В тот же миг, как они скрылись в тени, два черных евнуха, охранявших Каретные ворота, развернулись и побежали по освещенным факелами коридорам. Они выхватили сабли и спешили во двор, где ждала Хюррем.
— Итак, мой господин и мой… друг, — прошептал Ибрагим, склонившись над кальяном и набивая в чашку сладко пахнущий гашиш, — сегодня мы возрадуемся нашей победе, ибо Тень Бога в самом деле распространилась на весь земной шар.
Сулейман радостно улыбнулся, опустившись на мягкий диван и взяв кубок с шербетом. Давуд неподвижно стоял с ним рядом. «Она знает»? «Что имел в виду тот евнух и почему он обменивался с Ибрагимом тайными знаками? Или мне все просто показалось?»
Крепко сжимая в руках сабли, евнухи пробежали по пустому Двору девственниц и бросились в коридор, ведущий ко Двору фавориток. Они криками подзывали других евнухов. Те тоже доставали оружие и бежали исполнять приказ своего настоящего господина.
Хюррем тихо поднялась по лестнице, по-прежнему крепко прижимая к себе амулет и письмо. Скорее бы любимый призвал ее к себе! Тогда она поделится с ним доказательствами, которые находятся в ее руках…
Ибрагим подошел к Давуду, зажав под мышкой переливающийся полупрозрачный шар. Заботливо улыбнувшись, он протянул ему мундштук. Он знал, что Сулейман наблюдает за ним, и потому изобразил, что протягивает руку дружбы этому… этому любимчику султана. Горькая желчь хлынула ему в рот, когда он смотрел на стоящего перед ним Давуда. Тот взял мундштук с подозрением, однако засунул его между зубов.
Ибрагим, повернувшись спиной к Сулейману, не мог не улыбнуться, увидев, как толстые губы обхватывают слоновую кость и сильно затягиваются. Он широко улыбнулся и метнул на Давуда взгляд, исполненный лютой ненависти. Когда огонь дурмана воспламенил Давуду голову, великий визирь резко швырнул кальян на пол. Стеклянная колба разбилась о мрамор. В ту же секунду Ибрагим схватил Давуда за горло и, выхватив из рукава кинжал, прижал к его обнаженному горлу.
— Что значит это оскорбление? — проревел Сулейман, вскакивая на ноги. — Ибрагим! — ошеломленно закричал он.
Великий визирь крепко держал за горло Давуда, прижимая кинжал к его горлу. Повернувшись к султану, он сплюнул ему под ноги:
— Да пошел ты!
Давуд извивался, пытаясь освободиться, но Ибрагим жестоко ударил его в висок рукояткой кинжала, а затем снова прижал острие к его горлу.
— Что ты делаешь? — Сулейман поспешно шагнул к ним.
— Стой, — неистово завопил Ибрагим, — или Аллах примет этого верблюда в свои объятия так же быстро, как по моему приговору принял валиде-султан! — Он снова сплюнул на пол.
Сулейман пошатнулся и замер. Рот его раскрылся, и Ибрагим увидел, что султан, несмотря на все свое самодовольство и глупость, наконец понял правду. Он наслаждался теми чувствами, которые пробудил, наблюдая, как стоящий перед ним человек постепенно охватывается гневом и печалью… как он дрожит от слабости…
— Тебе не выйти сухим из воды, — тихо прошептал Сулейман. — Я прикажу казнить тебя за измену и предательство!
— Ха! — ответил Ибрагим. — По твоему же указу я стал сераскир-султаном. Жители Стамбула любят меня, боготворят меня! Когда узнают, что я напал на этого верблюда, который стоял над твоим царственным трупом и запачкался в твоей крови, никто ни в чем не усомнится. Я объявлю, что сразился с предателем и казнил его во имя дома Османов. Несомненно, после такого подвига у меня, героя империи, появится право владеть тем, что и так является моим. Я подчиню себе твоих сыновей и буду наслаждаться их невинной плотью… в наказание за то, что ты так долго пренебрегал мною.
Сулейман задрожал от ярости. Неужели перед ним в самом деле его друг детства?!
