Торак широко распахнул глаза.
И увидел, что лежит на толстой подстилке из заячьих шкур, а сверху укрыт теплым одеялом из шерсти мускусного быка. Пещерка, в которой он находился, была такой маленькой, что, раскинув руки, он, наверное, мог бы достать от одной стены до другой. Но похоже, она была достаточно глубока. Торак лежал ногами к выходу, занавешенному тяжелым пологом, сшитым из разных звериных шкур; в щели по краям полога пробивался дневной свет. Рядом с его постелью горел костер, отбрасывая на стены красноватые отблески. Возле костра лежали груды топлива – сухой вереск и лепешки сушеного помета мускусного быка; над костром висели связки трав и сухих грибов, а также вяленая форель.
Белый северный олень и белый мускусный бык были нарисованы на стене мелом или гипсом. Как и лемминги, росомахи и куропатки. Изображениями разных животных и птиц был покрыт, казалось, каждый свободный кусочек стен; все они были искусно высечены в сланцевой породе, а бороздки заполнены тем же гипсом или мелом. А вот белый ворон оказался настоящим. Он восседал на камне и внимательно смотрел на Торака. Оперение, лапы, когти и даже клюв у него были совершенно белые. Зато глаза – черные, и взгляд такой же, как у всех воронов: острый и умный.
Чувствуя какую‑то невероятную слабость, Торак все‑таки заставил себя сесть. Голова ужасно кружилась; казалось, у него болит все тело, но он, безусловно, мог двигать руками и ногами, а это означало, что дела его отнюдь не безнадежны; видимо, когда он упал с утеса, глубокий снег у подножия и толстая неуклюжая парка спасли его. Рана на макушке саднила: похоже, тот филин разодрал ему старый шрам. Торак ощупал голову и понял, что рана заботливо перевязана.
Тот филин…
И Торак моментально все вспомнил.
– Кто здесь? – спросил он. – Где мой нож? И где Волк?
Ответа не последовало.
Торак встал и, пошатываясь, двинулся к выходу из пещеры.
– Стой! – раздался знакомый голос.
Торак услышал топот ног, клацанье когтей и изо всех сил рванулся вперед – туда, за полог, на свободу, под удары ледяного ветра, – но чьи‑то руки схватили его и потащили назад. Он почти не сопротивлялся, снова теряя сознание. А когда он пришел в себя, лежа на полу в пещере, то на него, фыркая и облизывая ему лицо, прыгнул Волк, который радостно поскуливал: «Ты очнулся! Ненавижу этот ваш долгий сон! Я здесь! С тобой!»
Торак обнял его, запустив пальцы в густую шерсть на загривке, и наконец увидел перед собой того, кто спас ему жизнь.
Это был парнишка примерно одних с ним лет, мрачный и страшно тощий. Моргая, он прикрывал глаза от яркого света, бьющего из‑за распахнутого полога. На нем была мохнатая куртка из шерсти мускусного быка, но никаких племенных татуировок Торак не заметил. Впрочем, отнюдь не отсутствие племенных знаков делало парнишку непохожим на других людей.
Он выглядел так, словно кто‑то украл с его лица и тела все краски. Его длинные спутанные волосы были грязно‑белыми, как паутина. А брови и ресницы – чуть желтоватыми, точно сухая трава; лицо же было совершенно белым, как только что вырубленный кусок мела. А бледно‑серые глаза вызывали у Торака ощущение зимней тучи, из которой валит снег.
– Ты кто? – спросил парнишка с какой‑то странной примесью страха и тоски.
– А ты? Ты сам‑то что такое?! – Торак даже головой тряхнул и попытался снова вскочить, но это ему не удалось. – Зачем ты забрал мою одежду и мой нож? Отдай немедленно!
Губы парнишки растянулись в странной, какой‑то неумелой улыбке, обнажавшей зубы. Было похоже, что ему не очень‑то часто доводилось пользоваться этой улыбкой.
