Прежде Тораку доводилось видеть в Лесу лишь небольшие группы северных оленей. Потрясенный и восхищенный, он любовался этим огромным стадом, которое неторопливо, плавно и целенаправленно пересекало реку. И конца этому стаду видно не было. Холм, на котором они с Ренн затаились, спускался почти отвесно к зарослям ивняка, за которыми был почти ровный и довольно широкий берег реки, усыпанный галькой, а чуть дальше начинался склон другого холма, внизу тоже густо поросшего ивняком. Торак догадывался, что распадок между двумя холмами – это одна из старинных оленьих переправ через реку. Фин‑Кединн как‑то рассказывал ему, что их стада следуют тропами предков в течение многих тысяч зим.
С холма было видно, как тесно олени соприкасаются телами, словно живая лента, вливаясь в распадок, а затем, гордо подняв голову с ветвистыми рогами, вплавь пересекают реку и, быстро отряхнувшись, карабкаются на противоположный берег и рассыпаются по склонам холмов. Было ясно, что этот непрерывный поток оленей сопровождает и немало охотников: орлы, волки, вороны, росомахи, люди.
Но где же они, эти люди?
Торак видел, как высоко в небе кружат Рип и Рек, высматривая внизу мертвых животных. Потом заметил, как один из оленей‑самцов встал на дыбы и пробежал так несколько шагов, предупреждая остальных об опасности, а потом, с силой ударив копытами в землю, смело бросился на росомаху, которая, разумеется, предпочла отскочить. А вскоре Торак увидел и Волка – серую тень, скользившую рядом со стадом. Волк высматривал отбившегося от матери детеныша или просто ослабевшего оленя, который не сможет оказать ему достойное сопротивление.
Но людей‑то по‑прежнему видно не было! Лишь на противоположном холме Торак разглядел еще три человеческие фигуры из дерна с широко расставленными руками‑рогами.
Ренн тихо шепнула ему в самое ухо:
– Здесь нам их стрелой не достать. Надо спуститься с холма вон в те заросли.
Да, Ренн права. Надо пока позабыть о людях. Сейчас главное – раздобыть мяса. А для этого действительно надо подобраться поближе к стаду. Успех при охоте на северного оленя зависит от того, как быстро ты убьешь свою жертву и как тихо ты это сделаешь, не встревожив всего стада. Стоит промахнуться, олени тут же сорвутся с места, и возможность будет безнадежно упущена.
Ренн пробормотала какую‑то молитву, обращенную к хранителю ее племени. Торак тоже попросил Лес подарить ему удачу. И они начали осторожно сползать с холма к зарослям ивняка.
Торак успел заметить, что Волк, примешавшись к стаду, бежит уже среди оленей. И мысленно пожелал ему доброй охоты.
* * *
Волк бежал, окруженный таким густым, прямо‑таки кипящим оленьим запахом, от которого у него не то что кишки, а даже шерсть сводило от голода.
Он чуял запах крови, выступавшей на этих странных ветках, которые олени носят на голове; чуял и замечательный запах юных оленят. К своему облегчению, запаха других волков он не почуял; значит, здесь нет никакой стаи, которая наверняка набросилась бы на чужака, на волка‑одиночку, осмелившегося охотиться в ее угодьях.
Чтобы хорошенько рассмотреть будущую добычу на бегу, Волк позволил оленям его увидеть.
Крупный самец, нагнув голову и грозно топоча копытами, тут же ринулся на него: «Убирайся прочь! Прочь от моих олених!» Волк отскочил, спасаясь от острых рогов, и потрусил прочь.
Наконец в грохоте копыт он различил отчаянное блеяние олененка. Сделав петлю, он бросился туда.
Олененок отстал; весь дрожа, он стоял на крошечном каменистом островке посреди реки, и Волк сразу почуял его страх. Малыш был совершенно беззащитен. Его мать лежала с ним рядом мертвая, и ее тушу другие звери‑охотники уже успели объесть почти до костей.
