На мгновение я ощутил себя в Париже у мсье Трюффо – французского повесы, который, когда я был еще маленьким, на несколько месяцев нанял мою мать. Ему нравился ресторан «Максим» на улице Рояль, и я оторопел, когда увидел в «Парфеноне» лампы в виде женских фигур, похожие на те, что стояли в парижском ресторане. Правда, эти были раз в пять больше французских и отштампованы заводским способом, но в остальном бронзовые женщины ничем не отличались от тех, что я видел в «Максиме». Затем мой взгляд охватил интерьер в более широком масштабе. Шезлонги на гнутых ножках, как в эпоху Людовика XV, золоченые кофейные столики, красные кисти, бархат и старинное золото, куполообразный потолок с изображением стреляющих из лука купидонов, Венера Милосская и другие личности с ампутированными конечностями на постаментах и ярусы балюстрад, ведущие в рай снимаемых на час отдельных номеров. Еще там была эстрада, пустая в это время, если не считать нервирующих всполохов синего электрического света, который мог бы предвещать прилет НЛО. «Сварка», – решил я.
Появилась мамасан, сильно нарумяненная женщина в наряде в духе бального платья девятнадцатого века. Тело внутри платья было, однако, не намного старше двадцати семи лет. Я сел на один из повернутых к сцене диванов, а она опустилась на колени, внимательно следя, чтобы ее голова все время была ниже моей. И объяснила, что, поскольку я пришел в клуб, мне необходимо стать его членом. Процедура не заняла больше пяти минут и заключалась в основном в том, что с моей кредитной карточки сняли копию. Пока она продолжалась, мамасан повторяла снова и снова, что список членов хранится в тайне и его держат в зашифрованном виде в компьютере, не подключенном к локальной сети.
Я пришел слишком рано, было только начало девятого, и находился в зале один, но поскольку полностью расплатился за свое членство в этом эксклюзивном клубе, мне полагалась премия. И я ее незамедлительно получил – не успел оглянуться, как оказался окруженным слетевшимися со всех сторон девицами: четыре сели рядом со мной на диван, еще шесть устроились на стульях, слушали с интересом и уважением и взирали на меня остекленелыми глазами, в которых тут же зажглось бы обожание, подай я малейший знак поощрения. Все красотки были облачены в бальные платья с глубоким декольте, подчеркивающим припудренную лощинку между грудями, все пользовались тенями розового и фиолетового цветов.
Разглядывая их лица, я думал о Дамронг. Разумеется, они молодые и красивые, но ни одно лицо не излучало сияния, как у нее, – даже у транссексуала. Он был упакован, как Мария Антуанетта, и я его не сразу узнал, и то только по особому отпечатку самосознания.
Я отдавал себе отчет, что «Парфенон» – восточный клуб и, несомненно, придерживается феодальной иерархии. С верхней балюстрады доносились женские голоса. Я как можно осторожнее поманил мамасан и показал наверх. Пара тихих слов с ее стороны, и мои новые подружки испарились. Пока она сопровождала меня по устланной бархатом лестнице с золочеными перилами, вполголоса упомянула, что девушки на втором этаже ценятся особенно высоко и за них причитается двойная плата. Мне снова предстояло наблюдать парад красоты. Но здесь плоть оказалась несколько белее, что свидетельствовало о большей доле китайских генов. И под трепещущими веками в глазах было больше истинной жизни, но я не находил того понимания, которое искал. И транссексуалов здесь не было.
Стоящая рядом мамасан отметила, что я не вполне доволен. Я перехватил ее взгляд, и она едва заметно кивнула, приглашая на верхний этаж. Пока мы поднимались, я составил о ней представление: компетентная и трудолюбивая, но слишком молодая и привлекательная для роли величественного церемониймейстера.
От нее, конечно, не скрылось, что я ее разглядываю, но она не подала виду. Я ее понимал. Этот клуб для миллионеров придерживался тех же основных правил, что и скромное предприятие моей матери. Мамасан не должна навязывать свои услуги, пока остается хоть одна неотвергнутая профессионалка.
На верхнем этаже в шезлонгах, с ленной вялостью кинозвезд, возлежали пять примадонн с подозрительно совершенными бюстами и личиками, как у китайских куколок. Здесь истинной королевой был скучающий транссексуал в центре группы, бросивший на меня циничный взгляд. Мы с мамасан обменялись едва заметными кивками. От номеров, где можно уединиться, нас отделял всего один лестничный пролет.
