…Октябрь в этом году выдался теплым. Вечернее небо само было похоже на большой осенний лист, и почти сливалось с колышущейся массой Запретного Леса. Сильный теплый ветер - наверное, последний теплый ветер в этом году, раскачивал ветви деревьев и гнал пока немногочисленные опавшие листья по лужайке. Необычным было то, что в этом году он гнал их не только по лужайке, но и по выложенной камнем площадке.
Октябрь в этом году выдался теплым, но профессор МакГонагалл, директриса школы чародейства и волшебства Хогвартс куталась в плотную клетчатую мантию. Она знала – ей будет холодно. Не сейчас, когда она еще идет по узкой дорожке, не тогда, когда она преодолеет пять ступенек, ведущих к выложенной темно-серым камнем площадке. Она знала – холод настанет тогда, когда она подойдет к высокой стеле из черного гранита и прочитает имена… прочитает ли? Не упадет ли, пошатнувшись и схватившись за сердце, как тогда, два года назад, когда к памятнику приехали чиновники из Министерства Магии во главе с излучающим спокойную уверенность Кингсли Шеклболтом? Нет, ей не пристало падать в обморок. Ни одному из директоров Хогвартса не пристало. Всего лишь потемнело в глазах, всего лишь на секунду подкосились ноги. От чего? От вида юного Поттера, стоявшего у камня с невидящими глазами? От Джорджа Уизли, напоминавшего тогда восковую фигуру? От каменного лица Андромеды Тонкс? Нет, наверное. А возможно, да, возможно, список в пятьдесят с лишним имен, в несколько сотен не успевших потемнеть букв и вправду был тут ни при чем – оставьте мертвым оплакивать мертвых, – и глядеть было трудно именно на живых, и хотелось оплакивать их.
Война оставила шрамы на теле древнего замка. Большинство из них уже восстановлены, еще некоторые требуют кропотливой работы, но два шрама… два памятника уже не стереть. «Они как шрам Поттера» - подумала профессор МакГонагалл. «Белая Могила и этот… холодный камень – они связали нас навсегда с той войной, сделали её частью нас, а нас – частью ее».
Минерва не заметила, как взошла на ступеньки, как преодолела площадку, как остановилась перед холодным камнем, как механически поискала рукой трость, которую не взяла с собой. Она так всегда называла его про себя, «холодный камень», избегая принятого названия «Хогвартский Мемориал»: ей казалось страшным допускать, что ее Хогвартс связан с этими именами и короткой надписью: «2 мая 1998 года».
Октябрь в этом году выдался теплым. Косые оранжевые лучи затеяли на листве веселую гриффиндорскую игру в «красное и золотое», но возле черного памятника теряли свою игривость и выполняли основную функцию солнечных лучей – освещали надписи, чтобы подошедший человек мог прочитать:
Северус Снейп
…
Римус Джон Люпин и
Нимфадора "Тонкс" Люпин
…
Фред Уизли
…
…
Колин Криви
и другие имена. От имен ли становилось холодно, или камень был виноват – Минерва МакГонагалл не знала. Тогда, когда Гарри Поттер остался один у мемориала, а она уходила с министерской делегацией в замок, она обернулась – и увидела, что в теплый майский день худощавый юноша дрожит, словно в лютый мороз, дрожит так сильно, что профессор МакГонагалл задумалась, не кажется ли это ей и не дрожат ли на самом деле ее веки. Тремя часами спустя он все еще там стоял.
- Поттер…
Пауза. Холодная пауза посреди майских трав на весеннем солнце.
- Тебе холодно, Поттер.
- Да, профессор, спасибо.
- Я никогда не забуду, как ты повел себя тогда с мистером Кэрроу.
Легкая усмешка появилась на лицах обоих: коленопреклонного Гарри и профессора МакГонагалл, опершейся на трость. Слова «мистер Кэрроу» прозвучали почти так же, как звучало некогда «мистер Поттер» на первом уроке зелий и настоек.
- Что вы, профессор, не стоит.
Снова пауза.
- Это нелегко, Гарри.
- Я знаю, профессор. Но что-то продолжается.
- Да, действительно. Многое продолжается.
Октябрь в этом году выдался теплым, но камень был холоден, как всегда. Приятный бархатистый ветер не грел и не ласкал щеки, как он делал это на всей остальной территории Хогвартса, а только переносил листья и пыль по площадке и заставлял директрису кутаться в мантию. Простояв так долгое время, она развернулась и пошла назад, по дорожке в замок. Когда она почувствовала, что ветер снова стал ласковым и легким, каким он иногда бывает в середине осени, по ее спокойному лицу скатилось несколько слез.
Et nolite timere...
