Проблемы источниковедения 16 глава

Таким образом, суть и содержание социальной организа­ции могут быть выявлены только при подробнейшем изучении всех ее составляющих. Одним только определением ее струк­туры как «сегментарно-стратифицированной» - этот вопрос не решить. В то же время нельзя сбрасывать со счетов и имуще­ственные моменты: благосостояние, определяющее во многом логику действия различных социальных групп. Однако, изуче­ние социальной организации требует эволюционного подхода /учета исторического времени/, дифференцированного отноше­ния /учета исторического пространства/.

5. Хозяйственно-культурная система: генезис, типология, структура

Историко-этнографическая литература, посвященная хозяй­ству казахов и кочевников Евразии, чрезвычайно объемна. Она включает сотни публикаций: монографии, сборники, статьи и статистические описания. Хозяйственная жизнь всегда нахо­дится на виду. В связи с этим с древнейших времен купцы, пу­тешественники, писатели, чиновники, посетившие по тем или иным причинам степные края, оставляли описания картин хо­зяйственной деятельности местного населения. Именно на та­ком эмпирическом материале создавались и создаются ныне труды по хозяйственной структуре. Несколько иначе выглядят исследования построенные на результатах статистических эк­спедиций конца XIX- начала XX вв. Уровень первичной систе­матизации и научного обобщения в них достаточно высокий, что, в общем-то, объясняется громадной работой проведенной Ф.Щербиной,Л.Чермаком,П.Румянцевым,А.Букейхановыми др. На сегодняшний день опыт осмысления истории и специ-

фики хозяйственной деятельности населения Великой степной равнины еще не превзошел указанного уровня.

Следовательно, перед современной исторической наукой стоят грандиозные задачи, связанные не только с необходимо­стью расчищения завалов оставшихся в наследство от советс­кой историографии, но и в плане выработки основных методо­логических подходов к анализу хозяйственно-культурной ис­тории. На наш взгляд, настало время изучения генезиса основ­ных форм хозяйства Великого степного пояса Евразии. Не ме­нее сложная задача - осмысление хода темпов эволюции хо­зяйственно-культурной системы. Все многообразие хозяйствен­ных форм в Великой степи и прилегающих к ней регионов не­обходимо рассматривать как систему. И, в-третьих, серьезного анализа требуют различные комбинации и взаимоотношения элементов /компонентов/ внутри этой системы. На наш взгляд, такой подход, обеспечиваемый комплексными исследования­ми, позволит реконструировать полную картину хозяйствен­но-культурной деятельности населения Великой степи в раз­личные эпохи, позволит выявить все исторические ньюансы, связанные с переселениями кочевников, формированием но­вых государстви обществ, как в степи, так и за ее пределами. Более широкий подход к данной теме избавит исследователей от ряда проблем. Если до сих пор становление казахского об­щества связывалось только со степными просторами, а в хо­зяйственном плане - с кочевым скотоводством, то указанный подход позволит искать начало формирования государства и общества в многообразных формах деятельности наших пред­ков, создававших свою цивилизацию в различных природно-географических зонах Центральной Азии.

Феномен хозяйственно-культурной системы кочевого ско­товодства нельзя и невозможно ограничивать только описани­ем и типологией кочевого хозяйства казахов. Из поля зрения специалистов выпадают огромные оседло-земледельческие ареалы, граничащие с Великой степной зоной в древности и средневековье, которые органически входили в хозяйственно-культурную систему кочевого скотоводства. В тени политичес-

235

ких процессов остаются нити хозяйственно-культурных свя­зей Евразийского континента. Именно они обеспечивали в течение многих тысячилетий мощный наступательный про­цесс формирования современной культуры.

Подавляющее большинство исследовательских характе­ристик кочевого хозяйства привязано к концу XIX - началу XX вв. Этот период более освящен в источниках и позволя­ет говорить о переходных формах хозяйства казахов, об орудиях труда и т.д., но ни в коем случае не может отра­жать ту грандиозную конструкцию жизнедеятельности Ве­ликой степи, характерную для более ранних эпох.

