И снова шаг к Маню; присел рядом.
- Так что? Чем занимался… в былой жизни?
- Что ты от меня, вообще, ХОЧЕШЬ?
- Я? – ядовито рассмеялся. – Ничего. Правда, могу передать привет от ЖОЗЕФИНЫ.
- А-а… - вдруг захохотал Маню, но едва воздух попал в легкие – как дикий, хриплый, лающий кашель перебил всю радость. И снова сплюнул… багровую жидкость на пол. – Маленькая шлюшка.
Нервно хмыкнул Доминик в ответ и затянулся дымом сигареты.
Уткнув локти в колени (и невольно перекрестив руки перед собой), выжидающе уставился в глаза.
Медленно (смакуя) выпустил из себя дым.
- Что она тебе понарассказывала?
(вот и попытка оправдаться; недолго, сладкая, заставляла себя ждать)
Но Палач молчит. Выжидает.
- Она сама меня хотела. Сама расставила ноги, а потом, вдруг, оказалось, что это я ее заставил, – (отхаркнулся кровью). – Спроси любого – подтвердят.
И вновь затянул Доминик дым сигареты вместо ответа.
Тягучее молчание.
- Да сука, она, эта Жозефина. Тягается со всеми, а потом…
- Знаешь, - вдруг перебил отчаянную тираду Бельетони, - я бы мог вырвать тебе язык. Прямо сейчас. Мгновенно, что даже сам момент не почувствуешь…, -
(затих, замер Маню, едва дыша), -
Но тогда ты очень быстро скончаешься от массивной потери крови. А это… в мои планы не входит. Мог бы, - (вдруг резкое движение, рука подалась вперед), - Выпалить тебе глаз… этим бычком, - (и тут же потушил сигарету об лоб – дикий, жалкий, отчаянный крик; парень отдернулся в сторону; невольно перекосился и завалился набок), - Но не буду. Опять-таки… твои обмороки и болевые шоки – меня не вдохновляют.
Вдруг встал и медленно, растяжисто прошелся вдоль комнатки (подвального помещения).
- ТЫ- ЧОКНУТЫЙ! – отчаянно завопил Мануэль, едва не захлебываясь собственными слезами.
Захохотал. Жестоко. Холодно.
Бесчеловечно.
- Обычно, мне давали определение «кровожадный демон», «бездушный псих», «адский живодер». Но чокнутый? – (немного помолчал), - А знаешь, мне нравиться. Эх, какие красивые слова пошли! Да уж, за последние двадцать лет… я много чего пропустил.
(молчал, молчал Маню, испуганно вслушиваясь в больные слова своего ката)
- Так что, - вдруг Бельетони подошел ближе. Милая, «добрая», ласкова улыбка. - На чем остановимся? Как хочешь УМЕРЕТЬ?
(молчание; тяжелое, частое сопение)
- А знаешь, как в старину… убивали… домашний скот?
(схватил за чуб и приподнял голову, дабы взглядом встретиться с жертвой)
- сначала перерезают артерию, - (демонстративно провел пальцем по шее), - но это - не в нашем случае; мы поищем сосудик поменьше, ведь если нет - тогда ты быстро умрешь! Обидно? правда?
(молчит Маню)
- затем, - (вдруг продолжил Доминик, так и не дождавшись поддержки), - подвешивают за ноги - и…
Глава Двадцать Третья
***
(Жо)
Допилась до кондиции…
Уснула прямо в подвале.
Не знаю, прошел час, два-три, но явно пора валить отсюда.
В голове еще дурман. Вертолеты вовсю летают.
Лишь бы проскочить к себе в комнату незамеченной.
А там – умоюсь холодной водой и в постель. Теплую, мягкую постель.
***
Медленные, едва внятные шаги. Жадно цепляясь за стенку, выползла из подвальных коридоров на первый этаж.
Черт! Черт! ЧЕРТ! На улице уже давно светло.
Сейчас либо утро, либо давно скатилось солнце к полудню.
Серые тучи не дают видеть истину – приходиться гадать.
Нервно дыша, спотыкаясь, путаясь в собственных ногах, пошла (повиляла) дальше.
- Ах, вот где ты! – как выстрел в спину… прозвучали слова Морены.
Черт.
Резкий (насколько это возможно в моем состоянии) разворот.
