Два дня ушло на путь к деревне девочек. Вася усадила их на Соловья. Порой она ехала с ними, чаще шла рядом с конем или ехала на лошадях Дмитрия. В лагере Вася сказала девочкам:
– Не уходите из виду. Будьте рядом со мной или моим братом, – она сделала паузу, – или Соловьем, – конь стал яростнее после боя, как мальчик, узнавший кровь.
Они ели у костра в первую ночь, Вася подняла голову и увидела, как Катя на бревне напротив плачет навзрыд.
Вася опешила.
– Что такое? – спросила она. – Скучаешь по маме? Еще пару дней, Катюша.
У большого костра, неподалеку, мужчины толкались локтями, и ее брат выглядел строго, что означало, что он раздражен.
– Нет… я услышала шутки мужчин, – слабым голосом сказала Катя. – Они сказали, что ты хочешь разделить со мной постель, – она всхлипнула, давясь. – Что такой была цена за спасение и путь домой. Я… понимаю, но мне жаль, государь. Я напугана.
Вася охнула, поймала себя на этом, проглотила похлебку и сказала:
– Матерь божья, – мужчины смеялись.
Катя опустила взгляд, сомкнув колени.
Вася огляделась, села рядом с девушкой и отвернула ее от мужчин у костра.
– Идем, – тихо сказала она. – Ты была храброй, а теперь решила сдаться переживаниям? Я не обещал, что ты будешь в безопасности? – она замерла и не знала, что дернуло ее добавить. – И мы совсем не трофеи.
Катя вскинула голову.
– Мы? – выдохнула она, скользнула взглядом по телу Васи, бесформенному в мехах, а потом с вопросом посмотрела на ее лицо.
Вася едва заметно улыбнулась, прижала палец к губам и сказала:
– Давайте спать. Дети устали.
Они уснули, довольные, вчетвером под кафтаном Вася и на спальном мешке, младшие девочки ворочались между старшими.
* * *
На третий – последний – день они вчетвером ехали на Соловье, как при побеге от меча главаря бандитов. Вася держала Аннушку и Леночку перед собой, а Катя сидела сзади и обнимала талию Васи.
У деревни Катя шепнула:
– Какое твое настоящее имя?
Вася застыла, и Соловей вскинул голову, младшие девочки пискнули.
– Прошу, – добавила уклончиво Катя, когда конь успокоился. – Я не хочу навредить, но хочу правильно молиться за тебя.
Вася вздохнула.
– Это правда Вася, – сказала она. – Василиса Петровна. Но это большой секрет.
Катя молчала. Остальные всадники были чуть впереди. Когда их прикрыли деревья, Вася сунула руку в сумку на седле и вытащила горсть серебра, которую она спрятала в рукаве девочки.
Катя зашипела:
– Ты… подкупаешь меня за молчание? Я жизнью обязана.
– Нет, – испугалась Вася. – Нет. Не смотри на меня так. Это твое приданое, как и малышек. Береги, вдруг понадобится. Купишь хорошую ткань или корову.
Катя долго молчала. Когда Вася развернулась и подтолкнула Соловья догонять остальных, Катя заговорила тихо в ее ухо:
– Я сберегу это, Василиса Петровна, – сказала Катя. – И секрет сберегу. И я буду любить тебя вечно.
Вася сжала руку девочки.
Они выехали из–за деревьев, деревня девочек раскинулась перед ними, крыши сияли в свете зимнего солнца. Люди уже убирали худшие развалины. Дым поднимался из целых труб, черный вид разрухи пропал.
Одна голова в платке поднялась на звук копыт. Другая, третья. Крики пронзили утро, и руки Кати напряглись. А потом кто–то крикнул:
– Эй, тихо… Посмотрите на коней. Это не бандиты.
Люди выбежали из домов, суетясь и пялясь.
– Вася! – крикнул Дмитрий. – Езжай рядом со мной, мальчик.
Вася держала Соловья в конце отряда, но теперь улыбалась.
– Держись, – сказала она Кате. Сжав младших крепче, она погнала Соловья. И конь радостно понесся галопом.
Остаток пути до деревни Кати Василиса Петровна и великий князь Москвы мчались галопом бок о бок. Крики становились все громче, пока всадники приближались, а потом женщина, одиноко стоящая в стороне, крикнула:
– Аннушка! – кони перепрыгнули не до конца убранные обломки забора, и их окружили.
Соловей замер, двух младших передали в руки рыдающих женщин.
Всадников благодарили, слышались крики и молитвы, вопли:
– Дмитрий Иванович! – и – Александр Пересвет!
– Василий Храбрый, – сказала Катя жителям деревни. – Он спас всех нас.
Жители завопили громче. Вася нахмурилась, а Катя улыбнулась. А потом девочка застыла. Одна женщина не вышла к толпе. Она стояла одна, едва заметная в тени избы.
– Мама, – выдохнула Катя, и ее голос послал заряд боли по Васе. Катя сползла с бока Соловья и побежала.