Вопрос генезиса кочевого скотоводства привлекал многих ученых и поныне остается нерешенным. Причина, видимо, зак­лючается в том, что с давних времен ученые исходили из пред­ставления о трех ступенях развития человечества. Предпола­галось, что развитие хозяйства шло последовательно, от охоты - к скотоводству, от скотоводства - к земледелию и т.д. На этой схеме, как мы прекрасно знаем, и базировалась марксистская догма о трех ступенях развития истории - дикость, варварство и цивилизация. В XX в. происхождение кочевничества стали больше связывать с кризисом комплексного хозяйства эпохи бронзы. Сторонники этой концепции полагают, что усиливаю­щаяся аридность многих территорий привела комплексное хо­зяйство к специализации в скотоводческом направлении. Про­цесс нарастает постепенно и согласно этой концепции, в нача­ле I тыс. до н.э. кочевое скотоводство становится господствую­щим на данной территории. Такова общепринятая точка зре­ния на этот сложный вопрос.

Специалистами указывается комплекс причин, способство­вавших возникновению кочевого скотоводства в евразийских степях. Полагается, что этот переход являлся следствием син­хронного действия различных факторов. Среди основных пред­посылок отмечаются аридность географической среды, где зем­леделие возможно только с использованием ирригации; состав стада максимально приспособленного к условиям окружающей среды; наличие верховых животных и транспортных средств,

развитая имущественная дифференциация. К числу главных, на наш взгляд, можно отнести степень дифференциации труда между скотоводами и земледельцами.

Несколько наших соображений о времени возникновения кочевого скотоводства. Никто не спорит с тем, что в евразийс­ких степях определяющее влияние на переход к пастушеству, а затем и кочевому скотоводству сыграло коневодство. Исполь­зование лошади продвинуло древнее население степи далеко вперед. Кочевники использовали все универсальные возмож­ности лошади как транспортного, пищевого, военного средства. Лошадь помогла беречь другой скот, отвоевывать его у других, и даже облегчала им доступ к траве, разбивая своими копыта­ми снежный покров.

Именно история евразийского коневодства ставит под со­мнение общепринятую хронологию начала кочевого скотовод­ства. Последние археологические открытия позволяют отнес­ти начало кочевого скотоводства отнести к более глубоким пла­стам истории. Коневодство как стержневой элемент и символ кочевой хозяйственно-культурной системы появляется еще в III тыс. до н.э. Одновременно с конем появляются юрта /ала-шык/ и другие атрибуты кочевого скотоводства. В этом плане актуальными кажутся несколько предложений, исходивших из уст отдельных исследователей.

В.И.Бибикова, подведя итоги своим археологическим изыс­каниям в Северном Прикаспии, называет временем перехода к кочевому скотоводству эпоху неолита /вторая половина IV тыс. до н.э.//46.-С. 110/.

Чуть раньше, в конце 60-х гг. Мерперт в одном из своих интересных исследований начало евразийского кочевничества датировал III тыс. до н.э. /181. - С.211/.

Еще раньше такое предположение исходило от А.Тойнби, который полагал, что начало кочевого скотоводства, относится к IV-III тыс. до н.э. /232. -С.404/.

Однако, ТоЙнби выводил кочевое скотоводство из земледель­ческой ступени цивилизации. Основываясь на исследованиях, проведенных в Туркестане рядом исследователей /Пумрелли/,

237

он утверждал, что сельскохозяйственная ступень предшество­вала доместикации, т.е. она предшествовала номадической па­стушеской ступени цивилизации. Он полагал, что искусство доместикации в значительной мере больше свойственно зем­ледельцу, нежели охотнику. Примечательны его слова «домес­тикация животных - искусство более высокое, чем доместика­ция растений, поскольку это - победа человеческого ума и воли над менее послушным материалом. Другими словами, пастух - более виртуоз, чем земледелец» /232. - С. 185/.

Поскольку многие вопросы, связанные с генезисом кочево­го скотоводства нами рассматривались в одном из предыдущих разделов, мы переходим к сути своего предложения. Оно мо­жет в той или иной степени примирить сушествушее противо­речие, как в определении начала, так и дальнейших судеб ко­чевого скотоводства. Суть нашего предложения заключается в принятии понятия «чередование». Обозримое с высоты сегод­няшних исторических источников прошлое хозяйственно-куль­турной системы говорит о существовании нескольких сопро­вождающихся циклов чередования пастушества с другими хо­зяйственными укладами. В основе чередования лежит смена климатических условии в великих просторах Евразийских сте­пей. Если мы соглашаемся с выше приведенными гипотезами о раннем происхождении кочевого скотоводства /Н.Я.Мерперт, В.И.Бибикова/, то для логичного объяснения всех предшеству­ющих процессов следует принять и теорию цикличности хо­зяйственно-культурной системы, что на наш взгляд, является единственно возможным объяснением исторических процес­сов.

