Город спал. Магазины темны, дома тоже, и признаки жизни подавал лишь мигающий желтым глазом светофор на перекрестке улиц Мейн и Уотермилл. Гонт смотрел на город с нежностью и любовью. Этот город пока ему не принадлежал, но очень скоро станет ему полностью подвластен. Он уже взял его в заложники. Они еще не знают этого… но скоро узнают. Обязательно узнают.
Премьера прошла прекрасно, без сучка и задоринки. Мистер Гонт подумал о себе, как об электрике человеческой души. Все распределительные коробки в городе размещались цепочкой, одна за другой. Надо только открыть их и перепутать провода. В таком маленьком городе как Касл Рок это совсем нетрудно. Подсоединить, скажем, мальчишку Брайона Раска к пьянице Хью, Нетти Кобб к Вильме Ержик. Точно так же ниточка потянется от Умника Китона к Норрису Риджвику, от Фрэнка Джуетта к Джорджу Нельсону, от Сэлли Рэтклифф к Лестеру Пратту.
В какой-то момент придется проверить, не отсоединился ли случайный проводок – как он это сделал сегодня – а потом снова спокойно наблюдать, изредка дополняя цепь новым звеном, чтобы не заскучали. Чтобы не расслаблялись. Но большую часть времени сидеть тихо, как мышь, и ждать, пока цепь не замкнется сама собой… а потом дать ток. По всей цепи. На всю катушку.
Это необходимо для раскрытия сущности человеческой природы и….
– И конечно в целях поддержания спроса предложением, – пошутил Лилэнд Гонт, глядя сверху вниз на спящий город. А зачем? Почему? Ну… просто потому. Просто потому. Людей всегда исчисляют подушно и, конечно, он заберет с собой столько душ, сколько сможет унести, когда придет время закрывать магазин; они для Лилэнда Гонта означают то же, что добыча для охотника, улов для рыбака. Они доставались ему по дешевке вплоть до нынешнего дня, в практическом смысле, но свой лимит он еще не исчерпал, а должен, чтобы там ни возражали – взять меньше чем можешь, значит, проиграть игру.
И все же основной целью было развлечение, не души, как таковые. Самое что ни на есть элементарное развлечение. С течением жизни это понятие встает во главу угла, так как все меньше мест и способов развлечься, рассеять однообразную череду дней.
Мистер Гонт расцепил пальцы рук, тех самых, которые заставляли любого, к кому прикасались, трястись от омерзения, и стиснул перед грудью, крепко, изо всех сил, так что суставы пальцев правой руки впились в левую ладонь, а суставы левой – в правую. Ногти у него были длинные и желтые, а также очень острые и через несколько секунд из пальцев, в тех местах где в них вонзились ногти, брызнула темно-красная густая кровь.
Вскрикнул во сне Брайан Раск.
Майра Иванс потянулась пальцами к влагалищу и принялась с азартом и страстью мастурбировать – во сне. С нею занимался любовью Король.
Дэнфорту Китону снилось, что он лежит лицом вниз на ипподроме в Люистоне, и он в страхе прикрыл голову руками, спасаясь от конских копыт.
Сэлли Рэтклифф приснилось, будто она открыла дверь Мустанга, принадлежавшего Лестеру, и обнаружила, что в салоне кишмя кишат змеи.
Хью пробудился от собственного крика, когда во сне увидел как Генри Бофорт, хозяин Мудрого Тигра, облил лисий хвост спиртом и поджег.
Эверетту Френкелю, ассистенту доктора Рея Ван Аллена, приснилось, будто бы он сунул в рот трубку, а мундштук оказался лезвием бритвы и он отрезал себе язык.
Полли Чалмерс тихонько застонала во сне и маленькая штуковина на цепочке, которую она носила на шее, зашуршала в ответ чем-то мягким внутри, как шуршат крылья летучих мышей. От шороха этого распространился слабый терпкий аромат – так пахнут засушенные в гербарии фиалки.