Волк, нагнув голову, спустился к воде, вошел в нее и поплыл рядом с другими оленями, которые не обращали на него никакого внимания, чувствуя, что охотится он не на них.
А вот олененок почуял его и сразу все понял. Его блеяние превратилось в пронзительный визг. Волк видел, как он прячется за скелетом матери, прижимаясь к земле и стараясь стать незаметным, но при этом выставляет напоказ свой зад со светлым пушистым хвостиком.
Наконец лапы Волка коснулись каменистого дна. Он добрался до островка.
Но стоило ему выйти из воды, как на него ринулась крупная олениха. Волк с трудом увернулся. А она, нагнув голову и выставив ветвистые рога, все наступала. Волк отскочил в сторону. Он был на волосок от гибели – эти мощные ветви‑рога чуть не проткнули его насквозь. Из‑под копыт оленихи в него полетели мелкие камешки. Да, это была грубая ошибка. Зря он принял тот обглоданный скелет за мать олененка. Вот она, его мать! И где только она пряталась? Волк стрелой метнулся мимо оленихи и прыгнул в воду.
Выбравшись на спасительный берег, он оглянулся. Олененок, пригнувшись, сунул морду матери под брюхо и жадно сосал молоко, а олениха все еще гневно поглядывала в сторону Волка: «Держись от нас подальше!»
Стряхивая со шкуры воду, Волк вновь стал осматривать стадо, выискивая жертву попроще.
Вскоре он услышал крик боли и отчаяния; это кричал молодой олень, тщетно пытавшийся взобраться на крутой берег. У оленя явно была повреждена нога. Но его ветви‑рога показались Волку острыми, как клыки: один удачный удар, и этот олень выпустит напавшему на него зверю кишки.
Глава семнадцатая
Торак, высмотрев Волка в стаде северных оленей, вскоре снова потерял его из виду.
Ренн прошептала:
– Ивняк здесь слишком густой, я не могу как следует прицелиться.
Он кивнул:
– Надо бы спуститься вон к тем скалам у реки…
И они, не говоря более ни слова, стали очень осторожно пробираться среди невысоких, в рост человека, деревьев, ближе к воде. Сквозь ветки Торак все время видел оленей, бегущих через открытое пространство к реке. На бегу они, как обычно, высоко задирали морды, выворачивали наружу задние ноги и покачивали своими белыми пушистыми хвостиками.
Ренн уже стащила с лица защитную маску; глаза ее горели. Торак знал, о чем она сейчас думает, – о вкусном костном мозге, о зажаренной на костре задней ноге оленя с таким сочным мясом, что, когда вонзишь в него зубы, кровяной сок так и брызжет, стекая на подбородок…
«Прекрати, Торак! Ты ведь пока что ни одного оленя не убил!» – сказал он себе.
Поскольку период гона еще не закончился, олени‑самцы постоянно сворачивали в сторону и скрещивали рога в мимолетном поединке или начинали гоняться друг за другом, пугая олених и оленят. У самых крупных, взрослых самцов шея казалась распухшей – такой густой и пышный был на ней воротник, спускавшийся от горла почти до колен; у некоторых острые концы рогов были в крови, а шкура вся в неровных пятнах не до конца вылинявшей шерсти. Торак заметил, что олени шарахаются от клочьев старой шерсти, оставшейся на ветках колючего кустарника после прохода здесь предыдущего стада. Впрочем, олени пугливо шарахались и от тех фигур из дерна, которые высились на холмах, растопырив руки‑рога.
«Стоят там, словно добычу пасут», – подумал вдруг Торак.
