Немного смущаясь, словно она совершает что‑то недозволенное, Кристина шагнула внутрь. Да, точно, вот и большой махровый халат на спинке кресла у входа в ванную комнату. Она погладила его и ощутила, что ткань влажная. Наверняка Ник торопился утром принять душ и забыл повесить халат на сушилку. Она взяла халат и прошла в ванную, где пахло очень по‑мужски: хвоей и терпким, но приятным запахом туалетной воды.
Чувствуя себя чуть ли не преступницей, Кристина долго разглядывала бутылочки на полке у зеркала, подносила некоторые к носу и принюхивалась, пытаясь воскресить в памяти образы, которые были бы связаны с тем или иным запахом.
Ничего.
Она отодвинула занавеску с рисунком из зеленых и желтых листьев, похожих на плющ, открыла воду и плеснула себе в лицо, словно стараясь смыть досаду.
Прежде чем выйти из ванной, Кристина уткнулась мокрым лицом в халат Ника, который она сама только что повесила на крючок. Махровая ткань хранила запах своего обладателя – Кристина узнала его и замерла от внезапно нахлынувших чувств.
Ник…
Ей вдруг представилось, как он, обнаженный, выходит из душа и надевает этот халат, и щеки ее тут же запылали. Она вдыхала легкий запах мыла и волос Ника, и голова ее кружилась, словно он сам стоял рядом с ней. Запах был таким родным…
Скорее бы он вернулся!
Кристине отчаянно захотелось увидеть его, услышать его голос, она даже невольно прислушалась, не подъехала ли к дому машина. Нет, конечно, ведь он совсем недавно уехал, одернула она себя и вышла в коридор, отчего‑то смущаясь еще больше.
Там огляделась и уже более уверенным жестом толкнула третью дверь, однако та не поддалась. Безрезультатно подергав ручку еще раз, Кристина почувствовала некоторое замешательство.
|
|
Почему Ник запер эту комнату? Что там за дверью? Если подумать логически, скорее всего, гардеробная, тем более что в обеих спальнях не было платяных шкафов. Раз так, то зачем закрывать ее на ключ?
Странно… Ладно, она потом спросит у Ника. Наверняка есть какое‑то простое объяснение, а она себе напридумывала Бог знает что.
Кристина выглянула в окно, из которого в холл второго этажа лился тусклый свет хмурого зимнего дня. Жаль, что солнца не видно, зато, наверное, там потеплело. За стеклом сплошной стеной стоял лес, словно в коридоре повесили зимний пейзаж в простой белой раме, только тяжелые ветви колыхались под порывами ветра, нарушая сходство с картиной.
С неба срывались первые снежинки, и, глядя на них, Кристина обеспокоенно подумала о Нике. Как он доберется до дома, если пойдет густой снегопад? Обхватив себя за плечи, она поежилась, представив себе, как он ведет машину, пытаясь разглядеть дорогу сквозь белую пелену и справиться с управлением на заснеженном проселке.
Скорее бы он вернулся, опять подумала она, спускаясь вниз.
Задержавшись на последней ступеньке лестницы, Кристина окинула взглядом первый этаж. Здесь она тоже почти все уже видела. Напротив лестницы – входная дверь, прямо – гостиная, налево – кухня и дверь в кладовку. При мысли о кухне ей захотелось выпить молока, и она направилась к холодильнику.
Кристина ждала у микроволновки, пока стакан с молоком нагреется, и тут ей в голову пришла интересная мысль. А что, если ей что‑нибудь почитать? Кажется, книги ей нравились. Да, наверняка она любила читать. Осталось найти библиотеку или хотя бы книжный шкаф и выбрать книгу.
|
|
Вернувшись из кухни в гостиную со стаканом теплого молока, Кристина еще раз огляделась. Здесь, на диванчике, у камина, они с Ником вчера смотрели альбомы. Она вспомнила, как он поцеловал ее, и вновь почувствовала, что краснеет. Кончики пальцев закололо, и Кристина покрепче обхватила стакан, чтобы не пролить молоко на ковер.