Женщина раскрыла объятия и поймала в них дочь. Вася не смотрела. Было больно. Она посмотрела на дверь избы. На пороге стоял маленький крепкий домовой, с янтарными глазами, пальцами–прутиками и улыбкой на лице, покрытом сажей.
Она увидела его лишь на миг. Потом толпа приблизилась, и домовой пропал. Но Вася думала, что увидела ручку, поднятую в приветствии.
Город между рек
– Что ж, – радостно сказал Дмитрий, когда лес скрыл деревню Кати, и они поехали по ровному снегу. – Ты сыграл героя, Вася, все хорошо. Но хватит играть, нам нужно спешить, – пауза. – Думаю, твой конь со мной согласен.
Соловей брыкался, радуясь солнцу после недели снега, радуясь, что с него сняли вес троих человек.
– Согласен, – выдохнула Вася. – Бешеный, – добавила она коню недовольно. – Ты можешь хоть пытаться идти?
Соловей соизволил послушаться и теперь подпрыгивал и вскидывал ноги, пока Вася не склонилась, чтобы заглянуть хмуро в не кающийся глаз.
– Что же такое, – сказала она, Дмитрий смеялся.
Они ехали дотемна в тот день, двигаясь все быстрее с течением недели. Мужчины ели хлеб в темноте, выезжали с первыми лучами, пока тени еще окутывали деревья. Они следовали путями лесорубов, срезали, где можно было. Снег был со льдом сверху, глубокий снизу, и идти было сложно. После недели только Соловей из всех лошадей был бодрым и довольным.
Последней ночью перед Москвой темнота настигла их в роще на берегу Москвы–реки. Дмитрий остановил их, посмотрел на широкую реку. Луна почти не светила, тучи закрывали звезды.
– Лучше заночуем здесь, – сказал князь. – Завтра будет легко, к середине утра будем дома, – он слез с коня, бодрый, хоть и похудевший за долгие дни. – Сегодня выпьем больше медовухи, – добавил он, повышая голос. – И, может, наш воин–монах поймает нам зайцев.
Вася спешилась с остальными и убрала лед с морды Соловья.
– Завтра Москва, – шептала она ему, сердце колотилось, руки замерзли. – Завтра!
Соловей без тревоги выгнул шею и ткнул ее носом.
«У тебя есть хлеб, Вася?».
Она вздохнула, сняла с него седло, потерла его, скормила корочку и оставила искать траву под снегом. Нужно было наломать хвороста, убрать снег, развести костер, вырыть яму для ночлега. Мужчины теперь звали ее Васей, дразнили, пока работали. Она, к ее удивлению, не расстраивалась из–за их грубого юмора.
Они смеялись, когда Саша вернулся. Три мертвых зайца висело в его руке, за плечом виднелся лук. Мужчины обрадовали, поблагодарили его и поставили мясо тушиться. Огни костров бодро трепетали, мужчины передавали фляги медовухи и ждали ужин.
Саша пошел к Васе, роющей себе ямку для сна.
– Все хорошо? – спросил он чуть скованно. Он так и не понял, каким тоном говорить с братом, который был сестрой.
Вася хитро улыбнулась ему. Его решительные старания уберечь ее в пути спасали от одиночества.
– Я хотела бы поспать на печи и съесть похлебку, которую готовил кто–то другой, – сказала она. – Но я в порядке, брат.
– Хорошо, – сказал Саша. Его строгость ударяла после шуток мужчин. Он протянул ей чуть запятнанный сверток. Она развернула его и увидела сырые печенки трех зайцев, темные от крови.
– Боже, – выпалила Вася и впилась в первую. Солено–металлический сладкий вкус жизни взорвался на языке. Соловей возмутился за ней, ему не нравился запах крови. Вася не слушала его.
Ее брат ушел раньше, чем она закончила. Вася провожала его взглядом, облизывая пальцы, не зная, как прогнать тревогу с его лица.
Она закончила копать, устроилась на бревне у костра. Подперев кулаком подбородок, она смотрела, как Саша благословляет людей и еду, пьет медовуху, непроницаемый, с другой стороны костра. Саша молчал после благословений. Даже Дмитрий стал отмечать, какой тихий брат Александр после Лавры.
«Он переживает, конечно, – подумала Вася, – потому что я одета как мальчик, билась с бандитами, а он врал великому князю. Но выбора нет, брат…».
– Герой твой брат, – сказал Касьян, прерывая ее мысли. Он сел рядом с ней и протянул свою флягу медовухи.
– Да, – резко ответила Вася. – Он такой, – было что–то почти несмешливое в голосе Касьяна. Она не приняла его фляги.
Касьян взял ее руку в варежке и прижал флягу к ней.
– Пей, – сказал он. – Я не хотел обидеть.
Вася замешкалась и выпила. Она все еще не привыкла к этому мужчине, к его загадочному взгляду и резкому смеху. Его лицо чуть побледнело за неделю пути, но это сделало его краски ярче. Она порой ловила его взгляд, подавляла румянец, хоть была и не из мягких девушек.