Он заметил также, что олени кажутся далеко не такими упитанными, какими им следовало бы быть в начале зимы. Обычно после того, как они все лето кормятся на сочных пастбищах, на спине у них образуется довольно толстый слой жира, но сейчас его не было. Торак видел, как молодая самка отошла в сторону от стада и попыталась немного подкормиться, тщетно надеясь пробить острыми передними копытами прочную ледяную корку, но это ей не удалось, и она устало побрела прочь.
Наконец им с Ренн удалось добраться до крупных валунов на берегу реки, со всех сторон окруженных мелким ивняком. Отсюда было хорошо видно, как бегущие олени прыгают в воду. Торак видел их влажные розовые языки и желтые зубы, чуял их мускусный запах, слышал звон и треск ломающегося под их копытами льда. Он еще немного подождал и вложил в лук стрелу.
Ренн тоже откинула капюшон парки и сосредоточенно прицелилась.
* * *
Волк крепче стиснул челюсти, и самец со сломанной ногой сразу обмяк.
Подталкиваемый мучительным голодом, Волк вонзил зубы в оленье брюхо и вспорол его, выпустив наружу замечательно вкусные, скользкие от крови внутренности. Он быстро проглотил их, оставив только желудок, от которого противно пахло мхом. Теперь Волк чувствовал, что почти сыт, но все же принялся за оленьи ляжки, с жадностью отрывая от них крупные куски горячего, сочного мяса.
Вороны спустились на землю и осторожными прыжками приблизились к убитой Волком добыче. Он рычанием отогнал их, но даже морду не поднял, и вороны послушно отошли, дожидаясь своей очереди.
Голод у Волка внутри наконец затих; честно говоря, он больше не смог бы съесть ни кусочка. Но теперь ему очень хотелось пить. Морда и грудь у него были перепачканы липкой кровью, которую надо было смыть. И он рысцой сбежал по берегу к воде, оставив добычу на растерзание воронам.
Когда он поднял голову, оторвавшись от воды, то вдруг уловил запах бесхвостых. И принюхался.
Это были не его бесхвостые.
Другие.
* * *
Ренн уже готова была выстрелить, когда намеченный ею олень вдруг пошатнулся на мелководье и упал. Из груди у него торчало копье.
Копье!
Торак поймал ее озадаченный взгляд и опустил лук. Откуда же прилетело это копье?
Копье моментально сразило оленя, и его собратья не успели ничего заметить и совсем не встревожились, пробегая мимо него. Присев в зарослях ивняка, Торак и Ренн внимательно осматривали берег реки. Похоже, копье прилетело не с берега, а с воды…
Вон оттуда. На середине реки, в самой гуще оленьего стада, Тораку удалось‑таки высмотреть каноэ‑обманку с деревянной оленьей головой на носу и пушистым хвостиком на корме. Лодочка сидела совсем низко в воде, а самих охотников Торак сумел разглядеть лишь с огромным трудом. Их было вроде бы четверо, и они искусно замаскировались: к головам привязали оленьи рога, лица раскрасили темно‑коричневой краской, а вокруг глаз и рта навели белые пятна, как у оленей на морде. Ниже по течению Торак заметил и второе каноэ. А Ренн указала ему еще на два, выше по течению.
Торак оглянулся; значит, те клочья оленьей шерсти, развевавшиеся на ветвях кустарника, и те человеческие фигуры из дерна с торчавшими в стороны руками‑рогами – все это устроено специально! Люди из горного племени с помощью этих приспособлений как бы сгоняли оленей в этот издавна знакомый им распадок и заставляли переправляться через реку именно там, где их уже ждали в засаде охотники. Ведь подстрелить оленя, когда он переправляется через реку и никуда не может удрать, проще всего.
Ренн тоже все поняла и еле слышно выдохнула:
– Ну, вот наконец‑то мы их нашли! Хоть и вторглись без разрешения в чьи‑то охотничьи угодья.
Торак заметил, как один из охотников прицелился в белого оленя, плывущего через реку. Но как только он вытащил копье, откуда ни возьмись появился ворон и принялся кружить над его добычей.