Она все поняла, приняла душ и вернулась в купальнике. Ее звали Нок. Девушка ожидала, что я разденусь, пока она моется. Но поскольку я этого не сделал, принялась расстегивать мою рубашку. Я еще не выработал плана действий и теперь разрывался на части. Знал, что Чанья не стала бы возражать, если бы мне по долгу службы пришлось переспать с этой женщиной. Скорее всего решила бы, что тут и говорить не о чем. И сам я не испытывал по этому поводу сильных сомнений. Но меня останавливала сугубо тайская интерпретация буддийского учения. С тех пор как Чанья забеременела, мы стали с ней особенно набожными – не хотели генерировать отрицательную карму, чтобы она сказалась на ребенке. Но вопрос оставался открытым: как разговорить Нок, не переспав с ней?
Расстегивая мне ширинку, она распахнула халатик, и я решил, что будет невежливо не поласкать ее грудь. И в этот миг близости напряжение ушло и мы оба успокоились. Когда она сняла с меня все, кроме трусов, я рассказал ей про Чанью, объяснил, в каком она положении. Сама буддистка, Нок меня прекрасно поняла, но своего занятия не оставила.
Так мы и продолжали разговаривать: она легонько массировала ладонью мой член сквозь трусы, а я изучал ее грудь, особенно выделяя ту область, где сеточка вен бежала к большим коричневым соскам, которые я принялся немного нервно ласкать, теребя большим и указательным пальцами. Поскольку я решил, что не скачусь по обычной избитой дорожке вниз, следовало проявить как можно больше изобретательности именно в отношении молочных желез. Я встряхивал их то вместе, то поочередно, приподнимал снизу, ощупывал сверху и вдавливал то растопыренными пальцами, то сжатыми кулаками – одним словом, применял все приемы, позаимствованные из боевых искусств. И одновременно следил за выражением ее лица, чтобы не перейти ту грань, когда юмор превращается в сатиру. Но Нок оказалась на высоте и ничуть не возражала, разве что время от времени принималась меня щекотать.
– Хочешь пососу?
Я изобразил гримасу, которая должна была означать вежливый отказ. Довольная, Нок улыбнулась.
– Ты хороший мужчина. Таких теперь почти не осталось.
– Обстоятельства моего рождения были не совсем удачными. Поэтому я хочу предоставить своему ребенку все возможности.
Нок глубокомысленно кивнула, наблюдая, как мои пальцы касаются ее сосков, будто это денежные банкноты.
– Я тебя понимаю, – улыбнулась она, заключив, что я не такой испорченный богатей, как другие, кто приходит в клуб. Ее речь слегка изменилась: появилось больше деревенских, простонародных, идиоматических выражений. Вскоре мы рассказали друг другу, как росли в бедноте и как трудно было расплатиться за то немногое, чем владели. У ее родителей было больше двадцати акров неплохой земли в Исаане неподалеку от Конг‑Каена. Но они не могли получать с нее прибыль из‑за больших правительственных субсидий фермерам в странах «большой восьмерки». Нок оказалась знатоком в этом вопросе. Я рискнул дать толчок нашей беседе и решительно ухватил ее груди так, словно это произведения искусства, перед которыми я не смог устоять. Она, возбуждаясь, опустила глаза на мои руки.
– Ты уверен, что совсем не хочешь?
– Уверен.
Нок заметила, конечно же, что я тоже взволнован. Профессиональная гордость заставляла ее разыгрывать из себя соблазнительницу. Я нежно взял ее за подбородок, приподнял голову и заглянул в глаза.
– Я знаю, что тебе не нравится твоя работа.
Эта была та самая фраза, после которой любая шлюха становится особенно разговорчивой. Мне пришлось выслушать в мельчайших деталях всю сагу о том, как она отказалась от брака по любви с любящим мужчиной и добропорядочной жизни буддистки, потому что требовалось посылать домой не меньше десяти тысяч бат в месяц. Иначе ее задолжавшие всюду родители, братья и сестры просто не смогли бы выжить. Люди не могут понять, что иметь достаточно пищи – половина дела. Надо платить за медицинскую помощь, за обучение в школе, да мало ли за что, если хочешь стать человеком в современном мире. Я ответил, что, на мой взгляд, у всех работающих в ее клубе девушек сходные обстоятельства. Нок признала, что большинство из них выходцы из деревни, но сумели приобрести определенную изощренность, иначе пришлось бы работать в барах вроде того, каким владела моя мать. Это относилось ко всем, кроме китайских примадонн на верхнем этаже, которым, чтобы довести свое тело до совершенства, пришлось выложить кучу денег. Но они, кстати, могли себе такое позволить, потому что происходили из более богатых семей. Я сказал, что мой товарищ посещает «Парфенон» и именно благодаря ему я тоже стал членом клуба. Особенное впечатление на него произвела девушка по имени Дамронг.