– Никуда твой нож не денется, – сказал он и указал Тораку на каменный выступ, где было сложено все его имущество. – А ты лучше пока не вставай, у тебя, наверное, голова еще кружится. Это я заставил тебя так долго спать. И ты очень много говорил во сне.
– Ты наверняка один из ее помощников! – оскалился Торак.
– Чьих?
– Эостры!
– Той, что захватила Гору?
– Не притворяйся, что не знаешь!
– О нет, я знаю. Я ее видел.
Глаза у парнишки были и впрямь запавшие, обведенные темными кругами. Похоже, он много дней и ночей подряд прожил, испытывая постоянный страх.
А может, просто хорошо лгать выучился?
– Ты наверняка помогаешь ей! – стоял на своем Торак. – С какой еще стати тебе торчать тут?
– Я давно здесь живу, гораздо дольше, чем… – Он не договорил. Обернулся, прислушался и крикнул кому‑то: – Я скоро приду!
– Кто там еще? – с подозрением спросил Торак.
– Тебе надо отдохнуть, – настойчиво глядя на него, заявил парнишка. – У тебя с головой не все в порядке.
И как только он это сказал, головокружение у Торака снова усилилось.
– Ты что, колдун? – поморщившись, спросил он. – Вон со мной что хочешь, то и делаешь!
– Колдун? Нет, вряд ли.
Волк своим теплым языком все лизал Тораку руку, и он, уже засыпая, успел заметить, что раны на теле Волка тщательно промыты и смазаны какой‑то целебной мазью; да и сам Волк, похоже, чувствовал себя в обществе этого незнакомца легко и свободно.
– Сперва‑то он меня к тебе не подпускал, – сказал парнишка, словно прочитав мысли Торака и протягивая руку, чтобы Волк обнюхал его пальцы.
– А зачем ты заставил меня так долго спать? – спросил Торак, снова тщетно пытаясь сесть.
– Мне нужно было силки проверить. Не мог же я позволить тебе, больному, куда‑то уйти.
Торак все‑таки встал, ринулся мимо него и схватил свой нож.
– Отдай мою одежду! Выпусти меня отсюда!
Пещера с бешеной скоростью вращалась вокруг него, и он никак не мог понять, где же выход. Парнишка осторожно вынул у него из рук нож и, ласково подтолкнув к подстилке из заячьих шкур, снова заставил его лечь.
Когда Торак очнулся, то понял, что опять лежит, укрытый теплым одеялом из шерсти мускусного быка.
Только теперь он был еще и связан по рукам и ногам.
* * *
– Отпусти меня.
– Нет.
– Почему?
– Ты уйдешь.
– Но я не могу здесь оставаться!
– Почему?
И Торак сдался; он перестал вырываться и уставился на своего пленителя.
Башмаки парнишки были неуклюже залатаны кусками шкурки лемминга, да и одежда была сшита весьма неумело. Он сидел, зажав руки между колен, и тоскливо смотрел на Торака.
– Да кто же ты такой? – спросил Торак.
Бледные ресницы взметнулись:
– Я – Дарк..[1]
Торак фыркнул:
– Это с чего ж тебя так назвали?
– А меня никто и не называл. Меня выгнали из племени до того, как я получил имя. Вот я сам и выбрал себе такое имя. Решил, что оно мне поможет.
В сердце Торака шевельнулась жалость, но он быстро погасил ее и спросил:
– Если ты не имеешь никакого отношения к Эостре, то почему же она тебя не убила?
– А я научился отгонять ее собак и этих детей, в которых с ее помощью злые духи вселились. Смотри, вот моя праща. Это она мне помогла собак отогнать, когда они на тебя напали. А еще меня Арк сторожит, когда я сплю.
– Арк – это кто?
Белый ворон на своем насесте гордо поднял голову и взъерошил перья.
– Если бы Эостра хотела тебя убить, – сказал Торак, – она бы точно нашла какой‑нибудь способ.
