руках внезапно взрывались бутылки со спиртным, дело обычно кончалось синяками. А учитывая его любовь к пиву и неприязнь этого странного создания – его сына – к отцовской слабости, такие случаи вряд ли можно было назвать случайными.
«Ничего. Осталось еще каких-то две недели. Две недели – и я наконец-то уеду отсюда, в Хогвартс. Вместе с Лили…»
От этой мысли Северус улыбнулся. Разбитая губа тут же напомнила о себе резкой болью.
Он осторожно пощупал ее пальцами, и снова нахмурился, поняв, как сильно она распухла. Желание увидеть Лили невозможно было побороть, но с таким лицом нельзя было и думать об этом: Северус стыдился показываться ей на лицо в подобном виде. К тому же, она начала бы расспрашивать его о том, что случилось дома – а он не любил об этом говорить, - и стала бы его жалеть, что было бы просто невыносимо… Нет, не стоит сегодня видеться с Лили. Достаточно лишь подумать о ней, знать, что она существует, и что совсем скоро они поедут в волшебную школу – где все будут волшебниками, как и они, где никто не будет кричать и драться, и где они с Лили, конечно же, будут неразлучны…
- Северус! Наконец-то!
Он обернулся и увидел перед собой запыхавшуюся мать.
- Все в порядке, мам. – сказал Северус, и, увидев, какими глазами смотрит она на его распухшую губу, добавил:
- Честно.
Мать села на траву рядом с ним, крепко прижала мальчика к себе.
- Идем домой. Отец не будет тебя…
- Зачем ты вышла за него замуж, мама?
Вопрос, назревавший годами, наконец-то вырвался наружу прежде, чем Северус смог его сдержать. Кровь на рукаве рубашки, изношенное коричневое платье Эйлин, седые волоски в ее косе, следы от отцовских пальцев, неистовое желание хоть раз увидеть маму веселой, радостной, красиво одетой – все это пересилило выработанную годами привычку воспринимать как должное то, что не было и не могло быть таковым.
Эйлин молчала. Она не была готова к этому вопросу, хотя не раз задавала его сама себе. Но оправдываться перед собой при помощи каких-то неловких объяснений – это совсем не то, что отвечать своему сыну, которого в одиннадцать лет беспокоили совсем не те вещи, которые обычно беспокоят ребят его возраста.
«Ребят его возраста из нормальных семей…»
- Северус… но если бы я не вышла замуж за твоегу папу, у меня не было бы тебя…
- Разве оно того стоило? – от того, каким серьезным тоном был задан этот вопрос, Эйлин захотелось разрыдаться.
- Ох, сынок… - мать еще крепче прижала его к себе. – Как ты можешь так говорить?
Он ничего ей не ответил. Он подумал о девочке по имени Лили, о том, как хорошо сидеть рядом с ней в под сенью деревьев, наблюдая за игрой теней на ее лице – и его бледные щеки чуть заметно порозовели.
- Я никогда не буду таким отцом, как он. – тихо, но по-взрослому уверенно произнес Северус. – НИКОГДА.

Новый учитель.

 