Что же это такое? Собственная реакция на Ника каждый раз застает ее врасплох!
Чтобы чем‑то занять мысли и непослушные руки, Кристина подошла к музыкальному центру и нажала на кнопку. Из колонок, спрятанных за декоративными панелями по углам комнаты, полилась негромкая классическая музыка. Произведение она, разумеется, не узнала, но сочетание фортепиано и скрипки приятно обволакивало и расслабляло. На полочке под проигрывателем стояли диски, на которых она прочла фамилии композиторов: Бах, Вивальди, Моцарт, Чайковский. Да, с их музыкальными предпочтениями все ясно. Ну что ж, классика ей импонировала, по крайней мере, в настоящий момент.
Кристина глотнула молока и только теперь заметила дверь из темного дерева в самом углу гостиной. Ее наполовину скрывала украшенная елка, наверное, именно из‑за этого она не обратила на нее внимания раньше. Подойдя к двери, она остановилась, пытаясь догадаться, нет, скорее, припомнить, что там за ней.
Безрезультатно.
С коротким вздохом разочарования она толкнула дверь и оказалась именно там, где ей было нужно.
Вокруг нее высились закрытые прозрачными створками стеллажи, плотно заставленные книгами. У окна, в небольшой нише, стояли два кресла с деревянными скамеечками для ног, между ними – журнальный столик с большой лампой для чтения.
|
|
Кристина оставила дверь в гостиную открытой, чтобы слышать музыку, и вернулась к полкам. Она водила пальцем по корешкам книг, перебирала названия и фамилии авторов, но ни на чем не могла остановиться. Наконец, вынув томик Дюма, она уселась в кресло и, покосившись на окно, включила настольную лампу.
В библиотеке почему‑то не оказалось часов, поэтому на время Кристина не ориентировалась. Она подняла голову от книги, когда глаза ее устали. Все‑таки любое напряжение еще сказывалось на ее самочувствии не лучшим образом. Кресло было очень удобным, но плечи ее все равно затекли от долгого сидения в одной позе.
Кристина положила раскрытую книгу на столик рядом с пустым стаканом и потянулась. Предплечье отозвалось слабой ноющей болью под повязкой, но в этот раз она не обратила на боль никакого внимания. Она смотрела на дверь, которую прикрывала открытая дверь библиотеки – вот почему она ее сразу не заметила!
Значит, тайные двери в этом доме еще не закончились.
Кристина усмехнулась.
Почти уверенная, что эта дверь тоже заперта, она без особого энтузиазма подергала ручку и – надо же! – та легко поддалась. За ней находились ступени, довольно круто ведущие куда‑то вниз.
Кристина нащупала выключатель, и лестница осветилась матовыми бра на стенах. Она немного помедлила, прежде чем начать спускаться. Если это подвал, странно, что вход в него сделан из библиотеки, а не, скажем, из кухни, кладовой или гаража. Ну, а раз уж она сама выделила этот день для экскурсии по дому, надо идти до конца.
В конце, то есть в самом низу, оказалась еще одна приоткрытая дверь. Без труда найдя выключатель и здесь, Кристина шагнула внутрь и потрясенно замерла на пороге.
Она попала в лабораторию Ника: тут повсюду находилось фотооборудование, на столе в коробках лежали линзы и объективы, а на полках стеллажа – фотокамеры. В углу, прислоненные к стене, стояли штативы. Все свободное пространство комнаты занимали альбомы, кипы журналов и многочисленные эскизы коллажей.
И везде, везде на стенах висели фотографии, на которых была снята она, Кристина. Только она и больше никто.
