Конечно, чего я желала, входя в комнату, так это чтобы мы поймали наших серийных убийц раньше, чем они убьют опять. В этом желании я была больше чем уверена, и с таким, кажется, можно жить.
Вампира усадили на стул, и наручники пропустили через перекладину спинки. Конечно, это тоже только задержка, но две задержки подряд могут спасти нам жизнь, если дело повернется плохо.
Я всмотрелась в лицо вампира. Волосы у него были темнее, чем у Эвери – шатен, которого многие назвали бы брюнетом, правда, не в моем присутствии. Глаза карие, темные. Выглядит неплохо – по типу «ну уж сотни таких лиц я точно видел», – но не поэтому я на него уставилась. Я его знала. Сперва просто какое-то воспоминание вертелось на заднем плане сознания, потом лицо стало знакомым, и вдруг все вспомнилось.
– Вы – Иона Купер. Помню, меня расспрашивали репортеры о моих чувствах по поводу того, что мой коллега-охотник убит вампирами. Это было – когда же? Два года назад, или три?
Выражение его лица и взгляд, до того безразличные, стали враждебными.
– Четыре.
– Вампиры тогда были на легальном положении, Купер. Почему вы не вышли из чулана и не сообщили людям, что не погибли в том пожаре?
Он опустил глаза, поднял снова, и они стали темнее, засверкали гневом и вампирской силой. Я наклонилась к нему поближе, улыбаясь. Зная притом, что эта улыбка не доходит до глаз, они остались холодны и мертвы. Ствол моего пистолета был прижат к его груди – не слишком сильно, но напротив сердца.
– А может, дело в том, что вы допустили гибель – сколько их было? – шестерых полисменов в огне?
– Анита, что происходит? – спросил Зебровски.
Я рассказала ему. Даже не глядя, я знала, что лицо Зебровски дружелюбным не будет. Ничто так не выводит копов из себя, как если убивают их коллег.
|
|
– И как же ты выжил, Купер? – спросила я.
Он полыхнул на меня взглядом:
– Сама знаешь.
– Ты выдал их тем вампирам, на которых охотился?
Он глядел молча, но отрицать не стал. Этого было достаточно.
– Он продал копов за деньги? – спросил Маркони.
– Нет, – ответила я, – не за деньги.
– Нет, – сказал Купер, – не за деньги.
– За что же еще? – спросил Смит.
– За бессмертие, – сказала я. – Верно, Купер?
– Не только.
– За что же еще? – спросила я.
– Ты – слуга-человек Мастера Города. Ты знаешь, за что еще.
Я заморгала, не зная, что сказать, но отодвинулась и уже не держала пистолет у его груди. Я знала, на что это похоже – соблазниться тем, за кем охотишься. Просто в моем случае соблазнение было более традиционным. Ладно, зато я хотя бы среди живых.
– О чем он? – спросил Смит.
Густой голос Малькольма заполнил зал со всеми его столами и чашей для пунша. Все было готово для пунша с печеньем, хотя пунш, на мой взгляд, был слишком красный и слегка густоватый.
– Сила, офицер. Сила и секс – вот что предлагает Жан-Клод.
– Аккуратнее бросайся камнями, Малькольм, а то могут и вернуться.
– Это угроза?
– Нет, дружеское предостережение, что бросаться камнями можно, только имея чистые побуждения.
– Спроси своего друга. Спроси его, заманил ли его к нам секс с кем-то из нас. Я в течение многих веков видал смертных, приходивших к этой жизни ради секса.
– Во-первых, – ответила я, – он мне не друг. Во-вторых, мне не важно, зачем, важно лишь, что он сделал.
Я трогала Купера, когда обыскивала в поисках оружия, и никаких вспышек информации не получила. Никаких картинок. Способность Малькольма видеть через прикосновение я не приобрела, а только одолжила. И хотела одолжить снова.
|
|
Наверное, надо было хотя бы притвориться, что я выполняю обычную процедуру. Я повернулась к Куперу:
– Кто твой мастер? И где он сейчас?
– Скорее всего, ест.
– Где его дневное логово?
Он покачал головой, вроде как даже улыбнувшись.
– Я тебе ничего не скажу, Анита Блейк. Я не более собираюсь предавать своего мастера, чем ты своего.
– Видишь ли, мой мастер не просит меня потрошить беззащитных безоружных женщин, а твой просит.
Он снова покачал головой:
– Я его не выдам.
Теоретически говоря, больше прав у этого вампира не было. Я могла прямо сейчас законным образом всадить ему пулю в мозг. В ордере говорилось, что я могу использовать любые средства, которые сочту необходимыми. Об этом вслух не особо говорится, но я знаю, и все мы, легальные охотники за вампирами, знаем, что среди нас некоторые толкуют это положение ордера как оправдание пытки. Я пытку не люблю – ни по какую сторону цепей. Кроме того, у Купера репутация мужика крепкого. А у нас нет времени возиться и его ломать. Нам надо знать, где живет его мастер.
