Молчали.
Не смотрели друг на друга.
Глаза мужчины на портрете и юноши, стоявшего напротив, смотрели в разном направлении. От тяжелой, напряженной тишины звенело в ушах.
Разные лица - одинаково сжатые губы. Одинаково склоненные головы и сцепленные, побелевшие пальцы рук.
Стоя перед портретом Северуса Снейпа, Гарри с ужасом осознавал, что стена между ними никуда не делась - наоборот, сейчас она казалась особенно реальной: протянешь руку - и непременно наткнешься на нее ладонью.
К сердцу тягостной волной подкатывало отчаяние. Долгое время он ждал этой встречи, которая должна была принести ему покой, облегчить бремя, лежавшее на душе. Но хватило лишь одного взгляда на портрет, чтобы стало понятно – этого не будет; чтобы надежды эти показались по-детски наивными рядом с бездной, которая заново распахнулась между ними.
В глазах невыносимо защипало. Гарри дорого дал бы за то, чтобы развернуться и уйти из этой комнаты, вернуться к своей жизни, которая только стала казаться привычной, и не искать больше встречи с отцом, и навсегда вытеснить из памяти все горькие воспоминания и переживания.
Но нельзя. Нельзя уйти - и нельзя оставаться так, нельзя стоять здесь и молчать, молчать, минута за минутой.
Все еще не поднимая взгляда, Гарри тихо сказал:
- Профессор, я... - и запнулся, замолчал, потрясенный осознанием того, что он просто НЕ ЗНАЕТ, как его называть, и в глазах защипало еще сильнее.
- Не мучай себя, - вдруг произнес голос с портрета. - Ты не должен со мной говорить. Собственно, нам и не о чем.
Тот же лед в голосе, то же самое безразличие в тоне. Ничего не изменилось, ничего... Гарри не поднимал головы - и поэтому не видел лица Снейпа, на котором, присмотревшись, можно было прочитать все то, что скрывал голос. Даже в смерти, даже став отпечатком на холсте, он все еще упорно пытался замаскировать свои переживания, хотя теперь это уже никому не было нужно.
- Я так не думаю, - переведя дыхание, ответил Гарри.
- Настолько не думаешь, что не знаешь, что сказать, - лицо на портрете болезненно дернулось. - Нет, я не упрекаю тебя, потому что и сам не знаю, что... Не надо было тебе приходить.
- Я пришел, потому что считал, что нам с... вами нужно поговорить. - Юноша запинался, слова не шли на язык. - После того как... словом, после того как последняя тайна Дамблдора раскрылась.
- Это ничего не меняет. - Снейп закрыл глаза, но его голос оставался неизменным. - Ничего.
Гарри никогда не мог бы подумать, что эти слова могут отозваться в нем такой болью. Он снова почувствовал себя так, словно лежит на полу директорского кабинета, вынырнув из Омута памяти, и стараясь не сойти с ума от увиденного.
- Вы так думаете? Вы действительно так думаете?
- Действительно. Слишком поздно. Все, что можно, уже давно потеряно.
Потеряно... потеряно... Каким же идиотом он был, когда шел сюда с верой в что-то хорошее! В глубине души, конечно, он и сам понимал, что все давно потеряно - с того момента, как его мать обратилась за помощью к Альбусу Дамблдору... или даже раньше. Но он до последнего отказывался это принять, опираясь на некую призрачную надежду, даже теперь, когда она рассыпалась в прах у него на глазах.
- Это неправда, - несмотря на отчаяние, Гарри все еще стоял на своем с упорством человека, хватающегося за последнюю соломинку. – Мы еще можем исправить…
- НИЧЕГО уже не исправишь, понимаешь?! Нельзя просто взять и зачеркнуть все эти годы, все, что было между нами...
- Поэтому вы хотите взять и зачеркнуть все, что было между вами и ней? - Гарри произнес это почти шепотом, его щеки пылали, но он, наконец, нашел в себе силы поднять голову и посмотреть на портрет.
Съежиться, раствориться, исчезнуть... стать пятном мертвой краски... что угодно, только бы избавиться от этого острого зеленого взгляда, от которого не спрячешься, находясь в ловушке резной деревянной рамы.
«Все, что было между вами и ней» - ничего там не было, мой нелюбимый, нежданный сын. Просто проявление слабости с одной стороны, просто проявление жалости - с другой. Просто стечение обстоятельств, места и времени, минутный плен светлых детских воспоминаний, блик ностальгии - не более. Ничего больше там не было...