– Ох, нет! – прошептала Ренн.
Рип отлично поел, и теперь ему хотелось повеселиться. Он летал совсем низко и лаял, как собака. Озадаченный охотник все‑таки метнул свое копье, но промахнулся и вместо груди угодил оленю в крестец. Белый олень стремительно выскочил из воды и помчался прочь, унося и воткнувшееся в его тело копье.
В одно мгновение стадо, почуявшее боль раненого собрата, охватила паника. Торак видел блестящие глаза оленей, будто обведенные белой краской, и их раздутые ноздри. Паника вызвала суматоху. Часть оленей ринулась назад, и животные, налетая друг на друга, быстро превратили воду у берега в жидкую грязь. По реке пошли волны, и каноэ стало сильно качать. Было видно, что охотники с трудом удерживаются на плаву. А еще через несколько мгновений Торак и думать забыл об охотничьем каноэ – за спиной затрещали ветки, и олени ринулись прямо на них с Ренн, круша заросли.
– Забирайся скорей на скалу! – крикнула Ренн.
Они бегом бросились к валунам на берегу; Торак подсадил Ренн и поспешно взобрался сам. А стадо уже с грохотом обтекало валуны – это был сплошной бешеный поток острых рогов и копыт, все сокрушавших на своем пути. Ренн сидела не слишком высоко, и какой‑то обезумевший самец ринулся на нее, сумев зацепить рогом рыжую прядь ее волос. Ренн вскрикнула, пытаясь одной рукой распутать волосы, но у нее ничего не получалось, и Торак, взмахнув ножом, отрезал зацепившуюся за рог прядь. Высвободившись, перепуганный самец мотнул головой и, взвившись на дыбы, ударил его копытами в плечо. Торак свалился на землю, но успел перекатиться вбок, избежав удара острым копытом прямо в лицо. Такой удар вполне мог бы размозжить ему голову. Ренн, свесившись с валуна, за руку втащила его обратно, а олень с топотом помчался дальше по берегу.
– Ты как? – крикнула Ренн сквозь оглушительный грохот копыт.
– Нормально! А ты? – заорал в ответ Торак.
Она кивнула, но вид у нее был довольно мрачный, а из раны на затылке, где олень все‑таки задел ее своим рогом, выдрав клок волос вместе с кожей, текла кровь.
И вдруг все кончилось. Последний олень промчался по берегу, топот копыт стих вдали, и стадо исчезло.
Ренн сползла с валуна, рукой зажимая кровоточащую рану на голове. Торак тоже спрыгнул следом за ней.
А на реке охотники с плеском высаживались на мелководье, таща за собой свои каноэ. Уже кое‑кто из них бежал к зарослям, размахивая копьем и явно намереваясь наказать тех, кто испортил всю охоту. Торак видел сердитые разрисованные лица, слышал голоса, гудевшие, точно рой разъяренных ос. Еще бы, они имеют полное право сердиться, думал он. Один убитый олень и один раненый – а это означает, что его еще придется несколько дней выслеживать, чтобы прикончить. Не очень‑то велика добыча для такого большого племени.
Ренн потянула его за валуны.
– Надо убираться отсюда, пока они нас не нашли! – прошипела она.
– Но только они могут подсказать нам, где искать эту Гору Духов!
– Да, конечно, только сейчас они вряд ли станут объяснять нам, как туда добраться! Скорее уж попросту нас прикончат!
Тот охотник, что стал жертвой трюкачества Рипа, был сердит больше всех.
– Нет, вы это видели? – громогласно вопрошал он. – Это же какой‑то злой дух в обличье ворона! Испортил мне всю охоту, а потом взял да и растворился в воздухе!
Торак хотел уже окликнуть незадачливого охотника, но Ренн зажала ему рот рукой.
– Ты что, с ума сошел? – прошипела она.