Не смея пошевелиться, он неотрывно смотрел на кинжал, прижатый к горлу его возлюбленного.
Хюррем расхаживала по верхнему ярусу галереи, то и дело поглядывая на ветви величественного бука. В его густой листве спряталась от дождя сова, и ее круглые глаза сверкали, как дурное предзнаменование. Услышав внизу шорох, она перегнулась через балюстраду и посмотрела во двор. Отряд евнухов молча и с саблями наголо бежал по мокрым мраморным плитам. Самый рослый, их предводитель, остановился и метнул на нее пламенный взгляд. Его толстые черные губы расплылись в насмешливой улыбке, и он бросился к лестнице.
Хюррем ненадолго оцепенела, но затем, оглядевшись по сторонам, ахнула, поняв всю опасность своего положения. Дети! Слыша глухой топот босых ног по ступенькам, она бросилась в покои сыновей. Поспешно разбудила их и, волоча за руки, вывела на галерею. Она подняла Джихангира на руки и побежала по галерее, таща за собой сонных, ошеломленных Селима и Баязида.
— Гиацинт! Гиацинт! — громко кричала она.
Сулейман продолжал стоять неподвижно, то сжимая, то разжимая кулаки. Он еле сдерживал ярость. Кровь ударила ему в голову; показалось, что сейчас все сосуды у него лоп нут от переполнявшей их ненависти к тому, кто стоял перед ним, — к тому, кто почти всю жизнь обманывал его.
Ибрагим злорадно усмехнулся, видя его замешательство:
— Ты ничего не можешь поделать, верно, мой султан? Я всегда одерживал над тобой верх, когда мы сражались на мечах… И после того, как я получу удовольствие, прикончив этого грязного верблюда, я с радостью вырежу саблей твое сердце.
— Ты уже пролил кровь моего сердца и разбил его, — прошептал Сулейман.
— Хм… значит, ты не очень удивишься, узнав, что мне не удастся сохранить жизнь и твоей милой сладкой Хюррем, великой Роксолане, как ее называют во всем мире. Увы, я прибегу слишком поздно и не сумею спасти ее. Ее разрубят на куски предатели-евнухи, которых я потом прикажу казнить.
Глаза Давуда полыхнули огнем. Хотя кинжал уже поранил ему шею, он замахнулся локтем и ударил Ибрагима в грудь. Сулейман воспользовался удобным случаем и бросился к двум дерущимся. Кинжал взлетел вверх и вонзился ему в плечо, но султан не чувствовал боли. В воздухе мелькали кулаки; кинжал то и дело вонзался в человеческую плоть. Давуд, пошатываясь, приподнялся и схватил кинжал за клинок. Ибрагим грубо выдернул его, взрезав ему ладонь.
— Проклятый верблюд! — заревел Ибрагим, снова замахиваясь.
Сулейман вскочил между ними, и кинжал вошел ему в плечо по самую рукоятку, Ибрагим выпустил его.
— Давуд! — закричал Сулейман. — Хюррем! Беги!
Давуд бросился к двери, зажимая рукой раненый бок.
Когда он уже собрался выйти, Сулейман окликнул его и жестом указал на богато украшенную саблю, висевшую у входа. Ибрагим уже вскочил на диван и сдергивал со стены другую такую же. Давуд успел схватить саблю в ножнах, украшенных драгоценными камнями, и швырнуть ее султану. Затем он, спотыкаясь, выбежал из комнаты и понесся к гарему.
Сулейман с трудом выхватил из плеча кинжал и швырнул его на землю. Сжав в руке саблю, пылая жаждой мести, он бросился на Ибрагима.
Хюррем успела добежать до конца галереи, когда первый евнух ступил на деревянный настил. Мавры гнались за ней, размахивая саблями над головой и истошно вопя. Обернувшись, она схватилась за ручку большой буковой двери и потянула ее на себя. Дверь оказалась заперта… как всегда. У нее заболела голова. Она принялась нашаривать на поясе ключи, пробуя открыть замок всеми по очереди и пряча сыновей в складках халата. Первый евнух выбежал из-за угла и понесся к ней и детям, хрипло рыча. Она попробовала очередной ключ — не подошел. В спешке она задела пластинку, закрывающую замочную скважину, и выронила связку ключей, беспомощно глядя, как они падают с галереи вниз, на мраморные плиты двора. Сердце у нее тоже упало вместе с ключами. Спрятав детей за спину, она повернулась лицом к надвигающимся врагам. Она метнула на них гневный, пылающий взгляд, хотя понимала, что ее гнев не остановит негодяев.