Лилэнд Гонт слегка разжал руки. Желтые кривые зубы его были обнажены в улыбке – счастливой и уродливой в своем счастье. Тогда все ночные кошмары улетели из Касл Рок, и потревоженные жители разом успокоились и продолжали спать мирно. До поры до времени.
Скоро взойдет солнце. А за ним родится новый день со всеми неожиданностями и причудами. Он решил, что настало время нанять помощника… но не такого, конечно, кто воспротивится ходу событий, начало которому положил Гонт. Боже упаси. Это только испортит все удовольствие.
Лилэнд Гонт стоял у окна и смотрел на город, распростертый перед ним во всей своей беззащитности и в такой ласковой и прекрасной ночной мгле.
Часть вторая
РАСПРОДАЖА ВЕКА
Глава 12
– 1 –
Понедельник 14 октября отметил День Колумба неожиданной жарой. Жители Касл Рок ворчали по этому поводу, собираясь в Общинном центре, у Нэн, на лавочках перед зданием муниципалитета – такая жарища в такое время года, говорили они друг другу, ни в какие ворота не лезет. Наверняка это связано с нефтяными пожарами в Кувейте или с озоновыми дырами, о которых все уши прожужжали по телевизору. Не помним, чтобы в дни нашей молодости в середине октября в семь часов утра ртутный столбик градусника поднимался до 20 °C, возмущались старейшины города.
Конечно, они кривили душой, и все (или во всяком случае, большинство) об этом знали. Каждые два-три года бабье лето может слегка перестараться и напомнить в середине октября об июле. Так будет продолжаться дней пять-шесть, а потом однажды утром вы проснетесь и увидите, что лужайка перед вашим домом покрыта седой изморозью, а в воздухе парят легкие снежинки. Все это прекрасно знали, но признаться значило нарушить стройный ход беседы о превратностях погоды. Никто не желал спорить, любые аргументы в пользу внесезонного потепления казались недостаточными. Многим ничего не стоит выйти из себя, а для того чтобы убедиться, во что ты превращаешься, если выходишь из себя, жителям Касл Рок теперь достаточно было взглянуть в сторону перекрестка улиц Уиллоу и Форд.
– Эти две бабенки доигрались, – философски заключил Ленни Партридж, старейшина из старейшин и сплетник из сплетников, стоя на ступеньках лестницы, ведущей в суд, который занимал западное крыло муниципалитета. Обе были бешеные, словно помоечные крысы. Тронутая Кобб уже давно мужа своего на тот свет отправила, сами знаете, всадила в него вилку. – Ленни подтянул бандаж, надетый под мешковатые брюки. – Заколола, как свинью. Вот ужас-то! Ну разве не чокнутая? – Он взглянул на небо и глубокомысленно продолжал:
– Если такая жара продержится, еще не то может случиться. Я многое повидал на своем веку. Что бы я сделал на месте шерифа Пэнгборна, так приказал бы Генри Бофорту прикрыть своего Тигра, пока погода не нормализуется.
– Для меня, например, это ничего не изменит, старина, – сказал Чарли Фортин. – Я могу запастись пивом в Хемфилл на пару-тройку дней и преспокойно накачиваться дома. – На эту тираду группа мужчин, окружавших Ленни, ответила громким хохотом, а сам Чарли обиженно нахмурился. Компания распалась. Большинство мужчин – праздник не праздник – работали. Несколько грузовичков, припаркованных неподалеку от входа в закусочную У Нэн, уже отъезжали, направляясь по своим делам в разные стороны: в Швецию, в Ноддз Ридж и дальше, за Касл Лейк.
– 2 –
Дэнфорт Китон сидел в своем домашнем кабинете в одних трусах, и даже они были пропитаны насквозь потом. Он не выходил из комнаты с воскресного вечера, после того как быстро сгонял в муниципалитет и обратно, прихватив с собой папку с письмами Бюро налоговой инспекции. В третий раз за это время городской голова смазывал свой револьвер. Сегодня утром он собрался его зарядить. Сначала он намеревался убить свою жену. Потом разыскать сукиного сына Риджвика (Китон не знал, что у Норриса выходной) и уничтожить его. И, наконец, запереться у себя в кабинете и покончить жизнь самоубийством. Он считал, что такая последовательность полностью и окончательно избавит его от Преследователей. Смешно и глупо было предполагать, что есть другие пути.