На ватных ногах она подошла к ближайшей стене. С черно‑белых и цветных снимков, в простых деревянных рамках и вовсе без них, на нее смотрела юная девушка, у которой были такие же длинные волосы русого цвета, большие синие глаза и открытая добрая улыбка. В этой улыбке светилась такая неприкрытая любовь, что нетрудно было догадаться, кто находился по ту сторону объектива.
Ник Вуд.
Дрожащими руками Кристина прикоснулась к фотографии, где она сидела в джинсах и ветровке на мотоцикле и подмигивала в камеру. Интересно, она умеет водить мотоцикл, или это было в юности? Да нет, скорее всего, эта машина принадлежала Нику. Не может быть, чтобы она могла одна управиться с такой громадиной.
Вот кадр в каком‑то парке, наверное, это тоже Хиллвуд. Кристина в светлом пальто выглядывала из‑за дерева с голыми ветвями, стоя по щиколотку в ворохе опавших листьев.
А на следующем снимке она сидела в длинной юбке и блузке с воротником‑стойкой в какой‑то беседке и читала книгу. Этот стилизованный под старину кадр был, разумеется, выполнен в сепии.
С колотящимся от волнения сердцем Кристина обходила комнату и рассматривала картинки из своего собственного прошлого, пытаясь вспомнить хотя бы один из многочисленных сюжетов, запечатленных на пленке Ником.
Все снимки были полны жизни, от каждого исходила энергия и тепло. Каждый словно источал волны настроения, застывшего в кадре – грусть, задумчивость, радость, озорство, любовь…
Как же сильно любил ее Ник!
У Кристины защемило сердце, и закружилась голова, так что она схватилась за край стеллажа, чтобы не упасть. Она почувствовала сильную слабость и подумала, что ей необходимо прилечь, но было очевидно, что до своей постели в таком состоянии она просто не доберется. Ведь для этого надо было сначала выбраться из подвала, а потом еще подняться на второй этаж.
Нет, она это не осилит.
Зря она сюда забралась, запоздало пожалела Кристина, опускаясь на кушетку у стены. Ну ладно, сейчас она приляжет и на минутку прикроет глаза, ей нужно только немножко отдохнуть, подождать, пока пульс придет в норму, а дыхание восстановится.
Но стоило ей присесть, как она тут же заметила выполненный карандашом рисунок на раскладном деревянном столике у кушетки. Это был ее портрет, о котором она вчера вечером просила Ника.
Хорошо, что она сидит.
Листок бумаги дрожал в ее руках. Она смотрела на себя и поражалась сходству с отражением в зеркале, которое она привыкла видеть в последние дни.
Должно быть, Ник закончил его ночью. Он добавил к простому карандашу штрихи и растушевку коричневых оттенков, добившись эффекта сепии.
«Сепия как человек, который вдруг заговорил на другом языке. Ты смотришь на него и видишь с иной стороны».
Теперь Кристина действительно видела себя со стороны. Ник сумел заставить ее портрет говорить, и он сказал ей больше, чем она могла увидеть в зеркале, больше, чем могла сама рассказать о себе.
Вот, значит, какое выражение лица у нее было вчера, когда она любовалась Ником! И какими глазами она на него смотрела! Неужели он ничего не понял, не догадался о ее чувствах? Как он мог не заметить? Или заметил, но не подал вида? Почему?
Закрыв глаза, Кристина прилегла на кушетку.
Как же ей не хватает Ника… Именно сейчас. Именно здесь. Он уехал всего лишь на несколько часов, а она уже соскучилась. Соскучилась по его необыкновенной грустной улыбке и серебристым глазам с искорками света, по его надежным рукам и теплым ладоням, по его красноречивому молчанию…
Она уже привыкла к его постоянному присутствию и заботе, потому сейчас, когда Ника не было рядом, очень скучала. Он заполнял собой все ее время, все мысли и действия. А теперь он уехал…
Скорее бы он вернулся, повторила она, как молитву, перед тем, как скользнуть в глубокий сон, где ее ждала тишина и покой.
* * *
– Кристи! Кристи, проснись!