Но Торак продолжал внимательно изучать лица охотников. Потом убрал руку Ренн со своего рта, встал на ноги и вышел из‑за валуна.
Глава восемнадцатая
Ренн увидела, как какой‑то крупный мужчина обернулся и, прищурившись, вгляделся в лицо Торака.
– Крукослик! – вскричал Торак, срывая с себя маску и бросаясь к нему.
Разрисованное лицо осветила широкая улыбка.
– Торак! – Крукослик, вождь племени Горного Зайца, широкими шагами устремился навстречу Тораку, в знак дружбы прикладывая к груди кулаки. – До чего же ты вырос! А это кто с тобой? Неужели Ренн? Иди, иди сюда, девочка!
Смущенная тем, что не сразу его узнала, Ренн медленно приблизилась к Крукослику. Остальные охотники столпились вокруг. Почти все они были из племени Горного Зайца, но кое у кого Ренн заметила ожерелья из рябиновой коры, а также нашитые на капюшоны перья лебедя. У всех этих людей были широкие лица и весьма доброжелательные улыбки. Казалось, их гнев разом улетучился, точно туман под ветром.
Торак попытался извиниться за то, что испортил им охоту, но Крукослик только отмахнулся.
– У соседней реки есть еще одно место, где оленьи стада переправляются на другой берег; там их тоже наши охотники поджидают. Идем! Вид у вас обоих что‑то не очень. Видно, сильно изголодались.
Кто‑то из охотников уже разжег костер. Крукослик поблагодарил убитого оленя за то, что он отдает людям свое тело, и пожелал его духу благополучно добраться до Великой Горы. Затем трое охотников в один миг освежевали тушу, вынули внутренности, дочиста вытерли нутро и спустили кровь в только что снятую шкуру. Внутренности и кишки положили на шкуру сверху, а тушу разрубили на четыре части. Было ясно, что у этих людей ничего даром не пропадает; даже крови на снегу почти не было видно.
Глядя на их ловкие действия, Ренн вспомнила Фин‑Кединна, и ее вдруг охватила острая тоска по дому. Она еще не совсем оправилась после нападения того оленя‑самца, да и рана на голове, где олень сорвал скальп, сильно болела. Какая‑то женщина из племени Рябины, заметив, что Ренн все время невольно подносит к этому месту руку, молча помогла ей перевязать рану листьями конского щавеля, и повязка несколько приглушила боль.
Крукослик вручил Ренн и Тораку плошки с кровью и велел непременно все выпить. Кровь, остывая, становилась противно тягучей, и Ренн закашлялась, пытаясь выпить ее залпом, но тут же почувствовала, как сила оленя с его кровью переливается в ее тело.
Челко, сын Крукослика, тот самый молодой охотник, который промахнулся, метя в оленя, подал им ломти сырой оленьей печени; печень была еще теплой и невероятно вкусной. Вот теперь Ренн действительно стало значительно лучше, и она, хоть и с некоторым опозданием, тут же поспешно поблагодарила хранителя своего племени.
Крукослик посидел у костра вместе с ними, но сам есть ничего не стал. За это время он успел соскрести с себя краску, и перед ними предстало его знакомое округлое лицо, постоянно покрытое жарким румянцем, словно от сильного огня. Вождь племени Горного Зайца, как и все остальные охотники, был одет в длинную, до щиколоток, тунику из оленьей шкуры, подвязанную широким алым поясом. Его темно‑каштановые волосы были выстрижены на лбу в короткую челку, из‑под которой виднелся зигзаг племенной татуировки; шапка вождя, сшитая из шкуры зайца, тоже была покрашена в красный цвет, но на время охоты он вывернул ее мехом наружу.
Крукослик смотрел на незваных гостей довольно строптиво, но вполне дружелюбно. А когда Ренн, по незнанию нарушив обычай их племени, повернулась спиной к огню, он мягко поправил ее:
– Мы так не поступаем; огонь этого не любит.
