О ТОМ,
ЧТО БРАТ ДЖОРДАНО БРУНО
ДУМАЛ О СВЯТОЙ КАТОЛИЧЕСКОЙ ВЕРЕ,
ОСУЖДАЛ ЕЕ И ЕЕ СЛУЖИТЕЛЕЙ
1. Джованни Мочениго, доносчик, в Венеции: Я несколько раз слышал от Джордано в моем доме, что ему не нравится никакая религия. Он высказывал намерение стать основателем новой секты под названием «Новая философия»[250]. Говорил, что наша католическая вера пре исполнена кощунствами против величия божия, что нужно прекратить диспуты и отнять доходы у монахов, ибо они оскверняют мир; что все они ослы, и что наши воз зрения — учения ослов; что у нас нет доказательств, угодна ли наша вера богу; и что он удивляется, как бог выносит столь многочисленные ереси католиков. Это могут под твердить святой службе книготорговцы Чотто и Джакомо Бертано; каковой Бертано беседовал со мной о нем и сказал, что он враг Христа и святой нашей веры, и высказывал при нем великие ереси.
2. Я слышал от него, что теперешний образ действий церкви — не тот, какой был в обычае у апостолов, ибо они обращали людей проповедями и примерами доброй жизни, а ныне кто не хочет быть католиком — подвергается карам и наказаниям, ибо действуют насилием, а не любовью; и что такое состояние мира не может далее продолжаться, ибо в нем царит одно лишь невежество и нет настоящей веры; что католическая нравится ему больше других, но и она нуждается в величайших исправлениях; что в мире неблагополучно и очень скоро он подвергнется всеобщим переменам, ибо невозможно, чтобы продолжалась такая испорченность и что он ожидал больших деяний от короля Наваррского; и поэтому он хотел поспешить выпустить в свет свои сочинения и таким путем приобрести влияние, ибо он собирался, когда придет время, стать капитаном, и что он не всегда будет бедняком, так как будет пользоваться чужими сокровищами.— Показал, что на его упреки [Джордано] отвечал, смеясь: «Дождитесь страшного суда, когда все воскреснут, получите тогда награды за свои добродетели!» И упрекал [Венецианскую] республику в том, что она оставляет монахам богатства, говоря, что нужно поступить с ними, как во Франции, где доходами монастырей пользуются дворяне; и что все монахи — ослы.
|
|
3. Он же, допрошенный[251], показал: Я слышал, что он слывет человеком, ни во что не верующим, и сразу, как он приехал в Венецию, стал замечать, что он еретик. Когда Патрици[252] поехал в Рим, Джордано говорил о его преосвященстве: «Этот папа — порядочный человек, так как он покровительствует философам[253], и я тоже могу надеяться на покровительство; я знаю, что Патрици — философ и ни во что не верует». А я ответил, что Патрици — добрый католик. Высказываясь о религии, Джордано говорил решительно и твердо. Он много говорил против веры, но походя. Он говорил, что вера католиков полна учения ослов и не может быть доказана. Эти слова, включенные в статью допроса (то есть о воскрешении мертвых, как указал выше в первом доносе), он говорил мне лично, смеясь и издеваясь над воскресением, о котором мы беседовали, когда я его осуждал.
4. Я не слышал от него, что он хотел учредить в Германии секту джорданистов, но он утверждал, что когда он закончит некоторые свои исследования[254], он станет известен, как великий человек. И что он надеется, что дела Наварры успешно пойдут во Франции, и что он вернется в Италию, и тогда сможет жить и говорить свободно. Когда Патрици поехал в Рим, он говорил, что надеется на милостивый прием папы, ибо он никого не оскорблял своим об разом мыслей. Рассуждая о воскресении, он утверждал, что все будут спасены и добавил: «Увидите, чего добьетесь вашим воскресением!»
|
|
5. Спрошенный отвечал: Об этом стихе Ариосто, который выпал Бруно, я ничего не знаю и не припоминаю. — Далее, в другой части допроса, на пятый день, от себя показал: В тот раз я сказал, что не помню о стихе Ариосто, но потом вспомнил, что Джордано говорил мне об этом, когда мы с ним беседовали об английской королеве, которую он хвалил, а я сказал, что будучи еретичкой, она не достойна больших похвал. Мы заговорили о сектах, существующих в Германии и Англии. Он ругал Лютера и Кальвина и других основателей ересей, и я ему сказал: «Какой же вы веры?» — так как принимал его за кальвиниста: «Или вы вообще неверующий?» И он, улыбаясь, ответил: «Я расскажу вам об одном забавном случае и рас смешу вас. Когда я с некоторыми своими друзьями играл в предсказания, кому какой выпадет стих, мне выпал стих Ариосто, который гласит: «Враг всякого закона, всякой веры»[255]. И он расхохотался. Припомнив, я хотел добавить это к своим показаниям.