На наш взгляд, наиболее ранние формы и элементы хозяй­ственно-культурной системы Евразийских степей появились в эпоху неолита. Вероятно, часть земледельческо-скотоводчес-кого населения евразийских степей по мере наступления засу­хи в конце неолита решила искать новые территории с при­вычными условиями существования. Таким образом, они были вынуждены идти на юг и запад и обживать те территории, ко­торые обеспечивали бы сохранение ранних форм комплексно-

го хозяйства. Другая же часть населения, оставаясь на родине в открытой степи, вынуждена была отказаться от земледелия и стала заниматься коневодством. Одновременно, а возможно, и ранее к коневодству перешли охотничьи племена, обитавшие в степях и полупустынных районах. В эпоху энеолита оно стало доминирующим видом хозяйственной деятельности в Великой степи.

В конце III тыс. до н.э. бывшие коневоды снова переходят к комплексному хозяйству, в котором нашли удачное сочетание - отгонное скотоводство, земледелие и горная металлургия. Ве­ликая засуха, наступившая в середине II тыс. до н.э., снова зас­тавила евразийцев приспосабливаться к засушливой степи и вырабатывать новые навыки. Вероятно, великие движения па­стушеских народов в начале I тыс. до н.э. и есть отголоски при-родно-экологического кризиса внутри Великой степной равни­ны. Всередине I тыс. до н.э. снова замечается повышение осед­лости и переход к комплексному хозяйству. По всей вероятно­сти, этот процесс происходит при сохранении локальных оча­гов кочевого скотоводства. В этих условиях номадизм был вы­годен и в экономическом плане прогрессивен, так как обечпе-чивает цившшзашюнный прорыв. Непрямая утилизация рас­тительного мира степи через посредничество животного со­здает основу для развития человеческого ума и воли. Кочевник круглый год должен искать корм для своего скота в суровой и скупой степи. В соответствии с годовым циклом он должен перемещаться по степным пространствам, преодолевая нема­лые расстояния, с летних пастбищ на зимние и наоборот. При­чем он кочует не только со своим стадом, но всей семьей, со всем своим имуществом: «Кочевники не могли бы одержать победу над степью, выжить в столь суровом естественном ок­ружении, если бы не развили в себе интуицию, самооблада­ние, физическую и нравственную выносливость» /232. - С. 185-186/.

Таким образом, прослеживаемые по различным источни­кам чрезвычайно тяжелые по всей вероятности, но в то же вре-

239

мя революционные переходы выработали у степного населе­ния особые нравственные и интеллектуальные качества. По­этому рассматривать кочевников как вечных узников климати­ческого и вегатационного годового цикла противоречит самой простой логике. Усилия степняков приносили им всегда успех в виде гармоничного сочетания трех элементов: природы, об­щества и человека. Одновременно кочевники никогда не утра­чивали связи с внешним миром, которой в той или иной степе­ни был зависим от ситуаций в Великой степи.

Безусловно, резкие изменения климата оказывали на ко­чевников не самое последнее влияние. Но с самых древней­ших времен евразийцы отвечали на такие вызовы соответствен­но адекватным ответом. Так произошли величайшие в исто­рии человечества перевороты - переход собирателей и охотни­ков к скотоводству, переход к комплексному хозяйству, от ком­плексного хозяйства - к номадизму и наоборот. Обратный пе­реход от кочевничества к комплексному хозяйству - также изоб­ретение евразийцев. Процессы перехода к кочевничеству были обратимы. При благоприятных малейших условиях евразий­цы переходили к комплексному земледельческо-скотоводчес-кому хозяйству. Причем эти переходы совершались быстро. На протяжении последнего тысячелетия в евразийской истории мы несколько раз могли наблюдать на огромнейших просторах Казахстана чередование этих двух форм хозяйства. Это и есть ответ на вызов природы.