Их не могла остановить даже волшебная игра, помогающая Китону выигрывать на бегах. О нет! Он понял это, когда, вернувшись вчера домой, обнаружил эти жуткие розовые талоны, расклеенные повсюду.
Зазвонил телефон. Китон вздрогнул и нажал спусковой крючок кольта.
Если бы револьвер был заряжен, он пробил бы пулей дверь кабинета. Китон снял трубку и заорал:
– Неужели вы не можете меня хоть ненадолго оставить в покое?!
Тихий голос, прозвучавший в трубке, немедленно привел его в чувство.
Голос принадлежал Лилэнду Гонту и разлился по измученной душе Китона чудодейственным бальзамом.
– Ну как, мистер Китон, сработала игрушка, которую я вам продал?
– Сработала! – победно воскликнул Китон. Он чудесным образом сразу забыл о своих тщательно разрабатываемых планах убийств и самоубийства. Все забеги до единого выиграл. Бог свидетель!
– Я рад за вас, – тепло произнес Гонт. Лицо Китона снова омрачилось.
Он понизил голос почти до шепота.
– Но… вчера… когда я вернулся домой… – он не в силах был продолжать. Но мгновение спустя понял, к своему великому удивлению и не меньшему удовольствию, что продолжения не требуется.
– Вы обнаружили, что Они побывали у вас дома? – спросил Гонт.
– Да! Да! Откуда вы зна…
– Они повсюду шныряют в этом городе, сказал Гонт. – Я ведь вам говорил при встрече.
– Да. И… – Китон замолчал на полуслове, и лицо его побледнело от страха. – Они могут прослушивать эту линию, мистер Гонт, вы понимаете? Они могут в этот самый момент слушать наш разговор.
Мистер Гонт оставался невозмутим.
– Могли бы, но не подслушивают. Не думайте, что я настолько наивен, мистер Китон. Мне приходилось и раньше с ними пересекаться. И неоднократно.
– Не сомневаюсь, – сказал Китон. Он начинал понимать, что безумная радость, охватившая его от обладания Выигрышным Билетом, в сравнение не идет с нынешней – встретиться после столетий, как казалось, борьбы в одиночестве и темноте с понимающей душой – разве не счастье?!
– У меня есть некое электронное устройство, которое я присоединяю к своей телефонной линии, – сказал Гонт спокойным многоопытным тоном. – Если линия прослушивается, загорается маленькая лампочка. Я сейчас на эту лампочку смотрю, мистер Китон, – она не горит. Она темна, как темны некоторые души в этом городе.
– Вы все понимаете, все! – Голос Китона дрожал от благодарности за такое глубокое понимание. Он чувствовал, что готов разрыдаться.
– Да. И я звоню вам для того, чтобы предупредить – не принимайте никаких скороспелых решений, не совершайте необдуманных действий. – Голос по-прежнему звучал спокойно и доброжелательно, и Китону казалось, что его сознание, столь недавно омраченное тяжелыми мыслями, освобождается от них и готово взлететь, словно детский воздушный шарик. – Вы бы таким образом только облегчили им задачу. Вы понимаете, что могло бы случиться, если бы вы лишили себя жизни?
– Нет, – пробормотал Китон. Он смотрел в окно затуманенным мечтательным взором.
– Они бы это событие отметили как праздник. Напились бы до чертиков прямо в кабинете у шерифа Пэнгборна. Потом пошли бы на Отечественное кладбище и помочились бы на вашу могилу!
– Шериф Пэнгборн? – неуверенно переспросил Китон.
– Не думаете же вы в самом деле, что такая козявка, как Норрис Риджвик, осмелится действовать самостоятельно, без указаний свыше?
– Нет, конечно. – Китон постепенно прозревал, как будто пелена с глаз спадала. Они! Они – это всегда была угрожающе-темная грозовая туча над его головой, а когда он пытался ее ухватить, она оказывалась пустотой, паром.