Кто‑то из бесконечного далека все звал и звал ее по имени, и в этом голосе было столько любви, что ей даже не хотелось выбираться из забытья, лишь бы еще раз услышать этот мелодичный низкий голос и то, с какой нежной тревогой он произносит ее имя.
Кристина почувствовала, как чьи‑то руки ласково гладят ее плечи, сжимают ладони. Такие знакомые ощущения… Она открыла глаза – перед ней был ее Ник, такой долгожданный, такой родной, что сердце опять сжалось у нее в груди. Она провела кончиками пальцев по его взъерошенным волосам, скользнула по вискам, скулам…
– Ты снился мне.
Она притянула его лицо ближе и коснулась холодных губ. Ник весь напрягся, но через мгновение справился с собой и, отстранив ее, заговорил:
– Кристи, постой, объясни мне, как ты здесь оказалась?
Его лицо было смертельно бледным, а тонкие губы едва шевелились. Кристина только сейчас заметила, что он стоит на коленях в распахнутой куртке, засыпанной тающим снегом.
– Пришла… – прошептала она, сама не своя от смущения и какого‑то нового чувства, распускающегося в груди, словно весенний цветок. – Прости, если напугала.
– Напугала? – судорожно выдохнул Ник и сел на пол. – Да я чуть с ума не сошел, когда не обнаружил тебя ни в твоей комнате, ни в гостиной, нигде… Господи, чего я только не передумал, пока бегал по дому и искал тебя! – он горячо сжал ее пальцы. – Потом только догадался сюда спуститься, когда увидел в библиотеке книгу и стакан.
– Я пила молоко, – виноватым голосом отозвалась Кристина, – там, наверху. И случайно заметила дверь.
– О чем ты только думала, когда спускалась сюда? – продолжал отчитывать ее Ник, но в голосе его уже не чувствовалось того страха, который был вначале. Краска постепенно возвращалась на его лицо. – Ты же могла споткнуться, упасть, да Бог знает что еще могло случиться! Если бы что‑то… я бы не пережил…
Он резко выдохнул, прогоняя остатки напряжения.
– К тому же ты могла замерзнуть, здесь ужасно холодно, – он накрыл ее ладони своими и ахнул. – У тебя ледяные руки! Ну‑ка поднимайся!
Кристина не успела привстать на кушетке, как Ник подхватил ее и понес наверх по крутой лестнице, стараясь не задеть стены в узком проходе. Поднявшись в библиотеку, он усадил ее в кресло и, сев на скамеечку для ног, стал растирать ее холодные пальцы.
– Как ты себя чувствуешь, Кристи?
– Хорошо. Нет, на самом деле хорошо. Я просто заснула там, внизу.
– Никогда больше так не делай! Не пугай меня, договорились?
– Не буду. Обещаю. Не переживай, со мной ведь ничего не случилось.
Ник неопределенно хмыкнул, стаскивая с себя крутку, и пробормотал:
– Ну да. То, что я перечислил, был минимум.
– Минимум? Какой минимум? – не поняла Кристина. – Ты о чем?
– Минимум возможных неприятностей. А больше всего я боялся, что в мое отсутствие к тебе вернулась память и ты…
– Что?
– Сложно объяснить. Ты настолько непредсказуема, что практически невозможно угадать твои действия в стрессовой ситуации, а возвращение воспоминаний, согласись, событие как раз такого рода. Поэтому я должен быть рядом, когда это случится.
– Боишься, как бы я не натворила глупостей?
– Именно.
– А я что, на это способна?
– Еще как!
Ник осторожно перебирал ее пальцы, трогая гладкую кожу. Это мешало ей сосредоточиться на разговоре.
– Ник, прости, – она действительно чувствовала себя виноватой, видя неподдельную тревогу в его глазах. – Я только спустилась посмотреть, что там, внизу. Прости, что без твоего разрешения… Я не думала, что… А там… все эти фотографии…
Руки Ника замерли. Он низко опустил голову, и Кристина не могла увидеть и понять по его лицу, злится он или нет.
