Скифские всадники и их походы

Итак, скифы, их победы и поражения, друзья и недруги, передвижения и места обитания. Они предстают перед нами зримо, хотя их бесчисленные изображения, на основании которых складывается наше представление о скифах, относятся к значительно более позднему времени.

Походы киммерийцев — это прежде всего движение конного войска с лучниками в авангарде, снабжающее припасами обширный обоз повозок с женщинами и детьми, табуны коней и стада. Скифы широко использовали коня во время своих походов, сыгравших огромную роль в дальнейших судьбах народов Азии.

На стадии военной демократии, которая существова­ла у скифов накануне походов, весь их народ стано­вился войском. Каждый, кто мог носить оружие и сесть. на коня, участвовал в походе, причем только воин, убивший врага, имел право пить из почетной круговой чаши во время ежегодных празднеств. Лукиан Самосатский оставил нам очень колоритное этнографическое описание подготовки скифов к походу, так называемый обычай «садиться на шкуру». Организатор похода уби­вал жертвенного вола, готовил мясо и выставлял его в котле. Сам же в позе мольбы, заложив руки назад, как связанный, садился на шкуру. Каждый, кто вступал на нее, будь то родственник или соплеменник, и вкусил мяса, становился членом дружины, причем единственное, о чем он говорил, — это о количестве воинов, которых «на своих харчах» приводил. «Такое войско держится очень крепко и для врагов непобедимо, как связанное клятвой, ибо вступление на шкуру равносильно клят­ве»,— сообщал о скифах Лукиан.

В скифской армии ударной силой была конница, хотя пешее войско составляло немалую ее часть. Антич­ные авторы, повествуя о тактике скифов, прежде всего, говорили о правиле сражаться «посредством бегства», стрелять на скаку, повернувшись назад. Но если этот способ оправдывал себя в войне на своей территории, в степи, то в Передней Азии, конечно, он никак не мог принести победу: ведь там скифов встретили сильные армии и прекрасно укрепленные города. В. Д. Блаватский высказал в свое время справедливое предположе­ние, что киммерийцы и скифы в их наступательных по­ходах использовали ударный кулак конницы, целью которого было атаковать центр неприятельской армии. Сам характер скифского войска предполагал боль­шую мобильность.

Характерные черты скифской конницы — неутоми­мость и неприхотливость коней — не раз были отмече­ны античными авторами. Это позволяло скифам двигаться быстро и совершать большие переходы за корот­кое время. Древние авторы рисуют нам страшные кар­тины боя: конная лава, дождь смертоносных, напоен­ных ядом стрел, летящие дротики — все это наводило панику на противника. А затем рукопашная схватка. В дело шли топоры-секиры, копья, кинжалы, мечи. Это­му мощному натиску противостоять было трудно. Войско скифов столкнулось с армиями древневосточных государств, стоящих на пороге своей гибели. Во время состязания или в бою скифов не могли обогнать даже такие искусные всадники, как персы. Плиний Младший писал: «Скифская конница славится своими конями; рассказывают, что когда один царек, сражавшийся по вызову с врагом, был убит и победитель приблизился снять с него доспехи, то был убит конем побежденно­го, посредством ударов копыт и кусанья». Страбон сообщал, что лошади скифов хотя и «малорослы, но весьма ретивы», так что их сле­дует выхолащивать, а Аппиан добавлял: «Их вначале трудно разогнать, так что можно отнестись к ним с полным презрением, если увидишь, как их сравнивают с конем фессалийским... но зато они выдерживают ка­кие угодно труды; и тогда можно видеть, как тот бор­зый, рослый и горячий конь выбивается из сил, а эта малорослая и шелудивая лошаденка сначала перегоня­ет того, затем оставляет далеко за собой».

Недаром Филипп Македонский пригнал в Македо­нию многотысячные табуны скифских скакунов.

Интересен рассказ Помпея Трога о скифском царе, который имел такую первоклассную по всем статям кобылицу, что не мог найти для нее иного жеребца, кроме как «рожденного ею... и отличавшегося от дру­гих прекрасными качествами». Он скре­стил кобылу с ее жеребенком, осуществив этим первый пример зафиксированного в древности инбридинга, ставшего, начиная с XVII в. до н. э. и до наших дней, наряду с кроссингом одним из основных методов чисто­кровного коннозаводства (инбридинг — близкородственное скрещивание с целью закрепить в потомстве определенные черты выдающихся произво­дителей; кроссинг — скрещивание животных). Факт этот немаловажен, он указывает еще и на то, что у скифов было конюшенное содержание коней, так как чисто табунное коневодство (этнографически зафиксированное, в частности, у каза­хов) показывает, что особо ценных лошадей обычно не пускали в производителей, зная, что их потомство хуже.будет выдерживать бескормицу.