Пытаюсь корчить умный вид, изображать собранность и трезвость.
- Где ты была весь день?
- ДЕНЬ? – (и какого лешего я так ору; испуганно прикрыла рукой рот)
- Да ты…, - резкие шаги встречу, - ты… ПЬЯНАЯ!
- Я? – (испуганно замотала головой). – Нет.
- Фу, - гадко скривилась, - пьянь малолетняя. МАРШ в ДУШ! Ох, и видон у тебя! – и злобно толкнула меня в сторону лестницы, - МАРШ! И не думай, что все это – сойдет тебе с рук!
Я, молча, подчинилась и, собравшись с остатками сил, поплелась в заданном направлении.
(молча – потому что желание завалиться в постель было нА-амного сильнее, чем воевать за ущемленную гордость)
- Через час жду внизу! – вдруг завизжала, закричала мне де Голь вслед.
Черт. Все-таки стоило ей дать в голову за наглость и унижения (но возвращаться… не рискну: браво, что не убилась, пока заползала на второй этаж).
***
Не знаю, но, по-моему, горячий душ… меня только еще больше одурманил.
Все вертелось-кружилось, как сумасшедшее. И это после того, как я проспала там весь день?
Да уж. Ну, ну.
Вдруг распахнулась дверь душевой – попытка (моя) навести фокус (понять, что за звук; что происходит).
Нервно дернулась, сжалась, прикрывая свое тело.
- ЧЕРТ! ДОМНИК! Я же… голая! Какого… - только и успела прокричать.
Приблизился. Резко, властно подхватил меня себе на руки и притиснул к стене.
Невольно обняла ногами за пояс… и прижалась к его голой груди.
(но штаны, чертов ремень его штанов больно врЕзался в кожу)
Глаза в глаза. Нервно, шумно дышу.
- Доминик. Т-ты… т-ты чего?
Доля секунды (или это было не так молниеносно, как для моего тормозящего рассудка) - прижался, впился поцелуем в шею. Резкая боль – и в кожу, в мою плоть… вошли клыки.
Нервно дернулась – но слишком крепко удерживал.
Буквально мгновение – и в голове совсем все помутнело.
Но в сознании. Еще в сознании.
Тихой, тонкой, больной струйкой стал врываться в меня эйфорический приход.
Чувствовала, чувствовала, как сосет, выдавливает, вытягивает из меня кровь. КРОВЬ.
Но… отчего-то… это было… приятно.
Безумие. Дурное, гадкое, сладкое, безумие разрывало меня изнутри.
Хотелось,… хотелось еще, еще. ЕЩЕ! Ни предела, ни меры, ни конца.
Ненасытно выгнулась, выгнулась в дугу, притискиваясь всем телом к нему, чтобы чувствовать каждой клеточкой,
каждой точечкой слиться….
… обвилась руками вокруг его шеи и еще сильнее прижала к себе.
Жадные, больные, ярко огненно-золотистые звездочки полоумно выплясывали перед глазами, сверкая, извиваясь на беспроглядно черном полотне.
Удовольствие. ДИКОЕ, ЖИВОТНОЕ, НЕОБУЗДАННОЕ удовольствие.
Эйфория. Наркотический ЭКСТАЗ.
Невольно застонала, застонала в объятиях.
А сил, с каждым разом, оставалось все меньше и меньше...
да лишь на то, чтобы периодически делать… вдох… выдох.
Обмякла, обвисла.
Отдалась вся ему.
Делай что хочешь.
Хоть убей, хоть выброси…
***
Вдруг отстранился (нехотя, медленно; через силу) –
резко дернул, чиркнул зубами себе по запястью.
Темно-бурая, гадкая кровь тут же выступила наружу.
- Пей, - едва слышно прошептал, - ткнул в лицо, прижал к губам.
Попытка отодвинуться, выбраться - но еще сильнее сжал, придавил меня к стене (подхватил удобнее, чтобы не выскальзывала).
Вода, струйками тонкими, колкими (вырываясь из дождика) жадно впивалась, касалась плеч, рук, лица Доминика. Быстро извиваясь, убегала прочь. Скатывалась вниз.
И сейчас, бездушно разбавляя собой багровую жизнь,… в пурпурные фронтолизы, пыталась забрать, отобрать его,
моего Бельетони,
у меня.
