Три феникса покинули этой ночью Хогвартс, разделив его существование на "до" и "после".
У первого феникса были черные крылья и страшная бездна вместо глаз.
Он собирал лохмотья своего естества, захлебываясь собственным пеплом, утопая в нем, растворяясь в его горячей серости. Он хотел бы навсегда остаться пеплом - но такова уж природа феникса: снова и снова возрождаться, зная, что придется умирать; снова и снова расправлять крылья, зная, что придется корчиться в огне.
Феникс оставлял школу в черноте ночи и вспышках огня. Но этот огонь был ничем по сравнению с тем пламенем, в котором приходилось сгорать ему, рядом с той горящей тьмой, которая окутывала его сердце.
Он не имел права никого оплакивать, потому прощальная песня этого феникса обернулась смехом. Жутким, неистовым, неудержимым смехом, в котором слились воедино отчаяние и боль, страх и горе, безнадежность и гнев, и даже некая безумная, болезненная гордость - стержень для еще одного, последнего полета. Несмотря на способность феникса нести на себе любой груз, казалось, только этот смех не дает ему камнем упасть сверху, рассыпаться снопом искр, стать чем-то еще меньше пепел.
Три феникса покинули этой ночью Хогвартс, разрезав напоследок песней застывший в скорби воздух.
Второй феникс имел целебные слезы – способные лечить любые телесные раны, но бессильные против смерти.
Он кружил над притихшим замком, рассекая своими яркими крыльями мрак. Он оплакивал всех участников трагедии, разыгравшейся сегодня на этой сцене - ведь, годами живя рядом со своим хозяином, феникс видел гораздо больше, чем кто-то мог себе представить. Но он был только птицей, чья судьба - бесконечный цикл рождений и смертей, без возможности выйти за пределы этого заклятого круга. Птицы не вмешиваются в жизнь людей, пока те сами не попросят их об этом - но люди очень редко ищут помощи среди тех, кто не является равным им самим. Обычно птицы просто наблюдают - и плачут.
Его прощальная песня стала мелодией - причудливой, тоскливой мелодией, не похожей ни на что знакомое человеческому уху. Никогда этот феникс не пел так, как сегодня, и уже никогда не споет - его сердце всегда было отдано лишь одному человеку. И теперь, когда этого человека не стало, оно уже никогда не возродится из пепла.
Три феникса покинули этой ночью Хогвартс, разрушив видимость затишья перед бурей.
Третий феникс сочетал в себе горечь обреченности и свет надежды.
Он упорно склеивал осколки своего мира, отряхивая с них пепел, ища силы для следующей вспышки. Этот феникс потерял голос в борьбе за собственные ошибки - потому что некому было указать на них; он обломал крылья в зарослях своих ложных убеждений - потому что никто не сказал ему, что они ошибочны. Поэтому теперь, когда его крыльям суждено прикрыть собой все окружающее, он не в силах даже на то, чтобы превратить в крик ту мучительную сухость, разрывающей его изнутри. Поэтому сейчас, когда сотни глаз с надеждой и верой смотрели на него, собственные глаза этого феникса не видели ничего, кроме стены невыплаканных слез. Искалеченные крылья не способны были никого спасти - значит, нужно было снова гореть, чтобы возродить их заново.
Его прощальная песня превратилась в тихий плач - так, засыпая, плачут обессиленные дети, чтобы на утро проснуться свежими и отдохнувшими. Феникс оплакивал мир, к которому он уже никогда не вернется; людей, которым он больше не поверит; детство, которого больше никогда не будет. Но утро не готовило ему вожделенного облегчения, и феникс знал об этом - потому из последних сил цеплялся за гнев и жажду мести: только это могло не дать ему окончательно превратиться в пепел раньше, чем это потребуется. Любовь сейчас казалась слишком слабой и беспомощной.
Ордена Феникса больше не существовало.
Но это было только начало.
18. "С большой любовью, Лили".
Будь у судьбы Северуса Снейпа человеческое лицо – оно было бы, наверное, самым циничным лицом на земле. Сын одного заклятого врага оказался его собственным. Дом другого – единственным убежищем, где его бы точно никто не смог найти – ведь Снейп все еще оставался Тайнохранителем, хотя никто из Ордена, конечно, даже не допускал такой мысли..
Дом на площади Гримо, 12, и далее надежно хранил все вверенные ему тайны – но люди, в чьих глазах Северус был предателем и убийцей, не могли об этом знать. Поэтому здесь теперь можно было делать все, что угодно без риска быть раскрытым. Можно было кричать, плакать, биться головой об стену, ломать предметы – но это было слишком опасно: велик был риск утратить рассудок навсегда и ни за что более не отвечать. Можно было просто лечь на грязный пол и тихо ждать смерти – но кто тогда закончит начатое им дело, кто исполнит долг, которым он необратимо связан?
