Я подпрыгнул и закрыл ноутбук. Кэл стоял передо мной, пропитанный по́том и покрытый мышцами без единой капли жира. Я отвел взгляд.
— Всё хорошо, занимайся своими делами.
— Я почти закончил. — Он присел и погладил мою лодыжку. — Уверен, что ты в порядке?
— Да, несомненно. — Голос меня выдавал. Я отодвинул ногу от его пальцев.
Калеб улыбнулся, как дьявол, и ушел, чтобы доделать упражнения на пресс и отжимания.
Когда он, наконец, закончил и отправился наверх принять душ, я следовал за ним по пятам.
—Ну и что ты собираешься делать? — спросил он, уже стоя в ванной.
В качестве ответа я сел на унитаз и открыл свой ноутбук.
Что в действительности я хотел отыскать в Интернете, так это то, что я, как всякий здравомыслящий и адекватный человек, имел право – или даже обязанность – затащить Кэла к ближайшему психиатру, который бы подтвердил, что он болен и нуждается в помощи.
— Ты мог бы присоединиться ко мне. — Он провел рукой по моим волосам.
— Где ты хранишь нож? — Я изучал свои колени. Я чертовски хорошо знал, что нож был в нижнем ящике справа, так как однажды обыскал его ванную.
Кэл вынул его и передал мне.
— Доволен?
— О, да. — Я покачал головой, обхватив рукой маленькое оружие. — Я действительно доволен, Кэл.
— Не надо так. — Он погладил мою шею. — Раздень меня. Прими со мной душ. — Его голос понизился. — Я дам тебе в рот.
Мне пришлось закрыть глаза. Как он мог делать подобные предложения, считая при этом нашу близость настолько омерзительной, а в конечном итоге причинять себе боль, чтобы сопротивляться?
— Ты мудак, — сказал я. — Не задерживайся там слишком долго.
Глава 43
Майкл
Кэл принял пятиминутный душ, вытерся за занавеской и направился к шкафу. Я отверг Кэла по меньшей мере три раза, и он выглядел раздраженным. Одевшись в светлые штаны и рубашку Хенли, он сбежал вниз по лестнице, словно меня тут не было.
|
|
Я знал, что эти штаны были ради меня. Смотри, Майкл: никакой крови.
Пока Кэл мылся, я сунул его нож в чехол для ноутбука. Я хотел выбросить его, но это был «Бенчмэйд» (Прим. пер.: Benchmade – марка высококачественных ножей из стали высшего сорта), а значит, стоил больше ста долларов, и в любом случае, если бы Кэл действительно хотел пораниться, на кухне были десятки ножей. Я не мог выбросить их все. Я не мог заменить его посуду пластиковыми приборами. Я не мог следить за ним всю оставшуюся жизнь.
Я угрюмо протопал в гостиную и сел на диван.
Калеб находился у плиты и что-то готовил. Каждое скольжение и звон столового серебра заставляли меня вздрагивать. Должен ли я был принять душ с ним? Мог ли он, так или иначе, навредить себе сейчас? Находился ли он в пяти секундах от того, чтобы вонзить кухонный нож себе в живот?
Напряжение действовало мне на нервы, все мое тело звенело от страха.
— Майкл.
Я поднял глаза. Кэл поставил две тарелки на кухонный стол.
— Завтрак, — сказал он.
— Ох. — А теперь я чувствовал себя придурком. Я побрел и сел перед омлетом и стаканом апельсинового сока.
— Я надеюсь, ты любишь шпинат.
Я бросил на него подозрительный взгляд.
— Шпинат вполне подойдет.
Кэл сел рядом со мной, помолился и стал нарезать омлет. Листья шпината и сыр растягивались между тонкими слоями яйца.
— Я в порядке, — сказал он. Будто действительно мог читать мои мысли. — Мне просто нравится шпинат.
|
|
— В прошлый раз ты потерял сознание...
— Я просто устал. Я заснул.