- Именно так. Взять и зачеркнуть, - тихий голос Снейпа едва дрожал от напряжения. - Мы уже ничего не изменим, поэтому не цепляйся за напрасные иллюзии.
- Наверное, у меня судьба такая - цепляться за иллюзии! - неожиданная, внезапная злость вырвалась из груди Гарри, ярость и обида подступили к горлу. - Все свое детство я каждое утро просыпался с надеждой, что именно сегодня в дверь постучится кто-то из моих родителей, и скажет, что произошла ошибка, и заберет меня от Дурслей, и мне больше никогда не придется их видеть, и...
- ХВАТИТ! - лицо Снейпа в этот момент стало таким же, как и в ту ночь, когда Дамблдор лежал мертвый под астрономической башней, а сын, пылая ненавистью, называл его трусом. - Не смей... не смей говорить так, будто я в этом виноват! Ты не хуже меня знаешь, почему так произошло. Неужели ты думаешь, что я действительно не хотел бы, чтобы все было ИНАЧЕ? Но в отличие от тебя, у меня даже надежды не было, ты знал, что у тебя, по крайней мере, были родители, а я... я не мог знать о... тебе.
Молчали.
Не смотрели друг на друга.
Минуты неумолимо уплывали.
- Вы все еще ненавидите меня, - вдруг сказал Гарри, словно и не услышав всех предыдущих слов.
Словно призрак Тобиаса Снейпа восстал из могилы и заполз в эту темную комнату, камнем сдавливая грудь мертвому, не давая свободно дышать живому...
«Я никогда не буду таким отцом, как он... - прошелестело воспоминание детства. – НИКОГДА».
- Думай, что говоришь. - процедил сквозь сжатые зубы Северус, хотя ему больше всего хотелось кричать.
- Так посмотрите на меня! - из последних сил воскликнул Гарри.
«Посмотри на меня, Сев...»
«Посмотри на меня...»
Черные глаза встретились с зелеными.
Стена треснула.
Молчали.
Не отрывали взглядов друг от друга.
Гарри чувствовал себя так же, как тогда, много лет назад, когда лучи света палочек его и Волдеморта слились в одно целое - и выпустили на свободу призраков прошлого. Так же истекал миг за мигом, каждый из которых казался мукой. Но отец и сын - упрямо, с одинаковой несокрушимой силой - не разрывали связи своих взглядов, как не разрывали связи своих палочек заклятые враги.
«Все будет хорошо... держись...» - прошептал из небытия голос матери.
«Я держусь, мама. Я держусь, потому что не имею выбора. Держусь, потому что больше никому не распутать этот узел, в который ты завязала наши жизни, потому что я - его последняя живая нить».
- Нам нужно друг друга простить. Научиться с этим жить.
- Жить? - горькая, язвительная улыбка - выработанный годами рефлекс. - С этим я немного опоздал.
- Вы же понимаете... - голос Гарри прозвучал почти умоляюще, лицо дернулось, словно от неожиданной пощечины. - Понимаете, что я имею в виду.
Волна ярости, отвращения к себе, заставила Снейпа на портрете сжать кулаки. «Ну почему?! Почему даже сейчас ты не можешь удержаться от того, чтобы не причинять ему боль, не мучить ту частичку тебя самого, которую она действительно любила?»
- Понимаю. Но простить надо не только друг друга.
- Да. Однако начать нужно с самих себя. Иначе нам не покончить с этим никогда.
«- Прости меня.
- Мне плевать.
- Прости меня!
- Зря стараешься... »
«Наш сын оказался лучше, Лили. Лучше и мудрее нас обоих... »
- Я не прошу ничего чрезвычайного, - после паузы продолжил говорить Гарри. Хоть он и не повышал тона, однако в его словах ясно слышится отчаянная надежда. - Я просто хочу, чтобы мысли о вас не заканчивались низкими оценками по зельям, и снятыми с Гриффиндора баллами.
Принц-полукровка, который, казалось, давно был похоронен под свинцовой плитой времени, снова смотрел на мир сквозь глаза Северуса Снейпа. На его лице на мгновение промелькнула тень улыбки - мучительной, горькой, однако без всякого сарказма.
- Боюсь, с этим возникнут проблемы. Наше сосуществование не слишком богато на радостные воспоминания, сам знаешь...
- Это не важно, - покачал головой Гарри. - Вы дали мне самое главное... и вы до конца оберегали это. Моя жизнь. А это важнее любых нежных слов и подарков на день рождения, потому что именно это - первая и главная обязанность родителей перед детьми.