Да, нужно закончить…дело, начатое восемнадцать лет назад. Собственноручно. Ибо случилось так, что только тот, кто создал жизнь, знает, как уничтожить её так, чтобы это не было напрасным.
"Ты ведь всегда хотел доказать, что стоишь чего-то, что ты – не пустое место. И судьба предоставила тебе такой шанс – привести в этот мир мессию. Можно ли было надеяться на лучшую возможность?"
"Я не хочу. Я НЕ ХОЧУ!!!"
Зачем он пришел сегодня к родовому гнезду Блэков? На несколько мгновений снять маску и побыть самим собой? Посмотреть еще раз в ее лицо – ведь должно же быть в этом проклятом доме хоть что-нибудь, связанное с ней, хоть какая-нибудь…фотография? Да, он впервые в жизни хотел посмотреть в лицо матери своего украденного – и из-за этого нелюбимого и безвозвратно потерянного сына.
"Не хочу. Я НЕ ВЫДЕРЖУ!"
"Может быть. Но без этого ты ТОЧНО не выдержишь".
Еле держась на ногах, хватаясь за стены, словно слепой, он вошел в комнату любимого крестного отца Гарри Поттера.
Ненавистный Сириус Блэк – крестный отец его сына. Трудно было представить что-либо более абсурдное и ироничное. Именно Блэка мальчик любил больше всего – и тот отвечал ему такой же любовью, в то время, как их со Снейпом, родных по крови, не связывало ничего, кроме упрямой неприязни и слепой ненависти.
Полинявшие красно-золотые цвета гриффиндорских флагов, потертые бархатные шторы, старые фотографи и плакаты на стенах, кучи хлама – все это расплывалось, причудливо переплеталось и вертелось перед глазами. Сам точно не ведая, что именно он хочет здесь найти, Снейп выворачивал ящики, выбрасывая их содержимое на пол, и упрямо искал, искал. Перетряхивая книжку за книжкой, разбрасывая по полу ненужные бумажки…
И вот, наконец бледные до прозрачности пальцы выхватили из старых газетных вырезок пожелтевший конверт. Взглянув на него, Снейп почувствовал себя так, словно кто-то изо всех сил ударил его в грудь – ведь и через сотню лет он безошибочно узнал бы руку, подписавшую конверт.
Ее почерк, почти не изменившийся со школьных времен. Выцветшие чернила – как доказательство ее существования…
Дрожащими руками он вытряхнул из конверта два исписанных этим почерком листа, не заметив фотографии, выпавшей вслед за ними. Жадно схватил письмо – и начал читать, в горячке вбирая в себя каждое слово.
Время словно остановилось. Воспаленный взгляд снова и снова перебегал со строчки на строку, каждый раз цепляясь за последние несколько слов.
"С большой любовью, Лили"
"Мне нужна твоя любовь. МНЕ ВСЕГДА БЫЛА НУЖНА ТВОЯ ЛЮБОВЬ!
Но ведь ты меня не любила! Меня ты никогда не любила, Лили – тогда почему ты пошла на это? Зачем родила ребенка от меня? Кого, Господи, КОГО я мог породить на свет – разве этого ты не понимала?!"
"…разбил ужасную вазу, которую мне прислала Петуния на Рождество (я не расстраиваюсь)".
Письмо казалось обычным письмом счастливой молодой женщины - жены и матери. Но оно сочилось ложью. За каждым невинным словом было скрыто двойное дно, радость казалась фальшивой, семейная идиллия Поттеров напоминала театральную декорацию. Потому что не существует таких семейных идиллий, которые строятся на измене, обмане и особым образом приготовленных многосущных зельях. Потому что не бывает счастья там, где ломаются жизни и вводятся в страшное заблуждение люди - даже если это делается ради общего блага.
"Ты всегда была моим идеалом, Лили, моим светом, моим добрым гением - даже когда ты отвернулась от меня, даже когда отказалась меня простить... даже тогда, когда ты вышла замуж за него - ты все равно оставалась для меня единственным лучом света. Но можешь ли ты быть им теперь, когда дело касается не только нас двоих, а нашего сына? В тот проклятый осенний день я думал, что я украл - но мы оба украли, и я не знаю, правда, не знаю, чье преступление хуже. Наверное, добрые гении так не поступают. Но это уже не имеет никакого значения".
"Ему только год, а он уже везде носится на своей игрушечной метле, и так доволен собой! Я прилагаю фотографию, чтобы ты увидел сам".
Фотография. Где здесь должен быть фотография.
Подняв с пола черно-белую движущуюся карточку, Северус почувствовал желание одновременно разорвать этот кусок глянцевой бумаги на маленькие клочки – и слиться с ним воедино, раствориться в сохраненном на фото мгновении, чтобы хоть таким образом вернуть себе утраченное, наверстать упущенное, занять то место, на котором он никому не был нужен.
