Я мрачно усмехаюсь. Мы пожимаем руки, после чего он спешит обратно к неразберихе из горящего металла.
САРА Бернс прекрасно проводила свое время в Иерусалиме. На третью ночь своего пребывания, она и Ривка решили прервать двойные свидания и разошлись отдельно со своими кавалерами. Ривка и Ноэль пошли в кино. Сара и Элай выбрали романтическую прогулку по Старому городу и обед в Новом городе.
Сара имела светское воспитание и не принадлежала к какому-то конкретному вероисповеданию. Она была одной из тех наивных, но благонамеренных людей, которых постоянно изумлял тот факт, почему различные расы и религии тяжело ладят друг с другом. Именно чистота сердца, делала ее такой привлекательной, и она это хорошо знала. Сара частенько очаровывала людей, используя эту сторону своей личности, типичная американка девушка. Она была умной и привыкла везде успевать, но это не значит, что у нее было достаточно опыта. Ее мать, а позже отец вырастили ее в покровительственной обстановке, укрывая от уличных проблем.
Таким образом, Сара выросла непреднамеренно доверчивой — черта, которую она никогда не осознавала, могла когда-нибудь навлечь на нее беду.
Сара шла рука об руку с Элаем, молодым человеком, от которого была без ума, она не беспокоилась о террористах, смертниках, арабо-еврейских конфликтах, или мирных процессах. Она думала о том, что вечер, так или иначе, окончится с Элаем в спальне.
Она встретилась с Элаем в библиотеке университета Нортуэстерн, во время обучения на втором курсе. Ривка Коэн была членом общественного клуба израильских студентов в студенческом городке. Парня, назначенного ей для учебы, и которым она заинтересовалась, звали Ноэль Брукс. Ривка попросила Сару присоединиться, потому что Ноэль мог привести своего друга. В тот момент Саре нужна была помощь в подготовке к экзамену, и она подумала, почему бы и нет? Она и Ривка сидели за столом в библиотеке, потом подошел Ноэль со своим компаньоном. Они сели напротив девушек и представились. Его звали Элай Горовиц. Сара считала его самым красивым парнем на земле. У него были темные вьющиеся волосы, карие глаза, коротко стриженая бородка и усы, он был высоким и мускулистым. Элай походил на Давида Микеланджело, если бы у статуи были усы и борода. Сара старалась учиться, но поняла, что присутствие молодого человека отвлекает ее.
Элай, как и Ноэль, был аспирантом из Израиля. Он изучал музыку и хотел стать дирижером. Элай не специализировался на конкретном инструменте, но утверждал, что мог играть на нескольких, но "не очень хорошо".
После учебной сессии, девушки попрощались с ребятами, и разошлись. Тем же вечером Элай пригласил Сару на свидание.
Они встречались три месяца. Квартира Элая и Ноэля была вне кампуса, и Сара часто у них оставалась. Так как она была второкурсницей, Сара жила в общежитии, но из-за строгих правил, она могла "остаться у друга". Дошло до того, что она стала редко ночевать в общежитии.
Внезапно Элай и Ноэль исчезли. Сара и Ривка тщетно пытались выяснить, что произошло. Поначалу им было очень больно, и полагали, что парни бросили их, не попрощавшись. Через месяц пришло два письма, одно для Ривки и второе для Сары. Парни сообщили, что их депортировала иммиграционная служба. Студенческие визы были просрочены (срок истек месяц назад) и в связи с усиленными правилами безопасности к иностранным студентам, у них не было иного выхода.
Сара поддерживала связь с Элаем по электронной почте, когда он восстановился в Израиле. Он редко отвечал на письма, и это беспокоило Сару, но она понимала, что он занят поиском работы. Когда же Элай отвечал, сообщения были полны любви и обожания, он неоднократно приписывал сексуальные намеки и приглашениями навестить его и погостить. Это поддерживало любовь Сары к молодому человеку.