Рука Нок замерла. Прошло несколько мгновений, прежде чем она возобновила гипнотический массаж.
– Ты его товарищ? – Ее тон стал более официальным, в голосе появились нотки страха.
Я кашлянул, застигнутый врасплох.
– Хочешь сказать, у нее был всего один клиент?
Ее рука снова замерла, и она внимательно посмотрела на меня.
– Признайся, ты пришел разузнать о ней для него? Вот истинная причина, почему ты здесь. Таких собственников, как твой товарищ, мне еще не приходилось видеть. Но она не появлялась здесь больше недели. Мы все решили, что она стала жить с ним.
Я оказался в затруднительном положении, поскольку не мог придумать способа заставить Нок назвать имя.
– И его тоже здесь не было целую неделю?
– Нет.
– Может, уехал домой?
– В Англию? Он ненавидит Англию. Сам об этом сказал.
– Вот как? – Я решил бросить пробный шар. – А мне он ничего такого не рассказывал.
– Неужели? Кхун Смит утверждал, что его жизнь только и началась, когда он приехал на Восток.
– Я не так близко его знаю, – объяснил я. – Шапочное знакомство. Деловые отношения.
Узнав, что мы не такие близкие друзья, Нок вздохнула с облегчением.
Через десять минут ее рассказы о кхуне Смите, мужчине с собственническими замашками, иссякли. Нок поведала, что два раза он так разошелся, что его пришлось утихомиривать. А как‑то разоткровенничался, что он английский адвокат, а в Бангкоке работает на крупную международную юридическую фирму. Клуб использовал, чтобы развлекать некоторых из своих клиентов. Месяц назад встретил здесь Дамронг и сильно ею увлекся. Он высок, хорошо одевается, по‑тайски говорит с сильным английским акцентом.
У меня остался последний вопрос:
– Ты знаешь кхуна Косана, магната индустрии рекламы? Материалы о нем постоянно появляются на страницах журналов высшего света. Он ведь тоже член «Парфенона»?
Нок не ответила, словно вообще меня не слышала. Я поблагодарил ее за ласки и сообщил, что мне пора. Заплатил ровно столько, сколько она получила бы, если бы мы дошли до самого конца, и отбыл.
На улице я окинул взглядом сюрреалистическую фантазию под названием «Парфенон». Разумеется, я мог на следующий день, потрудившись ногами, выяснить интересующие меня детали о юридической фирме кхуна Смита, но что‑то в клубе вызвало во мне раздражение. Я позвонил Викорну и попросил, чтобы он организовал в «Парфеноне» шмон – не мог поверить, чтобы такое заведение обходилось без кокаина, но сказал, что наша основная цель не наркотики, а тайный список членов клуба. Полицейские должны искать единственный не подключенный к локальной сети компьютер.
– Зайди, – приказал мне Викорн. – Хочу тебя кое с кем познакомить.
У дверей его кабинета я испытал легкий трепет, причем на уровне живота. У меня появилось предчувствие, что полковник задумал как‑то поиграть со списком членов «Парфенона», который вчера вечером изъяли наши славные вояки. Верная и суровая секретарь полковника Мэнни сообщила мне, что утром пришлось отвечать на невероятное количество звонков от всяких высокопоставленных шишек, хотя кокаина в клубе не обнаружили и никаких обвинений не предъявляли. Мне из списка членов «Парфенона» и надо‑то было всего лишь получить координаты господина Смита, английского адвоката, которому вскружила голову Дамронг и который мне все больше напоминал консильери какого‑нибудь «крестного отца». Но Викорн, видимо, решил, что можно выловить рыбку пожирнее.
Я вошел в кабинет и оторопел: перед полковником сидел высокий краснолицый фаранг в деловом костюме, с золотисто‑каштановой шевелюрой и карими глазами.
– Позволь тебе представить кхуна Тома Смита, – с присущей ему учтивостью проговорил Викорн.
