— Остается Давуд… Само его существование должно быть стерто из всех книг и ведомостей… Пусть остается рядом с тобой, но для всех остальных он должен превратиться в невидимку. Никто не должен знать о той роли, которую он играет в твоей жизни и в жизни Хюррем; пусть никто не догадывается о происхождении Джихангира.
Сулейман прислонился спиной к колонне и кивнул в знак согласия.
— А ты, сын мой, никому не доверяй… — Валиде-султан ненадолго задумалась и продолжала: — Никому, кроме своего Давуда. Он верен своему слову и своей любви к тебе. Держи его у себя за спиной и верь только мечу в его руке, даже когда будешь окружен своими телохранителями.
Сулейман пытливо заглянул в мудрые глаза матери.
— Понимаю, матушка. Спасибо тебе, — прошептал он.
Глава 104
Уверенность матери заразила Сулеймана. Он знал, что валиде-султан верна своему слову. Когда султан и его войско снова отправились в поход на север, стремясь еще раз захватить ускользающее из рук золотое яблоко — Вену, — Хафса осуществила свои планы.
Скача во главе войска, рядом с великим визирем и со своим любимым Давудом, Сулейман добрался до границы Австрии, и его огромная армия осадила крепость Кёсег. Несмотря на стократное превосходство османов в численности, защитники крепости отбили девятнадцать штурмов. После месяца безрезультатной осады среди янычар начались волнения, и османская армия вынуждена была отступить от стен города. Осада Кёсега сильно задержала армию Сулеймана. К тому времени, как впереди снова показались башни и шпили древней Вены, задули зимние ветры и повалил густой снег.
Хотя Сулейман знал, что Карл спешит на помощь своему брату Фердинанду, он решил дать Габсбургам отсрочку до следующего лета, когда вернется тепло. Тогда он разгромит их.
Нехотя отдал он приказ возвращаться в Стамбул, хотя в глубине души жаждал поскорее попасть туда.
Несмотря на неудачу, армия вошла в Стамбул под звуки фанфар. После того как султан въехал в ворота в Феодосийской стене, главный гаремный ага поднес ему маленького Джихангира. Качая малыша на руках, султан скакал в окружении ликующих толп к мечети Айя-София. Оттуда он направился в Топкапы.
Рядом с Сулейманом скакал Ибрагим. Давуд шел между ними пешком.
Прошла зима; гарем постепенно опустел. Сулейман сильно привязался к маленькому Джихангиру, который воплощал его любовь к Давуду и к Хюррем. Ребенок проводил с ним каждую минуту, когда не спал, да и по ночам Сулейман часто укладывал его на свой теплый диван. После того как Хюррем окончательно оправилась после тяжелых родов, она проводила ночи рядом с султаном и маленьким сыном. Часто к ним присоединялся и Давуд; тогда они наслаждались ласками друг друга и нежной любовью.
К лету 1534 года Хасеки Хюррем осталась единственной обитательницей гарема, однако его коридоры, дворы и покои часто пустовали, она почти все время проводила в покоях султана.
Хюррем тихо лежала в объятиях Сулеймана. Тот качал на руках Джихангира. Он высоко поднял ребенка и звонко поцеловал его в лоб.
Сулейман смотрел на любимую с радостью, наслаждаясь жизнью, которую он помог создать. Хюррем нежно гладила голое бедро Давуда, уткнувшись лицом в грудь Сулеймана.
Сулейман несколько минут в глубокой задумчивости смотрел на Давуда, а затем заговорил. Голос его срывался, но, когда любимый повернулся к нему, он высказал то, что было у него на душе.
— Валиде-султан организует нашу с Хюррем свадьбу, которая состоится в конце месяца, — прошептал он, пытливо вглядываясь в лицо Давуда и стремясь разгадать, как их любимый относится к грядущему событию.
— Знаю, — шепнул в ответ Давуд.
Сулейман и Хюррем затихли, наблюдая, как противоречивые чувства отражаются на лице Давуда. Веки его опустились, он медленно провел языком по губам. Когда он снова открыл глаза, они были полны слез.