Следует предполагать, что суровые условия степи перма­нентно выталкивали небольшую часть кочевого населения. Вероятно, сказывались и демографические факторы, и кочевое население засасывал внешний вакуум, в виде оседлых регио­нов. И в самом деле, в этом следует видеть действие, не завися­щее от кочевников, их замыслов, менталитета, хищнических инстинктов и т.д. Миграции пассионарных групп кочевников в оседлые регионы были продиктованы, видимо, стихийными законами, не зависящими от воли этносов и человеческих групп. При этом оседлые матриархальные общества сами увлекают

кочевников /она жургЫ. Происходит оплодотворение, в резуль­тате появляются новые государства, цивилизации, жизненная энергия которых основывается на кочевнической.

Для понимания хозяйственно-культурной системы Великой степи важны следующие выводы А.Х. Маргулана, вытекающие из специфики хозяйственно-культурных традиций: «Этот воп­рос важен не только для освещения истории земледельческой культуры древнего Казахстана, но и имеет практическое значе­ние с точки зрения нашего современного отгонного животно­водства», -пишет А.Х.Маргулан. Принципы последнего, по словам ученого, «лежат отчасти на исторической основе чере­дования оседлости и пастбищного скотоводства еще в древ­нем Казахстане»/165, -С.4/.

Такая характеристика реальна и для XVII-XVIII столетий, «когда основные принципы экономического быта населения составляло сочетание кочевого скотоводства и оседлости». По словам А.Х.Маргулана, «эту традицию прочно держали казахи вплоть до первой четверти XVIII в., т.е. до того периода, когда нашествие джунгаров надолго подарвало основу их земледель­ческой культуры и вытеснило их из южных городов в степи». В историческом плане подобная структура хозяйства четко про­слеживается на юге Казахстана. Сакские поселения, раскопан­ные в этом регионе, свидетельствуют, в основном, об оседлом быте населения. Сами по себе эти земли являются прекрасны­ми зимними пастбищами. На летние джайляу часть населения отправлялась в горы Каратау, где скотоводы помимо летнего выпаса скота «добывали железную руду, которую на подводах доставляли на свои зимние поселения, и занимались перера­боткой ее».

С.П.Толстов указывал на значительную роль кочевников в формировании среднеазиатской городской культуры: «Лишь исходя из «первого значительного разделения труда» между кочевниками и земледельцами, можно объяснить данный рас­цвет среднеазиатских городов, возникших и развивающихся как связывающее звено между обеими главными отраслями экономики древней Средней Азии - скотоводческим хозяйством

степей и земледельческим хозяйством оазисов», - пишет ав­тор./236.-С.275/.

Древнее население было одновременно связано как с осед­лым земледелием, так и с кочевым скотоводством. Пастуше­ство - составной и существенный элемент хозяйственно-куль­турного комплекса древнего периода.

История первого тысячелетия также иллюстрирует это удач­ное сочетание различных хозяйственных форм. Вероятно, сфор­мировавшаяся в сакское время хозяйственно-культурная сис­тема в эпоху тюрков обретает новые черты и элементы. Наибо­лее удачный в данном отрезке истории пример - тюркизация Мавераннахра и прилегающих районов. Вместе с усилением тюрков происходило возрождение былых городских центров, земледелия и ремесленного производства. Это время расцвета основной трассы международной торговли - Великого Шелко­вого пути.

В хозяйственно-культурной системе Великой степи Маве-раннахр занимал особое место как у тюрков, так и у их пред­шественников и последователей. Прежде всего, присырдарь-инская территория имеет стратегическое значение в плане обес­печения кочевого населения Великой степи необходимым ко­личеством земледельческой и ремесленной продукции. Конт­роль над трансконтинентальными путями давал кочевникам также огромные выгоды как в экономическом, так и в полити­ческом отношениях. Из территории Мавераннахра готовились глобальные миграции в глубинные районы Востока. Можно сказать, что территория южнее Сырдарьи вынашивает плод миграционной активности, зачатой кочевниками еще в просто­рах Великой степи. Обретя определенную структуру и подкреп­ленные жизнеутверждающей энергией, мигранты шли на за­воевание центров оседлых цивилизаций. В этом плане Маве-раннахр являлся своеобразным плацдармом Великой степи.