Я подошла к Малькольму. Он явно не был рад видеть меня так близко.
– Чего вы хотите, миз Блейк? Вы получили своего негодяя – забирайте его и уходите.
Я понизила голос, чтобы слышали только мы с ним и почти готовый покойник Купер.
– Попытайся еще раз прочесть мои мысли прикосновением.
– Я не пытался...
– Если будешь отрицать, я очень постараюсь, чтобы все, с кем ты вел переговоры последние годы, узнали, как именно ты их перехитрил. Рукопожатия было достаточно.
|
|
– Я никого не зачаровывал.
– Нет, ты просто читал мысли, брал знание из разума против воли владельца. Это запрещено законом.
– Опять угроза, миз Блейк?
– У меня все просто, Малькольм. Если ты сейчас свое скромное ясновидение применишь ко мне, оно останется нашей маленькой тайной. Если нет, оно не останется нашей маленькой тайной. Сам видишь, насколько просто.
– Как я могу тебе верить?
– Можешь или не можешь, а выбора у тебя нет.
Тут я ощутила его силу – как воду, заполняющую помещение. Когда-то я боялась в этой силе утонуть. Сейчас я знала, что могу в ней плыть или просто ее не замечать.
– Показуха на меня впечатления не произведет.
– Я это сделаю, но не потому, что ты меня заставила. Я хочу, чтобы прекратились эти убийства, и если мы приютили среди нас змей, не ведая того, то я хочу знать, кто они. Я не потерплю, чтобы подобные вещи творились в моей церкви или же членами ее.
– Отлично. – Я протянула ему руку. – Давай тогда от слов к делу.
Он нахмурился, но руку мне дал, и как только наши пальцы соприкоснулись, я почувствовала, как он роется у меня в голове. Ощутила, как он увидел еще раз образ мертвой женщины. Более полный. Своей силой я взмахнула наружу, как парирующим клинком, и на этот раз он был готов – он просто убрал руку и отступил.
– Пусть тебе будет от этого столько же радости, сколько мне за много сотен лет.
Это прозвучало как благословение по форме и проклятие по сути, но я не обратила внимания. Мне надо было воспользоваться даром, пока он со мной. И я повернулась к вампиру, пристегнутому наручниками к стулу.
Он слышал по крайней мере часть разговора с Малькольмом, и лицо его было сердитым и вызывающим.
– Я не буду говорить.
– Я тебя и просить не буду.
– Что сейчас происходит, Анита? – спросил Зебровски.
– Я собираюсь выяснить то, что нам хочется знать.
– Как? – с явным подозрением спросил он.
Я не могла сдержать смеха:
– Зебровски, ты чего подумал?
– Даже не знаю.
И смех у меня сам собой угас. Всегда неприятно видеть, как твои друзья смотрят на тебя так, будто допускают, что ты можешь быть монстром.
– Я ничего не собираюсь делать такого, чего ты сегодня уже не видел.
Он удивленно раскрыл глаза:
– Но тому типу ты нравилась, а этот тебя не выносит.
– Не играет роли.
Он сделал неопределенный жест – дескать, что ж, действуй, но вид у него был такой, будто поверит он только, когда увидит. Что ж, его можно понять. Я протянула руку к лицу Купера.
– Не трогай меня!
– Хочешь, чтобы я сразу тебя пристрелила?
Он посмотрел злобно.
– Тогда сиди тихо.
Не опасайся я, что он попытается вцепиться в меня зубами или руками, я бы обняла его сзади, но он – вампир, а их лучше не обнимать, если не уверен в своей безопасности. Я тронула его сбоку, так что если бы он попытался меня цапнуть, я бы почувствовала и успела бы отодвинуться. Я коснулась его щеки. Он был чисто выбрит, но холоден. Еще сегодня не ел.
«Кто твой мастер?» – подумала я.
Он сопротивлялся. Он пытался вызывать случайные мысли. На меня хлынул поток хаотических образов. Я увидела вторую стриптизершу, с прошлой ночи. Она была жива и танцевала. Какая-то фигура в плаще ссутулилась рядом со сценой.
– Нет! – отдернулся Купер.
Я прижала его руку бедром и взялась ладонями по обе стороны головы. Волосы у него были мягкие, но не такие, как у Эвери. На ощупь они были такие, будто, если им дать отрасти, появится в них плотность и волна.
– Не надо, – произнес он, и это уже не было криком.
Он пытался думать о чем угодно, обо всем сразу. Но среди этих спутанных образов я узнала лицо. Лицо женщины. Я вспомнила ее за пиршественным столом. На пиру при дворе Белль. И воспоминание это было не мое.
– Жан-Клод! – подумала я.
Он шепнул через меня, и я ощутила, что на этот раз он занят, или сейчас будет занят.