— Так и должно быть. Вы оба олицетворяете собой будущее… вы продолжаете великую династию… Клянусь Аллахом, моя любовь к вам обоим гораздо сильнее любой страсти… и наша жизнь останется неразрывно связанной. Брак — не более чем уступка обществу. Мы знаем, что нас объединяет; наша близость важнее любой церемонии, которая порадует толпы народа и надолго займет чиновников в Диване… Пусть все идет своим чередом, а мы по-прежнему будем знать правду… что бы ни было написано в тех трудах, которые пополнят собой полки библиотек.
Сулейман положил руку на затылок Давуду и прижал его голову к своей груди. Он нежно поцеловал каштановые пряди и улыбнулся, увидев, как двое его любимых целуют друг друга в губы. Он крепче прижал их к себе.
Вдруг дверь в спальню настежь распахнулась, и на пороге показался молодой черный евнух. Он упал на колени в знак почтения, а затем посмотрел на тех, кто нежился на диване. При виде трех тел, которые сплелись в жарких объятиях, он вытаращил глаза и как завороженный смотрел на султана, его фаворитку и Давуда, лежащего между ними. Он попробовал изъясняться знаками, но руки у него дрожали, и султан ничего не понял. Придя в замешательство, евнух опустил руки вдоль тела, закрыл глаза и ударился лбом об пол.
Сулейман сразу же понял: одно лишь слово мальчишки о том, что он сейчас видел, означает для всех них немедленную смерть. Он выбрался из объятий Давуда и Хюррем и спрыгнул на пол. Нагнувшись, схватил молодого евнуха за горло и вздернул его на ноги.
— Нет, Сулейман! — ужаснувшись, закричала Хюррем.
Давуд прикусил губу, крепко прижав к груди Джихангира. Пальчики ребенка перебирали волосы у него на груди.
Сильные руки и пальцы султана давили на шею евнуха, пока кожа его не стала из угольно-черной багровой. Мальчишка разинул рот; глаза у него закатились, на губах выступила пена.
— Нет! — снова закричала Хюррем, вставая с дивана и падая на пол сбоку от Сулеймана.
Давуд молча прижимал к себе Джихангира, повернув малыша лицом к себе, чтобы тот не видел, что происходит. Он тоже понимал, что убийство необходимо.
Сулейман повернулся к Хюррем и сильнее сдавил горло евнуха.
— Никто не должен знать о том, чем мы занимаемся, мой тюльпан. Если о нас пойдут слухи, дому Османов конец, империя рухнет!
— Мне все равно, Сулейман. Даже ради нашей страсти нельзя лишать человека жизни. Оставь мальчишку в покое. Пусть живет! — воскликнула она.
Сулейман увидел, как на глазах любимой выступили слезы. Он повернулся к Давуду; тот подавленно молчал.
Повернувшись к мальчишке и посмотрев в его вытаращенные глаза, он ослабил хватку.
Евнух в обмороке повалился на пол. Хюррем положила его голову себе на колени.
— Ты права, дорогая, — сказал Сулейман надтреснутым голосом. — Только мы в ответе за то, чем мы занимаемся — только наша вина. Мальчишку нельзя казнить за наши поступки…
Он нагнулся и подхватил евнуха на руки.
Вынеся его во двор, к фонтану, он побрызгал ему в лицо водой. Мальчишка пришел в себя и дернулся от страха, когда понял, что султан держит его на руках. Сулейман крепко прижал его к себе и покачивал, утешая:
— Тише, мальчик мой, тебе нечего бояться.
Евнух оцепенел, скованный ужасом.
Сулейман продолжал укачивать его и пытливо вглядывался ему в глаза.
— Пожалуйста, очень тебя прошу, никому не рассказывай о том, что ты сейчас видел. Я твой раб так же, как и ты — мой раб, и мы оба покорны законам и традициям нашей империи. Прошу тебя, друг мой, позволь нам и дальше сохранять нашу тайну, иначе наши законы и традиции будут нарушены, и тогда все потеряно. — Голос Сулеймана прерывался от нежности; в глазах сверкнули слезы. Он разжал объятия.