– Да, наверно. По‑моему, ей очень нравится тут властвовать. А я для нее просто дичь. – И он снова улыбнулся Тораку своей странной улыбкой, растягивая губы. – Но теперь я уже не один. У меня есть ты.
Торак никак не мог разобраться, что за человек перед ним. Этот Дарк был жутко тощим, еле‑еле душа в теле, и все же он как‑то умудрился притащить Торака в свою пещерку. Да и потом ему пришлось немало потрудиться, чтобы его связать. Услышав его мысли, Волк понюхал полоски кожи, которыми он был связан, и посмотрел на него. Но когда Торак велел ему по‑волчьи – выразительным ворчанием и свистом – разгрызть путы, стягивавшие ему запястья, Волк только лизнул ему пальцы.
– Ты голоден? – спросил Дарк.
– Нет, – солгал Торак. – Скажи, кто ты? Как ты здесь очутился?
Дарк вытащил из‑за пазухи половинку вяленой форели и принялся ее жевать.
– Когда я был еще в животе у своей матери, прямо у нее перед носом выскочил белый заяц; она испугалась, вот я и родился на свет таким. – Он коснулся рукой своих белесых, похожих на паутину, волос. – Мать говорила мне, что мы с ней оба из племени Лебедя, но когда я немного подрос, то начал видеть всякие странные вещи, и мои соплеменники решили, что я приношу несчастье. Мать, конечно, всячески меня защищала, а когда мне было восемь лет, она умерла, и отец уже на следующий день отвел меня в Горловину. Я думал, что он хочет нанести мне племенную татуировку, но он просто оставил меня здесь и ушел. Я все время старательно расчищал указательные знаки, чтобы он мог снова меня найти. Но он так больше и не вернулся.
– Неужели ты сам не пытался отсюда выбраться?
– О нет. Я знал, что должен остаться.
Торак задумался.
– Значит, ты так с тех пор тут и живешь?
Дарк кивнул и указал ему на изображения животных на каменных стенах пещеры:
– Вот. По одному каждый месяц.
– Но ведь это… не меньше семи зим! Как же ты выжил?
– Это было трудно, – признался Дарк, задумчиво выуживая застрявшую в зубах рыбью кость. – Первые три зимы, правда, кто‑то оставлял мне еду. Но потом перестал. Я ужасно мерз, пока не набрал шерсти мускусного быка и не связал себе одеяло. А однажды у меня жутко заболели зубы. Они так сильно болели, что я несколько штук сам выбил камнем. – Он помолчал. – Сперва мне было очень одиноко. А потом я нашел Арк. Вороны чуть не заклевали ее за то, что у нее перья белые. Я назвал ее Арк, потому что это слово было первым, которое она мне сказала. – Он улыбнулся. – Ей это имя нравится, она часто его произносит!
– Значит, так вы с ней вдвоем и жили?
– Да, с ней. И еще с духами.
Волк вдруг встал и потрусил куда‑то в глубь пещеры. Дарк тоже повернул в ту сторону голову и прислушался.
– Ты… можешь видеть духов? – спросил Торак.
Дарк молча кивнул.
В пещере было очень тихо. И Торак снова шепотом спросил:
– Так это ты с духом разговаривал? Чуть раньше?
– Да, со своей сестрой. Только она, став духом, больше не помнит, что на самом деле она моя сестра.
Торак вгляделся в темный угол пещеры, но увидел там только Волка; правда, тот смотрел вовсе не на него и при этом радостно мел хвостом пол, что было довольно‑таки странно.
– А ты никогда не видел духа мужчины, похожего на меня? – все‑таки решился спросить Торак. – С длинными черными волосами? И татуировкой племени Волка?
– Нет. А кто это?
Торак не ответил. Помолчав, он снова спросил:
– Но ведь мы сейчас внутри Горы Духов?
– Да.
– А есть здесь какие‑то другие пещеры?
