Суровая действительность проявилась довольно скоро.
Она не стала миссис Шеффилд. А мечта не стала явью.
Мелани остановилась перед камином. И взгляд автоматически задержался на огромном портрете маслом маленькой Меган Стоукс.
Начнем со времени, мисс Холмс. В ту ночь, когда Рассела Ли поджаривали за убийства шести малышек, тебя по случайности подбросили в палату. Теперь место. По еще одной чистой случайности ты оказалась именно в больнице Харпера и именно в его дежурство. Теперь личность. Маленькая девочка. Найдена прекрасно одетой и в добром здравии, однако почему тебя никто никогда не искал? Все эти годы ни единой весточки от людей, которые целых девять лет заботились о тебе, покупали одежду, кормили, давали крышу над головой, черт, даже подбросили туда, где ты попала в надежные руки. Отдельный вопрос про амнезию. Здоровая девочка, однако совсем‑совсем ничего не помнит о своем прошлом, даже своего имени. И в последующие двадцать лет так ничего о себе и не вспомнила.
– Нет, – прошептала Мелани, глядя на Меган. – Не помню. Клянусь, ничего не помню.
Но былой уверенности не ощущала. Беспокойные мысли, возобновляющиеся черные провалы, голос маленькой девочки. Сколько раз это повторялось? Мелани пыталась отмахнуться от видений, надеясь, что рассудок не собирается распахнуть дверь и выпустить наружу нежелательные факты.
У нее уже есть семья. Наплевать на серийного убийцу, биологических родителей и первые девять лет жизни. Все это неважно. Единственное, что имело значение, – когда ее подбросили в больницу, даже без имени, Стоуксы вмешались и спасли.
Ради Бога, кем бы она была без Стоуксов? Да никем.
Двадцать лет назад она, маленькая девочка, очнулась в отделении скорой помощи. Белые, нестерпимо белые стены. Страшные иглы и трубки. Недоумение, пугающие лица незнакомцев. Которые заверяли, что всё будет хорошо. Которые говорили, что ее родители вот‑вот появятся и немедленно заберут домой. Она нормально упитанна и кто‑то явно о ней заботился. Кто‑то, безусловно, ее любил.
Через пару дней все поутихло. Она бродила по палатам, слушала хныканье других малышей и утешения родителей. Потом отворачивалась на белой больничной койке и смотрела в пустую стену, отчаянно пытаясь вообразить маму, которая придет за ней в один прекрасный день, и все встанет на свои места.
Социальная служба перевела ее в ближайший приют. Больше никто не говорил о возвращении любящих родителей. Теперь все бормотали о поиске хорошей приемной семьи. Что насчет удочерения? «Одно дело, если бы она была новорожденной, – подслушала Мелани чьи‑то слова, – но ведь она уже большая…»
Ночь за ночью, лежа в одиночестве в безликой палате, Мелани все сильнее осознавала, что никто не собирается явиться за ней, как по волшебству. Никто не собирается забрать ее домой. Никто не желает даже дать ей имя.
Затем появилась Патриция Стоукс.
Встала в дверном проеме в симпатичном розовом костюме и заявила, что пришла почитать Мелани сказку. Девочка не сказала ни слова, молча смотрела на печальную хрупкую женщину, слушала мелодичный голос и интуитивно почувствовала: «Хочу к ней».
Обняла прекрасную леди. Уткнулась лицом в благоухающую шею. «Скажи, что теперь все будет хорошо. Скажи, что теперь у меня есть дом».
Красивая миссис Стоукс читала о сказочной принцессе. По непонятным для Мелани причинам в конце расплакалась. Потом поспешно вытерла слезы, бросила на малышку тоскливый взгляд и быстро вышла из комнаты.