Альбус Дамблдор переступил порог своего кабинета и остановился. Он отлично знал, кто будет ожидать его здесь, он представлял, в каком состоянии может быть этот человек. И тем не менее, увиденное болезненно поразило его до глубины души.
За столом, на краешке стула, судорожно обхватив дрожащими руками собственные плечи, сидел Северус Снейп. Его худое лицо сейчас напоминало какую-то посмертную маску, на восковой бледности которой выделялись одни лишь чёрные глаза – жутко расширенные, они бездумно глядели куда-то в пустоту. Тонкие, искусанные до крови губы вздрагивали, словно беззвучно что-то говорили.
Почувствовав чужое присутствие, Снейп поднялся и медленно повернулся к Дамблдору. Он стоял на ногах нетвердо и неуверенно, словно больной, побитый жизнью старик, а не мужчина, которому слегка за двадцать.
- Это… случилось? – еле слышно произнес он осипшим голосом.
Дамблдор молча кивнул.
Со страшным криком раненого зверя, Снейп рухнул лицом вниз в кресло, а Дамблдор хмуро стоял за ним, глядя, как вздрагивают от рыданий его плечи. Через некоторое время Снейп поднял лицо. Казалось, будто для него прошло несколько сотен лет невыносимых мучений.
- Я думал… ты сумеешь… её… уберечь…
- Они с Джеймсом доверились не тому человеку, - ответил Дамблдор. – Как и ты, Северус. Ты ведь, наверное, надеялся, что Лорд Волдеморт её помилует?
Снейп едва дышал.
- Её сын выжил. – прибавил Дамблдор.
Снейп дернул головой, словно отгонял надоедливую муху.
- Её сын жив. Глаза – точно такие же, как и у неё. Ты ведь, должно быть, помнишь, какие глаза были у Лили Эванс?
- НЕТ! – взвыл Снейп. – Её нет… Умерла!..
- Это раскаяние, Северус?
- Лучше б… лучше бы я умер…
- А кому это нужно? – холодно сказал Дамблдор. – Если ты любил Лили Эванс, если ты действительно её любил, то ты знаешь, как жить дальше.
- Что… что ты имеешь в виду?
- Ты знаешь, как и почему она погибла. Сделай так, чтоб ее смерть была не напрасной. Помоги мне защитить сына Лили.
- Ему не нужна защита. Темного Лорда нет…
- …Темный Лорд вернется, а когда это случится, Гарри Поттеру будет грозить смертельная опасность.
Воцарилось длительное молчание. Снейп постепенно взял себя в руки и стал дышать ровнее. Наконец он сказал:
- Ну что же. Ну что же. Но никогда… никогда и никому об этом не говори, Дамблдор! Пусть это останется между нами! Поклянись! Я этого не выдержу… тем более сын Поттера… дай мне слово!
- Даю тебе слово, Северус, что никогда не раскрою твоих лучших намерений. – вздохнул Дамблдор, глядя на яростное, перекошенное страданием лицо Снейпа. – Если ты так настаиваешь…
Снейп закрыл глаза, не поднимаясь с колен. Его мокрые длинные ресницы дрожали.
- Как… как именно я смогу помочь?
- Ты останешься здесь. – Дамблдор подошел к нему, помог встать с пола и сесть в кресло. – Когда ему исполнится одиннадцать лет, он, конечно же, приедет в Хогвартс. Так ты сможешь все время быть рядом с ним… и помогать мне.
- Я останусь здесь?
- Да. Профессор Слагхорн давно уже просил меня об отставке, но мне не хотелось его отпускать, не найдя на эту должность достаточно компетентного преподавателя. Но ты, Северус… Я думаю, ты справишься.
Снейп посмотрел на директора так, словно не верил собственным ушам.
- Ты предлагаешь мне стать учителем в Хогвартсе? Мне, Пожирателю Смерти?
- Я предлагаю работу тебе, Северусу Снейпу.
Неожиданно Снейп откинул голову и истерично рассмеялся. Этот безумный смех, казалось, ничуть не смутил Дамблдора – он смотрел на него со странной смесью печали и понимания на лице. По бледным щекам будущего профессора потекли слезы. Он сжался на краю кресла, вглядываясь в собственные колени.
- О, да! – глухо простонал Снейп. – Родители будут просто счастливы отдать своих драгоценных чад в руки приспешника Темного Лорда… будешь рассказывать им о том, что Пожиратели, оказывается, могут быть бывшими… интересно, многие ли из них тебе поверят? Особенно, когда по мою душу придут авроры…
- Даже если дело дойдет до суда, в чем я лично сомневаюсь, Визенгамот тебя оправдает, Северус. – произнес Дамблдор. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что я смогу за тебя поручиться, потому что ты, к счастью, не успел еще натворить неисправимых глупостей.
«Ты еще не успел наделать крупных глупостей, Северус. – прошелестело в голове воспоминание. – Твои руки еще не запятнаны кровью, я знаю. Твоя душа не черна, в отличие от души того, кому ты служишь. Не погуби ее, я прошу тебя…»
- Если бы у меня… у меня был ребенок. – тихо произнес Снейп, глядя куда-то сквозь директора. – Хотел бы я, чтобы его учил убийца? Ведь я убийца, Дамблдор. Пусть перед Визенгамотом я буду чист, но ведь я все равно останусь её убийцей. Я виновен в ее смерти так, будто бы это моя рука держала ту палочку. И этого преступления не оправдает ни один суд, потому что сам себе я не смогу простить его никогда.
Дамблдор молча подошел к стенному шкафчику, извлек оттуда небольшой флакончик с каким-то зельем и стакан. Отмеряв необходимую дозу, он подошел к Снейпу.
- Выпей это, Северус. Тебе, да и всем нам сейчас не мешало бы отдохнуть. Завтра мы продолжим наш разговор.
Снейп апатично протянул руку, едва не выбив стакан из рук директора. Дамблдор помог ему выпить снадобье. Через несколько минут он спал в мягком кресле, откинув голову назад. Тонкие сложенные на коленях руки время от времени содрогались во сне. Вдруг Дамблдор заметил, что левая ладонь Снейпа испачкана в крови. Присев рядом с креслом, директор осторожно взял его руку и осмотрел ее: сама ладонь была неповрежденной, казалось, будто кровь стекала на нее из-под рукава мантии.
Закатав длинный черный рукав, Дамблдор увидел жуткую картину: предплечье Снейпа, заклейменное Чёрной Меткой, было разодрано так, словно кто-то в беспамятстве расцарапывал его.
Кровь под ногтями правой руки объяснила всё.