И теперь, десять месяцев спустя, она гуляет с ним по историческому Старому городу Иерусалима. Элай бегло комментировал, когда они прогуливались по узким улочкам.
— Видишь, он разделен на четыре квартала. Сейчас мы находимся в Христианском квартале. По ту сторону улицы Мусульманский квартал, а вон там — Армянский. Еврейский квартал расположен прямо, на востоке.
— Ты говоришь как гид, — говорит Сара, усмехаясь.
— Подростком, я работал гидом, — говорит Элай. — Я возил жирных американцев по всему городу на машине компании. Иногда я ехал слишком быстро и чертовски пугал их.
Она шлепнула его по руке и сказала:
— Ты ужасен.
Они приблизились к мрачной церкви, сочетающей в себе смешанные стили архитектуры. Несмотря на это церковь впечатляла своей античностью.
— Это храм Гроба Господня, — сказал Элай. — Построенный на месте, где, по мнению католиков, был распят Иисус.
— Правда?
— Ага. Православные и коптские церкви также верят в это.
— Хочешь сказать, что не все верят, что это произошло именно здесь?
— Неа. Есть место в Восточном Иерусалиме, и многие протестанты считают, что это произошло именно там. Хочешь войти внутрь?
— Я так не думаю. Лучше еще прогуляемся.
— Хорошо.
Парочка направилась на юг, а затем на восток к лютеранской Церкви Вознесения. Элай повел ее на вершину башни, чтобы увидеть прекрасный вид Старого города. Пока они любовались изумительным видом, Сара сказала:
— Ты не сказал мне, где живешь. Ноэль живет с тобой?
— Нет, я живу один, — ответил Элай. — У меня квартира в Восточном Иерусалиме.
— О, правда? Покажешь мне?
Она кокетливо сжала его талию.
Он улыбнулся.
— Возможно. Восточный Иерусалим — это палестинская часть города.
— И что?
— Я лишь говорю.
Спустившись с башни, они направились по улице Давида в западном направлении. Когда они дошли до Яффских ворот, Элай сказал:
— Это традиционный проход между Старым и Новым городом.
Он указал на старое сооружение.
— Это Цитадель крестоносцев. Именно здесь проживал царь Ирод.
— Здесь все пропитано историей, — сказала Сара, широко раскрыв глаза.
— Есть хочешь?
— Умираю от голода!
— Пойдем, поедим. Я знаю очень известное местечко в Новом городе.
Они направились вверх по улице Яффо, минуя дорогие сувенирные магазины и закусочные, пока не пришли в ресторан "Виллидж Грин".
— Я слышала об этом месте, — отметила Сара.
— Некоторые полагают, что это лучший ресторан в Иерусалиме, — сказал Элай.
Они вошли, заняли столик и взяли меню.
— Это вегетарианское кошерное заведение, — пояснил Элай. — Никакого мяса для вас, плотоядных.
Сара слегка стукнула его под столом.
— Эй, я люблю гамбургеры. Но нравятся и овощи. Что тут вкусное?
— Мне нравится их пицца.
Она заказала себе лазанью, овощной суп и салат. Элай заказал пиццу с грибами и бутылку кошерного красного вина.
Пока она наблюдала, как он ест, Сара вспомнила вопросы отца. Она очень любила Элая, но и на самом деле мало знала о его биографии.
— Расскажи мне о своих родителях, — сказала она.
Он пожал плечами, пережевывая еду.
— Что рассказать?
— Они здесь живут?
— Эм, нет. Когда-то жили здесь.
— Где они сейчас?
— Мама в Ливане. Мой отец был евреем, а мать мусульманкой. Они не остались вместе.
— Я этого не знала, — сказала Сара. — Почему ты мне не рассказывал об этом?
— Не думал, что это имеет значение.
— Сколько тебе было лет, когда... они развелись?
Он посмеялся про себя.