– Прости, – чуть слышно повторила она, не зная, что еще добавить.
Тут Ник вновь посмотрел на нее. У него было такое же выражение лица, как и в тот день, когда она впервые очнулась в его… их доме. На миг в его глазах мелькнула паника, или это ей только показалось?
Да, наверное, показалось, потому что Ник тут же улыбнулся и непринужденно произнес:
– Ничего, не извиняйся. Правда, я собирался показать тебе все это немного позже, но, может, это и хорошо, что все вышло именно так. Значит, ты все видела? И что скажешь?
– Они потрясающие… Твои работы. Особенно тот портрет, что ты вчера нарисовал.
Ник улыбнулся, но глаза его все еще хранили настороженное выражение.
– Да, я сам не думал, что так удачно выйдет. Еще ни разу не выходило.
– Вышло не просто удачно, – с чувством заговорила Кристина, – я, наверное, не смогу объяснить, но мне показалось, что я… что мне… в общем, кажется, я поняла одну вещь.
– Какую?
Слова замерли у нее на языке, сердце забилось сильнее, но она постаралась держать себя в руках.
– Ты хочешь сказать, – помог ей Ник, – что поняла, насколько сильно я тебя люблю?
Ответить Кристина ничего не смогла, лишь молча смотрела на него.
Как просто он это сказал!
– Неужели это новость для тебя? – спокойно произнес Ник, но чувствовалось, что напряжение его еще не отпустило. – Кристи, ты серьезно? Да, я люблю тебя. По‑моему, это очевидно и без фотографий. Но я хотел узнать не это. Скажи, ты вспомнила что‑нибудь? Когда смотрела на них, на фотографии?
Будучи по‑прежнему не в силах сказать что‑нибудь, Кристина лишь отрицательно покачала головой.
Ник отвернулся и едва слышно присвистнул:
– Послушай, ты что, читала это?
Он показал на книгу, которую Кристина положила на столик перед тем, как спуститься в лабораторию.
– Да, – ответила она и прокашлялась. – Мне захотелось полистать что‑нибудь, и я взяла эту книгу. Но прочитала всего‑то пару глав. Мне даже показалось, что я читала это раньше… А почему ты на меня так смотришь?
– Не догадываешься? Тогда сама посмотри, – Ник протянул ей томик в красном текстильном переплете с черным тиснением на обложке.
Она вопросительно смотрела то на него, то на книгу.
– Ну же, Кристи, – он улыбался, но, видя, что она не реагирует, воскликнул:
– Она ведь на французском! Посмотри сама! Ты вспомнила язык?
Кристина не понимала, что его так восхитило. При выборе книги она даже не подумала, на каком языке подписана обложка, и только сейчас обратила внимание на название.
Alexandre Dumas «La Tulipe Noire» [3].
– Ты прекрасно говоришь… говорила по‑французски, – продолжал Ник с энтузиазмом. – Ну, давай же, не притворяйся!
– Я? Наверное… – неуверенно протянула она. Ее саму поразил тот факт, что она читала Дюма без перевода и, что самое интересное, даже не поняла этого. Выходит, действительно, она знала этот язык.
Ник сиял.
– Вот видишь, память к тебе возвращается! Это самое главное!
Он порывисто обнял ее, и Кристина чуть не задохнулась в его объятиях.
– Ой! – сдавленно пискнула она, скорее от избытка чувств, чем от боли.
Теперь пришла очередь Ника извиняться. Кристина смотрела на него и не понимала, что же его так радует. Да, это было здорово, что она знает французский, что она вспомнила это, но самым главным в данный момент для нее было другое. Она и сама не заметила, как сказала вслух:
– Самое главное – это то, что ты вернулся.
