При этом крайняя точка зрения высказывалась такая. В опреде- ленном смысле философию вообще нельзя преподавать, нельзя на- учиться философствовать, но философской мыслью можно заразить, к ней можно подтолкнуть сознание, склонное к раздумьям. Надо, говорил преподаватель философии Музыкально-педагогического Института им. Гнесиных Г.И. Куницын, – вернуться к исходному смыслу философии. Это не просто мудрость человека, а, прежде всего, самосознание, формирование человеческой личности. Платон и вслед за ним цицерон утверждали, что философия – это приго- товление себя к смерти, что нужно понимать не пессимистичес- ки. Действительно, философия – весь смысл жизни. Преподавание философии должно идти на проповеди, но больше всего на испове- ди. В данном случае человек должен сливаться со своей идеей, а это возможно только при одном условии – преподаватель должен быть честен и мужествен до конца.
Безусловно, позиция Г. Куницина – предельная, но и она дает материал для размышления. Философия – не наука (во всяком слу- чае – это не естествознание) и не обычный предмет преподавания. К философии нужно иметь склонность, ею нужно «заболеть», «под- визающийся» в философском мышлении должен начать задаваться
«странными» для обычного человека вопросами – что такое бытие, в чем смысл человеческой жизни, что означает смерть, каково назна- чение человека или природы и прочее? Здесь, конечно, возникает интересный вопрос: а может ли юный студент, не имеющий еще опыта жизни, не претерпевший ее перипетий, дорасти до постанов- ки таких экзистенциальных вопросов?
К тому же, размышлял я, современная философия мало похожа на традиционную. На смену классическим всеобъемлющим фило- софским системам, с которыми мы связываем имена гениальных мыслителей-философов (Платона, Аристотеля, Плотина, Ф. Бэкона, Локка, Декарта, Канта, Гегеля и др.), пришли частные философские концепции и осмысления. Их много, они строятся на разных цен- ностных и онтологических основаниях. Как правило, представители этих философских течений полемизируют друг с другом. Многие объекты философской мысли (человек, культура, язык, наука, при- рода, техника) анализируются другими гуманитарными науками – в истории, культурологии, социологии, языкознании и т.д., в резуль- тате в настоящее время неясно, где проходит граница между фило- софией и гуманитарными науками.
Обдумывая все эти вопросы, я решил воспользоваться опытом преподавания культурологии, который у меня сложился к этому времени. Так же как в учебном курсе культурологии, в курсе фи- лософии нового поколения не имеет смысла пересказывать основ- ные философские системы и взгляды крупных философов. цель должна быть другая: ввести в реальность философской мысли и работы, сориентировать студента в «ментальном пространстве» философии, т.е. обрисовать основные подходы и направления фи- лософской мысли, основные темы и проблемы, обсуждаемые в философии.
В отличие от культурологии, представляющей собой теорети- ческое и историческое знание об объекте – культуре, филосо- фия, если и является знанием, то особым; такое знание греки называли «мудростью». Известный французский историк филосо- фии Пьер Адо показывает, что философия, начиная с античнос- ти, представляла собой не только и не столько теоретизирование, сколько особый философский образ жизни и мышление, с кото- рыми и связана идея мудрости. Он утверждает, что многие фило- софы Нового и Новейшего времени, «выражаясь словами Канта, остались верны Идее философии», трактующей философию, пре- жде всего, как особый образ жизни, исходящий из философской мысли. Как считает П. Адо, это скорее в школьной философии, и особенно ее истории, всегда делался упор на теоретическом, абстрактном, концептуальном аспекте философии.
