Кэтрин Арден
Серия «Зимняя ночь» №2 (трилогия)
Автор перевода – Лена Меренкова
Оформление – Лена Меренкова, Наталия Павлова
Переведено специально для группы – https://vk.com/beautiful_translation
АННОТАЦИЯ:
Вася осиротела, в деревне ее прозвали ведьмой. И ей остается или уйти в монастырь, или позволить старшей сестре устроить ей брак с князем. Оба варианта ведут к жизни в башне, отрезанной от просторного мира, который она хочет увидеть. Так что она выбирает приключения, уезжает на лошади в леса, замаскировав себя под юношу.
Когда бой с бандитами, терзающими окрестности, позволяет ей заслужить расположение великого князя Москвы, ей приходится тщательно хранить секрет своего пола, чтобы оставаться у него на хорошем счету, даже когда она понимает, что его королевству угрожают загадочные силы, которые под силу остановить только ей.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
— А.С. ПУШКИН
Папе и Бет
с любовью и благодарностью
Пролог
Девушка мчалась на коне по лесу поздно ночью. У леса не было названия. Он был далеко от Москвы – далеко от всего – и среди снега шумели только замерзшие деревья.
Почти полночь – жуткое волшебное время – буря и лед грозились со смутного неба. Но девушка и конь неслись по лесу с упрямством.
Лед покрывал шерсть на челюсти коня, снег был на его боках. Но его глаза были добрыми под покрытым снегом лбом, его уши бодро подрагивали.
Их следы тянулись далеко в лес, их накрывал свежий снег.
Вдруг конь остановился и поднял голову. Среди деревьев перед ними была еловая роща. Перистые ветви елей переплетались, их стволы пригибались, как старики.
Снег падал быстрее, цеплялся за ресницы девушки и серый мех ее капюшона. Шумел только ветер.
– Не вижу, – сказала она коню.
Тот прижал ухо и стряхнул снег.
– Может, его нет дома, – с сомнением добавила девушка. Шепот, казалось, заполнял тьму под елями.
Но, словно ее слова были призывом, дверь появилась среди деревьев. Дверь, которую она не сразу заметила, открылась с треском ломающегося льда. Свет огня сделал девственный снег кровавым. И конь стоял в еловой роще. Крыша изгибалась над деревянными стенами, и в свете огня дом, казалось, дышал, притаившись в чаще.
В бреши появился силуэт мужчины. Конь поднял уши, девушка застыла.
– Заходи, Вася, – сказал мужчина. – Холодно.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Смерть Снегурочки
Прошла середина зимы, в Москве дымка десяти тысяч костров поднималась к хмурому небу. На западе задержалось немного света, но на востоке собирались тучи цвета синяков, полные снега.
Две реки распарывали кожу леса, и Москва лежала на их пересечении, на вершине соснового холма. Ее белые стены окружали избы и церквушки; покрытые льдом башни замка отчаянно тянулись пальцами к небу. Свет дня угасал, огни загорались в окнах башен.
Женщина в величественном наряде стояла у одного из окон, смотрела, как свет огня смешивается с мглой бури. За ней две другие женщины сидели у печи и вышивали.
– Ольга в третий раз подошла к окну за час, – прошептала одна из них. Ее ладони с кольцами сверкали в тусклом свете, ее ослепительный кокошник отвлекал от нарывов на ее носу.
Фрейлины столпились неподалеку, кивали, как цветы. Слуги стояли у холодных стен, их волосы были подвязаны платками.
– Конечно, Даринка! – сказала вторая. – Она ждет брата, монаха–сумасброда. Как давно брат Александр уехал в Сарай? Мой муж ждет его с первого снега. Бедняжка Ольга все время у окна. Удачи ей. Брат Александр, наверное, умер в снегу, – говорила Евдокия Дмитриевна, великая княгиня Москвы. Ее халат был расшит камнями, розовые губы скрывали три почерневших зуба. Она заговорила пронзительно. – Ты убьешь себя, стоя на ветру, Оля. Брат Александр уже приехал бы, если бы был в пути.