Евнух снова упал на колени и заглянул в глаза султану. Сулейману показалось, что прошло несколько минут. Наконец он знаком показал, что все понял, и, поклонившись, поцеловал подол черного султанского кафтана.
Сулейман потянулся к руке евнуха и поднес ее к губам. Его мягкие губы щекотали черную кожу. Султан заметил, что евнух по-прежнему дрожит.
— Спасибо, брат мой, — искренне прошептал султан.
Они посидели молча еще несколько минут. Наконец евнух знаками сказал:
«Господин, я пришел к тебе потому, что великий визирь ждет тебя в зале для аудиенций. Он говорит, что у него срочное дело, которое не терпит отлагательств».
Сулейман медленно кивнул и жестом приказал евнуху удалиться. Он посмотрел вслед мальчишке, который резво убежал со двора. Ужас наполнил его сердце при мысли о том, что теперь может случиться… Он посмотрел в небо и закрыл глаза.
— Прошу, Аллах, защити нас, ибо все мы твои слуги, и только твои.
Порыв ветра пролетел по двору, шурша листьями и бросая их в лицо Сулейману. Он встал, провел рукой по лицу и направился к залу для аудиенций, где его дожидался Ибрагим.
Великий визирь нетерпеливо расхаживал по возвышению, стоящему в центре зала. Он провел рукой по роскошному трону, который сейчас не был занят; пальцы его ласкали драгоценные камни, вделанные в его спинку; ногти проверяли прочность золотой филиграни.
Когда султан вошел, Ибрагим вскинул голову и, соскочив с возвышения, широким шагом направился ему навстречу. Они сошлись под центральным куполом.
— Сулейман, что ты вытворяешь? — бесцеремонно закричал он.
— О чем ты? — спросил Сулейман, обнимая друга и не ведая о душившем того гневе.
Ибрагим грубо обнял султана в ответ и, положив руки на плечи своему господину, отодвинул его на расстояние вытянутой руки.
— Весь Стамбул сплетничает о том, что твой гарем опустел, а ты собираешься взять свою наложницу Хюррем в законные жены. Почему со мной никто не посоветовался?
— Порадуйся за меня, Ибрагим. Я выбрал ту, которую желаю видеть рядом с собой до самой смерти. И другие мне не нужны.
Султан снова притянул к себе своего верного великого визиря и обнял его. Ибрагим смотрел мимо Сулеймана на пустующий трон.
«Эта предательница Хафса презрела мои желания и поступила по-своему. Только она обладает достаточной властью, чтобы добиться своего… Только она обладает достаточной властью, чтобы разрушить мои планы».
— Конечно, я рад за тебя, друг мой, — ответил Ибрагим, отходя от султана. — Жаль только, что ты не доверился мне раньше; я бы поддержал твое решение.
Сулейман расплылся в улыбке. Положив руку на плечо Ибрагиму, он увлек его за собой. Оба сели на ступени возвышения.
— Разумеется, не из-за этого ты так срочно потребовал встречи со мной, — сказал он.
Глаза Ибрагима забегали по залу; наконец они остановились на лице его господина. Ибрагим не сводил с него взгляда в продолжение всего разговора.
— Нет, конечно. Я непрестанно веду переговоры с иноземными послами. У меня есть для тебя прекрасная новость. Пусть она станет тебе подарком в это радостное время.
Сулейман, не убирая руку с плеча Ибрагима, вопросительно улыбнулся.
— Империя Габсбургов наша, господин! — вскричал великий визирь.
— Что?! — недоверчиво воскликнул Сулейман.
— Да-да, я говорю правду. Фердинанд капитулировал. Он, правда, сохранит за собой небольшую часть Венгрии, зато он уже признал князя Запольяи властителем оставшейся части страны. Оба будут ежегодно платить дань нашей казне и предоставят свои земли для наших дальнейших походов в Европу, чтобы мы могли присоединиться к нашим французским союзникам.