3. "Поттер, Гарри!"

 

Учебный год в школе чародейства и волшебства Хогвартс начинался первого сентября, как и в остальных британских школах. Северус Снейп, преподаватель зельеделия, самый молодой среди учителей, сидел за столом в Большом Зале, ожидая прибытия первоклассников, которые должны были появиться с минуты на минуту.
Ничто не выдавало его волнения, разве что тонкие бледные пальцы его рук сплелись тесней, чем обыкновенно, дрожа от напряжения.
Снейп уже десять лет преподавал в школе. Но все эти годы были лишь прелюдией, увертюрой к этому году, приближения которого Северус ожидал с тревогой, болью и каким-то болезненным любопытством.
Это был год, когда в Хогвартс поступал сын Лили Эванс.
Двери отворились, и в зал неуверенно вошла цепочка одиннадцатилетних детей в сопровождении профессора МакГонагалл. Они потрясенно озирались во все стороны, некоторые шепотом переговаривались, указывая друг другу на длиннющие столы, уставленные золотыми кубками и блюдами, на свечки, висевшие прямо в воздухе, на бархатисто-черный потолок, усеянный звездами.
Снейп внимательно изучал лица первоклассников, отыскивая среди них знакомые черты – ее черты – в уме отбрасывая детей, в которых не нашел ничего, что напоминало бы о Лили, словно ничего не значащий мусор... и тут его легкие отказали. Северус задохнулся от внезапно накатившей ярости - рядом с нескладным рыжим мальчиком шел ОН. Джеймс Поттер.
«- Гриффиндор, где сердцем храбрые живут! Как мой папа.»
Лишь несколько секунд спустя он вспомнил, что Джеймс Поттер мертв, и не может стоять здесь, с испуганным выражением на лице. И взгляд был не его, не мог Джеймс Поттер так неуверенно смотреть на мир своими карими...
Северус Снейп незаметно выдохнул.
«- Её сын выжил. Глаза - точно, как у нее. Ты ведь, наверное, помнишь, какие глаза были у Лили Эванс?»
Зеленые миндалевидные глаза мальчика были точной копией глаз его матери. Более ничто в его внешности не напоминало о ней.
«Какая насмешка, - горько подумал Северус. – видеть ее глаза на его лице».
Чем дольше он смотрел, тем больше он замечал отличий маленького Поттера от его отца. Мальчик был бледней и намного худощавей ухоженного Джеймса в его возрасте. И все ясней представлялось, что в нем нет такой самоуверенности и зазнайства, какое было у его отца.
Подведя новичков к учительскому столу, профессор МакГонагалл внесла в зал маленький табурет, на котором лежала старинная Сортировочная Шляпа. Разинув свой "рот", Шляпа запела традиционную песенку. Гарри Поттер вместе с остальными детьми внимательно смотрел на нее, однако в его взгляде было нечто, чего, казалось, не было у других детей.
Похоже было, что мальчик боялся, что он окажется чужаком среди этих взволнованных детей, что этот волшебный, чудесный и новый для него мир не примет его к себе.
Северус вспомнил, как двадцать лет назад он в точно таком же потрясении стоял напротив этого табурета в ожидании Сортировки, как глубоко внутри его мучил страх, что он окажется здесь лишним, что придется возвращаться домой, к бедности, бесконечным родительским ссорам и маггловской школе, в которой все снова будут смеяться над его нелепой одеждой и неровно подстриженными волосами.
Сортировка началась.
- Эббот, Анна!
- ХАФФЛПАФФ!
В мозг хлынул поток воспоминаний.
«-Лучше б ты попала в Слизерин.
- Слизерин? Кто вообще хочет быть в Слизерине? Я думаю, я бы просто сбежал оттуда.»
- Грейнджер, Гермиона!
- ГРИФФИНДОР!
«- "Гриффиндор - где сердцем храбрые живут!" Как мой папа…
- Если тебе мышцы важнее мозгов...
- А куда же пойдешь ты, без того и без другого?»
- Малфой, Драко!
- СЛИЗЕРИН!
«- Вся моя семья училась в Слизерине.
- Блин, а я-то думал, ты нормальный!»
- Поттер, Гарри!
«- Эванс, Лили!»