«Как бы он отреагировал, – порой думала она, – узнав, что я девушка? Не думай о таком. Он не узнает».
Тишина между ними затянулась, но он не уходил. И Вася спросила:
– Вы бывали в Москве раньше, Касьян Лютович?
Его губы дрогнули.
– Я прибыл в Москву в начале года, чтобы позвать великого князя на дело. А до этого? Однажды. Давно, – его голос стал сухим. – Наверное, каждый глупый юнец ищет желание сердца в городах. Я не возвращался до этой зимы.
– И чего хотело ваше сердце, Касьян Лютович? – спросила Вася.
Он насмешливо посмотрел на нее.
– Ты стал моей бабушкой? Ты еще мал, Василий Петрович. Что думаешь? Я любил женщину.
Саша повернул голову на другой стороне костра.
Дмитрий шутил и смотрел на похлебку, как кот на мышиную нору (их порции не унимали его аппетит), но он услышал и спросил:
– Да, Касьян Лютович? – заинтересованно спросил он. – Женщину из Москвы?
– Нет, – Касьян говорил теперь всем слушающим. Его голос был мягким. – Она была издалека. Она была очень красивой.
Вася прикусила губу. Касьян обычно был скрытным. Он молчал чаще, чем говорил, кроме случаев, когда он ехал рядом с Дмитрием, и они передавали флягу друг другу. Но теперь все слушали.
– Что с ней случилось? – спросил Дмитрий. – Расскажи.
– Я любил ее, – осторожно сказал Касьян. – Она любила меня. Но пропала в день, когда я хотел забрать ее в Башню Костей, чтобы она стала моей. Больше я ее не видел, – пауза. – Она теперь мертва, – он резко добавил. – И все. Дай мне похлебки, Василий Петрович, пока эти обжоры все не съели.
Вася встала, чтобы сделать это. Но она не понимала выражение лица Касьяна. Ностальгия и нежность, когда он говорил о мертвой возлюбленной, но – на миг и в конце – там мелькнул такой гнев, что ее кровь остыла. Она пошла есть с Соловьем, решив больше не думать о Касьяне Лютовиче.
* * *
Зима все еще была тяжелой, полной черных морозов и мертвых нищих, но старый жесткий снег стало видно в день, когда Дмитрий Иванович приехал в Москву со своими двоюродными братьями: монахом Александром Пересветом и мальчиком Василием Петровичем. С ним был и Касьян с приспешниками, который, по просьбе Дмитрия, не уехал домой.
– Поехали в Москву, будешь моим гостем на Масленицу, – сказал Дмитрий. – В Москве девицы краше, чем в твоей башне из костей.
– Не сомневаюсь, – выдавил Касьян. – Хотя, думаю, вы хотите договориться об оброке, государь.
Дмитрий оскалился.
– И это, – сказал он. – Я ошибаюсь?
Касьян лишь рассмеялся.
Они проснулись снежным утром и поехали в Москву вдоль широкой Москвы–реки. Горд был белой короной на темном холме, размытый занавесом снега. Ее бледные стены пахли известью, башни словно пронзали небо. Саша каждый раз радовался виду.
Вася ехала рядом с ним со снегом на бровях. Ее улыбка была заразительной.
– Сегодня, Сашка, – сказала она, когда стало видно первые башни в серо–белом мире. – Мы увидим Ольгу сегодня, – Соловей уловил настроение всадницы, но приплясывал на ходу.
Вася свыклась с ролью Василия Петровича. Если она показывала трюки на Соловье, они радовались, если брала копье, Дмитрий смеялся над ее неуклюжестью и обещал научить. На ее вопросы отвечали. И робкое счастье появилось на ее выразительном лице. Саша сильнее ощущал из–за этого ложь, он не знал, что делать.
Дмитрий проникся ею. Он обещал ей меч, лук, хороший кафтан.
– Место при дворе, – сказал Дмитрий. – Будешь на моих советах, а подрастешь, будешь командовать людьми.
Вася кивала, краснея, а Саша скрипел зубами.
«Надеюсь, Оля поймет, что делать, – подумал он. – Потому что я не знаю».
* * *
Когда тень ворот упала на ее лицо, Вася удивленно вдохнула. Врата Москвы были из дуба и железа, поднимались в пять раз выше нее, их охраняли снизу и сверху. Большим чудом были сами стены. В мире лесов Дмитрий золотом отца, кровью его народа построил Москве стены из камня. Следы огня у основания указывали, что он не прогадал.
– Видишь? – сказал Дмитрий, указывая на один такой след. – Это три года назад приходил и устраивал осаду Ольгерд Литовский. Тяжко тогда победили.
– Они придут снова? – спросила Вася, глядя на следы огня.
Великий князь рассмеялся.
– Нет, если они мудры. Я женился на первой дочери князя Нижнего Новгорода, хоть она и противна. Ольгерд будет глупцом, если пойдем против ее отца и меня.
Врата застонали, стены города закрывали небо. Больше, чем Вася представляла по слухам. Ей захотелось убежать.
– Смелее, мальчишка, – сказал Касьян.
Вася благодарно взглянула на него и направила Соловья вперед.
Конь пошел, хоть и был недоволен. Они миновали врата – бледную арку, за которой зазвучали крики людей:
– Князь!
Зов подхватили и разнесли по узким дорогам Москвы.
– Великий князь Московский! Храни Вас Бог, Дмитрий Иванович! – и даже – Благословите нас! Воин–монах! Воин света! Брат Александр! Александр Пересвет!
Вопль разносился, его подхватывали, меняли, он окружал их, как буря. Люди бегали по улицам, толпа собралась у ворот. Дмитрий ехал достойно, хоть и потрепанный дорогой. Саша касался ладоней людей, крестил их. Слезы блестели в глазах старушки, девушка протягивала дрожащие пальцы.
За криками Вася уловила обрывки разговора.
– Смотрите на жеребца. Вы такого видели?
– Без уздечки.
– И… на его спине простой мальчик. Перышко на таком коне.
– Кто он?
– Кто же?
– Василий Храбрый, – сказал Касьян, посмеиваясь.
Люди подхватили это.
– Василий Храбрый!
Вася прищурилась, глядя на Касьяна. Он пожал плечами, скрывая улыбку в бороде. Она была рада резкому ветру, что дал ей повод укутаться в капюшон и шапку сильнее.
– Ты герой, Саша, – сказала она, когда брат поравнялся с ней.
– Я – монах, – ответил он. Его глаза горели. Туман легко шагал под ним, выгнув шею.
– У всех монахов такие имена? Александр Пересвет?
Он смутился.
– Я бы остановил их, если бы мог. Это не по–христиански.
– Как ты получил это имя?
– Суеверия, – сухо сказал он.
Вася открыла рот, чтобы выведать историю, но тут группа детей появилась под копытами Соловья. Жеребец застыл, привстав, чтобы их не раздавить.
– Осторожно! – сказала она им. – Все хорошо, – добавила она коню. – Еще минутку. Слушай меня, слушай, слушай…
Конь с трудом успокоился. Он хотя бы опустил все копыта на землю.
«Мне тут не нравится», – сказал он ей.
– Понравится, – сказала она. – Скоро. У мужа Ольги хороший овес в конюшне, и я принесу тебе печенье.
Соловей дернул ушами, не убежденный.
«Я не ощущаю запаха неба».
Вася не могла ответить. Они миновали избы, кузни, склады и магазины, что были на крайних кольцах Москвы, и теперь они прибыли в сердце города: к Вознесенскому монастырю, Архангельскому собору и дворцу князей.
Вася смотрела, ее глаза сияли от отраженного света башен. Все колокола в Москве звенели. От звука стучали ее зубы. Соловей топал и дрожал.
Она прижала ладонь к шее коня, но не могла утешить словами, не могла выразить восторг словами. И она смотрела на красоту и размах того, что сделали люди.
– Князь идет! Князь! – вопли были все громче. – Александр Пересвет!
Движения и яркие краски. Там висели ткани, там дымились большие печи среди груд грязного снега, и всюду были новые запахи: пряности и сладости, запах огней кузницы. Десять человек строили горку из снега, опускали глыбы льда для веселья. Высокие лошади и красочные сани, тепло укутанные люди пропускали отряд князя. Всадники проходили деревянные врата благородных домов, за ними раскинулись дворцы: башни и переходы, разных цветов, потемневших от дождя когда–то.
Всадники установились у самых больших ворот, и их открыли. Они въехали в просторный двор. Давка стала сильнее, пришли слуги, конюхи и приспешники. Даже некоторые бояре: толстые мужчины в цветных кафтанах и с широкими улыбками, что не затрагивали их глаза. Дмитрий приветствовал их.
Толпа все придвигалась. Соловей закатил глаз и бил копытом.
– Соловей! – крикнула Вася коню. – Тише. Тише. Ты убьешь кого–нибудь.
– Назад! – Касьян крепко держал своего коня. – Назад, или вы дураки? Это юный жеребец, думаете, он вам головы не снесет?
Вася оглянулась с благодарностью, борясь с Соловьем. Саша появился рядом с ней, расталкивая людей силой своей лошади.
Толпа с воплями освободила место. Вася оказалась в кольце любопытных глаз, но Соловей начал успокаиваться.
– Спасибо, – сказала она обоим мужчинам.
– Я просто дал совет конюхам, Вася, – сказал Касьян. – Или ты хочешь, чтобы твой конь разбил больше голов?
– Нет, – сказала она. Тепло угасло.
Он явно заметил эту перемену.
– Нет, – сказал он. – Я не хотел…
Она уже спешилась, опустилась в пруд настороженных лиц. Соловей унялся, но все еще водил ушами. Вася почесала его под челюстью и шепнула:
– Я должна остаться. Я хочу увидеть сестру, но ты… Я могу тебя отпустить. Вернешься в лес. Тебе не нужно…
«Я буду здесь, раз ты здесь», – перебил Соловей, хоть он дрожал и бил хвостом по бокам.
Дмитрий бросил поводья конюху и спрыгнул на землю, его лошадь была спокойна в толпе, как и он. Кто–то передал ему чашку, он выпил и прошел к Васе.
– Лучше, чем я думал, – сказал он. – Я был уверен, что ты потеряешь его, как только пройдешь врата.
– Вы думали, Соловей сорвется? – возмутилась Вася.
– Конечно, – сказал Дмитрий. – Жеребец без уздечки, не привыкший к толпе, как и ты? Убери возмущение с лица, Василий Петрович, так ты выглядишь как дева в брачную ночь.
Ее шея покраснела.
Дмитрий шлепнул по боку жеребца. Соловей был оскорблен.
– Мы оставим его с моими кобылицами, – сказал великий князь. – Через три года моя конюшня будет завистью Хана из Сарая. Это лучший конь, что я видел. Такой характер, огонь, но такое послушание.
Соловей слушал его. Он любил похвалу.
– Для него лучше загон, – добавил Дмитрий. – Иначе он затопчет мне всю конюшню, – князь отдал приказы и громко добавил. – Идем, Вася. Можешь отвести зверя сам, если думаешь, что конюх не справится. А потом искупаешься у меня во дворце, смоешь грязь дороги.
Вася побледнела. Она искала слова. Конюх подошел с веревкой в руке.
Конь щелкнул зубами, и конюх тут же отпрянул.
– Ему не нужна веревка, – сказала Вася, хоть это не требовалось. – Дмитрий Иванович, я бы хотел сразу увидеть сестру. Мы не виделись долго, я был ребенком, когда ее выдали замуж.
Дмитрий нахмурился. Вася не знала, что делать с купанием, если он настоит. Сказать, что она скрывает уродство? Но что заставило бы мальчика…?
Саша пришел на выручку.
– Княгиня Серпухова будет рада видеть брата, – сказал он. – Она захочет отблагодарить за его прибытие. Конь может остаться в конюшне ее мужа, если позволите, Дмитрий Иванович.
Дмитрий хмурился.
– Может, стоит их оставить, – сказал Касьян. Он отдал поводья и стоял изящно, как кот, среди суеты. – Будет время водить коней к кобылкам, когда он отдохнет.
Великий князь пожал плечами.
– Ладно – раздраженно сказал он. – Но приходите ко мне, оба, когда проведаете сестру. Не надо так смотреть, брат Александр. Ты ехал с нами в Москву не для того, чтобы замкнуться в одиночестве, миновав врата. Сходи в монастырь, если хочешь, помолись небесам, но потом приходи во дворец. Мы должны отблагодарить и составить планы. Меня долго не было.
Саша молчал.
– Мы придем, государь, – поспешила вмешаться Вася.
Великий князь и Касьян ушли во дворец, болтая, за ними следовали слуги и бояре. На пороге Касьян оглянулся на нее и пропал в тенях.
* * *
– Сюда, Вася, – Саша отвлек ее от мыслей.
Вася забралась на Соловья. Конь шел, когда она просила, но размахивал хвостом.
Они отошли от ворот великого князя, и их подхватил поток города. Два всадника ехали бок о бок среди дворцов, что были выше деревьев, по земле, что стала вязкой, и грязному снегу. Вася думала, что у нее отвалится голова от поворотов.
– Ох, Вася, – сказал Саша по пути. – Я начинаю сочувствовать твоей мачехе. Ты лучше бы сослалась на болезнь, чем согласилась ужинать с Дмитрием Ивановичем. Думаешь, Москва как Лесная земля? Великий князь окружен людьми, что хотят завоевать его расположение, и они будут презирать тебя за родство с ним, за то, что ты выше них в отношениях с ним. Они вызовут тебя, напоят. Ты умеешь держать язык за зубами?
– Я не могла сказать великому князю нет, – ответила Вася. – Василий Петрович не отказал бы, – она почти не слушала. Дворцы словно упали с небес, такими они были роскошными, яркие цвета башен виднелись под шапками снега.
Мимо них прошли дамы высокого происхождения, они шли вместе, были скрыты вуалями, мужчины шагали впереди и за ними. Слуги с голубыми губами бегали по делам, татарин ехал на яростной и худой кобылице.
Они пришли к другим вратам, не таким хорошим, как у Дмитрия. Страж у двери узнал Сашу, врата тут же открыли, и они оказались во дворе тихого и организованного маленького королевства.
Несмотря на шум у ворот, это напомнило ей Лесную Землю.
– Оля, – прошептала Вася.
Распорядитель пришел к ним, строго одетый. Он не дрогнул при виде мальчишки, монаха и двух уставших лошадей.
– Брат Александр, – поклонился он.
– Это Василий Петрович, – сказал Саша. В его голосе была нотка отвращения, ему надоела ложь. – Мой брат до того, как я стал монахом. Нам нужен загон для его коня, а потом он хочет увидеть сестру.
– Сюда, – сказал распорядитель после мига колебаний.