Султан некоторое время сидел в задумчивости, с гордостью глядя на своего друга.
— А как же брат Фердинанда, Карл?
— Его преследуют неудачи на море и на сухопутной границе с Италией. Ему придется отстаивать права на свои земли и после того, как мы с тобой поселимся во дворце Аллаха.
— Ха! Вот в самом деле прекрасный подарок к свадьбе, Ибрагим!
Великий визирь льстиво улыбнулся, думая о счастье человека, которого он обнимал. Он угадал, что под радостью таится и забота. Затем его мысли обратились к предстоящим неделям и скорой свадьбе. «Их союз, несомненно, сделает Хасеки Хюррем такой же влиятельной, как я, если не больше… Она становится все более известной, недаром иностранцы дали ей имя Роксолана. Мне необходимо еще раз тайно наведаться в покои валиде-султан. Я должен убедиться, что свадьба мне на руку, а не наоборот».
Ибрагим продолжал крепко обнимать Сулеймана. Затем его взгляд снова упал на пустой трон, застеленный пестрым ковром, на пухлые атласные подушки, лежащие по обе стороны сиденья…
Глава 105
За неделю до свадьбы во Двор фавориток вошел Гиацинт, облаченный в официальный костюм, соответствующий его положению. Он важно прошествовал между колоннами и вышел в центр двора, где на солнышке нежилась Хюррем вместе с Джихангиром и Баязидом. Все они посмотрели на великана, который опустился перед ними на колени и протянул руки. В руках у него была простая белая шаль, расшитая белыми цветами и павлинами. Хюррем приняла свадебный подарок Сулеймана. Внимательно посмотрев на вышивку, она сразу же признала мелкие стежки Хафсы. В углу шали были золотом вышиты инициалы. Вглядевшись в монограмму, она различила там три переплетенных знака: «Х», «С» и «Д».
Разглядывая монограмму, она лукаво улыбнулась.
«Подарок от твоего будущего мужа, красавица», — знаками объяснил Гиацинт.
Хюррем кивнула и мягко погладила его по лицу.
Во вторник Гиацинт снова вошел во Двор фавориток и приблизился к одалиске. Подав ей руку, он повел ее в хамам. Остановившись в прохладном предбаннике, он опустился перед ней на колени и развязал кушак у нее на талии, а затем снял с нее халат. Полностью обнаженная Хюррем смотрела на мускулистого евнуха. Тот тоже разделся и выпрямился во весь рост. Хотя он приближался к сорока пяти годам, его стать и красота по-прежнему захватывали дух. Лоснилась черная кожа. Седеющие волосы в паху подчеркивали красоту его совершенного тела.
— Какой ты красивый, Гиацинт, — сияя, прошептала Хюррем.
Великан улыбнулся, взял ее за руку и повел в жарко натопленное основное помещение. Вначале он обильно полил ее водой, затем приступил к массажу. Большие руки нежно скользили по ее телу.
Положив руки ему на плечи, Хюррем почувствовала, как под кожей великана ходят мускулы. Делая свое дело, он радостно улыбался.
«Неужели правда, — подумала Хюррем, — что такое совершенство, как ты, — единственный мужчина, которому женщина может полностью довериться во всех делах?»
Завершив массаж, Гиацинт сел на корточки и, подняв руки, знаками сказал:
«Гости, прибывшие на твою свадьбу, вошли в ворота Стамбула, красавица. Их разместят во дворце великого визиря, а оттуда препроводят в Прибрежный павильон и представят тебе. На закате начнутся празднества».
Когда на закате тени в парке удлинились, Гиацинт проводил Хюррем вниз, по усыпанным гравием дорожкам, к Прибрежному павильону. Тысячи огней горели в ветвях деревьев; разноцветные фонарики подчеркивали красоту тюльпанов и декоративных водопадов. Впереди горел огнями роскошный павильон; оттуда доносились звуки лютни. Хюррем крепко держалась за руку Гиацинта, поднимаясь по истертым ступеням и любуясь Золотым Рогом. Все было готово к празднику.