По залу прокатился взбудораженный шепот. «Поттер? Гарри Поттер?..» Черноволосый мальчик несмело шагнул вперед и сел на краешек табурета. Профессор Макгонагалл одела ему на голову Шляпу, которая опустилась ему на самые глаза.
Сортировочная Шляпа молчала. Зал замер в ожидании. Снейп смотрел, как напряглось бледное лицо мальчика, как еле заметно шевелятся его губы и вспоминал, как дрожали ноги его матери, когда она делала эти несколько шагов, как дрожало все внутри у него самого, когда он мысленно молил судьбу о том, чтобы она попала в...
«- ГРИФФИНДОР!»
-ГРИФФИНДОР! - наконец выкрикнула Шляпа.
Гриффиндорский стол взорвался бешеными аплодисментами. Гарри Поттер снял с головы Шляпу и направился к этому столу, где его приветствовали наиболее бурно. На его лице застыла неуверенная, но радостная улыбка. На какое-то мгновение Северус почувствовал странную непонятную пустоту в груди. Однако ее место тут же заняла жгучая ненависть.
«Сын Поттера, похожий на него как две капли воды. Естественно, еще до его рождения было понятно, на какой факультет он попадет, этот...они же оба учились в Гриффиндоре».
Наевшись, Гарри с интересом начал разглядывать преподавателей, сидевших за учительским столом. Неожиданно он мимоходом встретился взглядом с темными глазами Снейпа, вяло реагировавшего на многословные заикания профессора Квиррелла, обращенные, видимо, к нему же. В ту же секунду детское лицо скривилось, будто от сильной головной боли. Гарри вскрикнул и схватился за лоб.
Северус наконец перевел взгляд на профессора Квиррелла в странном фиолетовом тюрбане и сжал кулаки под столом так, что ногти впились в ладони.
Игра началась.

Опасное лето.

 