Англичанин поднялся, приветственно сложил ладони, а затем с преувеличенным энтузиазмом потряс мне руку.
– Очень рад. Недавно видел вас на студии мистера Ямагато.
– Сончай Джитпличип, – назвался я. – Я тоже вас заметил. – Вы сидели в углу и наблюдали за съемкой.
– Он пришел туда не для дешевого развлечения, а защищать интересы клиента, – ухмыльнулся мой шеф. – Я прав?
Викорн говорил только по‑тайски, и я удивился, что Смиту хватило знаний понять его и ответить, правильно выбрав форму обращения к собеседнику.
– Совершенно верно, полковник. – Англичанин снова повернулся ко мне. – В самом деле рад нашему знакомству. – Он двумя руками протянул мне визитную карточку. Я понял, что он уже давно сидит у Викорна.
– Вам придется работать вместе, – объявил мой шеф и, заметив, что я нахмурился, взмахнул рукой, призывая меня молчать.
– Для меня это огромное удовольствие. – Смит заговорил по‑английски, и я уловил в его речи массу оттенков лондонского произношения: что‑то от диктора Би‑би‑си, очень много от жителей из района дельты Темзы, черточки былого кокни, а временами – налет говора Лос‑Анджелеса. – Очень большое удовольствие.
Повинуясь недвусмысленному знаку Викорна, я отозвался:
– Обоюдно. Буду с нетерпением ждать. – Мой ответ заставил мистера Смита расплыться в широчайшей улыбке.
– Что ж, полковник, – обратился Смит к Викорну, – полагаю, на сегодня все. Приятно было поговорить.
Когда мы остались одни, Викорн торжествующе хмыкнул. Таким откровенно довольным я не видел его с тех пор, как во времена еще до Катрины ему удалось переправить в Сан‑Франциско больше полутонны метамфетамина. Он потер руки.
– Им понравилось, Сончай.
– Кому понравилось и что понравилось?
– Синдикату, обеспечивающему международные гостиничные сети. Смит их юридический представитель в Бангкоке. До этого трудился в Калифорнии и обзавелся хорошими связями. Он под большим впечатлением от профессионализма Ямми и утверждает, что за десять лет работы в этой области не видел порнофильма с такой отличной режиссурой. Как хорошо, что нас осенило воспользоваться опытом японца.
– Согласен, – кивнул я.
– Предстоит подписать что‑то вроде договора, и синдикат желает провести с нами видеосовещание с участием самых главных своих начальников. Я сказал, что меня во всех случаях будешь представлять ты.
– Другими словами, доверяете подставить грудь, если что‑то пойдет не так? Премного благодарен.
Викорн строго посмотрел на меня, что должно было напомнить о моих феодальных обязанностях. В нашей стране лизоблюдство не только вросло в систему – оно и есть система. И не он ли отдал приказ совершить налет на «Парфенон» по первой моей прихоти? Теперь именно ему приходится разбираться с дюжиной высокопоставленных сенаторов, членов парламента, банкиров и промышленников, обеспокоенных возможностью огласки. Я уж не говорю о том, что все они готовы отдать любую сумму, только бы их имена не попали в средства массовой информации.
– Хорошо, – согласился я. – Как скажете.
– Сделай все, как он пожелает. Ознакомься с предлагаемым текстом договора, переведи сам, к услугам официальных переводчиков не прибегай, затем доложи.
– Есть, сэр, – ответил я. – А теперь мы можем поговорить о наших правоохранительных делах?
– Конечно, – кивнул полковник и, не теряя ни секунды, взял быка за рога. – Ты по поводу вчерашнего рейда? Во сколько оцениваешь свою долю? – Задавая этот вопрос, он усмехнулся, зная, что денег я не возьму.
– Ни во сколько. Вы в курсе, что человек, который только что от вас вышел, активный член «Парфенона»? У него была связь с Дамронг. В предназначенном для шантажа ролике, не в том, где снят Танакан, а в другом, он действующее лицо. И он же инфорсер банды, снявшей кино с реальным убийством.
Викорн замер и красноречиво на меня посмотрел.
– Нам надо сосредоточиться на главной цели и не отвлекаться по мелочам.
– Скажите только одно: Танакан – член «Парфенона»? Его имя есть в списке?
Шеф заговорил серьезным тоном, как всегда, когда речь шла о жизни, смерти и деньгах.