Впервые он видел перед собой такой Гарри – смешного черноволосого малыша заливающегося смехом. Не "Мальчика, Который Выжил", не "вылитого-Джеймса-только-глаза-матери", не подростка со шрамом на лбу, а просто ребенка.
Своего ребенка.
Мальчик на фотографии был абсолютно счастлив. У него были любящие родители, уютный дом и игрушки. Он с рождения был окружен теплом и заботой, потому что имел такую семью, о которой многие могли только мечтать. И в этой семье никогда не было и не могло быть места Северусу Снейпу.
Он бессмысленно переводил взгляд с лица матери на лицо ребенка.
"Что ты натворила? ЧТО ты наделала, ЛИЛИ?!"
Это все могло принадлежать ему. Но не он был рядом, когда его сын впервые улыбнулся, когда сказал свое первое слово, когда отпраздновал первый год своей жизни. Пока Снейп во имя Темного Лорда прижимался к замочным скважинам, чтобы сделать самую роковую ошибку в своей жизни, Джеймс Поттер выполнял все то, что по праву крови должен был получать не он. Поттер украл у него все, что только можно было украсть - да, ненавидеть Поттера уже стало традицией, привычкой, рефлексом - и на это были все основания. Но обман Лили коснулся и его также, проклятый ритуал Дамблдора запечатал и его глаза. Поэтому мог ли Снейп обвинять Джеймса Поттера в том, что сын его ненавидит, что они - чужие друг другу, и этого уже никак не изменить?
"Сражайся, трус!"
"Мы очень хорошо и уютно отпраздновали день рождения..."
"Так убей меня! Убей, как и его убил..."
Но кого тогда винить? Ее? Да, Лили провинилась, она страшно провинилась перед ним - но даже теперь Северус не мог испытывать к ней гнева, злости или ярости. Ничего - кроме любви, которая уже двадцать шесть лет упорно жила внутри, несмотря ни на что. Она не была тем романтическим и сладким чувством, которым ее обычно принято считать. Любовь болела и жгла, она могла безжалостной, упрямой и жестокой - но она была лучшим, что в нем осталось. Любовь была тем стержнем, на котором держалось все - пусть даже она никогда не была выраженной вслух.
Однако больше так продолжаться не могло.
Необходимо было сказать это сейчас - или молчать до конца. Сказать, прокричать, прорыдать - пусть до хрипоты, пусть до крови - иначе это разорвет его изнутри, навеки оставив обломки души в плену этого мрачного заброшенного дома.
- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!
Ничком - на пыльный пол, судорожно сжимая в руках фотографию. Взрыв отчаяния, который никто не увидит, болезненные слезы, которые останутся на этом ковре. Стеклянные, неподвижные взгляды дерзких полуобнаженных маггловских девиц на плакатах равнодушно смотрели на человека, перешедшего границы человеческого страдания.
Не поднимая головы, не вытирая слез, он снова взял в руки старое письмо. Буквы расплывались перед глазами, четким и выразительным оставалось только одно.
"С большой любовью, Лили".
Он медленно сложил драгоценный листок, сохранявший подпись Лили и ее любовь, и спрятал под мантию. Его взгляд застыл на фотографии, которую он все еще сжимал в руках.
"Счастливая семья, построенная на лжи. Я должен тебя возненавидеть за это, но не могу. Тебя - не могу".
Северус накрыл ладонью движущееся изображение веселого черноволосого малыша, и взглянул в беззаботное, улыбающееся лицо Лили.
"Ты, невзирая на все, когда-то была моя. А он никогда не был моим - и этого уже не изменишь. Пусть так и останется. Так легче".
Но, раздирая фотографию надвое, он почувствовал себя так, будто рвет на куски собственную душу. И легче после этого не стало. Снейп оставил себе ту половинку, с которой улыбалась Лили, и бросил на пол под комод ту, где были Джеймс и Гарри, вскочил и вылетел вон из комнаты.
В прихожей он встретился глазами с собственным отражением в запыленном зеркале - и что-то в нем заставило его остановиться, подойти ближе, стереть ладонью тонкий слой пыли.
Будто многолетняя пелена упала с его глаз. За все это время ему множество раз приходилось смотреть на себя в зеркало, как и любому другому человеку. Но смотреть и видеть, как оказалось - вещи совершенно разные. Ибо то, что открылось его глазам, Снейп видел впервые в жизни.
Годами каждый его взгляд, брошенный в сторону зеркала, был движением чисто автоматическим - он просто отмечал необходимые детали вроде застегнутых пуговиц, не осознавая ничего сверх этого.
А теперь перед ним была тень Северуса Снейпа - или даже нечто худшее, и он сам не заметил, как произошло это превращение.
"А разве могилы украшают мертвецов?"