Но если философия не только теоретизирование, но и особый образ жизни и мышление, причем не раз менявшиеся в истории, то спрашивается, как ее излагать, можно ли получить представление о философии, анализируя и сравнивая смену «глобальных пара- дигм философии»? П. Адо пишет, что для понимания философских произведений античности, надо учесть конкретные обстоятельства философской жизни в эту эпоху; надо уяснить, что подлинная цель античного философа – не дискурс ради самого дискурса, а духов- ное воздействие на людей. Если мы осознаем это, тогда мы уже не станем удивляться, обнаружив, к примеру, у Платона, Аристотеля или Плотина апории, в которых запутывается мысль, исправления, повторы, явные противоречия: мы будем помнить, что их философ- ский дискурс должен не сообщать некоторое знание, образовывать и упражнять. Подводя итог своим размышлениям, я, наконец, сфор- мулировал следующие положения:
– Овладение философией (погружение в нее, ориентировка в философии и т.п.) не может происходить на основе усвоения фило- софских знаний или «образовательных философских нарративов» (т.е. повествований о философии). Овладение философией пред- полагает значительную работу мысли, обращение к своей жизни, прохождение пути, на котором необходимо преодолевать различ- ные затруднения – стараться понять непонятное, уяснять (рефлек- сировать) чужие и свои представления, вырабатывать собственную позицию, совершать поступки и прочее;
– Опираться при этом можно, с одной стороны, на анализ фи- лософских произведений (философских первоисточников и ком- ментариев к ним), с другой – на гипотезы, характеризующие время, культуру и личность философов, создавших данные произведения, а также возможную логику построения этих произведений. Идея здесь простая: понять философское произведение (философский нарратив) можно, уяснив (это предполагает специальную рекон- струкцию), как оно создавалось, какие социокультурные и личност- ные факторы играли при этом существенную роль. С одной сто- роны, нужно восстановить и понять ту личную и объективную ситуа- цию, в которых творил философ, с другой – встав на его позицию, осуществить вместе с ним основные шаги, приведшие к созданию философского произведения;
– Анализ и реконструкция философских произведений позволя- ет параллельно обсуждать, что такое философия и ее особенности. При этом важно учитывать, что философия и философская мысль меняются, развиваются, что не исключает наличие в философской работе и мысли определенных инвариантов;
– В качестве материала для анализа и реконструкции должны быть взяты такие избранные философские произведения, которые позволяют сформулировать основные гипотезы и представления о характере философской мысли и природе философии. Сквозной и всеобъемлющий анализ философских произведений и невозможен и не нужен.
– Анализ избранных философских произведений может быть дополнен «генезисом» (т.е. теоретической реконструкцией проис- хождения и развития) философского мышления. В результате воз- растает вероятность того, что не будут пропущены какие-то суще- ственные для современной философии моменты;
– Философская мысль (мышление) выбраны и поставлены в центр потому, что исследования философской школы, из которой я вышел (она называется «методологической школой» или «московс- ким методологическим кружком»), показали, что именно изучение и конституирование мышления позволяет решить многие проблемы современной философии;
– Недостаточно, чтобы студенты только слушали своего препо- давателя. Они должны вместе с ним приобщаться к философии. Роль педагога в процессе овладения философией напоминает пози- цию «сталкера», проводника. Вместе со студентом он преодолевает различные интеллектуальные трудности, решает проблемы, обсуж- дает природу и особенности философских произведений и самой философии. Хотя он знает «путь», по которому ведет «подвизающе- гося» в философии, но каждый раз сам обнаруживает, что многое в «местности», где они путешествуют, изменилось и нужно заново прокладывать тропинку.
Вот здесь, сообразил я, и пригодятся мои романы. Пусть сту- денты не только слушают, как нужно анализировать философские произведения, но и сами попробуют сделать это на материале моих
романов. Перед ними и новые философские идеи, и рассказ о жиз- ни их автора, реконструкция творческого пути, который автор про- шел. Однако, подумал я, не получится ли обычная история: два-три человека будут писать, а остальные у них спишут. Меня это не уст- раивало. Вот тогда мне пришла в голову мысль, разбивать студентов на небольшие группы, и предлагать им не просто отнестись к моим романам, а ответить на вопросы по их поводу. При этом форму текста, жанр изложения они должны придумать сами; это, предпо- ложил я, будет подталкивать их к творчеству. Сказано, сделано, но, как известно: быстро сказка сказывается, да не быстро дело делает- ся. Первые два года я фактически экспериментировал и отлаживал новый подход. Сегодня вполне можно говорить, что эксперимент удался. Кратко курс «Введение в философию» строится так.