– На твоем месте я бы в это не лез, Сончай. Позволь уж мне самому разбираться с кхуном Танаканом.
Тигриной улыбкой он дал мне понять, что разговор окончен.
Примерно в одиннадцать утра на мой стол лег документ – компьютерная распечатка, содержащая почти полторы сотни имен. Меня интересовал Томас Смит, но список из «Парфенона» не выявил ничего нового, кроме номера его кредитной карточки. Я достал его визитку. Фирма, где он работал, называлась «Симпсон, Сиракорн и Прассуман». Я открыл ее сайт в Интернете: она предлагала услуги в области международного права, корпоративного права, недвижимости и торговли. Особенно ей удавались дела, если требовалось упростить импорт или экспорт, и она умела в любых обстоятельствах получить аккредитивы. Я уже был готов поднять телефонную трубку и соединиться с их конторой, когда зазвонил мой мобильник. Самым дружеским, смиренным и вкрадчивым тоном Том Смит недвусмысленно обязал меня явиться к нему в кабинет, откуда он планировал провести видеосовещание. «Срочность объясняется разницей во времени в разных часовых поясах», – пояснил он.
В приемной я взял сначала «Форчун», тут же поменял на «Дом и сад», но окончательно остановился на «Интернэшнл геральд трибюн». Там лежали и тайские газеты, но все они оказались старыми. Откуда‑то из охраняемой зоны появился Смит, тепло поздоровался со мной и снова пожал руку. Его отложная манжета с золотой запонкой отодвинулась назад, и я увидел браслет из слонового волоса, который раньше не замечал. Пока я любовался им, Смит перехватил мой взгляд.
– Вчера на вас его не было.
Он улыбнулся.
– Вы настоящий детектив. Верно подметили. Произошла странная вещь: я спешил на Асок на поезд надземки, когда на меня налетел молодой монах. Извинился и подарил вот это. – Смит сдвинул на руке браслет из блестящих скрученных слоновьих волос. Я не стал удивляться вслух, зачем монаху понадобилось раздавать на станции метро талисманы мужественности. С другой стороны, подобная реликвия могла легко подкупить мужчин вроде Тома Смита, которые дорожат своей эрекцией.
Он провел меня в святая святых своей фирмы – помещение без окон, с небольшим столом для заседаний и компьютером, чей плоский монитор покоился на подставке в конце стола. Англичанин оказался опытным оператором – во всяком случае, знал, как все это включить и настроить. Потом он взялся за телефонную трубку.
– У меня на это время запланировано видеосовещание с мистером Джерри Йипом. Он на линии? Господи, ему долго пришлось ждать? Сию минуту!
Англичанин едва успел усадить меня и сесть сам перед установленной на столе цифровой видеокамерой, как экран посветлел и на нем появилось изображение костлявого низкорослого китайца с выпирающим животом, в одних плавках. Он стоял на пляже, широко расставив ноги, на лице застыла скучающая мина. Говорил с сильным австралийским акцентом.
– Я на связи, черт побери, или нет? На связи? Так почему не отвечаешь? Томми, дружище, ты меня слышишь, приятель?
– Я здесь. Со мной, как договаривались, мистер Сончай Джитпличип.
– Хорошо. Беда только в том, что я вас не вижу. – Китаец подтянул плавки. – А теперь вижу. Добрый день, мистер Джитпличип. Спасибо, что пожаловали.
– Не за что.
– Ладно, приступим. У нас мало времени. Завтра с утра у меня встреча с премьер‑министром, будь он неладен, а я еще не подготовился. Ваш продукт произвел на нас большое впечатление. Я правильно говорю, Томми?
– Не то слово. Мы просто потрясены. Мировой уровень!
– Ну вот, мистер Джитпличип, вы видели текст договора. Что скажете?
– У нас с полковником не было времени его просмотреть, – ответил я.