— Они никогда не были женаты. Полагаю, это было чем-то вроде позора. Не многие мусульмане и евреи имеют совместных детей. Моя мама растила меня до семи лет. Затем... ну, я отправился жить к родственникам в Ливан. Вернулся, когда мне было восемнадцать.
— А где твой отец?
— Он умер.
— О, мне очень жаль.
Он снова пожал плечами.
— Это произошло, когда я был маленький. Террористический акт. Он оказался в не том месте в не то время.
— Боже, Элай.
— Твоя мама тоже умерла, не так ли? — спросил он.
— Да. Она умерла от рака, когда мне было пятнадцать.
— А твой отец... он по-прежнему работает "международным продавцом"?
Она посмотрела на него искоса.
— Говоришь, как скептик.
Он засмеялся.
— Просто ты мало знаешь, как он зарабатывает на жизнь. И никогда не узнаешь.
— Полагаю, это правда.
— Ты часто его видишь?
— Нет, не очень. Он живет в Балтиморе, или скорее в пригороде Балтимора.
— Недалеко от Вашингтона О.К., — сказал он.
— Ты о чем?
— Видимо он работает в ЦРУ, — шутливо сказал Элай.
— Вообще-то, он давным-давно работал в ЦРУ. Полагаю, теперь не работает. Он
был в ЦРУ, когда встретил мою маму.
— Серьезно?
— Именно.
— Он был кем-то вроде шпиона?
— Я не знаю. Каким-то дипломатическим помощником.
Элай рассмеялся.
— Ага. Шпион.
Она тоже рассмеялась.
— Наверное. Как бы там ни было, я не знаю, что он сейчас делает.
— Понятно.
— Итак, Элай, ты останешься в Израиле или вернешься в Штаты получать степень?
Он сделал глоток вина и сказал:
— Я подумываю о вступлении в Джульярд. Летом у меня прослушивание. Нужно всего лишь получить визу.
— Серьезно? Джульярд?
— Ага.
— Значит, возвращаться в Чикаго ты не собираешься?
— Похоже, что нет, Сара. Но, послушай, почему бы после окончания колледжа тебе не переехать жить ко мне в Нью-Йорк? Тебе еще один год учиться, верно?
Вопрос застал Сару врасплох.
— Ты хочешь, чтобы я переехала жить к тебе?
— Конечно. Почему нет? Я ведь нравлюсь тебе, не так ли?
— Ну, да, но это... это будет выглядеть, как будто мы женаты.
— Нет, глупая, не будет. Мы всего лишь будем жить вместе.
Она смутилась.
— Мы еще вернемся к этому вопросу, Элай.
— У нас есть еще куча свободного времени, — сказал он.
Он протянул руку через стол и положил на ее руку, легонько сжал. Сара была озадачена его проявлением любви. Она не знала, что он заботился о ней настолько, чтобы попросить о таком.
На что будет похоже будущее с Элаем Горовицем? — размышляла она. Специализируясь на английском языке и литературе она, вероятно, могла бы преподавать где-нибудь в Нью-Йорке. Конечно же, ей придется получить сертификат от штата. Или возможно когда-нибудь, она останется дома и станет писателем. Вот чем она действительно хотела заниматься. Разве это не идиллическая жизнь? Она — самый распродаваемый автор, а Элай — известный оркестровый дирижер?
Она развернула руку так, чтобы пожать его руку в ответ.
Может сработать, подумала она.
Я сажусь в "Тойоту Ленд Крузер" и направляюсь на север от Багдада. Иракские силы безопасности останавливают меня на двух разных блокпостах окраины города. Они очень внимательны. В первый раз они просят, чтобы я предъявил удостоверение личности и паспорт. Спрашивают, есть ли у меня оружие, хотя документы свидетельствуют, что иракским правительством мне разрешено носить оружие. Я подтверждаю и показываю пистолет "Файв-Севен", но SC-20K остается в мешке. После нескольких минут подозрительных и хмурых взглядов меня пропускают. Второй блокпост проходит примерно так же. Они спрашивают, что я планирую делать в Мосуле и как долго там пробуду. Я говорю им то, что должно утолить их любопытство, и они пропускают меня.
Современное шоссе имеет новое асфальтовое покрытие, уложенное сразу после разрушения во время войны и в последующие месяцы беспорядка. В городе были зверские заторы на главных улицах, но здесь не такое сильное движение. Приятно ехать по свободной дороге. Иногда появляются военные транспортные средства, даже армии США. Разрушенные пикапы и грузовики, перевозящие продукты и другие товары, встречаются довольно часто.
Чрезвычайно яркое солнце палит на машину, и я благодарен, что не забыл прихватить солнцезащитные очки. Местность ровная и бесплодная. Как я уже упоминал, мне это слегка напоминает южную Аризону. Это грубая, суровая страна и я бы не хотел застрять посреди пустыни без средства передвижения. Слава Богу, кто-то изобрел кондиционер.
— Сэм, ты здесь?
Ламберт звучит как глас совести. Он тоненький и тихий, глубоко внутри правого уха.
Я убираю руку с руля и надавливаю место на шее, активируя передатчик.
— Ага, я здесь, полковник.
— Как прошло с Питлоу?
— Хорошо. Хотя, у него своих забот хватает. Это очень суровое место.
— Знаю. Послушай, насколько я понимаю, ты направляешься в Мосул?
— Уже в пути. Менее чем через час буду в Самарре.
— Забудь про Мосул. Тебе нужно в Эрбиль, — говорит Ламберт. — Вот почему я связался с тобой через импланты, а не посредством сообщения. Нам только что пришло известие: курдская полиция захватила новую партию оружия. Дело плохо. Множество АК-47 и приличная горка "Стингеров". Они арестовали водителя грузовика со всеми потрохами. Он молчит. Партия находится в головном офисе полиции в центре города. Так как это свежая наводка, я советую тебе все проверить, прежде чем они перевезут оружие. Если удастся установить, откуда пришло оружие, то сможешь отследить источник. Помни, это территория Курдистана. У тебя нет прав там находиться, так что войти и выйти придется без ведома полиции.
— Верно, — говорю я, — Каков наилучший маршрут с моей позиции?
— Наша разведка советует продолжать ехать в Мосул, а затем направиться на восток в Эрбиль. Главное шоссе из Багдада в Эрбиль проходит параллельно твоему, а промежуточные дороги не безопасны.
— Понял. Что-нибудь еще?
— Пока все. Удачи, Сэм.
— Понял. Конец связи.
Я взял руль и продолжил путь. Наконец-то я миновал Самарру и направляюсь в Тикрит, место рождения Саддама Хусейна. Когда, в конце концов, я прохожу тамошние КПП, повторяя ту же процедуру, что и за пределами Багдада, но ничего особого в Тикрите я не увидел. Радостно говорить, что нет дорог со знаками, провозглашающими: "Здесь родился Саддам Хусейн".
Мосул — второй по величине город в Ираке. Он расположен на границе, которая считается иракским Курдистаном. Из того, что я понял, Мосул происходит от слова муслин — превосходная хлопчатобумажная ткань. По всей видимости, здесь ее сделали впервые. За пределами Мосула расположен древний город Ниневия. Я слышал, что там находится много археологических руин, которые стоит посмотреть, если вы турист, но боюсь, у меня есть работа в другом месте.
Еще один КПП, еще одна песня и танец с удостоверением личности, и теперь я еду на восток в Эрбиль. Официально это курдская страна, что касается Эрбиля, то он считается столицей иракского Курдистана. Головные офисы главных курдских политических партий, ДПК и ПСК, расположены в Эрбиле. Считающийся одним из старейших городов мира, Эрбиль относится ко времени римлян и Александра Великого до неандертальцев, останки которых были найдены здесь. Современная часть расположена на вершине насыпи, образованной строениями в течение столетий.
Пейзаж в иракском Курдистане резко контрастирует с остальной частью страны. Здесь есть высокие горы и красочные, плодородные долины. Чем дальше вы направляетесь на север, тем более впечатляющими становятся горные хребты и их, как правило, называют "Ближневосточными Альпами". На протяжении всей истории горы выступали в качестве естественного барьера для общества, которое стремилось сохранить свою культуру. Этнически, курды не имеют никакого отношения к арабам. Во время войны в Ираке они были союзниками США, по крайней мере, теоретическими. Интересно, могу я ли доверять им.
Солнце уже садится, когда я подъезжаю к окраинам Эрбиля. Огни впереди означают, что нужно замедлиться — еще один КПП. Четыре человека окружают Тойоту, когда я останавливаюсь. Они одеты в форму иракской полиции, но у меня возникает такое чувство, будто что-то не так. Двое несут винтовки, а у третьего пистолет.
Как только я опускаю окно, человек с пистолетом наставляет оружие мне в лицо.
— Прокатимся, друг, — говорит он по-арабски.
Эти парни не курды.
— У меня есть документы, если они вам нужны, — говорю я на их языке.
— Заткнись! — снова приказал он.
Он ждет, когда его три спутника усядутся на задние сиденья автомобиля. Парень с пистолетом обходит машину и садится на пассажирское сиденье. Он умело держит пистолет у моей головы.
Парень без оружия, сидящий на заднем сидении, говорит:
— Правь туда, — указывая на темную грунтовую дорогу, уводящую от шоссе.
Пока что я ничего не могу поделать, поэтому подчиняюсь им. Я добавляю газу "Тойоте" и следую их указаниям. Дорога уходит в чащу. Кругом стоит кромешная тьма.
— Куда мы направляемся? — спрашиваю я на арабском.
— Увидишь, — говорит "водитель с заднего сиденья". — Просто заткнись и веди.
Тремя минутами позже мы находились примерно в полутора километрах от главного шоссе. Человек позади, говорит мне остановить машину, оставить фары включенными и выходить.
У меня нет выбора, кроме как подчиниться. Я открываю дверь и выхожу, следуя за четырьмя людьми. Уже стемнело, но фары освещают область достаточно хорошо. Безоружный человек, явно их лидер, грубо разворачивает меня и толкает на машину.
— Подними руки над головой! — приказывает он.
Я делаю сказанное, но мне уже порядком поднадоело. Не допущу, чтобы эти парни меня избили. Засранец начинает обыскивать меня. Я благодарен, что оставил "Файв-Севен" в бардачке, но мне нужно придумать как их вытащить из машины.
— Я из Интерпола, — говорю я. — У меня договор с вашим правительством.
— Заткнись!
Парень с пистолетом улыбается мне. Я вижу, что у него отсутствуют три зуба и с момента прибытия в Ирак это самый уродливый сукин сын, которого я только видел.
— Мой друг, откуда у тебя такая прелестная машина? — спросил он.
Он продолжает меня обыскивать, надеясь, найти деньги или еще что-нибудь.
— Где твой бумажник?
— Я не ношу его, — говорю я правдиво.
Он хватает меня за плечо и тащит от машины. Вся четверка уставилась на меня. Двое с винтовками держат оружие наперевес, пока еще не целясь. Ружья похожи на "Хакимы". Хотя у Беззубого револьвер "Смит и Вессон" калибра 38 Спешиал. Скорее всего, куплен на черном рынке.
— Думаю, мы одолжим твою машину, — говорит главный.
Остальные трое смеются.
— Она нам нужна для перевоза нескольких коробок.
Смех усиливается.
— Мы ожидали друзей, которые доставили нас на грузовиках, чтобы помочь нам перевести некоторые вещички, но я думаю, твоя здоровенная машина подойдет. Мы позаимствуем ее?
Снова смех.
— Откуда ты, друг мой? — спрашивает Беззубый.
Он крутит револьвер на своем пальце, словно он снимается в вестерне Джона Уэйна.
— Мы видели мало западников, говорящих по-арабски.
— Я соблюдаю нейтралитет, — говорю я. — Я офицер из Интерпола. Советую разрешить мне пройти.
— Ох, ты надеешься, что мы отпустим тебя? — издевается лидер, делая шаг ко мне. — Слушай, я полагаю, что ты опустишься на колени и будешь молиться, потому что тебе конец.
Ну, давай же, думаю я. Еще один шаг в мою сторону.
— Вы хотите, чтобы я встал на колени? — спрашиваю я.
— Именно это я и сказал!
Я смотрю на землю и указываю место.
— Прямо тут?
Сработало. Он делает еще один шаг и начинает говорить:
— Да, прямо зд...
Прежде чем он закончил, я быстро и сильно бью его в промежность. Однако я не останавливаюсь на этом. Двигаюсь словно молния, используя передовую технику Крав-мага, чтобы быстро схватить его и прижать его к себе, когда Беззубый начинает стрелять из пистолета. Лидер получает пулю в спину, после чего я толкаю его тело на Беззубого с такой силой, что они оба валятся на землю.
Прежде чем вооруженные ребята успевают отреагировать, я хватаю ствол винтовки первого стрелка левой рукой, перемещаю правую руку ниже приклада и делаю отталкивающий рывок, вырывая ее из рук удивленного человека. До того, как второй стрелок смог направить на меня свое оружие и выстрелить, я взмахиваю прикладом винтовки и бью его в лицо. Он кричит, бросает оружие и падает на колени, схватившись за голову. Первый стрелок, теперь уже безоружный, рычит, готовый броситься на меня. Я бью его прикладом в нос, а затем правой ногой бью в грудь. Ошеломленный, спотыкается, но не падает. Затем я подбрасываю винтовку в воздух, ловлю винтовку за приклад и навожу ствол в нужном направлении. Нажимаю на спусковой крючок, и парень получает пулю в упор. Он падает на свои следы.
Я навожу "Хаким" на Беззубого, но он вскакивает с земли. Вижу, как он бежит в темную чащу. Я думаю поднять винтовку и убрать его, но решаю не делать этого, пусть зализывает свои раны. Не представляю, куда он направится ночью в этой суровой местности. Лидер и один стрелок мертвы. Остался один парень, чье лицо было разбито вдребезги. Он по-прежнему стонет на коленях. Похоже, я сломал ему челюсть.
— Ты, — говорю я, — кончай ныть и говори.
Этот человек смотрит на меня с широко раскрытыми глазами. Он не может поверить, что я одолел четырех мужчин. На правой стороне его лица виднеются уже появившиеся отеки, предавая его лицу неравномерный вид.
— Кто ты? — спрашиваю я. — Ты не из полиции.
Человек болтает что-то по-арабски, и я поднимаю приклад, показывая, что могу ударить его снова.
Он называет мне свое имя и имена трех других мужчин. Все имена арабские имена, казалось, должны быть равнозначны на Ближнем Востоке.
— Где вы взяли полицейскую униформу?
Он рассказывает мне, что полиция наняла их в качестве народного ополчения. Эта история звучит не правдиво.
— Откуда ты? — спрашиваю я.
Тот же лепет. На этот раз я играю грубо. Я ударяю его в плечо. Он вскрикивает и падает на спину. Я встаю над ним и снова спрашиваю, откуда он.
— Иран, — говорит он мне.
Он и трое его товарищей из Ирана.
— Что вы делаете в Ираке?
Человек падает на спину и скребет грязь. Я чувствую, что он собирается что-то сделать, и как только я моргаю, он кидает мне в лицо песок. Парень вскакивает на ноги, но я готов к этому. Он хватается за винтовку, и я делаю рывок вверх и вперед. Даже с закрытыми глазами я ударяю его "Хакимом" по его подбородку. Как только я открываю глаза, я бью мужчину прикладом в грудь. Он падает на землю без сознания. Возможно, я сломал ему грудь, и даже вероятно, что его сердце остановилось.
Дерьмо. Тут три трупа. Придется бросить их. Не люблю оставлять после себя тела, но ничего не поделаешь. Я не намерен тратить время и прятать трупы, поскольку мы далеко отъехали от шоссе. Если их найдут, то просто спишут на тот факт, что Ирак — не очень дружелюбное место.
Я отбрасываю "Хаким" в сторону и сажусь в машину. Я возвращаюсь обратно на шоссе, в город, размышляя, что же произошло с Беззубым.
Я въезжаю в Эрбиль после полуночи. Улицы опустели, и в городе нависает смертельная тишина. Здесь на дороге не так много фонарей, поэтому это очень темное и вызывающее дурное предчувствие место. Карли из "Третьего Эшелона" прислала мне карту города на ОПСАТ, так что я без проблем нахожу полицейский участок.
Я припарковываю "Тойоту" в квартале от штаб-квартиры, снимаю верхнюю одежду, раскрывая униформу, надеваю гарнитуру, хватаю "Файв-Севен", одеваю "Оспрей", и теперь я готов выдвигаться. Я выхожу из машины и аккуратно иду по улицам, держась в тени. Вокруг никого, однако, в моей работе невозможно быть чересчур осторожным.
Штаб-квартира полиции Эрбиля небольшая. Это одноэтажное здание с парковкой на заднем дворе. Странно, что тут нет патрульных машин. Окна закрыты плотной сеткой, и невозможно увидеть, что происходит внутри. Тем не менее, я вижу в окнах свет. Либо кто-то оставил в офисе свет включенным, либо кто-то внутри. Обойдя здание, пытаюсь тихо открыть стальную дверь. Ну конечно, закрыто. Это элементарный цилиндрический замок, поэтому я достаю отмычки. Мне потребовалось семнадцать секунд, чтобы открыть дверь. Неплохо.
Через приоткрытую дверь виден темный коридор. Я надеваю очки и включаю режим ночного видения. Осмотрев потолки и убедившись, что камер наблюдения нет, я проскальзываю внутрь и закрываю за собой дверь. Прижавшись к стене, я подкрадываюсь к двери в середине коридора и прислушиваюсь. Тишина. Я осторожно открываю дверь и заглядываю в помещение. Это обычная контора — стол, шкафы, пара стульев. Я продвигаюсь дальше и перехожу к развилке. Слева дверь, на которой написано "Охраняемая зона", по надписи узнаю курдский. Мне мало знаком этот язык. С арабским я еще могу сладить, но с курдским — забудьте. Некоторые слова мне знакомы, но они ни о чем не говорят. Могут возникнуть трудности, если мне придется говорить с курдом, хотя многие курды говорят также и на арабском.
Свет, который я заметил ранее, идет справа. Я медленно продвигаюсь вдоль стены и выглядываю из-за угла в ярко освещенное помещение. Это администрация.
Вижу стену с окном, выходящим в приемную. С этой стороны стены в кресле сидит человек, закинув ноги на стол, и громко храпит. Выключив ночное виденье, я поднимаю очки, чтобы лучше все рассмотреть.
Человек одет в полицейскую форму, но похоже она ему на два размера мала. Что-то не так.
Я вхожу в комнату, оставаясь позади спящего человека. Он крепкий, и у него усы в стиле Саддама Хусейна. Левой рукой я осторожно закрываю ему рот и зажимаю его нос. Полицейский просыпается в невероятном испуге. Как только он наклоняется вперед, я крепко сжимаю его в "усыпляющем захвате", который перекрывает сонные артерии, и он теряет сознание. Его тело наклоняется вперед, сползает со стула. Если повезет, то я вырубил его минут на десять.
Я обыскиваю стол и не нахожу ничего интересного кроме связки ключей в ящике. Я беру их и возвращаюсь в коридор.
Больше чем уверен, один из ключей от двери с надписью: "Охраняемая зона", ведущей в очередной коридор. Я прислушиваюсь и еще раз проверяю, нет ли камер слежения. Они держат только одного парня на дежурстве? Очень настораживает. Видимо, ночью в Эрбиле совершается не так много преступлений.
Возвращаюсь к запертой двери и снова пробую открыть ее с помощью связки ключей. Она открывается только с третьей попытки. Я осознаю, у меня перехватывает дыхание, когда включаю свет.
Похоже на чулан, так как он заполнен ящиками. Один из них, открытый, стоит на полу, в метре от меня, и он буквально переполнен "Хакимами". Осмотрев оружие, я вижу, что оно совершенно чисто и готово к использованию. Я перехожу к другому ящику, ранее с которого была снята и сдвинута крышка. Открываю ящик и вижу автоматы АК-47. Другой ящик содержит советские 9 мм пистолеты Макарова ПМ, выпущенные в 1950-х. Они также в отличном состоянии. Другой ящик заполнен винтовками Драгунова СВД, работающими на отводе пороховых газов.
Есть еще шестнадцать ящиков, большинство из них опечатано. Это должно быть захваченный запас оружия, о котором мне говорил Ламберт. Что полиция Эрбиля планирует делать с этим? Разве они не собираются передать это властям?
Нужно выяснить, откуда пришла эта чертовщина. Первый деревянный ящик не помечен, но на втором с боку стоит чернильная печать. На арабском и фарси написано "Контейнерная Компания Тебриза". Тебриз? Это в Иране! Подойдя к другому ящику, вижу такую же маркировку. В итоге на девяти из шестнадцати ящиках есть печать Тебриза. Либо оружие пришло из Ирана, либо поставщик использует ящики, которые были изготовлены там. Во всяком случае, это зацепка.
У дальней стены комнаты лежит огромная куча из четырех одинаковых футляров. Они похожи на футляры от электрогитар, только эти намного шире. Я щелкаю застежками и открываю верхний.
"Стингеры". Четыре футляра "Стингеров", по два в каждом.
Нихрена себе! Сделано в Америке. Откуда они их, черт возьми, достали? В стороне от футляров лежат два наплечных пусковых устройства для "Стингера". Эти малышки ужасно хороши против летательных аппаратов на небольшой высоте, таких как вертолеты, и один человек может выстрелить из него как из "Базуки".
Я вношу примечания в ОПСАТ, делаю несколько фотографий и ухожу из комнаты. Двигаюсь дальше по коридору к большой стальной двери с решеткой на окне. Возможно, тюрьма? Снова повернув ключ, я открываю дверь. Я морщусь от скрипа ржавчины. Надеюсь, за ней никого нет. Заглядываю внутрь и вижу шесть решетчатых камер. Слева небольшой стол. На нем ничего нет кроме молотка. Подойдя ближе, я вижу какое-то вещество — запекшаяся кровь и, возможно, небольшие куски плоти и волос. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но кое-что в первой камере бросается мне в глаза. Первой мыслью было одеяло, но через мгновение я вижу, что на койке, возможно, кто-то лежит. Я включаю свет и подхожу ближе. Там действительно под одеялом лежит тело. Он мертв?
Я перехожу к следующей камере, и в ней тоже лежит парень, накрытый одеялом. В следующих трех — то же самое. Шестая камера пустая. Я подбираю ключи и открываю первую камеру. Я стягиваю одеяло и вижу, что действительно парень лежит с пулевым отверстием в голове. Могу сказать, он был убит выстрелом в затылок, пуля вышла через лицо. Конечно же, его теперь нельзя узнать. Я тяну одеяло дальше и вижу, что человек только в одном нижнем белье.
Человек во второй камере получил такую же обработку, что и в первой, хотя выглядит так, будто его пытали, прежде чем убить. Верхняя часть тела в ожогах, видимо от сигарет. У третьего человека вся рука была искромсана так, будто по ней стучали молотком.