... Над школьными угодьями клубился туман. Густой и холодный, он заглушал звуки человеческих голосов, доносившихся от замка: плача и нервного смеха, мучительных стонов и криков отчаяния. Трава, вытоптанная сотнями ног, казалась седой от рассветной росы, пряча под собой грязь и кровь, которых этой ночью было более чем достаточно. Буйная Ива лениво покачивала ветвями, равнодушная ко всему, что происходило вокруг, все так же охраняя вход в Воющую Хижину...
Хогвартс продолжал жить своей жизнью, несмотря на то, что мир сегодня утром необратимо изменился. Мертвые лежали на каменном полу замка, уложенные рядом заботливыми руками живых. Живые, слишком истощенные, чтобы спать, залечивали свои и чужие раны, сидели за длинными столами, или просто блуждали по школе, словно лунатики, гонимые одним лишь стремлением: делать хоть что-то, лишь бы не оставаться наедине с собой и своими мыслями. Но некоторые из них спали - те счастливцы, чей измученный мозг не в состоянии был сопротивляться требованиям обессиленного тела.
Среди них был и Мальчик, Который Выжил, спавший сейчас тяжелым сном без сновидений в гриффиндорской башни. Он лежал поверх одеяла, не раздевшись, едва сбросив обувь. Он спал, потому что его сознание еще не знало, как справиться с правдой, свалившейся на него, перечеркнувшей все, что было до сих пор. На бледном лице блестели капли пота, дыхание было тяжелым и прерывистым.
Солнце поднималось все выше над замком - постепенно рассеивая туман, разгоняя облака, уничтожая утренний холод. Истекал час за часом - просыпались птицы, распускались цветы, грел свои щупальца на солнышке гигантский кальмар - Гарри все спал, не шевелясь, даже не меняя позы.
...Профессор Слагхорн, запыхавшись, спешил к профессору МакГонагалл. После того, как школа потеряла своего последнего директора, она взяла на себя руководство - а значит, именно от нее он, как и остальные учителя, должны был получать указания относительно дальнейших действий. Он все еще был одет в свою зеленую пижаму, на которой теперь не хватало нескольких пуговиц - при других обстоятельствах, это могло бы показаться комичным, но не сейчас, когда под глазами профессора залегли мешки, а на пижаме отчетливо проступали пятна крови.
- Минерва, я... - Слагхорн вошел в кабинет и резко застыл на месте. - Что..?
Новая директриса Хогвартса школы сидела за столом, опустив голову на сложенные руки, а ее плечи вздрагивали от рыданий. На краю стола поблескивала небольшая колба, в которой причудливо клубилась серебристая жидкость.
... Когда Гарри, наконец, открыл глаза, солнце уже катилось за горизонт. В первые несколько блаженных мгновений, пока память не проснулась, он просто лежал, уставившись в полог своей кровати. Ее красный цвет невыносимо резал глаза, заставляя и без того тяжелую спросонья голову раскалываться от боли. Гарри лениво протянул руку и дернул завесу. Красный бархат с шорохом упал на пол.
И тут память проснулась.
... - Я не знаю. - Профессор МакГонагалл мяла в руках совершенно мокрый клетчатый платок. Ее квадратные очки лежали на столе, вокруг которого сидели профессора Спраут, Флитвик и Слагхорн. - Впервые в жизни я не знаю, что мне делать.
- В последнее время должность директора почему-то всем дается со слезами, - тихо заметил Финеас Найджеллус, и сверкнул черными глазами в сторону портрета Дамблдора, молча смотревшего на свои сплетенные пальцы.
- Это хуже смерти, хуже потерь, - продолжала профессор. - Просто пойти и посмотреть ему в глаза, и поговорить с ним... как с ним говорить? Что ему сказать? Что здесь ВООБЩЕ можно сказать?! Я просто в растерянности, я шокирована, я...
Она замолчала, не договорив. Четверо учителей сидели молча - каждый из них был растерян и шокирован, каждый не знал, что делать, и многолетний опыт работы в школе ничем не мог помочь в данном случае.
- Главное, не нужно чрезмерно его жалеть, - вдруг прервал тишину Флитвик. - Я знаю, что Гарри этого ужасно не любит.
- Да, - тихо добавил Слагхорн. - Они оба этого не любят.
...Он сидел на краю кровати, сжимая ладонями голову. К счастью, в спальне больше никого не было - ему казалось, что он сойдет с ума, если ему сейчас придется смотреть на других людей, ходить среди них, говорить с ними. Его мир уменьшился до размеров одной маленькой бутылочки, и ее серебристое содержимое ослепило его, связало мысли и эмоции, лишило ощущения времени и пространства. Запертый в клетке собственных переживаний, он не услышал, как легонько скрипнула дверь, и кто-то вошел в спальню.
- Гарри, - профессор МакГонагалл осторожно коснулась его плеча. Он содрогнулся, ненадолго избавившись от тупого оцепенения, в плену которого пребывал его истощенный мозг.