— Нет, ты потерял сознание. — Я уставился на свой омлет, рот наполнился горечью. — Ты мог умереть. Я бы даже не понял. Или тебе могло понадобиться медицинское вмешательство, а я бы сидел там, как идиот, когда следовало бы звать на помощь.
— Что конкретно ты хочешь? — Кэл опустил вилку.
Я хотел, чтобы он остановился. Я хотел, чтобы он был свободен. Я хотел изменить то, как он видел себя и мир.
— Я хочу, — я прочистил горло, — остаться на ночь.
— Тебе от этого станет легче?
Я кивнул, потому что технически это заставит меня чувствовать себя лучше, на одну ночь.
— Хорошо. Флаг тебе в руки. — Он продолжил есть.
— Можно я тебе кое-что покажу?
Он даже не оторвал взгляда от еды.
— Конечно.
Я достал резинку для денег из чехла ноутбука. Я не мог поверить, что в самом деле делаю это. В этом месте просто напрашивается цитата об отчаянных временах (Прим. пер.: Майкл имеет в виду афоризм «Desperate times call for desperate measures» – «Отчаянные времена требуют отчаянных мер»).
— Я прочитал об этом способе в интернете. — Я взял его руку, и резинка обернулась вокруг запястья. — Так что, когда ты захочешь... — Темные глаза буравили меня. Я чуть не потерял самообладание. — Ну, это отвлекающая техника. — Я осторожно оттянул и щелкнул резинкой.
Некоторое время Кэл продолжал смотреть на меня в упор, и мне стало интересно, как он поступит: рассмеётся мне в лицо или выгонит вон. Он не сделал ни того, ни другого.
Вместо этого он провел большим пальцем по моей щеке и грустно улыбнулся.
— Понятно. Спасибо.
|
|
Как всегда, его нестандартная реакция обескуражила.
— Да не за что. Были и другие варианты. Конечно, некоторые из них были глупыми, но...
— Но этот оказался не таким.
Сухая ирония в его голосе не задела меня. Я сунул кусочек омлета в рот и проглотил его вместе со стоящим в горле комком. По крайней мере, я попытался.
— Это была шутка, — сказал он.
— Не смешно.
— Ты не позволяешь мне обнять тебя. Не позволяешь показать тебе мою привязанность. — Кэл оттолкнул свою тарелку. — Я не знаю, как тебя еще успокоить.
— Ты считаешь, что проявлять ко мне привязанность – неправильно. Ты понимаешь, почему я не могу позволить тебе делать это, если ты так это воспринимаешь?
— Честно? Нет. — Он казался искренне растерянным. — Я знаю, что это неправильно, но это между мной и Богом. Это не твоя проблема.
— Моя, если ты… — Мои руки дрожали. Почему об этом так сложно говорить? — Если ты делаешь такое с собой. Это становится и моей проблемой.
Он не ответил.
— Ты когда-нибудь задумывался о том, что это не является неправильным? Что, если твоя семья и ваша религия ошибаются на этот счет?
Его молчание становилось зловещим.
— Я не пытаюсь быть грубым, — продолжил я, — но христианство – это…
— Моя очередь показать тебе кое-что. — Кэл извинился, пошел в кабинет и вернулся с коробкой для рукописи. Он подтолкнул ее ко мне. — Открой.
Мой пульс ускорился, когда я поднял крышку.
В коробке лежала пачка бумаг, а на главной странице было написано «Дом веры», Калеб Брайт; ни одна из его изданных книг не носила такое название.
— Это…
— Мой четвертый роман, — сказал он. — Я перестал публиковаться. Но я не переставал писать.
Я перевернул титульный лист.
— Могу я?..
— Действуй. — Он вытряхнул сигарету из пачки. — Ты можешь написать о ней в своей статье. Как тебе такой расклад?
— Ты серьезно?
— Да. Пиши об этом все, что захочешь, — он указал на рукопись, — при условии, что будет очевидно, что я не стану ее публиковать. Это сведет людей с ума.