– Как скажете, – холодно ответила Ольга от окна. – Я рада, что вы учите меня терпению. Может, моя дочь научится у вас, как ведет себя княгиня.
Евдокия сжала губы. У нее не было детей. У Ольги были двое, она ждала третьего к Пасхе.
– Что это было? – вдруг сказала Даринка. – Я слышала звук. Вы это слышали?
Снаружи поднималась буря.
– Это был ветер, – сказала Евдокия. – Всего лишь ветер. Как глупо, Даринка, – но она поежилась. – Ольга, попроси еще вина, тут сквозняк и холодно.
В комнате было тепло, из одного маленького окна не дуло, воздух грели печь и много тел, но…
– Хорошо, – сказала Ольга. Она кивнула служанке, и женщина пошла по лестнице в холодную ночь.
– Не люблю такие ночи, – сказала Даринка. Она куталась в халат и чесала нос. Ее взгляд метался от свечи к тени. – Она приходит в такие ночи.
– Она? – кисло спросила Евдокия. – Кто?
– Кто она? – повторила Даринка. – Вы не знаете? – Даринка взбодрилась. – Призрак.
Двое детей Ольги, спорящие у печи, перестали вопить. Евдокия шмыгнула. Ольга нахмурилась у окна.
– Нет призраков, – сказала Евдокия. Она взяла сливу в меде, откусила кусочек и изысканно жевала, а потом слизнула сладость с пальцев. Ее тон показывал, что этот замок не стоил призрака.
– Я ее видела! – возразила уязвленная Даринка. – Когда спала тут в прошлый раз, я видела ее.
Женщины высокого происхождения жили и умирали в башнях. Они собирались теперь по ночам вместе, когда их мужья были в отъезде. Дворец Ольги – чистый, красивый и организованный – был любимым местом, особенно когда Ольга восемь месяцев ждала ребенка и не выходила.
Услышав это, Ольга нахмурилась, но Даринка хотела внимания и выпалила:
– Это было после полуночи. Пару дней назад. До середины зимы, – она склонилась, ее кокошник опасно накренился. – Я проснулась… не помню, от чего. Звук…
Ольга недовольно фыркнула. Даринка нахмурилась.
– Не помню, – повторила она. – Я проснулась, все было неподвижным. Холодный свет луны проникал сквозь ставни. Я подумала, что что–то услышала в углу. Может, скреблась крыса, – Даринка заговорила тише. – Я замерла, одеяла были вокруг меня. Я не могла уснуть. А потом кто–то заскулил. Я открыла глаза, потрясла Настьку рядом с собой. «Настька, – сказала я ей. – Настька, зажигай лампу. Кто–то плачет». Но Настька не пошевелилась.
Даринка замолчала. Комната затихла.
– А потом, – продолжила Даринка, – я увидела блеск света. Не христианское сияние, холоднее луны. Это не был хороший свет огня. Сияние приближалось…
Даринка снова сделала паузу.
– А потом я увидела ее, – закончила она тихо.
– Ее? Кого? Как она выглядела? – закричал десяток голосов.
– Белая как кость, – прошептала Даринка. – Рот впавший, глаза – темные ямы, что могли проглотить мир. Она смотрела на меня, у нее не было губ. Я хотела закричать, но не могла.
Один из слушавших запищал, другие сжимали руки.
– Довольно, – рявкнула Ольга, отвернувшись от окна. Слово прервало истерику, женщины тревожно притихли. Ольга добавила. – Ты пугаешь моих детей.
Это было не совсем так. Старшая, Марья, сидела с горящими глазами. А вот Даниил держался за сестру и дрожал.
– А потом она пропала, – закончила Даринка, но ей не удалось изобразить спокойствие. – Я помолилась и уснула.
Она поднесла кубок вина к губам. Дети смотрели.