Вдруг она почувствовала, что падает — дверь у нее за спиной резко распахнулась. Ее обвили толстые черные руки и толкнули на землю. Пламя факела сверкнуло на заостренном конце сабли, почти прикасающейся к ее лицу.
Давуд, прихрамывая, бежал по коридорам покоев султана. Дверь в гарем никем не охранялась, отчего его тревога лишь возросла. Он понял, что Ибрагим задумал все заранее…
Толкнув дверь, он со всех ног побежал по Золотому пути, ведущему на Двор фавориток.
Ибрагим спрыгнул с дивана и рассек саблей воздух. Сулейман уклонился от удара, и все же лезвие задело его кафтан и царапнуло кожу. Он поднял свою саблю. Ее лезвие звякнуло о саблю Ибрагима. Они кружили по комнате, тяжело дыша и делая выпады. Под звон металла они с ненавистью смотрели друг другу в глаза.
Гиацинт толкнул Хюррем и детей в коридор у себя за спиной, и они очутились в кромешной темноте. Главный черный евнух быстро запер за ними дверь. Предатели-мавры почти сразу же принялись бить в нее и вопить. Обернувшись, Хюррем увидела перед собой глаза Гиацинта. Он поднял ее с камня и крепко прижал к себе.
— Гиацинт, — прошептала она, подзывая к себе плачущих детей. Она положила руку на плечо великану, притягивая его к себе. — Спасибо, — прошептала она, целуя его в губы.
— Не медли, красавица. Эта дверь старая и долго не выдержит. — Гиацинт говорил настойчиво и гулко. — Беги по этому коридору, и ты попадешь в покои валиде-султан. Я останусь здесь и задержу предателей. Они не узнают, куда ты побежала. Поднимись на галерею валиде-султан и позови на помощь. Ичогланы и аджеми-огланы услышат тебя.
Хюррем кивнула и, крепко держа за руки мальчиков, поспешила в темноту.
Большая деревянная дверь перед Гиацинтом заскрипела и завизжала; она дрожала от мощных ударов. Гиацинт прижался к стене, выставив перед собой саблю.
Когда наконец петли не выдержали и дверь рухнула на землю, несколько евнухов ворвались в проход и набросились на него. Он занес саблю и принялся наносить удары в темноте.
Давуд вбежал во Двор фавориток, схватив саблю, упавшую с верхней галереи. Подняв голову, он заметил, как отряд евнухов вопит и визжит, ломясь в дверь в конце галереи. Он бросился наверх, перескакивая через три ступеньки. Когда под его ногами заскрипели ступеньки лестницы, несколько евнухов развернулись к нему и выставили вперед сабли.
* * *
В гуще схватки из рук Гиацинта выбили оружие. Сабля полетела в темный коридор. Металл лязгнул о камень. Гиацинт остался безоружный среди врагов, которые безжалостно кромсали его мускулистые руки и грудь.
Сулейман выставил саблю перед собой, защищаясь от дерзких выпадов Ибрагима. Ибрагим оттеснял его все дальше и дальше. Вдруг султан задел ногой край ковра и растянулся на полу. Сабля выпала из его руки и покатилась по полу — далеко, не достать.
Ибрагим замахнулся, метя Сулейману в лицо, и промахнулся лишь потому, что султан откатился к дивану и дернул за ковер под ногами врага. Великий визирь тяжело рухнул на пол, сабля выпала из его рук и вонзилась в мякоть дивана. Сулейман вскочил с ревом и всей тяжестью обрушился на врага.