Только теперь он наконец стал осознавать, что у Них есть лица и имена. Они даже могут быть уязвимы. Эта мысль приносила несказанное облегчение.
– Пэнгборн, Фуллертон, Сэмуэльс, жена Вильямса и ваша собственная жена. Они все – звенья одной цепи, но я подозреваю, даже, скорее, уверен, что основным скрепляющим звеном все же является шериф Пэнгборн. Если так, то вы его сильно порадуете, облегчив цепь на несколько второстепенных звеньев, а заодно и самого себя убрав с дороги. Более того, уверен, что именно это и есть его главная цель. Но ведь вы не хотите ему помогать в достижении этой цели, правда, мистер Китон?
– Ни ззза чччто, – прошипел Умник. – Что я должен сделать?
– Сегодня ничего. Занимайтесь своими обычными делами. Если хотите, поезжайте на бега и насладитесь еще раз замечательной игрушкой. Если Они увидят, что вы не выбиты из седла, их уверенность поколеблется. Это внесет сумятицу и хаос в ряды врага.
– Сумятицу и хаос, – медленно повторил Китон, как будто дегустируя эти слова.
– Именно. А я продолжу разработку своего собственного плана и когда наступит время – сообщу вам.
– Вы обещаете?
– Безусловно, мистер Китон. Вы в моих планах играете самую важную роль. На самом деле я вообще не смог бы зайти так далеко, как предполагаю, без вашего участия.
Мистер Гонт повесил трубку. А мистер Китон положил свой револьвер и шомпол, которым только недавно тщательно чистил дуло, на место. Затем он вышел из кабинета, поднялся на второй этаж, в ванную, запихнул свою пропотевшую одежду в стиральную машину, принял душ и оделся во все чистое.
Когда он снова спустился, Миртл со страхом отшатнулась от него, но Китон ласково поздоровался с ней и даже поцеловал в щеку. Миртл поблагодарила в душе Бога. Как бы ни был тяжел кризис, кажется, он миновал.
– 3 –
Эверетт Френкел был крупным рыжеволосым мужчиной и столь же походил на ирландца, как большинство жителей округа Корк, что вовсе не удивительно, поскольку именно из Корка были родом предки его матери. Вот уже четыре года как он работал первым помощником Рэя Ван Аллена, с тех самых пор как демобилизовался из рядов военно-морского флота. В тот понедельник он появился в Кабинете частной медицинской практики Касл Рок без пятнадцати восемь утра, и старшая медсестра Нэнси Рэмэдж попросила его немедленно отправиться на ферму Бергмейеров. Она сообщила, что у Хелен Бергмейер этой ночью случился приступ, похожий по описанию на эпилептический. Если Эверетт предположительный диагноз подтвердит, ему следовало привезти ее на своей машине в город и показать доктору Ван Аллену, который должен появиться с минуты на минуту, а тот в свою очередь решит, стоит ли ее отправлять в клинику на обследование.
В другое время Эверетт не слишком обрадовался бы необходимости с самого утра тащиться по вызову, да еще в такую даль, загород, но сегодня, в необычайный для такого времени года жаркий день эта перспектива даже радовала. Кроме того, еще существовала трубка. Едва забравшись в свой «плимут» он открыл «бардачок» и достал ее оттуда. Трубка была пенковая с чашкой широкой и глубокой. Вырезана она была превосходным мастером. Птицы, цветы и виноградные лозы переплетались вокруг чаши в причудливом орнаменте, менявшем рисунок в зависимости от угла зрения. Эверетт оставил трубку в машине не только потому, что курить в кабинете врача было запрещено, но в основном по другой причине: он не желал, чтобы ее видели другие, в особенности такая гусыня, как Нэнси Рэмэдж. Сначала полюбопытствует, где он ее достал, потом – сколько за нее заплатил. Еще чего доброго начнут выпрашивать.