Свет многочисленных факелов ослепил ее; вскоре глаза привыкли, и она узнала тех, кто ждал ее, раскинувшись на диванах.
Хатидже встала и подбежала к ней. Она нежно поцеловала ее в губы.
— Я так рада, что ты теперь будешь моей невесткой, любимая! — Хатидже прижала Хюррем к себе. — Позволь мне представить тебе гостей.
Хатидже отошла в сторону, и в объятия Хюррем бросилась Марьяна. Подруги стиснули друг друга в объятиях и радостно закружили по комнате. Смеясь и плача от радости, они остановились.
— Дорогая, — сказала Марьяна, — я так горжусь тобой. Вижу, ты цветешь от счастья. — Еще некоторое время они продолжали обниматься и кружить по комнате.
Когда, наконец, они запыхались и остановились, Марьяна улыбнулась и показала глазами на диван у балюстрады, выходящей на море. Хюррем повернулась туда. С атласного покрывала встала валиде-султан, однако внимание Хюррем привлекла женщина, сидевшая рядом с ней. Медленно, робко она шагнула вперед. Почтительно целуя и обнимая валиде-султан, она не отрывала взгляда от ее соседки. Затем она бросилась на грудь тетушки Барановской.
Слезы жгли глаза Хюррем; губы ее дрожали. Она вспоминала Высокий замок, где виделась с тетушкой Барановской в последний раз. Тогда та утешала ее и учила… Обе они неудержимо разрыдались и прижались друг к другу. Хрупкие пальцы гладили Хюррем по спине, по голове, по щекам. Немного успокоившись, тетушка Барановская откинулась на мягкую подушку и посмотрела на Хюррем с нежностью и любовью. Затем прошептала голосом, севшим от волнения:
— Александра… я ничего не понимаю.
Хюррем погладила старуху по руке:
— Прошу тебя, матушка, знай лишь, что я счастлива и что о лучшем будущем я не мечтала — о лучшем будущем не могла бы мечтать ни одна женщина.
— Твой… Сулейман… любит тебя, милая?
— О да, матушка, очень любит. А я люблю его так, что не передать словами.
Старушка задумалась над словами Хюррем. Потом опустила голову и с неподдельной грустью спросила:
— А как же Дариуш?
В голове у Хюррем сразу стало пусто; она тоже посмотрела на свои колени. Она почувствовала, как уверенные руки валиде-султан гладят ее по плечам, как к ней прижимается роскошное шелковое платье.
— Изабель, — прошептала Хафса.
Хюррем удивленно вскинула голову; она прожила рядом с тетушкой Барановской не один год, но так и не узнала ее имени.
— Дорогая моя, — продолжала валиде-султан, — Дариуш нашел свое место в жизни и делит его с теми, кого он любит. Он живет в роскоши дворца Топкапы и искренне доволен нежностью и любовью, которые окружают его.
Казалось, старуха целую вечность думает над этими словами; она переводила взгляд с Хюррем на Хафсу и обратно. Затем с задумчивым видом повернулась к Хюррем:
— Ты уверена, дитя мое?
— Да, — ответила Хюррем искренне, и ее слова как будто развеяли страхи Изабель.
— Ну, тогда ладно, — сказала старуха с улыбкой, которая расширилась, когда она снова обняла Хюррем. Она прижала к себе фаворитку, зарывшись губами в густые рыжие волосы и понимающе глядя на валиде-султан.
Хафса смотрела в мудрые глаза пожилой женщины.
«Ты очень проницательна, Изабель. И я вижу, что ты сразу угадала то, на что у меня ушло много месяцев, хотя все происходило в моем собственном доме. Очевидно, ты гораздо умнее меня…»
Она улыбнулась новой подруге и, опустившись рядом с ней на диван, подала знак к началу праздника. Она хлопнула в ладоши, и в павильон вошли мавританки, которые несли подносы с угощениями и кувшины со сладким шербетом. Все поздравляли Хюррем, и павильон полнился смехом и радостью. Гостьи отдали должное сладостям. Хафса с удовольствием рассказывала Изабель, из чего и как все приготовлено. Их разговор перешел на различные ремесла и, наконец, на мужчин и их отличительные черты. Изабель лукаво подмигнула Хафсе и слегка закашлялась. Она все больше успокаивалась и радовалась.