Выбираются четыре базисных философских произведения:
«Пир» Платона, «О душе» Аристотеля, «Исповедь» Св. Августина,
«Вопрос о технике» М. Хайдеггера. Каждое произведение прочиты- вается дома студентами. На лекции они «проблематизируются». К проблематизации относится: обсуждение непонятных мест, выявле- ние противоречий, сравнение высказываний комментаторов (под- бираются, по возможности, противоположные подходы и точки зре- ния), постановка собственно проблем. Проблематизация позволяет поставить вопрос о том, как можно понять, что собой представляет данное философское произведение, какие идеи хотел провести его автор. В качестве решения я предлагаю провести культурно-истори- ческую реконструкцию данного произведения. При этом формули- руются три основные цели: понять, что собой представляет данное произведение, познакомиться с образцами философской работы, войти в реальность философии.
Затем я демонстрирую непосредственно культурно-историчес- кую реконструкцию произведения. Эта реконструкция включает в себя: анализ социокультурной ситуации, в контексте которой было создано произведение, и воссоздание целей, задач, методологичес- ких установок и способов решения, которые предположительно были характерны для автора произведения. Параллельно с рекон- струкцией идет обсуждение «рефлексивных содержаний», напри- мер, что такое проблема, чем она отличается от задачи, какую роль выполняет проблематизация, что такое культурно-историческая ре- конструкция и ее отличие от исторического исследования, почему необходимо реконструировать методологию и мироощущение ав- тора, создавшего произведение и т.д. Одновременно я начинаю об- суждение вопроса о сущности философии, путях ее формирования, фигуре философа.
Групповая работа (в группу входит от двух до четырех студен- тов) заключается в написании совместного произведения по мате- риалам двух моих методологических романов. Участники группы не должны пересказывать в реферативной форме содержание рома- на, а совместно ответить на поставленные по его поводу вопросы. Примерно, следующие: какие темы обсуждаются в данном романе,
каковы отношения между автором и героем романа, кто такие кос- могуалы, существуют ли они на самом деле, как автор понимает, что такое философия, какие проблемы вы видите в современном мире, и может ли философия помочь в их решении (год от года вопросы варьируются). Форму и жанр своего произведения сту- денты определяют сами, она может быть самой разной (моноло- гическое повествование, диалог, строго научный дискурс, научно- художественное построение и прочее).
Одна из целей написания мною методологического романа со- стояла как раз в том, чтобы ввести неподготовленного человека в философию, объяснить ему, какие жизненные ситуации и про- блемы заставили нормального человека заняться не совсем нор- мальным для обычного человека делом. Но, безусловно, только об- разовательным контекстом дело не ограничивается. Философский роман-эссе – это, если и не совсем обычное художественное произ- ведение, но все же, на мой взгляд, настоящий роман.
Один из вопросов, на который отвечают мои студенты, име- ет прямое отношение к нашей теме. Я их спрашиваю, что собой представляют «космогуалы» – сгустки энергии, прилетевшие из космоса, питающиеся психоизлучениями людей, и что существен- но, направляющие всю их деятельность, развитие и творчество. Поскольку космогуалы заинтересованы в получении максимума психоизлучений, они способствуют развитию и совершенствова- нию человечества. Так вот я спрашиваю студентов: «Это что миф или реальность»? Думаю, на месте студентов искусствоведы отве- тили бы однозначно: «Розин, подобно Толкину, создает миф». Но большинство моих студентов отвечает иначе: это не миф и не ре- альность, а скорее художественное построение или семиотическая схема. Вот некоторые фрагменты из рефератов студентов первого курса ГУГН:
Интересно, зачем авторы довольно часто создают в своих произведе- ниях мифы, свои мифы, которые не встречались раньше и не было даже и намека на подобные? Зачем Платон создал миф об андрогинах? Он хотел объяснить доступным способом естественную потребность каждо- го человека в любви, причем эта потребность его собственная, никем не навязанная, уж тем более богами. А зачем Розину космогуалы? Скорее всего, это, как и у Платона – схема. С помощью нее Розин еще одним способом поясняет свое стремление отделить мышление от человека и посмотреть на него иначе, чем раньше. Раньше мышление было частью человека, чем-то обычным, само собою разумеющимся и не требующим объяснения. Но, когда мир встал с ног на голову, вернулся к тому, с чего начал, мышление как раз таки потребовало объяснения, необходи- мо было начать с самого начала. И Розин посвящает целый роман своей трактовке мышления.