Он зажал мундштук в зубах, в который раз порадовавшись тому, как удобно он там устраивался, прямо как влитой. Взглянув на себя в зеркало заднего вида, он вполне удовлетворился тем, что увидел. Трубка делала его гораздо привлекательнее, старше и солиднее, как ему казалось. А сжимая мундштук зубами так, чтобы чаша направлялась несколько под углом – вправо и вверх, он и чувствовал именно то, что видел: человека привлекательного, средних лет и очень солидного.
Эверетт поехал по Мейн Стрит по направлению к Тин Бридж, разделявшему город и предместье, но проезжая мимо Нужных Вещей, замедлил ход. Зеленый навес притягивал словно рыболовный крючок с лакомой наживкой. В тот момент казалось очень важным – просто необходимым – остановиться.
Эверетт выключил двигатель, собрался уже выйти из машины, но тут вспомнил, что по-прежнему держит трубку в зубах. Он вынул ее изо рта (с неохотой, надо сказать) и снова запер в «бардачке». На этот раз он почти дошел до порога магазина, прежде чем вспомнил, что оставил машину незапертой, и вернулся. Имея такую трубку, стоит ли рисковать? У кого угодно может возникнуть желание присвоить эту красавицу. У кого угодно.
Он подошел к двери магазина и остановился, разочарованно вздохнув. На витрине висело объявление:
ЗАКРЫТО ПО СЛУЧАЮ ДНЯ КОЛУМБА
Эверетт уже собрался уходить, как дверь отворилась. На пороге стоял мистер Гонт, сам необычайно элегантный и привлекательный в светло-коричневом телячьей кожи пиджаке с модными заплатами на локтях и в грифельно-серых брюках.
– Заходите, мистер Френкел, – радушно пригласил он. – Рад вас видеть.
– Я, видите ли, еду по вызову за город… и вот решил заглянуть, чтобы еще раз выразить вам глубокую признательность за трубку. Мне всегда хотелось иметь именно такую.
– Я знаю, – с сияющей улыбкой сказал Гонт.
– Но у вас закрыто, так что я не стану беспокоить…
– Мой магазин никогда не бывает закрыт для самых дорогих клиентов, и вас, мистер Френкел, я включаю в их число. И далеко не последним номером.
Заходите. – Он протянул руку.
Эверетт инстинктивно отпрянул, и Гонт, рассмеявшись, отступил, пропуская молодого фельдшера вперед.
– Честно говоря, я не могу задерживаться, – бормотал Эверетт, но чувствовал, как ноги сами несут его в полутемное помещение магазина, как будто знают что делают.
– Еще бы, конечно, не можете, – сказал Гонт. – Лекарь должен всегда быть на посту и во всеоружии, чтобы незамедлительно разорвать цепи болезни, сковавшие тело несчастных страдальцев. – На лице его возникла улыбка, сотканная из слегка вздернутых бровей, раздвинутых губ и крепко сжатых желтых зубов:
– …А также изгнать дьявола, завладевшего душой. Так?
– Приблизительно, – пробормотал Эверетт и почувствовал некоторое беспокойство, когда Гонт закрыл за ними дверь. Беспокоился он в основном о трубке: как бы с ней чего не случилось. Есть любители забираться в чужую машину. Даже при свете дня.
– С вашей трубкой все будет в порядке, – успокоил Гонт и достал из кармана белый конверт, на котором было написано только два слова: любовь МОЯ. – Вы помните, что обещали мне сделать одно небольшое одолжение, доктор Френкел?
– Я не док…
Брови мистера Гонта вытянулись в одну прямую линию, сойдясь на переносице, что заставило Эверетта вздрогнуть и замолчать на полуслове. Он даже отступил на шаг.
– Вы помните или вы не помните? – резко переспросил Гонт. – Отвечайте быстро, молодой человек, а то у меня уже пропадает уверенность в безопасности вашей трубки.
– Помню! – выпалил Эверетт. Он даже охрип от страха. – Я обещал подшутить над Сэлли Рэтклифф, логопедом.
Плотное соединение бровей на переносице слегка разошлось, и тут же тревога стала отпускать Френкела.
– Ну вот и славно. Пришло время выполнить обещание, доктор. Вот, возьмите.