- Прости, что заставляю говорить об этом, но иначе нельзя. Я по поводу… - профессор замялась. – По поводу профессора Снейпа.
Гарри перевел на нее усталый взгляд. Увидел, что за последние несколько дней она словно постарела лет на двадцать – на лице появились новые морщины, покрасневшие от бессонницы и слез глаза были глубоко запавшими.
"Но разве только она? Каждый из нас за это время прожил несколько жизней, и вряд ли мы уже сможем стать такими, как раньше».
- Понимаешь. У него ведь никого не осталось. Ты – его единственный…
- Да, – оборвал ее Гарри. Ему казалось, что он закричит, если сейчас услышит это слово. – Я знаю.
- Ты должен решить, где будут… - МакГонагалл снова сделала паузу. – Похороны.
«Похороны…похороны…»
Это слово – словно звон набатного колокола, болезненным гудением отзывается в висках.
Почему так много похорон сопровождает одну семнадцатилетнюю жизнь?
- Мы забрали его из Воющей Хижины. – говорила профессор. – Сейчас он лежит с остальными павшими. Мы похороним его с почестями, как героя, тут, на территории Хогвартса – он действительно этого заслужил. Если…если, конечно, у тебя нет иных мыслей по этому поводу.
-Нет, – отозвался Гарри. – Не с остальными. Я хочу, чтобы его похоронили в Годриковой Долине – рядом с мамой. Это единственная почесть, которой он желал бы для себя…и единственное, что я могу сделать для него теперь.
Глаза профессора МакГонагалл снова начали наполняться слезами.
- Боже, Гарри, мне так жаль… Это просто невыносимо. Я не знаю даже, что…
- Ничего не говорите. – Гарри поднялся и неуклюже обнял ее. - Я благодарен вам.
Над кладбищем Годриковой Долины сияло яркое, совсем летнее солнце. Небо было точно таким же, каким видел его Гарри в воспоминаниях Снейпа о дне, когда его мама познакомилась с…
Его отцом.
Бывал ли он когда-нибудь при жизни здесь, на могиле той, которую любил превыше всего, до последнего вздоха, или это было слишком тяжким испытанием для него? Одна из маленьких тайн, которых Северус Снейп уже никогда никому не раскроет.
У вырытой заранее могилы – совсем мало людей: деканы факультетов, бородач Хагрид, громогласно сморкающийся в свой полуметровый платок, и друзья Гарри. Ближайшие люди, которые не могли не поддержать его в тот момент, когда он будет хоронить своего отца, который так и не успел хотя бы минуту быть ему отцом. Никого больше – решил Гарри, так как понимал, что Северусу Снейпу не нужны ни многолюдная церемония, ни торжественные речи, ни роскошные венки. Ничего – кроме права хотя бы после смерти быть рядом с той, которая, пусть тайно, но позволила ему продолжиться в их общем ребенке.
Гарри недвижимо стоял подле простого черного гроба. По щекам его катились слезы, но он даже не пытался их стирать – каждое движение свинцовой тяжестью отдавалось в теле. Он неотрывно смотрел в лицо человеку, с которым его связывали годы ненависти – такой ослепляющей, что она не давала увидеть, что на самом деле они связаны между собой намного глубже. Теперь, после смерти, он казался моложе, чем всегда – губы не кривились, морщины разгладились, лицо выглядело спокойным и умиротворенным – такого выражения у Снейпа при жизни Гарри никогда не видел.
Сознание заполнилось воспоминаниями. Всплыли уроки окклюменции, окончившиеся таким провалом. Тогда Гарри приходил в ярость от самой мысли о том, что Снейп может копаться в его мозгу, а сейчас, казалось, все отдал бы за то, чтобы впустить его в свои мысли, чтобы хотя б таким образом выразить все, что осталось невысказанным между ними теперь. Вспомнился учебник Принца-Полукровки, к таинственному автору которого Гарри в свое время относился с таким доверием и теплом.
Теперь эта книга могла бы быть единственным материальным напоминанием о родном отце – но судьба и тут распорядилась иначе, уничтожив учебник во время пожара в Комнате по требованию.
В таких ситуациях люди обычно утешают себя тем, что у них осталось самое ценное – память об умершем… но чем мог утешить себя Гарри? У него не было хороших воспоминаний о Северусе Снейпе – и это было так больно, что хотелось разорвать себе грудь, только бы избавиться от этой боли.
«Наверное, он тоже не мог вспомнить ничего хорошего о своем отце...»