Это болезненное, землистое, искаженное преждевременными морщинами костлявое лицо - это он? Искривленные губы, пожелтевшая кожа, сальные волосы, впалые мертвенные глаза - все это принадлежит ему, мужчине, познавшему ее любовь?!
Опять захотелось плакать, кричать, смеяться – что угодно. Да, он никогда не отличался привлекательной внешностью, и прекрасно это понимал. Но ведь не так, не настолько...
Рука потянулась к груди, крепко сжала плотную бумагу, скрытую под гладкой черной тканью. Лицо перекосило какое-то жуткое подобие улыбки.
"Теперь я нравлюсь тебе, Лили? Таким я тебе нравлюсь? Как тебе то, во что я превратился... во что мы все превратились?"
Клочок фотографии, это ужасное отражение в зеркале, и Мальчик, Который Должен Умереть.
Лучшая семья на свете.
Интермедия. "Дамблдор".
- Уважаемые ученики! - голос Пия Тикнесси, нового министра магии, хотя и не отличался особой силой, однако звонко отражался от стен Большого Зала. - Поздравляю вас с началом нового учебного года!
Он стоял перед притихшими учениками - высокий черноволосый мужчина в изысканной темно-синей мантии, казавшийся воплощением уверенности, живым символом власти. И только пристально взглянув в его глаза, можно было понять: Пий Тикнесси не имел власти даже сам над собой, потому что его взгляд был взглядом человека, который давно находится под действием заклинания «Империус».
- Миссия, с которой я прибыл в Хогвартс, очень важна как для вас самих, так и для всего общества, - продолжал министр. - Сегодня я хочу представить вам нового директора школы, который заменит на посту погибшего при невыясненных обстоятельствах Альбуса Дамблдора...
- При невыясненных?! – от гриффиндорского стола послышался разъяренный голос, принадлежавший Невиллу Лонгботтому. - Мы же все знаем, кто его убил, как и то, что этот человек сейчас среди нас!
На лице убийцы Альбуса Дамблдора не дрогнул ни один мускул. А вот реакция учеников была разной: кто испуганно вскрикнул, кто одобрительно что-то пробормотал, кто нервно заерзал на месте, глядя на Невилла как на прокаженного. Острый взгляд профессора МакГонагалл, казалось, сверлил его насквозь, умоляя молчать. Амикус Кэрроу, указав толстым пальцем на парня, зашептал что-то на ухо своей сестре Алекте, и та кивнула, расплывшись в противной удовлетворенной улыбке...
- Итак, уважаемые ученики! - продолжал Тикнесси, будто ничего и не слышал. - Человека, о котором идет речь, большинство из вас знает уже давно, это опытный и очень компетентный преподаватель школы чародейства и волшебства Хогвартс. Позвольте представить вам вашего нового директора - профессора Северуса Снейпа!
«Свершилось».
Он встал и подошел к министру – расправив плечи, высоко держа голову, ни на букву не отступая от четко расписанной роли.
Бурные аплодисменты за слизеринским столом. Возбужденный шепот и откровенные возмущенные возгласы. Глаза факультетских воспитателей впились в своих учеников все с той же немой мольбой: молчать, молчать, молчать...
Все это было для него совершенно не важно. Волны ненависти, всеобщего осуждения, ярости откатывались от него, не касаясь души - так же, как когда-то откатывались, не причиняя никакого вреда, оскорбительные слова отца. Ибо только одна живая душа на свете - та, которой не было сейчас в Зале, - имела для него значение, была для него всем.
И эта душа ненавидела его едва ли не больше, чем все остальные вместе взятые.
Они стояли рядом: один в изысканной темно-синей мантии, другой - в неизменной черной. Оба с темными волосами до плеч. Оба – фигуры в руках двух заклятых, непримиримых противников. Но один из них был пешкой, которого не жалко пожертвовать при первой возможности, а другой – ферзем, чью жизнь предстояло беречь до последнего, потому что не было на этой шахматной доске более сильной фигуры.
И ни один ферзь еще никогда так не жаждал стать обычной пешкой.
- Я горжусь доверием, проявленным ко мне министерством, - один из мужчин слегка поклонился другому. - И обещаю, что буду делать все от меня зависящее, чтобы не подорвать это доверие, чтобы оправдать все ожидания и достойно справиться с возложенной на меня ответственностью. Я рад, что получил возможность поддержать наши лучшие колдовские традиции и ценности...
Пустые, ничего не значащие слова. Пустая, бессодержательная речь, которая никому в этом Зале не нужна. Но так надо, надо...
«Ради общего блага».
Однако любые пытки рано или поздно имеют свое завершение. Пир окончен, и впервые после него Снейп должен не спускаться вниз, в подвалы, а подниматься в директорский кабинет.