Ник перехватил ее пальцы у своего лица и срывающимся голосом прошептал ей в ладони странную фразу:
– Кристи, лишь бы вернулась ты…
Часть седьмая ЭПИЦЕНТР
Глава 13. Обрыв
Нервно барабаня кончиками пальцев по подоконнику, Кристина наблюдала через окно в холле, как Ник ставит мотоцикл у ворот и направляется к ее дому по подъездной дорожке.
От непонятной злости и бессилия у нее сводило скулы.
«Ну и пусть», – спорила она неизвестно с кем. – «Ну и пусть, лишь бы все это поскорее закончилось!»
В голове прозвучал голос Алекса: «Обещай мне, что не наделаешь глупостей. Прежде чем что‑то решить, подумай как следует».
«Пошел ты!» – зло прошипела она в ответ своим воспоминаниям.
Она думала предостаточно. И на обратном пути в Хиллвуд, и сегодня ночью, когда не смогла заснуть и думала, думала, думала.
Все, хватит!
Когда Ник приблизился к большой цветущей клумбе, она уже выходила во двор с тем, чтобы он не успел подойти к двери и родители не узнали о его приходе. Не хватало еще обмена любезностями и рассказов о поездке, все равно мать, как всегда, лицемерила бы, а отец отмалчивался. К такой беседе Кристина совсем не была готова. Ее не оставляло неприятное ощущение, будто все нервы стянуты в тугой узел у нее в груди, и этот узел затягивается все сильнее.
Ник улыбался и держал в руках букет свежих лесных цветов, очень похожих на те, из которых она сплела венок там, у озера, перед их расставанием. Ей очень не хотелось брать эти цветы в руки, словно они могли причинить ей боль, поэтому она умышленно игнорировала их, пока Ник не протянул их так, что отказаться было просто невозможно.
– Здравствуй, Кристи! Ты вернулась сегодня утром? – в его счастливых глазах Кристина увидела отражение лазоревого майского неба и свое застывшее неподвижной маской лицо.
На самом деле они приехали еще накануне вечером.
Черт, ну почему она не умеет врать?
Ей удалось выдавить из себя только несколько слов:
– Привет. Нет, раньше.
– Почему же ты мне не позвонила?
– Ты же сам запретил тебе звонить. Забыл?
Кристина стояла на расстоянии вытянутой руки и нервно теребила нежные разноцветные лепестки.
Несколько фиалок упали к ее ногам и теперь жалко валялись на гравии.
– Но я тогда имел в виду… – Ник осекся и нахмурился: – Кристи, что случилось?
Он шагнул к ней. Слишком поспешно отодвинувшись в сторону, почти отшатнувшись, Кристина отвела взгляд.
– Пойдем в беседку, – она говорила холодным тоном, совершенно ей не свойственным, и поэтому Ник молча последовал за ней в глубину сада.
Прошло минут десять. Наконец Ник чуть слышно сказал:
– Я думал о тебе каждый день. Каждую ночь. Я просто с ума сходил в ожидании, когда ты вернешься, Кристи. Я скучал по тебе, скучал невыносимо. И знаешь… я не так представлял себе нашу встречу. Ты изменилась, и по‑моему… по‑моему, ты мне не рада.
Кристина разглядывала опоры беседки, сидя вполоборота к нему. По столбам, выкрашенным в белый цвет, полз вверх молодой плющ, цепляясь за сучки и трещинки в древесине. Единственная мысль, которая, как заноза, засела в ее голове, тревожила ее и не давала даже осознать, что он ей говорит: она с ужасом ждала, что он приблизится и поцелует ее.
Только не это!
Кристина передернула плечами от нарастающего чувства неприязни к Нику, от своих странных мыслей и вообще от нелепости происходящего.
Как же ей было нехорошо сейчас, как тяжело! Ей даже показалось, что ее начало знобить. Вот бы вернуться на неделю назад, оказаться на теннисном корте Гарднеров, беспечно болтать с милым Алексом, зная, что это всего лишь флирт, нет, даже не флирт, а просто дружеские отношения, ни к чему не обязывающие, но приносящие светлую радость.