Имеющиеся у нас материалы позволяют говорить о суще­ствовании вокруг степной зоны нескольких относительно ав­тономных регионов, входящих в хозяйственно-культурную си­стему Великой степи. Любые противопоставления пастушес-

ких скотоводов и оседлых общин внутри этой системы непри-емлимы и уводят исследователя в неверный путь. Нельзя рас­сматривать отдельно и обособленно Великую степь, тем более противопоставлять ее зависимым от нее регионам. Те проти­воречия, существующие между оседлым земледельческим насе­лением /в особенности городским/ и степными скотоводами, объясняются противоречиями внутри системы. Так что карти­на, созданная нашими историками, где житель степи неизмен­но выступает в качестве агрессора и хищника, от набегов кото­рого постоянно страдают оседлые земледельцы юга, на повер­ку оказывается несостоятельной. В большей степени как юг, так и другие субрегионы находят больше пользы в данной хо­зяйственно-культурной системе, нежели сами кочевники.

Основной компонент хозяйственно-культурной системы Евразии - кочевое скотоводство древности и средневековья -также представляется более громоздким и сложным, в сравне­нии с кочевым скотоводством в новое время. Современные ис­ториографические традиции, часто обращавшиеся к методу ретроспекции при анализе нашего прошлого, не всегда быва­ют справедливыми. В материальной культуре кочевников есть несколько знаковых элементов, по которым можно судить о характере и мощи культуры.

Повозка и медный котел - наиболее часто встречающиеся произведения ремесла средневековых кочевников - свидетель­ствуют о существующей четкой специализации и стабильнос­ти жизненного уклада их хозяев. Повозку А.Х.Маргулан счи­тал «своебразной формой полуоседлого типа жилищ» /165. -С.13/.

В своих описаниях золотоордынских кочевников Ибн Ба­тута пишет: «В Дешт-и-Кыпчаке каждый хатунь их ездит в арбе, в кибитке, в которой находится навес из позолоченного серебра, либо из разукрашенного дерева. Лошади, которые везут арбу ее, убраны шелковыми позолоченными покрова­ми»... «вся она /арба/ была обтянута хорошим синим сукном, окна и двери кибитки были раскрыты» /220. - С.292/.

243

Ибн Баттута отмечает, что вереница этих арб простиралась от ста до пятисот. Длинными рядами, занимая огромное степ­ное пространство медленно двигаются сообщества племен. Такое же описание казахов-кочевников дает Фазлаллах Рузбе-хан.

Бытовой склад казахов XIV-XVII вв. фактически напоми­нает картины более древних эпох.*

Плано Карпини отмечает существование у кочевников Зо­лотой Орды двух видов жилиш: «Ставки у них круглые, изго­товленные наподобие палатки и сделанные из прутьев и тон­ких палок. Наверху же в середине ставки имеется круглое окно, откуда попадает свет, а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены же и крыши по­крыты войлоком, двери сделаны также из войлока. Некоторые ставки велики, а некоторые небольшие, сообразно достоинству и скудности людей. Некоторые быстро разбираются и чинятся и переносятся на вьючных животных, другие не могут разби­раться, но перевозятся на повозках» /205. - С.24/. По словам Карпини, для перевозки таких повозок запрягали «три, четыре или даже больше» быков.

Рубрук делает описание вообще очень громоздких повозок. «Они делают подобные жилища настолько большими, что те имеют иногда тридцать фунтов в ширину... я вымерил однаж­ды ширину между следами колес одной повозки в 20 фунтов, а когда дом был на повозке, он выдавался за колеса, по крайней мере, на пять фунтов с того и другого бока». Такие большие повозки тянули 22 быка /в два ряда/. Кочующие поселения с сотнями повозок идут по степи очень медленно «они едут так медленно, как ходит ягненок или бык», - пишет Рубрук /205. -С.81/.

Отталкиваясь от вышеприведенных примеров из средневе­ковых источников, А.Х.Маргулан пишет; «Трудноразбираемые жилища, сделанные из прутьев, безусловно, отличаются от бо-

"См. эпические материалы, например, «КызЖибек- Толеген» и т.д.

лее легкой формы передвижных, кочевых юрт и по своей гро­моздкости приближаются к полуоседлому типу жилищ» /165. -С. 14/.

По его материалам, в Казахстане немало топонимических названий носивших названия от строя повозок /Кангка/*: на Сырдарье, на р.Урал - Кырык арба, в низовьях Нуры, в районе Улытау /Орда конган/ и на р. Обаган. По мнению А.Х.Маргу-лана, города в степи возникали в местах стоянок: «В связи с историей повозки думается, что древнейший город на Сырда­рье, вероятно, возник также от строя повозок, в этом не остав­ляет сомнений его название от повозки - кангка» /165. - С. 14/.