Какими же были скифские лошади? Большое количество изображений, которыми мы располагаем, отно­сится в основном к IV—III вв. до н. э. Это всемирно известные изображения коней с чертомлыцкой вазы, гребня из Солохи, по которым мы определяем два типа коней — степных, относительно коротконогих и грубо-костных лошадок с крупной, несколько горбоносой го­ловой, и верховых, более породных, похожих на средне­азиатских аргамаков, нарядных, высоко стоящих на тонких ногах, с породистыми головами, выразительным, огненным взглядом, крутой, хорошо поставленной шеей. Наилучшее представление о скифских лошадях дают нам раскопки Пазырыкских курганов на Алтае.

В племенных передвижениях эпохи походов скифов в Переднюю Азию участвовали азиатские племена саков и массагетов. Это могло способствовать притоку быстроаллюрных среднеазиатских предков ахалтекинпев в европейские степи, где их находили в погребени­ях Неаполя Скифского и на изображениях в керченских склепах.

Снаряжение коня и вооружение скифских конников претерпели, конечно, большие изменения за время по­ходов и оказались генетически связанными с Передней Азией.

Это переднеазиатское наследие многолико. Контакты с народами и государствами Ближнего Востока сыграли большую роль в социально-политическом раз­витии скифского общества.

Нас же особенно интересует история вооружения скифов. Ведь совершенствование оружия зависит от то­го противника, с которым приходится сталкиваться, а скифам в Передней Азии было чему поучиться и у Ас­сирии (сначала врага, затем союзника), и у Урарту. Именно этот момент связан с бурным освоением ски­фами изготовления разных форм наступательного и оборонительного оружия не только из бронзы, но и из железа. Для многих типов оружия (например, топоры-секиры) характерно заметное влияние Кавказа. Если с луком, стрелами, копьями и дротиками скифы шли в походы, то появление ряда новых форм наступательно­го оружия — мечей и кинжалов, акинаков, различного типа наборных панцирей, шлемов, боевых поясов, воз­можно, и панцирного снаряжения коня — следует свя­зать с Передней Азией. Не надо забывать, что скифы захватили в плен большое количество ремесленников, в частности оружейников из Урарту, Ассирии, Манны, ко­торые на них работали. Доказательством этому служат находки из различных скифских курганов Северного Кавказа, датирующихся самыми первыми годами воз­вращения скифов на родину.

К началу VI в. до н. э. скифы обладали оружием дальнего боя — луками и стрелами, метательными копьями и дротиками (у легкой кавалерии); среднего боя — копьями-пиками длиной до 3 м; ближнего боя — коротким копьем, длинным и коротким мечом, кинжа­лом, секирой. Очевидно, скифская знать составляла тяжелую панцирную кавалерию, где и конь и всадник были основательно защищены. Кстати ска­зать, мечи встречались только в богатых скифских кур­ганах.

[Представление о скифской армии, как о лаве легких лучников (что неоднократно отмечалось древними ав­торами), следует изменить, имея в виду итоги послед­них находок. Тяжелая панцирная конница, сильная не только неожиданным нападением (да она и уступала здесь в мобильности легкой), но и открытым сражени­ем с всадниками и пехотинцами, появилась не в IV в. до н. э., а в VI в. до н. э. Она, очевидно, была в на­чале скифских передвижений.

Снаряжение коня обладало общими чертами на очень широких территориях. Так, костяные псалии близ­ких типов были найдены в Поволжье и на Дунае, пса­лии с внутренними шипами — в Микенах и Греции XVI—XV вв. до н. э., европейских степях (памятники позднекатакомбной культуры XV—XIV вв. до н. э. — Трахтемировка, Каменка, Кондрашовка, Баланбаш), Башкирии и Приуралье (Синташта). Но в евразийских степях костяные (или даже металлические в майкоп­ской культуре) псалии долгое время употреблялись с мягкими удилами из ремней или сухожилий или в со­ставе капцуга.

Какие же наиболее ранние формы удил знаем мы в евразийских степях? Долгое время исследователи без­оговорочно соглашались с точкой зрения А. А. Иессена о том, что ими были двукольчатые удила, выделенные в качестве I типа, связанные по своему происхождению с кобанской культурой на Северном Кавказе, распространенные в причерноморских памятниках VIII—VII вв. до н. э. и в равной мере относящиеся к материальной культуре скифов и киммерийцев накануне их переднеазиатских походов. Первое, меньшее по диамет­ру отверстие этих удил служило для связи с оголовьем, второе — для повода. Иногда вместе с каждым из звень­ев было отлито дополнительное колечко со стержнем, заканчивающимся двойной шляпкой для закрепления ремня повода. Кольца удил (грызла) продевались че­рез центральное отверстие трехпетельчатых изогнутых псалии, напоминающих по форме ассирийские этого же времени, но отличающихся по оформлению концов.