Сильно ударившись о стену в коридоре, Гиацинт заревел от гнева и боли. Ему удалось зарубить нескольких евнухов, но теперь все его мощное тело сотрясалось в конвульсиях. В его груди трепетали две сабли. Они вошли очень глубоко, и их остановила лишь каменная стена за спиной великана. Руки у Гиацинта бессильно дрожали. Стоящий перед ним евнух, почти такой же высокий, как и он сам, злорадно ухмыльнулся и достал из ножен кинжал, собираясь перерезать великану горло. Гиацинт стал молиться. Он просил Аллаха, чтобы тот задержал злодеев. Он с тоской посмотрел во мрак — туда, где скрылась его хозяйка. Кинжал вошел ему в горло, и он захрипел. Его огромное тело тяжело рухнуло на пол. Из разрубленной шеи хлынула кровь.
Толкнув дверь в конце прохода, Хюррем увидела, что они с детьми теперь находятся на верхнем ярусе западной галереи в бывших покоях валиде-султан. Двор выглядел точно так же, как в тот день, когда она приходила сюда в последний раз: трехъярусные галереи и двери комнат были черны после пожара. Противоположная сторона деревянной галереи осталась нетронутой, но пол на западной галерее, где они теперь находились, просел и покосился. Казалось, все сооружение вот-вот рухнет вниз. В обгоревшем настиле зияли огромные дыры. У нее закружилась голова, когда она посмотрела вниз, на двор. Казалось, он так далеко внизу… Она прижала к себе детей, когда половицы заскрипели и закачались под их тяжестью. Деревянная пристройка еще дальше отошла от стены, качнувшись в сторону мертвого бука. Рухнула подпорка, державшая резной потолок; куски дерева с глухим стуком стали падать на мраморные плиты двора.
Хюррем лихорадочно озиралась по сторонам, ища путь к спасению, но очень скоро поняла: бежать некуда. Услышав сзади злобные вопли, она поняла, что другого выхода нет, и ринулась вперед. Скорее бы добраться до уцелевшей части галереи!
Давуд пригнулся; сабля рассекла воздух рядом с его лицом. Не обращая внимания на боль в ранах, он сделал выпад и вонзил лезвие в грудь евнуха. Быстро достав окровавленную саблю из трупа, вонзил ее в бок другого евнуха. Балкон на Дворе фавориток заполнился криками и воплями гнева; кое-кто вступал в бой с ним, но несколько евнухов бросились дальше — искать хасеки-султан.
Ему пришлось сражаться с тремя противниками. Одному он раскроил череп, но двое других заставили его отступить. Проломив перила, сражающиеся скатились по лестнице.
Сулейман сцепился с Ибрагимом. Окровавленные руки скользили; сжатые кулаки били уже окровавленную и кровоточащую плоть.
— Сулейман, тебе не победить в этой битве, — задыхаясь, проговорил Ибрагим. — Сейчас и Хюррем, и Давуд наверняка мертвы и валяются в гареме. Тебе не для чего больше жить, так что позволь мне убить тебя сейчас, сделать то, что мне никак не удавалось на поле боя.
Они катались по ковру, в ярости вцепившись друг в друга. Сулейман занес кулак. Удар пришелся Ибрагиму в лицо, и его обдало каплями брызнувшей крови. Ибрагим вырвался и согнул колено. Его удар достиг цели, и султан, спотыкаясь, попятился, корчась от боли.
Поднявшись на четвереньки, Ибрагим снова потянулся к сабле и выдернул ее из мякоти дивана. Он встал и бросился на султана. Тот, ошеломленный и запыхавшийся, лежал у стены. Преодолевая острую боль в голове и мучительную боль во всех конечностях, Сулейман поднял взгляд на занесенную саблю. Время словно замедлилось; металл рассекал воздух и опускался на него. На заточенном лезвии блеснуло пламя факела. Засверкали драгоценности, которыми была инкрустирована рукоятка.
Вдали он услышал цокот копыт — то приближались величественные кони Аллаха. Они приближались так же быстро, как и занесенное над ним оружие.
Охваченная яростью и решимостью, Хюррем бежала по галерее, крепко прижимая к себе детей и хватаясь за ставни; скрипели половицы под их ногами. Они перепрыгивали дыры, хватаясь за все, за что можно было ухватиться руками.
Юный Селим вскрикнул, когда его нога провалилась в дыру в полу, но, заметив озабоченный взгляд матери, горделиво вздернул подбородок и вырвал у нее руку.