Последние четырнадцать ступенек даются особенно тяжело. Ноги - словно налитые свинцом, легкие сжимает так, что с трудом удается дышать, спину выламывает под тяжестью невидимого бремени. Снейп останавливается, тяжело опершись рукой о стену, переводит дыхание. Как бы ни хотелось переложить это на чужие плечи - но это его бремя, только его. Так много лет назад решила она, сделав свой выбор.
«Джеймс Поттер, проклятый Джеймс Поттер, лучше бы ты тогда просто убил меня. Но ты оказался не способен даже до конца убить во мне мужчину. Ничтожество».
Шаг за шагом, ступенька за ступенькой. Кто бы мог подумать, что этот короткий путь, который он преодолевал тысячи раз, может стать для него таким испытанием. Пять ступенек позади - и слабая плоть снова отказывается повиноваться. Еще одна остановка, еще одна попытка унять сердце, которое безумно трепещет, разрывает грудь - но упорно бьется, не имея выбора.
«Северус Снейп, тебе самому в ту ужасную осеннюю ночь лучше было бы действительно умереть, как ты этого и хотел. Умереть - и забрать с собой в ад эту жалкую крысу Петтигрю, и не слушать никакой лживой болтовни об искуплении и спасении».
Осталось четыре ступеньки. Еще совсем немного - и он увидит столик с причудливыми серебряными приборами, с помощью которых, наверное, и была препарирована его собственная жизнь, а с портрета над столом взглянут до боли знакомые синие глаза. Снейп остановился в третий раз, прижался к стене - в виски будто воткнули острый нож. Он совсем забыл о проклятом портрете...
«Альбус Дамблдор, ты годами мне врал. Ты обвел меня вокруг пальца. Ты украл у меня сына. Ты сделал меня убийцей. Лучше бы я никогда не обращался к тебе за помощью - результат все равно оказался тот же».
Четыре ступеньки... три... две... одна... Вот и конец. Четырнадцать ступенек осталось позади, впереди - бессонные ночи и пасмурные дни, каждый из которых будет казаться ему годом.
- Приветствую вас в новой должности, сэр! - льстиво проскрипела каменная горгулья при входе. – Согласно правилам, любой пароль с этого момента теряет силу, а поэтому вы должны придумать свой.
- «Дамблдор», - не задумываясь, сказал Северус Снейп. – Новый пароль - «Дамблдор».
- Пароль принят, - откликнулось второе изваяние. - Добро пожаловать в ваш новый кабинет, господин директор.
Point of No Return.
Лес не подарил ему желаемой свежести и прохлады, не принес облегчения. Это место душило его, как и любое другое: школа, когда-то ставшая ему родным домом, а теперь обернувшаяся тюрьмой и пыточной камерой одновременно; коридоры, где каждый его шаг сопровождался горящими немой ненавистью взглядами; когда-то просто мрачные, а теперь зловещие подвалы, полные отчаяния, страданий и боли, обращать внимание на которые он не имел права - ради большего добра и ради общего блага; школьные угодья, проклятые школьные угодья – столько воспоминаний было связано с ними, и каждое - как удар кнута по открытой ране...
Пронзенная молнией башня. Горящая хижина Хагрида. Перекошенное от ненависти и ярости лицо Поттера... Гарри. Собственный безумный смех.
«Сражайся, трус!»
Он вздрогнул - голос в его ушах прозвучал так реально, словно и не был воспоминанием. Конечно, он был трусом - потому что пытался сбежать от собственной памяти, от собственных воспоминаний и собственной жизни - так, будто от этого можно спрятаться между деревьями...
Но какой же душный сегодня день - просто невыносимо!
Северус резко рванул наглухо застегнутый воротник - так, что с треском оторвалось несколько пуговиц. Он сделал глубокий вдох, набрав полные легкие тяжелого, влажного воздуха, пахнущего прелой листвой и пожухлой травой - но дышать легче не стало. Не погода была виной тому, что он вот уже черт знает сколько чувствовал себя так, будто его шею все сильнее сжимают хищные лапы, не из-за духоты в его груди с каждым днем разрасталось что-то тяжелое и невыносимо болезненное.
Он не находил себе места, не зная, где находится и что делает Мальчик, Который Выжил; но мысль о том, что рано или поздно он найдется, доводила Снейпа до безумия.
Потому что найти его - означало потерять его окончательно.
Означало его смерть.
Неожиданный шорох в кустах заставил его отвлечься от тягостных раздумий. Снейп прислушался и убедился: он был здесь не один. Кто-то пристально следил за ним из-за деревьев, тщетно пытаясь не выдать своего присутствия.
- Люмос. - свет палочки выхватил из мрака мохнатую бороду и огромные руки-лопаты Хагрида.
Мгновение они внимательно смотрели друг на друга, не отрывая взглядов совершенно разных черных глаз.