Они пошли за ним. Дворец князя Серпухова был поместьем, как у их отца, но богаче. Вася увидела пекарню, пивоварню, купальню, кухню и амбар, но все они были мелкими рядом с главным домом. Нижние комнаты дворца были наполовину в земле, а к верхним был доступ только по внешним лестницам.
Распорядитель повел их мимо маленькой аккуратной конюшни, откуда пахло животными и теплом. За ней лежал пустой загон с высокой оградой. Там был небольшой навес от снега и корыто.
Соловей замер у загона и с отвращением смотрел на обстановку.
– Тебе не нужно оставаться, – шепнула ему Вася, – если не хочешь.
«Приходи почаще, – сказал конь. – И не задерживайся тут».
– Не задержусь, – сказала Вася. – Конечно.
Они не собирались медлить. Она хотела повидать мир. Но Вася не хотела уходить сейчас, чем бы ни манили. Москва была перед ней, все чудеса были на ее глазах. И ее сестра была рядом.
Конюх появился за ними, по нетерпеливому взмаху распорядителя он открыл загон. Соловей позволил ввести его. Вася убрала подпругу, закинула сумки за свое плечо.
– Я сам их отнесу, – сказала она распорядителю. В пути ее сумки жили своей жизнью, и она не могла отдать их незнакомцу в красивом и пугающем городе.
Соловей скорбно сказал:
«Будь осторожна, Вася».
Вася погладила шею коня.
– Не выпрыгивай, – прошептала она.
«Не буду, – сказал конь. Пауза. – Если мне принесут ячменя».
Она передала это распорядителю.
– Я вернусь к тебе, – сказала она Соловью. – Скоро.
Он выдохнул теплый воздух ей в лицо.
Они покинули загон, Вася пошла за братом. Она оглянулась раз, а потом загон скрылся из виду. Конь провожал ее взглядом, выделялся на фоне белого снега. Было неправильно, что Соловей стоял за оградой, как обычный конь…
И он пропал за изгибом деревянной стены. Вася отогнала сомнения и пошла за братом.
Ложь
Ольга услышала, что отряд Дмитрия вернулся. Она вряд ли пропустила бы это: колокола звонили так, что дрожал пол, и слышались крики:
– Дмитрий Иванович! Александр Пересвет!
Тупая боль отпустила ее сердце, когда Ольга услышала имя брата. Но она не подала виду, что ей стало легче. Гордость не позволяла ей, и времени не было. Масленица была на носу, и приготовления к празднику занимали все ее внимание.
Масленица была праздником на три дня, одним из старейших на Руси. Он был раньше колоколов и крестов, что отмечали его конце, религия так пыталась прикрыть его языческую душу. В последний день перед праздником можно было есть мясо до Пасхи. Владимир, муж Ольги, все еще был в Серпухове, но Ольга устраивала праздник для его хозяйства – дикий кабан, тушеный заяц, фазаны и рыба.
Люди пару дней смогут есть масло, творог и другие сытные продукты, а на кухне они делали много блинов, сотнями, чтобы их хватило на дни обжорства.
Женщины заполнили мастерскую Ольги, говорили и ели. Они пришли с вуалями и халатами, чтобы шить в приятной компании теплых тел и болтовни. Волнение улиц проникло и в спокойную атмосферу башни.
Марья суетилась, вопя. Занятая или нет, Ольга переживала за дочь. После ночи с историей о призраке Марья часто будила няню криками.
Ольга присела на миг у печи, чтобы пообщаться с соседками, позвала Марью и осмотрела ее. С другой стороны не унималась Даринка. Ольга хотела бы, чтобы ее голова меньше болела.
– Я ходила на исповедь к отцу Константину, – громко говорила Даринка. Ее голос казался пронзительным в тихом гуле комнаты. – Перед тем, как он закрылся в монастыре. Отец Константин – светловолосый священник. Он казался святым. И он направил меня на верный путь. Он рассказал мне все о ведьмах.
Никто не поднял голову. Женщины были заняты шитьем. В праздничную неделю Москва будет сиять, как невеста, и женщины должны пойти в церковь – много раз – выглядя прекрасно, чтобы все на них обратили внимание. И Даринка не впервые рассказывала им об этом святом.
Марья тоже уже слышала историю Даринки, ей надоела суета матери, и она вырвалась и убежала.
– Он сказал, что ведьмы среди нас, – продолжила Даринка, не переживая, что ее не слушают. – Никогда не знаешь, кто это, пока не станет поздно. Он сказал, они проклинают христиан – проклинают – чтобы они видели то, чего нет, слышали странные голоса… голоса демонов…
До Ольги доходили слухи о ненависти священника к ведьмам. Ей было не по себе. Только он знал, что Вася…
«Хватит, – сказала себе Ольга. – Вася мертва, и отец Константин ушел в монастырь, это в прошлом», – но Ольга была рада суете праздничной недели, это отвлекало женщин от обсуждения красивого священника.
Варвара скользнула в мастерскую, Марья прибежала, задыхаясь, за ней. Служанка не успела заговорить, девочка выпалила:
– Тут дядя Саша! Брат Александр, – исправилась она от хмурого взгляда матери. И она не удержалась и добавила. – С ним мальчик. Они оба хотят вас увидеть.
Ольга нахмурилась. Шелковый чепец девочки сбился, и она порвала сарафан. Пора было поменять ей няню.
– Хорошо, – сказала Ольга. – Присылайте их. Сядь уже, Маша.
Няня Марьи пришла в комнату, хрипя. Марья хитро посмотрела на нее, и няня отпрянула.
– Я хочу увидеть дядю, – сказала девочка матери.
– С ним мальчик, Маша, – устало сказала Ольга. – Ты уже большая девочка, лучше не надо.
Марья нахмурилась.
Ольга окинула взглядом толпу у печи.
– Варвара, веди гостей в мою комнату. И там должно быть подогретое вино. Нет, Маша. Слушай няню. Ты увидишься с дядей позже.
* * *
Днем в комнате Ольги было не так тепло, как в людной мастерской, но зато тут было спокойно. Кровать скрывал полог, визиты сюда были обычным делом. Ольга села и услышала шаги, а потом ее брат, только с дороги, оказался на пороге.
Ольга тяжело встала.
– Саша, – сказала она. – Убил своих бандитов?
– Да, – сказал он. – Больше деревни гореть не будут.
– Слава богу, – сказала Ольга. Она перекрестилась, и они обнялись.
Саша сказал с непривычным мрачным видом:
– Оля, – и отошел в сторону.
За ним на пороге стоял худой зеленоглазый мальчик, укутанный в одежду, кожу и шкуру волка, за плечом было две седельные сумки. Мальчик побелел. Сумки упали на пол.
– Кто это? – выпалила Ольга. Потрясенный выдох зашипел между ее зубов.
Мальчик раскрыл рот, большие глаза сияли.
– Оля, – прошептала она. – Это Вася.
«Вася? Нет, Вася мертва. Это не Вася. Это мальчик», – Вася была ребенком. Но все же… Ольга посмотрела снова. Эти зеленые глаза…
– Вася? – охнула Ольга. Ее колени ослабели.
Ее брат помог дойти до стула, Ольга склонилась, прижав ладони к коленям. Мальчик замер на пороге.
– Иди сюда, – Ольга пришла в себя. – Вася. Поверить не могу.
Мальчик закрыл дверь, стоя спиной к ним развязал капюшон.
Тяжелая черная коса выскользнула, и она повернулась к печи. Без шапки Ольга видела, что ее сестренка подросла, и странный ребенок стал странной женщиной. Не мертвой, а живой, здесь… Ольге было сложно дышать.
– Оля, – сказала Вася. – Оля, прости. Ты такая бледная. Оля, ты в порядке? О! – зеленые глаза горели, она сжимала ладони. – У тебя будет ребенок. Когда…?
– Вася! – Ольга отыскала голос. – Вася, ты жива. Как ты тут оказалась? И так одета… Брат, сядь. И ты, Вася. Идите к свету. Я хочу рассмотреть вас.
Саша притих и послушался.
– Садись, – сказала Ольга Васе. – Нет, туда.
Девочка была напугана, но рада, опустилась на указанный стул с легкой грацией.
Ольга взяла девушку за подбородок, повернула ее лицо к свету. Это точно Вася? Ее сестра была страшным ребенком, а эта женщина не была страшной, хотя некоторые черты ее выделялись: широкий рот, большие глаза, длинные пальцы. Она напоминала ведьму, какую описывал Константин.
Ее зеленые глаза были полны печали, смелости и жуткой хрупкости. Ольга не забыла глаза сестренки.
Вася робко сказала:
– Оля?
Ольга улыбалась.
– Рада тебя видеть, Вася.
Вася упала на колени, зарыдала в колени Ольги, как ребенок.
– Я с–скучала, – пролепетала она. – Я так скучала.
– Тише, – сказала Ольга. – Тише. И я скучала, сестренка, – она гладила волосы сестры и поняла, что тоже плачет.
Вася подняла голову. Ее губы дрожали, она вытерла глаза, вдохнула и взяла сестру за руки.
– Оля, – сказала она. – Оля. Отец мертв.
Оля ощутила, как в ней появился и рос холод: гнев на эту буйную девчонку и ее любовь. Она молчала.
– Оля, – сказала Вася. – Ты слышала? Отец мертв.
– Знаю, – сказала Ольга, перекрестилась и не смогла скрыть холод в голосе. Саша хмуро посмотрел на нее. – Бог его упокоит. Отец Константин рассказал мне. Он сказал, что ты сбежала. Он думал, что ты мертва. Я думала, что ты мертва. Я плакала за тебя. Как ты тут оказалась? И так одета? – она с отчаянием смотрела на сестру, отмечая растрепанную косу, сапоги, штаны и куртку, дикую грацию.
– Расскажи ей, Вася, – сказал брат.
Вася не слушала вопрос и приказ. Она вскочила на ноги.
– Он здесь? Где? Что он делает? Что отец Константин тебе рассказал?
Ольга подбирала слова.
– Что наш отец умер, спасая тебя. От медведя. Что ты… О, Вася, лучше этого не говорить. Ответь. Как ты тут оказалась?
Пауза, и гнев испарился. Вася рухнула на стул.
– Это должна быть я, – тихо сказала она. – Но это был он. Оля, я не хотела… – она сглотнула. – Не слушай священника, он…
– Хватит, Вася, – твердо сказала сестра и резко добавила. – Дитя, что заставило тебя убежать из дома?
* * *
– Это может быть правдой? – спросила Ольга у брата чуть позже. Они ушли в маленькую часовню, где тихие разговоры не казались странными, и где вряд ли подслушали бы. Васю отдали в руки Варвары, чтобы она помылась в тайне. – Священник рассказал почти то же, но не совсем, и я ему с трудом тогда поверила. Что заставило бы девушку так поступить? Она безумна?
– Нет, – устало сказал Саша. На роскошном иконостасе над ним возвышались Христос и святые. Иконы Ольги были хорошими. – Что–то с ней произошло, и мы знаем не всю историю. Она мне не расскажет. Но я не верю, что она безумна. Беспечна и не скромная, и порой я боюсь за ее душу. Но она в себе, она не безумна.
Ольга кивнула, кусая губы.
– Если бы не она, отец бы не умер, – сказала она, не сдержавшись. – И мама тоже…
– Это, – резко сказал Саша, – жестоко. Рано судить, сестра. Я спрошу священника. Может, он расскажет то, что она не может.
Ольга посмотрела на иконы.
– Что нам теперь с ней делать? Одеть ее в сарафан и выдать замуж? – в голову пришла другая идея. – Наша сестра ехала всю дорогу в виде мальчика? Как ты объяснил это Дмитрию Ивановичу?
Неловкая тишина.
Ольга прищурилась.
– Я… ну… – лепетал брат Ольги, – Дмитрий Иванович думает, что она – мой брат Василий.
– Что? – прошипела Ольга, такой тон не подходил для молитвы.
Саша спокойно сказал:
– Она представилась ему Василием. Я решил, что лучше согласиться.
– Почему это? – парировала Ольга, сдерживая голос. – Нужно было сказать Дмитрию, что она сошла с ума, юродивая, и у нее не в порядке с головой, и скорее привести ее в тайне ко мне.
– Юродивая не прискакала бы в Лавру с тремя спасенными детьми на коне, – фыркнул Саша. – Она нашла бандитов, которых мы искали две недели. После этого я должен был извиниться и убрать ее из виду?
Саша понял, что озвучивает вопросы Сергея, и ему стало не по себе.
– Да, – устало сказала ему Ольга. – Ты мало бываешь в Москве и не понимаешь… Не важно. Это уже сделано. Твоего брата Василия нужно отослать. Я оставлю Васю в тереме надолго, чтобы люди забыли. А потом устрою ей свадьбу. Но не с важным человеком, чтобы великий князь не заметил. Ничего не поделаешь.
Саша не мог стоять на месте, это было странно. Он расхаживал между тьмой и светом свечей, и свет плясал на его черных – как у Ольги и Васи, как и у их покойной матери – волосах.
– Ты не можешь пока запереть ее в тереме, – сказал он, заставив себя замереть.
Ольга прижала ладони к животу.
– Почему?
– Она понравилась Дмитрию Ивановичу в пути, – осторожно сказал Саша. – Она оказала ему большую услугу, найдя бандитов. Он пообещал ей почести, лошадей, место при дворе. Вася не может пропасть до Масленицы, не оскорбив великого князя.
– Оскорбив? – прошипела Ольга. Ей снова не удалось удержать подходящий для часовни тон. Она склонилась вперед. – А как он воспримет, что этот храбрый мальчик – девушка?
– Плохо, – сухо сказал Саша. – Мы ему не скажем.
– И я должна… хранить секрет, смотреть, как моя младшая сестра катается по Москве с разгульными боярами Дмитрия?
– Не смотри, – посоветовал Саша.
Ольга молчала. Она играла в политику с ее свадьбы в пятнадцать, дольше Саши. Она должна была: жизни ее детей зависели от прихотей князей. Ни она, ни ее брат не могли злить Дмитрия Ивановича. Но если Васю раскроют…
Саша добавил мягче:
– Выбора нет. Мы должны хранить тайну Васи во время праздника.
– Стоило послать за Васей, когда она была маленькой, – пылко сказала Ольга. – Стоило давно послать за ней. Наша мачеха плохо ее воспитала.
Саша мрачно сказал:
– Подозреваю, что никто не смог бы лучше. Но я задержался: мне нужно в монастырь и узнать новости. Пусть Вася отдохнет, ничего странного, если юный Василий Петрович проведет день с сестрой. Но вечером он должен пойти во дворец великого князя.
– Как мальчик? – осведомилась Ольга.
Ее брат стиснул зубы.
– Как мальчик, – сказал он.
– И что, – спросила Ольга, – мне сказать мужу?
– Это, – Саша повернулся к двери,