Он протянул конверт. Эверетт потянул конверт на себя, стараясь не коснуться при этом пальцев Гонта.
– Сегодня в школе выходной день, но мисс Рэтклифф сидит в своем классе, проверяет журналы. Я знаю, вам не по пути к ферме Бергмейеров…
– Откуда вы все это знаете? – воскликнул потрясенный Эверетт глухим голосом, как кричит человек во сне. Мистер Гонт лишь отмахнулся от глупейшего вопроса:
– …но думаю, вам не составит труда заехать в школу на обратном пути, не так ли?
– Я думаю…
– …а поскольку посторонние в школе всегда вызывают подозрения, даже когда учеников нет, скажите, что вы заехали к школьной медсестре.
– Если она на месте, то было бы естественно, я думаю, – бормотал Эверетт заплетающимся голосом, – тем более, что я…
– …тем более, что вы до сих пор не забрали отчет по вакцинации школьников, – закончил за него Гонт. – Вот и хорошо. На самом деле ее там не будет, но ведь вы этого не могли знать, не так ли? Загляните в кабинет и все. Но по пути туда или обратно, как будет угодно, бросьте конверт в машину мисс Рэтклифф, ту самую, которую ей одолжил ее молодой человек. Я попросил бы вас положить его под сиденье водителя… но не совсем под него.
Положите так, чтобы уголок выглядывал.
Эверетту Френкелу не надо было объяснять, кто таков «молодой человек» мисс Рэтклифф – учитель физкультуры колледжа. Будь у него выбор, Эверетт предпочел бы разыграть его, самого Лестера Пратта, а не его невесту. Пратт был крепкий телом молодой баптист, всегда ходил в голубых футболках и тренировочных штанах с белыми полосами вдоль обеих штанин снаружи. Это был парень, чьи поры сочились потом и религиозностью в одинаковом количественном (и качественном) соотношении. Эверетту было на него в высшей степени плевать, но он временами задумывался, спала ли с ним мисс Рэтклифф, такой лакомый кусочек. Он думал, что, скорее всего, нет еще. Предполагал, что после слишком долгих поцелуев на крыльце перед расставанием, если Пратт слишком уж распалялся, Сэлли, вероятно, заставляла его сделать несколько приседаний на заднем дворе и пару кругов пробежаться вокруг дома.
– Сэлли снова разъезжает на праттмобиле?
– Конечно. – Гонт смотрел на него с некоторым недоверием. – Так что, доктор Френкел, вы готовы проявить свое остроумие?
– Конечно. – По правде говоря, Эверетт чувствовал большое облегчение.
Он боялся, что его заставят делать что-нибудь не слишком приятное: подложить пистон в башмак мисс Рэтклифф, или слабительное в молочно-шоколадный коктейль, или что-то вроде этого. А конверт – сущие пустяки, какой вред может причинить конверт?
Улыбка мистера Гонта, солнечная и доброжелательная, снова озарила лицо.
– Очень хорошо. – Он сделал шаг к Эверетту, а тот с ужасом следил за хозяином магазина, опасаясь, что он захочет положить ему руку на плечо.
Эверетт сделал предупредительный шаг назад и таким же образом, пятясь, ретировался к выходу, сопровождаемый мистером Гонтом.
– Желаю вам наслаждаться трубкой, – произнес на прощание хозяин магазина. – Я не говорил вам, что она когда-то принадлежала сэру Артуру Конану Дойлю, создателю великого и несравненного Шерлока Холмса?
– Нет! – У Эверетта перехватило дыхание.
– Конечно, не говорил, – мистер Гонт усмехнулся. – Ведь это было бы ложью, а я никогда не лгу, даже во имя успеха дела. Итак, не забудьте о своем небольшом долге, доктор Френкел.
– Не забуду.
– Тогда – удачи вам и доброго дня.
– И вам того…
Но Эверетт говорил в пустоту. Дверь с зашторенным стеклом уже была закрыта.
Он еще некоторое время смотрел на нее задумчиво, потом направился к своему «плимуту». Если бы его теперь попросили подробно пересказать весь разговор с мистером Гонтом, он едва ли смог бы это сделать, поскольку почти не помнил ни того, что говорил сам, ни слов собеседника. Он находился в состоянии больного под легкой анестезией.