- ПЕЙ! – злобно ткнул запястьем мне в рот. Вплотную притиснул к губам рану.
Горькая, вязкая, едкая… кровь стала медленно (вперемешку с водой) заполнять мой рот.
Несмелый глоток…
еще,
и еще,
и еще…
***
Отстранился. Бережно опустил на пол.
Короткий взгляд в глаза.
Ласковый, нежный поцелуй в губы (слизав остатки крови)…
- и вышел прочь.
Исчез, исчез, оставив меня одну.
- Доминик!
(казалось, крикнула сама себе)
Дурная, охмеленная, пьяная,
смирившись, прижалась спиной к стене.
Лицо под струи горячей воды.
Тяжелый вдох.
Что это было?
И…, главное, зачем?
Глава Двадцать Четвертая
***
Гори оно все… синим пламенем.
Натянула на себя ночную рубашку - и кулем завалилась в кровать.
Спать. Я буду СПАТЬ!
***
- ТЫЧЕГО РАЗЛЕГЛАСЬ? – от дикого визга меня подкинуло на месте.
- Какого лешего? – пробурчала себе под нос и накрылась сверху одеялом (спряталась).
- ВСТАВАЙ, я сказала! – резко дернула на себя, едва не разорвав пододеяльник.
- Отвали! Я спать хочу!
- Я тебе сейчас высплюсь! Одним махом! Встала и пошла в теплицу.
- ЧЕГО? – удивленно уставилась на Морену (забыв про сон).
Ехидная улыбка заплясала на ее лице.
- В теплицу. Матушка Жаклин рада будет тебя видеть там… целый месяц, дорогуша. И главное, - вдруг приблизилась; глаза в глаза (да так близко, что я чувствовала ее ядовитое дыхание), - заступника твоего больше нет. А значит – я с тебя три шкуры сдеру.
Резко отстранилась. Разворот – и пошла на выход.
(на мгновение застыла у дверях)
- Через пять минут жду внизу, - (прошипела, не оборачиваясь), - иначе месяц вырастет в два. А мало – то и в три. Я тебя перевоспитаю.
- Эт еще кто кого! – только и успела гаркнуть вслед (но та уже скрылась; искренне надеюсь, что все же услышала…)
Э-э-э… а теперь, рассудок, поподробнее.
Какого еще такого… защитника у меня больше нет?
***
Нервно потирая глаза, я пыталась прийти в себя.
Битый час торчу здесь, пикирую в отдельные стаканчики рассаду томата.
Боже, какой же это – идиотизм!
Честно, после таких мучений – спокойно смотреть на помидоры не смогу. Да что помидоры? Вообще на зелень. Уже мерцает она перед глазами, едва прикрываю веки.
Ну, де Голь. Как же я тебя ненавижу!
Ух!
Защитник…
И снова я возвращаюсь к этой теме. Нет, конечно, догадки есть. Но почему «его больше нет»? Что случилось?
***
Странное чувство пустоты, страха, волнения… засели внутри меня.
Почему сегодня на обед… Доминик не явился?
Что случилось?
- Амели…
- Да?
- А…, - (вот черт! и какие же правильные слова подобрать, чтобы не вызвать подозрения).
- Слушаю, - мило улыбнулась девушка в ответ и спешно протиснулась в проход (на ступеньки, дабы вовремя покинуть трапезную).
… и я пытаюсь не отставать (скривилась в мучениях; черт! черт! как спросить?)
- А Бельетони бастует?
- Не поняла?
(аааа, Амели! чего тут не понять! ты что, издеваешься надо мной?)
- На обед не пришел.
- Ах, это. А ты не слышала?
- Нет, - (да уж, глупее вопрос не придумать; коль слышала бы – хрен спросила!)
- Уехал Бельетони вчера.
- Как УЕХАЛ?
- Вот так. Вчера покинул Эйзем.
- Надолго?
- Может, и навсегда, - невольно скривилась и вздернула плечиками (вдруг на мгновение застыла, дабы мы поравнялись, и тихо, вкрадчиво прошептала на ухо). – Поссорились они с Матушкой-настоятельницей.
- Клариссой?
- Клариссой. Когда-то уже было такое.
- И?