- А, эт вы, сэр. - сказал наконец Хагрид. - А я-то себе думаю, кого эт носит в эту пору в лесу. Вышли подышать свежим воздухом?
- Осматриваю территорию. - отрезал Снейп. - Сейчас такое время, что ни на миг нельзя терять бдительности. Но я не думаю, что тебя это должно касаться.
- Да не, мне эт не очень-то и надо. - на удивление легко, без тени обиды в голосе согласился Хагрид, и Северусу в который раз пришло в голову, что лесник не так глуп, каким хочет казаться, и понимает гораздо больше, чем показывает.
- Я только эт самое, хотел сказать, что нынче в лесу неспокойно - кентавры лютуют, все такое...
- Думаю, что я как-то справлюсь с кентаврами.
- Ну тогда я того… пойду се подобру-поздорову. Есть еще много дел. - Хагрид слегка склонил голову, однако не сдвинулся с места и не отвел глаз - так ведут себя хозяева дома, вежливо намекая гостям, что тем уже пора уходить.
«Ну чего ты на меня пялишься?!»
Но здесь, в лесу, Хагрид мог сколько угодно пялиться на кого угодно, не рискуя ничем. Несмотря на то, что фактически Лес был частью Хогвартса - на самом деле это был совсем другой мир, со своими законами и правилами, которых лучше лесника-гиганта не знал никто. Абсурдной была сама мысль о том, чтобы что-то ему приказывать или запрещать - это в замке можно было, в рамках роли, велеть ему убираться, пойти своей дорогой - тут же настоящим хозяином был Хагрид, и они оба прекрасно это понимали.
Впрочем, не только это было причиной странной невозмутимости и спокойствия Хагрида. Лесник и сам не мог объяснить, в чем дело - но даже теперь, после убийства Дамблдора, после захвата школы Пожирателями и установления власти Темного Лорда, он не мог избавиться до конца от убеждения, согласно которому жил много лет: доверять Снейпу, несмотря ни на что, ведь Дамблдор всегда знает, что делает, он слишком мудр, чтобы ошибаться... И даже белый могильный камень на территории школы по какой-то непостижимой причине не смог окончательно убедить Хагрида в обратном. Глядя на Снейпа, он не чувствовал никакой угрозы - зато ему не давало покоя ощущение некой глубоко, очень глубоко скрытой тайны. Докопаться до нее ему, конечно, было не под силу - потому Хагрид просто смотрел, слушал, запоминал - и добросовестно выполнял свои обязанности...
Снейп молча развернулся и ушел по направлению к замку. Хагрид смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду, после чего покачал лохматой головой и направился к своей хижине.
Поднимаясь по лестнице в свой кабинет, Снейп вдруг услышал топот ног и перешептывания - и в свою очередь сбавил шаг. Неужели кто-то из учеников был настолько глуп, чтобы бродить возле директорского кабинета в эту пору? Даже во времена Дамблдора не многие себе такое позволяли, кроме...
- Стойте, слышите? Там кто-то идет!
- Вот черт, давайте назад!
- Нет, не туда!
- Поздно...
- Так-так, факультет Гриффиндор снова проявляет себя во всей красе? - сложив на груди руки, директор с нескрываемым отвращением смотрел на трех подростков, замерших на месте в нескольких шагах от него. - О, вижу здесь не только Гриффиндор... что, мисс Лавгуд, последние баллы, которые еще остались у Рэйвенкло, вам так сильно мешают?
На верхней ступеньке в нелепой позе застыла Джинни Уизли, крепко сжимавшая в руках меч с украшенной рубинами рукоятью. Разгоряченные щеки, растрепанные волосы – и выражение непреклонной решимости на лице...
Это лицо мгновенно пробудило в памяти совершенно неуместное воспоминание.
Когда-то – тысячу лет назад – он наткнулся на Джинни и Гарри в полутемном школьном коридоре. Тогда он едва сдержался от идиотского, детского желания поймать их на горячем, наказать, хотя формально они не нарушали ни одного школьного правила... но видеть его, Поттера, держащим в объятиях девушку с копной рыжих волос было невыносимо.
Какой же бестолковой ерундой это казалось теперь!
За спиной Джинни стояли Невилл и Луна - и Снейп, мгновенно отогнав ненужное воспоминание, переключил свое внимание на них.
- Что-то я не припоминаю, чтобы давал ученикам доступ в свой кабинет. Поправь меня, Лонгботтом, если я ошибаюсь. Может, вы, мисс Лавгуд, объясните мне, что происходит?
Луна молчала, рассеянно хлопая своими голубыми глазами навыкате. Со стороны могло показаться, что она вообще оказалась здесь совершенно случайно.
- Вам следовало лучше подбирать пароль, - даже загнанный в угол, Невилл держался вызывающе. В его глазах не читалось и намека на страх - только безграничное презрение и ненависть. - Когда убийца использует имя своей жертвы...
- Спасибо, Лонгботтом, я непременно воспользуюсь твоим ценным советом, - перебил его Снейп.
- Так воспользуйтесь, - вдруг не сдержалась Джинни. Невилл толкнул ее локтем, но она не обратила на это внимания - кровь ударила ей в голову, внутри все кипело от ярости. - Кто бы мог подумать, что у вас такое бедное воображение, что...
- Мисс Уизли, если не прекратите говорить со мной в таком тоне, вы удивитесь, насколько богатым бывает мое воображение, если речь идет о наказании таких маленьких наглецов как вы.
Джинни сжала губы и замолчала, сверля директора испепеляющим взглядом.
- Меч. - Снейп протянул к ней руку и застыл в ожидании. - Не ухудшайте свою и без того плохую ситуацию, мисс Уизли.
Джинни колебалась, переводя взгляд с меча на узкую ладонь с худыми, похожими на паучьи лапы пальцами. Ладонь сейчас казалась обманчиво беззащитной, она даже не сжимала палочку. Их было трое в пустом коридоре, директор – один, а лезвие меча - таким острым... По напряженному лицу Джинни было видно, что она колеблется. Невилл не сводил с нее глаз, на его верхней губе блестели капельки пота, казалось, он еле сдерживается, чтобы не крикнуть ей что-то предупреждающее. Только Луна, за все время так и не проронившая ни слова, стояла с отсутствующим выражением лица и рассматривала подвижные картины на стенах так, будто видела их впервые.
Снейп насмешливо улыбнулся.
- Я знаю, о чем вы сейчас думаете, мисс Уизли. Не советовал бы вам этого делать.
Джинни тряхнула головой, решительно шагнула вперед и отдала ему меч с таким выражением лица, будто до последнего собиралась швырнуть его ему под ноги.
- Хорошо, - кивнул Снейп. - Относительно наказания... думаю, ваша прогулка по Запретному Лесу принесет школе больше пользы, чем прогулка по коридорам. У Хагрида там опять не клеится с работой - впрочем, как и всегда. Пойдете и поможете ему разобраться, откуда у него растут руки. Вижу, такая компания подходит вам больше, чем цивилизованное общество.
- Очень страшно, - презрительно фыркнул Невилл.
- Закрой свой рот, Лонгботтом, или тебе станет страшно по-настоящему, - холодно прервал его Снейп. - Прочь с глаз моих, все трое. И не смейте больше никогда приближаться к моему кабинету, потому что следующая ваша прогулка будет в подвал...
- Идиоты... - простонал Снейп, захряснув за собой дверь кабинета. - Какие же идиоты! Что, черт возьми, они собирались с ним делать?!
- Но Северус, согласись, что они удивительно отважные дети, - улыбнулся Дамблдор на портрете.
По лицу Снейпа было ясно, что ему очень хочется высказать все, что он думает по поводу такой доблести, но он предпочел все же промолчать.
- Надеюсь, у них хватит мозгов хотя бы не болтать о своем «подвиге», - только и сказал он. - Не хватало еще, чтобы до ушей Кэрроу дошли слухи о чрезвычайно мягком наказании.
- А что ты им назначил? - поинтересовался Дамблдор.
- Отослал работать к Хагриду в Запретный Лес.
- Да, это действительно выглядит весьма подозрительно.
- А что, по-твоему, мне было делать?! - рассердился Снейп. - Отдать маленьких тупиц в лапы Амикуса и Алекты? Представляю, что бы ты мне сказал в таком случае...
- Смею заметить, господин директор, что им пошло бы это на пользу, - раздался ленивый голос Финеаса Найджеллуса, как раз возвращающегося в свою картину.
- Спасибо, Финеас, но я думаю, что сам разберусь со своими учениками, - раздраженно отозвался Северус. - Что у тебя?
- Ничего, - пожал плечами Финеас. - Они ни разу не доставали моего портрета из сумки. Иногда, когда девчонка копается в ней, я слышу отрывки их разговоров - но ничего полезного в них нет. Единственный вывод, который можно сделать - это то, что Поттер еще жив, что он и его друзья пока на свободе, и что они сами толком не знают, куда идут и что должны делать.
- «Еще жив», - повторил Снейп, и его руки, спрятанные в рукавах, сжались в кулаки. - Что ж, по крайней мере это радует.
Он не смотрел на портрет Дамблдора, но ощущал на себе взгляд синих глаз - такой же пронзительный, каким он был у живого. Северус почувствовал, как на него уже в который раз накатывается волна острой ненависти к покойному директору, к его лицемерному сожалению и ненужному раскаянию во взгляде, до слез в его глазах.
Скорее бы это закончилось.
Скорее бы ВСЕ закончилось.