Позже один из социальных работников объяснил, что миссис Стоукс потеряла в Техасе четырехлетнюю дочь. Ужасная трагедия. Теперь Стоуксы живут в Бостоне, доктор Харпер Стоукс и его жена – очень щедрые благотворители. Действительно прекрасная пара. Разумеется, очень печально, что с ними произошел подобный кошмар, но иногда Богу виднее.
Мелани поняла. Стоуксы потеряли свою девочку, как она потеряла свою семью. Порознь они все одиноки. Вместе – нет.
В следующий приезд Патриции она протянула к ней руки. В одно мгновение миссис Стоукс стиснула ее в объятиях и заплакала. На этот раз Мелани похлопала ее по спине.
– Теперь все будет хорошо, – торжественно заверила она. – Я стану твоей маленькой девочкой, и все будет хорошо.
Патриция зарыдала в голос.
Шесть месяцев спустя Стоуксы привезли Мелани домой.
К тому времени, когда ей исполнилось двенадцать, Мелани единственная была способна заставить отца хохотать. Единственная понимала Брайана и его мрачное настроение.
Иногда случались очень тяжелые ночи, когда брат где‑то болтался, отец работал допоздна, а спустившись вниз, Мелани заставала мать перед портретом четырехлетней малышки, которая никогда не вернется домой. Маленькой девочки, которая принесла мир в семью, а потом пропала. Маленькой девочки, которую, несмотря на присутствие Мелани, Патриция до сих пор не сумела забыть.
В те ночи Мелани отводила мать наверх и укладывала в постель. Потом молча сидела рядом и держала за руку, стараясь помочь ей прийти в себя.
Все хорошо, мама. Я позабочусь о тебе. Я всегда буду заботиться о тебе.
Пять часов. Пробили напольные часы, вырывая Мелани из воспоминаний.
Она все еще смотрела на Меган Стоукс, которая радостно протягивала кому‑то свою любимую красную деревянную лошадку. Маленькая Меган в прелестном синем кружевном платье, большие голубые глаза, золотистые кудряшки. Сияющая Меган, которую убьют всего через три недели после написания портрета.
А двадцать лет спустя Стоуксы по‑прежнему пытаются справиться с собой. Мелани поняла теперь, что некоторые раны, даже несмертельные, новая дочь не в состоянии излечить.
Она наконец отвернулась от портрета. Свернулась калачиком на диване и прошептала:
– Но они и моя семья тоже, Меган. Я их заработала. Я их заслужила.
* * *
Мужчина тихо напевал себе под нос в темной комнате. Составил список, дважды проверил…
Двадцать пять лет он ждал. Прокручивал в голове замысел, уточнял, доводил до совершенства. Три недели назад сдвинул дело с мертвой точки с помощью одного телефонного звонка. Начнем с этого города. С приездом Ларри Диггера всего несколько часов назад появился последний игрок. Теперь игра завертится.
Двадцать пять лет назад были совершены преступления – большое и малое. Двадцать пять лет назад он допустил оба греха – большой и малый. Потому что всегда считал, что человеческая природа в конце концов возьмет верх. Кто‑то сломается, кто‑то заговорит, может, даже Ларри Диггер умудрится наконец собрать все воедино.
Но год шел за годом – и по‑прежнему абсолютно ничего. Никто не проболтался, никто не задал нужных вопросов, никто не вспомнил, никто ничего не узнал. Все нечестивцы остались безнаказанными.
Терпение лопнуло. Теперь он возьмет дело в свои руки. Начнет со списка, полного списка преступлений каждого из них.
Преступное молчание. Преступная слепота. Преступная забывчивость. Преступная безоговорочная любовь. Преступная безжалостная трусость.
Преступление снедаемого неутолимой жадностью негодяя.
Преступление настолько отвратительное, настолько огромное, что невозможно подобрать название, чтобы полностью отобразить природу этого мерзавца. Лицемерие, алчность и эгоизм – все в одном лице. Подонок забирал у других людей все, что хотел, просто потому, что хотел. Абсолютно бессердечный, и что еще хуже – разрушены жизни невинных, а он спокойно спит, это истинное воплощение греха.