- Ты слишком идеализируешь ситуацию. Ты уже взрослый и далеко не глупый, ты знаешь правду - хотя и не все ее подробности, но должен понимать, что все далеко не так как тебе, наверное, представляется...
- Что бы там ни было, я вами горжусь.
И снова молчание - длинное, тяжелое... Худощавый юноша в очках стоит, не опуская глаз. На его лице - странная смесь упрямства, печали и дерзости. Человек на портрете резко отворачивается, смотрит куда-то в сторону, пряча лицо за завесой длинных темных волос, скрывая судорожное дрожание рук в глубине рукавов черной мантии.
- Ты же сам понимаешь, - наконец нарушает тишину Северус Снейп, чей голос звучит непривычно глухо. - Я тобой тоже.
Он не поворачивает лицо, не смотрит на Гарри, однако тот знает, что следующей ночью уснет так спокойно и безболезненно, как не засыпал уже много месяцев.
Но в эту ночь он будет здесь, в маленькой захламленной мастерской неприметного лысоватого человечка - талантливого художника, лучшего мастера волшебных портретов во всей Британии.
Впереди еще много времени, поэтому можно помолчать еще...
Эпилог. Рыжая девочка.
- Я больше не пойду в школу, мам.
На крыльце неприветливого кирпичного дома сидел черноволосый мальчик лет десяти на вид, и мрачно рассматривал разорванный рукав своей поношенной рубашки.
- Ох, Северус... - усталая худая женщина вышла из дома, вытерла покрытые сероватой мыльной пеной руки о застираный фартук, опустилась рядом с ним. - Что у тебя опять случилось?
- Ничего, - поморщился мальчик, - они снова дразнились. И смеялись. Все, как всегда. - Он говорил короткими, отрывистыми фразами, как можно более равнодушно.
- А ты?
- А что я? - он выразительно помахал разорванным рукавом. - Их же больше. Мне это надоело. Почему я должен ходить в эту школу?
- Северус, - мать слегка приобняла его, но он не шевельнулся. - Ведь все дети ходят в школу...
- Да, но не все дети должны учиться в Хогвартсе - упрямо нахмурился мальчик. - Они не имеют выбора. А я... я скоро получу сову и уеду отсюда.
- Сынок, сначала нужно дождаться совы...
- Но зачем? - сердито вспыхнули темные глаза. - Я умею читать, писать и считать лучше всех тех магглов, я знаю гораздо больше, чем они! Мне нечего делать в той проклятой школе, и если бы ты только позволила...
Мать ничего не ответила, но достаточно красноречиво посмотрела на входную дверь дома.
- А мы ему ничего не скажем, - умоляюще, почти шепотом ответил Северус, прекрасно поняв взгляд матери. - Ну пожалуйста, не заставляй меня идти туда снова...
Мольбы сына разрывали сердце Эйлин, но она боялась даже представить себе, какой скандал закатит ее муж, если узнает (а он обязательно узнает), что она позволила сыну не ходить в «нормальную школу для нормальных, черт их подери, детей».
- Сынок, я очень тебя прошу: потерпи. Осталось совсем немного - всего несколько несчастных...
Мальчик вырвался из ее рук, вскочил на ноги.
- «Потерпи, потерпи». И так всю жизнь! Сколько я ЕЩЕ должен терпеть?! Ты просто боишься его - не понимаю, почему! Ведь ты - ведьма, и если бы ты только захотела, то он... то мы бы зажили спокойно...
- Северус, прекрати! - оборвала его мать. - Не смей так говорить, даже думать так нельзя! Ни о ком - а тем более, собственном отце!
- Отце! - презрительно скривился мальчик. - Будто это имеет какое-то значение...
Эйлин опять ничего не ответила.
«Интересно, с кем это ты могла гульнуть, чтобы родилось такое?! - кричал ей во время семейных скандалов муж. - Трудно поверить, что этот мальчишка имеет какое-то отношение ко мне!». И хотя эти безосновательные оскорбления резали ее по живому, но в глубине души она сама удивлялась: как могло такое произойти, ведь между ее сыном и ее мужем не было ничего общего, кроме фамилии.
- Ну хорошо, извини, - вздохнул Северус. - Я больше не буду так говорить... и думать. - В его голосе не ощущалось ни капли раскаяния. - Я пойду погуляю – не хочу, чтобы он... отец пришел и увидел, что я не в школе.