– Хорошая сказка, – сказала Ольга натянуто. – Но она закончилась. Перейдем к другим сказкам.
Она прошла к печи и села. Свет огня играл на ее косах. Снаружи быстро падал снег. Ольга не посмотрела в окно, но ее плечи напряглись, когда слуги закрыли ставни.
Больше поленьев добавили в огонь, комната согрелась, заполнилась сиянием.
– Расскажешь сказку, матушка? – закричала дочь Ольги Марья. – Расскажешь о магии?
В комнате зазвучало приглушенное согласие. Евдокия хмурилась. Ольга улыбнулась. Она была княгиней Серпухова, но росла далеко от Москвы, в глуши. Она рассказывала странные истории с севера. Аристократки, живущие между часовнями, пекарнями и башнями, были рады новизне.
Княгиня осмотрела собравшихся. Она горевала одна у окна, но теперь ее лицо изменилось. Фрейлины отложили иголки и устроились удобнее на подушках.
Снаружи шипение ветра смешивалось с тишиной бури, что сама была шумом. Внизу кричали, загоняя скот в сараи, укрывая от холода. Нищие на заснеженных улицах ползли к церквям, молились, чтобы прожить до утра. Мужчины на стенах кремля жались у жаровен, натягивали глубже шапки. Но в башне княгини было тепло, тут ждали в тишине.
– Тогда слушайте, – сказала Ольга. – В некотором царстве жили дровосек с женой в деревушке в большом лесу. Мужа звали Мишей, а его жену – Аленой, они были очень печальны. Они молились, целовали иконы, но Бог не даровал им детей. Времена были сложными, а у них не было детей, чтобы помогли им горькой зимой.
Ольга прижала ладонь к животу. Ее третий ребенок – безымянный незнакомец – пинался в животе.
– Одним утром после снегопада муж и жена пошли в лес за хворостом. Они собирали его в вязанки, отодвигали снег, и Алена решила слепить из снега девочку.
– Она была красивой, как я? – перебила Марья.
Евдокия фыркнула.
– Она была из снега, глупая. Холодная, неподвижная и белая. Но, – она посмотрела на девочку, – она точно была милее тебя.
Марья покраснела и открыла рот.
– Итак, – спешно продолжила Ольга, – девочка была белой и неподвижной. Но она была еще и высокой и стройной. У нее были красивые губы и длинная коса, Алена создала ее с любовью к ребенку, которого у нее не было.
– Видишь, жена? – сказал Миша, глядя на снежную девочку. – Ты все же сделала нам дочь. Это наша Снегурочка, снежная девочка.
Алена улыбнулась, хотя глаза ее были в слезах.
– Ледяной ветер загремел голыми ветвями, прибыл демон холода Морозко, посмотрел на пару и их снежную дочь. Говорят, Морозко сжалился над женщиной. Другие говорят, в слезах женщины была магия, она плакала над снежной девочкой, пока муж не видел. В общем, когда Миша и Алена собрались домой, лицо девочки стало румяным, а глаза – темными и глубокими, и живая девушка стояла в снегу, обнаженная, и улыбалась пожилой паре.
– Я буду вашей дочерью, – сказала она. – Если возьмете меня, я буду заботиться о вас, как о своих родителях.