— Кэл, это... — Я покачал головой. — Это грандиозно.
— Я знаю. — Он отнес свою тарелку в раковину. — Ты заслуживаешь этого.
Глава 44
Калеб
Остаток дня Майкл провел в кресле у камина, читая мою книгу. Я чувствовал себя обязанным находиться поблизости, потому что всякий раз, когда я осмеливался выходить из комнаты, он провожал меня широко распахнутыми, встревоженными глазами. Казалось, он был уверен, что я нахожусь на грани самоубийства. Резкие звуки заставляли его подпрыгивать. Слезы отчаяния не раз блестели в его глазах.
Майкл был экзотическим созданием для меня, как в своей простой эмоциональности, так и в легком принятии нашей близости. Для меня же это была пытка – хотеть его мужское тело, чувствовать, как во мне пробуждается желание, – как медленный, болезненный, непобедимый рак.
В то время как Майкл был свободен, словно ребенок, ничуть не ограниченный какими-либо предубеждениями нравственности, святая невинность в Эдеме.
Я завидовал ему, и его беззаботное невежество заставляло меня хотеть его еще сильнее, как будто я мог каким-то образом перетянуть его радость в себя.
Не задумываясь, я щелкнул резинкой по запястью.
Я расположился на диване с книгой, хотя бо́льшую часть времени проводил, поддерживая огонь в камине и наблюдая, как Майкл читает. Отсвет пламени придавал его коже мягкий оранжевый оттенок. Волосы упали низко на лоб, почти попадая в глаза. У него были густые темные ресницы, а цвет его радужной оболочки был чистым, золотисто-коричневым, как спелая пшеница.
Его взгляд взметнулся, оторвавшись на минутку от страниц. Майкл находился сейчас далеко, потерявшись в моей истории.
— Ох, — сказал он, ёрзая в кресле. — Ты уверен, что не возражаешь, если я прочитаю это?
— Прочти в любом случае. Это все, чем я занимаюсь иногда. — Я постучал по забытой книге на моих коленях.
— Это написано действительно хорошо.
— Благодарю, — я улыбнулся и растянулся на диване. Его взгляд отреагировал, пройдясь по всей длине моего тела. Он резко отвел глаза.
— Тебя это не злит?
— Что именно?
— Создавать что-то настолько хорошее, — он указал рукой на рукопись, — вкладывать так много сил во что-то, не имея возможности поделиться этим.
— Ох. — Я закрыл глаза и щелкнул резинкой. Слова Майкла пронеслись легким эхом в моем сознании. Мне нравился звук его голоса и то, как вибрировало его горло, когда он говорил, пока мои губы двигались на нем. Мне нравились его неохотные паузы и глупые футболки. Мне нравились его непрактичные, хрупкие кроссовки и мальчишеские боксеры.
Гнев. Он хотел знать о гневе.
Мои мысли перескочили на Корал, я сильно оттянул резиновую ленту, и она ужалила мою кожу. Разве для Корал было недостаточной местью, что произошедшее стоило мне единственного человека, которого я когда-либо действительно любил? Ей также нужно было забрать еще и моего сына, и карьеру?
Я представил свои руки вокруг ее горла и ее посеревшее лицо.
Никто не знает так много о гневе, как я.
— Ты думаешь, мне это легко дается, — сказал я. — Эта договоренность.
— Я не знаю. Ты выглядишь так, будто смирился с этим.
Я ухмыльнулся. То, что Майкл рассматривал как принятие, я рассматривал как достоинство. Я просто не мочился в штаны, стоя на плахе.
— Я имею в виду, ты сказал, что сделал это для себя. Как будто ты действительно думаешь, что заслуживаешь этого. — Он не пытался спорить со мной. Его голос был наполнен болью и смятением. Он пытался воззвать к моему здравому смыслу.