6. Ругал Венецианскую республику за то, что она позволяет монахам пользоваться имуществами.
7. Джованни Баттиста Чотто, допрошенный в Венеции: Слышал от других во Франкфурте, что Джордано слывет человеком неверующим[256].
10. Джакомо Бертано, допрошенный в Венеции[257]: Слышал от приора кармелитов во Франкфурте, что, по его мнению, это человек неверующий. Кроме того, он говорил, что знает больше, чем апостолы, и что если он только за хочет, то сможет добиться того, чтобы весь мир придерживался одной веры. — Сей свидетель повторно не допрошен.
|
|
11. Брат Челестино, капуцин, сосед Джордано по камере в Венеции[258], на допросе показал: В тюрьме он высказывал великое множество ересей и говорил серьезно, стараясь в разговоре убедить собеседника. Он рассказывал, что в гостях у одного вице-короля некий врач сказал ему: «Как видно, синьор Джордано, вы ни во что не веруете», а Джордано ответил: «А вы верите во все на свете?» И, бахвалясь этим, он рассказал, что однажды в игре ему выпал стих Ариосто: «Враг всякого закона, всякой веры», что ему нравилось, ибо находилось в согласии с его природой. Он уверял, что своим образом жизни он никого не оскорблял.
12. Франческо Грациано[259], сосед по камере в Венеции: Казалось, что он противился всему католическому, о чем шла речь, но он еще постоянно уверял в этом и сделал своим занятием высказывания против всякой веры и введение новой секты и говорил, что в Германии [его последователи] назывались джорданистами[260]. Он рассказы вал, что однажды, то ли в Германии, то ли в Англии, при гаданиях по книге предсказаний, каждому выпадал какой-нибудь стих Ариосто, и ему выпал такой стих: «Враг всякого закона, всякой веры», чем он весьма бахвалился, говоря, что ему выпал стих, согласный с его природой.
13. Он же, повторно допрошенный: Он [Бруно] говорил, что католическая вера полна кощунств. Однажды, когда Маттео Дзаго[261] пел псалом «Вступись, господи, в тяжбу с тяжущимися со мною»[262], он стал говорить, что это величайшее кощунство, и укорять его. В том же роде он высказывался также и в других случаях. Он утверждал, что наша вера не угодна богу, и хвалился, что с детства стал врагом католической веры, и что видеть не мог образов святых, а почитал лишь изображение Христа, но потом отказался также и от него. И что он сделался монахом потому, что услышал диспут в монастыре св. Доминика в Неаполе. И сказал так: «Вы боги, и сыны всевышнего все вы», но потом открыл, что все они — ослы и невежды. Он говорил, что церковь управляется невеждами и ослами. Много раз он говорил, что в Германии в прошлые годы высоко ценились сочинения Лютера, но что теперь их больше не признают, ибо после того, как отведали его [Бруно] сочинений, не желают ничего иного. И что он основал в Германии новую секту, и, если его выпустят из тюрьмы, он вернется туда, чтобы учредить и оформить ее наилучшим образом, и хочет, чтобы она называлась сектой джорданистов. Когда же он попытался и меня также вовлечь в свою секту, я ответил ему, что не хочу быть ни джорданистом, ни органистом. Он рассказывал, что однажды в игре ему выпал по жребию стих «Враг всякого закона, всякой веры» и что это очень подходило к его природе, чем он гордился и похвалялся. Насколько я знаю, он дурно отзывался о Лютере и Кальвине и о всякой иной секте, желая жить по-своему, ибо, говорил он, живя и думая, как ему угодно, он никого этим не оскорблял. Говоря о святой службе, он сказал: «Какое дело этой службе до моей души!»
14. Он [Бруно] говорил, что в Англии, Германии и во Франции, где он бывал, его считали врагом католической веры и других сект и покровительствовали ему как философу, обучающему истине, и что если бы он не был монахом, то перед ним бы преклонялись.
17. Брат Джордано, обвиняемый, на четвертом допросе[263] показал, что никогда не разговаривал с еретиками о вещах, относящихся к вере, — так что они скорее считали меня неверующим, чем верующим в то, чего придерживались они. Они приходили к такому выводу, ибо знали, что я бывал в разных странах, не приобщившись и не приняв религии ни одной из них.
18. Спрошенный, отрицал, что говорил, что католическая вера преисполнена кощунств и не угодна богу. Отрицал, что с осуждением высказывался о монахах и, в частности, об их богатствах. — Я говорил, что апостолы больше сделали своими проповедями, доброй жизнью, примерами и чудесами, чем можно достичь теперь насилием, не отрицая, однако, какого бы то ни было средства, которое употребляет святая церковь против еретиков и дурных христиан.
19. Отрицал, что говорил такие слова: «Дождитесь страшного суда, увидите тогда награды за ваши добродетели!», говоря, что из его книг явствует, что он этого не думал.
20. Отрицал, что осуждал христианскую веру.
21. Он же на девятом допросе: Однажды, в бытность мою послушником, я гадал в шутку, как это обычно делается, по книге Ариосто, и мне выпали по жребию такие стихи Ариосто: «Враг всякого закона, всякой веры». Я упоминал об этом иногда в разговоре в связи с довода ми, которые приводили некоторые монахи, ставя под сомнение мою веру, клеветали на меня, приводя в качестве аргумента этот поступок, совершенный в присутствии многих послушников. — Отрицал, что похвалялся этим.
22. Отрицал все, что касается секты джорданистов, и что когда-либо имел и тем более высказывал намерение основать новую религиозную секту.
23. На тринадцатом допросе отрицал, что осуждал католическую веру и дурно думал о ней.
ОТНОСИТЕЛЬНО ТРОИЦЫ, БОЖЕСТВЕННОЙ ПРИРОДЫИ ВОПЛОЩЕНИЯ[264]
24. Джованни Мочениго, доносчик, в Венеции: Я слышал несколько раз от Джордано в моем доме, что нет различия лиц в боге, что это свидетельствовало бы о несовершенстве бога.
25. Он говорил мне также (в связи с тем, что не знает другого такого времени, когда в мире процветало бы боль шее невежество, чем теперь), что некоторые похваляются, будто обладают величайшим знанием, какое только когда-либо существовало, ибо уверяют, что знают то, чего сами не понимают, а именно, что бог един и вместе с тем троичен; и что это — нелепость, невежество и величайшее по ношение величия божия. А когда я велел ему замолчать, он ответил: «О, увидите, чего вы достигнете с вашей верой!»
26. Он же, допрошенный: Дважды, беседуя со мной, он [Бруно] говорил, что в боге нет троицы, и великое невежество и богохульство утверждать, что бог троичен и един. Он сказал это в связи со своими уверениями, что теперешний мир погряз в величайшем невежестве, чем когда бы то ни было, ибо похваляется знанием того, чего не понимает, то есть троицы, так как в боге нет трех лиц, и безумие — утверждать это.
28. Обвиняемый, на третьем допросе: Вместе с богословами и величайшими философами я полагаю, что в божестве все атрибуты представляют собой одно и то же. Под тремя атрибутами я понимаю могущество, мудрость и благость, или же ум, интеллект и любовь. Благодаря им вещи получают, во-первых, существование (благодаря уму), затем упорядоченное и разграниченное существование (благодаря интеллекту) и, в-третьих, согласие и симметрию (благодаря любви), которая, я полагаю, присутствует во всем и над всем. Подобно тому как никакая вещь не существует без причастности бытия, и бытие невозможно без сущности, как ни один предмет не может быть прекрасен без присутствия в нем красоты, так и ни одна вещь не может быть обособлена от божественного присутствия. Таким образом я считаю, что различия в божестве возникают вследствие разума, а не вследствие субстанциальной истины. Далее, что касается принадлежащего вере, рассуждая не философски, чтобы прийти к отдельным лицам божества, то этой мудрости, этого сына ума, философами именуемого интеллектом, а богословами — словом, о котором надлежит веровать, что оно воплотилось в человеке, я, оставаясь в границах философии, не понимал и сомневался или же придерживался с неустойчивой верой. Однако я не припоминаю, чтобы я хоть как-то выразил это в своих сочинениях или разговорах. Разве только если кто-либо, как и в других вопросах, сможет прийти к такому выводу, основываясь на духе и убеждении, относящемся к тому, что можно доказать путем разума и заключить на основании естественного света. Что же касается духа божия как третьего лица, то я не мог его понять в согласии с тем, как надлежит веровать, но понимал согласно пифагорейскому взгляду, соответствующему тому, как понимал его Соломон, а именно, как душу вселенной или присутствующую во вселенной, как сказано в Премудрости Соломона: «Дух господень наполнил круг земной и то, что объемлет все»[265]. Это, как кажется, вполне согласуется с пифагорейским учением, изложенным Вергилием в шестой песни «Энеиды»: «Твердь изначала и землю, и вод текучих просторы...» и т.д.[266]. Далее, от этого духа, называемого жизнью вселенной, происходит, согласно моей философии, жизнь и душа, и всякая вещь, имеющая душу; и жизнь, и т.д.
29. Спрошенный относительно троицы отвечал: Говоря по-христиански и в соответствии с богословием и тем, во что должен веровать каждый истинный христианин и католик, я действительно сомневался относительно лица сына божия и святого духа, не понимая, как эти два лица могут быть отличным от отца, если не таким образом, о котором я говорил выше, рассуждая философски и называя интеллект отца сыном, а любовь святым духом, не признавая этого слова «лицо», о котором святой Августин говорил, что оно не древнее, а новое, возникшее в его время[267]. Такого взгляда я придерживался с восемнадцатилетнего возраста до сих пор. Но я действительно никогда это свое отрицание не высказывал и не писал о нем, а только сомневался наедине с собой, как говорил[268].
31. Спрошенный, отвечал: Что касается первого лица, то я говорил, что считал его по своей сущности одним и тем же с первым и третьим. Будучи неразделимы по своей сущности, они не могут терпеть неравенства, ибо все атрибуты, подобающие отцу, подобают также сыну и святому духу. Я только сомневался, каким образом это второе лицо могло воплотиться и пострадать, как я говорил об этом выше. Однако я никогда этого не отрицал и не учил противному. Если же я говорил что-либо о втором лице, то лишь излагая чужие взгляды, например, Ария, Савеллия и их последователей[269]. Я скажу то, что, должно быть, говорил, и что могло послужить соблазном и что было, как я подозреваю, отмечено на первом процессе, происходившем в Неаполе, о чем я уже говорил на первом допросе. Я утверждал, что взгляды Ария менее опасны, чем их понимали и оценивали обычно. Обычно полагают, что Арий считал слово первым творением отца. Я же заявлял, что Арий считал слово не творцом и не творением, а посредником между творцом и творением, подобно тому, как слово является посредником между говорящим и сказанным. Поэтому оно было названо первородным, существующим раньше всех творений. Не им, а посредством его были сотворены все вещи. Не к нему, а посредством его все вещи относятся и возвращаются к своему последнему пределу, то есть к отцу. Горячо настаивая на этом, я был взят под подозрение и предан суду, помимо всех прочих вещей, вероятно, и за это. Мой же взгляд таков, как я его изложил. Я припоминаю, что и здесь, в Венеции, я тоже говорил, что Арий не имел намерения сказать, что Христос, то есть слово, был сотворен, а считал его посредником в том смысле, как я сказал. Но я не помню, в каком точно месте я это говорил — то ли в аптеке, то ли в книжной лавке, знаю только, что говорил в одной из этих лавок, беседуя с некими священниками-богословами, которых я не знаю. Однако я лишь просто пересказывал то, что считал мнением Ария.
33. Спрошенный, отвечал: Для полного разъяснения я заявляю: я считал и веровал, что существует один бог, различный в отце, слове и любви, то есть святом духе. Все три являются, в сущности, одним богом, но я не мог понять и сомневался, можно ли к этим трем приложить название лица, ибо мне кажется, термин «лицо» не может быть прилагаем к божеству. В этом мнении меня укрепляли слова св. Августина: «С ужасом произносим это имя «лицо», когда говорим о божественном, и пользуемся им лишь вынуждаемые необходимостью»[270]. Кроме того, ни в Ветхом, ни в Новом завете я не нашел и не читал этого слова и выражения.
34. Спрошенный, отвечал: Я полагал, что божественная сущность слова присутствовала в человеческой сущности Христа личным образом, но не мог представить себе, что здесь имело место соединение, подобное соединению души и тела. Я полагал, что здесь было такое присутствие, благодаря которому воистину можно было бы сказать об этом человеке, что он — бог, и об этом божестве, что оно — человек. Причина этого заключается в том, что между бесконечной и божественной сущностью и конечной человеческой нет такого соотношения, как между душой и телом или какими бы то ни было двумя предметами, которые могут образовать единую сущность. Я полагаю, что именно по этой причине св. Августин боялся в данном случае произнести это слово «лицо». Не помню сейчас, в каком месте св. Августин говорит об этом. Таким образом — в заключение — что касается сомнения в воплощении, я считаю, что я колебался относительно его непостижимого характера, но не выступал против авторитета священного писания, которое говорит: «И слово стало плотью», и против символа веры: «И воплотился».
35. Спрошенный, отвечал: Сомнение, которое у меня было относительно воплощения, заключалось в том, что мне казалось теологически неверным утверждать, будто божество могло соединиться с человеческой природой в иной форме, чем в форме соприсутствия, как я уже говорил. Из этого я не делал выводов против божественной ипостаси, называющейся Христом.
37. Он же на пятом допросе от себя сказал: Чтобы облегчить свою совесть, я рассказал о своих сомнениях относительно воплощения. Так как в этом вопросе меня плохо поняли, или я не сумел хорошо объяснить, вернусь к нему снова. А именно: поскольку божественная природа бесконечна, а человеческая природа конечна, первая вечна, а вторая смертна, мне казалось, что между ними нет такого соотношения, которое образовывало бы единую ипостась, чтобы человеческая природа так соединялась с божественной для образования одного существа, как человеческая душа с телом. И вообще говоря о вечной троице, выражаясь проще и понятней, эту человеческую сущность я понимал как нечто дополнительное, как бы четвертую составную часть, как это понимал, мне кажется, аббат Иоахим[271]. Затем я полагаюсь на то, во что верует святая матерь церковь, и таким образом считаю, что божественная сущность соприсутствовала в человеческой сущности Христа, и не вывожу вслед за аббатом Иоахимом четверицу, ибо мне кажется недостойным счислять конечное с бесконечным.
30. Он же на восьмом допросе показал: Что касается способа соединения божественной природы с человеческой, то я не мог его понять и сомневался. Не то чтобы я сомневался в этом вопросе явно или скрытно, обладает ли лицо постоянной божественной и человеческой природой в силу своей сущности или акцидентально. Это сомнение происходило от того, что три лица святей шей троицы вечны, а человеческая природа смертна и является творением и постольку не может быть сопричислена к ним, по сущности, как вещь субстанциальная. Поэтому я не приходил вместе с аббатом Иоахимом к утверждению четверицы, ибо нет ни соответствия, ни ряда между творением и несотворимым. Так что акцидентально я считал человеческую природу соединенной с божественной, хотя это единение в величайшей степени необъяснимо.
40. Спрошенный, отвечал: В соответствии с учением святых докторов апостолической католической римской церкви, и особенно святого Фомы, в учении коего я был воспитан, верую, что господь наш Иисус Христос — бог.— И сказал: Верую в бога, единого в троице и троичного в единстве, отца и сына и святого духа, в котором лицо сына является истинным богом и человеком, соединенными непостижимым образом.
ОТНОСИТЕЛЬНО ХРИСТА
41. Джованни Мочениго, доносчик: Я слышал от Джордано много раз в моем доме, что Христос был злодеем, и что ему легко было предсказать, что его повесят, раз он совершал скверные дела, совращая народы. И что Христос творил лишь мнимые чудеса и был магом, как и апостолы. И что он сам мог бы совершить столько же и даже больше. Что Христос проявил нежелание умирать и избежал бы смерти, если бы только сумел.
42. Он же, допрошенный: Я помню, как он говорил, что апостолы проявили большую твердость духа, чем Христос, ибо они показали себя готовыми к смерти, а Христос молился о том, чтобы смерть его миновала. Тог да же, когда говорил о чудесах Христа, он сказал, что сам сумел бы совершить большие дела, чем апостолы, но я не помню, называл ли он их магами.
43. Брат Челестино, капуцин, сосед по камере в Венеции, донес: Джордано говорил, что Христос не был распят на кресте, а был подвешен на столбе с перекладиной, в форме костыля, который тогда употребляли, называя виселицей.
44. Он же, допрошенный, показал: Рассуждая о кресте в камере, в присутствии вышеназванных и по именованных свидетелей, а также Франческо Грациано, он утверждал, что крест, который мы теперь держим в церквах, — не тот и не той формы, как крест, на котором умер Христос, ибо Христос был подвешен на некоем столбе с перекладиной, вроде виселицы, как тогда имели обыкновение вешать преступников.
48. Франческо Грациано, повторно допрошенный: Видя, как я и другие осеняли себя крестным знамением, он сказал, что не следует этого делать, ибо Христос не был распят на кресте, а был пригвожден к столбу с перекладиной, на каком тогда обычно вешали осужденных; и что крест в той форме, как ныне держат над алтарем, есть знак, изображенный на груди богини Изиды; этому знаку всегда поклонялись древние, а христиане украли его у древних, лживо утверждая, что такова была форма столба, на котором был распят Христос. Насколько я помню, это слышали Франческо Вайа и брат Джулио, остальных не помню. Когда же я ему сказал, что ведь надпись «Иисус Назареянин, царь иудейский» была прикреплена к верхней части креста, он мне ответил, что это неправда, так как сверху был положен добавочный брус, и к нему-то и была приделана эта надпись.
51. Обвиняемый на четвертом допросе, спрошенный относительно чудес Христа, показал: Я говорил, что чудеса являются свидетельством божественности, но, по-моему, большим свидетельством, чем они, является евангельский закон, так как господь сказал о чудесах: «И больше сих сотворят»[272]. В связи с этим мне случалось еще говорить, что хотя и другие, апостолы например, творили чудеса — они совершали их силой Христа. Так что, хотя по внешнему результату чудеса Христа и апостола или святого кажутся одинаковыми, однако Христос творил чудо благодаря собственной, а апостол или святой — благодаря чужой силе. Все же я считал, что чудеса Христа были божественными, истинными, действительными, а не мнимыми. Я никогда не думал, не верил, не говорил чего- либо противного этому.
52. Спрошенный, отрицал, что осуждал Христа.
53. Отрицал, что говорил или думал, будто чудеса Христа и апостолов были мнимыми и магическими.
54. На десятом допросе сказал, что он всегда веровал в Христа, его страдания и смерть: Правда, я говорил, что крест не имел четырех равных концов, как его принято изображать, и что его священное значение было взято у древних. Ибо в древности иным способом наказывали преступников. К кресту Христа четвертый конец, то есть верхний брус, был приставлен для удобства прикрепления к нему надписи. Признавая, что знак креста символизирует смерть на нем господа нашего, я излагал то, что, мне кажется, прочитал у Марсилио Фичино[273]. А именно, что значение этого знака и преклонение перед ним восходят к эпохе гораздо более древней, чем время воплощения господа нашего. Крест почитался со времени, когда процветала религия египтян, примерно во времена Моисея. Знак креста запечатлен на груди Сераписа. Планеты и их влияния, помимо начала, тогда имеют больше силы и основания, когда вначале имеются главные знаки, где планеты пересекают эклиптику или зодиак под прямым углом, от чего из двух таким образом пересекающихся кругов получается форма этого знака. Четыре главных знака — это два равноденствия и два солнцестояния, к которым всегда относили и близ которых всегда праздновали смерть, рождество и воплощение господа нашего.
55. Спрошенный, отвечал: Крест мог походить на молоток или костыль, а что касается обычного его изображения, то скажу, что можно показать тысячи крестов, в которых нет продолжения тела креста в виде верхнего конца, но вместо него я видел форму стержня или палки, на которой прикрепляли надпись. Не говоря о том, что не всегда и в церкви он изображен, как повсюду, в соответствии с обычной формой орудия казни, с четырьмя равными концами.
56. Отрицал, что называл крест виселицей, что говорил: «Кто правит этим миром — предатель». Отрицал, что говорил оскорбительно о смерти Христа и что дурно думал об учении Христа.
ОТНОСИТЕЛЬНО ПРЕСУЩЕСТВЛЕНИЯ И СВЯТОЙ ОБЕДНИ[274]
65. Джованни Мочениго, доносчик: Я не сколько раз слышал от Джордано Бруно в моем доме, что католики допускают величайшее богохульство, говоря, что хлеб пресуществляется в тело; и что он — враг обедни.
66. Он же, допрошенный: Когда мне иной раз случалось спросить его, был ли он у обедни, он, издеваясь, отвечал: «Что обедня! Моя служба — в искусстве любви!» А о пресуществлении говорил мне, когда рассуждал о троице, что хлеб не может превратиться в плоть, и что утверждать это — глупость, богохульство и идолопоклонство.
69. Обвиняемый на втором допросе показал, что, когда был в Париже, ему предложили читать ординарные лекции; он отказался, ибо ординарные лекторы этого города обязаны посещать обедню и другие богослужения,— а я всегда избегал этого[275], зная, что отлучен от церкви за выход из ордена и снятие монашеского одеяния. Когда же в Тулузе я читал ординарные лекции, я не был обязан посещать обедню. Затем король поручил мне экстраординарные лекции, и так я читал в течение пяти лет. Затем я поехал в Англию, где прожил два с полови ной года у посла его величества[276], но и в это время я не посещал обедню, когда ее служили в доме и вне его, как и проповедей — по указанной выше причине.
70. Он же на четвертом допросе, спрошенный относительно обедни и пресуществления, отвечал: Я не посещал обедню, так как мне препятствовало отлучение за то, что я был отступником. Однако я присутствовал на вечернях и проповедях, и в последнюю четыредесятницу я посетил церковь. Хотя многие годы я имел дело с кальвинистами, лютеранами и другими еретиками, однако я не усомнился ни в этом, ни в других таинствах. С еретиками я всегда обсуждал философские вопросы и никогда не допускал, чтобы со мной говорили о другом. За это ко мне хорошо относились еретики, ибо они считали меня философом и видели, что я не касаюсь их взглядов. Они скорее считали меня неверующим, чем думали, что я верую в то, чего придерживались они.
СУЩЕСТВУЕТ МНОЖЕСТВО МИРОВ
82. Джованни Мочениго, доносчик: Я слышал несколько раз в моем доме от Джордано, что существуют бесконечные миры, и что бог постоянно создает бесконечные миры, ибо сказано, что он хочет все, что может.
83. Он же, допрошенный: Он много раз утверждал, что мир вечен и что существует множество миров. Еще он говорил, что все звезды — это миры, и что это утверждается в изданных им книгах[277]. Однажды, рассуждая об этом предмете, он сказал, что бог столь же нуждается в мире, как и мир в боге, и что бог был бы ничем, если бы не существовало мира, и что бог поэтому только и де лает, что создает новые миры.
86. Брат Джулио, о коем выше: Я слышал от него, что все — мир, что всякая звезда — мир, и что сверху и снизу существует много миров. — Повторно не допрошен.
88. Франческо Грациано, сосед по камере в Венеции: В своих беседах он утверждал, что существуют многие миры; что этот мир — звезда, и другим мирам кажется звездой, подобно тому, как светила, являющиеся мирами, светят нам, как звезды. А когда я ему возражал, он ответил, что рассуждает, как философ, ибо кроме него нет других философов, и в Германии, кроме его философии, никакой другой не признают.
90. Маттео де Сильвестрис, сосед по камере: Далее он говорил, что мир вечен, и что существуют тысячи миров, и что все звезды, сколько их видно, — это миры.
92. Обвиняемый, на третьем допросе[278]: В моих книгах, в частности, можно обнаружить взгляды, которые в целом заключаются в следующем. Я полагаю вселенную бесконечной, то есть созданием бесконечного божественного могущества. Ибо я считаю недостойным божественной благости и могущества, чтобы бог, обладая способностью создать помимо этого мира другой и другие бесконечные миры, создал конечный мир. Таким образом, я заявлял, что существуют бесконечные миры, подобные миру земли, которую я вместе с Пифагором считаю светилом, подобным луне, планетам и иным звездам, число которых бесконечно. Я считаю, что все эти тела суть миры, без числа, образующие бесконечную совокупность в бесконечном пространстве, называющуюся бесконечной вселен ной, в которой находятся бесконечные миры. Отсюда косвенно следует, что истина находится в противоречии с верой. В этой вселенной я полагаю всеобщее провидение, благодаря которому всякая вещь живет, растет, движется и совершенствуется в мире. Оно находится в мире подобно тому, как душа в теле, все во всем и все в какой угодно части, и это я называю природой, тенью и одеянием божества. Это я понимаю также и так, что бог по существу, присутствию и могуществу неизреченным способом находится во всем и над всем: не как часть, не как душа, но необъяснимым образом.
93. На двенадцатом допросе: Из всех моих сочинений и высказываний, которые могли бы быть сообщены сведущими и достойными доверия людьми, видно следующее: я считаю, что этот мир, и миры, и совокупность миров рождаются и уничтожаются. И этот мир, то есть земной шар, имел начало и может иметь конец, подобно другим светилам, которые являются такими же мирами, как и этот мир, возможно, лучшими или даже худшими; они — такие же светила, как и этот мир. Все они рождаются и умирают, как живые существа, состоящие из противоположных начал. Таково мое мнение относительно всеобщих и частных созданий, и я считаю, что по всему своему бытию они зависят от бога.
94. На четырнадцатом допросе, по существу, отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в бесконечном пустом пространстве, и приводил доказательства.
95. Спрошенный, отвечал: Я говорю, что в каждом мире с необходимостью имеются четыре элемента, как и на земле, то есть имеются моря, реки, горы, пропасти, огонь, животные и растения. Что же касается людей, то есть разумных созданий, являющихся, подобно нам, телесными существами, то я предоставляю судить об этом тем, кто хочет так их называть. Однако следует полагать, что там имеются разумные животные. Что же касается, далее, их тела, то есть смертно оно, как наше, или нет, то наука не дает на это ответа. Раввины и святые Нового завета верили, что существуют живые существа, бессмертные по милости божией. Их имеют в виду, когда говорят о земле живущих и месте блаженных, по псалму: «Верую, что увижу благость господа на земле живых»[279], откуда нисходят ангелы в виде света и пламени. Так толковал святой Василий следующий стих: «Ты творишь ангелами твоими духов, служителями твоими — огонь пылающий»[280], полагая, что ангелы телесны, и святой Фома говорил, что не составляет вопроса веры, телесны ангелы или нет. Основываясь на этих, я считаю для себя допустимым мнение, что в этих мирах имеются разумные существа, живые и бессмертные, которых вследствие этого следует скорее называть ангелами, чем людьми. Как философы-платоники, так и христианские богословы, воспитанные в учении Платона, определяют их как разумных бессмертных существ, в высшей степени отличающихся от нас, людей.
96. Спрошенный, отвечал: Не исключено, что они питаются подобно животным, едят и пьют соответствующим их природе образом, но если они не умирают, то наверняка и не размножаются.
97. Спрошенный, видит ли он различие в том, что живые существа этого мира смертны, живые же существа иных миров бессмертны, отвечал: Я исхожу из авторитета священного писания, которое не помещает смертных людей на небе и вокруг этого мира, а говорит о земле живущих. Кроме того, если бы не первородный грех, то и в этом мире существовали бы еще подобные людям разумные живые существа, которые обладали бы бессмертием, несмотря на то, что ели и питались. Причина этого бессмертия не в природе, ибо эти существа состояли бы из противоположных элементов, а в милости божией.
Таким именно образом бог создал бессмертным нашего прародителя с его родом, который, питаясь от древа жизни, имел возможность не только питаться, но и восстанавливать всю свою сущность и полностью сохранять природные элементы и начала.
ОТНОСИТЕЛЬНО ПОКЛОНЕНИЯ ВОЛХВОВ
98. Франческо Грациано на допросе показал: О стихе: «Цари Фарса и островов поднесут ему дань, цари Аравии и Савы принесут дары[281]»,— он говорил: неправда, что цари поклонялись Христу, ему поклонялись только пастухи и простой народ, эти же слова о царях относятся к Соломону, а не к Христу.
99. Обвиняемый показал, что он беседовал с кем-то, но не помнит с кем; если это было в Венеции, то с Франческо Грациано, если же в Риме, то с Виалардо[282], сказавшими ему, что три волхва не были царями. Они некоторым образом смеялись над тем, что волхвов изображают, как царей; им казалось, что это пророчество «Цари Фарсиса...» и т.д. не оправдалось. На что он им ответил, что это пророчество буквально относится к Соломону. — И мною по этому поводу ничего не было добавлено против величия Христа. Я никогда не говорил и не считал, что не подобает фигурально относить эти слова к Христу. Я помню, как я говорил, что пророчество о поднесении золота, ладана и т.д. в большей степени исполнилось и осуществилось по отношению к Христу, которому не только при жизни, как волхвы, но также и после смерти и воскресения все цари земные приносили не только названные вещи, но еще большие дары души.
ОТНОСИТЕЛЬНО ВЕЧНОСТИ МИРА[283]
101. Джованни Мочениго, доносчик: Я слышал несколько раз от Джордано в моем доме, что мир вечен.
104. Брат Джулио де Сало, сосед Джордано по камере, показал: Он утверждал, что бог не был творцом мира, ибо мир столь же вечен, как бог[284]. Я ему сказал, что это противоречит книге Бытия: «В начале бог создал...» и т.д., а он ответил, что я не понимаю, о чем он говорит.
108. Обвиняемый, на третьем допросе: Считая далее, что мир имеет причину и сотворен, я полагал, что по своему бытию он зависит от первопричины. Таким образом я не отвергаю понятия творения, как это, по моему мнению, выразил также и Аристотель, говоря: «Существует бог, от которого зависит мир и вся природа». Точно так же, согласно толкованию святого Фомы, мир, существует ли он вечно или ограничен во времени, по всему своему бытию зависит от первопричины, и в нем нет ничего, существующего независимо.
ПРОТИВ МОИСЕЯ
117. Брат Челестино, капуцин, сосед Джордано по камере в Венеции, донес: Джордано говорил, что Моисей был коварнейшим магом и легко победил магов фараона, будучи более опытным в магическом искусстве. И что он лгал, будто бы говорил с богом на горе Синай, и что данный им еврейскому народу закон был выдуман и измышлен им самим. — Сослался на свидетелей соседей по камере брата Джулио де Сало, Франческо Вайа, Маттео де Орио.