Пара смотрела, не веря, а потом обрадовалась. Алена поспешила к ней в слезах, взяла девочку за холодную руку и повела к избе. Дни проходили мирно. Снегурочка мела пол, готовила еду и пела. Порой ее песни были странными, и ее родителям было не по себе. Но она была доброй и трудолюбивой. Когда она улыбалась, будто сияло солнце. Миша и Алена поверить не могли своей удаче. Луна стала тоньше, а потом шире, наступила середина зимы. Деревня ожила звуками: колокольчики на санях, золотистые пирожки. Люди ходили мимо избы Миши и Алены по пути в или из деревни. Снежная девочка смотрела на них, прячась за грудой дров. Однажды укрытие Снегурочки миновали девушка и высокий юноша, шагая рука об руку. Они улыбались друг другу, и снежная девушка не понимала огонь радости на их лицах. Чем больше она думала об этом, тем меньше понимала, но Снегурочка не переставала думать о них. До этого она была довольной, а теперь стала беспокойной. Она ходила у избы, оставляя холодные следы под деревьями. Весна была близко, и однажды Снегурочка услышала красивую мелодию. Пастух играл на флейте. Снегурочка подбиралась ближе, зачарованная, и пастух увидел бледную девушку. Когда она улыбнулась, теплое сердце юноши встрепенулось. Прошли недели, и он влюбился. Снег становился мягче, небо было ясным, синим. Но снежная дева беспокоилась.
– Ты из снега, – предупредил ее демон холода Морозко, когда она встретила его в лесу. – Ты не можешь любить и быть смертной, – зима кончалась, и демон холода стал едва заметным в тени дерева. Люди думали, что он – лишь ветер среди кустов. – Ты родилась зимой и будешь жить вечно. Но если коснешься огня, ты умрешь.
Но любовь пастуха сделала деву немного насмешливой.
– Почему я должна всегда быть холодной? – парировала она. – Ты стар и холоден, но я теперь смертная, и я узнаю об этом огне.
– Лучше оставайся в тени, – последовал ответ.
Весна приближалась. Люди покидали дома чаще, чтобы собрать зелень из укромных мест. Снова и снова пастух приходил к избе Снегурочки.
– Пойдем в лес, – сказал он.
Она покидала тень у печи и выходила, танцевала в тени. Но хотя Снегурочка танцевала, ее сердце оставалось холодным. Снег начал таять, девушка бледнела и слабела. Она ходила плакать в темные части леса.
– Прошу, – сказала она. – Я хочу чувства, как у людей. Умоляю, дай мне их.
– Спроси у Весны, – ответил с неохотой демон холода. Он угасал от удлиняющихся дней, он был больше ветром, чем голосом. Ветер задел щеку девушки печальным пальцем.
Весна была девушкой, древней и вечно молодой. Ее сильные конечности обвивали цветы.
– Я могу дать тебе то, что ты ищешь, – сказала Весна. – Но ты точно умрешь.
Снегурочка промолчала и ушла домой, рыдая. Она неделями оставалась в избе, пряталась в тенях. Но юный пастух приходил и стучал в ее дверь.
– Прошу, любовь моя, – говорил он. – Выходи за меня. Я люблю тебя всем сердцем.
Снегурочка знала, что может жить вечно, если пожелает, девочкой из снега в маленькой избушке. Но… музыка. И глаза любимого…
И она улыбнулась и нарядилась в бело–голубое. Она выбежала наружу. Где ее касалось солнце, капли воды стекали по ее волосам. Они с пастухом ушли к березе.
– Сыграй на флейте для меня, – сказала она.
Вода бежала быстрее по ее рукам и волосам. Хотя ее лицо было бледным, ее кровь была теплой, как и ее сердце. Юноша играл на флейте, Снегурочка любила его и плакала. Песня закончилась. Пастух подошел, чтобы обнять ее, но тут ее ноги растаяли. Она упала на влажную землю и пропала. Ледяной туман поднялся к теплу голубого неба, юноша остался один. Снежная девушка пропала, Весна накинула на землю свою вуаль, и расцвели мелкие цветы. Но пастух сидел в тени дерева и плакал из–за утраченной любви. Миша и Алена тоже плакали.
– Это была лишь магия, – Миша успокаивал жену. – Она была из снега, это не продлилось бы долго.
* * *
Ольга замолчала, женщины шептались между собой. Даниил спал в руках Ольги. Марья дремала у ее колена.
– Говорят, дух Снегурочки остался в лесу, – продолжила Ольга. – И когда падает снег, она снова оживает, чтобы долгими ночами любить своего пастуха.
Ольга снова замолчала.