— Я верю в то, что заслуживаю этого, — признался я. — Но от этого не становится легче. — Прежде чем он смог снова продолжить, я встал и потянулся. Снова, практически непроизвольно, он окинул меня взглядом. — Я хотел бы нарисовать тебя, если ты не возражаешь. Ты можешь оставаться там, где сидишь.
— Ой. — Он пригладил волосы. — Конечно, наверное. Это заставляет меня немного нервничать.
— В этом нет ничего нового, не так ли? — улыбнулся я и направился во флигель.
Глава 45
Калеб
Тем вечером я делал карандашные наброски Майкла, пока солнечный свет не покинул комнату, и мы зажгли лампы в дополнение к свету огня от камина. Я заполнял страницу за страницей: на них были изображены и размах его ног, и наклон головы, и его рассеянное лицо, и непринужденная поза. Одну страницу я целиком посвятил его рукам, которые чудесным образом оставались неподвижными, пока он читал.
Я всегда предпочитал рисунок фотографии, потому что фотографии показывают только то, что есть, а эскиз – ощущения. И это искусство – непередаваемый фильтр между тобой и миром. Передавая Майкла в графитных карандашных линиях, я сосредоточился на нежном чувстве к нему, а не на стыде; на растущей любви, которую я испытывал к нему, а не на ненависти, которую я испытывал к себе. Конечно, я влюблялся в него. Майкл был свидетелем всей тьмы внутри меня, но при этом оставался рядом.
— Можно посмотреть? — спросил он, не в первый раз. Мы потратили целый день на чтение и рисование, перерываясь только на обед, ужин и сигареты.
Я подошел и наклонил к нему альбом.
Он со всей серьезностью изучил страницу.
— Ты талантлив во всем.
— Ты ведь на самом деле не веришь в это, — ответил я.
В отношении вещей, которые имели большое значение, – любовь и близость, здоровый и непредвзятый взгляд на мир и себя – он верил, что я полностью потерпел неудачу. Я наблюдал, как он обрабатывает мой комментарий и закрывает рот.
— Я устал, Майкл. Пойду наверх.
— Ой. — Он вскочил со стула. — Я тоже.
— Ты можешь остаться здесь, внизу, чувствуй себя как дома.
— Нет, я устал. — Вопреки утверждению, его лицо выглядело бледным и настороженным.
— Ну, в цоколе есть комната для гостей. — Я потушил огонь и закрыл шторы и жалюзи. Я знал, что он хотел караулить меня, и, возможно, было бы забавным понаблюдать, как он станет выкручиваться, если бы я не предложил свою кровать, но Майкл достаточно пережил за последние двадцать четыре часа. — Или ты можешь спать со мной.
— Конечно, — пробормотал он.
Я дал ему зубную щетку и выгнал из ванной на несколько минут, чтобы уединиться. Он ждал у двери, когда я вышел.
— Ты можешь провести полную проверку моего тела, — сказал я, лениво раздеваясь, пока пересекал комнату. — Или, может быть, какую-то криминалистическую экспертизу внутри него.
— Очень смешно. — Он бросился в ванную.
Мне было забавно наблюдать его растущее беспокойство по поводу совместного сна. Я бросил свою одежду в корзину, выключил свет и голый растянулся под простынями. Я редко спал голым, но Майкл не должен был этого знать.
Его темная фигура, одетая лишь в боксеры, появилась в дверях ванной комнаты, с кучей сложенной одежды в руках.
— Я просто...
— Положи ее куда хочешь, — пробормотал я.
— Ладно. – Он осторожно подошел к кровати.
— Смотри под ноги, — я улыбнулся в темноте.
— Ты придурок.
Одеяло откинулось, и Майкл забрался на матрас, стараясь как можно меньше двигаться. И там застыл, свернувшись калачиком на дальней стороне кровати. Я зевнул, потянулся и ждал.
— Я думаю, что мне стоит потратиться на более качественные простыни, — сказал он.
— Мгм, — согласился я.
— Спасибо, что позволил остаться.
Я издал еще один одобрительный хмык.