Чувствовалось, что он – настоящий вождь своего племени и привык поступать так, как сам считает нужным. Когда Торак спросил его о Горе Духов, Крукослик жестом заставил его умолкнуть и пояснил:
– Здесь не место для разговоров о таких священных вещах. Лучше сперва вернуться на стоянку. А пока Челко будет преследовать раненого оленя, мы сможем спокойно обо всем поговорить.
Торак кивнул и повернулся к Челко:
– Мне очень жаль, что наш ворон тебе помешал. Ты только учти: это… наш большой друг.
Челко захлопал глазами:
– Ваш большой друг?
– Наш ворон не хотел тебе навредить, – вмешалась Ренн. – Он еще совсем молодой и просто любит пошалить.
Челко поскреб подбородок и усмехнулся:
– А я‑то решил, что это злой дух!
– Значит, мы все‑таки виноваты, – сказал Торак, – что испортили вам охоту! Давай я помогу тебе выследить того раненого оленя, хочешь?
Челко явно обрадовался, и Крукослик согласно кивнул:
– Ладно. Это было бы очень хорошо.
– И я с вами пойду, – тут же сказала Ренн.
Но, к ее удивлению, Торак отрицательно покачал головой:
– Да ты еще в себя не пришла! Ступай лучше с Крукосликом.
– Я прекрасно себя чувствую! – запротестовала Ренн.
– Ладно, я провожу тебя на стоянку, – пообещал Торак.
Маленькие глазки Крукослика с хитрым прищуром смотрели то на него, то на Ренн.
– Хорошо, – подытожил он, – решим так: Торак идет с Челко, а Ренн – со мной. А когда мы снова соберемся вместе, когда все будут сыты, вы сможете подробно рассказать мне, зачем сюда пришли.
* * *
Ренн совсем не хотелось тащиться с Крукосликом на стоянку, от реки туда было довольно далеко, но оказалось, что она зря беспокоилась. Охотники оставили неподалеку собачьи упряжки с санями, которыми управляли дети; упряжки были спрятаны, чтобы собаки не испугали идущих к переправе оленей. Но стоило охотникам свистнуть, и упряжки тут же появились, словно из‑под земли.
Сани были сделаны из оленьих рогов, скрепленных ивовыми прутьями, а полозья облеплены глиной и отполированы до зеркального блеска. Сани отлично скользили, но были немного меньше тех, которыми пользовались племена Дальнего Севера; в них едва хватало места на одного, а погонщик устраивался сзади и управлял упряжкой стоя. Для начала Крукослик познакомил Ренн с каждой из собак, совершенно серьезно полагая, что собаки заслуживают столь же вежливого обращения, как и люди. После чего Ренн прониклась к вождю племени Горного Зайца еще большей симпатией.
Наконец сани, хрустя ледяной коркой, сплошь покрывавшей землю, двинулись на север. Ни бичом, ни кнутом Крукослик не пользовался; он просто четко и громко подавал команды псу‑вожаку, а уж тому подчинялись и все остальные собаки. Пока они ехали, Крукослик умудрился выудить из Ренн все лесные новости. Он озабоченно нахмурился и даже невольно коснулся шкурки своего тотема‑покровителя, когда она рассказала ему о нашествии серых ночных бабочек и о странном недуге, вызывавшем у людей страх перед собственной тенью. Крукослика весьма встревожило известие об уходе Фин‑Кединна и особенно то, что вождь Воронов отправился искать кого‑то в полном одиночестве. Однако, узнав, что вместе с Тораком и Ренн путешествует и Волк, Крукослик, похоже, обрадовался, хоть и попросил Ренн не произносить вслух слово «волк».