– С полковником? Вы говорите об императоре Викорне? Очень плохо, что он не смог принять участия в видеосовещании. Послушайте, я мог бы говорить на австралийском сленге, но я азиат до мозга костей, китаец, свободно владею чертовым путунхуа.[22]Понимаю, почему ваш Викорн не захотел прийти. Справился о нем – тип не промах, никогда не хочет подставляться. Послал вас, чтобы в случае чего можно было от всего, что вы тут наговорите, откреститься. Пожалуйста, не возражайте. Я обращаюсь к вам с уважением и восхищением, как должно истинному азиату. Мне все по душе. Будем общаться как азиат с азиатом. Томми, не примите это за проявление неуважения. Вы просидели штаны, пока готовили проект. Но к черту договор. Я предлагаю следующее: вы будете присылать нам продукцию того же качества, что ваш первый ролик, а я – переводить деньги в любой офшорный банк, который вы назовете. Если мы не будем выполнять наших обязательств, вы перестанете поставлять фильмы, если проштрафитесь вы, то не получите денег. Если с каким‑нибудь из ваших материалов возникнут проблемы, мы дадим время все исправить, но если сроки будут нарушены, последуют штрафные санкции. Сколько за день, Томми?
– Десять тысяч американских долларов, – ответил Смит.
– Вот именно. Вам подходит? Разумеется, подходит. Ваш полковник не собирается никому платить штраф, а у меня нет способов принудить его к этому в Таиланде. Стоит мне попытаться, и он меня просто пристукнет. Поэтому давайте разберемся, какие у нас есть рычаги воздействия. – Китаец поддернул плавки. – Я представляю мировой консорциум заинтересованных сторон – не только гостиничных сетей, но и других рынков сбыта во всех цивилизованных странах. Особенно это касается средств массовой информации. Проштрафитесь, и вам придется искать другие формы бизнеса. Это ясно? Хорошо. Теперь Томми. У тебя ведь проблема с одной из корпораций?
– Нефтяной компанией, тесно связанной с…
– Да‑да, с тем типом из Белого дома. Для вашего сведения, мистер Джитпличип, эта нефтяная компания заинтересована в вашем товаре, чтобы с его помощью скрашивать нудные дни и ночи рабочих на буровых. Они достаточно насмотрелись картинок с половыми органами и вполне готовы для вашего эксцентричного кино. Но в нем чувствуется душок садомазохизма, некоторых это выводит из себя. Верно?
– Да, но вот еще что: в соответствии с негласными правилами и учитывая мнение высших членов правительства, существуют ограничения на показ акта проникновения.
Коротышка китаец застонал.
– Безмозглые сопляки! Понимаете, мистер Джитпличип, с кем приходится работать? Каждая корпорация, каждое правительство устанавливают свои правила. Мало того, они от месяца к месяцу меняются. Как я указал на совещании главных продюсеров в Маниле пару месяцев назад, не существует единого стандарта отрасли. Чистое безумие. Не пройдет и десяти лет, как наше дело станет таким же грандиозным, как добыча нефти, а стандартов ни на что нет! То нельзя показывать соски, но можно волосы на лобке. Проходит день – и все наоборот: пожалуйста, показывайте соски, но нельзя волосы. Или – можно смотреть на любовные ласки, но, Боже упаси, показать член в действии. А через какое‑то время это разрешается, зато женщина должна сниматься в лифчике. Вот бы кто‑нибудь намекнул молокососам, что я подумываю вернуться к реальной журналистике. Это напугает сукиных детей.
– Я позабочусь об этом, мистер Йип, – кивнул Смит.
– Вот и хорошо. Однако время поджимает. Мистер Джитпличип, спасибо за пробный ролик. Томми, нам надо с тобой перемолвиться несколькими словами наедине.
– Разумеется, мистер Йип. Если не возражаете, я провожу детектива Джитпличипа.
Китаец равнодушно наблюдал с экрана, как Смит выводит меня за дверь. В коридоре англичанин повернулся ко мне.
– Согласитесь, великий человек… Признайтесь, вам когда‑нибудь приходилось встречать гения такого масштаба? – он хорошо разбирался в мимике и считал, что в его функции входит угождать мне. Повернул руки ладонями вверх и, пожав плечами, заметил: – Что поделаешь… Землю унаследовала патологическая алчность.
Выйдя на улицу, я достал мобильный телефон и визитную карточку, которую вчера вечером мне дала мамасан в клубе «Парфенон». Она согласилась встретиться со мной в «Старбаксе» на Сукумвит со стороны Нана. Перед этим я хотел заскочить в полицейский участок. Времени оставалось не много, пришлось взять мототакси.
На выезде из улицы собралось около пятидесяти мотоциклистов. Они сидели кружком, играли в шашки бутылочными пробками или разговаривали о деньгах и женщинах. Все в потертых оранжевых куртках без рукавов, со спиралевидными тайскими цифрами на спинах. Я хотел выбрать девятку – счастливое число, но пришлось взять того, кто был следующим на очереди – с номером четыре. Жители Кантона и все, на кого распространилось их влияние, включая нас, считают четверку цифрой смерти. Но парень с этим номером, похоже, жил довольно давно и, насколько я мог судить, пока дышал. Хотя к концу поездки я изменил точку зрения.
Каждый раз, когда приходится брать мототакси, безумно боишься за колени. Водители, обгоняя транспорт, разминаются со встречными грузовиками настолько впритирку, что это похоже на смертельную корриду, когда не остается пространства на ошибку. Мой же таксист оказался вообще сорвиголовой. Это подтверждало мнение, что хотя четверка не при всех обстоятельствах является непременно числом смерти, ориентироваться надо не только на цифру. Еще нужно смотреть и на человека. Когда возле полицейского участка я слез с мотоцикла и расплатился с таксистом, то чувствовал себя как после хорошей встряски. И тут же столкнулся с монахом из интернет‑клуба.
– Кавтот, – машинально извинился я при виде шафранового одеяния, но в участке, подумав, решил, что виноват он.
Монах видел, что я слезаю с мотоцикла, и нарочно встал за моей спиной, чтобы я на него налетел.
«Странно, – подумал я, – обычно монахи очень щепетильны, когда требуется предстать перед миром».
Время шло, я занимался рутинной работой и тут заметил, что мы с Леком назначены на весь день в «Красную зону». То есть мы должны отвечать на все вызовы, которые поступают в участок по радио. Зато можем принять меньше посетителей.
Я пригласил Лека к своему столу, чтобы вместе пошевелить мозгами. Согласно его достойнейшему суждению, мы должны были обратить особое внимание на браслеты.
– Мы дважды с ними встречаемся, и оба раза их дарит молодой монах. Теперь он рядом с участком столкнулся с тобой. Может, это и есть ключ? Извини, если выражаюсь слишком сложно.
– Не надо иронизировать, – попросил я. – Монах и браслеты не выходят из головы и у меня, но что прикажешь с этим делать? В нашей стране монаха просто так не потащишь на допрос – община тут же возьмет нас за горло. А этот, насколько нам известно, не сделал ничего дурного.
– Тогда почему раздает браслеты из слоновьего волоса каждому, кто замешан в деле Дамронг?
– Не преувеличивай. Нам вообще неизвестно, что это был он. Пусть монах как‑нибудь проявится, а пока не нужно к нему придираться.
Лек задумчиво уставился в одну точку. Наверняка в его голове зародилась и вызревает новая полезная в нашем деле мысль. Лек вообще обладает более тонкой, чем я, интуицией. Интуиция полностью управляет его мыслительным органом. И если он приходит к какому‑то мнению, разубедить его невозможно.
Лек посмотрел на меня с благоговейным страхом.
– Ты хочешь позволить ему выиграть?
Я должен был спросить: «Выиграть в чем?», – но это означало отрицать тончайшую истину. Я понятия не имел, что задумал монах, но не сомневался, что это было честнее любой работы, которую приготовил для меня Викорн. Я не хотел встречаться с Леком взглядом и отвернулся.
А затем снова оказался в седле мототакси и поехал в «Старбакс». Зазвонил мобильник, и мне пришлось ответить – это могла быть Нок, если хотела отменить встречу. Уличный шум мешал слушать, и сигнал прерывался.
– Это правда, что ты дал ему денег на операцию? – спросила агент ФБР.
Таксист заложил вираж, наклонив мотоцикл на сорок пять градусов, и мне пришлось обеими руками схватиться за ручку позади сиденья. Фокус заключался в том, чтобы, зажав телефон поперек клавиатуры, умудриться не надавить ни на одну из кнопок и в то же время большим пальцем и мизинцем держаться за ручку.
– Слушаю, слушаю.
– Сончай, ты не отключился?
После смертельного трюка я немного запыхался.
– Одолжил. Вы уже отобедали вместе?
– Он перенес нашу встречу на время перерыва на кофе. Сказал, что вы весь день на вызовах. Как ты мог так поступить?
Мне попался самый худший водитель из всех, и, можете себе представить, под цифрой «девять». Иногда приходит в голову, уж не перевернулась ли вся парадигма и не поменялись ли местами отвечающие за распределение удачи цифры «девять» и «четыре». Мотоциклист пошел на обгон такси, и мне пришлось обхватить его руками, лечь ему на спину и пригнуть голову.