- И закончилось тем, что Доминико из Ордена был изгнан, и на Эйземе с тех пор… лишь как гость.
- Дык, а разница?
- Большая. Орден больше не подписывается за его поступки, не защищает, не поддерживает в начинаниях. Чужой человек.
- Подумаешь, - (невольно развела руками и нервно скривилась – невелика потеря). – Так что… и теперь, в этот раз, все так серьезно?
- Думаю, что… да.
***
Злилась ли я на Бельетони?
События так быстро развиваются, сваливается все на мою голову, что уже не знаю что и к чему.
Люблю, люблю этого чертового уродца. И готова все прощать.
Дура?
Ох, еще какая дура!
Но что было в душевой? Зачем он это сделал?
Эдакое… романтическо-вампирическое прощание?
Тоже мне… упырь недоделанный.
Не думала, что полукровки кусаются, пьют кровь.
Идиотизм.
А сама? Сама, разве лучше? Зачем повелась? Наглоталось той гадости?
Гадости?
Эх…
Боже, помилуй, прости грешницу.
Но такого удовольствия… я еще никогда не получала.
Черт! Черт! Больной извращенец…
Жозефина приди в себя!
Уехал. Поссорились.
Интересно, что же там случилось? Неужто из-за меня?
Размечталась. Не той высоты полета ты птица, Жо, чтобы Основатели Ордена ссорились из-за тебя (или ныне Главенствующий и бывший, но гость… эх, черт голову сломает в этих интригах!)
Сейчас мне не до этого.
Снова пять – и я иду в теплицу.
А разве не предупреждала вас? Не говорила, что скоро мне там снова быть. И то, едва ли не «навечно».
Предупреждала.
Но больше себя, чем кого-либо еще… (вас, придуманных в больном сознанию слушателей; простите, если обидела).
Ох, ох, Жозе! По-моему, ты уже окончательно рехнулась! Как заговорила! Чего наплела!
Обреченно развалившись у настилов, принялась пропалывать саженцы.
Еще потом эту гадость и удобрять.
Благо, что хоть работаю здесь не одна (пусть не общаемся, но все же нескучно).
Кто - тоже наказан, а кто так - согласно расписанным обязанностям здесь коротает дни. Это вам - не Искья: здесь нет рантье и их беззаботной жизни! Труд, труд и еще раз труд держит Эйзем среди живых, да еще и таким огромным, сплоченным, со стабильной, уверенной в завтрашнем дне, экономикой, обществом. Отдельная страна (негласно). Отрешенный мир (де-факто).
Глава Двадцать Пятая
Я и не думала, что буду так скучать.
Черт! Гадкие слезы, чего наворачиваетесь на глаза?
Сгиньте, сгиньте долой, и не душите ни тело, ни душу.
Доминик. Доминик. Милый,
родной…
Где ты теперь?
Куда уехал?
Думаешь ли про меня?
Безумно… скучаю…
Опять сочиняю тебе письмо.
Письмо, без конверта и без мольберта – никогда не отослать, никогда не написать.
Всё в голове, больным монологом.
Никогда, ты не услышишь этих фраз. Не узнаешь, смысл горьких строк.
Не увидишь этих… глупых слез.
Ты уехал. Был вынужден. Понимаю.
Понимаю.
Но хоть весточку… хоть на мгновение, увидеть, услышать тебя.
Ты же…. Дерзкий, сам себе на уме… уродец. Мой уродец. Разве сложно пойти против правил? Сложно нарушить уклад? Разве впервое?
… и приехать ко мне…
Как хочу коснуться тебя…
Поцеловать.
Обнять…
Прижать к сердцу.
Не раз вспоминаю наш поцелуй. Не раз…
И пусть смылись уже давно ощущения,
затупились воспоминания…
Я все мечтаю…
Дорисовывая то, чего и не было вовсе.
(устало сложила руки на плошки сверху и обреченно уткнула, спрятала свое лицо)
Как хочется… просто скрыться, от всего мира сразу. Исчезнуть.
От тупых правил, устоев, интриг, уловок.
Устала сражаться, воевать.
Прошел год. Лишь год, а как переменилась моя жизнь.
Простые мечты… обернулись в кошмар. Пустой, больной кошмар.
- ЖОЗЕФИНА!
От неожиданности нервно дернулась. Черт! Черт! ЧЕРТ! Задела собой плошки… от резкого рывка – те слетели на пол.
Черные крошки земли… рассыпались, разбежались по полу, плюхнувшись мертвым курганом сверху на хрупкие саженцы.
ЧЕРТ ДЕРИ!
Вся работа этой недели… насмарку.
Гневный взгляд навстречу.
- Т-ты что натворила? – прошипела ТА мне в ответ.
(я возмущенно приоткрыла рот)
- И это виновата Я?
- Не поняла? – нагло, дерзко, фраерски отвесила де Голь. – Ты на меня стрелки не переводи… Идиотка! Руки… выросли невесть откуда.
- Слушай, - резкий, с вызовом шаг навстречу (браво, мы здесь одни остались). – Думаешь, крутая?
Расхохоталась та.
- А что ты мне сделаешь? Отщепенец недобитый. ЧТО? – (гордо выровнялась, вытянулась как гусь на параде). – Без своего Доминика… ты и гроша ломаного не стоишь, криворучка недоштопанная.
- Что сделаю? – (ядовито заулыбалась я, переспрашивая – даю последний шанс)
- Что?
Эх, зря, ты, мымра, родилась на свет.
В миг подскочила и, на ходу ухватив какое-то ведерко с рассадой, тут же зарядила ей в голову.
Падло, не помрет – но потеряется уж точно.
(пошатнулась, заскулила)
Но буквально мгновение и в миг кинулась на меня.
Я только и успела с ноги зарядить в живот – та попятилась.
Я не спортсмен, но…
Резкий, молниеносный рывок – и тут же была сбита с ног… я.
Острая боль вдруг разорвала горло, мое горло.
Задыхаюсь, захлебываюсь ею. Чувствую соленую ржавчину на губах.
Попытка отбросить…
Слаба. Слишком слаба - будто стену толкать.
Руками упорно давила, пыталась стянуть, но с каждой секундой все меньше и меньше оставалось сил не то что бороться, а просто дышать.
Де Голь жадно вгрызалась в шею, тут же бросая место укуса. И снова, снова… - больше ран. Вдруг выгнулась, дернулась: резкий удар кулаком по перевернутой плошке – разлетелась та на щепки.
Схватила деревянный осколок – и замахнулась на меня…
… зажмурилась, испуганно сжалась я, предвкушая удар, дикую боль.
Замерла в страхе, не дыша.
Но вдруг стук, треск. Посыпались, зазвенели стекла…
(испуганно распахнула глаза)
Морена замерла в ужасе. Еще мгновение – и рухнула сверху на меня. Мертвая?
… взгляд испуганно скользнул по полу. Все было буквально усеяно толстым слоем земли (и нервно торчащими из нее поломанными саженцами).
Плошки. Деревянные ведерка, миски, разлетелись… все до последней - вдребезги.
Словно усеяна иголками, вся спина де Голь была истыкана осколками.
Испуганно столкнула с себя недвижимое, оцепеневшее тело. Задки отползла на несколько футов, резкий разворот - и испуганно убежала прочь.
А в голове лишь один вопрос:
КАКОГО ЧЕРТА? ЧТО ПРОИЗОШЛО?
Глава Двадцать Шестая
***
Винный погреб-подвальчик.
Я испуганно забилась в угол, сжалась (подмяв под себя ноги).
Глаза лихорадочно метают взгляды по сторонам,… ища ОТВЕТЫ.
Я убила? Убила ее??
УБИЛА?
Нет.
Только не это.
Не это.
Я… я готова еще не раз терпеть ее издевки,
воевать,
драться…
Но убить – нет. НЕТ! Не так…
- Вот ОНА! – вдруг кто-то крикнул (послышалось на лестнице).
Быстрые шаги – и матушка Жаклин уже стояла передо мной.
- А ну пошли со мной, милочка, - злобно схватила за шкирку (не сопротивляюсь; ужас, страх, отчаяние давят сознание – каюсь…); потащила за собой.
- Искевцы уже едут, - послышалось женский голос нам вслед.
- Вот и отлично, - злобно прошипела монахиня, все еще не выпуская меня из хватки (бесцеремонно тащила за собой, как гадкое отродье; настоящего преступника).
***
А вот и мои адвокаты.
В кабинет Клариссы зашли Виттория, папа… и Асканио.
Аско?
Н-но зачем? Зачем он здесь?
(пристыжено отвела взгляд, уткнулась в пол)
Я, бесспорно, очень, ОЧЕНЬ рада его видеть, н-но…
Стыдно, стыдно мне… за все, что было.
Не его я больше. Не ЕГО.
Отпустил – и я… ушла.
- Что случилось? – резким, уверенным (отчасти нахальным) голосом изрекла Виттория и тут же обняла меня за плечи (прижала к себе спиной).
- Рада, что все приехали, да так быстро. Нам она ничего не рассказывает. Читать мысли… не умеем. Потому – все надежды на вас. Добровольно или принудительно, девушка должна сознаться.
(тяжело сглотнула; напряглась и крестная)
- Так в чем же, вообще, дело, вы хоть сами скажете? – не выдержал отец. Короткие, быстрые шаги в центр комнаты.
- Вы присаживайтесь, не стойте. Разговор наш будет длинным… и тяжелым.
Вдруг Асканио ехидно рассмеялся (оторвался от стены и прошелся к свободному креслу).
- Нечего так драматизировать, Кларисса. Мы всегда готовы наше чадо забрать на Искью, коль сами не справляетесь.
(ого-го, наше чадо? вот это Асканио выдал!)
- Так мне всем вам мозги чистить и перебирать мысли? – нервно пробормотала Виттория, - или все же… скажете, что происходит?
- Сегодня вечером у нас случилось чрезвычайное происшествие, - (тяжелая пауза), - Жозефина и Морена в теплицах устроили драку.
- Тоже мне… новость, - нервно рассмеялся Асканио.
(все живо обернулись и замерли в удивлении)
Аско молчал, загадочно улыбаясь.
Не сдержалась и я от улыбки.
Кларисса, не дождавшись объяснений, решила продолжить свой монолог.
Тяжелый вдох – и…
- Дело не в убытках. Дело даже не в факте драки, - растяжисто вела свою речь Матушка
(да так выкручивала слова, что все внутри меня похолодело; вот, вот, еще мгновение – и она скажет, скажет, что я - ее убила;… у-би-ла)
- Если в теплице был кто-то еще, то отчасти будет понятно, что произошло. А… коль нет, как Жозефина и утверждает, да их было только двое, то…
- Вы же говорили, она ничего не рассказывала? – передернул слова отец.
Замялась. Нервно скривилась Настоятельница.
Молчит (подавляя внутри себя гнев)
- К сути! – гневно гаркнула Виттория, не выдержав паузы, и невольно сильно меня сжала.
- К сути? – (тяжело вздохнула Кларисса). – А суть такова. Либо там был еще кто-то, кто разгромил всю теплицу (а разбито там вплоть до стеклянной крыши). Либо… наша девочка… сама это сделала. Способностью. Ментальной способностью. А значит, - (и снова ядовитая пауза), - кто-то из Древних напоил ее своей кровью. И как результат – у нее скопировалась эта способность. Ну?
Я вас спрашиваю, кто мог быть настолько глупым, чтобы малолетней полукровке доверить такую силу? Никто ж не знает, какая именно способность запечатлится в ее крови. А она, – (затарахтела, как полоумная), - она, невежа с максималистским рассудком, разве справиться? Разве дано ей понять, что за мощь в этих умениях? Цену и опасность их? Это хорошо, что она только кольями «усыпила» Морену. Хорошо, что только теплица разлетелась вдребезги. А если бы убила? А если бы…
(молчат; молчу и я, невольно приоткрыв рот
значит,
ЖИВА?)
- Вот и спрашиваю вас, - (уже более спокойно продолжила та), - кто был настолько безрассудным? Да мало того, еще и не предупредил нас, что это содеяно.
(молчат, потупив взгляд в пол; все молчат)
- Матуа?
(нервно хмыкнул)
- Нет, конечно.
- Виттория? – (ехидно улыбнулась монахиня; мол, о твоей безумности мы и так знаем, так что признавайся)
(гордо выпрямилась крестная)
- Не скрою, на этот счет я давно думала. Но решила подождать, пока Жозе станет мудрее и собранней. Так что… – нет.
- Асканио?
- Нет, - торопливо ответил тот.
- Ясно,- (ядовито облизалась и повернулась ко мне). – Тогда еще проще, значит, там был кто-то, кто тебе помог. И, Жозефина, ты должна назвать нам имя. Такие правила.
(стукачить – красивые правила! помилуйте меня…)
- Я, никого, не видела, - мерно отчеканила слова в глаза (в сотый раз). – Мы были там, только, вдвоем.
- А если, - вдруг вмешалась в разговор матушка Жаклин, - а если… это Доминик ее напоил?
(замерла; выдавая себя, застыла я в ужасе: э-э-э…)
В мгновение взгляды всех присутствующих обрушились на меня.
Больнее всего… было осознавать, что это предположение… сейчас и в голове Асканио.
Сознаться? Сознаться, чтобы ранить? Ранить его? Сделать больно?
Ой, не могу, НЕ МОГУ!
- Я не раз замечала неоднозначные взгляды их друг на друга, - вдруг продолжила монахиня (и чего тебе не имёться, старая корова?!!!)
- Жозефина? Так как? – вдруг переспросила Кларисса.
… соврать?
- Нет.
Резкий, пугающий звук – посыпались стекла.
(я замерла в испуге – ой, это снова я?)
- ВИТТОРИЯ! – вдруг гневно зарычала Настоятельница.
Разжались руки, сплыли с моих плеч. Крестная тут же нервно заходила из стороны в сторону.
- ЧЕРТОВ УБЛЮДОК! СУКИН СЫН! Как? Как он посмел к ней притронуться? Убью! УБЬЮ, МРАЗЬ!
- Виттория Колони! Успокойся, - вдруг гневно, приказным тоном закричал мой отец (таким я его еще не видела).
Замерла. Замерла Виттория на мгновение. Глаза в глаза.
- Нет, ты понимаешь? Понимаешь? А теперь еще Жозефина и врет. Защищает его. Добился своего – усыпил бдительность.
- Она просто испугалась, - спокойно произнес Луи Матуа и подошел ближе. – Нечего истерить здесь. Нужно подумать, зачем это ему. И что делать дальше. А то, что врет, защищает, поверила – и так понятно. Она же не знает всей правды. Никто ж из вас, любовных интриганов, не объяснил, почему вся Искья так рьяно ненавидит Бельетони, а Эйзем из Ордена своего основателя изгнал. Ведь так? Так?
(молчат; крестная пристыжено отвела взгляд и замерла)
- Жозефина, - вдруг отозвалась Кларисса. – Прости, что раньше тебе это не рассказали. Глупо… было надеяться, что сама поймешь истинное безумие и неуравновешенность Доминика. Отвернешься от него.
(тяжелый вдох)
Бельетони.
Еще задолго до Искьи… был основан Эйзем (мной - Клариссой, матушкой Жаклин, Марией, Марселем и тем же Домиником). Монастырь, как убежище для обездоленных и бедных. Тех, кто мечтает найти покой. Вечный покой, на этой земле. При жизни.
Да, вампиры и полукровки существовали уже тогда. Но без Конфессий и поклонений… тому или иному Божеству.
Одиночки, лишь изредка объединенные под чьим-то началом, началом Древних, - вот истинное лицо былого устоя.
Велись войны, постоянные, вечные рати, без разбора… Делились территории, люди (как снедь и прислуга), среди бессмертных – сторонники, как поддержка моральная и физическая. Вой-на.
Эйзем стоял в стороне, пока однажды кто-то, кем-то, было не придумано, измышлено, что этот монастырь – в будущем огромная угроза для единоличной власти бессмертных – рьяные преследователи человеколюбия и смиренности не поддержат деспотические начала Древних.
Разгромлен, уничтожен, стерт с лица земли
(лишь немногие остались – из двухсот тысяч – не больше десятка).
Доминик тоже выжил…
Но это уже был не тот Бельетони, что раньше. Нет. Обиженный, отчаянный, разгневанный, потерявший связь с добром,… он стал убивать.
Не разбирался уже, кто виноват. Не искал ни зачинщиков, ни бунтарей, ни идеологов.
Убивал. Убивал всех вампиров и полукровок без разбора. Не раз жертвами ставали и простые, невинные люди. Убивал – высасывал кровь… (забирая способности); становился сильнее.