... Желтый тусклый свет закопченной керосиновой лампы едва освещал маленькую комнату со старой ободранной мебелью, бросая болезненный отблеск на лицо человека, лежавшего на кровати, отчего оно казалось словно вылитым из воска. Пересохшие губы растрескались от жара, взмокшие черные волосы струились по серой подушке, на лбу блестели капли пота.
В комнате было холодно, пронизывающий осенний ветер свистел в щелях окна, которое лишь чудом еще оставалось целым. Но Снейп не замечал этого, поскольку его то бросало в жар, то начинало ужасно лихорадить. Он чувствовал себя совершенно больным и разбитым, у него не было сил даже поднять голову - не то что встать и попытаться найти какие-нибудь лекарства. Но не это было самое худшее.
Жар, который мучил его, был теплом ее тела. В шуме дождя за окном слышался ее голос. «Все хорошо», - прошептала она, и все действительно было хорошо, так, как он не смел и мечтать.
Не смел - но мечтал. Гнал от себя эти мысли, проклинал себя за них - но ничего не мог с собой поделать и продолжал мечтать. И так продолжалось годами. Сколько ему было тогда, когда он впервые поймал себя на такой «запретной» мысли - тринадцать? четырнадцать? Или это началось с того момента когда он - не по годам взрослый мальчик - впервые увидел ее - не по годам красивую девочку?
Истощенный горячкой мозг играл с ним злые шутки: пятно света на потолке сочеталось с мраком комнаты, с паутиной, которым были затянуты уголки - и перед глазами вставали картины из прошлого, от которых нельзя было избавиться, закрыв глаза. Та самая река, тот же заросший камышами берег - но другой день, другое время, совсем другая жизнь.
... Июльский день. Солнце в зените. Воздух влажный и тяжелый – собирается дождь. Двое подростков сидят совсем рядом, опершись спинами о ствол старой ивы. Она держит на коленях развернутую книгу и, едва хмурясь, перебегает глазами со строки на строку. Он также делает вид, будто читает учебник, но на самом деле его глаза неотрывно следят за ней, впитывают каждое движение ее бровей. Ее легкое цветастое платье, едва загорелые плечи, небрежно связанные в хвост волосы - так близко, что он чувствует их запах. Ему ничего так не хочется, как коснуться ее - просто коснуться, но даже на это он не может решиться. Рядом с ней Северус чувствует себя очень неуклюжим, в груди в который раз закипает обида на свою непривлекательную внешность, худощавое телосложение, заношенную одежду, и на свою робкую нерешительность.
Виной ли этому жара, или что-то еще - но вдруг эта обида, как хмель, ударяет в голову, выбивает из под ног почву. В бесконечном поединке между разумом и чувством, между страхом и желанием, годами разрывающим его существо, неожиданно берет верх именно то, что он все время пытается побороть. И в этот момент у него больше нет сил просто сидеть рядом - слишком ярко вспыхивает в сознании желание быть с ней.
Он осторожно накрывает ладонью ее пальцы. Страх и нерешительность неожиданно возвращаются - еще более сильные, чем были; они требуют немедленно убежать, отступить на привычную территорию. Но отступать поздно. Она поднимает голову - и обжигает его своим невероятным зеленым взглядом, в котором удивление сочетается с едва заметной искрой лукавства. Невыносимо длинное мгновение - и он чувствует, как она легонько сжимает в ответ его руку.
Холодный, комок, что зрел в груди, разлетается на тысячи жгучих осколков - и время останавливается. Глядя на нее, чувствуя сплетение их рук, Северус не верит сам себе, боится даже пошевелиться. Она так близко, что можно почувствовать тепло ее дыхания на своем лице - стоит лишь склониться поближе...
Резкий удар грома вдруг заставляет их обоих чуть ли не подскочить на месте. На страницу ее книги падают первые капли дождя. Она закрывает учебник, встает на ноги - и чары этого момента разрушаются, остается только тепло ее руки в ладони.
- Пойдем, Северус. Начинается...
Он молча встает, сжимая руку в кулак, словно пытаясь сохранить каплю этого тепла как можно дольше. Бессильная ярость на самого себя - жалкого неудачника, вся жизнь которого, кажется, соткана из упущенных возможностей - не дает ему сказать даже слова в ответ. Смутное ощущение чего-то необратимо утраченного до боли сжимает горло…
…и превращается в чад старой лампы, в уродливые влажные пятна на потолке, в запах плесени и вой ветра за окном старого, заброшенного дома, в котором она, настоящая, никогда не была - и уже никогда не будет. Снова желтый свет, слежавшаяся подушка, пылающий лоб и одиночество - привычное, всепоглощающее, надоевшее до смерти. Он съежился и судорожно обхватил себя руками, словно отчаянно пытаясь сохранить на своем теле ее следы - так же, как прежде, подростком, ловил прикосновение ее руки.