Большинство современных исследователей в той или иной мере заняты проблемами типологии скотоводческого хозяйства. В советской этнографии было принято выделять четыре типа скотоводческого хозяйства: оседлое, кочевое, полукочевое и полуоседлое. Различия между ними определялись удельным весом земледелия, т.е. соотношением скотоводства и земледе­лия в конкретных географических условиях. Вопросам типо­логии кочевничества /скотоводческого хозяйства/, особенно по тюрко-монгольским народам, посвящено обширнейшее коли­чество литературных работ, значительная часть ее была про­анализирована в обобщаюших трудах С.ЯРуденко, Г.Е.Мар­кова, Б.Х.Кармышевой, С.И.Вайнштейн и некоторых других.

На сегодняшний день существуют довольно подробно раз­работанные типологии и систематики форм скотоводства с уче­том хозяйственно-культурных типов в доиндустриальных об­ществах.

Например, Г.Е.Марков и К.П.Калиновская выделяют не­сколько крупных комплексов скотоводства, включая оседлое скотоводство. В свою очередь, эти комплексы подразделены на

*Город Кангка был расположен в плодородной равнине древнего Ангре­на неподалеку от района нынешнего г. Ташкента. В Шах-шме страна Кан­гка рисуется как «северная соперница Ахеменидского Ирана, против ко­торого они вели многолетнюю войну». Город Кангка лежал на правом бе­регу Сырдарьи и был «последним убежищем» для Афрасияба.

245

подтипы. В собственно скотоводческом хозяйстве выделены классы, роды и виды как более низшие ступени классифика­ции. Эти ступени классификации /род, вид/ отражают харак­тер содержания скота и условия его выпаса, т.е. технологии скотоводческой отрасли производства.

Пожалуй, в последние десятилетия всевозможные вариан­ты типологии скотоводческого хозяйства уже проведены, в интересную тему включились и специалисты разных отраслей науки: ученые-историки, этнографы, географы, экономисты /например, Л.М.Зальцман/.

Подведя итоги многочисленным классификациям, Б.В.Ан­дрианов сводит их к трем основным группам:

1. Скотоводство оседлое /стойлово-выгонное/, как часть оседло-земледельческих, хозяйственно-культурных типов;

2. Скотоводство пастушеское, в котором выпас скота на па­стбищах осуществляется частью населения или пастухами;

3. Скотоводство номадное, кочевое или полукочевое, с се­зонными миграциями по пастбищам отдельных семей или их объединений /20. - С. 18/.

В классификационных опытах по типологии подвижного скотоводства никто до сих пор не превзошел систематику С.И.Руденко /1961 г./. Суть его предложения заключается в том, что важно различать пастушеские и кочевые /номадные/ ско­товодческие хозяйства. Это мнение лежит и в основе истори­ческой классификации форм скотоводства, что для нас чрез­вычайно важно.

СИ.Руденко хорошо показал, что пастушеское скотоводство развивалось как в рамках ранних обществ скотоводов-земле­дельцев с натуральным хозяйством и на более высокой стадии развития сельского хозяйства, основанного на применении ра­бочего скота, так и в товарной форме. Это универсальная для всех времен форма хозяйственной деятельности должна быть учтена при изучении древнего и средневекового периодов ис­тории Казахстана. Пастушество, как универсальная категория хозяйственно-культурной системы, лежит в основе многоты-

сячилетней деятельности народов степного пояса Евразии. Это базовая отрасль хозяйства, та фундаментальная основа, на ко­торой в зависимости от стечения обстоятельств можно пост­роить кочевое общество или же строить комплексный хозяй­ственно-культурный тип.

К числу важнейших особенностей пастушества относятся;

1. Скотоводство как один из определяющих видов хозяй­ственной деятельности.

2. Экстенсивный характер хозяйства, связанный с кругло­годичным содержанием скота на подножном корму.

3. Периодическая сезонная подвижность.

4. Участие в перекочевках значительной части населения.

5. Наличие конкретных и долгосрочных стоянок.

6. Преобладание натуральных форм хозяйства.

7. Занятость некоторой части населения не скотоводчески­ми занятиями /собирательство, охота, мотыжное земледелие и торговля/ /245. - С.6/.

Именно на эти особенности кочевого хозяйства указывают специалисты, они являются главными при характеристике ко­чевого хозяйства и определяют его специфику. Вместе с тем весь этот комплекс характерен, в первую очередь, для пасту­шества. Невозможно понять всю специфику хозяйственно-куль­турной системы Великой степи без учета маргинальных реги­онов. К числу их относились современный юг Казахстана /Тур-кестанско-Ташкентский оазис/, низовья Сырдарьи и Амударьи /Хорезм/, Семиречье /Восточный Туркестан/, Поволжье и Се­верное Причерноморье.

Здесь в основном проживало оседлое население, отчасти занятое земледелием, ремесленным производством, а также торговлей. На этой маргинальной территории с давних времен появлялись различные религиозные традиции с культовыми и иными центрами. Население маргинального пояса с кочевыми регионами связывает многообразие форм взаимодействия. В различные периоды истории и в глубинных районах степи по­являлись очаги оседлости.

247

Таким образом, хозяйственно-культурный комплекс скла­дывался как многоукладный в результате взаимодействия раз­личных форм хозяйственной деятельности, активно дополня­ющих друг друга. Выше названные регионы почти всегда на­ходились в сфере влияния правителей Великой степи. Более того, в различные периоды сфера влияния кочевой элиты вы­ходила далеко за рамки названных территорий и охватывала центральные земли Востока и Запада.

Маргинальные районы отличались повышенной плотно­стью населения, яркой ориентацией на рынок. Расцвет и во­обще благополучие городов этих зон впрямую зависело от мирных, торговых отношений земледельцев и скотоводов.

Число оседлых жителей постоянно пополнялось за счет оседания кочевников. В силу этого обстоятельства в указан­ных территориях встречались различные переходные группы. Иные из них в силу достаточно долгого проживания среди осед­лых, постепенно утрачивали свои генеалогические связи и ро­довые названия, иные из них еще помнили о своем кочевни­ческом происхождении. Уровень ассимиляции во многом за­висел от уровня седентаризации. В целом, господствующей тен­денцией в указанных регионах был процесс установления со-седско-территориальных связей.

В силу постоянного притока кочевого населения и их по­степенной маргинализации, а также в силу сильного давления со стороны кочевников, формирование самостоятельных по­литических и этнических общностей в них не получило доста­точного развития. В политическом отношении маргинальные регионы были зависимы от власти кочевых государств, более того, отдельные города и поселения становились центрами ко­чевых государств и империй.

Города и поселения в маргинальных регионах представ­ляют собой города-полисы. Это можно проиллюстриро­вать на примере Восточного Туркестана, Южной Сиби­ри, Поволжья, Ташкентско-Туркестанского региона и Ку-рамы /XVIII в./.

Заключение

КЛЮЧЕВЫЕ ПЮБЛЕМЫИСГОРИИ ВЕЛИКОЙСГЕПИ

:,

В исторической литературе Евразийская история всегда рас­сматривалась в привязке и в противопоставлении Восток - За­пад. Под Западом подразумевалось, в первую очередь, простран­ство, плотно заселенное англо-саксонскими этносами, а затем и остальной романо-германский мир. Восток, прежде всего, олицетворяли такие древние цивилизации, как Китай и Индия, и, во вторую очередь, переднеазиатские регионы, включая Еги­пет. Великая степная равнина Евразии, /включая территорию Казахстана/ выпала из данного контекста сложных взаимоот­ношений и не стала предметом серьезных историко-культур­ных изысканий. Большинство историков и культурологов, рас­сматривая Всемирную историю, где двумя полюсами мировой истории выступали Восток и Запад, всегда умудрялись как-то не замечать степную равнину Евразии. Сложные этнополити-ческие процессы в самом центре огромного континента, до­вольно быстро реагирующие на любые изменения во внешней периферии Великой степи, остались незамеченными. Мост между Востоком и Западом взмывал над Великим евразийс­ким поясом степей, и не касался судеб и деяний степных наро­дов и их культур. Из-за такого высокомерия современных гу­манитарных наук в научный оборот не вошли самые существен­ные закономерности и события истории, участниками которых всегда до Нового времени оказывались степные народы. Бе­лые пятна, лежащие на карте истории, черной пленкой закры­вают настоящую историю, свидетельствуя о недостоверности общей картины.