Космогуалы прекрасно вписываются в роман и на интуитивном, эмо-
циональном уровне действуют на читателя. Кто-то согласится с этой схе- мой, кто-то – нет, но в любом случае каждый задумается над вопросом мышления, как и мы, когда прочли первую книгу о Вадимове. Эта схема должна для кого-то пояснить на интуитивном уровне точку зрения автора,
для кого-то стать порогом комнаты раздумий о мышлении, а для кого-то –
основой восприятия мышления.
Как и любая схема, космогуалы не дают ни общей картины взглядов автора, ни мира, зато прекрасно дополняют роман. И то, что они погиба- ют, когда Вадимов перестает писать роман (роман в романе), показывает, с одной стороны, их эфемерность, с другой – власть автора над героями в данном романе, которая показывает отличие этого романа от тех, к ко- торым мы привыкли. Герои других романов продолжают жить в нашем воображении, а здесь автор лишает и нас и героев возможности «общать- ся» друг с другом в дальнейшем. Автор прямо говорит, что это всего лишь схема, которую он создал, а что есть на самом деле – решать нам, но кос- могуалы все равно – его вымысел. Возможно, что они существуют, но не для всех. Возможно, есть та реальность у некоторых людей, в которой кос- могуалы существуют, но они – всего лишь способ трактовки реальности. (Сметанкина Анастасия, Ксения Ермакова)20.
Предложенная автором (с помощью другого своего героя Евгения
Черного) «космология» объясняет происхождение нашей цивилизации деятельностью космогуалов, питающихся психоизлучениями и для этого направляющих и поддерживающих жизнедеятельность людей.
С одной стороны, подобная теория не отвечает критерию научности: хотя она в принципе не противоречит наблюдаемым фактам, ее невоз- можно и опровергнуть. По своей структуре эта теория больше напомина- ет миф: никто не может видеть космогуалов, так же, как никто не может добраться до страны Эльдорадо, чтобы «фальсифицировать» истинность мифа. А если кто и увидит (найдет), свидетельство подобного «очевид- ца» объявят либо сном, либо сумасшествием. Но, с другой стороны, этот прием метафоры позволяет абсолютно логично описать наши мышление и деятельность, хотя согласно научным критериям, все это должно быть
«вынесено за скобки», результат научного творчества – только «объектив- ное знание». (Нуртдинова Лилия, Сидорова Анна)21.
Только один студент Д. Левкин написал, что космогуалы, оче- видно, существуют на самом деле:
В этом контексте весьма интригующее продолжение получает теория о космогуалах, которая разворачивается в романе по детективно-мифо- логическому сценарию. Обретя независимое существование, космогуа- лы замышляют поработить человечество, сделав в своих расчетах ставку именно на Вадимова, на его творческое мышление, для чего был даже разработан претенциозный проект «Вадимус». Но вдруг космогуалы не- ожиданно обнаруживают, что все они – не более чем плод воображения Вадимова, пишущего об этом роман. Вполне в духе представлений о реф- лексивном знании, процесс написания романа становится элементом сю- жета самого романа. А космогуалы, узнав о своем подлинном происхож- дении, уже не могут, обладая этим знанием, жить «по-старому». В конце концов, Вадимов раскрывает тайны мышления, что позволяет ему закон- чить свой роман, и это делает невозможным дальнейшее существование космогуалов.