Первое, что сделал Эверетт, устроившись за рулевым колесом, – открыл «бардачок», вложил туда письмо с надписью ЛЮБОВЬ МОЯ и достал взамен трубку. Единственное, что он запомнил, это шутку мистера Гонта насчет того, что трубка принадлежала Конану Дойлю. А ведь он ему почти поверил. Как глупо! Достаточно лишь вложить ее в рот и стиснуть зубами, как имя истинного владельца становится вполне очевидным. Конечно же, Герман Геринг.
Эверетт включил двигатель и медленно повел машину прочь из города. По дороге он останавливался всего лишь дважды, съезжая на обочину, и каждый раз для того, чтобы вновь убедиться, как идет ему эта трубка.
– 4 –
Альберт Жендрон держал стоматологический кабинет в Касл Билдинг, ничем не примечательном кирпичном зданий, стоявшем через дорогу, напротив городского муниципалитета и приземистой бетонной коробки, приютившей районный Комитет по мелиорации и водным ресурсам округа Касл. Касл Билдинг с 1924 года бросал в солнечные дни тень на Касл Стрим и Тин Бридж и размещал под своей кровлей пять адвокатских контор, кабинет окулиста, отоларинголога, несколько контор частных агентов по торговле недвижимостью, контору консультанта по кредитованию, справочную службу в лице одной женщины, отвечавшей на звонки, и мастерскую по ремонту и изготовлению оконных рам и дверей. Еще с полдюжины комнат под конторы и кабинеты пустовали.
Альберт, один из постоянных прихожан собора Царицы Святой Водицы с тех самых времен, когда проповеди там читал отец О'Нил, старел на глазах.
Некогда черные волосы серебрились проседью, широкие плечи стали сутулиться, чего за ним никогда не замечалось в молодости, и все же он оставался человеком весьма внушительных размеров – шесть футов семь дюймов ростом и двести восемьдесят фунтов весом. Он по праву считался самым крупным мужчиной города, если не всего округа.
По лестнице на четвертый, последний, этаж он поднимался медленно, останавливаясь на каждой площадке, чтобы перевести дух, постоянно помня диагноз, поставленный доктором Ван Алленом, – стенокардия. Еще на полпути последнего пролета он заметил листок бумаги, приклеенный к пластиковой табличке на двери и скрывавший надпись Альберт Жендрон, стоматолог.
Обращение на записке он смог прочесть еще не дойдя пяти ступеней до верхней площадки, и сердце забилось учащенно, но причиной тому был не приступ стенокардии, а вспыхнувший гнев.
ЭЙ ТЫ, БЕЗМОЗГЛАЯ СКУМБРИЯ!
– было написано в самом верху ярко-красными буквами.
Альберт сорвал записку и быстро пробежал глазами. Дышал он при этом носом с громким сопением, как бык перед боем.
ЭЙ ТЫ, БЕЗМОЗГЛАЯ СКУМБРИЯ!
Мы пытались тебя урезонить – пусть, мол, послушает знающих людей, – но до тебя не дошло. НЕ ПЛЮЙ В ЧУЖОЙ КОЛОДЕЦ НЕ ПРИШЛОСЬ БЫВОДЫНАПИТЬСЯ! Мы смотрели сквозь пальцы на твое папское идолопоклонничество и срамное поведение. Вавилонская подстилка. Но теперь ты зашел слишком далеко. НИКОМУ НЕ УДАСТСЯ ВОЙТИ В СГОВОР С ДЬЯВОЛОМ В КАСЛ РОК!
Добрые христиане почуют этой осенью смрад ГЕЕНЫОГНЕННОЙ и СЕРЫв Касл Рок. А если ты не почуешь, так лишь потому, что твой нос забит вонью собственного грехопадения. СЛУШАЙ И ВНЕМЛИ: ОТКАЖИСЬ ОТ СВОЕЙ ГНУСНОЙ ЦЕЛИ ПРЕВРАТИТЬ НАШ ГОРОД В ПРИТОН, НЕ ТО НЕ СПАСТИСЬ ТЕБЕ САМОМУ ОТ ЖАРА АДСКОГО ПЛАМЕНИ И ЗАДОХНУТЬСЯ ОТ СЕРНОЙ ВОНИ!