Взаимная нетерпимость, взаимная ненависть, взаимная злость. Молчание Дамблдора сделало их обоих слепыми. Сколько раз Гарри, в шутку или всерьез, желал Снейпу смерти, не зная, каким ужасом обернется для него исполнение этого желания? Сколько раз Снейп упрекал Гарри тем, как тот похож на своего отца, не зная, какой горькой иронией обернутся для него эти слова? Стена между двумя самыми близкими людьми была необходимой – ради большего блага, ради будущего. Вполне приемлемая плата, если мыслить такими масштабами. Но теперь Гарри – искренне, как никогда – желал, чтобы кто-нибудь иной платил такую цену во имя спасения всего магического мира, дав ему возможность спокойно окончить школу и восстанавливать отношения с родным человеком.
Ведь до вчерашней ночи еще не было поздно.
- …как же ж он толька переживет такую ужасть? – донесся до него голос Хагрида, искренне старавшегося говорить тихо.
Гарри посмотрел в сторону, где стояли учителя. Профессор МакГонагалл судорожно прижимала к глазам клетчатый платочек, а профессор Спраут всхлипывала, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
- Господи, я просто не могу поверить! Северус…такой способный мальчик…и такая печальная судьба… просто несправедливо… - растерянно бормотал сквозь слезы профессор Слагхорн, обращаясь к непривычно серьезному Флитвику.
«А ведь они все учили его…»
Внезапно он осознал, что учителя хоронят сегодня не просто коллегу, очередного героя или просто человека со сломанной жизнью. Для каждого из них Северус Снейп был учеником, каждый помнил его еще маленьким черноволосым мальчиком. Профессор МакГонагалл надевала ему на голову Сортирующую Шляпу. Профессор Слагхорн наблюдал его первые успехи на уроках зелий. Хагрид перевозил маленьких Северуса и Лили через озеро в тот день, когда они впервые переступили порог Хогвартса. И сегодня, глядя на лежащего в гробу человека, они видят не взрослого мужчину, а ученика, которому ставили оценки, давали домашние задания, у которого принимали экзамены…Осознание этого натолкнуло Гарри на совсем другую мысль.
Они молчали. Они все видели больше, чем выдали в течение этих лет. Каждый из присутствующих на похоронах учителей не мог не замечать того, сколько времени маленький Северус проводил рядом с маленькой Лили; какими глазами смотрел он на нее во время уроков. Но Дамблдор, очевидно, хорошо постарался, чтобы имя Северуса Снейпа никоим образом не всплыло рядом с именем его матери, чтобы никто – и в первую очередь, сам Гарри – не мог объединить друг с другом этих двоих людей. Ведь Дамблдор – единственный знал ВСЕ с самого начала, и именно это позволило ему тщательно предвидеть все возможности – и позаботиться, чтобы они остались лишь возможностями. Ради общего блага – как он поступал всегда – все преподаватели Хогвартса оказались связанными круговой порукой молчания. И – стоит отдать должное их верности Дамблдору – никто ни разу ее не нарушил.
Дикий гнев, чуть ли не ненависть, колючим клубком подступила к горлу Гарри, но он нечеловеческим усилием сумел ее подавить. Не здесь, не сейчас…не рядом с ним. Больше никакой ненависти – ее и так было слишком много. Больше Гарри не позволит гневу становиться между ними – вне зависимости от того, на кого направлен этот гнев, его просто никогда больше не должно быть рядом с ним: живым или мертвым.
- Гарри, – кто-то осторожно взял его за руку.
Он не пошевелился, но ноздри безошибочно уловили легкий цветочный запах.
Джинни. Она не плакала – как всегда, по-мужски сильная и собранная. Не отпуская его руки, она склонилась к его уху и тихонько произнесла:
- Уже пора.
Словно в тумане он коснулся холодной руки Снейпа. Губы дрожали так, что казалось невозможным выговорить хоть слово, но Гарри все-таки нашел в себе силы прошептать:
- Я горжусь…
Не договорив, он судорожно закрыл лицо ладонями. Но Джинни была рядом, она решительно привлекла его к себе, шепча что-то, отводя от края могилы.
Ветер путал пряди черных и рыжих волос. Спрятавшись в объятиях Джинни, Гарри не видел, как крышка гроба навсегда отрезает от мира того, кто дал ему жизнь, не видел, как гроб исчезает в яме, казавшейся черной бездной. Уткнувшись в девичье плечо, он плакал, словно ребенок – так, как не плакал со времен своего несчастливого детства в семье Дурслей, когда он еще был обыкновенным, никому не нужным сиротой в одежде с чужого плеча, а не надеждой и спасением всего магического мира.
Теперь он вновь был сиротой. На этот раз – окончательно и бесповоротно.
Деканы четырех факультетов Хогвартса подняли свои палочки – и груда подсохшей земли укрыла под собой самое мужественное и самое несчастное сердце, которое они когда-либо знали. Оно больше не болело, найдя пристанище за простой гранитной плитой с надписью:
«Северус Снейп
9.I.1960 - 2.V.1998»
К свежей могиле приблизился профессор Флитвик. В его глазах, кроме грусти и скорби, выразительно читалось нечто иное – проявление ли нечеловеческой мудрости, или просто бремя прожитых лет. Он коснулся палочкой серого надгробия – и на нем начали проступать буквы, глубоко врезаясь в камень, словно в живую плоть.
«...не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить».
Хагрид трубно высморкался. Слагхорн всхлипнул. Гарри, чьи слезы сменились застывшей маской – так, словно она передалась ему в наследство от отца вместе со страшным грузом вины, вглядывался в эти буквы пустыми глазами, словно не понимая их содержания.
Карие глаза Джинни поочередно встретились с глазами профессора МакГонагалл, профессора Спраут и Гермионы. Женщины на похоронах, казалось, понимали друг друга без слов. Осторожно освободившись от объятий Рона, заплаканная Гермиона подошла к Джинни и Гарри, который, похоже, потерял способность держаться на ногах. Вместе девушки медленно повели его к выходу с кладбища – туда, где их ждал портключ. За ними двинулись и остальные, только профессор МакГонагалл осталось стоять на месте. Какое-то мгновение она просто смотрела на могилу, словно перечитывая эпитафию, а потом ее губы неожиданно тронула горькая усмешка – так, словно он что-то вспомнила.
Легкий взмах волшебной палочки – и на серую плиту опустилась веточка белых лилий. Минерва МакГонагалл подошла ближе, расправила примятые лепестки и перевела взгляд на могилу Поттеров.
- Последний же враг истребится - смерть, - произнесла она. - Можно вас поздравить, профессор Снейп.
Но не для нас.
- Осталось пять минут! - объявил профессор Слагхорн, прохаживаясь между столами. - Поторопитесь, дорогие, поторопитесь!
Гарри вздохнул и безнадежно посмотрел на свой котелок, содержимое которого менее всего напоминало настойку, рецепт которой был указан на доске. Закрыл учебник – новый, с чистыми полями, не исписанными ничьим мелким почерком – и начал неохотно наполнять бутылочку, понимая, что не заслуживает ни на какую оценку, выше неудовлетворительной.
- Гарри, - тихо сказал Слагхорн, останавливаясь рядом с ним. - Останься, пожалуйста, после урока на минутку.
Гарри кивнул. Он чувствовал на себе взгляд круглых водянистых глазок профессора, но не поднял головы, чтобы не встретиться с ними. Эти глаза излучали то печаль, то сочувствие и сострадание, от которых Гарри не знал куда деваться со времени майских событий, и от которых ему хотелось бежать за край света. Он не хотел, чтобы его жалели - это вызывало в нем какой-то упрямый внутренний протест - но ничего не мог с этим поделать. Не заставишь же окружающих не смотреть на него так - в конце концов, они же откровенно озабочены его судьбой, их сочувствие - вполне искреннее.
Когда класс опустел, Слагхорн тяжело опустился на стул рядом с Гарри, неуклюже похлопал его по спине пухлой рукой и изобразил на лице приятную, ободряющую улыбку.
- Ничего, мой дорогой мальчик, ничего. Сегодня просто не твой день. И с лучшими зельеварами такое случается. Уверен, что ты хорошенько отдохнешь - и легко справишься с этой настойкой. Поэтому... - продолжал Слагхорн, нацеливая палочку на котелок Гарри, - мы просто не обратим внимания на этот досадный маленький инцидент. Эванеско.
«Оно и видно, Поттер. Поэтому от этого месива нет никакой пользы. Эванеско».
Гарри вздрогнул. Да, призраки прошлого были везде - они стояли в каждом углу замка, кружили по Большому Залу, бродили в Запретном Лесу и на школьных угодьях. Призрачные голоса тех, кого уже никто никогда не услышит, казалось, все еще отражались от старинных стен, и нигде нельзя было спрятаться от сотен воспоминаний. Но здесь, в кабинете зелий, было труднее всего, и Гарри понимал, что вряд ли сможет когда-либо спокойно заходить сюда так, чтобы при этом мучительно не сжималось сердце, а к горлу не подкатывал комок.
Здесь его призрак прошлого становился наиболее реальным, и мучил его с особой силой.
- Гарри? - оторвал его от размышлений голос Слагхорна. Он обеспокоенно смотрел на замершее бледное лицо юноши, который, казалось, видел перед собой нечто такое, чего больше никто не мог видеть.
- Да, профессор, - встрепенулся Гарри. - Простите, я просто...
- Ничего, ничего... - затараторил Слагхорн. - Собственно, это все что я хотел сказать. Иди отдыхай, и ни о чем не беспокойся. На следующем уроке, я уверен, ты покажешь мне свой высший класс.
Этот момент настал. Слишком много обмана окружало его жизнь - и Гарри хотел избавиться от него, хотел сбросить с себя как грязную одежду, любую, даже самую маленькую ложь.
- Нет, профессор, - тихо сказал Гарри. - Это невозможно.
- Что ты сказал, мой мальчик? - профессор, казалось, не поверил своим ушам.
Гарри заставил себя взглянуть в удивленно выпученные глаза Слагхорна. Трудно было видеть в них разочарование - но еще труднее было и дальше нести на себе бремя лжи - такой до смешного ничтожной и совершенно ненужной. Что могла значить оценка по зельям рядом с тем, через что ему пришлось пройти?
- Мои блестящие результаты - это не моя заслуга. - продолжал Гарри. - На самом деле всеми своими успехами я обязан только... ему.
- Ему? - повторил Слагхорн. - Ты имеешь в виду Сев...
- Да, - быстро ответил Гарри.
- Но это понятно, - поспешил найти объяснение Слагхорн. - Он твой... преподаватель, ты пять лет учился у него прежде, чем попал ко мне, поэтому нет ничего удивительного в том, что...
- Дело не в этом. - Гарри очень хотелось закрыть глаза, но он сдерживал себя. Он говорил быстро, отрывисто, стараясь поскорее избавиться от того, что его грызло. - Я никогда особо не разбирался в настойках. Просто в шестом классе мне попал в руки его старый учебник. С множеством полезных рекомендаций, которые он записывал прямо на страницах.
Говоря об этом даже с открытыми глазами, Гарри отчетливо видел перед собой учебник Принца - как будто собственноручно перелистывал знакомые пожелтевшие страницы.
- Я просто пользовался ими, вот и все. Я обманывал вас, сэр. Простите...
Новость, казалось, совершенно ошеломила Слагхорна. Он то открывал, то закрывал рот, пытаясь что-то сказать, но никак не мог подобрать слов.
- Но, Гарри... ты такой умный мальчик, - наконец пробормотал он. - И потом, твоя мама, Лили – она…
- Моя мама? - горько улыбнулся Гарри. - Вы хорошо помните, кто столько времени был с ней рядом, сэр.
Слагхорн покраснел.
- Ну... а где теперь тот учебник? - спросил он, чтобы увести разговор в сторону от такой неудобной темы. - Я хотел бы на него посмотреть, ибо, судя по твоим оценкам, это было действительно очень хорошее пособие. - Слагхорн попытался улыбнуться так, будто ничего не произошло.
- Его больше нет, - сам того не желая, несколько резко ответил Гарри. - Он сгорел во время битвы за Хогвартс.
- Ох, Гарри, - глаза профессора Слагхорна увлажнились. - Мне так жаль...
Сколько еще времени пройдет прежде, чем он, наконец, окончательно перестанет слышать эти слова, когда не останется ни одного человека, который еще не сказал бы, как ему жаль?..
- Мне тоже, - ответил Гарри. - Вы себе не представляете, как мне жаль, профессор. Но тут ничего не поделаешь и ничего не изменишь.
Воцарилась тишина. Гарри встал и неторопливо прошелся по кабинету. Лучший способ побороть страх - это посмотреть ему в глаза... работает ли это на призраках прошлого? Станет ли ему легче дышать, если он вспомнит все, что было с ним в этом кабинете, пропустит через каждое воспоминание? Может тогда, когда он переживет все это заново, прошлое, наконец, его отпустит?
Вдруг за спиной послышался звон разбитого стекла. Это Слагхорн, вставая из-за стола, нечаянно задел бутылочку из-под неудавшейся настойки.
«Ого. Еще одна нулевая оценка, Поттер...»
Гарри резко обернулся - и в его лице профессор увидел нечто такое, что заставило его застыть на месте.
- Мой мальчик, что такое? Это просто бутылочка...
Гарри криво улыбнулся, не разжимая сжатых губ, и от этой невеселой улыбки Слагхорн почувствовал, как на него повеяло неким потусторонним холодом. Странно и непривычно было видеть эту знакомую улыбку на лице мальчика... как же он раньше не замечал ее у него? Возможно, на пути стояло обманчивое сходство с Джеймсом Поттером. Но скорее всего, Гарри просто никогда не улыбался так раньше - потому что не было такой необходимости, потому что не улыбаются так счастливые люди, не знавшие тех страданий, через которые пришлось пройти ему.
- Ничего, профессор. Просто я кое-что вспомнил. Это несущественно.
Слагхорн хорошо понимал, о каком «несущественно» идет речь, а потому понимал, что лучше помолчать и не касаться раны, которая еще не зажила, и вряд ли когда-нибудь заживет окончательно. Он просто молча подошел к Гарри и положил руку на его плечо. Невероятно, какое тяжелое бремя суждено было выдержать этим худощавым плечам - выдержать, и не сломаться, так же, как не сломались плечи его другого ученика - также невысокого роста, черноволосого и бледнолицего... разве так уж удивительно, что они оказались родными? Разве сам Слагхорн ни разу не видел того взгляда, которым его любимая ученица одаривала того мальчика, что и сам не мог отвести от нее глаз? Не отпускал добродушных шуток по поводу долгожданного примирения факультетов, распивая чай с профессором МакГонагалл в учительской во время перерывов?
Внешность - ничто, внешность изменчива, она легко поддается постороннему влиянию - и старый зельевар знал это, как никто другой. Душа, только душа имеет значение, потому что никакой магией невозможно истребить сходство душ.
Слагхорн тихонько вздохнул. Он, чья долгая жизнь была беззаботной, комфортной и вполне благополучной, чувствовал себя как-то неловко рядом с Гарри, он просто не мог понять своим умом того, что он может переживать в этот момент. И парень, словно почувствовав это, сам нарушил тишину:
- Я пытался вспомнить все, что было со мной в этом классе, пока... до вашего появления в школе, профессор. Плохое и хорошее. И знаете что?
- Что, мой мальчик? - встрепенулся Слагхорн, словно обрадовавшись, что не ему первому пришлось что-то говорить.
- Я не смог вспомнить ничего хорошего, понимаете? - с лица Гарри не сходила легкая улыбка. - Ничего. Это так... странно.
Странно - немного не то слово, не так ли? Оно как-то сюда не подходит... Но как еще можно сказать, чтобы не спровоцировать очередной порции «О, Гарри, мне так жаль»? Ему надо, ему очень надо выговориться - хоть немного, выпустить на волю хоть каплю того, что отравляло его изнутри. Слагхорн молчал - и Гарри был благодарен ему за это, потому что это позволяло ему продолжить говорить. Быстро, бесцветно, без лишних сантиментов.
- Мы были рядом шесть лет. Десять месяцев из двенадцати ежегодно. За это время я могу вспомнить множество счастливых моментов, связанных со школой, с учителями... с кем угодно, но не с ним. И это хуже всего.
Гарри замолчал. Невольно вспомнилось, как его собственные пальцы в отчаянии рыскали в траве, пытаясь нащупать то, что он сам выбросил за ненадобностью, идя, как он тогда думал, на смерть. Как он почти потерял над собой контроль, ослепленный желанием раз, только раз поговорить с тем, кто был ему нужен больше всего. Как Хагрид вел его к своей лачуге - и плакал вместе с ним, а он пытался вырваться из его огромных добрых рук и кричал, кричал что-то о воскрешающем камне...
- Все мои прежние представления о нем оказались ложными - но мне не на что их изменить. И уже никогда не будет.
Слагхорн снова почувствовал, как к уголкам глаз подступают слезы. Как же несправедливо обошлась судьба с ними обоими - даже и не скажешь, с кем более жестоко: с отцом или сыном. Он вытащил из кармана большой полосатый платок, вытер глаза, громко высморкался. В конце концов, здесь нечего стесняться... и не должны стесняться своих слез люди, прошедшие через ад одной и той же войны, защищавшие одних и тех же живых, и хоронившие одних и тех же мертвых.
- Хогвартс уже никогда не будет таким, как раньше, - тихо сказал Гарри.
- Будет, мой мальчик. Но не для нас.
Счета сведены.
…Под стеной, в затененном углу, стояла Нарцисса Малфой - в элегантном, но удивительно простом светло-сером платье и с синей пелериной на плечах. Мужа рядом с ней не было. Она молча следила за своим сыном, кружившемся в танце с Асторией Гринграсс - во всяком случае, так казалось со стороны. Нарцисса ни с кем не разговаривала, держалась в стороне и вообще, казалось, пыталась привлекать к себе как можно меньше внимания.
Впрочем, это было лишним. Большой Зал был переполнен – шумные выпускники, наслаждавшиеся своим новым, еще совсем необычным статусом взрослых людей; их родители, кто - растроган до слез, кто - полон гордости; учителя и деканы факультетов - счастливые и немного печальные; разгоряченные и гордые своим присутствием на таком выдающемся событии ученики других классов, приглашенные выпускниками. Все веселились, танцевали или просто общались, и никто не обращал внимания на Нарциссу, напряженно всматривавшуюся в толпу.
Гарри, который пробирался через Зал, держа за руку Джинни, вдруг замер на месте, почувствовав на себе чей пристальный и неотрывный взгляд, и стал внимательно осматривать присутствующих.
«Постоянная бдительность!» - словно рявкнул в его голове покойный профессор Муди. - «Если Темного Лорда больше нет, Поттер, это не значит, что ты должен ее терять!»
- Что случилось? - спросила Джинни, едва не добавив по инерции «шрам болит?» Не так просто было вот так сразу избавиться от этой привычки, хотя она знала, как это каждый раз раздражало Гарри, даже если тот и пытался этого не показывать.