20 Приобщение к философии: Новый педагогический опыт / Сост. В.М. Розин. М., 2009. С. 196–198.
21 Там же. С. 242.
По структуре эта история о космогуалах действительно очень напо- минает миф, правда, весьма «методологизированный», и форма методоло- гического романа-схематизации очень подходит для его художественного выражения. Этот выбор формы вполне сознателен – ведь сам автор наста- ивает на том, что уже в рамках архаического сознания мифологические знания получались на схемах. То есть схемы – более древний и «первич- ный» способ получения нового знания, чем даже мышление.
Здесь, конечно, требуется пояснение. Схема – это двухслой- ное семиотическое образование, где один слой выражает другой. Возьмем для примера схему метро, она описывает пересадки и мар- шруты движения, помогает понять, как человеку эффективно дейст- вовать в метрополитене; именно схема метрополитена задает для нас образ метро как целого. Семиотический анализ показывает, что схемы выполняют несколько функций: помогают понять происходя- щее, организуют деятельность человека, собирают смыслы, до этого никак не связанные между собой, способствуют выявлению новой реальности22. Необходимым условием формирования схем является означение, т.е. замещение в языке одних представлений другими; в данном случае необходимо было определенные действия человека (входы и выходы из метро, пересадки с одной станции или линии на другие и т.п.) представить в качестве действий с графическими символами (кружочками, цветными линиями, стрелками и пр.).
Так вот, схематизация не предполагает критику и отрицание реальности, представленной в схеме, как в случае мифологизации. Напротив, утверждая, что данное образование есть схема, мы ука- зываем на то, что схематизируемая реальность является не только естественной, но и искусственной, созданной человеком с опреде- ленной целью. Например, схема метро была создана с целью опти- мальной организации потоков в метрополитене, схема космогуалов с целью демонстрации возможности разных интерпретаций и скры- той критики натуралистического мышления.
Наконец, еще один автор, а именно культуролог Екатерина Дайс, действительно, из своей рецензии по поводу моих романов создала настоящий миф:
И, прежде всего, в романе поражает единство магического миропе- реживания, характерное для современного человека. Поясним, что здесь имеется в виду. Розин описывает ритуальные практики, которые его ге- рой – Марк – конструирует вместе со своим другом и еще одной девуш- кой – армянкой Адой. Прежде всего, о девушке. Характерно, что имя Ада в контексте магических практик, переживаемых любовным треугольни- ком (где любовь носит не столько физический, сколько метафизичес- кий характер), используется и культовым украинским писателем Юрием Андруховичем в романе «Перверзия», причем, судя по всему, абсолютно независимо от Розина. В «Перверзии» Ада – украинка, жена проктолога, к которому главный герой испытывает не менее нежные чувства, чем к героине. Финальная сцена запечатлевает мистический сексуальный акт,
22 Розин В.М. Семиотические исследования. М., 2001. С. 119–131.
проделываемый всеми участниками «тройственного союза», в результате которого герой растворяется, исчезает в водах венецианского Большого канала, уплывает, как рыба. Ритуальные практики Марка, Ады и Зуна в ро- мане Розина кончаются трагически. Виктор Зун погибает, кончает жизнь самоубийством. Кстати, и насчет Стаха Перфецкого, героя Андруховича, выдвигается подобная версия… Склонность к суициду была у Виктора из- начально. Как послесловие Анны Карениной, он гибнет от электрички, не в силах стерпеть напряженность дружбы с магом… Маг, его друг и жен- щина – воплощение гностической Софии и мистериальной Персефоны – это то, что нужно, чтобы возгорелась искра эзотерического огня23.
Для меня нетрудно показать, что это миф. Я сам замышлял ро- маны и сознательно вкладывал в них совершенно другие идеи. Возможный аргумент, что через меня действуют бессознательные структуры, которые Е. Дайс как раз и выявила, мне не кажется убедительным в силу современной критики подобного рода рекон- струкций.