«Познан был Господь по суду, который Он совершил; нечестивый уловлен делами рук своих». Псалом 9:17.
СЛУШАЙ И ВНИМАЙ, НЕ ТО ПЛАЧ ИЕРЕМИИ ПЕРЕЙДЕТ В СТЕНАНИЯ.
ПРАВОВЕРНЫЕ БАПТИСТЫКАСЛ РОК
– Кусок дерьма, – прорычал Альберт и скомкал листок в огромном кулаке.
– Этот коротышка-сапожник, баптистский кретин, совсем из ума выжил.
Первое, что он сделал, открыв кабинет, – снял трубку, набрал номер отца Джона и сообщил, что правила игры ужесточаются не по дням, а по часам, невесть что случится до открытия Казино.
– Не беспокойся, Альберт, – невозмутимо произнес отец Брайам, – если этот идиот полезет в драку, он узнает, что безмозглые скумбрии умеют дать сдачи… Разве не так?
– Так, отец мой, – сказал Альберт, все еще тиская записку в кулаке.
Опустив голову, он взглянул на свое могучее оружие, и губы под жесткими моржовыми усами тронула легкая самодовольная улыбка. – Конечно, так.
– 5 –
К четверти одиннадцатого утра того же дня электронное табло над входом в здание банка показывало температуру +22 °C. По другую сторону Тин Бридж лучи не по сезону горячего солнца образовали яркое мерцающее пятно, дневную звезду, в том месте, где шоссе 117 выплывало из-за горизонта и направлялось в сторону города. Алан Пэнгборн сидел в своем кабинете, погруженный в показания по делу Кобб – Ержик, и не замечал солнечного отблеска на металле и стекле. Но даже если бы он его и заметил, то едва ли заинтересовался бы поблескивала всего лишь проезжающая мимо машина. А тем временем ослепительное сверкание хрома и стекла, направлявшегося к мосту со скоростью более семидесяти миль в час, олицетворяло собой ближайшее будущее самого шерифа… а также и всего города.
В витрине магазина Нужные Вещи табличка, оповещавшая закрыто ПО СЛУЧАЮ ДНЯ КОЛУМБА, исчезла, а на ее месте появилась другая, вывешенная длиннопалой рукой, высовывавшейся из рукава светло-коричневого пиджака телячьей кожи. Табличка гласила:
ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩНИК.
– 6 –
Проехав мост, машина продолжала свой путь со скоростью пятьдесят миль в час в той зоне, где разрешалось только двадцать пять. Это был автомобиль, от которого у школьников старших классов потекли бы слюнки зависти: фисташкового цвета «додж-челленджер» со вздернутым кузовом и опущенным к дороге носом. Сквозь дымчатое стекло окна можно было разглядеть внутреннюю перегородку между передними и задними сидениями, аркой подпиравшую крышу.
Кузов был весь испещрен наклейками: Хирст, Фьюелли, Фрэм, Куокер стейт, Гудиер вайд овалз, Рэм чарджер. Выхлопные трубы смачно отрыгивали пары высококачественного девяносто шестого бензина, который можно купить только на Оксфорд Плейз, когда направляешься к северу от Портленда.
Слегка сбросив скорость на перекрестке улиц Мейн и Лорелль, автомобиль, взвизгнув тормозами, с ходу втиснулся в один из узких парковочных секторов напротив Клип Джоинт. В это время в парикмахерской клиентов не было. Билл Фуллертон и второй парикмахеру Генри Жендрон, сидели в креслах посетителей под рекламами брилькрема и массажного масла Уилдрут Крим. Они поделили на двоих утренний номер газеты. Когда лихач выключил двигатель своего автомобиля, выхлопные трубы пару раз так громыхнули, что оба мастера причесок одновременно вскинули головы.