Встретившись глазами с Гарри, Нарцисса жестом попросила его подойти к ней, нервно оглянувшись по сторонам. Гарри нахмурился - этот жест ему совсем не понравился. Поступок Нарциссы в ночь битвы за Хогвартс заставил его несколько изменить свою точку зрения относительно нее, однако он точно так же, как и раньше, не доверял никому из семьи Малфоев, и отнюдь не стремился к общению с ними. Он колебался, однако ее синие глаза смотрели почти умоляюще - и он решил не игнорировать этого взгляда.
- Я сейчас вернусь. - Гарри отпустил руку Джинни и исчез среди шумной толпы. Она проводила его взглядом, улыбнулась, и вернулась к Рону с Гермионой, которые устало отдувались после бурного танца с участием почти всех присутствующих гриффиндорцев.
- Что вам нужно? - спросил Гарри, приблизившись к Нарциссе. Получилось довольно грубо и невежливо, но она не обратила на это никакого внимания.
- Выйдем на улицу, - она кивнула в сторону входной двери. - Не бойся, там тебя не подстерегает отряд вооруженных убийц, - добавила она, заметив выражение недоверия на его лице.
- Я и не думал бояться.
- Отлично. Тогда пойдем.
Они шли молча, пока огни Хогвартса и радостные возгласы не остались позади. Нарцисса низко надвинула капюшон, поэтому случайные ученики, встречавшиеся на их пути, не могли сказать, с кем идет Гарри. Впрочем, им было и не до того - они были заняты более интересными делами, чем рассматривать, кто, куда и с кем идет...
- Я рада, что все это кончилось, - наконец сказала Нарцисса. - Мы переживаем сейчас не лучшие времена, но... я действительно рада.
С момента окончательной гибели Темного Лорда, Нарцисса находилась в неком «подвешенном» состоянии. Она не могла - и, сказать по правде, не очень хотела оплакивать одну из своих сестер – Пожирательницу смерти Беллатрикс; но не имела ни возможности, ни морального права разделить горе своей другой сестры, с которой они уже давно стали чужими - Андромеды, которая в этой войне потеряла единственную дочь, мужа и зятя, и в одну ночь осталась одинокой, с крохотным внуком на руках. Нарцисса не была Пожирательницей - но была женой Пожирателя; она следовала убеждениям Темного Лорда - но сознательно и добровольно поспособствовала его падению. Когда-то она любила своего мужа - однако сейчас ее сердце переполняло только пренебрежение и презрение: война будто содрала пелену с ее глаз и показала ей истинное лицо того, с кем она жила все эти годы, от кого имела ребенка. Она не была ни в лагере победителей, ни в стане побежденных - она была никем в этой истории, и все, что ей оставалось - это Драко, ее единственный сын, на личность которого, к сожалению, так сильно повлияло воспитание отца...
- «Не лучшие времена» - повторил за ней Гарри. - Да, это именно то выражение. Наиболее полно очерчивает ситуацию. - Получилось язвительней, чем он хотел, но уж слишком контрастировали слова Нарциссы с тем, чем для него обернулась война.
Нарцисса промолчала снова. Она всматривалась в темноту – где-то там должна была находиться поляна, на которой год назад она, склонившись над Гарри, беззащитно лежавшим на земле, приняла, наверное, самое важное решение в своей жизни.
- Я счастлива, что все произошло именно так, - тихо сказала она каким-то отсутствующим голосом - словно обращаясь сама к себе, словно забыв о присутствии Гарри. - Что я не только спасла свою семью от этого кошмара, но и смогла отблагодарить его... Когда он защитил от смерти Драко, рискнул собой ради моего сына, я сказала тогда, что сделала бы для него то же самое. Так в конце концов и получилось, хотя я тогда этого не знала.
До Гарри не сразу дошел скрытый смысл этих слов. А когда дошел - его словно поразило электрическим током. Он уставился на Нарциссу безумным взглядом, в голове навязчиво билось только одно слово - «откуда?! Откуда?! Откуда?!». Но Нарцисса дала ответ на вопрос сразу, не дожидаясь, пока он прозвучит, не позволяя разговору перерасти в поток ненужных возражений и обвинений. Ее роль в этой истории была выполнена полностью - и на этом завершена, она не знала и не хотела знать никаких подробностей. Ей не было никакого дела до чужих мучительных тайн - ей просто нужен был этот символический акт подтверждения расплаты, после которого каждый мог свободно пойти своим путем, жить своей жизнью...
- Я догадываюсь, что ты сейчас мне скажешь. - Нарцисса снова вернулась к своему привычному - спокойному и несколько пренебрежительному тону. - Поэтому говорю сразу: я умею смотреть и умею слушать. Умею связывать одно с другим и... имею свои определенные источники. Это все, что тебе нужно знать.
На Гарри накатила такая волна отчаяния и ярости, что он чуть не взвыл.
- Сколько ЕЩЕ людей имеют свои исто<