– А другие говорят, что она умерла, – печально сказала она. – И это была цена любви.
Воцарилась бы тишина, как бывало в конце хорошей истории. Но в этот раз было не так. Как только Ольга замолчала, ее дочь Маша резко села и закричала.
– Смотрите! – сказала она. – Матушка, смотри! Она там! Смотри!.. Нет… нет! Не… уходи! – ребенок вскочил на ноги, глаза расширились от ужаса.
Ольга повернула резко голову туда, куда смотрела дочь: в углу была густая тень. А потом белый огонек. Нет, то был свет огня. Комната содрогнулась. Даниил, проснувшись, впился в сарафан матери.
– Что такое?
– Успокой ребенка!
– Я же говорила! – торжествуя, пищала Даринка. – Я говорила, что призрак есть!
– Довольно! – рявкнула Ольга.
Ее голос заглушил остальных. Крики и болтовня утихли. Марья громко всхлипывала в тишине.
– Думаю, – холодно сказала Ольга, – уже поздно, и все устали. Отведите лучше свою госпожу в постель, – сказала она служанкам Евдокии, она была близка к истерике. – Это был лишь детский кошмар, – твердо добавила Ольга.
– Нет, – стонала Евдокия, наслаждаясь собой. – Нет, это призрак! Будем бояться.
Ольга пронзила взглядом ее служанку Варвару с бледными волосами и не ясным возрастом.
– Проводи великую княгиню в постель, – сказала ей Ольга. Варвара тоже смотрела на угол с тенью, но по приказу тут же спокойно и собранно повернулась. Это был свет огня. Ольга думала об этом, лицо ее было решительным и печальным.
Даринка лепетала:
– Это была она! – настаивала она. – Ребенок соврал бы? Призрак! Дьявол…
– Даринке нужен настой и священник, – добавила Ольга.
Даринку вывели из комнаты, она скулила. Евдокию увели нежнее, шум угас.
Ольга пришла к печи к детям с белыми лицами.
– Это правда, матушка? – всхлипывал Даниил. – Призрак есть?
Марья молчала, сжимая кулачки. Слезы стояли в ее глазах.
– Не важно, – спокойно сказала Ольга. – Тише, дети, не бойтесь. Мы защищены Богом. Пора спать.
Двое святых
Марья разбудила ночью няню дважды криками. Во второй раз няня глупо ударила ребенка, и та вскочила с кровати и полетела соколом по коридорам терема матери, ворвалась в комнату Ольги раньше, чем няня успела остановить ее. Она перебралась через спящих слуг и устроилась, дрожа, под боком матери.
Ольга не спала. Она услышала шаги дочери и ощутила дрожь ребенка, когда та придвинулась. Внимательная Варвара поймала взгляд Ольги в полутьме, без слов вышла, чтобы прогнать няню. Возмущенное дыхание няни удалилось по коридору. Ольга вздохнула и гладила волосы Марьи, пока та не успокоилась.
– Расскажи, Маша, – сказала она, когда веки ребенка стали тяжелыми.
– Мне снилась женщина, – тихо сказала Марья матери. – У нее серый конь. Она очень печальна. Она прибыла в Москву и не покидала ее. Она пыталась мне что–то передать, но я не слушала. Я боялась! – Марья снова плакала. – А потом я проснулась, и она была там. Теперь она призрак…
– Это сон, – прошептала Ольга. – Просто сон.
* * *
Они проснулись на рассвете от голосов во дворе.
В миг между сном и пробуждением Ольга пыталась насладиться своим сном: сосны на ветру, она бегает босиком по пыли, смеется с братьями. Но шум стал громче, и Марья проснулась. И Ольга из сна снова оказалась забытой.
Ольга отодвинула одеяла. Марья вскочила. Ольга была рада видеть румянец на лице дочери, ночные кошмары прогнал свет дня. Она узнала голос среди остальных, звучащих со двора.
– Саша! – прошептала Ольга, едва веря. – Просыпайтесь! – крикнула она женщинам. – Во дворе гость. Готовьте горячее вино и грейте воду.
Варвара прибыла в комнату со снегом в волосах. Она проснулась затемно и ходила искать хворост и воду.
– Вернулся ваш брат, – сказала она без церемоний. Ее лицо было бледным и сдержанным. Она вряд ли спала после того, как Марья разбудила их с кошмарами.
Ольга наоборот ощущала себя на десять лет младше.
– Я знала, что буря не убьет его, – сказала она, встав на ноги. – Он человек Бога.
Варвара не ответила, а пошла разводить огонь.
– Оставь, – сказала ей Ольга. – Проверь, что на кухне развели печи. Они должны готовить еду. Он будет голоден.
Служанки спешно одели Ольгу и ее детей, но она еще не была готова, даже не выпила вина, а Даниил и Марья не успели съесть кашу с медом, на ступеньках зазвучали шаги.
Марья вскочила на ноги. Ольга нахмурилась. Веселье девочки не вязалось с ее бледностью. Наверное, ночные кошмары не забылись.
– Дядя Саша вернулся! – кричала Марья. – Дядя Саша.
– Впустите его, – сказала Ольга. – Маша…
Темная фигура появилась в бреши двери, тень закрывала капюшон.
– Дядя Саша! – снова закричала Маша.
– Нет, Маша, нельзя так говорить со священником! – возмутилась ее няня, но Марья уже опрокинула три стула и кубок вина, пока бежала к дяде.
– Господь с тобой, Маша, – сказал теплый сухой голос. – Отходи, дитя, я весь в снегу, – он отряхнул плащ и капюшон, разбрасывая снег в стороны, начертил крест над головой Маши и обнял ее.
– Господь с тобой, брат, – сказала Ольга от печи. Ее голос был спокойным, но лицо лишили света зимы. Она добавила, не сдержавшись. – Негодник, я боялась за тебя.
– Господь с тобой, сестра, – ответил монах. – Не стоит бояться. Я иду туда, куда меня посылает Отец, – серьезно сказал он, но потом улыбнулся. – Рад тебя видеть, Оля.
Плащ из меха был застегнут поверх одеяния монаха, его капюшон теперь не скрывал черные волосы и черную бороду в сосульках. Его отец с трудом узнал бы его, гордый мальчик вырос, стал широкоплечим и спокойным, ходил тихо, как волк. Только его ясные глаза – глаза матери – не изменились за десять лет, когда он ушел из Лесной Земли.
Женщины Ольги поглядывали исподтишка. Только монахи, священники, муж, слуга или ребенок могли заходить в терема Москвы. Но монахи обычно были старыми, а не высокими, сероглазыми и пахнущими дальней дорогой.
Одна из служанок, любящая романтику, рассказывала соседке:
– Это брат Александр Пересвет, знаешь? Тот, кто…
Варвара стукнула девушку, и та замолкла. Ольга посмотрела на людей в комнате и сказала:
– Идем в часовню, Саша. Поблагодарим за твое возвращение.
– Минутку, Оля, – ответил Саша. Он сделал паузу. – Я привез путника из глуши. Он очень болен. Он лежит в вашей мастерской.
Ольга нахмурилась.
– Путник? Здесь? Ладно, посмотрим на него. Нет, Маша, доешь кашу, а потом уже бегай.
* * *
Мужчина лежал на шкуре у печи, снег на нем таял, растекаясь в стороны.
– Брат, кто он? – Ольга не могла опуститься на колени из–за ребенка, но постучала пальцем по зубам, глядя на жалкое зрелище.
– Священник, – Саша стряхнул воду с бороды. – Я не знаю его имени. Я встретил его блуждающим по дороге, голодного и больного, в двух днях от Москвы. Я развел костер, обогрел его немного и взял с собой. Пришлось выкапывать укрытие в снегу вчера, когда началась буря, и мы остались бы там сегодня, но ему стало хуже. Он мог умереть у меня на руках. И я решил рискнуть и убрать его от непогоды.
Саша склонился к бедняге и раскрыл его лицо. Глаза священника, глубокие и голубые, смотрели пусто на потолок. Его кости давили на кожу, щеки пылали.
– Ты можешь ему помочь, Оля? – спросил монах. – Он получит комнату и немного хлеба в монастыре.
– Он получит не только это, – Ольга повернулась, чтобы быстро отдать приказы. – Хотя его жизнь в руках Бога, и я не могу обещать, что спасу его. Он очень болен. Его отведут в купальню, – она посмотрела на брата. – Тебе не мешало сходить туда же.
– Я тоже выгляжу замерзшим? – спросил монах. Снег и лед растаяли на его лице, и стало видно, как сильно впали щеки и виски. Он стряхнул остатки снега с волос. – Рано, Оля, – он встал. – Мы помолимся, я поем чего–то горячего. Потом мне нужно пойти к великому князю. Он будет злиться, что я не пришел сразу к нему.
* * *
Путь между дворцом и церковью был крытым, чтобы Ольга и ее женщины ходили на службу с удобством. Сама церковь напоминала шкатулку. У каждой иконы была позолота. Свечи блестели на золоте и жемчугах. Ясный голос Саши заставлял огонь трепетать, пока он молился. Ольга опустилась перед Богоматерью и пролила немного слез радости, пока никто не видел.
А потом они вернулись к печи в ее комнате. Детей увели, и Варвара прогнала служанок. Принесли горячий суп. Саша съел его и попросил добавки.
– Какие новости? – осведомилась Ольга, пока он ел. – Что тебя задержало? И не говори мне о воле Бога, брат. Обычно ты всегда прибываешь вовремя.
Хоть было в комнате пусто, Ольга говорила тихо. Личные разговоры были почти невозможны в людном тереме.
– Я ездил в Сарай, – бодро сказал Саша. – Это не делается за день.
Ольга хмуро посмотрела на него.
Он вздохнул.
Она ждала.
– Зима пришла рано на юге, – сказал он, сдавшись. – Я потерял коня у Казани, неделю пришлось идти пешком. Когда я был в пяти днях от Москвы, я наткнулся на сгоревшую деревню.
Ольга перекрестилась.
– Случайно?
Он медленно покачал головой.
– Ее сожгли бандиты. Татары. Они забрали девочек для продажи рабами на юг, а остальных убили. Я днями хоронил мертвых.
Ольга снова медленно перекрестилась.
– Я уехал, когда уже ничего не мог сделать, – продолжил Саша. – Но я нашел еще одну такую деревню. И еще, – морщины на его щеках и челюсти стали сильнее выражены, пока он говорил.
– Бог их примет, – прошептала Ольга.
– Бандиты организованы, – продолжил Саша. – У них есть крепость, иначе они не могли бы нападать в январе. У них хорошие лошади, они быстро нападают и уезжают, – Саша сжал миску, расплескивая суп. – Я искал. Но я не нашел их следов, кроме сожженных деревень и рассказов крестьян, и каждая история хуже другой.
Ольга молчала. Во времена их деда Орда была во власти одного Хана. И татары не трогали Москву, она всегда была подданной. Но теперь Москва не была такой послушной, такой верной, и, что важнее, Орда не была единой. Ханы сменялись, требуя своего на престоле. Генералы сражались между собой. В такие времена появлялись люди без хозяев, и все в досягаемости Орды страдали.
– Идем, сестра, – добавил Саша, не поняв ее взгляд. – Не бойся. Москва прочная, такой орех бандитам не расколоть. Отец в Лесной Земле далеко. Но этих бандитов нужно изгнать. Я вернусь, как только смогу.
Ольга замерла, взяла себя в руки и спросила:
– Опять туда? Когда?
– Как только соберу людей, – он увидел ее лицо и вздохнул. – Прости. Я останусь в другой раз. Но я видел слишком много горя за последние недели.
Странный и добрый человек со стальной душой.
Ольга посмотрела ему в глаза.
– Конечно, ты должен идти, брат, – сухо сказала она. Острый слух уловил бы горечь в ее голосе. – Иди, куда тебя посылает Господь.
Внуки Ивана Калиты
Зал великого князя был длинным, низким и тусклым. Бояре сидели, почти лежали, как псы, за длинными столами, и Дмитрий Иванович, великий князь Московский, сидел в дальнем конце, облаченный в соболя и желтую шерсть.
Дмитрий был веселым человеком с широкой грудью, нетерпеливым и эгоистичным, буйный и добрый. Его отца звали Иваном Красным, и юный князь унаследовал бледную и нежную кожу и серые глаза отца.
Великий князь вскочил на ноги, когда Саша вошел в длинную комнату.
– Брат! – взревел он, засияв над кубком в камнях. Он прошел вперед, опрокинул слугу, а потом замер и вспомнил о приличии. Он вытер рот и перекрестился. Кубок вина в его свободной руке испортил жест. Дмитрий спешно опустил его, поцеловал Сашу в щеки и сказал. – Мы боялись худшего.
– Благословит вас Господь, Дмитрий Иванович, – сказал Саша с улыбкой. Мальчиками они жили вместе в монастыре Саши, в Лавре, пока Дмитрий не подрос.
Голоса мужчин заполняли душный зал. Дмитрий расправлялся с остатками кабана. Женщин для развлечения сразу убрали, но Саша ощущал их запах, а еще вино и жирное мясо.
Он ощущал на себе взгляды бояр, они думали, что принесет его возвращение.
Саша не понимал, что заставляло людей набиваться в мрачные комнаты и закрываться от свежего воздуха.
Дмитрий, похоже, увидел недовольство родственника.
– Купальни! – завопил он, повысив голос. – Грейте воду! Брат устал, а я хочу лично поговорить, – он уверенно взял Сашу за руку. – Я тоже устал от шума, – сказал он, но Саша в этом сомневался. Дмитрий питался шумом Москвы, Лавра всегда была для него слишком маленькой и тихой. – Эй, ты! – позвал великий князь слугу. – Смотри, чтобы люди здесь получили все, что им нужно!
* * *
Давным–давно, когда монголы напали на Русь, Москва была грубой, местом торговли, и Орда не сразу обратила на нее внимание из–за роскоши Владимира, Суздаля и Киева.
Этого не хватало, чтобы защитить город от татар, но в Москве были умные князья, и среди дымящегося пепла они решили сделать из завоевателей союзников.
Они использовали верность Орде для своих амбиций. Когда ханы требовали налоги, их поставляли, выжимая монеты из бояр. В обмен ханы, удовлетворившись, давали Москве больше земли, а еще право Владимиру и титул великого князя. Так что правители Москвы процветали, и их маленькое королевство росло.
Москва росла, а Золотая орда таяла. Дети Великого хана воевали, от этого дрожал их трон, и среди бояр в Москве прошла молва: татары даже не христиане, они не могут удержать человека на троне дольше, чем на полгода. Почему мы должны им платить? Почему мы в подчинении?
Дмитрий был смелым, но практичным, он смотрел на беспорядке в Сарае и понимал, что следят сейчас плохо, так что потихоньку уменьшал плату. Он запасал деньги, а отправил брата Александра на земли язычников, чтобы узнать новости. Саша прислал домой доверенного друга, брата Родиона, домой к отцу, чтобы предупредить о грядущей войне.
Теперь Саша вернулся из Сарая среди зимы, и новости он сообщать не спешил.
Он прислонился головой к деревянной стене купальни и закрыл глаза. Пар убирал грязь и усталость пути.
– Ужасно выглядишь, брат, – бодро сказал Дмитрий. Он ел пирожки. Пот из–за мяса и вина стекал по его коже.