Тогда ему было невыносимо больно от этого утраченного шанса на хоть какую-то близость. Но это было ничто по сравнению с тем, что он чувствовал теперь, потому что никогда не иметь - это не так страшно, как получить и тут же потерять.
«Заснуть... или умереть прямо здесь... пожалуйста... что угодно кроме этого ада...»
...Лили отхлебнула из большой чашки горячий дымящийся чай, и едва удержалась от того, чтобы не скривиться - ее сестра Петуния, сидевшая в кресле напротив, только делала вид, будто увлеченно читает: ее прозрачные глаза каждую минуту остро поглядывали на сестру поверх журнала. Чай был слишком крепким, к тому же, в нем явно не хватало сахара. Преодолев глупое детское желание воспользоваться магией назло сестре, Лили потянулась за сахарницей. От глаз Петунии это не укрылось, и она сжала свои бесцветные губы еще сильнее.
Вдруг в окно что-то громко постучалось. Едва не опрокинув все содержимое сахарницы в чашку, Лили повернулась к окну, и увидела большую серую сову с привязанным к лапке письмом.
- Опять совы... - сердито бормотала Петуния, пока Лили впускала птицу в комнату и отвязывала письмо. - Неужели хоть здесь нельзя ни дня обойтись без этого? Что там, мир без тебя перевернется?
- Это Джеймс, Петуния. - примирительно сказала Лили. - Просто письмо от Джеймса...
Сестра пренебрежительно фыркнула, вложив в этот звук все, что она думала по поводу Джеймса Поттера.
- Боится спать в одиночестве в темноте? Не может развязать шнурки? Умирает от голода, будучи не в состоянии найти холодильник? - настроение у Петунии было настолько скверным, что она даже не пыталась сдерживать себя.
При других условиях Лили ответила бы, что у них с Джеймсом нет холодильника - и этим разозлила бы сестру еще больше. Но сейчас язвительные слова пролетели мимо ее сознания, и поэтому она на них не отреагировала. На лице Петунии мелькнуло разочарование, она поморщилась и снова занялась своим журналом.
Письмо от любимого мужчины казалось Лили ядовитой змеей в руках. На сердце было невероятно тяжело, душу грызли такие угрызения совести, которые она вряд ли испытывала когда-либо раньше. Она готова была бросить письмо в огонь - лишь бы не читать тех полных нежности и любви слов, которых она не заслуживала сейчас, когда ее тело еще сохраняло следы чужих ласк, а на губах еще не угас жар чужой любви.
Если бы Лили была в одиночестве, она, наверное, так и поступила бы: уничтожила бы письмо, а затем солгала бы, что не получила его. Врать Джеймсу - сама эта мысль казалась ей отвратительной, но теперь без этого уже не обойдется. Да и что такое эта маленькая невинная ложь рядом с тем, что она совершила сегодня?
Спокойно. Что за глупости? «Уничтожить, соврать...» Просто отложить письмо, не читая, подождать, пока сегодняшний день не изгладится в памяти, пока не успокоится растревоженная совесть. Подождать - и тогда уже прочитать, и спокойно жить дальше в роли счастливой молодой жены, как это было до сих пор. Что, в конце концов, изменил сегодняшний день? Ничего. Просто сиюминутная слабость вызванная... чем? Обидой из-за очередного скандала с сестрой? Грустью? Ностальгическими воспоминаниями детства? Жалостью к тому, кто, несмотря ни на что, все же был когда-то ее близким другом? Лили сама до конца не понимала.
Глаза Петунии зорко следили за сестрой из-за яркой глянцевой обложки.
«Что-то ты не очень торопишься читать послание от любимого... поссорились? Не все так хорошо в уютном гнездышке?»
«К черту!» - вдруг рассердилась Лили. - «Это моя жизнь и мне абсолютно наплевать, что там может подумать Петуния: главное, что я знаю, как все на самом деле! А у меня все в порядке, и в моей семье все просто замечательно!»
Она решительно поднялась с места, сжимая в руке нераспечатанное письмо.
- Я пойду спать. Что-то я немного устала... Спокойной ночи.
«Устала от чего?» - казалось, спрашивали серые глаза сестры, но, скорее всего, Лили это просто показалось, как это часто бывает с теми, чья совесть нечиста.
- Спокойной ночи. - сухо кивнула Петуния. - Я тоже скоро пойду.
Наверху Лили быстро разделась, не включая свет, спрятала письмо Джеймса в ящик комода, и нырнула под одеяло, надеясь быстрее заснуть. Но это оказалось не так просто. Только под утро ей удалось отогнать от себя мысли о своей бесстыдной измене – о мокрых черных волосах, дрожащих тонких губах и жаре худощавого тела, и заснуть. Однако смутное, тревожное предчувствие того, что все это так просто не закончится, не давало ей покоя даже во сне.
На другом конце города Северус Снейп наконец провалился в тяжелый, глубокий сон без сновидений.

5. Больше никакой окклюменции!

 

- Расскажи мне об окклюменции, Северус. - Дамблдор стоял, сложив руки на груди, и смотрел в окно, словно стремясь увидеть в черноте ночи что-то, ранее не замеченное.
- Неужели в этой области осталось еще что-то, неизвестное тебе? - язвительно поинтересовался Снейп.
- Ты понимаешь, о чем я, Северус. - директор, все еще стоя к нему спиной, закрыл глаза. - Почему ты прекратил заниматься с Гарри окклюменцией?
- БОЛЬШЕ НИКАКОЙ ОККЛЮМЕНЦИИ! - бездонные глаза Снейпа сверкнули гневом. - С меня хватит этого мальчишки, что бы там ни...
- Я же объяснял тебе, - в голосе директора чувствовался упрек, - объяснял, насколько это важно для Гарри...
- Так учи его сам! - прошипел Снейп. - Если это так важно для него, занимайся с ним сам! Я не обязан терпеть наглые выходки мальчишки, который решил, что ему все можно, который...
- "Все, что угодно", Северус. - Дамблдор повернулся лицом к зельевару, и спокойно посмотрел ему в глаза.
Снейп запнулся на середине предложения так, будто ему не хватало воздуха.
- Твои слова, не мои, - будто и не обратив на это внимания, продолжал директор. - Я не руководствуюсь ничем, кроме твоих собственных слов.
Снейп вскочил. Его землистое лицо перекосилось от ярости, губы дрожали, словно в лихорадке. Казалось, ему стоило невероятных усилий не вцепиться директору в горло.
- Ты что же, считаешь, что это дает тебе право использовать меня, как тебе только заблагорассудится? Что мое терпение не имеет границ? В конце концов, я не заключал с тобой соглашений, ни в чем тебе не подписывался!
- У меня есть твое слово, Северус. - устало сказал Дамблдор. - Для меня это значит гораздо больше, чем любые соглашения... или может, я ошибаюсь?
Снейп упорно молчал, избегая взгляда старческих глаз. Его длинные пальцы нервно мяли рукав собственной мантии.
- Римус рассказал мне, что произошло, - сказал директор. - Он...
- Римус! - яростно прервал его Северус. - Прекрасно! Кто бы сомневался, что мальчишка разболтает все нашему оборотню! С кем же еще можно обсудить подвиги его милого папеньки!
- По правде говоря, Гарри был поражен и подавлен увиденным. Его это очень расстроило.
Снейп недоверчиво фыркнул.
- Конечно, расстроило... Драгоценный Мальчик, которому все дозволено, сунул свой нос, куда не следует, был пойман с поличным и получил за это нагоняй. Любой расстроился бы на его месте.
Дамблдор тяжело вздохнул, потер пальцами виски.
- Северус, ну почему ты так слеп по отношению к парню? - На мгновение его голос еле дрогнул. - Ты упорно видишь только то, что хочешь видеть... Я искренне надеялся, что за эти пять лет твоя ненависть утихнет, что ты наконец перестанешь видеть в Гарри Джеймса, но вижу, все только усложняется. Я не знаю подробностей, но не думаю, что в Омуте памяти было что-то настолько страшное, что Гарри заслужил такую ярость от тебя.
Взгляд темных глаз резко скользнул в сторону.
- Мои воспоминания - это мои воспоминания. И я думаю, что имею полное право не впускать в них никого, даже маленького нахала, который...
- И тем не менее, ты предоставил ему такой соблазнительный шанс. Честно говоря, я поражен твоей небрежностью. Оставить Гарри наедине с Омутом памяти - это...
- ЧТО?!! - Северус, казалось, не верил своим ушам. - Ты хочешь переложить вину на меня?!
- Ни в коем случае, - возразил Дамблдор. - Но Гарри - еще подросток, а ты – взрослый, опытный мужчина. Думаю, не стоит уточнять, на чьей стороне здесь должно быть моральное превосходство... и кто должен предвидеть последствия своих действий.
- Ну конечно. - Снейп заговорил спокойнее, но каждое его слово сочилось ядом. - Пусть другие думают вместо нашего Избранного, пусть другие принимают решения, переживают, берут на себя ответственность... предусматривают последствия. А мальчишка наперекор этому всему будет бродить, где не следует, лезть, куда не просят, рисковать своей головой – и подставлять чужие, а потом еще и обвинять всех, кроме собственной персоны, если вдруг последствия окажутся фатальнее, чем ему хотелось бы...
- Хватит, Северус. - Голос Дамблдора раздался мягко, но тон был таким, что не терпит никаких возражений.
«Не могу. Не могу больше слушать, как отец пылает такой ненавистью к родному ребенку, не имея сил простить то, чего на самом деле нет. Знать - и молчать, держать их так близко - и на такой страшной дистанции... ужасно».
- Ты прав, - холодно отозвался Снейп. - Этот разговор не имеет никакого смысла. Просто запомни: больше никаких занятий окклюменцией с Поттером не будет. Я умываю руки, и ты меня не убедишь.
- Я не буду убеждать тебя, - вздохнул Дамблдор. - Хотя мне очень жаль, что так произошло, но я понимаю тебя, Северус, поэтому не буду настаивать.
- Спокойной ночи, директор.
«Понимаешь меня - конечно, ты не знаешь, что ЕЩЕ, кроме того, что растрепал Люпин, хранилось в этом проклятом Омуте…»
Воспоминание о яблочном запахе волос Лили, о тепле ее тела, ее неистовом сердцебиении внезапно окутало его с новой силой, даже кровь застучала в висках. Невероятным усилием загнав его обратно, в темные дебри памяти, Северус отправился вниз, в свой кабинет, радуясь, что не может в этот момент встретить в коридоре неугомонного Поттера - ученики разъехались на лето по домам.
- Спокойной ночи, Северус. - тихо сказал Дамблдор вслед Снейпу.
Сев за стол, директор снял свои очки со стеклами-полумесяцами, без которых его не мог представить себе ни один ученик, и протер глаза.
«Ошибаешься. Я действительно прекрасно тебя понимаю. Нетрудно догадаться, какое воспоминание ты считаешь самым опасным для глаз Гарри... и ты прав. Еще немного - и произошла бы непоправимая катастрофа».
Но больше такого не повторится. Далее - как бы ни было больно - держать их как можно дальше друг от друга.
Больше никакой окклюменции.