— Вы очень храбрые, дети мои, — прошептала она. — Когда ваш отец обо всем узнает, он будет гордиться вами. — Она залюбовалась османской статью, которой обладали и Селим, и Баязид, и крепче прижала к груди Джихангира. Снова взглянула на гниющие доски, которые им предстояло преодолеть, прежде чем они доберутся до уцелевшей части галереи.
Вдруг из-за угла выбежали несколько евнухов и с криками бросились к ним. Не выдержав дополнительной тяжести, вся конструкция опасно накренилась и нависла над самой серединой двора. Многие, в том числе Хюррем и дети, повалились на колени или на бок. Когда галерея пошатнулась, один евнух провалился в дыру и упал во двор, а другой перелетел через перила и, мертвый, повис на ветке бука.
Схватив мальчиков, Хюррем попыталась уползти от своих преследователей.
— Хюррем! — закричал Давуд, выбегая из-за угла. Он зарубил оцепенелого евнуха, которого оставили охранять дверь.
Хюррем громко закричала: галерея снова затрещала и накренилась.
— Давуд, нет! Галерея сейчас рухнет! Прошу тебя, пожалуйста, отойди! — закричала она.
Давуд замер на месте. Прижимаясь к каменной стене, он с ужасом смотрел на происходящее. Несколько евнухов пробирались к его любимой; они цеплялись друг за друга и за оконные ставни. Деревянный настил под ними ходил ходуном. Давуд понял: вся конструкция вот-вот рухнет. Услышав, как трещит внизу большая балка, он встревоженно посмотрел на Хюррем. К ней приближались четыре здоровенных мавра. Настил под их тяжестью проломился…
— Беги, Хюррем, беги! — закричал Давуд, бросаясь следом и мощным прыжком преодолевая дыру в настиле.
Хюррем в испуге пятилась от преследователей. Баязид и Селим дергали мать за юбки, стараясь увести ее в более безопасное место. Джихангир плакал, прижавшись к ее груди.
Не обращая внимания на рушащиеся половицы, Давуд бросился к ним. Он перепрыгивал с одной доски на другую. Точно так же действовали евнухи, опережавшие его. Двое из них провалились в дыры, оглашая воздух гортанными криками. Послышался оглушительный треск, западная галерея продолжала накреняться.
Собрав последние силы, Давуд перескочил широкий пролом и рухнул на уцелевшую доску. Со всех сторон на него падали обломки. Его ноги болтались над двором. Три евнуха, оставшиеся в живых, находились с его стороны. Неуклюже подтянувшись, Давуд заметил Хюррем. Она ползла к нему на четвереньках и протягивала руку.
— Нет, Хюррем! — встревоженно крикнул он, когда один из евнухов схватил его. Давуд не глядя ударил его кулаком. Евнух разжал руку и камнем полетел вниз, напоровшись на зазубренный обломок столба.
Хюррем по-прежнему тянулась вперед и протягивала любимому руку. Она схватила его за запястье, но рука была липкая от крови. Хюррем вздрогнула, увидев глубокую рану на ладони Давуда, но все же продолжала вытаскивать его. Давид стиснул зубы от боли. Селим крепко держал мать за юбки, а Баязид взял на руки Джихангира и забился в угол. Давуд закинул ногу на настил. Он заметил, что одному мавру также удалось перескочить на другую сторону.
Евнух злобно схватил Хюррем, пытаясь утянуть ее вниз, но ей удалось вырваться.
— Беги! — закричал Давуд, снова погружаясь в пучину боли и отчаяния. — Дети… Джихангир! Они должны жить!
Хюррем посмотрела на любимого, а затем перевела взгляд на евнуха, который, несмотря на все усилия Давуда, приближался к ней.
— Беги! — умолял Давуд, неуклюже ударяя евнуха по ногам, чтобы не дать тому догнать Хюррем.
Глаза ее наполнились слезами; она понимала, что ничего не может поделать. Обернувшись, она поползла к детям, хватаясь за их руки. Она еще раз посмотрела на Давуда. Тот схватил евнуха за ноги.
Их глаза встретились.
«Ты знаешь, что я люблю тебя, что я всегда любил тебя», — знаками показала она ему.
— А я тебя, любимая, — одними губами проговорил Давуд.
Оба понимали, что их ждет, но знали: даже смерть никогда не разлучит их и не нарушит их любви друг к другу… и к Сулейману.
По-прежнему цепляясь за край настила, с одной ногой над пропастью, Давуд стал молиться. Он смотрел, как Хюр-рем и дети спускаются вниз по лестнице. Они очутились уже на середине двора. Тогда он снизу вверх посмотрел на стоящего над ним евнуха, который крепко сжимал в черных руках обломок балки. Евнух замахнулся и изо всех сил ударил Давуда по голове.
Давуд подумал о Хюррем… и о Сулеймане.
Тяжелый кусок дерева опустился на него.
И галерея рухнула.
Стоя на середине двора, Хюррем и дети в ужасе смотрели наверх и по сторонам; они следили за рушащимися ярусами деревянной галереи. На мраморные плиты с грохотом падали половицы, куски перил и лестниц, тремя этажами галереи, деревянным настилом, перилами и лестницами над двором валиде-султан. Все трещало и скрипело… Давуд и евнухи полетели вниз в груде обломков.
Сердце Хюррем сжалось и оцепенело.
Над двором поднялось облако черной пыли; оно закрыло от них ужас, окруживший их со всех сторон.
— Нет! — закричал Сулейман, замахиваясь и мощным ударом сбивая Ибрагима с ног. Сабля ударилась об пол у самого его уха; он откатился в сторону. Напрягая все силы, он вырвал оружие из рук Ибрагима и с трудом поднялся на ноги.
Ибрагим тоже встал, но пошатнулся и ударился о стену. Сулейман бросился на него и пронзил его саблей. Острое лезвие вошло между ребрами, как в масло, задев легкое и сердце. Сулейман прижался к Ибрагиму, глубже вонзая в него смертоносное оружие. Он не отрываясь смотрел Ибрагиму в глаза, следя за тем, как в них постепенно гаснет искра жизни.
Ибрагим, запинаясь, проговорил:
— С-сулейман… но ведь я любил тебя…
На его губах показалась пена.
— И я тебя любил, — ответил султан, поворачивая саблю в ране и направляя острие в предательское сердце Ибрагима.
Он выпустил рукоятку, лишь когда предатель, которого он привык считать своим лучшим другом, упал на пол, дернулся в последний раз и умер.
— Ибрагим, — прохрипел Сулейман, обращаясь к трупу, — пятна твоей крови на этом полу сохранятся еще сто лет! Все будут знать о твоей измене… Никогда больше подобные тебе не обманут правителей Османской династии!
На миг он посмотрел в глаза убитого, слепо глядящие в потолок, и, выдернув саблю из окровавленной груди, бросился в гарем.
Хюррем и дети, задыхаясь от густой пыли, с трудом брели ко входу в Золотой коридор.
Услышав, как заскрипела большая деревянная дверь, которую грубо распахнули ударом плеча, Хюррем в отчаянии снова прижала к себе детей и попятилась на середину разрушенного двора.
И вдруг она увидела своего любимого — своего султана.
Баязид и Селим с криками бросились к отцу, прыгнули ему на руки, и он принялся с благодарностью ласкать и целовать их, а затем поманил их всех в безопасный коридор у себя за спиной.
Хюррем крепко прижимала к себе Джихангира; она никак не могла отойти от потрясения и горя после всего, что случилось. Говорить она не могла, но Сулейман все прочитал у нее на лице и понял, что Давуд мертв. Он погиб, защищая их.
Сулейман шагнул к ней; его раздирала невыносимая боль, которая передалась и Хюррем.
Они молча посмотрели друг другу в глаза. Оба оплакивали Давуда. Больше он никогда не примет участия в их нежных ласках.
Эхо закружило облако пыли по двору.
Вокруг него образовалась чернота.
Сверкнула сабля, высоко занесенная, чтобы с силой прорезать горло.
Хотя Сулейман действовал так быстро, как только он был способен, они с Хюррем оба увидели, как к ней приближается еще один черный евнух. Сабля со свистом рассекла воздух, метя в ее безупречно гладкую шею.
Сулейман бросился к ней, вытягивая руку. Она обернулась и смиренно, покорно посмотрела ему в глаза…
Глава 115
Вдруг Хюррем отбросило куда-то вбок, на заваленную обломками землю; она инстинктивно упала на спину, крепко прижимая к себе Джихангира. Она покатилась по плитам двора с громким криком, когда ее обхватили сильные руки и теплое тело Давуда попыталось смягчить удар.
Из последних сил он навалился на свою любимую, принимая удар на себя. Острое лезвие пропороло ему бок, разворотило живот…
В воздухе сверкнула сабля Сулеймана; одним ударом он снес предателю голову с плеч.
Давуд скатился с Хюррем и Джихангира и забился в предсмертных судорогах.
Сулейман выронил саблю и упал на колени. Он зажимал раны Давуда руками, пытаясь остановить кровь, но все было бесполезно.
Хюррем, дрожа, прижалась к нему, положив свои ладони на его руки и на тело их общего возлюбленного. Давуд навсегда останется в их жизни…
Слезы мешали им видеть; они дружно наклонились и поцеловали своего любимого в губы.
Сулейман вытер глаза и обнял Давуда и Хюррем.
Давуд вздрогнул, молча и с восхищением глядя на тех, что составляли смысл его жизни; затем он перевел взгляд на Джихангира — свое будущее.
Губы Сулеймана, Хюррем и Давуда встретились в последний раз; султану удалось сдавленно прошептать:
— Давуд, мы с тобой одно целое и, как одно целое, мы продолжим жить и любить Хасеки Хюррем — нашу Роксолану — до тех пор, пока Тень Бога падает на нашу землю.
Давуду показалось, что шепот Сулеймана доходит до него в окружении яркого света. В последний раз поцеловав своих любимых, он обратил свой взор к ослепительному сиянию, ждущему его в чертогах Аллаха. Он взмыл над двором и над красными черепичными крышами Топкапы, увидел красоту Стамбула — сияющие огни, горящие между водами Мраморного моря и заливом Золотой Рог.
Он поднялся еще выше — и ему открылись Европа и Азия, которые обнимали сверкающий драгоценный камень. Они обнимали его любимый город, Стамбул.
Эпилог
Сулейман холил и лелеял свою любимую Хасеки Хюррем до конца их совместной жизни. Она же, во всем поддерживая супруга, помогла ему распространить влияние Османской империи во многие страны. Когда наконец настала пора слиться со светом их взаимной нежности, султаном стал Селим, сын Хюррем, которого препоясали мечом Османов.
Благодарность
Хотя данная рукопись и является плодом вымысла и посвящена извилистым путям страсти, традиций и интриг, вплетенных в жизнь Османской империи в начале XVI века, я постаралась по мере сил соблюдать историческую достоверность. В этом мне помогли книги и статьи, а также личные открытия на извилистых улочках, в подземных цистернах Стамбула и в красивом дворце Топкапы. Тем, кто интересуется данной исторической эпохой, я особенно рекомендую две книги. Одна из них написана Оттавиано Боном и называется «Сераль султана: личная жизнь при османском дворе», а вторая, написанная Джоном Фрили, носит название «В серале: личная жизнь султанов в Стамбуле». Последняя книга богата подробностями. Там, где различные источники не согласуются между собой, автор идет по пути, который кажется мне наиболее благоразумным.
В тех случаях, когда история оставляет нечто на волю воображения, я позволяла героям брать сюжет в свои руки. Очень немногие персонажи, в том числе Давуд, являются вымышленными. Но даже они появились на свет после долгой подготовительной работы. Они были необходимы для объяснения необъяснимого и для показа различных сторон жизни Османской империи, ее истории и традиций, которые не обязательно стали бы очевидными, если бы роман не выходил за пределы дворца и гарема.
Роксолана и Сулейман — исторические персонажи. При них Османская империя в самом деле достигла своего расцвета. В Европе же пышно расцвело Возрождение — подобно тюльпанам во дворце Топкапы.
Ф.Дж. Паркер
Османская династия
(до XVI века)
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.