– Очень много. Мне, например, нравится Шепчущая пещера, потому что там обитают духи. Но я в этой пещере не бывал с тех пор, как она ее захватила. И привела с собой злых духов. И тот холодный красный камень с собой принесла.
Сердце Торака бешено забилось.
– А как туда попасть? В эту Шепчущую пещеру?
– Есть много разных путей.
– Отведи меня туда!
– Нет.
– Ты должен. Как долго я проспал?
– Ну‑у… почти два дня.
– Два дня? – вскричал Торак. – Но ведь это означает, что сегодня Ночь Душ!
Услышав его крики, Волк вскочил и подбежал к нему.
Теперь Торак понимал, почему Эостра тогда позволила ему спастись: ведь на самом‑то деле спастись ему так и не удалось. И ее совершенно устраивало то, что теперь он лежит здесь, весь опутанный кожаными тесемками, точно муха – паучьей сетью. Ей оставалось только придумать, что с ним делать дальше.
– Дарк, послушай меня, – сказал Торак, стараясь держать себя в руках. – Сегодня ночью Эостра намерена сотворить нечто страшное. Я не знаю точно, что именно, но мне известно, что в своих целях она намерена использовать мертвых и с их помощью управлять живыми. Ты должен отпустить меня!
– А во сне ты говорил, что Эостра хочет убить тебя. Нет, ты лучше оставайся со мной. Здесь ты в безопасности.
– После сегодняшней ночи никто и нигде уже не сможет быть в безопасности. Она обретет слишком большое могущество! Повелевая мертвыми, она станет править и этими Горами, и Лесом, и Морем!
– Что такое Море? – спросил Дарк.
Торак с досады взревел так, что вся пещера содрогнулась.
А Волк прижал уши и завыл.
Арк захлопала крыльями.
Огромным усилием воли Торак снова взял себя в руки.
– Возможно, вот что тебя убедит: неким образом – я и сам не понимаю, как это происходит, – но дух моего Отца оказался связан с этой злодейкой. Если бы я сумел пресечь ее козни, то, возможно, помог бы и своему Отцу. Теперь ты понимаешь, как это для меня важно? Понимаешь, почему ты должен меня отпустить?
Необычное лицо Дарка, казалось, накрыла темная тень. Он вдруг показался Тораку значительно старше своих лет.
– Мой отец бросил меня здесь одного, – сказал он. – Да так за мной и не вернулся.
Торак скрипнул зубами.
– Ну хорошо, а если бы твоей Арк была нужна помощь? Ты ведь сделал бы что угодно, лишь бы ее спасти, верно?
Дарк так стиснул свои белые как мел пальцы, что захрустели суставы. Торак чувствовал, что своими вопросами причиняет ему боль.
– Много зим, одну за другой, провел я в этой пещере, – тихо промолвил он. – Ты здесь первый человек. Первый живой человек.
Словно почувствовав, какая буря чувств бушует в душе альбиноса, Арк слетела к нему на плечо.
А Волк с тревогой переводил глаза с Торака на Дарка и обратно.
Торак молча ждал.
Наконец Дарк покачал головой:
– Нет. Я не могу позволить тебе уйти.
Глава двадцать девятая
– Один день, – умоляла Ренн. Сильно прихрамывая, она пробиралась меж валунами. – Больше я ни о чем не прошу. Только один день!
За спиной у нее просвистел камень и с грохотом врезался в землю.
– Простите меня, – прошептала она, обращаясь к Тайному Народу.
Им не нравилось, когда она говорила слишком громко. Да и сама она тоже не очень‑то им нравилась. Но пока что они ее терпели; возможно, из‑за маленьких пучков рябиновых веток, которые она оставляла у каждого указательного знака.
Прошло уже два дня с тех пор, как Торак ушел в Гору. Люди из племени Лебедя тут же собрались возвращаться домой, но Ренн упросила их еще немного задержаться на той стоянке у входа в Горловину. Пребывая в полном отчаянии, буквально скрежеща зубами от бессилия, она почти целый день пролежала, надеясь, что вывихнутой лодыжке станет легче. А на следующее утро соврала своим спутникам, что нога уже почти не болит, и пошла искать Торака. И они даже не попытались ее остановить. Они просто дали ей немного еды и долго смотрели ей вслед.