Ареал этого типа удил включает Северный Кавказ, Подонье и южнорусские степи. В Передней Азии дву­кольчатые удила неизвестны, но в это же время здесь бытуют однокольчатые, железные, с витым стержнем, которые мы знаем по Тейшебаини (середина VIII в. до н. э.). Аналогичные им (в бронзе или железе) удила находили на обширных территориях от Италии до Средней Азии.

Вопрос о стремечковидных удилах сейчас является наиболее дискуссионным, отражая споры среди скифологов о том, пришли ли скифы в причерноморские сте­рпи с востока, или же скифская культура сложилась в степях, где было сильно влияние культурных достижений, принесенных из Передней Азии.

Для их генезиса следует привлечь более восточные памятники, происходящие с территории обитания род­ственных скифам массагетов и саков (Казахстан, Приаралье, Алтай). Речь идет о трехдырчатых псалиях (бронзовых или роговых) и стремечковидных удилах с дополнительным отверстием. Собственно, если говорить о каких-то конструктивных особенностях уздечки, то для нас важна двудырчатость окончания двусоставно­го грызла, что объединяет в одну группу двукольчатые удила со стремечковидными с дополнительным отвер­стием. Причем естественно предположить, что двуколь­чатые удила являются тем прототипом, на основании которого в VII в. до н. э. могли возникнуть стремечковидные. Появление стремечковидной формы окончания удил является аналогом, причем технически гораздо здюще осуществимым, дополнительному колечку со стержнем и двумя дисками, куда, как на катушку, надевался повод. В обоих случаях решалась задача бо­лее определенной фиксации повода на кольце грызла, лучшего управления конем. Именно более четкая фик­сация повода делала управление надежным и эффек­тивным, а воина — уверенным в себе и маневренным всадником.

О снаряжении коня у скифов мы можем судить так­же по многочисленным находкам, найденным при рас­копках скифских курганов в причерноморских степях, Туве и на Кавказе. Рассмотрим результаты ювелирных по тщательности раскопок М. П. Грязнова в 1971—1974 гг. кургана Улуг-Хорум (Аржан) в Тувин­ской АССР. Расположен этот мощный курган, имевший в диаметре 120 м и в высоту около 4 м, в центре Турано-Уюкской степной котловины. Предложенные авто­ром и различными исследователями даты захоронения колеблются в пределах от VIII до VI в. до н. э., при­чем середина VII в. до н. э. представляется наиболее убедительно подтвержденной материалом. Автор следующим образом реконструирует погребальное соору­жение: вокруг центрального сруба (площадью 120 кв. м) из огромных вековых лиственниц, где находились ограбленные в древности «царские» погребения, кольцевыми рядами расположено около 70 срубов под общим с центральным срубом бревенчатым потолком.

Все это многокамерное бревенчатое сооружение как, крепостной стеной окружено каменной крепидой диаметром 105 м.

М. П. Грязнов выделяет 14 групп конских жертво­приношений, сопровождавшихся в каждом случае с человеческим жертвоприношением. 14 человек и 155 коней были принесены в жертву умершему царю четырнадцатью тувино-алтайскими племенами. В погребении найдены различные предметы конского снаряжения.

Костяные или деревянные псалии—в большинстве своем прямые трехдырчатые с прямоугольным верхним и округленно-суженным нижним концом (как исключением встречается прямой стержнеобразный бронзовый псалий с тремя колечками). Удила так называемого майэмирского типа, стремечковидные с дополнительным небольшим отверстием. Уздечки богато украшены золо-тыми и серебряными бляшками и кольцами, накладка­ми из нефрита и клыками кабана. У некоторых лошадей сохранились золотые пластинчатые нахвостники. Как правило, в жертву были принесены старые жеребцы в возрасте 12—15 лет.

Около 300 лошадей ушло здесь на огромную погребальную тризну—их останки (черепа, кости ног, шкуры, мелкие кости) найдены в нескольких сотнях камен­ных оградок в 40 м от крепиды. Подобные гекатомбы, известны нам только в раннескифских курганах кон­ца VII—начала VI в. до н. э. в Предкавказье (Келермес, Ульский аул и т. д.).