Последний из дома Блэков.

 

- Диффиндо.
Тишина.
-Диффиндо.
Легкое потрескивание.
-Диффиндо!
-КАК ТЫСМЕЕШЬ ПОДНИМАТЬ РУКУ НА СОБСТВЕННУЮ МАТЬ! ПРЕДАТЕЛЬ! ПОЗОР МОЕГО РОДА!
-ДИФФИНДО!
Портрет старого чародея устало закатил глаза.
-Сириус, упрямство никогда не было твоей сильной чертой.
Последний мужчина из семейства Блэков хмуро покосился в сторону портрета, и вполголоса пробормотал нечто. Нечто было достаточно четким и выразительным, чтобы перекрыть возмущенные крики другого портрета, на котором была изображена старая ведьма, глядя на которую, можно было сделать вывод, что некогда она была красива - особенной, "правильной" красотой: скорее телом, чем душой.
Старый чародей сделал вид, что смертельно обиделся.
-Ты разбиваешь мне сердце, Сириус, как и своей бедной матери.
- ТЫСЯЧУ РАЗ НЕБЛАГОДАРНОЕ СУЩЕСТВО! МАЛЕНЬКАЯ ДРЯНЬ! ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!
- Разве можно так обращаться с родственниками - продолжал вопрошать портрет с табличкой, которая гласила "Финеас Н. Блэк. 1847 – 1926"
- Заткнись.
Сириус Блэк направил волшебную палочку на портрет Вальбурги Блэк. Пыльные бордово-белесые шторки задвинулись и негодование стихло.
- Как невежливо - хмыкнул портрет.
Сириус кинул на него еще один взгляд исподлобья.
-Ты напрасно на меня так смотришь - продолжал Финеас Найджеллус, - не говори мне, что ты этого не заслужил.
- Я же сказал: заткнись!
- И прекрати разговаривать со мной в таком тоне! Я твой родственник, в конце концов.
Сириус сделал вид, что сплюнул.
- В этом и дело.
- Ах, ну да, конечно, мы недостаточно хороши для тебя. Десяток поколений чистокровных волшебников и ведьм специально ждали того прекрасного дня, когда на свет появится, вот уж вправду, ДОСТОЙНЫЙ их потомок, для которого имя нашей семьи окажется - Финеас скривился и протянул следующие слова, как будто извлекая занозу из пальца - НЕДОСТАТОЧНО ХОРОШИМ.
- ЗАТКНИСЬ!
- Бог мой, неужели тебе и впрямь обидно, Сириус? - портрет теперь елейно ухмылялся гаденькой улыбочкой, которую в свое время так ненавидели немногочисленные магглорожденные ученики Хогвартса, которым повезло в начале двадцатого века учиться под руководством профессора Финеаса Н. Блэка.
- Неужели горе, на которое ты обрек свою несчастную мать, затронуло какие-то струны в твоей душе? Это раскаяние я слышу в твоем голосе, ммм?
Сириус хотел что-то сказать, но вместо этого из его уст донеслось собачье рычание.
- Ах, Боже мой, нет. Какая жалость. Что ж, целуйся дальше со своими грязнокровками и сквибами. Исключительной морали люди, должен тебе сказать. Исключительной нравственности.
- Такой нравственности, что не отрезают головы домовым эльфам? О да, черт побери.
Финеас вновь мерзко улыбнулся, но в глазах его теперь загорелся злой огонек.
- Это я слышу от тебя. От тебя, который с беднягой Кричером обходится хуже, чем Темный Лорд обош



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-16 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: