– 7 –
Норрис услышал стук захлопнувшейся входной двери и гораздо более отдаленный шум заведенного мотора машины Сэнди. Он заправил рубашку в джинсы, сунул ноги в башмаки и аккуратно расправил форму на плечиках.
Понюхав сорочку подмышками, решил, что время отправлять ее в прачечную еще не наступало. Это хорошо – пенни доллар бережет.
Вернувшись из туалета, он повесил костюм на то же место в шкаф, без чего не смог бы спокойно уйти с работы: Алан всегда кипел как чайник, натыкаясь на разбросанное по комнате барахло Норриса. Говорил, что это превращает полицейский участок в блошиный рынок. Затем он подошел к своему столу и увидел, что кто-то действительно оставил для него подарок коробка, обернутая голубой блестящей бумагой и перевязанная голубой бархатной ленточкой с пышным бантом сверху. Под ленточку был продет белый плоский конверт. Охваченный любопытством, Норрис вытащил конверт и открыл его. Внутри была карточка. А на ней напечатанное заглавными буквами недвусмысленно короткое послание:
ПОКА ТОЛЬКО НАПОМИНАНИЕ!!!
Норрис нахмурился. Два человека в его жизни могли себе позволить что-нибудь ему напомнить. Алан и мама… но мама умерла пять лет назад. Он взял в руки пакет, разрезал ленточку и аккуратно отложил в сторону бантом вверх.
Затем развернул бумагу и достал оттуда белую картонную коробку. Она была около фута длиной, дюйма четыре шириной и столько же высотой. Крышка была приклеена скотчем.
Норрис сорвал скотч и открыл коробку. Предмет внутри был покрыт слоем папиросной бумаги, достаточно тонкой, чтобы не скрыть выпирающие углы предмета, но и достаточно плотной, чтобы не позволить увидеть, что это такое.
|
|
Он потянул руку и хотел сорвать бумагу, но указательный палец тут же наткнулся на что-то острое – по всей вероятности, металлическое. В тот же момент железные челюсти прикусили папиросную бумагу вместе с тремя пальцами Норриса. Руку сковало острой болью. Он вскрикнул и отступил, схватив правую руку левой. Белая коробка упала на пол, папиросная бумага зашуршала.
Ах, черт побери, как больно! Он схватился за папиросную бумагу свисавшую комом с пальцев и потянул. Под ней оказалась огромная крысоловка.
Кто-то купил ее, зарядил, обернул папиросной бумагой, чтобы не сразу обнаружили и упаковал, как подарок. Теперь она вцепилась намертво в три пальца Норриса. Ноготь с указательного пальца был сорван, и Норрис с ужасом смотрел на свою окровавленную плоть.
– Проклятье! – заорал он. В болевом шоке, вместо того, чтобы аккуратно снять защелку, он стукнул крысоловкой по краю стола Джона Лапонта.
Травмированные пальцы, получив дополнительную нагрузку, отозвались такой болью, что заныло под мышкой. Норрис снова вскрикнул и, наконец, отогнул пружину, высвободив пальцы. Крысоловка упала на пол, и от удара пружина снова щелкнулась, но уже без добычи.
Норрис постоял некоторое время, трясясь словно в ознобе, затем поплелся в туалет и, открыв кран, сунул раненую руку под струю холодной воды. Рука ныла, как незалеченный зуб мудрости. Норрис, искривив в болезненной гримасе губы и наблюдая за тонкой струйкой крови, стекающей по умывальнику, вспоминал слова Сэнди: Мистер Китон заходил… может быть, это предложение мира-дружбы… И карточка: ПОКА ЛИШЬ НАПОМИНАНИЕ. Ну, конечно, это дело рук Умника. Нет никаких сомнений. Это как раз в его стиле.
|
|
– Ах ты, сукин сын, – застонал Норрис. Пальцы от холодной воды немели, приглушая боль, но он знал, что она вернется к тому времени, когда он будет дома. Может быть, таблетка аспирина и поможет слегка, но всякие надежды заснуть сегодняшней ночью можно без сомнения оставить. Впрочем, как и мечты о рыбалке.
Ну уж нет – на рыбалку я пойду, даже если моя рука отвалится к чертовой матери. Я строил планы, я мечтал, и Дэнфорт Умник Китон не в силах мне помешать.
Норрис выключил воду и принялся осторожно вытирать, вернее промакивать руку бумажным полотенцем. Пальцы, пойманные крысоловкой, не были сломаны так ему во всяком случае казалось – на уже начали пухнуть, никакая холодная воду тут не поможет. Рычаг крысоловки оставил сизо-красный след, протянувшийся вдоль суставов указательного и среднего пальцев. Обнажившаяся плоть под сорванным ногтем снова начинала сочиться кровью, и уже возвращалась утихнувшая было пульсирующая боль.
Норрис вернулся в комнату и посмотрел на крысоловку, лежащую на боку у стола Джона. Подняв ее, он подошел к своему столу. Положил крысоловку обратно в коробку, засунул ее в верхний ящик стола. Затем достал из нижнего ящика пузырек с аспирином и принял сразу три таблетки. Оберточную бумагу, и ленточку завязанную красивым бантом он бросил в корзину для мусора прикрыв сверху остатками скомканной папиросной бумаги.
Он не собирался рассказывать о мерзкой шутке Умника ни Алану, ни кому другому. Они не станут смеяться, но он знал, что подумают, во всяком случае думал, что знал: только Норрис Риджвик способен вляпаться в нечто подобное – сунуть руку в заряженную крысоловку – с ума сойти!
|
|
Это, вероятно, твоя тайная любовница… Мистер Китон заходил вечером… может быть, это подарок в знак мира и дружбы…
– Я сам с этим разберусь, – мрачным тоном пробормотал Норрис. – Своим способом и в свое время.
И вдруг его поразила мысль, а что если Умник не удовлетворился крысоловкой, побоялся что она не сработает? Что если он побывал у Норриса дома? А ведь дома лежал спиннинг Базун! И даже не заперт! Норрис просто прислонил его в угол кладовки рядом с рыболовной корзиной.
Вдруг Умник прознал о нем и решил разломить надвое?!
– Если он такое сделает, – подумал Норрис, – я разломлю надвое его самого. – На самом деле он не думал, а говорил, и таким мрачным угрожающим тоном, какого не узнал бы никто из его сослуживцев, уж тем более Генри Пейтон. Выходя из конторы, он позабыл обо всем, в том числе и о том, чтобы запереть дверь. Даже временно забыл о больной руке. Единственное, что теперь необходимо было сделать это попасть домой и как можно скорее.
Попасть домой и убедиться, что спиннинг Базун в целости и сохранности.
– 8 –
Бугорок под одеялом не шелохнулся, когда Алан проскользнул в спальню, и он подумал, что Полли спит, может быть под воздействием перкодана, принятого на сон грядущий. Он бесшумно разделся и улегся рядом с ней. Но стоило ему опустить голову на подушку, как он увидел, что глаза ее открыты и наблюдают за ним. Он даже вздрогнул от неожиданности.
– Что за незнакомец проник в постель девственницы? – шепотом произнесла она.
– Это всего лишь я, – с улыбкой отозвался Алан. – Прошу прощения за беспокойство, девушка.
– Я не спала. – Полли обняла его за шею. Он положил руку ей на талию.
Тепло ее тела отозвалось приятным ощущением – как дотронуться с мороза до неостывшей печки. В какой-то момент в его грудь уперлось нечто твердое, и он понял, что Полли что-то прячет под ночной сорочкой. Затем это что-то соскользнуло с левой груди под мышку и он заметил как сверкнула серебряная цепочка.
– Как ты себя чувствуешь?
Она прижалась щекой к его щеке, не снимая руки сшей. Он чувствовал прикосновение ладони к затылку.
– Плохо, – ответила Полли, судорожно вздохнула со всхлипом и разрыдалась.
Он прижал ее к себе и гладил по голове.
– Почему она не рассказала мне, что делает эта женщина, – смогла наконец задать мучительный для себя вопрос Полли и слегка отодвинулась от Алана. Глаза его уже несколько привыкли к темноте, и он теперь видел ее темный взгляд, темные волосы, белая кожа.
– Не знаю.
– Если бы она сказала, я наверняка что-нибудь предприняла бы. Пошла бы сама к Вильме и… и…
Не тот был момент, чтобы объяснять Полли, что, по всей видимости, Нетти играла в эту страшную игру с таким же азартом и так же всерьез, как Вильма. Не время объяснять ей также, что приходит время, когда таких как Вильма Ержик и Нетти Кобб не в состоянии удержать никто в мире, нет силы на свете, способной достучаться до их разума.
– Уже половина четвертого, в такой час мы едва ли сможем решить, что было бы, если бы да кабы. – Он помолчал и заговорил вновь. – Джон Лапонт сказал, что якобы Нетти тебе сегодня утром, вернее уже вчера утром, на что-то намекала. Что это было?
Полли долго обдумывала его вопрос.
– Не уверена, что это касалось Вильмы – во всяком случае тогда мне так не показалось. Нетти принесла лазанью. А мои руки… руки тогда очень мучили. Она сразу это заметила. Нетти всегда ведет себя… иногда вела… бывало вела… о, Господи… странным образом, но все, что касалось моего самочувствия, от нее не ускользало никогда.
– Она тебя очень любила, – грустно вздохнул Алан, что вызвал новую серию всхлипов. Он предполагал, что так случится и знал, что есть такие слезы, которые надо выплакать обязательно, в любое время дня и ночи, выплакать, чтобы все внутри перегорело.
Через некоторое время Полли смогла продолжать. Пока она говорила, руки ее снова обхватили шею Алана.
– Она достала эти дурацкие термические варежки – правда, в тот момент они помогли, во всяком случае уняли острую боль, – а потом приготовила кофе. Я спросила, не ждут ли ее дома какие-нибудь дела, она говорит – нет, никаких. Она сказала «Налетчик на страже», а потом что-то вроде «Я думаю она все же оставит меня в покое. Она не появлялась, не звонила, значит, поняла мое предупреждение». Может быть, это не совсем те слова, Алан, но во всяком случае нечто подобное.
– Во сколько она приходила?
– Около четверти одиннадцатого. Может быть, чуть раньше или позже, но не намного. А что, это имеет значение?
Когда Алан ложился в постель, он был уверен, что заснет, едва прикоснувшись головой к подушке, но теперь сон, как рукой сняло, и он сосредоточенно размышлял.
– Нет, – сказал он. – Я не думаю, что это имеет особое значение, кроме того, что Вильма беспокоила Нетти.
– Я просто не в силах поверить. Мне казалось, что она с каждым днем становится все здоровее разумом, да, так оно и было. Помнишь, я рассказывала тебе, как она набралась смелости войти в магазин Нужные Вещи?
В прошлый четверг? Сама, никто не заставлял.
– Да.
Полли разжата объятия и перевернулась на спину. Он услышал при этом легкий металлический звук, но снова не придал этому значения. Он был занят обдумыванием тех фактов, которые сообщила Полли, переворачивал их так и сяк, рассматривая со всех сторон, как это делает ювелир с подозрительным камнем.
– Мне нужно все подготовить к похоронам, – сказала она. – У Нетти есть какие-то родственники в Ярмуте – немного, правда, но они не хотели ее знать при жизни, а уж после смерти тем более не почешутся. Но все равно мне нужно позвонить им с утра. Могу я войти в дом Нетти, Алан? Мне кажется, у нее была телефонная книга.
– Я тебе ее принесу. В принципе ничего трогать нельзя до тех пор, пока доктор Райан не обнародует результатов вскрытия, но я не думаю, что ты навредишь следствию, если перепишешь несколько телефонов.
– Спасибо.
Ему вдруг пришла мысль.
– Послушай, Полли, а в котором часу Нетти от тебя ушла?
– Около одиннадцати. Она и часа не пробыла. Может быть, в четверть двенадцатого, но не позднее. А что?
– Ничего. – Он подумал, что если Нетти пробыла у Полли достаточно долго, у нее могло не хватить времени вернуться домой, обнаружить, что собака мертва, собрать камни, написать записки, упаковать в них камни, отправиться к Вильме и побить у нее в доме все окна. Но если она ушла отсюда около одиннадцати, то времени было предостаточно – более двух часов.
– Эй, Алан, – заговорил тот наигранно-веселый голос, который обычно донимал его разговорами об Энни и Тодде. – Зачем ты сам ковыряешься в этом дерьме?
Алан не знал, что на это ответить. Но не знал он и многого другого.
Каким образом, например, Нетти умудрилась дотащить до дома Вильмы такое количество камней? У нее не было водительских прав, и она в жизни не садилась за руль.
Брось ты все это, советовал голос. Скорее всего она написала записки дома, устроившись неподалеку от тела своей собаки, резинки достала из ящика кухонного стола, а камни тащить не пришлось. Их пруд-пруди на заднем дворе Вильмы. Так?
Так. И все же он не мог отвязаться от мысли, что камни были уже упакованы, когда прибыли на место. Никаких конкретных причин так думать… и все же думалось. Так обычно поступает ребенок… или тот, кто мыслит как ребенок. Кто-нибудь, вроде Нетти Кобб. Оставь это… брось. Алан! Но он не мог. Полли погладила его по щеке.
– Я так рада, что ты пришел. У тебя сегодня тоже наверняка был жуткий день.
– Были дни поспокойнее, но этот уже закончен. И ты тоже должна с этим смириться. Поспи. Завтра у тебя много дел. Хочешь, я дам тебе таблетку?
– Нет, знаешь, руки немного лучше. Алан… – она замолчала, но беспокойно заерзала под одеялом.
– Что?
– Ничего. Это неважно. Я думаю теперь, когда ты здесь, смогу заснуть.
Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, милая.
Она повернулась к нему спиной, натянула одеяло и затихла. Он неожиданно вспомнил о том, как она его обнимала – сцепила руки замком на шее. Если она смогла так двигать пальцами, значит, действительно чувствует себя гораздо лучше. Это самое замечательное событие за сегодняшний день, лучшее из всех, с тех пор, как Клат позвонил во время футбольного матча.
Если бы только это улучшение надолго. У Полли была несколько сдвинута носовая перегородка и поэтому во сне она слегка посапывала – звук, который Алан находил очень милым… Как приятно лежать рядом с человеком, который издает такие звуки, живые звуки, и иногда даже стаскивает с тебя одеяло. Он улыбнулся в темноте.
Но тут же мысленно вернулся к убийству, и улыбка на губах завяла.
Я думаю, она оставит меня в покое. Я ее не слышу не вижу, значит, все-таки до нее дошло. Я ее не слышу, не вижу. Думаю, до нее, наконец, дошло.
Случай, вроде этого, не стоит расшифровывать. Даже очкарик Сит Томас тебе сразу рассказал, как все случилось, с одного взгляда на место происшествия. Вместо дуэльных пистолетов – кухонные принадлежности, но результат тот же – два трупа в морге больницы Кеннебек Вэлли, выпотрошенные после вскрытия. Вопрос остается один – почему так случилось? Были и еще несколько вопросов, которые мучили Алана, но настолько незначительные, что скорее всего отпадут сами собой еще до того, как тела Нетти и Вильмы предадут земле.
Но вопросы оставались, и некоторые из них (думаю до нее все же дошло) имели свои обозначения.
Алан всегда представлял себе уголовное преступление в виде сада, обнесенного высокой каменной оградой. Надо попасть внутрь и Для этого найти ворота, или хотя бы калитку. Иногда их было несколько, но уж одну, он по своему опыту знал, найти всегда возможно. Она должна быть, иначе как, в первую очередь, войти, чтобы хотя бы семена бросить в землю. Она может быть широкой, с указательной стрелкой, или даже с неоновой вывеской ВХОД, сияющей над ней, а, может быть, совсем маленькой и настолько заросшей плющом, что не видной глазу, но она всегда была, и если ты будешь искать упорно и не побоишься оцарапать руки, раздирая плющ, – найдешь обязательно.
Иногда калитка открывалась сразу, под напором вещественных доказательств, прямо на месте преступления. Иногда помогали свидетели.
Бывало, поиски увенчивались успехом благодаря догадке в результате тщательных логических построений. Выводы, к которым он пришел в этом конкретном случае, подсказывали: первое – Вильма долго и упорно занималась шантажом и травлей; второе – она выбрала для своей грязной цели неподходящую жертву; третье – Нетти снова слетела с катушек, как тогда, в случае со своим мужем. Но… Я ее не слышу, не вижу.
Если Нетти и в самом деле произнесла такую фразу – что это меняет?
Какие дополнительные выводы можно из этого сделать? Алан не знал.
Он лежал с открытыми глазами в темной спальне Полли и прикидывал так и сяк, задаваясь вопросом: сможет ли он в конце концов отыскать злополучную калитку?
Может быть, Полли не так расслышала то, что сказала Нетти?
Технически это возможно, но Алану почему-то не верилось. Поведение Нетти, во всяком случае до некоторой степени, подтверждало то, что от нее услышала Полли. Нетти не пришла на работу в пятницу – сказалась больной.
Может быть, так оно и было, а, может быть, она боялась Вильмы. Это имело смысл. От Пита Ержика известно, что, обнаружив испорченные простыни, Вильма звонила Нетти, по меньшей мере один раз. И звонила с угрозой. Она могла звонить и позже, на следующий день, о чем Питу неизвестно. Но Нетти в воскресенье утром явилась к Вильме с подарком. Поступила бы она так, если бы Вильма перестала действовать ей на нервы? Алан думал, что едва ли.
Затем наступал черед размышлений о камнях. На каждой записке, в которую были обернуты камни, сообщалось одно и то же: Я ГОВОРИЛА – ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ. ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Предупреждение обычно подразумевает, что у предупреждаемого есть еще время подумать и повести себя иначе, но ни у Вильмы ни у Нетти времени в запасе не оказалось. Они встретились на углу двух улиц через два часа после того, как камни залетели в дом.
Алан подумал, что можно в этом пункте покопаться, если вообще нужно.
Обнаружив, мертвую собаку, Нетти, скорее всего, была в шоке. В том же состоянии оказалась и Вильма, вернувшись домой. Для того, чтобы из искры возгорелось пламя, достаточно было одного телефонного звонка. Одна из женщин сняла телефонную трубку… и произошел взрыв.
Алан повернулся на бок, затосковав по старым временам, когда разрешалось фиксировать все телефонные звонки местного значения. Если бы у него было документальное подтверждение, что Вильма и Нетти разговаривали по телефону до того как все произошло, он чувствовал бы себя теперь гораздо спокойнее. Предположим, такой звонок состоялся, что тогда?
Вот как это должно было случиться, думал Алан. Нетти возвращается от Полли и находит свою собаку мертвой в коридоре на полу. Она читает записку, наколотую на штопор. Затем сама пишет четырнадцать или шестнадцать записок известного содержания и кладет их в карман пальто. Прихватывает также горсть круглых резинок из кухонного ящика. Добравшись до дома Вильмы, она проходит на задний двор, подбирает четырнадцать – шестнадцать камней и, обернув их записками, скрепляет резинками. Она должна была все это проделать прежде, чем швырять камни. Если бы она, бросив пару камней, снова начинала всю процедуру со следующей порцией, потребовалось бы гораздо больше времени. Совершив все это, она отправилась обратно домой, чтобы поплакать над телом убитой собаки.
Алан чувствовал, что все было не так. Эта версия казалась глупой и неправдоподобной. Она предполагала такую цепь событий и действий, которые были изначально чужды душевному складу и природе Нетти Кобб. Убийство мужа явилось следствием длительных страданий от оскорблений, но убийство само по себе было поступком импульсивным, совершенным женщиной не в здравом уме.
Если верить записям, сделанным в ходе следствия Джорджем Бэннерманом, Нетти не писала Элбиону Кобби никаких предупредительных записок.
Гораздо более естественным казалось следующее: Нетти возвращается домой от Полли. Обнаруживает собаку мертвой в коридоре. Она достает из кухонного ящика тесак и мчится к дому Вильмы, намереваясь отрезать себе на обед добрую порцию польской задницы.
Но если так, кто разбил окна в доме Вильмы Ержик?
– Да и время-то какое выбрали? – пробормотал Алан снова переворачиваясь.
Джон Лапонт вместе с оперативниками весь воскресный день и вечер напролет рыскал по следам Нетти, по каким только можно было рыскать. Она ходила к Полли с лазаньей. Уходя, обещала по дороге домой зайти в магазин Нужные Вещи и поговорить с хозяином, мистером Лилэндом Гонтом, если он будет на месте – Полли сказала, что мистер Гонт припас для нее кое-какую вещицу и просил зайти в воскресенье во второй половине дня. Нетти должна была передать, что Полли, вероятнее всего, зайдет, хотя руки у нее не в лучшей форме.
Если бы Нетти и в самом деле к нему заходила и некоторое время провела в беседе с этим милым человеком, от которого все в городе без ума и с которым Алан так до сих пор и не познакомился, у нее появился бы шанс отвести от себя подозрения и направить их на какого-нибудь другого, таинственного камнешвырятеля. Но она не заходила. Магазин был закрыт. Гонт сказал как Полли, которая и в самом деле позже заходила, так и оперативникам, заглянувшим еще через некоторое время, что Нетти он видом не видывал, слыхом и не слыхивал с тех самых пор, как она приходила впервые и купила абажур цветного стекла. Так или иначе он провел все утро в подсобке, слушая классическую музыку и составляя каталог. Если кто-то и стучал, он мог не слышать. Поэтому Нетти направилась прямиком домой и у нее было предостаточно времени сделать все то, что Алану казалось неправдоподобным.
Шанс Вильмы Ержик был еще того ненадежнее. У ее мужа в подвале было нечто вроде столярной мастерской, и он воскресное утро, с восьми до десяти провел там. Именно в десять он посмотрел на часы и, решив, что пора одеваться к одиннадцатичасовой мессе, выключил столярный станок. Вильма, сообщил он полицейским, была в душе, когда он вернулся в дом, и у Алана не было причин сомневаться в свидетельствах новоиспеченного вдовца.
Все, должно быть, произошло вот так: Вильма уезжает на свой патрульный объезд в тридцать пять минут десятого или без двадцати десять. Пит в подвале мастерит скворечники или что-нибудь вроде этого и не слышит, как уезжает жена. Вильма добирается до дому Нетти без пятнадцати десять, то есть секунды спустя после того, как сама хозяйка уходит навестить Полли, и видит, что дверь открыта. Для Вильмы это все равно, что радушное приглашение. Она входит, убивает собаку, пишет в запале записку и уезжает.
Никто из соседей не видел маленького желтого «юго», принадлежащего Вильме странно, конечно, но еще не доказательство тому, что его там не было. Тем более, что большинство соседей к этому времени уже разбрелось – кто в церковь, кто по знакомым.
Вильма возвращается домой, поднимается наверх, и пока Пит выключает свои электропилы, рубанки или что там еще, она раздевается. Когда Пит входит в ванную комнату, чтобы вымыть руки и лицо прежде чем нацепить свежую рубашку и повязать галстук, Вильма едва успевает встать под душ один бок у нее еще сухой.
То, что Пит Ержик застает жену в душе, кажется Алану единственно реальным во всей цепи предположений. Штопор, убивший собаку, оружие смертоносное, но короткое и поэтому Вильме необходимо смыть с себя кровь.
Вильма остается незамеченной Нетти, с одной стороны, и собственным мужем – с другой. Возможно ли это? Вполне. Затруднительно, но возможно стечение обстоятельств. Ну, так брось это. Алан, успокойся и спи. Но он не мог, никак не мог, потому что все время что-то мешало, все равно мешало.
Теперь он перевернулся на спину. Внизу часы мелодично пробили четыре раза. Никуда его эти размышления не приводили, но отказаться от них он был не в силах.
Он пытался представить себе, как Нетти сидит за столом и пишет слова ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ раз, другой и третий, в то время как не более чем в двадцати футах от нее лежит мертвое тело ее любимой собаки. Как он ни пытался нарисовать эту картину, не получалось. То, что поначалу казалось калиткой в сад, все более походило на искусную имитацию, рисунок на сплошной каменной стене. Trompe l'oeil.[12]
Приходила ли Нетти к дому В ильмы на Уиллоу Стрит и разбивала ли ее окна? Алан не знал, зато был уверен, что личность Нетти Кобб по-прежнему представляла интерес для жителей Касл Рок – безумная женщина, которая убила своего мужа, а потом много лет провела в сумасшедшем доме. Те редкие моменты, когда она нарушала свой однообразный распорядок дня, не проходили незамеченными. Если бы она воскресным утром торопилась но Уиллоу Стрит, наверняка бормоча что-нибудь себе под носи скорее всего утирая слезы – ее бы заметили вне всякого сомнения, не могли не заметить. Завтра же Алан начнет переходить из дома в дом, не пропуская ни одного из тех, что расположены между двумя печально известными, и станет задавать вопросы.
Он, наконец, задремал. Но и во сне его преследовала череда камней, упакованных в листки разлинованной ученической тетради. И он задавал себе вопрос: если Нетти не бросала этих камней, то кто?
– 9 –
Когда стрелки часов передвигались, указывая на переход от ночи к утру, все явственнее обозначая понедельник, а тем самым начало новой, богатой событиями недели, молодой человек по имени Рики Биссонет показался из-за живой изгороди, обрамлявшей приход баптистской церкви. Внутри узкого, вытянутого вверх здания спал сном праведника Преподобный Роуз.
Рики, девятнадцати лет от роду и не отягощенный большим количеством мозговых извилин, работал в Сонни Саноко. Он закрыл контору уже несколько часов назад, но болтался без дела, ожидая глубокой ночи (или раннего утра), чтобы разыграть Преподобного Роуза. В пятницу днем он заглянул в магазин Нужные Вещи и разговорился с хозяином, оказавшимся весьма любопытным старикашкой. Они толковали о том о сем и внезапно Рики обнаружил, что повествует мистеру Гонту о своем самом сокровенном желании. Он упомянул имя молоденькой фотомодели – чрезвычайно молоденькой – и признался, что отдал бы все на свете лишь бы заполучить хоть несколько фотографий этой девочки в обнаженном виде.
– Ну что ж, – сказал мистер Гонт. – У меня, пожалуй, найдется кое-что интересное для вас. – Он огляделся по сторонам, как будто убеждаясь, что кроме них двоих в магазине никого нет, прошел к двери и поменял табличку ОТКРЫТО на другую, с надписью ЗАКРЫТО. Затем подошел к прилавку, на котором стоял старомодный кассовый аппарат, заглянул под него и выудил белый конверт без адреса. – Взгляните, мистер Биссонет, – предложил он и неожиданно недвусмысленно подмигнул, сопроводив этот жест знакомой всем мужчинам скабрезной улыбкой. – Надеюсь, вам это придется по душе, и даже более того.
Более того – оказалось синонимом полного потрясения для Рики. В конверте были фотографии той самой фотомодели (а как же иначе?!), и сказать, что она была обнажена, значило, не сказать ничего. На некоторых карточках она снялась вместе со знаменитым актером. На других – с двумя знаменитыми актерами, один из которых ей вполне годился в дедушки, а на третьих…
Но прежде чем Рики успел рассмотреть, что было в третьей серии (в конверте еще оставалось штук пятьдесят фотографий цветных, восемь на десять на глянцевой бумаге высшего качества), мистер Гонт отнял у него всю пачку.
– Это… – Рики с придыханием назвал имя, хорошо знакомое читателям определенных журналов и зрителям определенных телепередач.
– О нет, – возразил мистер Гонт, в то время как его темный взгляд подтверждал – о, да! – Уверен этого не может быть, но сходство… сходство удивительное, не правда ли? Распространение подобных фотографий запрещено законом, безусловно (даже не принимая во внимание сексуальную сторону вопроса), девушке едва ли исполнилось семнадцать, но меня можно уговорить на такую черную сделку, мистер Биссонет. Жар в моей крови сродни не малярии, а коммерции. Итак? Будем торговаться?
И они поторговались. Рики Биссонет заполучил семьдесят два порноснимка за тридцать шесть долларов и… маленькую шутку.
Согнувшись пополам он пробежал по газону, присел на минуту в тени крыльца, чтобы удостовериться, что за ним никто не следит, и наконец взбежал по ступенькам. Достав из заднего кармана брюк белую карточку, он сунул ее в почтовую щель на двери. Дабы избежать посторонних звуков он осторожно придержал медную крышку, закрывая ее. Затем одним прыжком перемахнул через перила крыльца и помчался прочь той же дорогой, через газон. У него были большие планы на оставшиеся два-три часа темноты в это утро – его ожидали семьдесят две фотографии и большая бутыль лосьона Йергенс.
Карточка, словно белая моль, плавно приземлилась по другую сторону двери на выцветший коврик в вестибюле прихода. Опустилась она текстом вверх.
Как поживаешь, Старая Баптистская Крыса?
Советуем тебе закрыть свой поганый рот и прекратить треп насчет нашего Казино Найт. Мы собираемся лишь слегка погудеть, тебе-то какое дело?! Но все равно мы, правомерные католики, сыты по горло твоей баптистской дребеденью. Нам известно, что вся ваша баптистская свора ничто иное, как стадо похотливых жеребцов. Так што ты, припадобный Роуз, Парахот Вилли, намотай себе на ус. Если не будешь держать свой паршивый язык подальше от нашива благороднава дела, мы на тибе и твоих ублюдков такую кучу наложим, что провоняешь навек!
Оставь нас в покое, ты, Старая Баптистская Крыса, не то пожалеешь.
«Предупреждение» от ПРАВОВЕРНЫХ КАТОЛИКОВ КАСЛ РОК
Преподобный Роуз нашел записку, когда, проснувшись, спустился в халате за утренней газетой. Реакцию его легче, вероятно, представить, чем описать.
– 10 –
Лилэнд Гонт стоял у окна в комнате, расположенной над магазином, скрестив руки за спиной и глядя вдаль, на город под названием Касл Рок.
Четырехкомнатная квартира, в которой он жил, вызвала бы полное недоумение у любого, забредшего сюда: в ней не было ничего. То есть совсем ничего. Ни кровати, ни стола, ни стула. Дверцы шкафов были раскрыты, обнажая сияющую пустоту. На полу, тоскующему по коврам и дорожкам, были разбросаны только несколько половиков – они издавали легкий шорох, беседуя со сквозняком, суетливо летающим взад-вперед по комнатам на уровне лодыжек. Единственный обстановкой, образно говоря, были занавеси на окнах – довольно уютные, в клеточку. Эта обстановка была необходимой, поскольку только она видна с улицы.