Изменения снаряжения лошади были результатом вполне определенных (хотя зачастую и неясных нам) достижений в области управления конем. Цель состоя­ла в том, чтобы средства управления были наиболее эффективны и вместе с тем упрощались с точки зрения как изготовления, так и использования. Поэтому про­цесс освоения коня и совершенствования его снаряжения шел параллельно на всех территориях и взаимо­связанно, хотя локальные отличия еще достаточно существенны. Так, на рубе­же VII—VI вв. до н. э. в Передней Азии сложился тип удил, который приня­то называть «азиатским», отличавшийся большей строгостью, что, очевидно, объяснялось темперамент­ностью южных лошадей, трудностью справиться с квадригами (данные о кастрации известны нам для более позднего време­ни, как раз для скифов) и меньшими навыками в

Азиатские удила в Передней Азии верховой езде у ассирийцев, чем, скажем, у евра­зийских степняков. Нам это важно для того, чтобы увидеть связь в конском снаряжении скифов и воинов Передней Азии.

Азиатские удила, распространенные в Передней Азии (Сирия, Двуречье), Египте, материковой Греции и широко представленные в Закавказье, имели псалии (кстати, по общей конфигурации очень близкие к «предкелермесским» VII в. до н. э. и скифским VI в. до н. э.), отлитые в одной форме с грызлом, при сохра­нении двухчастности последнего; собственно, это имеет некоторую аналогию в пеламе, хотя повод прикрепляет­ся к центральному большому кольцу, как в трензеле. Как пример упрощения технологии производства сле­дует считать появление третьего звена в грызле, позво­ляющего каждую половину изготавливать отдельно, а потом соединять. Удила строгие, поскольку звенья, а иногда и звенья и кольца, покрыты выступами, что, соб­ственно, спорадически встречается и на предскифских двукольчатых удилах.

Раннескифская узда VI в. до н. э. детально изуче­на В. А. Ильинской, сравнение ее с переднеазиатскими формами и предскифскими из степей Предкав­казья и Причерноморья показывает, что для нее харак­терны как местные черты (близость с удилами черногорско-камышевахского и новочеркасского типов и трехдырчатыми псалиями VIII-VII вв. до н. э.), так и переднеазиатские.

По сравнению с предшествующей по времени степ­ной и переднеазиатской формами скифская узда проще и менее строга, что свидетельствует в пользу большего искусства скифов-наездников. Уздечка у них состояла из нащечных ремней (концы которых разделены на три части и соединены с псалиями для более плотного при­легания к голове коня), наносного, налобного, затылоч­ного и подганашного ремней оголовья, украшенных клыками и бляшками в месте пересечения.

Каким путем шли скифы?

|Отправной точкой скифских походов были волжско-донские и предкавказские степи. Диодор Сицилийский говорит о двух направлениях экспансии. Первый — степи северного Причерноморья за Танаисом (Доном) вплоть до Фракии и второй — через Кавказ вплоть до Египта. Геродот также говорит об экспансии скифов в этих направлениях, но останавливается на пути вдоль Кавказского хребта, через Дербентский проход. Наибо­лее подробные сведения мы можем почерпнуть у гру­зинского историка Леонти Мровели. Он подчеркивает, что скифские походы начались с нападения скифов на северокавказских горцев, за чем последовало объедине­ние закавказских племен с северокавказскими горцами и выступление против скифов. Скифы были знакомы и с «Арагвскими воротами, которые называются Дариалом», и с Дербентом. Этот путь, видимо, был привычным для степных кочевников на протяжении ты­сячелетий.

Сначала шли они «пустынной страной» (цричерноморские степи), затем переправились через Азовское море и «через 15 дней пути, перевалив через какие-то горы, вступили в Мидию». Очевидно, был использован (с VII в. до.н.э.) Дарьяльский проход, а для обратного пути Дербент, так как «они повернули на другую дорогу после пламени, поднимавшегося из подводной скалы...».

Л. Мровели рисует картины опустошений, произве­денных скифами в Закавказье и Передней Азии, очень близкие к сведениям Геродота.

Воспользовавшись слож­ностью во взаимоотношениях крупнейших государств Передней Азии, о которых говорилось выше, скифы за­хватили большую добычу во время военных действий. Казалось бы, им следовало возвращаться на родину нагруженными богатой добычей, ведя за собой рабов и награбленный скот, в причерноморские и предкавказские степи, где остались их древние могилы, отцы, же­ны и дети, стада и табуны. Но, как писал Климент Александрийский: «Взяв коня и сев на него, скиф не­сется куда хочет».

Движение скифов стало поступательным, все новые города манили их вперед и вперед, и горе тем мирным земледельческим поселениям, которые оказывались у них на пути.

События 674—672 гг. до н. э. застают скифов в центральной части Передней Азии, в окрестностях озера Урмия, на территории маннейцев. Возможно, они прикочевывали сюда из районов в междуречье Аракса и Куры, где условия жизни были очень похожи на те, к которым они привыкли у себя на родине. Пришли сюда, на наш взгляд, они, как и киммерийцы, со всем своим родом-племенем и стадами, которые они умно­жали в результате успешных походов. В последующие времена за этой территорией закрепилось название Сакасена (Сакашена). Скорее всего, как полагают Р. Гиршман, И. М. Дьяконов, М. И. Артамонов и ряд других исследователей, они появились здесь в 70-х годах VII в. до н. э.

Тот факт, что в запросах к богу Шамашу Асархаддон называет Партатуа царем «страны скифов», пред­полагает хотя бы примерное знакомство Ассирии с тер-риторией этой страны. Дипломатический брак также представлял выгоду для скифов именно в том случае, если они оставались в Передней Азии, да и Ассирия могла пойти на это, поскольку была заинтересована в таком соседе-союзнике, который сможет нейтрализовать или отвлечь силами своих конных всадников ее противников. Доказательством длительности пребывания ски­фов на территории Маннейского царства Р. Гиршман считает находку в Зивийе (Саккызский клад), относя­щуюся к рубежу VII—VI вв. до н. э., где наряду со скифскими и маннейскими по происхождению ве­щами были найдены более ранние ассирийские предметы.

Видимо, с помощью скифов ассирийцы подчинили царство Табал, находящееся «в лесах и непроходимых горах». Ему ассирийцы установили дань в виде «боль­ших лошадей» [7, 3, 236]. Последнее для нас особенно интересно. Ведь на ассирийских рельефах мы не можем выделить по экстерьеру верховых и колесничных лошадей и соответственно не имеем оснований для вывода о появлении упряжных и верховых пород. Приведенные слова текста позволяют сделать такой вывод.

Об усилении положения Ассирии мы можем судить по тому, что впервые царь Урарту стал называть себя не братом, но сыном царя Ассирии.

К сожалению, Геродот не говорит нам о падении Ниневии и гибели Ассирии, владычество которой, по его словам, длилось 520 лет. Восполнить этот пробел ^! «отца истории» помогают нам данные археологов, обна­руживших, в частности, в стенах и у подножия стен разрушенных ассирийских крепостей скифские стрелы. Войска Ассирии не смогли противостоять более силь­ной мидийской и скифской коннице; ассирийская знать, жречество и купцы, нажившиеся за многовековое гос­подство Ассирии, вызывали ненависть как в самой стра­не, так и за ее пределами. Ее противники сплотились в коалицию во главе с Вавилоном, который имел в сво­ем активе длительную традицию владычества в Передней Азии и который даже в пределах Ассирии занимал особое положение. Во главе движения стал Набопаласар, халдей, который находился ранее на ассирийской службе и защищал интересы жрецов и торгово-ростовщических кругов, знати и войска.

В союзе с Вавилоном выступила Мидия со своим царем Киаксаром, которому она обязана многими блестящими победами и упрочением своего положе­ния в Передней Азии. В начале антиассирийского дви­жения, вернее, именно в переломный его момент, «вер­ные своей политике союза с сильнейшим», как писал об этом Р. Гиршман, скифы, по-видимому, вышли из ассирийского союза, где остались Урарту, Манна и Еги­пет, и вступили в коалицию, что и привело к успеху.

Различные источники воссоздают эпизоды участия конницы скифов в нападениях на Ниневию, Сирию, Каркемыш. «На улицах безумствуют колесницы, теснят друг друга на площадях; с виду они как факелы, ме­чутся как молнии; он выкликает бойцов своих — они спотыкаются на ходу: спешат на крепостную стену его», — сообщает родившийся среди пленных иудеев в Ассирии Наум, описывая осаду Ниневии в мае—августе 612 г. до н. э. Не менее яркие образы дают нам иные библейские источники: «Солнце и Луна остановились на месте своем пред светом летающих стрел твоих, пе­ред сиянием сверкающих копьев твоих»; «видел ночью, вот муж сел на коня рыжего, стоя­щего между горами осеняющими, и за ним кони ры­жие, и серые, и пегие [пестрые], и белые». Оче­видцы событий рисуют нам близкую картину. Ски­фы — народ «дальний, крепкий, храбрый, великий, гроз­ный, страшный», всегда он приходит с Севера, это «бе­да и великая погибель», поднимается он как облака, как буря, как наводняющий все страны поток. Сотря­сается земля от топота копыт, ржания коней, шума сверкающих колесниц, которые вихрем мчатся по по­верженным врагам. Крепконогие кони («копыта их как кремень») несутся как орлы, а всадники в багряных одеждах и латах, с червлеными щитами, несут смерть в своих колчанах, «твердых как гроб», заостренных стрелах, напряженных луках, блестящих копьях и пла­менеющих мечах.

В войне Ассирии с коалицией все больше сказыва­лось то преимущество, которое конница давала в военных действиях. Поэтому ассирийцы, мидяне, маннейцы и скифы всячески совершенствовали свое конное искусство. Так, правитель Мидии Киаксар, по словам Геродота, «первым разделил азиатское войско на [боевые] отряды по родам оружия и каждому отряду — копьеносцам, лучникам и всадникам — приказал дейст­вовать самостоятельно. До этого все [войско] было пе­ремешано в беспорядке». Киаксар учел все преимущества коннострелковой тактики скифов и, как свидетельствует тот же Геродот, постарался учесть все ее достижения, отдав молодежь в обучение скиф­ским лучникам. Поэтому находки скифских стрел не могут быть еще неопровержимым свидетельством скиф­ской принадлежности. Мидяне и маннейцы также поль­зовались ими. Преимущество мидийской армии заклю­чалось в том, что это был вооруженный свободный на­род. Киаксар, очевидно, придал своему войску более регулярный характер, взяв все то лучшее, что отличало ассирийскую армию. Племенное ополчение, где родо-племенная принадлежность выступала на первое место, было заменено общемидийской армией, в которой войска делились на боевые единицы по роду оружия; последние объединялись в тактические соединения, со­ставлявшие динамическую подвижную систему из опре­деленных отрядов, имевших четкую функцию во время военных операций. Судя по событиям конца VII в. до н. э., эта армия, безусловно, живо ощущавшая свое единство (что не было характерно уже для ассирийцев), оказалась знакомой с осадной техникой Ассирии и имела ряд типов стенобитных орудий, бывших на воо­ружении у последних. Недаром в это время, когда военные походы определяли направление истории, но­вые достижения в области вооружения и военной тех­ники, так же как и конского снаряжения, сразу же делались достоянием широкого круга народов.

В ассирийской армии соотношение между различ­ного типа воинами было примерно таково: на одну ко­лесницу (в которой находилось от 2 до 4 человек) при­ходилось два всадника (из них один был вооружен луком, а другой — копьем и щитом) и четыре тяжело­вооруженных пехотинца, а также восемь лучников, не считая инженерных отрядов с пехотинцами-саперами.

Основой боевого порядка было построение в центре „Колесниц, на флангах — всадников, а за колесницами — всадников и нескольких рядов пехоты. Мидийские и скифские войска отличались, очевидно, более значи­тельным удельным весом подразделений конных лучни­ков, что давало отдельным отрядам большую мобильность, позволяло совершать неожиданные нападения на небольшие крепости и преследовать противника. В целом же осада крупных городов и крепостей, как всегда, требовала пехоты и саперов. Позднее персидский царь Кир I, имея в своей армии тяжелую конницу, с которой мы встречались уже у скифов, для обучения верховой езде ввел состязания в гладких скачках, где было важно не только то, какой всадник одержал победу, но и на лошади какой породы. Сам царь Кир был выдающимся конником. Ксенофонт, описывая его бесчис­ленные охоты, которые Кир считал военным упражнени­ем для всадников и лошадей, подчеркивает, что тренингу лошадей персы уделяли огромное внимание. В ре­зультате персидские кони долго не имели себе равных среди других пород. Во время похода в Грецию персид­ский царь Ксеркс «устроил конские состязания своих и фессалийских коней (он слышал, что фессалийская конница—лучшая в Элладе). Тут эллинские кони, ко­нечно, остались далеко позади» (Гер. VII, 196). Здесь мы видим уже другой, созвучный нашему времени, под­ход к состязаниям как проверке преимуществ тех или иных конских пород.

Победы и поражения

Летом 614т. до н. э. был разграблен Ашшур, куда сотни веков стекались баснословные богатства из всей Передней Азии, а летом 612 г. до н. э. осаждена Нине­вия. Союзники подошли к городусо свежими силами. Ниневия встретила их подготовленной к осаде. Вдоволь было и воды, и припасов, и фуража, разрушенные сте­ны тут же подновлялись защитниками — день и ночь в Ниневии месили глину и обжигали кирпичи. Но после трехмесячной осады нападающие сумели разрушить плотины над городом, и в Ниневию ринулись потоки воды, сделавшие то, что было не под силу воинам. Вслед за водой хлынули в город и враждебные полчи­ща. Теснятся на площадях и мчатся по улицам свер­кающие как молнии колесницы, не отстают от них и всадники — вступило в силу оружие ближнего боя — копье и меч. Защитники Ниневии один за другим па­дают на улицах своего города, всадники спотыкаются о груды их трупов. Начались грабежи. Три месяца осады накалили атмосферу — по жребию хватают себе воины ниневийскую знать, в наложницы берут их жен, младенцев же разбивают о камни на перекрестках. Не только военной тактике научились у своих врагов союз­ники, но и той жестокости, с которой расправляются с • побежденным городом. В «Хронике Гэдда» об этом говорится сухо и коротко: «многочисленный полон города д свыше счета они полонили, город обратили в холмы и развалины».

Египет, продолжая выступать на стороне агонизи­рующей Ассирии, рассчитывал увеличить свои террито­рии за счет Сирии. Тогда Навуходоносор со скифами летом 605 г. до н. э. дает бой фараону Нехо в Каркемыше. С описанием этих событий мы знакомимся по следующему тексту из Библии: «Готовьте щиты и копья и вступайте в сражение. Седлайте коней, и са­дитесь, всадники, и становитесь в шлемах; точите копья, облекайтесь в брони» (Кн. пророка Иеремии, 46, 3—4). Враг силен. Египетское войско кроме основного состава включает и наемников — «сильных» эфиопов, вооруженных щитами ливийцев (очевидно, подразделе­ния колесниц), лидийских конных стрелков из лука. И все же египтяне были разгромлены и бежали в па­нике.

К 90-м годам VI в. до н. э. относится скифско-мидийский конфликт, в результате которого скифы были разгромлены Мидией. После этого часть скифов верну­лась на Северный Кавказ и в причерноморские степи;

другие же остались в Передней Азии (войдя в состав наемных войск у различных правителей, что подтверждают находки стрел, их литейные формочки, отдельные Погребения и терракоты всадников), а часть осела в Закавказье.

И позднее, повествуя о Закавказье, Страбон упоми­нал воинственные племена, живущие по обычаям ски­фов и сармат и выставляющие войско для защиты страны. На территории Западного За­кавказья найден ряд комплексов VII—VI вв. до н. э. со скифскими акинаками, стрелами и погребениями взнузданного коня, документирующих пребывание ски­фов на территории Картли и Колхиды.

По мнению М. Н. Погребовой, «сильная концентра­ция памятников, содержавших скифское оружие, по ризменным районам Западного Закавказья, а также по Куре, вплоть до Мцхета, позволяет предполагать здесь в VI в. до н. э. наличие определенной части скифского населения». Причем именно эти скифы оказались связующим звеном между Урарту и закавказскими пле­менами, с одной стороны, и прикубанскими скифами — с другой

ДРЕВНИЕ КОНИ

Чередой прошли перед нами древние кони ассирий­цев и персов, скифов и греков, египтян и хеттов. Вни­мательный взор ипполога мог бы подметить в них мно­го черт, свидетельствовавших об особенностях древнего коневодства, хотя из всех проблем, связанных с конем, эта — одна из самых сложных. Сравнивая между собой изображения коней разных эпох, мы должны оценить, какую часть подмеченных особенностей следует отнести за счет реальных отличий и какую — за счет различных художественных школ. Нам следует оценить различия в росте, мастях и экстерьере, плотности и развитии мускулатуры, величине головы, высоком или низком вы­ходе шеи, гармоничности сложения и т. д.

Разные ли это породы? Разные ли типы? Что мы можем сказать о происхождении и родстве древних ло­шадей из разных стран? Все эти проблемы тесно связа­ны между собой.

Породы и масти

Начнем с того, что в настоящее время в мире зафик­сировано около 250 пород лошадей, причем на территрии бывшего СССР их около 50. Есть здесь и всемирно из­вестная порода английских чистокровных лошадей, ро­дословные книги которых существуют с XVII в., и якут­ские кони, как бы сошедшие с росписей палеолитиче­ских пещер и действительно не отличающиеся от своих древних собратьев, и монголки, и ахалтекинские скаку­ны, и еще десятки пород, создающихся иногда в наши дни.