– Мы, живущие по законам Великой Горы и рядом с нею, очень осторожны в выборе слов. Те серые существа, один из которых является вашим названым братом, у нас именуются «охотники на духов», потому что они лучше всех умеют незаметно подкрадываться и выслеживать свою жертву. Мы также никогда не называем вслух тех, на кого охотимся, чтобы они, обладая невероятно тонким слухом, не смогли нас подслушать и узнать наши планы. Мы называем их просто «рогатыми». – Вождь горестно покачал головой. – И это очень хорошо, что вы привели с собой такого «охотника». Уже целых три месяца никого из его сородичей не слышно, не видно на наших холмах; лишь в западной их части люди из племени Рябины нашли одного, но он был мертв, и они положили ему в пасть еду, чтобы накормить его души, и оставили лежать с миром. Мы опасаемся, что все остальные бежали отсюда, опасаясь… – Крукослик немного помолчал и, понизив голос, договорил: – той злобной твари.
Ренн невольно оглянулась через плечо. Остроконечные вершины Высоких Гор показались ей вдруг неожиданно близкими.
Крукослик больше ничего к своему сообщению не прибавил, и дальнейший путь они проделали в молчании.
Сумерки почти совсем сгустились, а небо приобрело фиолетовый оттенок, когда они добрались до стоянки. Издали селение выглядело совсем крошечным; оно притулилось на берегу серого озера и казалось затерявшимся среди бескрайнего множества огромных холмов. Но когда они подъехали ближе, Ренн увидела, что перед нею не только стоянка племени Горного Зайца. Там собрались вместе несколько различных племен. Под огромным общим навесом из шкур, освещенных золотистым светом костров, зимовало племя Горного Зайца; рядом виднелись пирамиды из дерна – жилища, воздвигнутые племенем Рябины; а чуть в стороне Ренн с удивлением заметила какие‑то продолговатые холмики, похожие на могильники и присыпанные снегом, которые, по словам Крукослика, являлись жилищами людей из племени Лебедя.
– Сейчас трудные времена, – пояснил Крукослик, – и горные племена должны держаться вместе. Только так мы сумеем выжить.
Залаяли собаки, сани замедлили ход и остановились. По снегу пролегли длинные полосы золотистого света – из общего убежища выбегали люди, радостно приветствуя прибывших. Крукослик вручил Ренн каменный скребок, с помощью которого она счистила с одежды снег и лед, а потом на негнущихся от холода ногах последовала за вождем на стоянку.
Внутри, под просторным навесом, ее встретило неожиданное тепло, чудесный дымный аромат горячей пищи и множество людей. В обложенной камнями яме жарко горел большой костер. Вокруг него на оленьих шкурах, брошенных поверх толстого слоя березовых прутьев, сидели мужчины и женщины; все они были чем‑нибудь заняты – шили или затачивали наконечники для копий. От бурдюков с пищей, висевших над костром, исходил ароматный пар. И Ренн опять страшно захотелось есть.
Она сняла с себя верхнюю одежду и повесила ее для просушки на одну из прочных балок, поддерживавших крышу навеса; а затем вместе с Крукосликом обошла вокруг костра, вежливо со всеми здороваясь и очень стараясь ни в коем случае не поворачиваться к огню спиной. Те, мимо кого она проходила, приветливо ей кивали, но она чувствовала настороженность этих людей и очень жалела, что рядом нет Торака.
Крукослик уселся в самом дальнем конце жилища и, когда Ренн села с ним рядом, пояснил:
– Здесь ближе всего к Священной Горе.
Затем он поблагодарил огонь и «рогатых» за пищу, и остальные члены племени вторили ему, а Ренн тихонько пробормотала молитву своему покровителю. И наконец все приступили к еде.
Какая‑то женщина подала Ренн плошку с чем‑то непонятным и пояснила, что это в основном жир – точнее, кусочки костного мозга, жир с огузка и языка, а также наиболее жирные части оленьих внутренностей.
– Мясо – это хорошо, – приговаривала она, – но жир гораздо лучше, особенно зимой, когда живешь в снегу среди этих холмов.