Давно стало понятно, что подлинная сущность этого дьявола – презрение к людям.
Мститель долго не мог придумать расплату. Необходимо что‑то особенное, что‑то простое, что‑то ужасное.
Мужчина вернулся к своим сокровищам. Свечи, перья и древний символ. Детская игрушка и детское платье. Коровьи языки, свиные сердца и бушель яблок. Обрубок в стеклянной банке, настолько кошмарный, что даже он отвел глаза.
Номер телефона.
Все готово.
Время открыть подарок. Он еще раз пробежался по списку. Изучил вещи. И принял решение: Мелани.
Мелани, которая действительно нашла свое счастье, как другая дочь Стоуксов. Мелани, которая за все эти годы так никогда и не удосужилась его вспомнить.
Мужчина достал мясницкий нож. Провел по острому лезвию.
Он тоже готов.
«Знаете ли вы, что такое идеальное преступление? То, что совершу я».
Глава 6
Воскресенье выдалось погожим – яркое весеннее солнце, веселое щебетанье птиц. Мелани проснулась и обнаружила себя на горбатом диване, сверху вниз на нее внимательно смотрел официант Дэвид Риггс.
– Какого черта вы делаете в моей гостиной? – поспешно села Мелани.
– Работаю. Какого черта вы здесь спите?
– Не ваше дело!
Мелани по‑совиному моргнула. Слишком ярко. И слишком шумно. Визг шин, крики пешеходов, автомобильные гудки. У нее внезапно испортилось настроение.
– Который час?
– Половина второго.
– О, Боже.
Мелани никогда не спала дольше восьми. Никогда. Внезапно все вернулось. Сцена с Ларри Диггером, возвращение домой на руках у официанта, беспокойный сон, долгое бдение под портретом Меган Стоукс. И теперь еще Дэвид Риггс стоит тут, по‑прежнему благоухая «Олд Спайс», в своей белой официантской куртке, заношенной футболке с логотипом «Ред Сокс» и джинсах, и треплет ей нервы. При дневном свете она разглядела, что у него каштановые с рыжим оттенком волосы. Бездонные карие глаза с зеленым отливом. Ближе к сорока, чем к тридцати, лицо обветренное и ястребиное. Мужественное, определила Мелани.
Риггс отступил на несколько шагов, и девушка заметила, что он хромает. Официант поморщился и сжал губы в тонкую линию.
– Полагаю, вам есть чем заняться, – сказала она наконец.
– Мы демонтировали тележки для напитков. Минутное дело.
– Верю. Так зачем вы пришли в гостиную?
– За инструментами. Гарри должен был обеспечить, но все, что он принес, – слесарный молоток. Не слишком он сообразительный, этот Гарри.
– В кухонной кладовке, – выпалила Мелани. – Поищите там.
– Уже, – кивнул Дэвид, засунув руки в задние карманы. – Нет там инструментов. Зато имеется прекрасная коллекция лампочек.
– О, – нахмурилась Мелани. – Ну, наверное, отец забрал. Спросите у него.
– Не могу. Доктор Стоукс утром отбыл первым.
– А Мария?
– Горничная? Не видел.
– Ну, может, мама знает, куда отец их задевал.
– Миссис Стоукс тоже отлучилась. Спешила на оздоровительные процедуры.
– Ой, я и забыла.
Последние пять лет мать по воскресеньям посещала собрания Анонимных алкоголиков. Значит, придется самой искать недостающие железяки.
Она поднялась на ноги, но Дэвид, похоже, не собирался уходить. Кажется, что‑то еще занимало его мысли.
Мелани вопросительно на него посмотрела.
– Как вы? – внезапно спросил Риггс.
– Отлично.
– Ночевали на диване?
– Это очень удобный диван.
– С прекрасным видом на Меган?
– Меня манил диван, а не портрет.
– Угу. Не потому ли, что вчера вечером явился мужик и утверждал, будто убийца Меган Стоукс – ваш настоящий отец? И что ваши приемные родители не настолько идеальны, как вы считаете…
– Ах, Боже мой, вы все слышали!
Она‑то думала, что официант явился только к концу разговора. Не сообразила… Он тогда и словом не обмолвился…
– Как вы смеете! – ткнула Мелани пальцем Риггсу в грудь. – Стоять и подслушивать россказни про мою жизнь. Что, черт возьми, вы себе позволяете?
– Проверял, все ли у вас в порядке…
– Какого дьявола вы вчера за мной следили?
Дэвид покачал головой и презрительно процедил:
– Ушли в середине собственной вечеринки с подозрительным субъектом, который практически тащил вас за руку, и еще вопросы задаете? Господи, вы выглядели так, словно вас вели казнить!
– Я способна позаботиться о себе.
– Леди, скажите это моим испачканным ботинкам.
Мелани покраснела. Дерьмо, и зачем она на него набросилась? Сразу не сообразишь. Прежде чем в голову пришло что‑то путное, только из гордости выпалила:
– У меня есть дела. Найдете инструменты, крикните Гарри.
– Отлично, – буркнул Риггс и направился в холл.
«Скатертью дорога». Уже поздно. Необходимо войти в привычный распорядок дня.
– Подождите! – крикнула Мелани, осененная новой мыслью.
Дэвид неохотно остановился на полпути и сверкнул досадливым взглядом.
– Э‑э‑э… так вы все слышали…
– Угу.
– Что… что вы думаете о Ларри Диггере?
– Думаю, что он, скорее всего, здорово перебрал, – невозмутимо ответил Дэвид.
Мелани облегченно вздохнула. Да, именно это хотелось услышать – подтверждение, что Диггер просто пьяное злобное ничтожество.
– Клеветник.
– Кусок дерьма, как вы сказали.
– Так и есть, – отмахнулась она. – Не существует родителей в здравом уме, которые примут в семью ребенка убийцы их дочери. Возмутительная ложь.
Дэвид согласно кивнул, но теперь его взгляд стал скрытным и трудно читаемым.
– Вероятно, он попросту хотел получить деньги. Благодарю вас, мистер Риггс. Я сама немедленно найду для вас эти инструменты.
– В его бреднях был один любопытный момент.
– Что? – побледнела Мелани.
– Почему сейчас? Если дело только в деньгах, то почему Диггер не подкатывал ни к вам, ни к вашим родителям столько лет?
Мелани вдруг заледенела и невольно потерла руки, чтобы согреться.
– Возможно, все эти годы выдумывал свою историю. Или раньше не настолько нуждался в деньгах.
– И еще про телефонный звонок. Почему Диггер заявил, будто проследил абонента до вашего дома? Почему добавил эту деталь?
У Мелани не нашлось ответа. Действительно, зачем Ларри упомянул эту подробность, если все врал исключительно ради наживы? Ведь неувязки могут разрушить складную байку. И почему именно сейчас? А не тогда, когда она была более уязвимой и куда больше интересовалась своим прошлым.
Мелани все еще размышляла, когда Дэвид предложил:
– Могу помочь.
– Простите?
– Я был полицейским, ясно? У меня артрит. Со службы пришлось уйти, но кое‑какие связи сохранились. Если хотите, могу проверить Ларри Диггера.
Хромота, приступы старательно скрываемой боли – наверняка результат артрита. И полицейское прошлое объясняет, почему он последовал за ней вчера вечером. Очевидно, Ларри Диггер заставил сработать былые навыки. Вот почему он пошел за ними – решил за ней присмотреть.
Мелани потеплела к Дэвиду Риггсу, но, помедлив, покачала головой:
– Все в порядке, я сама со всем разберусь.
– При всем уважении, что вам известно о таких типах, как Ларри Диггер?
– Ну, для начала я могу проверить его утверждение о звонке с нашего телефона, просмотрев счета.
– А как насчет его персональной проверки? – прищурился Дэвид.
– Позвоню его работодателю. Из техасской газеты.
– А вам известно, сколько печатных изданий выходит в Техасе?
– Тогда лучше не терять времени и немедленно этим заняться, правда? – ласково улыбнулась Мелани.
– Не уступлю ни дюйма, да? Никогда не обращаетесь за помощью?
– Добро пожаловать к Стоуксам, мистер Риггс. Мы сами о себе заботимся.
– Вот как? – жестко взглянул на нее Дэвид. – Тогда почему единственный, кто заметил, что вас выволакивает из собственного дома некий подозрительный субъект, – нанятый официант? Что скажете, мисс Стоукс?
У Мелани снова не нашлось ответа.
Позже, выпив в столовой две чашки кофе, Мелани взяла булочку с черникой, рассеянно глядя, как полуденное солнце просачивается сквозь тюлевые занавески.
Возможно, стоит в подробностях представить их пребывание в Техасе с двумя родными детьми – всеми любимой малышкой и уже тогда настолько проблемным мальчиком, что половина мам в квартале не позволяли своим ребятишкам с ним играть. Такое впечатление, мисс Холмс, что вы многого не знаете о своей семье.
Почему она никогда особенно не интересовалась Меган Стоукс и жизнью своей семьи в Техасе? Несмотря на уверенный отпор и Ларри Диггеру, и Дэвиду Риггсу, этот факт начал тревожить Мелани.
Потому что всегда считала, что родителям слишком болезненно вспоминать Меган. Кроме того, это совсем не та тема для разговора, которую охотно обсуждают с новой дочерью. Несмотря на мифы, в семьях с приемными детьми немало проблем. Поначалу все держались неестественно и чересчур льстиво, но если провести аналогию с первым свиданием, то и там обычно люди наряжаются и демонстрируют безупречные манеры, в общем, стараются выглядеть как можно лучше. Затем наступает фаза медового месяца, когда родители и ребенок старательно не замечают ничего плохого. Все было именно так, черт возьми, они всячески выказывали счастье друг перед другом. Затем, если усыновление прошло успешно, семья наконец переходит в стадию многолетнего брака. Всем удобно, все прекрасно приспособились, знают сильные и слабые стороны каждого члена семьи и в любом случае любят друг друга.
Мелани нравилось думать, что ее семья очень крепкая, что наступил тот самый заключительный бесконечный этап семейной нирваны, но теперь пришлось задуматься. Если всем так хорошо, почему они до сих пор никогда не говорят о Меган? Почему Мелани никогда о ней не спрашивала? Даже если тогда было мучительно больно, но ведь трагедия случилась четверть века назад. А после стольких лет…
Все в прошлом, твердила себе Мелани. Было, да быльем поросло.
Но теперь засомневалась. Инсинуации Ларри Диггера пустили корни. Репортер начал побеждать.
Мелани отложила сдобу, встала, пересекла холл и вошла в кабинет отца, где ее сразу же встретили стопки повсюду разложенных книг – на столе вишневого дерева, на красном вертящемся кресле, на полу.
Видимо, пока она беседовала с Ларри Диггером, сбор книг прошел весьма успешно. Необходимо составить каталог и включить фолианты в кадастр редкостей для продавца на Бойлстон‑стрит. Впереди много работы.
Мелани открыла шкаф красного дерева и нашла папку с надписью «Нью‑Йорк и Новая Англия». Хорошая новость – предсказуемо скрупулезный отец хранил счета за телефон по месяцам. Плохая – они еще не получили извещение за последние три недели. Придется завтра позвонить и попросить прислать документ.
То есть самой разобраться с измышлениями Ларри Диггера.
Но что с собственным прошлым? Почему Стоуксы не приложили усилий, чтобы узнать о ней больше? Поначалу, наверное, просто боялись. Вдруг найдутся ее настоящие родственники и заберут их новую дочку. Но ведь прошло двадцать лет, а родители ни разу не поинтересовались, не всплыло ли хоть что‑то у нее в памяти. Даже не спросили, не хочет ли она что‑то выяснить. А как насчет гипноза, регрессивной терапии или чего‑то подобного? Разумеется, отец как врач в курсе таких вещей.
Но все молчали, и Мелани пришла к неприятной мысли, что для Стоуксов тишь да гладь в семье являлись главным негласным приоритетом. Не дави слишком сильно, не говори слишком много. Не оглядывайся назад.
Такое впечатление, мисс Холмс, что вы многого не знаете о своей семье.
Интересно, задумалась Мелани, если эти слова передать домашним, что бы они сказали?
Ведь и она сама ничуть не лучше, и тоже старательно оберегает свою личную жизнь. Никогда не рассказывала подробностей своих отношений с Уильямом. Никогда не рассказывала об идеальном первом свидании, когда он повел ее на прогулку вдоль Чарльз‑Ривер, и они яростно, почти взахлеб обсуждали, каково это – с детства осознавать, что от тебя отказались настоящие родители. Никогда не рассказывала о совместных выходных три месяца спустя, об идеальном уик‑энде, когда они до четырех утра упоенно занимались любовью. Позже, пока все тело еще сладко ломило и саднило от секса, Мелани заметила кружевной бюстгальтер, завалившийся под матрас. Чужой бюстгальтер. Она уехала домой, понимая, что обручение закончилось, но никогда ни слова не сказала родителям. А потом, разорвав помолвку, просто сообщила, что не срослось. Ни больше, ни меньше. Родители, казалось, поняли, что она не нашла сил признаться отцу, насколько ей больно. Уильям был его идеей, в конце концов.
Больше никто никогда не упоминал о несостоявшейся свадьбе, и Мелани это вполне устраивало.
У нее свое прошлое, у родителей свое. Чем сильнее она размышляла об этом, тем меньше находила нечто зловещее и тем больше склонялась к основам человеческой природы. Маленькие секреты, мелкие проблемы личной жизни. Всего‑то навсего. Если люди оберегают свое личное пространство, это вовсе не означает, что они сговорились принять дочь убийцы. Чушь полная.
Ларри Диггер – дурак.
Завтра она получит счет за телефон. Наверняка никто из домашних не звонил в Техас. Затем все они вернутся к прежней жизни.
А черные пустоты? А голос маленькой девочки и мольба вернуть ее домой?
Нет ответа. Ей двадцать девять. Она любит свою работу, любит свою семью и пользуется уважением окружающих. Неужели стоит всерьез заморачиваться своим происхождением?
«Не ты ли всю жизнь мучаешься вопросом, кто ты и откуда?»
Мелани вздохнула. В нынешнем смятенном состоянии рассудка ни до чего путного не додуматься. Необходима хорошая пробежка.
Она пошла наверх и невольно замедлила шаги, заметив, что дверь спальни приоткрыта и виднеются отражения крошечных огоньков, мерцающих на деревянной панели. И тут ударил запах. Аромат гардений, густой и приторный.
У Мелани не было ничего пахнущего гардениями.
Что‑то… что‑то снова нахлынуло. Колыхнулось в сознании. Круги в пустоте.
Толкнула дверь. В поле зрения попала кровать. Мелани оставила ее помятой в середине ночи, а сейчас желтые простыни расправлены, ручной работы фиолетовое одеяло идеально гладкое. Мелани никогда так не заправляла кровать.
– Мария? – прошептала она.
Нет ответа.
Взгляд упал на изножье кровати. И вдруг в голове взорвалась картинка.
Маленькая девочка держит красную деревянную лошадку. Маленькая четырехлетняя девочка сидит на полу бревенчатой хижины в лесу, прижимая любимую игрушку к груди.
Хочу домой, хнычет она.
Отдай мне игрушку, милая. Если отдашь…
Хочу домой!
Меган, прекрати ныть.
П‑п‑пожалуйста…
Отдай лошадку!!!
Хочу домой, хочу домой, хочу домой! Нет, нет, нет. Не‑е‑е‑т!
Мелани выбежала в коридор. Упала на колени и зарыдала, уткнувшись лбом в пол, стараясь изгнать видения из головы. «Ничего не хочу знать. Ничего не хочу видеть».
Потом снова вдохнула аромат гардении, и образы вновь закрутились в мозгу.
Смутно услышала топот ног на лестнице.
– Эй, кажется, кто‑то кричал… Мелани!
У нее не было сил подняться и приказать Дэвиду Риггсу отвалить подальше. Это ее проблема. Только ее, больше ничья.
Она скорчилась на полу, смутные картины вспыхивали в голове, как лампочки.
Меган, лошадка, хижина. Меган, лошадка, хижина.
Кто стоит в дверях? Кто стоит в дверях?
Что я здесь делаю?
Не хочу знать, не хочу знать…
– О, Боже, – ахнул Дэвид.
Мелани взглянула вверх. Риггс смотрел в ее спальню с нечитаемым выражением лица. Может, потрясенно. Может, с жалостью.
Пришлось отвернуться, а потом она прошептала:
– Не позволяйте моим родителям это увидеть. Мой брат… брат знал бы, что делать.
И снова закрыла глаза.
Кто стоял в дверях? Кто стоял в дверях?
Не хочу знать…
Глава 7
Брайан Стоукс всегда понимал, что обречен на трудную жизнь. Сколько он себя помнил, настроение вечно было мрачным и унылым, детство запомнилось бесконечными серыми вечерами. Отец постоянно дежурил в больнице, а мать чопорно сидела на диване, царственная в своем одиночестве. Иногда Брайан спокойно возился с игрушками, прижимался к матери, одаривая ее самыми очаровательными улыбками, пока она наконец не начинала улыбаться в ответ и не стискивала сына в благоухающих объятьях. В другие вечера он вел себя ужасно – разбивал вазы и мебель, с воплями носился по дому, мать не выдерживала и бросалась в слезы, рыдала, стенала и умоляла сказать, за что он так сильно ее ненавидит.
В возрасте шести лет у него не было ответа. Он не осознавал, почему заставлял мать смеяться или плакать. По большей части его терзали вина и неуверенность. Что‑то в их домашнем мирке неправильно. Они все его ненавидят, в конце концов решил он. Отец, мать, младшая сестра Меган…
Единственным человеком, скрашивавшим жизнь, была Мелани, но в последнее время Брайан отдалился даже от нее. Игнорировал ее звонки и другие попытки пообщаться. Удалился в свою квартиру в Южном Бостоне, где без помех до предела оттачивал отвращение к самому себе.
Три месяца назад он лежал в постели, то гадая, почему бы просто не перерезать себе вены, то вспоминая Меган. Ненаглядную красивую Меган. Как она протягивала к нему ручки и просила показать железную дорогу. По ночам он проскальзывал в ее комнату, чтобы посмотреть, как сестра спит, чтобы уберечь от опасности, хотя и не понимал, какой. Пока не стало слишком поздно.
Меган, Меган, мне так жаль.
Вытащил бритву из коробки.
А потом вспомнил о Мелани. Как она выглядела, когда он впервые ее увидел, как бросилась ему на шею, как любила его. Просто любила.
Мелани вдохнула жизнь в семью Стоуксов, и Брайан не мог причинить ей боль. «Если не хочу жить для себя – надо жить для нее».
Он начал посещать группу поддержки. Узнал, что носит внутри слишком много ярости. Узнал, что у него в голове «полная путаница с отношением к родным» и «проблема с настоящей близостью». Его учили, что необходимо выяснить раз и навсегда, кем он хочет быть. И выяснить это обязан он сам, а не отец и не семья. Что ему необходимо научиться любить себя. А Брайан все яснее понимал, что проблемы связаны не столько с сексуальной ориентацией, сколько с чувством вины за смерть своей малышки‑сестры.
Двадцать пять лет спустя те кошмарные дни в Техасе внезапно принялись преследовать его с удвоенной силой. Иногда он просыпался в холодном поту. Иногда от собственного крика.
Как‑то Брайан увидел во сне смерть родителей и ощутил себя счастливым. В те дни он не решался приходить домой.
Сегодня утром позвонил Джейми О'Доннелл. «Мелани выглядит слишком бледной, словно находится на грани, – рявкнул он. – Прошлой ночью у нее снова случился приступ мигрени, очевидно, вследствие крайнего перенапряжения. Брайан, что, черт возьми, происходит?»
Брайан понятия не имел. Но забеспокоился.
Затем после полудня позвонил какой‑то мужчина, не назвавший своего имени, и коротко буркнул, что Мелани нуждается в брате. Брайан немедленно поспешил к сестре. Наплевал на официальное заявление отца, что Брайан Стоукс отныне нежеланный гость на Бикон‑стрит, и рванул домой. В спешке дважды проехал на красный, чтобы побыстрее добраться до места.
Сцена в спальне Мелани убила наповал.
– Маме такое видеть не стоит, – выдавил он, бросив взгляд на старую красную деревянную лошадку и нечто вроде алтаря из зажженных церковных свечей.
– Шутишь? Ради Бога, входи и закрой дверь.
Брайан повиновался. Сестра стояла в другом конце комнаты, все еще в пижаме, хотя давно перевалило за полдень. Руки обхватили тело. По щекам струятся слезы. Явно перепуганный вид его потряс. Мелани никогда не пугалась. Никогда.
– Мелани… – машинально шагнул он к ней, но потом заколебался.
Они смотрели друг на друга, сознавая, что между ними выросла стена. «Так мне и надо, – решил он. – Стоять в этой спальне и сомневаться, нужен ли я здесь».
Повисло неловкое молчание.
– Брайан, познакомься, это Дэвид Риггс, – наконец произнесла Мелани и указала на единственного человека в комнате, который двигался вполне целенаправленно. – Он бывший полицейский. У него остались связи…
– Бывший?
– Артрит, – коротко пояснил Дэвид.
Брайан кивнул, заметив хромоту.
– Я позвонил приятелю, действующему детективу, который умеет держать язык за зубами. Ваша сестра прямо‑таки зациклена на конфиденциальности.
Мелани вопросительно глянула на брата. Тот одобрительно кивнул, хотя пока не составил мнения о Дэвиде Риггсе. Без помощи не обойтись, ведь сам Брайан никогда не видел ничего подобного и не имел связей в правоохранительных органах, и поэтому не знал, что предпринять.
– Господи, что это? – наконец разразился Брайан. – Я имею в виду… кто это сделал? Как? Зачем?
– Пока не выяснено, – ответил отставник. – Начнем с сорока четырех церковных свечей с ароматом гардении. Одна красная деревянная лошадка, клочок старой синей ткани с пятнами крови. Обратите внимание на расположение свечей. Кто‑то отправил сообщение.
Брайан слегка повернулся и посмотрел прямо на фигуру. Дерьмо. Мерцающие свечи образовали слово. МЕГАН.
Далекие воспоминания всколыхнулись в душе. Малышка Меган на полу. Брайан схватил ее куклу и разорвал на части. Меган плачет, ничего не понимая. Клочки разбросаны по всему полу. «Ты должна стать сильной, Меган, должна стать сильной».
Бездна, поглотившая сестру, снова разверзлась.
– Я встала посреди ночи, – тихо сказала Мелани. – Спустилась вниз. Когда вернулась… в общем, все это уже находилось здесь.