В разное время в основу классификации пород на первое место выдвигались различные принципы: по уровню селекции (естественные и искусственные), по характеру использования или же по аллюру (верховые, упряжные, вьючные, шаговые, быстроаллюрные), по зо­нальному признаку (западные и восточные, северные и южные), по экологическому (лесные, степные, плоскогорно-пустынные), по индексам телосложения, по проис­хождению. Иногда классификация пород производится по сочетанию нескольких групп признаков (например, зональный тип и характер рабочей производительности). Само введение названий пород для рассматриваемого времени условно, поскольку материала в нашем распо­ряжении недостаточно. Кроме того, в древности не сло­жилось представление о породе с точки зрения зоотех­нических требований к ее чистокровности или же чистопородности, но каждый владелец стремился получить таких лошадей, которые казались выдающимися по своим рабочим качествам и экстерьеру. Сами названия пород давались по географическому признаку, породы были достаточно многочисленными для конца I тысяче­летия до н. э. и начала I тысячелетия н. э., хотя и не отличались должной стандартностью.

Начиная с первых упоминаний о конях, в письмен­ных источниках сообщается об излюбленных мастях. При этом следует иметь в виду, что генетика мастей очень сложна. Мы имеем ряд исследований, созданных в последнее время на огромном материале родословных книг чистокровного коннозаводства, которые вскрывают сложную механику наследования масти у лошадей. На­пример, у серого коня (он обычно называется белым, так как альбиносов среди лошадей нет) родители могут быть только серой масти. Но это не исключает то­го, что жеребята от той же матери могут быть рыжими, вороными, гнедыми и булаными. Зато у двух рыжих ло­шадей могут родиться только рыжие жеребята. Эти особенности в наследовании мастей выражаются за­писью всех мастей в соподчиненный ряд (рыжая-вороная-гнедая-буланая и т. д.), который отражает тот факт, что у рыжих лошадей рождаются только рыжие, у вороных — рыжие и вороные, у гнедых — рыжие, вороные и гнедые и т. д. В древности уже выделялись дикие масти — серо-бурая тарпана, более светлая у лошади Пржевальского, мышастая (серо-коричневая, светло- или темно-зольная окраска тулова с ремнем по спине и тем­ными гривой и хвостом), саврасая (рыже-, булано- и гнедо-саврасые лошади с блеклыми волосами по тулову, часто ремнем по спине, зеброидностью и рыже-бурым хвостом и гривой).

Противопоставлялись им рыжие с золотым отливом или бурые египетские кони. В «Ригведе» упоминаются «золотистые кобылы», лучи солнца сравниваются с ко­нями «свободными и невзнузданными, которые носятся по равнинам», а гривы коней с «чистым золотом».

Названия мастей, по «Ригведе», aruchas, haritas гск hitas, по мнению В. О. Витта, говорят о сущест­вовании лошадей с рыже- и булано-золотистой окрас кой.

Гомер тоже рассказывает о лошадях рыжей масти. Это те же златогривые кони, что и в «Ригведе». Сами кони рыжие, но гривы их светлые. Плутарх говорит о том, как жертвоприношением рыжей лошади с желтой гривой было заменено жертвоприно­шение девушки. У греков существовала масть pantos. Это пятнистый цвет или желтый в яблоках. Гнедые кони упоминаются Гомером только один раз, когда он говорит о конях Ганимеда. Чаще всего такой масти были красно-коричневые ли­вийские кони.

Особое место в древнем коневодстве занимают очень редкие белые, а вернее сказать, серые лошади. Они бо­леют меланосаркомой, страдают аллергией к кормам и поэтому недолговечны. В наши дни, несмотря на кра­соту, серую масть искусственно устраняют из ряда по­род, даже у орловских рысаков, для которых так ти­пична была серая в яблоках масть. Все чаще мы ви­дим их гнедыми. В древности серые лошади ценились очень дорого; поэтому именно их (например, в храме Диомеда) приносили в жертву богам. По Геродоту, у Ксеркса в посвященную богам колесницу было впряже­но восемь белых коней.

Возможно, сведения Геродота о табунах диких бе­лых коней у истоков р. Гипанис свидетельствуют в пользу серой масти местных коней из юж­норусских степей, попадавших оттуда в Подунавье. Это соответствует и сведениям Гомера о лошадях вождя фракийцев, которые были «белее снега и быстрее вет­ра».

Среди современных ахалтекинцев, потомков несейских и парфянских скакунов, «радостно отливающих светлым», серая масть не редка. Попадали несейские скакуны не только на Запад, но и в Индию, «белые и пестрые, отливающие цветами радуги». Однако и там они были редки.

Если подытожить те данные, которые мы можем по­черпнуть из древних письменных источников и из изу­чения фресок Египта и Ассирии, то можно сделать вы