«В конце концов я победил тебя, Джеймс Поттер. Но будь я проклят, если это та победа, к которой я стремился. Ты украл у меня все - даже лицо моего единственного ребенка; ты взял от жизни все, что могло бы быть моим, и исчез, оставив мне лишь тени, горечь воспоминаний и бремя последствий. И даже из могилы ты не даешь мне покоя - ее глаза на твоем лице, моя кровь в твоем теле».
Моя кровь. Мой сын.
Чужеродное, незнакомое словосочетание.
Какие чувства оно должно вызывать, что должно пробуждать в душе? Северус Снейп не знал, да и откуда ему было знать, ведь никогда, никогда раньше он не употреблял его, не обращался так к...
«Раньше?» Бред. Он никогда и не примет этого словосочетания, не будет называть так того, кто при их последней встрече смотрел на него с такой яростью и ненавистью, кто выплевывал ему в лицо слова, наносившие куда большую боль, чем ожидалось.
Судьба ждала от Снейпа другого. Казалось, он слышал ее навязчивый шепот. Отдал в лапы смерти любимую женщину - отдай теперь и сына. Ведь именно ради этого, как оказалось, он оберегал и защищал его все эти годы, не зная и не ведая, что смотришь не просто в глаза той, кого любил больше всех, а видишь отражение одного ненастного, мрачного, но такого щемяще-счастливого дня в начале ноября.
Дамблдор знал, что делал. Желание Лили скрыть правду сыграло на пользу его гениальному замыслу. Ведь если бы Северус знал эту тайну все прошлые годы, если бы было время на то, чтобы привыкнуть к своему отцовству, разве смог бы он теперь отправить на гибель своего родного сына? Конечно, нет, и чихать было бы на спасение всего магического мира и на очередную победу добра над злом.
А теперь уже поздно. Возврата нет, и последняя жертва Северуса Снейпа должна быть принесена.
Бог, наверное, откровенно развлекался, создавая причудливое плетение его жизни. Почему отцом Избранного стал не Джеймс Поттер, законный муж Лили, который каждую ночь держал ее в своих объятиях, на чьем плече она засыпала, а Северус Снейп, только раз укравший из чужого семейного гнезда мизерную каплю тепла?
«По правде говоря, я всегда считал, что ты имеешь право знать...» - к черту! Что хорошего дало ему это знание теперь? Предоставило силы для того, чтобы одним непростительным заклятием уничтожить того, кто помог Лили скрыть ее маленькое проявление слабости, и кто все эти годы хранил ее тайну, руководствуясь высокими принципами спасения человечества, наряду с которыми судьба одного человека - меньше, чем ничто? Неужели Дамблдор думал, что всех мучений, которые Снейп испытывал доселе, мало для того, чтобы направить против него палочку, что любовь к Лили сама по себе - недостаточно сильное побуждение к действию?
«Мой сын».
Новое, неожиданное, страшное бремя.
«Он не твой сын. Он никогда не был и уже не будет твоим, так же, как никогда не назовет тебя отцом. Он принадлежит всему миру людей, которые верят в него, объединяются вокруг его имени и ждут спасения. Ему суждено умереть для того, чтобы они могли жить счастливо и безопасно, а тебе - положить его на алтарь. Когда ты украл у судьбы то, что тебе не принадлежало - теперь имей мужество вернуть. Потому что расплата всегда находит должников... »
Восемнадцать лет назад Северус Снейп, сам об этом не догадываясь, зажег огонь одной вовсе не обычной жизни. Теперь настало время потушить этот огонь так, чтобы и смерть его не оказалась обычной и бесполезной.
Истинный гриффиндорец.
Морозную тишину Леса Дин не нарушало ничто - только время от времени потрескивали замерзшие деревья, или падал с ветки налипший снег. Не было даже ветра - как будто он испугался жуткого холода, царившего вокруг. Небо заволокло тучами, сквозь которые не видно было ни луны, ни звезд, поэтому в лесу было темно, хоть глаз выколи. Тишина, темнота и холод вместе создавали какой-то жуткий вакуум, у которого, казалось, не было ни начала, ни конца.
Вдруг что-то громко щелкнуло - и между деревьев появилась невысокая фигура человека, закутанного в дорожный плащ с капюшоном, крепко прижимавшего к груди что-то скрытое под плащом. Очертаниями это «что-то» напоминало большой крест.
Северус Снейп немного постоял на месте, ожидая, пока глаза не привыкнут к темноте. Из-за риска разоблачить себя он не мог зажечь палочку - ведь он не знал, где именно находится тот, кого он искал: в десяти метрах или на противоположном конце леса. Защитив себя маскирующим заклятием, он двинулся вперед. Руки, затянутые в перчатки, дрожали, но не от холода - его Снейп не испытывал. Сердце билось так безумно, что чуть ли не вырывалось <