Даже поцелуй Алекса под дождем, взметнувший тогда целую бурю в ее душе, казался ей сейчас смешным эпизодом по сравнению с тем поцелуем, которого она с таким необъяснимым страхом ожидала и не хотела.
Она подавила в себе стон.
«Господи, только не это, только не это! – как заведенная, повторяла про себя Кристина, бессмысленно глядя на резные листики плюща. – Я не хочу, не хочу!» И волна отвращения, зарождаясь где‑то в области желудка, поднималась в ней все выше и выше.
Единственное, чего ей хотелось сейчас больше всего, чего она страстно, отчаянно желала, – чтобы Ник Вуд ушел. Просто встал и ушел, без объяснений и попыток выяснить причину произошедшей с ней перемены.
А еще, чтобы она больше никогда его не видела.
Но такого невероятного поворота событий ждать не приходилось, и она это прекрасно понимала, что раздражало ее еще сильнее.
Внутренний голос, заглушенный напряженным ожиданием выяснения отношений, твердил: «Посмотри на него. Посмотри. Просто взгляни ему в глаза. Ведь это Ник, твой Ник. Ты же любишь его, Кристина! Повернись и посмотри на него. Он же ни в чем не виноват».
Но она упрямо не отводила глаз от обвитого плющом столба. Ей казалось, что эта жесткая и упругая ветка обвивает не столб, а ее шею, и душит ее, душит…
– Кристи, что случилось?
Она вздрогнула всем телом. Наверняка Ник это заметил.
«Ну и что», – зло подумала она и закусила губу. Однако отвечать все‑таки пришлось:
– Ничего.
– Я же вижу, что‑то произошло. Ты можешь мне объяснить, что?
Нет.
Это была правда. Она не могла ему ничего объяснить.
Ник встал со скамейки и подошел к ней. Кристина напряглась всем телом, чувствуя, как холодный пот выступил у нее на лбу. Присев рядом, он наконец‑то поймал ее взгляд и, накрыв своими теплыми ладонями ее ледяные неподвижные руки, мягко произнес:
– Пожалуйста, расскажи мне, что произошло в Миннеаполисе.
«Нет, нет, нет», – все ее тело словно кололи тысячами острых иголок.
– Ничего, – выдавила она из себя, отводя глаза.
– Кристи… – он подался вперед, и тут Кристина, угадав причину его движения, непроизвольно дернулась и уперлась спиной в перекладину скамьи.
Ник сжал губы. Серебристые глаза затопила такая обида и непонимание, что еще миг – и Кристина сдалась бы.
Или сорвалась.
Она не знала.
«Ну и пусть», – как заклинание, твердила она, пытаясь заглушить проклятый внутренний голос.
«Ты! – яростно кричал кто‑то, беснующийся глубоко внутри нее так, что ей захотелось заткнуть уши и закричать самой, лишь бы не слышать его, лишь бы он замолчал, – ты просто полная… полная… нет такого слова, каким можно было бы тебя назвать! Что ты делаешь?! Опомнись! Тебе наплевать на то, как ты поступаешь – с ним, с собой? Ты ведь прекрасно понимаешь, что все это – вся эта дурь, что ты демонстрируешь, – пройдет, что это минутное… А что потом? Ты отдаешь себе в этом отчет?! Ты же будешь горько раскаиваться!»
«Ну и пусть…»
– Мне уйти? – знакомый безжизненный голос прорвался сквозь горячие упреки у нее в голове.
Кристина закрыла глаза и коротко кивнула.
«Уходи. Прямо сейчас. Уходи скорее!»
Прошло несколько бесконечно долгих минут. Ник стоял и ждал, но ничего не изменилось.
– Кристи, не дай мне уйти, – прошептал, нет, скорее, прошелестел срывающийся голос. – Прошу тебя…
Она лишь до крови закусила губу и покачала головой. Минуты капали в ее сознании, как расплавленный свинец: тяжело, гулко и мучительно медленно.
Вдруг Кристина услышала, как Ник пошел прочь по скрипящему дощатому полу беседки, потом ступил на посыпанную гравием дорожку и мелкие камешки зашуршали под его ногами. Каждый его шаг вместе с этим оглушительным шуршанием отдавался в ее голове, словно раскат грома.
Она так и не повернулась, когда Ник уходил, так и не смогла заставить себя открыть глаза. Зато отчетливо слышала, как вдалеке, за цветущими кустами, ворота открылись… закрылись… взревел мотор мотоцикла… и от этого звука Кристина сморщилась, как будто что‑то острое ударило ее прямо в грудь, куда‑то посередине, туда, где на самом деле находится сердце.
Почему все думают, что оно слева? Нет, болело как раз посередине… Или там не сердце, а душа? Почему на анатомии об этом ничего не рассказывают?
А на душе было муторно. И вместе с тем она чувствовала себя так, словно невыносимая тяжесть оставила ее. С уходом Ника ей стало легче дышать.
Как так могло быть? Она почти физически ощущала, что больше не было гнета, этих давящих тисков на сердце, не исчезающих с того момента, как там, в Миннеаполисе, она впервые с неприязнью подумала о возвращении домой, о встрече с Ником.
Ей было невыносимо тяжело и легко одновременно. От этого раздвоения можно было сойти с ума.
Истерзанные лесные цветы остались сиротливо лежать на скамейке, как невысказанный упрек. Кристина так и не смогла притронуться к ним, хотя бы для того, чтобы выкинуть.
Она встала, всеми силами сопротивляясь той тяжести, что навалилась на нее, и на деревянных ногах пошла в дом.
* * *
Шли дни, недели, а Кристина с Ником после подобия разговора в беседке так и не сказали друг другу ни слова.
Кристина приходила в школу и усаживалась за свой стол, безучастная ко всему происходящему вокруг, кроме присутствия Ника. Она начала пропускать историю, чего раньше никогда себе не позволяла, и все ради того, чтобы свести к минимуму встречи с ним, а на переменах старалась постоянно быть с Мирандой или в толпе других учеников, только чтобы он не застал ее одну и не подошел.
Теперь после занятий Патрик приезжал за ней намного раньше, и она прямо из школы бежала на парковку, пряталась в машине и уезжала домой.
Разумеется, Миранда все это замечала, и однажды попыталась выяснить причину. Короткий и неприятный для обеих разговор состоялся в раздевалке. Зашнуровывая кроссовки, Миранда спросила о Нике, придет ли он сегодня на физкультуру. И тон ее был довольно невинным, и вопрос до смешного естественным, но Кристина вдруг рявкнула так, что от неожиданности Миранда выпустила из рук шнурок.
Не знаю!
– Эй, Крис, ты чего? – Миранда огляделась, но в раздевалке в это время, кроме них, никого не было.
– Ничего, отстань! – Кристина с такой силой захлопнула дверцу шкафчика, что у нее зазвенело в ушах.
– Послушай… Только не злись, ладно? – справившись с изумлением, сказала Миранда. – Тут и слепому видно, что между вами что‑то произошло. Конечно, это не мое дело, но… ты мне дорога, и Вуд неплохой парень… в общем, может, объяснишь? Мне достаточно и одного раза, больше приставать не буду.
В голосе Миранды прозвучала обида, и Кристине тут же стало стыдно. Ну вот, не хватало еще и подругу потерять. Уж кто‑кто, а Миранда точно не заслуживает такого отношения.
– Прости, я не хочу с тобой ссориться, – как можно миролюбивее начала Кристина. – Ты не обижайся, ладно? Просто… как‑то все паршиво выходит…
Она прижалась лбом к холодному металлу шкафчика.