- Куда ты пойдешь? - безнадежным тоном спросила мать.
- Какая разница? - даже не обернувшись, он двинулся по улице, футболя ногой какой-то камешек, спрятав руки в карманы линялых джинсов. Некоторое время мать смотрела ему вслед, а потом, тяжело вздохнув, вернулась в дом.
Северус сам не знал, куда направляется - просто шел, куда ноги несут. Злость и обида душили его так, что было трудно дышать. Он любил мать, но не мог понять ее слабости, нерешительности, страха перед мужем - и это приводило его в бешенство. Она учила его всему, что знала сама, с детства готовя сына к обучению в Хогвартсе; он вырос, зная, что отличается от окружающих людей, что его ждет совсем другая судьба - но это никак не влияло на клеймо «придурковатого малого Снейпов», с которым он жил, на репутацию «неряхи», «оборванца» и «сына пьяницы», как его дразнили в школе. Однако маму он слишком любил, чтобы обвинять в чем-то, а потому всю ненависть переключал на отца и на опостылевших одноклассников.
Сам того не заметив, Северус оказался в совершенно другой части города - гораздо более чистой и респектабельной чем та, где жила его семья. Не желая привлекать к себе внимание местных жителей, мальчик свернул в сторону от нарядных домиков и опрятных газонов туда, где сквозь кусты и невысокие деревья просматривалась небольшая поляна.
- Лили! Держи! - раздался резковатый девчачий голос, и вслед за ним над кустами взлетел яркий полосатый мяч.
Северус остановился. Встреча с какими-то незнакомыми девочками никак не входила в его планы. Он собрался было поскорее убраться восвояси, пока его не увидели, но в следующее мгновение произошло то, что заставило его изумленно застыть на месте.
- Тунни, теперь ты лови! - отозвался другой звонкий голос, и мяч снова взлетел над кустами.
Взлетел - и застыл наверху.
Замер в воздухе.
- Лили! - возмущенно закричала первая девочка. - Это нечестно! Опусти его сейчас же, опусти, или я все расскажу маме!
- Да ладно тебе! - засмеялась вторая. - Это же просто игра!
Мяч все еще висел в воздухе.
- Я не хочу играть в такие глупые игры!
- Ох, Тунни, ну чего ты такая скучная? - Мяч резко упал на землю. - Я же не обижаюсь на тебя за то, что ты умеешь ходить на руках.
- Это другое! Много нормальных людей умеют ходить на руках, а вот ЭТО...
Почти не дыша, Северус вплотную приблизился к кустам, которые отделяли его от девочек, и осторожно раздвинул ветки дрожащими от нервного возбуждения пальцами.
Одна из них ничем особенным не отличалась от тех девчонок, с которыми ему приходилось учиться в школе. Сердито насупившись, она стояла, сложив руки на груди, и ковыряла носком туфельки песок. Ее белокурые волосы были туго заплетены в две косы, светлые брови почти не выделялись на продолговатом лице.
При взгляде на другую, мальчик почувствовал, как где-то глубоко внутри затрепетало что-то, ранее ему не известное - теплое, щемящее... Что было тому виной – удивительный зеленый взгляд миндалевидных глаз? Облако густых темно-рыжих волос, стянутых в уже довольно растрепанный хвост? Или достаточно было просто осознания того, что девочка тоже была «ненормальной» в глазах других, как и он, а это означало, что в этом городе он больше не одинок? Он не знал, да и не задумывался над этим - он просто чувствовал, как волна невероятного счастья подкатывает к горлу, и видел, как окружающий мир наполняется новыми, не виденными ранее красками. На бледном лице медленно расцветала улыбка - настоящая, искренняя, радостная улыбка.
В этот момент Северус Снейп не знал, и не мог знать, чем обернется для него эта встреча в будущем. Возможно, если бы его будущее, на которое он так надеялся, показало бы ему свое истинное лицо, он немедленно развернулся и ушел бы, и больше никогда не искал бы встречи с этой рыжей девочкой, которую ему уже никогда не суждено было забыть. Но этого не случилось - поэтому он продолжал стоять, наблюдая, как она спорит с сестрой, чуть склонив голову на плечо и прищурившись. Она перекидывала полосатый мяч из одной руки в другую, не зная еще, что скрыто в этих руках, какая сила течет сквозь все ее тело, и эта сила - то, что связывает ее с незнакомым мальчиком, который в эту минуту не может оторвать от нее глаз, и смертельно боится выдать свое присутствие.
Связывает неразрывно и навсегда.