После того как все насытились, валиде-султан снова хлопнула в ладоши, и блюда унесли. В павильон вошла молоденькая мавританка, совсем еще девочка. Она несла в руках широкую плоскую миску, доверху наполненную золотыми дукатами и драгоценными камнями.
Хафса зачерпнула пригоршню дукатов и осыпала ими голову будущей невестки.
— Пусть твое будущее будет изобильным, моя милая! — воскликнула она.
Изабель изумленно взирала на переливающиеся драгоценные камни. Затем, засмеявшись, она тоже опустила в миску обе руки и осыпала дукатами голову и плечи Хюррем. Хафса рассмеялась, видя явную радость Изабель.
— Дитя мое, — сказала Изабель, беря еще пригоршню монет и осыпая платье Хюррем, — пусть твоя завтрашняя свадьба и вся твоя жизнь сохраняют любовь и процветание, которых ты заслуживаешь. И пусть Сулейман и Д…
Хафса мягко сжала ее руку. Все поняв, Изабель продолжала как ни в чем не бывало:
— И пусть те, кто любят тебя, радуются вместе с тобой.
Марьяна и Хатидже также осыпали Хюррем монетами и счастливыми пожеланиями. Когда миска опустела, молоденькая рабыня покинула павильон. Ей на смену тут же пришла другая; она несла на подносе зажженные свечи, стоящие в блюдцах с хной. Четыре женщины взяли каждая по свече и, окружив Хюррем, начали танец. Они то выходили из-за колонн на балкон, то ходили вокруг клумб в парке и фонтанов по его краям. Хатидже запела песню собственного сочинения о наступающей брачной ночи, лукаво подмигнув Хюррем. Стихи оказались на редкость неприличными. Изабель даже закашлялась, когда Хафса шепотом перевела ей содержание. Она держала в одной руке свечу, а второй опиралась на локоть валиде-султан.
Свечи замерцали на теплом ветерке, а женщины продолжали гулять по парку и петь.
Когда наконец все вернулись на мягкие диваны и стали пить шербет, Хафса взяла Хюррем за обе руки и покрыла их сложными узорами из хны от плеч до запястий. Изабель смотрела на ее работу не отрываясь, захваченная невиданным зрелищем. Она еще больше удивилась, когда увидела нескольких красивых цыганских девушек, которые вбежали в павильон и закружились перед ними под звуки флейты и барабана. Их волосы цвета воронова крыла разметались по плечам. Раздувались пышные юбки; блузы распахивались, обнажая прекрасные плечи и груди.
— Они такие красивые, — прошептала тетушка Барановская.
Хафса наклонилась к ней и заметила:
— Изабель, судя по твоей фигуре, в свое время ты была такой красавицей, до которой далеко этим цыганкам!
Изабель снова усмехнулась, но возражать не стала. Она с удовольствием наблюдала за танцами. Цыганки качались и кружились вокруг диванов. Их пыл нарастал; блузки и юбки взлетали, выставляя напоказ все их прелести. Танец делался все бесстыднее; он невольно заражал и женщин, лежащих на диванах. Когда черноволосые красавицы упали на пол и стали извиваться в такт музыке, зрительницы дошли до экстаза. Барабаны грохотали все громче и вдруг резко замолчали. Цыганки томно стонали, лежа на полу у их ног.
Хафса искренне радовалась, глядя на юные тела на полу — и на красавиц, которые нежились рядом с ней на диванах.
Она повернулась к Изабель, и женщины обменялись многозначительными улыбками.
Затем Изабель еще раз посмотрела на Хюррем — на свою любимую Александру. Она теперь точно знала: несмотря на горе и страдания, которые пережили они обе, сегодняшний день и предстоящее событие — радость, которая будет до конца жизни согревать их сердца.
Она горделиво улыбнулась.
Глава 106
Праздник по случаю свадьбы Сулеймана и Хюррем продолжался целую неделю. Торжества охватили весь город и его жителей. В полдень султан Сулейман и его великий визирь ждали под балдахином у Ворот счастья. Сулейман слышал лишь гулкое биение своего сердца. Ладони его вспотели, и он ничего так не желал, как поскорее получить свою невесту. Одет он был безупречно — в черный шелк, украшенный жемчугом, но красота наряда меркла рядом с его огненным взором. Он весь дрожал от желания. Ему хотелось поскорее заполучить сладкий нежный цветок, владевший всеми его помыслами.
Во Втором дворе перед ним в плотном строю стояли несколько тысяч янычар. Все они почтительно молчали. Султан с гордостью оглядел солдат и улыбнулся старому другу. Ибрагим ответил на его улыбку, но затем обернулся к солдатам, заполнявшим двор, и подал знак рукой. За спинами султана и великого визиря стояли паши и сановники, одетые в лучшие, самые яркие наряды. Жаркое летнее солнце пекло неимоверно, но ни один из солдат не дрогнул.
Хотя они молчали, рев толпы снаружи дворца был оглушительным; он прокатывался по стенам и по двору, наполняя султана волнением предстоящего дня… и ночи.
Грохотали большие военные барабаны, трубили трубы.
Сулейман вышел из-под нависающего балдахина, увидев, что распахнулись большие Каретные ворота, ведущие в гарем. Из ворот вышел Гиацинт, облаченный в красный атлас и белую парчу. После того как умолкли трубы и барабаны и затихла стоящая под стенами дворца толпа, Гиацинт склонил голову и посмотрел на Ворота счастья. Во Второй двор Топкапы вышли несколько черных евнухов, одетых так же роскошно, как и Гиацинт. В руках они сжимали зажженные факелы. За ними медленно шел белый ослик, на котором сидела во всей красе Хасеки Хюррем.
Сулейман при виде ее не удержался от восхищенного вздоха. Его избранницу закутали в золотистые и белые шелка. Полупрозрачная золотистая вуаль закрывала ее лицо. Она сидела на дорогой, изящно вышитой попоне. Сбруя ослика была украшена жемчугом.
Сулейман стиснул кулаки, стараясь унять охватившую его дрожь.
Гиацинт подвел ослика под балдахин величественных деревьев. По пути к Воротам церемоний им пришлось пройти сквозь строй молчаливых янычар. Увидев любимого, Хюррем под вуалью просияла. Радостное волнение охватило ее, когда ослик остановился под широким балдахином и Сулейман подхватил ее на руки. Глубоко вздохнув, она стала мечтать о том, чтобы поскорее прикоснуться пальцами к его обнаженной коже. Когда ее туфли коснулись мраморных плит двора, она нагнулась, поцеловала султану руку сквозь вуаль и подняла глаза к его улыбающемуся лицу.
Крепко взяв ее за руку, он повел ее в ворота. Они прошли Третий двор Топкапы и направились в Четвертый. За ними следовали Ибрагим и сановники; они прошли по величественному летнему парку к красивому павильону, воздвигнутому в древней роще специально по случаю их свадьбы. Над трепещущим шелковым балдахином высились огромные деревья; по бокам пестрели тюльпаны и хризантемы. У подножия павильона Сулейман остановился и коснулся губами ее губ сквозь золотистую полупрозрачную вуаль.
— Я люблю и желаю тебя все больше и больше с каждым днем, мой несравненный тюльпан, — прошептал он.
Хюррем улыбнулась в ответ; от счастья глаза ее наполнились слезами.
Их переплетенные пальцы нехотя разделились, когда они на время расстались, разойдясь по двум разгороженным половинам.
Хюррем радовалась обществу своих подруг и их веселью. Они угощались всем, что могла предложить им огромная империя. Но сама она не сводила взгляда с тени своего любимого на полупрозрачной ширме, отделявшей ее и ее спутниц от него, великого визиря и сановников, которые также поглощали экзотические яства и вина.
После наступления сумерек смех постепенно утих, веселье прекратилось. Молчание воцарилось в павильоне. Над парком поплыл азан…
Хафса и Изабель прижались к Хюррем и расцеловали ее в щеки. Она вышла в проход, разделяющий мужскую и женскую половины. Здесь ее уже ждал Сулейман. Улыбнувшись, Хюррем прижалась к любимому. Сулейман взял ее за руку, любуясь ее красотой, которую не могла скрыть вуаль.
Они стояли одни в проходе из тонкой золотой материи, которая развевалась вокруг них в теплом летнем ветерке.
Оба обернулись, когда к ним приблизился имам. Впрочем, слов, которые произносил священнослужитель, Хюррем почти не слышала. Она прижималась к своему любимому. Его стать и сила доставляли ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Она не могла отвести взгляда от завитков его волос и гладко выбритых щек. Изгиб его влажных губ доводил ее до исступления…
Имам объявил их мужем и женой. Ночь огласилась шумом, фейерверками, музыкой. Гости захлопали в ладоши, принялись восторженно поздравлять их. К ним присоединились сотни тысяч стамбульцев, толпящихся на улицах за стенами дворца, эхо от их криков поплыло по воде над Золотым Рогом и Босфором.
Хюррем была на верху блаженства, когда Сулейман обнял ее и крепко-крепко прижал к себе. Он закружил ее и прошептал ей на ухо:
— Я люблю тебя, Хюррем, больше чем жизнь или даже мою империю!
Хасеки-султан, жена султана Сулеймана, — теперь, несомненно, самая влиятельная женщина на свете — обняла его в ответ и покрыла его лицо поцелуями.
— Любимый мой! — воскликнула она.
Пока гости продолжали пировать и праздновать, Сулейман поднял жену на руки и отнес в их покои. Они не сводили друг с друга глаз, когда он поднимался по усыпанным гравием дорожкам, пересекал мраморные террасы и спешил в их покои. Хюррем выскользнула из объятий мужа и, подойдя к дивану, упала на него. Сулейман последовал за ней и опустился на колени на ковер у ее ног. Держа ее за руку, он шепнул:
— Можно снять с тебя вуаль, мой тюльпан?
— Нет, — прошептала Хюррем.
Сулейман наклонился и поцеловал ей руку.
— Можно снять с тебя вуаль, о сад райских наслаждений?
— Нет, — снова прошептала Хюррем, качая головой. Глаза ее лукаво сверкнули.
Сулейман улыбнулся и куснул ее за палец. Услышав шорох, он обернулся. К ним приближался Давуд. Хюррем следила, как Давуд опускается на колени рядом с ее мужем. Султан положил руку на плечо Давуду, и два ее любимых мужчины хором спросили:
— Можно снять с тебя вуаль, о свет нашего величайшего желания?
Хюррем молча кивнула в знак согласия.
Глава 107
На седьмую ночь торжеств по случаю свадьбы Сулейман и Хюррем рука об руку прогуливались по парку Топкапы, направляясь к маленькой дворцовой гавани. На волнах подпрыгивал султанский каик. Деревья вокруг них украшали разноцветные фонарики, весело раскачивающиеся от летнего ветерка. Чернота ночного неба над головой рассеивалась сиянием миллиона звезд, то и дело меркнущих от взрывов фейерверков, которые запускали с парапетов дворца или со многих барж, стоящих на якоре вокруг мыса Сарайбурну.
Хюррем прижималась к Сулейману; они спустились по каменным ступеням и зашагали по усыпанной гравием дорожке к калитке, ведущей к морю. Впереди них бежал молодой черный евнух с криками: «Хельвет! Хельвет!» Он должен был проследить, чтобы ни один аджеми-оглан, ичоглан или другой белый мужчина не видел красавицы, идущей по парку. За ними несколько евнухов и мавританок несли все необходимое для свадебного путешествия в Эдирне. Старший евнух вел за руку юного Селима. Крепко спящих Джихангира и Баязида нес на своих сильных руках Гиацинт.