Сперва все шло неплохо. След Торака был хорошо виден. Правда, нога довольно сильно болела, но идти Ренн все же вполне могла. Хоть и вздрагивала от каждого шороха. Впрочем, чутье колдуньи подсказывало ей, что помощники Эостры сейчас где‑то далеко. В полдень она сделала весьма обнадеживающее открытие: нашла убежище из камней, которое наверняка построил Торак. В этом убежище Ренн и устроилась на ночлег, а перед сном долго придумывала, что скажет Тораку, когда нагонит его.
Проснулась она от холода, вся охваченная каким‑то непонятным ужасом. В утреннем небе висел бледный месяц. И Ренн вспомнила: завтра же Ночь Душ!
Она прошла еще немного и обнаружила заячьи косточки, дочиста «обработанные» клювами воронов. Ничего удивительного или странного в этом не было, и все же рука Ренн невольно потянулась к перьям покровителя ее племени. Зло прямо‑таки висело в воздухе. Здесь творились страшные вещи, и зло насквозь пропитало даже эти камни.
Самое страшное случилось здесь уже довольно давно, но Ренн все равно было не по себе. Вмерзшие в лед камешки и почерневшие от мороза лишайники, хрупкие, как угольки, громко хрустели у нее под башмаками. Даже бульканье воды в бурдюке казалось ей похожим на чьи‑то шаги. Она остановилась, чтобы убедиться, что это не шаги, что за ней по пятам никто не крадется.
– И вовсе это не шаги! – нарочито громко сказала она. – Здесь же никого нет.
Камни вокруг напряженно застыли. Ренн чувствовала, что за ней наблюдает Тайный Народ.
И еще Эостра.
Низкие облака, словно переполнив небеса, стали переливаться через края утесов. Вскоре они украдкой затопили всю Горловину, и Ренн оказалась в их липких объятиях. Эостре так и не понадобилось посылать своих псов, чтобы прогнать незваную гостью.
Ренн постоянно ощущала ее присутствие. Ей казалось, что она краем глаза даже видит крылатую тень Повелительницы Филинов. Тяжелый туман сдавил ей горло, проник в легкие, не давая нормально дышать. Было мучительно больно ступать на вывихнутую ногу. Тщетно пытаясь собрать последние крохи мужества, Ренн вяло думала: «Зачем идти дальше, если я обречена на поражение?»
Потом у нее возникло какое‑то странное ощущение, будто она сама за собой наблюдает откуда‑то сверху и видит, как жалкая хромая девчонка, дрожа от страха, ковыляет по каменистому дну оврагу. Нет, ей никогда не найти Торака! Он оставил ее и ушел, потому что всегда хотел сразиться с Эострой в одиночку. Потому что хотел умереть и воссоединиться со своим отцом. И скоро эта его мечта осуществится…
Где‑то вдалеке закаркал ворон.
Ренн подняла голову. Это же Рип!
А вскоре она услышала и ответные крики Рек.
Слушая карканье воронов, становившееся все тише, Ренн стиснула кулаки, вновь собираясь с силами. Голоса Рипа и Рек звучали вполне бодро и деловито. Вороны явно были заняты каким‑то своим, весьма важным делом, скорее всего имевшим отношение к еде.
Стоило Ренн вспомнить о еде, и в животе у нее забурчало от голода. Туман не туман, а есть все‑таки хотелось.
Развязав мешочек с припасами, она вытащила два ломтика вяленого оленьего языка, как бы склеенные прослойкой из костного мозга, уселась на валун и с наслаждением все это съела. Ей казалось, что ничего более вкусного она в жизни не пробовала.
Еда приободрила Ренн, и она решила, что с помощью своего лука тоже может раздобыть себе что‑нибудь съедобное. Джуксакай дал ей целый пузырь с жиром, вытопленным из нижних суставов оленьих ног; по его словам, это было лучшим средством для смазки тетивы и деревянной дуги лука, чтобы они оставались гибкими даже в самые сильные морозы. Ренн втерла в лук немного жирной смазки, затем проверила стрелы. Стрелы она получила в подарок от Крукослика; они были просто замечательные – с остриями из кварца и с белым совиным оперением. «Спасибо вам, добрые совы », – почти неслышно пробормотала Ренн, погладив оперение стрел.
Туман сердито кружил возле нее, словно хотел укусить.
Эта еда, и смазка для лука, и стрелы с белым оперением – все это изготовили хорошие люди. И подаренная ими одежда давала Ренн не только тепло, но и душевные силы. В племени Горного Зайца ей объяснили, что переднюю часть парки они всегда шьют из той части оленьей шкуры, под которой билось сердце «рогатого».
«В груди каждого „рогатого“ бьется великое сердце!» – говорили они.
Великое сердце. И Ренн тут же вспомнила Фин‑Кединна.
– Я его прямая родня! – гордо выпрямившись, заявила она этому туману. – Я племянница вождя племени Ворона! – И туман вдруг как‑то съежился, словно услыхав в ее голосе несокрушимую решимость. – Меня зовут Ренн! И я тоже колдунья!
Когда она снова встала и двинулась дальше, туман больше не казался ей таким уж густым.
И она вновь чувствовала в себе достаточно сил, чтобы продолжать борьбу. А потому решила пересмотреть все, что ей было известно о планах Эостры.
Итак, Повелительница Филинов собирается жить вечно. Для этого она намерена пожрать внешнюю душу Торака, тем самым лишив его сил и способности пользоваться своей блуждающей душой.
Ренн резко остановилась.
До сих пор она ни разу не спросила себя: а как, собственно, Эостра собирается это сделать. Но ведь если она, Ренн, сумеет разгадать эту загадку, ей, возможно, удастся как‑нибудь предотвратить грядущее злодеяние?
Самое лучшее, до чего она сумела пока что додуматься, это обряд удержания душ, которому ее однажды научила Саеунн. Этот обряд совершали, когда мать или отец так сильно убивались по своему умершему ребенку, что вполне могли и с ума сойти. В таком случае колдун племени должен был поймать души, только что покинувшие мертвое тело, в особый ларец, сделанный из коры рябины, и удержать их там, закрыв ларец на замок, сплетенный из волос покойного. Затем те, кто особенно горько оплакивал умершего, должны были шесть месяцев жить отдельно от племени. Рядом с ними могли находиться только те души, что были заперты в ларце. А затем эти души нужно было освободить, открыв ларец и спалив замок из волос умершего на вершине холма, чтобы дым смог долететь до Самого Первого Дерева, растущего на небесах.
Уже стянув с руки рукавицу, Ренн задумчиво поскребла в затылке: и все‑таки какое это имеет отношение к Эостре?
Пальцы ее вдруг замерли.
Волосы.
Волосы человека содержат часть его Нануака, его внешней души, вот почему Метка Смерти для Нануака всегда наносится на лбу.
Это было какое‑то озарение; Ренн вдруг поняла, за чем охотился токорот в ту ночь, когда шел ледяной дождь. Ему были нужны волосы Торака! Ведь если бы Эостре удалось еще до Ночи Душ раздобыть хотя бы прядку его волос, она сумела бы забрать и его внешнюю душу. А стало быть, ей покорилась бы и его блуждающая душа.
Неужели все так просто? Эостра специально послала своего токорота пораньше, чтобы помучить их, чтобы дать им понять, что запросто сможет раздобыть волосы Торака, когда ей это будет нужно.
Ренн бросилась бежать. Она с трудом пробиралась сквозь снежные заносы, скользила на обледенелых камнях. На бегу она заметила целые заросли толокнянки, ягоды которой алели на снегу, как кровь.
Какая‑то крупная птица сделала круг у нее над головой, целясь в ее капюшон.
Затем птица спустилась пониже, медленно махая крыльями. Ренн спряталась за скалу, слушая шелест этих крыльев. «Что‑то слишком уж он громок для филина», – думала она.
Рип плюхнулся на скалу совсем рядом с ней и тут же разразился трескучим возбужденным смехом:
«Кек‑кек‑кек!»
Ренн тоже невольно рассмеялась, хотя и немного нервно. А ворон подпрыгнул и полетел прочь. «Кра!» – сказал он ей на прощание.
И тут же вернулся, заметив, что Ренн за ним не последовала.
Ренн прикусила губу. След Торака вел прямо, но Рип почему‑то хотел, чтобы она свернула и пошла за ним в сторону, по дну небольшого овражка.
«Кра!» – снова нетерпеливо позвал ворон.
И Ренн пошла за ним.
Она прошла совсем немного, когда туман вдруг рассеялся, и она увидела, что на камнях лежит какое‑то тело. Рип и Рек кружили над ним, точно над трупом павшего животного.
У Ренн екнуло под ложечкой. Да, это действительно труп.
Вокруг вдруг стало как‑то невероятно тихо. И Ренн, спотыкаясь, медленно двинулась к лежащему телу.
Глава тридцатая
Дыхание короткими толчками вырывалось из груди волчицы. Темная Шерсть задыхалась; бока ее мучительно вздрагивали.
Когда Ренн опустилась возле нее на колени, она подняла голову и даже попыталась слегка лизнуть девочку в лицо. Но сил у нее не хватило даже на это.
Стащив рукавицу, Ренн осторожно провела ладонью по груди и боку волчицы. Каждое ребрышко отчетливо прощупывалось. Темная Шерсть очень давно уже ничего не ела и была страшно истощена.
Как же ей, израненной, удалось проделать такой далекий путь?
Ренн представила себе, как волчица после нападения филина выползает на берег реки и, полежав немного, пускается в путь, ибо душа ее болит от тоски по волчатам и тревоги за Волка. Возможно, Темная Шерсть все‑таки слышала его вой; а возможно, ей просто помогла добраться до Горы Духов та неразрывная связь, что всегда между ними существовала.
Волки обладают удивительной способностью невероятно быстро восстанавливать свои физические и душевные силы; тут с ними не сравниться ни одному самому крепкому и здоровому человеку. Темная Шерсть не только сумела выжить во время страшного ледяного дождя, но и преодолела долгий и трудный путь через предгорья и обледенелые скалы. Ренн вспомнила рассказ Крукослика о том, что охотники из его племени нашли мертвого волка и оставили немного еды для его души. Вполне возможно, этим «мертвым» волком как раз и была Темная Шерсть. Вполне возможно, именно доброта этих людей тогда спасла ей жизнь.
Рывком раскрыв свой мешочек с провизией, Ренн сунула к волчьему носу кусочек мяса, но Темная Шерсть даже внимания на угощение не обратила.
Зато Рип моментально слетел на землю и стал бочком подбираться к еде.
– Нет, – нахмурилась Ренн. – Ей это нужно гораздо больше, чем тебе.
Ворон укоризненно на нее посмотрел и отошел, явно обиженный отказом.
Ренн снова пододвинула мясо к морде волчицы. Но та по‑прежнему никак не реагировала на пищу.
Озадаченная, Ренн осторожно дотронулась до мощной лапы Черной Шерсти и услышала в ответ негромкое рычание. Все тело волчицы напряглось, точно от боли.
Ренн встревожилась: лапа на ощупь казалась обжигающе горячей. Да и нос у волчицы был сухим и тусклым. На языке виднелся нездоровый серый налет.
Ренн наклонилась к ней поближе и невольно отпрянула: от тела волчицы исходила жуткая вонь. Значит, вовсе не голод доконал ее. Острые когти филина распороли ей переднюю лапу от плеча до нижнего сустава.
Рана нагноилась, и оттуда сочилась отвратительная зеленоватая жижа.
Ренн лихорадочно пыталась сообразить, что делать. Темная Шерсть лежала в низинке под скалой. Эту низинку нетрудно будет превратить в убежище. Потом надо вернуться в овраг, где, как мимоходом заметила Ренн, были целые заросли тех, похожих на вереск, растений, которыми Джуксакай пользовался для растопки костра. В мешочке со снадобьями найдутся и кое‑какие полезные травы; к счастью, Ренн благоразумно пополнила их запасы, покидая своих спутников из племени Лебедя. А еще она намеревалась применить известное ей исцеляющее заклятие.
Правда, у нее тут же мелькнула мысль, что задержка сильно уменьшит ее шансы отыскать Торака, но она твердо решила остаться, сказав себе, что задержка эта, возможно, будет не такой уж и долгой. Перевязать рану, уговорить Темную Шерсть поесть и дать ей прийти в себя. Вряд ли это займет много времени.
Цель была поставлена, и, обретя прежнюю уверенность в себе, Ренн действовала быстро и решительно. Вскоре убежище было построено, и она разожгла в нем небольшой костерок. У подножия одного из валунов, на который явно не так давно спускался ястреб, чтобы съесть пойманную добычу, Ренн нашла крошечный череп мыши‑полевки, а это, как известно, отличное средство от любой лихорадки. Но куда больше ее обрадовало то, что ярко‑красный помет, оставленный птицей на валуне, свидетельствует о том, что где‑то поблизости растет можжевельник. Его целебные ягоды – лучшая помощь любому исцеляющему заклятию!
Ренн нашла можжевеловый куст и вернулась к волчице; затем согрела воды и сделала целебный отвар из растертого корня щавеля, мышиных косточек и ягод можжевельника. Остудив отвар в снегу, она принялась промывать рану, но стоило ей уронить всего несколько капель на воспаленное плечо, и тело волчицы сотрясло грозное рычание.
Ренн судорожно сглотнула. И предприняла новую попытку. Темная Шерсть снова зарычала.
«Жаль, что я не Торак, – думала Ренн, – и не умею говорить по‑волчьи! Как бы объяснить Темной Шерсти, что промывание ей поможет?»
– Ну, потерпи, пожалуйста! – умоляла она волчицу. – Я ведь ради тебя стараюсь!
Волчица слегка дернула ухом.
– Ты должна позволить мне промыть твою рану. Хорошо?
Зеленовато‑янтарные глаза смотрели прямо на Ренн. Потом волчица отвела взгляд, но не зарычала.
«Может, так и надо? – подумала Ренн. – Просто разговаривать с ней, и все?»
– Мне… очень жаль, что твои волчата погибли, – запинаясь, сказала она. – И что тот филин тебя поранил. Но Волк жив! И ты непременно снова его увидишь! Только разреши мне тебя немного подлечить.
Чувствовалось, что волчица по‑прежнему сильно напряжена; даже сухожилия на длинных лапах были натянуты, как веревки. Но теперь она явно прислушивалась к словам Ренн.
А Ренн продолжала говорить – тихо, но не умолкая. И в душе молила Великого Духа, чтобы Темная Шерсть по ее голосу поняла: она хочет ей только добра.
Через некоторое время она снова попыталась промыть рану целебным отваром, и на этот раз волчица лежала уже почти спокойно.
Но лечение продвигалось медленно. Рану промыть более‑менее удалось, и теперь нужно было приготовить лечебную повязку. Ренн старательно разжевала ягоды можжевельника, растерла корень щавеля и можжевеловое лыко, смешала все это с охрой и покрыла рану получившейся кашицей.
Затем, бормоча себе под нос исцеляющее заклятие, она наклонилась к волчице, пряча за спиной полоски кожи, которыми нужно было перевязать рану.