Он ведь в самом деле собирался пожелать спокойной ночи, как будто мы были мальчиками, которые ночевали друг у друга в гостях. Я чувствовал, это вот-вот произойдет. И приготовился.
— Так или иначе, — он прочистил горло, — спокойной ночи, Кэл.
Мои плечи затряслись, и горло сжалось от душившего меня смеха, так что он вышел скрипучим и подавленным.
— Что? — спросил Майкл. — Что случилось?
— Иди сюда, Майкл.
Он осторожно придвигался, пока его спина не коснулась моего бока.
Я перевернулся на бок и прижал его спиной к своей груди, пристраивая свою эрекцию в расселине его ягодиц. Только тогда он понял, что я голый, и подпрыгнул. Дотронувшись до его груди, я провел пальцами по соскам. Они были ужасно чувствительны. Я подразнил их немного, заставляя его извиваться в моих объятиях.
— Кэл...
— Что? — Я чувствовал его через ткань боксеров. Он уже был твердым.
— Я не... хочу, чтобы ты возбуждался и... вредил себе.
— Уже поздновато для первой части. И я не буду делать вторую, хорошо? — Я прижался к нему. — Я не буду.
Я так нуждался в нем, что согласился бы на что угодно.
— Ты должен кончить, — сказал он.
— Хорошо. Я обещаю. Ты можешь смотреть. — Я стянул с него боксеры, и он повернулся ко мне лицом. Мы нежно касались, целовались и терлись друг о друга. Когда Майкл откинул одеяло и спустился вниз по моему телу, я отпустил его; мои пальцы вплелись в его волосы, когда он поцеловал мой член. Он понятия не имел, что делать, и почему-то именно его неопытность невероятно возбуждала. Я резко застонал, когда он втянул в рот головку.
— Майкл... используй свои руки.
Он подчинился сразу, неуклюже сжимая мои яйца и член. Я бы засмеялся, если бы не задыхался и не извивался. По моему ограниченному опыту: то, что мы вырастаем в мужском теле, никак не подготавливает нас к обращению с другим себе подобным.
Майкл пытался заглотить меня глубоко, подавился и вынул член изо рта, тяжело дыша. Отдышавшись, поцеловал мой пресс, затем бедра, потом внутренние поверхности бедер: его губы и язык ласкали мои порезы и шрамы. Капли слез упали на мою кожу.
Я подтянул Майкла вверх и поцеловал влажные следы на его щеках. Затем поцеловал его в губы, откровенно скользя языком внутрь и наружу.
Когда я потянулся за смазкой, он хотел перевернуться.
— Нет, — сказал я, уложив его на спину. — Вот так.
Я поднял его ноги себе плечи и проник в него. Я сказал ему, что смогу войти глубже в этой позе, и знал, что он хочет наблюдать за мной. Я заставил его прикасаться к себе, и смотрел на это, пока раскачивался над ним. Он всегда кончал первым.
Я наслаждался им еще долго после этого, то вбиваясь в его тело, то замедляясь, скользя по грани экстаза и озвучивая каждую грязную мысль, которая приходила мне в голову.
Пока это продолжалось, я прикасался к нему и заставлял смотреть на меня, и мы целовались. Я не хотел, чтобы это заканчивалось. Майкл был безупречен, пойманный в ловушку между неловкостью и наслаждением, и когда я вбивался в него особенно мощно, то вцеплялся в простыни и издавал самые непристойные звуки.
Пот катил с моего подбородка ему грудь.
— Хорошо, — непрерывно повторял он, — это так хорошо. — Хотя слегка поморщился, когда я ускорился. — Разве это не прекрасно? — Он часто и тяжело дышал, притягивая меня ближе к себе.
Я кивнул, постепенно теряя контроль.
— Потому что это правильно, — сказал он. — Это правильно, Кэл. Это нормально.
Майкл притянул мои губы к своим, когда я кончил, и поцеловал меня так, будто мог изменить мое сознание этим поцелуем. Я застонал в его рот. И тогда он с силой обнял меня, и все его конечности обвили меня, как прутья, и когда я проснулся на следующее утро, он все еще цеплялся за меня.
Глава 46
Майкл
Кэл снова занялся со мной любовью утром. Было больно, но мне нравилось то, что творилось с ним, и даже нравилась боль. Я замирал каждый раз, когда Кэл скользил глубже или двигался слишком грубо, но доказательство моего удовольствия располагалось между моих ног, твердое и истекающее смазкой.
И это отличалось от нашего первого раза. Кэл стирал воспоминания о нем. Он целовал, обнимал меня и разговаривал со мной, и мы двигались в унисон.
Однако знакомый ужас захлестнул меня, когда Кэл направился в ванную.
— Ты собираешься принять душ? — Я побежал за ним.
— Обычно по утрам я именно это и делаю.
— Я думал, что сначала ты тренируешься.
— Я думаю, мне хватило нагрузки на сердечно-сосудистую систему прошлой ночью, — он ухмыльнулся через плечо, — и этим утром. Или у тебя есть еще что-то на уме?
Кэл был обнажён, и утренний свет, что струился в комнату, окрашивал его волосы в синий цвет. Казалось, он чувствует себя комфортно в своей наготе, в то время как я натягивал боксеры сразу после секса. На его теле сзади не было видимых ран или выцветших шрамов. Но стоит ему обернуться, и я бы смог увидеть порезы на внутренней поверхности его бедер, а я не хотел, чтобы они были видны. Утро, когда я обнаружил их, было туманным, похмельным воспоминанием, и я не успел их разглядеть, пока он не проснулся.
Кэл наблюдал за мной, пока я осматривал его тело и усмехнулся.
— Не говори мне только, что ты готов ко второму раунду. Ты, конечно, моложе меня, но это было бы впечатляюще.
— О нет. — Мой взгляд резко остановился. — Наверное, я тоже приму душ.
— Хорошо. Мне неловко, когда ты сидишь на унитазе. Заставляет чувствовать себя подопытным кроликом.
Я пытался обнаружить разочарование в его лице или голосе, но Кэл казался искренне довольным. В душе мы целовались, и он прижимал меня к кафелю. Затем нанес шампунь на свои и мои волосы, и вымыл нас полностью. Это был рай – неожиданное удовольствие – ощущение его длинных, сильных рук, массирующих мою голову и всё тело. Я застонал и запрокинул голову. Его зубы нежно сомкнулись на моем горле.
Это было так естественно для меня, позволить ему взять контроль надо мной во многих отношениях. Я не мог даже представить, чтобы наши роли поменялись. И я считал себя сильным и волевым, самоуверенным, умным и мотивированным. Возможно, в свое время и нужна была Николь, чтобы повернуть мою жизнь в продуктивное русло, но в отношениях с Кэлом не было и следа этого. Я не чувствовал давления с его стороны, заставляющего меня быть кем-то бо́льшим, или делать что-то большее, чем то, что есть. Во всяком случае, он оказывал какое-то пассивное влияние, заставляя меня хотеть стать наилучшей версией себя.
Мне стало интересно, что он подумал бы обо мне три года назад.
Скользнув пальцем в мою дырочку, Кэл закрыл глаза и поцеловал меня в ухо.
— Ничего не могу с собой поделать, — прошептал он.
— Кэл. – Я крепко вцепился ему в волосы.
— Я хочу узнать, смогу ли я... – Он медленно трахал меня пальцем. Я знал, что он хотел сделать, – он хотел узнать, сможет ли снова довести меня до оргазма, – и у него это легко получилось, стоя на коленях с моим членом во рту и продолжая двигать внутри меня пальцем.
Я вышел из душа ошеломленный. Кэл с легкой улыбкой на губах вытирал мои волосы полотенцем.
— Впечатляет, — пробормотал он.
Невольно мой взгляд упал на его мягкий член, а затем на порезы на бедрах. Они выглядели как жабры акулы, расположенные аккуратными рядами, по шесть на каждой ноге. Три были воспаленными красно-коричневыми; четыре были тонкими и розовыми; остальные были бледными, уже зажившими.
— Сфотографируй, — съязвил он.
Я продолжил изучать их. Его сарказм не беспокоил меня. По правде говоря, я пытался запечатлеть картинку в памяти, чтобы знать, если он сделает это снова.
— Я просто смотрю, — ответил я. — Ты не против?
— Наверное, нет. — Он вытер волосы и руки.
Веб-сайты, которые я посетил вчера, предостерегали: не заостряйте внимание на ранах и не просите их показать, и воздержитесь от постановки каких-либо ультиматумов. Что показалось мне нелепым. Если бы Кэл продолжал резать свои ноги из-за нас, мне пришлось бы бросить его или, по крайней мере, угрожать, что брошу. Мою грудь сдавило при мысли об этом.
— Я не собираюсь этого делать, — спокойно сказал он, оборачивая полотенце вокруг талии и заканчивая мое обследование. — Тебе не нужно волноваться.
— Это так легко прекратить?
— Я не сказал, что это легко. Я сказал, что не собираюсь этого делать. — Он пошел к своему шкафу. Я последовал за ним, натягивая джинсы. Я не мог снова надеть свои боксеры, они были несвежими, и я чувствовал себя неприятно, надевая вчерашнюю помятую одежду. Нужно было съездить домой. Желудок превратился в свинец, придавливая меня свой тяжестью.
— Ты остановишься ради меня?
— Я не хочу тебя расстраивать. В любом случае, ты бы не смирился с этим, верно?
Вопрос был задан бесстрастным тоном, но по положению плеч и напряженным рукам я понял, что Кэл не чувствовал себя даже наполовину таким расслабленным, каким хотел казаться.
Ты бы не смирился с этим, верно?
Ты бы оставил меня, не так ли?
— Это... я не знаю.
— Все в порядке, — сказал Кэл, просматривая свои рубашки.— Думаю, на твоем месте я чувствовал бы то же самое. Ты не можешь остаться с кем-то, кто делает такое, верно? Особенно, если это результат того, что вы вместе. — Он выбрал серую рубашку с длинными рукавами. Сделал паузу, прежде чем снять ее с вешалки. — Если бы ты делал такое с собой, я бы сошел с ума.
Значит, он понял.
Я выдохнул:
– Я чувствую, что уже сошел, если честно.
— Ну, этого я не хочу. — Калеб вернулся в ванную. — Однако я не смог бы оставить тебя. Даже если бы ты не смог остановиться. Но все это в прошлом теперь. Для меня. — Он нанес средство для волос и почистил зубы. Я тоже почистил, опустив глаза.
Ему было легко говорить, что он не смог бы оставить меня. Я хотел сказать, что чувствую то же самое, но эта информация могла стать оружием в его руках. Если бы Кэл узнал, что мог причинять вред себе и удержать меня, то мог бы вернуться к этому снова.
Тогда мне пришлось бы выбирать из двух зол: либо быть с ним и страдать, пока он причиняет себе увечья, либо больше никогда не видеть его снова. И ни одно из этих зол не было меньшим. Я уставился в раковину, живот сводило спазмами. Никогда в жизни у меня не было эмоциональных потрясений, которые бы проявлялись физической болью.
— В любом случае, — сказал Кэл, — у меня нет выбора. Не хочу перекладывать все это с больной головы на здоровую, но я не могу потерять тебя. Так что я больше не буду этого делать. Постарайся не волноваться.
Он поцеловал меня в плечо и направился вниз.
Этим он фактически сообщил, что любит меня, – я не могу потерять тебя – и я стоял некоторое время, обрабатывая информацию, позволяя ей проникать в меня как прилив. Я думал, что такое невозможно, но все в моей реальности подсказывало мне, что это так. Я был объектом его физического и эмоционального желания. Его удивительный ум, его запутавшееся сердце и его невероятное тело – это все было каким-то образом привязано ко мне, и Кэл не мог потерять меня.
Глава 47
Майкл
Я пытался читать романа Кэла дальше, но запах от моей вчерашней одежды был уже несвежим, и мне ненавистно было чувствовать отросшую щетину всякий раз, когда я опирался на свою руку. И спустя пару часов я начал понимать, как глупо было пытаться оставаться в доме Кэла до бесконечности. Мне необходимо было съездить домой хотя бы для того, чтобы сменить одежду и воспользоваться дезодорантом.
Я аккуратно убрал рукопись в коробку и закрыл свой ноутбук. Я начал делать заметки по книге и даже сформулировал нормальную первую строчку к статье: «Четвертый роман Калеба Брайта – это завораживающий психологический портрет семьи, сформированной и разрушенной религией, но вы, вероятно, никогда его не прочтете».
— Надоело? — спросил Кэл. Иногда он казался полностью поглощенным рисованием или чтением, но никогда не пропускал ни единого малейшего моего движения.
— О, ничего подобного. Это невероятно, Кэл, — я был абсолютно искренен.
Я наслаждался его первыми тремя книгами, но заставлял себя их читать принудительно менее, чем за неделю, что слишком быстро для медлительного читателя. «Дом Веры», однако, делал его более ранние работы похожими на тренировку – как будто Кэл наконец сбросил свои оковы, расправил крылья и взлетел. Героиня романа все больше и больше отдалялась от устоев своей семьи и, как следствие, от гавани любви и самобытности. Вскоре я почувствовал, что она пытается вернуться назад, но путь оказывается закрытым. Это была история о блудной дочери, но без прощения, и по большей части я видел в этом борьбу самого Кэла.
— Ты так думаешь?
— Да. Я думаю, что это твой лучший роман. — Я схватил коробку с рукописью и уставился на крышку. — Он более личный, чем другие, если разобраться.
— Конечно.
— Я вижу многое от тебя в главной героине.
— Ну, так всегда бывает. — Он закрыл свою книгу, и я мог с уверенностью сказать, что Кэл так же пытается свернуть и этот разговор. — Кстати, ты можешь оставить себе эту копию. У меня есть другой экземпляр.
— О. Спасибо. — Я прижал коробку к груди. – Ты не против, если я буду делать там пометки? – У меня чесались руки, чтобы загибать уголки на страницах, выделять маркером и делать заметки на полях.
— Не за что. Он твой, делай что хочешь.
— Спасибо. Правда. — Я слабо улыбнулся. У меня внутри все кипело.
— Пожалуйста. — Его губы дернулись. — Правда.
— Я чувствую себя настоящим грязнулей. — Я почесал свой колючий подбородок. — Мне нужно побриться, переодеться в чистую одежду и все такое.
— Это разумно.
Я остался сидеть, уставившись на свои носки.
— Я не хочу уходить.
— Я заметил. — Он мне совсем не помогал.
— Ты, вероятно, уже готов от меня избавиться, — я натянуто засмеялся.
— Нет. — Он сложил руки и смотрел на меня спокойно.
— Ох. Ну, тогда, может быть, я просто... сгоняю домой и возьму чистую одежду?
— Как пожелаешь, Майкл.
— Я могу сразу вернуться.
— Я бы хотел этого.
Тем не менее я словно приклеился к креслу. Мысль о том, чтобы оставить Кэла одного, бог знает со сколькими острыми предметами, была невыносима. Я представил его без сознания в ванной, с вытекающей из вскрытой ноги кровью, и мое сердце заколотилось.
— Слушай, — сказал я. — Ты должен поехать со мной.
— К тебе?
— Да. Я сгоняю туда и обратно. Было бы неплохо, если бы ты составил мне компанию. — Я знал, что мне его не обмануть, но моя гордость требовала, чтобы я попытался.