– Мне прийти к тебе, ma petite? Я это могу отложить.
– Кто она? – спросила я вслух, но для его ушей, хотя услышало, наверное, больше.
– Гвенит. Прекрасная Гвенни, возлюбленная Витторио.
– Витторио, – повторила я, и с именем пришло лицо. Красивое смуглой красотой, и вряд ли он начал жизнь с итальянским именем. Скорее, с арабским, настолько он был темен. – Витторио.
Очевидно, я шепнула это вслух, потому что Купер вскрикнул и вскочил – вскочил, прикованный наручниками к стулу. Когда он вставал, ко мне от него дошла очень отчетливая мысль: Я заставлю их меня убить.
Я была ближе всего к нему, но, чтобы провести мой любимый прием, надо было убрать пистолет. И потому я сделала первое, что пришло в голову – я его ударила. Ударила изо всех сил приемом, который годами отрабатывала на тренировках по боевым искусствам. Когда противника бросаешь на пол, то метишь на три фута под пол. Целью моей была не щека, в которую я била, а щека с другой стороны. Когда я была всего лишь человеком, это был способ сосредоточиться, выжать из своего тела максимум. А теперь вдруг слова «пробить дыру в чьем-то теле» приобрели буквальный смысл.
Плеснула кровь, и щека прогнулась у меня под кулаком. Кажется, слышно было, как хрустнула сломанная челюсть. От удара его развернуло вокруг собственной оси, и он упал набок вместе со стулом. Упал и не поднялся.
– Господи! – ахнул один из постовых. – Боже мой, вы ему шею сломали!
Правда?
Я постояла секунду с кулаком, покрытым кровью, и тут до меня дошло, что рука болит. Порезалась об зубы.
– Он не мертвый, – произнесла я хриплым голосом.
Все таращились на меня, и не по-доброму. Таращились так, будто у меня вдруг выросла вторая голова, и очень мерзкая на вид. Я посмотрела на Малькольма:
– Это действует, если он без сознания?
Малькольм кивнул.
Я присела возле упавшего вампира. Коснулась его волос, стараясь не смотреть, что я сотворила с его лицом. Я не пробила в нем дыру в буквальном смысле слова, но кожа на зубах расселась, будто от удара тупым лезвием. Закрыв глаза, я стала думать:
Дневное убежище, где его дневное убежище?
Сейчас он не мог сопротивляться, и мысли его текли гладким шелком, и в этот момент я узнала, что Малькольму легче читать мысли людей, когда они спят. Эту мысль я прогнала и пошла за мыслями и образами Купера. Здоровенное здание, кондоминиум. Гадский современный кондоминиум. Я захотела увидеть фасад здания, и увидела. Узнала адрес. Так, погоди, номер и название кондоминиума – и передо мной оказались ящички с фамилиями и номерами. Я смотрела на них с высоты большей, чем мне привычно. Так. Улица, – подумала я. – Какая улица?
Я произнесла адрес вслух – улицу, название кондоминиума.
– Записал, – сказал Зебровски.
Я открыла глаза и убрала ладони от Купера. У него задрожали веки, он испустил звук – тихий стон. Взгляд, который он бросил на меня с земли, был полон удивления и страха. Я тоже была удивлена, как и все прочие, но не могла позволить им это заметить. Что единение с Жан-Клодом и Ричардом увеличит метафизическую силу, я знала, но даже не думала, что к физической это тоже относится. Будь Купер человеком, мой удар сломал бы ему шею. Блин.
Зебровски уже был на телефоне.
– Кому ты звонишь? – спросила я.
– В Мобильный резерв. Нам нужна огневая поддержка.
– Подожди, – попросила я.
Зебровски стукнул по кнопке телефона, отключил его.
– Чего подождать?
– Если мы дадим им адрес, они могут сегодня же ночью туда броситься. Этого не надо.
– Этих гадов надо поймать, – возразил Смит.
– Да, но сейчас они на охоте. Дома их не будет, или они будут там не все. Мы упустим кого-то или всех вообще, а если нагнать в те края полицию, они узнают. И никогда в этот адрес не вернутся, и где их искать, мы и знать не будем.
– Мы не можем скрыть адрес, – сказал Рурк, – если нас спросят.
– Если адрес выйдет из этих стен, то будут еще жертвы. Его мастер настолько силен, что ни один мастер вампиров в городе не почуял его присутствия. Это значит, что он отлично знает свое дело. Мобильный резерв – это те ребята, которых я хотела бы иметь рядом в бою, но к вампирской силе у них иммунитета нет. Они ввалятся ночью, когда он на пике своих возможностей, и могут погибнуть все до одного.
Все смотрели на меня, кроме Зебровски. Он уже допер, его убеждать не надо. Маркони тоже сообразил, только постовых и Смита надо было еще убедить.
– Зебровски, вызови Мобильный резерв и дай мне капитана Паркера.
Зебровски приподнял бровь:
– Ты уверена, что хорошо придумала?
– Нет, но он меня знает. И он командует Мобильным резервом. Соедини меня с ним.
Зебровски состроил гримасу:
– Ладно, твои похороны.
– Будем надеяться, что нет.
Я посмотрела на Иону Купера, вампира, бывшего истребителя вампиров. Он моргал, глядя на меня. Наверное, у него было что мне сказать, но сломанная челюсть болтовне не способствует.
Зебровски захлопнул телефон.
– Я оставил сообщение, он перезвонит.
Я кивнула и снова посмотрела на Иону. Все, что он знал, я выяснила, до конца. Я видела, как он участвовал в убийствах женщин. Видела его собственные воспоминания.
Я вздохнула.
– Пока мы ждем, что он перезвонит, помогите мне вывести задержанного наружу.
Зебровски посмотрел на меня, я на него в ответ. Настала его очередь вздохнуть:
– Смит, возьми его под другую руку. Выведем его наружу.
Смит посмотрел на нас как-то странно, но помог Зебровски поднять вампира на ноги. Купер тихо протестующе мычал и шипел проклятья себе под нос. Может, я и не сломала ему челюсть, или сломала не слишком сильно.
Зебровски и Смит подняли его на ноги и направились к двери. Я достала пистолет и пошла следом. Один из постовых спросил:
– Что они будут делать?
– Пойди посмотри, если хочешь, – усталым голосом ответил ему Маркони. – Я это уже видал.
Рурк и второй постовой, не могу припомнить его фамилии, вышли за мною. Это было как парад.
У меня на счету более восьмидесяти убитых, и почти все на самом деле по закону. Но обычно я убираю плохих парней, когда для мира они уже умерли. Обычно мне не приходится их допрашивать, прикасаться. Обычно я не знаю, кем они были в жизни, а если знаю, у меня такое чувство, что я избавляю их от мучений – или было у меня такое чувство в те времена, когда я считала вампиров истинными мертвецами. Иона Купер был тем же, кто и я, и он предал все, за что стоял. Он пожертвовал слугами закона, приданными ему в помощь. Он ради развлечения убивал ни в чем неповинных женщин. Я все это знала, но лучше было бы, если бы мне неведомо было, насколько у него мягкие волосы, или что он уже был похоронен как герой. Вот почему всегда был обычай, чтобы палач приходил только в последний момент, когда наступает время казни. Если бы он попытался бежать или драться, его бы другие копы застрелили – убили бы его вместо меня. Но он не собирался, и никто не имел законных полномочий сделать то, что предстояло мне.
Мы вышли на площадку сбоку от парковки. Купер сообразил, что происходит, потому что даже с поломанной челюстью он обратился ко мне. Сначала слова шли туго, но стали идти быстрее. Страх преодолевает боль.
– Ты – слуга-человек Жан-Клода. Разве то, кем я был, отличается от этого?
– Я не убивала невинных гражданских лиц только за то, что мой мастер не любит стриптизерш.
– Я больше положил народу как охотник, чем как вампир, – сказал он и попытался обернуться посмотреть на меня, но это, очевидно, было слишком больно.
Мы оказались на пятачке травы – с одной стороны цветы, с другой парковка.
– Здесь нормально, – решила я.
Зебровски обернулся, и Смит вместе с ним. И вампира они повернули, так что теперь мне было видно его лицо.
– Я убиваю, потому что так говорит закон, а не потому, что мне так хочется, – сказала я.
– Ты врешь.
– На колени, – сказала я.
Он стал сопротивляться – я его могу понять. Тогда я выстрелила ему в ногу, и он свалился на землю. Я не ожидала, что буду стрелять в него так сразу, или что буду стрелять не насмерть. Отдача от пистолета разошлась по телу оживлением, будто от пистолета исходил адреналин. Кожу руки закололи мурашки.
Смит побледнел, Зебровски был угрюм. Но они не выпустили его рук, хотя он уже был на земле.
– Могу это сделать быстро, Купер, могу медленно. Выбирать тебе.
Голос у меня был пуст. На лице ничего не отражалось. Я только смотрела на него и знала, что если он будет отбиваться, я буду стрелять дюйм за дюймом, пока он не будет слишком тяжело ранен, чтобы уйти, и можно будет сказать Смиту и Зебровски, чтобы отошли, не опасаясь фокусов с его стороны.
Он продолжал отбиваться, и я выстрелила еще раз.
Смит выпустил его руку:
– Не могу я! Так нельзя!
– Тогда уберись от него к едрене матери, – сказала я со злостью в голосе, потому что была согласна со Смитом. – Зебровски?
– Я здесь.
Он говорил очень осторожным голосом.
Я направила пистолет на Купера, и мое тело наполнилось тишиной, злость ушла, уступив место лишь потрескиванию белого шума в голове.
– Отойди.
Он отошел, и Купер попытался левитировать. Я так и думала. Две пули я всадила ему в середину тела, и он рухнул на землю. Он не мог летать в церкви, когда был здоров, и я решила, что он вряд ли лучше справится раненый. Так и вышло.
Я пошла к нему, держа пистолет двумя руками, направляя в середину его лба.
– Тебе это доставляет удовольствие, – сказал он и издал какой-то горловой звук. На губах его была кровь – его кровь.
– Нет, – ответила я, – не доставляет.
– Ты врешь, – снова повторил он и попытался сплюнуть кровь мне на ноги, но челюсть, наверное, слишком болела, и он дернулся в судороге.
– Я не хочу тебя убивать, Купер, и мне это не доставляет удовольствия.
Он посмотрел на меня недоуменно.
– У тебя внутри ощущается пустота. Мне нравилось убивать.
– Тем лучше для тебя, – ответила я и знала, что надо бы спустить курок, положить этому конец. Никогда не давай им разговаривать.
– Тебе это действительно не доставляет удовольствия? – спросил он.
– Нет, – ответила я, глядя в его карие глаза.
– Как же ты тогда с ума не сойдешь?
Я медленно выпустила из тела весь воздух, и мир сузился до середины его лба. Но я все еще видела его глаза, такие живые, такие... настоящие. И ответила:
– Не знаю.
Удар пули отбросил его назад. Он упал набок, а я встала над ним, держа пистолет двумя руками, потому что, мертв он или не мертв, а моя работа не окончена.
У него была крошечная дырка в середине лба над удивленными глазами. Я стреляла ему в лоб, пока крышка черепа не брызнула мозгами и костью. Отсечение головы – штука хорошая, но расплескать мозги по лужайке тоже помогает. Я перенесла прицел на грудь и стала стрелять, пока не опустела обойма. Достав из пояса запасную, я перезарядила оружие и продолжала стрелять, пока через дыру не стало видно насквозь. По закону я не имею права возить с собой набор для ликвидации вампиров, не имея на руках ордера. Из дому я выходила без ордера, и потому обрез дробовика остался дома вместе с кольями и мачете. Пистолетами тоже можно эту работу сделать, но больше уходит времени и чертова уйма патронов.
Эхо последнего выстрела звенело в ночи. В ушах у меня стояла звенящая тишина, как бывает, когда стреляешь так много и так близко без защиты на ушах. Я стояла над телом, одной ногой на его плече, прижимая к земле. Не помню, как я туда поставила ногу, но стрелять в землю куда как безопаснее, чем в ночь. Не все пули застрянут в теле, особенно если ты в этом теле хочешь пробить дыру.
Первым ко мне вернулся из звуков шум крови в собственных ушах, пульс собственного тела. Потом раздался другой звук, на который я обернулась. Малькольм привел свою паству посмотреть, или они сами вышли, и он не смог им помешать, а потому вышел с ними. Как бы там ни было, их сейчас сдерживали постовые. Вампиры и несколько человек стояли и глазели на меня. Впереди стояла девочка, и я даже подумала, какого черта себе думают ее родители, потом поняла, что она вамп. Мне трудно было сосредоточиться, но она была стара. Старше той женщины, что держала ее за руку, притворяясь ее мамой.
Я щелкнула обоймой пистолета, проверяя, сколько осталось патронов. Не помню, сколько раз я стреляла, а обоймы взяла с собой всего две – дура. Мне надо было перезарядиться, попасть к себе в джип или домой. Вставив обойму обратно, я загнала ее ладонью на место. Кто-то из вампиров вздрогнул, услышав тихий щелчок. Почему-то, когда они все тут стояли и на меня смотрели, убирать оружие мне не хотелось. Я не думала, что они бросятся, но назвать это сборище дружелюбным было бы трудно.
Зебровски подошел ко мне.
– Давай-ка уведем тебя отсюда, – сказал он, и либо он это прошептал, либо еще слух ко мне не вернулся. Но спорить я не стала. Я позволила ему отвести себя к его машине, а Смиту и Маркони – прикрыть нам спину.
Когда мы проходили мимо, я заметила в толпе Эвери. Он уже не был рад меня видеть. Медовый месяц, кажется, закончился. Зебровски усадил меня на место пассажира, и я краем глаза заметила движение. Это были Нечестивец и Истина. Они стояли у входа в церковь. Вид у них не был огорченный. Истина мне кивнул, а Нечестивец послал воздушный поцелуй.
Я пристегнула ремень и помахала им ладонью.
– Ты сегодня завела новых друзей, – заметил Зебровски, врубая передачу и медленно подавая машину вперед. Надо было миновать близко стоящую группу вампиров. Они смотрели на нас с пустыми, ничего не выражающими лицами.
– Ага. Я всюду завожу друзей.
Он сухо и коротко засмеялся.
– Анита, ради Бога, тебе обязательно надо было пробивать ему дыру в груди?
– Вообще-то да.
И мой голос тоже никак нельзя было назвать дружелюбным.
– Я бы на твоем месте какое-то время подальше держался от этой церкви. Они запомнят сегодняшнюю ночь.
Я привалилась головой к спинке сиденья и закрыла глаза.
– Ага. Я тоже.
– Ты как, ничего?
– Нормально. Паркер еще не звонил?
– Звонил. Я ему сказал, что ты пробиваешь дыру в груди одного вампира. Он сказал, что ты можешь ему перезвонить.
Я открыла глаза и уставилась на него:
– Ты ему так и сказал?
– Ага, – осклабился он.
Я покачала головой:
– Дай-ка мне этот чертов телефон.
Он передал мне трубку.
– Нажми вот на эту кнопку, его номер сам наберется.
Я нажала кнопку, и телефон начал звонить. Я сидела, оцепеневшая, ничего не ощущая, кроме легкого потрясения. Паркер ответил на второй звонок, и я стала говорить по делу. О раскрытии убийств, о спасении жизней. Я сосредоточилась на том факте, что мы хотим спасти жизни, но мысли прыгали. Я видела перед собой глаза Ионы Купера, слышала его вопрос: как же ты не сходишь с ума? Ответ – истинный ответ – был таков: никак.
Глава семидесятая
Через час я была дома. С Мобильным резервом я договорилась о встрече через час после рассвета. Капитан Паркер велел мне немного поспать, будто по голосу понял, что мне это надо. Он даже согласился взять меня с ними. Я в их рейдах на вампиров была как специалист по опасным материалам в налетах на нелегальные химлаборатории – эксперт, который может помочь остаться в живых и не взорваться случайно к чертям. Вампиры не взрываются, как некоторые химикаты, используемые в производстве наркотиков, но при работе с ними так же легко погибнуть из-за невежества. Я буду у них экспертом на месте работы, и лучше вам не знать, сколько мне пришлось вынести разговоров, чтобы и получить приглашение ехать с ними, и придержать при себе адрес до нашей встречи на рассвете.
Я сидела за кухонным столом, прикладываясь к чашке кофе и таращась в никуда. Кофе плескался в чашке, будто хотел сбежать. Такого не должно было бы быть.
Вдруг рядом со мной оказался Мика и положил руку на мою чашку.
– Ты сейчас ее уронишь.
Я уставилась на него, не понимая, о чем он. Наверное, это отразилось у меня на лице, потому что он объяснил:
– У тебя руки дрожат. Я боюсь, что ты уронишь чашку.
Он вынул ее у меня из рук и поставил на стол.
Я посмотрела на свои руки – он был прав. Они действительно дрожали. Не мелкой дрожью, но тряслись, будто у меня от запястья и ниже был припадок. Я смотрела на руки, как на чужие.
Мика опустился возле меня на пол, положил мне ладони на руки, сжал.
– Анита, что случилось?
Так приятно было, когда он держал меня за руки. Дрожь стала медленнее, но не исчезла. Что случилось? Что там случилось? Что сегодня было по-другому? Да все – и ничего. Только со второй попытки я смогла сказать:
– Мне пришлось с ним говорить.
– С ним – это с кем?
– С вампиром, которого я сегодня убила.
Под давлением его рук дрожь ослабевала. А голос совсем не дрожал, он был пустой.
– Почему с ним надо было говорить?
– Допросить. Я должна была его допросить.
Мика коснулся моего лица, и я вздрогнула, но прикосновение заставило меня обернуться к нему. Глаза у него были в полумраке кухни зеленые-зеленые, и желтый ободок вокруг – как свет, собравшийся в фокус.
– Ты узнала, что должна была узнать?
Я кивнула, все так же глядя в его глаза.
– А ты не могла подождать до рассвета, чтобы его убить?
Я покачала головой:
– Он из тех серийных убийц. Нельзя было рисковать, что он убежит и предупредит их.
– Тогда ты должна была его убить.
Он взял мое лицо в ладони, и я посмотрела на него внимательней, уже не просто завороженная его глазами. Я теперь его видела, его самого, Мику. Я знала, что он здесь, но будто до сих пор я воспринимала только фрагменты. Я смотрела в это лицо, такое знакомое, что каждый изгиб и линию я знала, и все же как-то удивило меня, что я смотрю на него и знаю, что он мой. Мой возлюбленный. Иногда это все еще поражало меня, как по-настоящему приятный сюрприз. Будто слишком хорошо все было, чтобы быть правдой, и я ждала, что он здесь не окажется. Почему он должен быть не такой, как другие?
Он потянулся ко мне, и я соскользнула со стула в его объятия. Я обернулась вокруг его талии, груди, плеч. Я обняла его изо всех сил ногами и руками, и он встал, держа меня. Мы были одного роста и весом отличались не больше чем на четырнадцать фунтов. Будь он человеком, он бы так не смог, но он человеком не был, и встал вместе со мной и пошел по темному дому. Я знала, куда мы идем, и ничего не могла бы придумать лучше, чем залезть под одеяла, и пусть он меня крепко обнимет.
Зазвонил телефон. Мика не остановился. Включился автоответчик, и тревожно зазвучал голос:
–...нита, это я, Ронни. Мне нужна помощь.
Мика застыл, потому что голос звучал совсем не так, как Ронни свойственно.
Я спрыгнула на пол и уже бежала к телефону, пока она поспешно что-то говорила.
– Ронни, Ронни, это я. Что случилось?
– Анита, это ты.
– Ронни, что случилось? – У меня снова пульс бился в глотке. Адреналин смыл потрясение и усталость.
– Я пьяна, – счастливым голосом заявила она.
– Что?
– Я в клубе на той стороне реки. Смотрю, как тут мужчины раздеваются.
– Какой клуб?
– Чьи-то там сны.
– «Сны инкуба», – сказала я.
– Он самый, – ответила Ронни, слегка шепелявя на букве «с».
– С чего это ты напиваешься в стрип-клубе? – спросила я. Адреналин шел на спад.
– Луи со мной жить не будет. Он сказал, или свадьба, или ничего, и я тогда сказала, ничего.
– Ох, Ронни!
– Я пьяна, и бармен говорит, меня надо отвезти домой. Меня отвезут домой?
Мика стоял достаточно близко и кое-что слышал.
– Я ее заберу.
– Анита, почему все мужики такие сволочи?
Я не была уверена, что все и что такие, но понимала, что спорить не надо.
– Я за тобой приеду. Оставайся там, где ты есть, и ничего не делай такого, о чем завтра пожалеешь.
Она хихикнула – с Ронни этого никогда не бывает.
– А я хочу что-нибудь такое сделать, о чем Луи завтра пожалеет.
Черт.
– Сиди тихо, не делай глупостей. Мы доберемся, как только сможем.
Она повесила трубку, все еще смеясь.
Я рассказала Мике то, чего он не слышал.
– Тебе надо отдохнуть, Анита. Я за ней поеду.
– Прежде всего, у нее сейчас настроение «все мужики сволочи», и она хочет сделать что-нибудь такое, о чем Луи завтра пожалеет. Я думаю, что тебе одному ехать – не лучшее решение, тем более что она моя подруга. Но я не против, чтобы ты поехал со мной.
Он хмурился. Я взяла его за руку.
– Лечь в постель с тобой рядом – было бы для меня сейчас самое лучшее, но лечь без тебя – хуже и придумать трудно. В одиночестве у меня мысли пойдут такие, что хоть вешайся. Наверное, куда-то поехать – это будет как раз для меня.
Он нахмурился сильнее:
– Можно было бы просто вызвать ей такси.
– Мы с Ронни только что помирились после размолвки, которая длилась несколько месяцев. Я не хочу терять ее снова.
– Мне тебя не отговорить?
– Нет.
Он улыбнулся, хотя глаза его не смеялись.
– Тогда поехали.
Я улыбнулась в ответ:
– Спасибо.
– За что? Что не спорил?
– Ага.
– Но поведу я.
С этим я не стала спорить. Я только взяла комплект охотника на вампиров и сумку со снаряжением. Сумка была новая, но в ней было дополнительное оружие. Куча пистолетов, завал патронов, колющее оружие в ассортименте, и она выглядела как средних размеров кофр, который в багаж сдают.
Мика не спорил насчет дополнительного вооружения. Он только придержал для меня дверь, поскольку у меня в каждой руке было по сумке. Нам навстречу по боковой дорожке попался Натэниел, улыбнулся мне, а потом увидел мое лицо и сумки.
– Что случилось?
Я посмотрела на Мику, он на меня.
– Она получила ордер, так что может теперь возить с собой целый комплект.
– Но ты же не едешь с ней ловить вампиров?
Я вздохнула:
– Прямо сейчас мы едем выручать Ронни. Она напилась на той стороне реки в «Снах инкуба». Ее ключи от машины у бармена.
У Натэниела брови полезли на лоб:
– Что ее понесло в эту помойку?
Я засмеялась и бросила сумку, чтобы обнять его. Он обнял меня в ответ.
– Поехали с нами, по дороге обсудим. Я хочу попасть туда раньше, чем она глупостей наделает.
– Глупостей вроде напиться в стрип-клубе, где танцовщики исполняют куда как больше, чем просто раздеваются за деньги?
Я посмотрела на него, и у меня глаза на лоб полезли.
– Ты хочешь сказать...
Он пожал плечами:
– Так говорят, и я верю тому, кто мне рассказывал.
– О черт!
Я бросилась бежать к джипу, потому что секс со стриптизером-проституткой точно входит в категорию вещей, о которых Луи утром пожалеет. Беда с местью такого рода в том, что ты об этом будешь жалеть не меньше того, кому хочешь сделать больно. Я бросила сумки на заднее сиденье, Мика повел машину, Натэниел сидел сзади. Мы мчались спасать Ронни от участи хуже смерти – или чего-то в этом роде.
Глава семьдесят первая
Клуб «Сны инкуба» стоит посреди открытого поля, вдалеке от деревьев, за укатанным гравием парковки. Стоит сам по себе, отчасти по случаю, отчасти потому, что это единственное чисто мужское шоу на этой стороне реки. Вход окружен яркой многоцветной неоновой вывеской. «Танцуют Только Мужчины». Последний шанс для надравшихся убедиться, что это именно то, чего они ищут, и они не залезут по ошибке не в тот клуб.
Мы трое вошли в фойе, или как его там назвать – открытое пространство с пустой витриной и небольшой конторкой. За ней никого не было, и никто не спросил, не хотим ли мы снять пальто. На самом деле в пальто была только я. Было еще тепло для октября, а ликантропы редко мерзнут. На мне была короткая кожаная куртка, в основном чтобы спрятать пистолет подмышкой, не для защиты от осенней прохлады. Но вышибала, которому полагалось бы проверять народ у дверей, у этих дверей отсутствовал. Мы вошли в этот клуб не окликнутые и не проверенные. Ай-ай-ай здешней охране.
Конечно, может быть, они считали, что входящий должен быть оглушен и ошеломлен музыкой. Она орала так громко, что басовые ноты отдавались в костях – не самым приятным образом. Пришлось в буквальном смысле слова застыть на пороге, приспосабливаясь к этому шуму. Кому нужна охрана, если музыка бьет прямо по голове? Почти тут же эта голова стала болеть, слегка, но обещая серьезную мигрень. Я прикинула, сколько у меня денег с собой и сколько может стоить, чтобы музыку выключили. Двадцать долларов – нет, это слишком дешево. Наверняка ди-джей в своей стеклянной будке будет оскорблен. Я попыталась тогда не обращать на музыку внимания и оглядела зал, пытаясь найти Ронни. Сколько может быть здесь высоких ногастых блондинок? Больше, чем вы думаете. Народу в зале было полно.
Наверное, мы слишком долго думали, потому что ди-джей свесился из своей будки как раз над нами слева и заорал:
– Платите в баре!
– Чего? – проорала в ответ я.
Он повторил, продолжая орать. Я воспользовалась случаем спросить, не может ли он отрубить музыку. Он улыбнулся, помотал головой и исчез за своей стенкой. Я полезла было в карман, и Натэниел взял меня за руку. Наклонившись почти вплотную, он сказал мне прямо в ухо:
– Не предлагай ему денег, чтобы выключить музыку, это его может обидеть.
Я крикнула обратно с расстояния в дюйм:
– Ну и фиг с ним!
Натэниел улыбнулся:
– Он может врубить ее громче.
Я уставилась на него большими глазами и убрала руку от кармана куртки. Я не думала, что эту музыку можно сделать еще громче, но на всякий случай не стала искушать судьбу.
Справа находился танцпол и несколько приподнятых площадок с отполированными шестами. Большой стол слева и маленькие столики здесь и там. Туалеты странно выделялись на фоне дальней стены. Кажется, не было двери в мужскую комнату и дверей в кабинки, так что даже стоя в дверях, можно было видеть все, что внутри. Как-то непривычно. Бар, разумеется, расположился в дальнем конце зала.
Большая группа женщин сгрудилась возле ближайшей площадки, хотя сама площадка была сейчас пуста. Но, если не считать этой группы женщин, все прочие посетители были мужчинами. Были три блондинки, которые могли бы оказаться Ронни, но, когда они повернулись, то оказались очень на нее не похожи. Последняя блондинка была вообще мужчиной, которому либо нравилось, как он выглядит, либо природа с ним жестоко обошлась. Женщина из него получилась бы великолепная, но в школе ему наверняка житья не давали.
Мика провел нас обоих по небольшим ступеням прямо в публику, держа под руку каждого из нас. Мы шли через веселую и почти поголовно пьяную толпу, и наконец добрались до бара. Там мы внесли входную плату, объясняясь в основном жестами, потому что слишком широка была стойка, чтобы кричать в ухо бармену.
Я попыталась его спросить, где Ронни, но он только улыбнулся, покачал головой и поднял пустой бокал, спрашивая нас, не хотим ли мы выпить. Поскольку я не могла поднять в руке блондинку, спрашивая, не видел ли он здесь такую, я тоже только покачала головой, и мы отошли от стойки, чтобы не закрывать от него тех, кто выпить хочет.
Человек, одетый только в боксерские трусы и черные носки, вышел из занавешенных черным кабинок сбоку от бара. Наверное, это были раздевалки.
Мы сдвинулись вместе, и я проорала:
– Туалет! Я проверю туалет.