Резюмируя, я бы еще раз подчеркнул следующее. Художественная реальность не может быть истолкована как миф. В настоящее время возобновление мифа предполагает сознательное использование по- нятия «миф» и понимание, что имеют место две противоположные тенденции – расширение и экспансия мифологизации, с одной сто- роны, и ее критика и деконструкция (демифологизация) – с другой. Если в современной мифологизации огромную роль играют соци- альные практики, удостоверяющие и возобновляющие миф, то в ее критике – методология, постмодернизм и культурология.
23 Дайс Е. Выступление на Круглом столе Вадима Розина // Личность и общество в современной художественной литературе. Междунар. интер- нет-семинар (https://www.apdavydov.com/rus/).
А.С. Дриккер
МИФОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ЕГО МЕТАФИЗИЧЕСКИй ПРЕДЕЛ
Рождение мифа можно смело отнести, по меньшей мере, на многие десятки тысяч лет в глубины палеолита. Растворился ли миф в мощном потоке цивилизационного прогресса или, связанный со структурами подсознания, лишь видоизменился в «информацион- ном обществе знания»? Чтобы понять роль, место, пределы (или беспредельность) мифа в культуре и сознании, естественно попы- таться представить картину его происхождения.
ВООБРАЖЕНИЕ КАК ИНСТРУМЕНТ АДАПТИВНОСТИ
Одна из отличительных черт приматов и наших человекообраз- ных предков – повышенная возбудимость, которая, вероятно, явилась главной причиной стремительного (в эволюционной шкале) переме- щения последних из джунглей в саванну Восточной Африки. В по- добных условиях приспособление к принципиально новой среде не могло быть обеспечено медленными морфологическими модифика- циями, и решающая роль переходит к эволюции поведенческой: воз- растающая активность прачеловека открывает широкое поле дейст- вия для отбора.
Длительное изучение поведения и интеллекта человекообраз- ных обезьян (шимпанзе) привело известного исследователя Келера к заключению о связи их способности к опосредованному дости- жению цели со зрительным полем и с оптическими структурами. Интеллект этот весьма ограничен: «У шимпанзе не могут быть обна- ружены даже малейшие начатки культурного развития»1. Однако в этих ограниченных проявлениях Келер находит признаки принци- пиального отличия этого сознания, представляющего собой пере- ходную от животного стадию:
Мы не могли проследить <…> как далеко простирается прошлое время в будущее, в котором шимпанзе живет <…> длительное общение с шимпан- зе заставляет меня предположить, что, помимо отсутствия языка, именно чрезвычайно узкие границы (такого проникновения. – А.Д.) <…> создают огромную разницу, которая всегда все же может быть обнаружена между антропоидами и самым примитивным человеком2.
1 Келер В. Исследование интеллекта человекообразных обезьян. М., 1930. С. 205.
2 Там же. С. 204.
Определим тот важнейший рубеж, который лишь едва пересекает сознание шимпанзе и замирает, как расщепление органического, не знающего времени, биологического существования:
Итак, уже организация мозга и психики человекообразных до- пускает весьма ограниченное, условное «расширение» животного, трехмерного пространства. У гуманоидов эта способность, стимули- руемая отбором, развивается и становится той базой, на которой взрастают человеческие искусства и разум.
Конечно, инстинктивные повадки, приемы преследования добы- чи весьма искусны, например, у гиены, но насколько сложнее ситу- ация физически столь несовершенного (в сравнении с хищником) палеолитического охотника. Как мог он достичь победы в сражении с мамонтом?
Единственный возможный путь – развивать и использовать ту способность, которую обнаруживают уже шимпанзе. Достаточно сильно стимулированный шимпанзе перемежает активные попытки достичь цели с периодами физической пассивности на фоне психи- ческого напряжения, результатом которого является выбор подсоб- ных «инструментов» и навыков, сочетаемых «в форме динамичес- ких, направленных процессов сообразно данной [оптической. – А.Д. ] структуре3».
В длительном процессе проб и ошибок зрительная сцена гума- ноидов раздвигается, вмещая все более удаленные фигуры, объек- ты, причем уже и те, которые не укладываются в оптическое поле. В умственных манипуляциях психика учится разделять действие на ряд достаточно автономных задач и, комбинируя их, строить слож- ный маневр.
По мере усложнения маневра сознание вынуждено включать в него не только собственные шаги, но и учитывать действия сородичей, реакции добычи. Чтобы сделать это искусней, обрести возможность победить противника, охотник должен даже не представить, а почувс- твовать себя могучим гигантом, перевоплотившись, стать мамонтом. Первобытный охотник, получая первый опыт превращения, та- ким образом выходит за пределы органического течения жизни, открывая для себя время. Так параллельно физической возникает реальность психическая − пространство воображения. Рождение фантазии определяет важнейшую отличительную особенность чело- века с точки зрения столь несхожих, строгих эволюционистов как
К. Маркс и Ч. Дарвин.
Это уникальное психическое новшество отображается и в про- граммно-аппаратной организации психической деятельности. В до- полнение к мгновенной (основанной на мнеме – древнейшей способ- ности удерживать действия прежних раздражителей и применять их для адаптации) и постоянной памяти (богатейшему у высших млекопитающих, но ограниченному спектру сложных ригидных, инстинктивных реакций) в поведенческой эволюции вида homo расширяется, обретая все большее значение, оперативная память –
3 Келер В. Указ. соч. С. 205.
сфера свободной психической активности, поле игры фантазии, ас- социаций, агглютинаций.
В стремительном раздвижении временного горизонта выход за пределы физической реальности не только умножает живой индиви- дуальный опыт, но и открывает возможность его интеграции, апроп- риации, минуя длительный путь естественного отбора. Ускоренный, постоянно нарастающий темп культурной эволюции лежит в основе удивительной адаптивности человека.
ПСИХИЧЕСКАЯ цЕНА АДАПТИВНОСТИ
Уже архантроп пересекает границу африканского континента и активно заселяет южную и юго-восточную Азию, однако не вы- ходит за пределы привычной – тропической – экологической зоны. Вероятно, лишь в психике неандертальца преодолевается некий ру- беж, который позволяет говорить не о человекообразности, подобии, не о прачеловеке, но о существе человеческом. Основания усмот- реть теснейшее родство дают захоронения позднего Мустье, которые современный взгляд интерпретирует, при всей условности подобной оценки, как достаточно достоверные (в силу плотности их группи- ровки) следы проявления сугубо человеческих чувств и черт: букеты цветов (пучков растений?), уверенные правильные гравировки, ске- лет человека с физическим дефектом, прожившего длинную жизнь. А подтверждаются эти умозрения освоением гейдельбергским че- ловеком и неандертальцем областей с умеренным климатом, а затем ускоренным заселением неоантропом практически всех материков, включая горные, пустынные и даже полярные области. Что указыва- ет на высочайший уровень адаптации, который решительно отделяет homo sapiens от всех прочих высокоорганизованных живых существ и позволяет определить адаптивность как необходимое условие, как
видовой признак человека.
Но законы сохранения действуют повсеместно, и необходимая плата за удивительный дар воображения должна быть весьма вы- сока. Временной горизонт, открывающийся в сознании, с неизбеж- ностью порождает представления о прошлом и будущем, вопросы и загадки рождения и смерти, повергая сознание в ужас перед не- ведомостью предстоящего и таинственностью прошедшего. Как же справляется наивная психика со столь сложными проблемами как созидается ее потенциал?
Первобытное сознание абсолютно безразлично к установлению естественных причин и связей. Зато оно переполнено, насквозь про- низано мистикой. Поведение, реакции определяются едва ли не ис- ключительно силами, недоступными органам чувств. Духи, среди которых особое место занимают духи мертвых, и колдовство ради- кально влияют на все происходящее: «Болезнь и смерть рассмат- риваются туземцами Конго как абсолютно ненормальные события. Все они всегда дело рук колдуна. Даже когда человек утонул или по- гиб на войне»4. Связь полового акта с зачатием может отмечаться или