Угощение действительно оказалось весьма питательным, но жир постоянно прилипал к корню языка, и Ренн то и дело смывала его, запивая еду горячим вересковым отваром. Затем был подан олений рубец, начиненный жеваным мхом – это угощение Ренн очень вежливо отвергла; затем последовали жареные ребрышки и упругие жареные уши. Детворе налили по целой миске горячего густого супа из оленьих ножек. Ренн заметила, как какая‑то молодая мать сунула своему малышу – у него, похоже, резались зубки – палочку замерзшего костного мозга: почесать десны. Старейшинам досталось самое лучшее угощение – оленьи глаза; они сперва высосали из них жир, затем целиком сунули в рот и долго жевали.
Крукослик извинился, что никаких ягод у них, к сожалению, нет.
– А все из‑за проклятого льда! – воскликнул он. И больше он ни разу о том страшном ледяном дожде не упоминал.
Наевшись до отвала, Ренн свернулась клубком и стала сонно прислушиваться к потрескиванию костра и тихой беседе людей. Она чувствовала себя совершенно обессилевшей; тело ее до сих пор болезненно вздрагивало, точно вспоминая движение саней по промерзшей, обледенелой земле. Зато впервые за много дней ее охватило ощущение полной безопасности. Где‑то далеко, снаружи, остались холмы, скованные жестокой хваткой Эостры. Но здесь, в тепле и покое, об этом можно было почти позабыть.
Сквозь дрему Ренн слышала поскрипывание столбов, на которых держался навес, и шорох снега на крыше и стенах убежища. В дымной полутьме, окутанная дремотой, она смотрела, как почти голые малыши ползают по взрослым членам племени, которые заботливо за ними присматривают, стараясь не подпускать слишком близко к огню, но при этом почти не прерывают своих занятий. Горным племенам всегда приходилось жить в более трудных условиях, чем племенам лесным, да и неуверенности в их жизни всегда было гораздо больше; возможно, именно поэтому они с таким удовольствием воспринимали все хорошее – вкусную еду, приятные известия, звонкие голоса играющих детей.
И все же Ренн не могла не заметить, как трудно им здесь живется. Кто‑то лишился глаза после встречи с оленьими рогами, у кого‑то не хватало пальцев, намертво отмороженных и отвалившихся. От Крукослика Ренн уже слышала, что в его племени даже имен детям не дают, пока они не достигнут своей восьмой весны – ведь если ребенок опасно заболеет, его придется оставить и тем самым обречь на неизбежную гибель.
Думая обо всем этом, Ренн неожиданно для себя крепко уснула.
И проснулась, разбуженная веселыми криками и смехом. Оказывается, вернулись Торак и Челко.
Челко прямо‑таки весь сиял от восторга и охотно рассказывал каждому, кто хотел его слушать, как Торак призвал своего собственного «охотника на духов» и тот помог им выследить раненого «рогатого».
– А потом я метнул копье и убил его. Мимо как раз проезжали на санях люди из племени Рябины, они и помогли нам погрузить «рогатого» на сани, да и нас заодно подвезли.
Горные жители посматривали на Торака с настороженным уважением, а одна из женщин понесла Волку целую оленью голову в благодарность за оказанную помощь.
Торак высмотрел, где сидит Ренн, и тут же устроился с нею рядом; от него исходил чистый холодный запах ночи. Он одним махом проглотил целую миску кушанья из кусочков жира и только тогда наконец поинтересовался у Ренн, не стало ли ей лучше.
– Конечно же стало! – довольно сердито буркнула она.
И он умолк, решив больше не раздражать ее своими вопросами.
Вокруг них между тем говор почти смолк, превратившись в еле слышный шепот; было уже поздно; дети уснули, забравшись в спальные мешки. А колдуны всех трех племен принялись кружить у костра, бормоча какие‑то заклинания. Одна из колдуний, ненадолго остановившись возле Ренн, пояснила ей: