– Вы записывайте, пожалуйста, записывайте. А то перепутаете потом. Заказ‑то большой. – Подождав, когда он запишет все, что выбрали младшие, я заказываю салат с креветками, жаренный в меду свиной окорок с капустой и картошкой и простой зеленый салатик с сырной заправкой. – И, пожалуйста, лимонад и чай со льдом.
Джейсон все записал, но выражение его лица при этом такое, будто я тычу в него раскаленной кочергой.
– Крабовый суп, ребрышки и большую бутылку воды, – просит Клык.
– Спагетти с фрикадельками, – заказывает Игги.
– Это детское меню. Посетителям до двенадцати лет.
Игги явно растерян, и Клык предлагает:
– Как насчет баранины с картошкой, шпинатом и винным соусом с розмарином?
– Баранина так баранина, только хлеба побольше и два стакана молока.
Джейсон опустил блокнот и снова на нас уставился:
– Для шестерых ОЧЕНЬ молодых людей вы сделали ОЧЕНЬ большой заказ. Вы уверены, что не переборщили?
– Я понимаю вашу обеспокоенность, но прошу вас принести все, как заказано.
– А вы понимаете, что съели вы или нет, вам придется за все платить?
– Разве не по такому принципу работают ВСЕ рестораны? – Я начинаю терять контроль. Раздражение мое, похоже, перехлестывает через край. Но официант продолжает с идиотской настойчивостью:
– Если просуммировать, ваш заказ будет дорого стоить.
– Вы меня за кого принимаете? Еда стоит денег. Много еды стоит много денег. Коню ясно! Несите, вам говорят! Как заказано, так и несите. Пожалуйста.
Джейсон напрягается и на негнущихся ногах уходит в кухню.
– Прекрасное местечко. Я в восторге, – говорит Клык, и по лицу его совершенно невозможно прочитать, шутит он или всерьез.
– Мы что, слишком много заказали? – недоумевает Ангел.
– Ништяк, порядок, они просто не знают, что такое настоящий аппетит.
Ученик‑поваренок принес нам две корзинки хлеба и две плошки с подсолнечным маслом. Даже он смотрит на нас скептически.
Нервно сворачиваю в трубочку белую крахмальную салфетку. И тут начинается свистопляска.
– Добрый день. – У моего локтя возникает мужчина в костюме и при галстуке. Из‑за его плеча высовывается Джейсон.
– Привет, – я стараюсь скрыть свою настороженность.
– Позвольте представиться, директор ресторана. Могу я быть вам чем‑нибудь полезен?
Сколько можно доставать нас одним и тем же вопросом. Все хотят нам быть полезными, а сами только суют палки в колеса.
– Не думаю, разве только на кухне кончились продукты для одного из заказанных нами блюд.
– Видите ли, – говорит директор с притворно добродушной усмешкой, – вы заказали необычно много еды. Нам бы не хотелось выбрасывать продукты или выставлять вам непомерно большой счет только потому, что у вас глаза не сыты.
– Спасибо за беспокойство, но мы очень голодны. Не кажется ли вам, что мы сделали заказ? Так что теперь самое естественное дело – принести нам заказанные блюда.
Я на пределе. Сейчас взорвусь! Но, несмотря на это, на мой взгляд, я прекрасно собой владею. Вежливая, сдержанная. И что, дорогой читатель, думаешь, отстали от нас эти козлы? Ничуть не бывало!
Директор натягивает на себя мину ангельского терпения:
– Может быть, вам будет лучше в другом ресторане пообедать? На Бродвее, например. Это совсем недалеко. Там ресторанов много.
Я не верю своим ушам и, не выдержав, вскипаю.
– Не будет. Мы здесь, мы голодны, и мы уже сделали свой заказ. У нас достаточно денег расплатиться. Вы принесете нам наконец поесть?
Директор выглядит так, будто он только что откусил лимон:
– Не думаю, – и сигналит болтающемуся в дверях качку.
Прекрасно, вот мы и влипли.
– Идиотизм какой‑то, – говорит Игги. – Пойдем отсюда туда, где фашистами на пахнет. А то здесь от них спасу нет!
– Пошли, – неуверенно соглашается Газман.
Ангел смотрит на директора:
– А Джейсон думает, что ты надутый болван и что надушен духами, как баба. А что такое «химбо»?[15]
Джейсон задушено кашляет и краснеет, как вареный рак. Директор, забыв про нас, грозно поворачивается к нему.
– Решено! – я поднимаюсь из‑за стола. – Пошли они к черту! Найдем место получше. Здесь, поди, и готовить‑то не умеют.
Едва я занесла ногу на выход, в зал ввалились копы. Настоящие?
Оставаться и выяснять я не собиралась.
Помнишь, внимательный читатель, как я сказала, что запасной выход на кухне гарантирует нам путь к отступлению? Моя тактика сработала бы на все сто, если бы полицейские не разделились. Двое входят через главный вход, а двое – догадался, проницательный читатель? – через кухню.
Народ за столикам глазеет – оторваться не может. Спектакль да и только. Поди, за всю неделю ничего интереснее с ними не случалось.
– Вверх и вперед! – предлагает Клык, и я неохотно соглашаюсь.
Надж и Игги удивлены, Газзи довольно ухмыляется, а Ангел сосредоточенна и целеустремленна.
Маневрируя вокруг столиков, к нам уже пробирается полицейская тетка:
– Дети, вы сейчас поедете с нами в полицию и оттуда мы позвоним вашим родителям.
Джейсон бросает на меня победоносный взор. Что, мол, чья взяла?
И тут я разъяряюсь. Мало нам достается от кого ни попадя?! Трудно что ли было дать нам передышку?! На час. Посидеть и спокойно поесть. Достали, скоты проклятые! На глаза мне попадается миска с оливковым маслом. Хватаю ее и, не задумываясь, переворачиваю на голову Джейсону. Его рот открывается в безмолвное «О», а по лицу стекает зеленая жирная жидкость.
Если ему оливковое масло в диковинку, то, что он увидит в следующую минуту, поколеблет его мир до основания.
Резким и точным движением – только человек‑птица на такое движение способен – вскакиваю на стул – на стол – подпрыгиваю в воздух, раскрываю крылья, с силой толкаю ими воздух вниз. Без разбега высоту набрать трудно, и я какое‑то время зависаю в опасной близости к земле. Но уже со второго размаха взмываю под потолок, благо он здесь высокий, чуть не как в соборе.
Один за другим ко мне присоединяются Ангел, Игги, Газман, Надж, и, наконец, последним – Клык.
Глянуть вниз – животики надорвешь – такие там у людей лица. Остолбенелые, оторопелые, обалделые, опешившие. Какие еще можно на «О» придумать?
Цирк, да и только.
– Недоносок! – что есть мочи орет Газман и расстреливает директора ресторана схваченными на лету кусками хлеба.
Клык кружит под потолком в поисках выхода. Копы постепенно начинают приходить в себя.
Да, мы в опасности, да, обнаружить себя как полулюдей‑полуптиц – это ужасная ошибка, но зрелище тех ошалелых лиц – это лучшее, что случилось со мной с момента нашего прибытия в Нью‑Йорк.
– Смотри, – Клык показывает на один из витражей на самой верхотуре. Даже на самом верху нас слепят вспышки фотоаппаратов. Эти камеры – по‑настоящему отвратительная новость.
– Ребята, сюда, – зову я наших.
Клык вжимает голову в плечи, закрывает ее руками и, набрав скорость, устремляется в витраж. Стекло рассыпается радужным многоцветьем и столы внизу поливает дождем цветных осколков.
Игги летит следом за Надж, слегка касаясь рукой ее щиколотки. Они синхронно складывают крылья и протискиваются в разбитую Клыком дыру.
– Ангел, вперед! – Ее детские крылья похожи на крылышки Селесты, и она легко проскальзывает в отверстие.
– Газ, пошевеливайся! – я вижу, как он ныряет вниз, лихо подхватывает чей‑то эклер, запихивает его на лету в рот и прицельно вылетает в пустую оконную раму.
Я выбираюсь наружу последней. Воздух наполняет мне легкие.
Моя пагубная ошибка дорого мне обойдется. Но знаешь, дорогой читатель, Париж стоит обедни…
– Давай к деревьям держи! – бросаю я на лету Клыку. Он кивает и по большой дуге поворачивает на север. День сегодня туманный и видимость на ахти какая. Но мы летим довольно низко, так что разглядеть нас нетрудно.
Тяжело дыша, садимся на высокий клен. Клык стряхивает приставшие к плечам мелкие осколки:
– Хорошенькая с нами история приключилась.
– Это все из‑за меня, – понуро бормочет Газман, – это мне захотелось в тот паршивый ресторан пойти…
Этого мне только не хватало! Попробуй теперь его успокой:
– Газзи, что ты говоришь? Совсем и не из‑за тебя! Подумай головой. Просто там вся обслуга – чистой воды снобы. И полицейские – зуб даю – подлыжные были. От них же за три версты Школой да ирейзерами смердело.
Да, история, конечно, не ах! Одна радость – масло оливковое зазря не пропало. Похоже, мы с Клыком одновременно про масло вспоминаем. Он довольно усмехается:
– Ты, кажись, недолго размышляла, прежде чем на того урода масло опрокинуть!
– Я все еще… – Надж совсем уже готова сказать «голодная», но поняв неуместность такого заявления, обрывает себя на полуслове.
Но она права. Никто из нас, действительно, не поел. Все мы на самом деле голодные как волки. Вот только адреналин спадет, я чуть‑чуть успокоюсь, и надо первым делом найти какую‑нибудь лавку и купить всякой снеди.
– Нас фотографировали, – подает голос Игги. – Я слышал, как камеры щелкали.
– Ага… Ничего не скажешь, по шкале неприятностей от одного до десяти, эта зашкаливает, – грустно соглашаюсь я.
– То ли еще будет! – раздается снизу какой‑то чужой елейный голос.
От неожиданности подпрыгиваю чуть не на фут и покрепче цепляюсь за свою ветку.
Внизу ирейзеры окружили наш клен плотным кольцом.
Исподволь бросаю взгляд на Игги. Он всегда заранее сечет их приближение. Как же это он сейчас не услышал? Они что, с неба свалились?
Один из ирейзеров делает шаг вперед, и я с трудом подавляю стон – Ари!
– Что ж это ты меня в покое все оставить не можешь! – кричу я ему.
– Нет, это ты у меня под ногами вечно путаешься, – отвечает он со зверской ухмылкой.
Надо дать ребятам немного прийти в себя. И я, как ни в чем не бывало, заговариваю ему зубы:
– Помню, тебе годика три было. Такой был славный парнишка. Что же это с тобой стало? Как же ты в волчину такого позорного превратился?
– А ты будто внимание на меня обращала? – Вот странно! В его голосе звучит неподдельная горечь. – Я, как и вы, в той дыре сидел, а тебе на меня с высокого дерева плевать было.
Челюсть у меня совершенно отвисла:
– Да ты же был нормальным ребенком. И к тому же сыном Джеба.
– Что с того, что сыном. Будто Джебу твоему до меня дело какое‑то есть! Он и думать про меня давно забыл! А что, ты думаешь, со мной стало, когда вы с моим папочкой к себе в убежище в горы свалили? Думаешь, я пропал? Думаешь, испарился?
– Вот тебе и разгадочка на один из вопросиков, – шепчет Клык на соседней ветке.
– Ари, мне тогда десять лет было.
И тут меня осеняет:
– Ты что, нам теперь отомстить пытаешься? Ты за это за нами гоняешься и смерти нашей хочешь?
Ари злобно сплюнул:
– Много чести будет! Работа моя такая – вас насмерть загнать. А прошлое наше – дополнительный стимул.
Он уже начал мутировать. Морда вытянулась, челюсть, как у пса, расходится надвое. Из‑за спины он вытаскивает мягкий коричневый комочек с белыми кры…
– Селеста! – взвизгивает Ангел и чуть ли не одним прыжком слетает вниз. Я только успеваю крикнуть:
– Нет! Ангел, нет!
– Ангел, ни с места! – вторит мне Клык.
Но моя девочка уже легко спрыгнула на землю. Ари до нее – рукой подать.
Ирейзеры рванулись вперед, но он, резко вытянув руку, останавливает их: стоять! Его приспешники замирают, пожирая Ангела глазами и готовые ринуться на нее по первому его жесту.
А Ари дразнит ее и трясет Селестой у нее перед носом.
Ангел в опасности, и я не чувствую страха. Секунда – и я спрыгиваю на землю рядом с ней. Ирейзеры ломанулись было на меня, но Ари снова их осаживает.
– Только дотронься до нее! Убью! – Кулаки у меня намертво сжаты, а в голосе звенит металл.
– Угрожаешь? – Ари нагло заржал во весь голос. В его темных курчавых волосах играют последние лучи заходящего солнца. Он снова потряхивает перед нами Селестой, и я чувствую, как Ангел напрягается рядом со мной.
– Отдай мне медведя, – голос у нее неожиданно низкий и по‑взрослому глубокий.
Ари продолжает ржать.
Ангел делает полшага вперед, но я хватаю ее за воротник.
– Отдай. Мне. Медведя. Немедленно, – чеканит она каждое слово напряженным, глубоким голосом, пристально глядя Ари прямо в лицо. Улыбка сползает с его хари, и в глазах мелькает недоумение. Я вдруг вспоминаю, как Ангел загипнотизировала тетку в игрушечном магазине.
– Ты…, – открыл было рот Ари, но задохнулся, придушенно закашлялся и исступленно рванул у себя на шее ворот рубахи. – Ты…
– Положи, тебе говорят, медведя, – продолжает Ангел. – Раз…
Явно против воли когтистая мощная лапа Ари разжимается, и Селеста падает на землю.
С быстротой молнии Ангел хватает ее и в мгновение ока взбирается обратно на дерево.
Я только моргаю, не понимая, кто из нас больше обескуражен, я или Ари.
Секунду промедлив в недоумении, вся его шайка рванулась на меня. И снова наткнулась на его выброшенную вперед руку.
– Сколько вам повторять? Следуйте приказаниям! – остервенело набрасывается Ари на свою команду. – Помните, инициатива наказуема.
И вдруг, повернувшись ко мне лицом и задумчиво глядя мне в глаза, переходит на спокойный, ровный голос:
– Приказания нельзя подвергать сомнениям. Даже, если они кажутся нелепыми и бессмысленными. Даже, если вам невтерпеж разорвать стаю в клочки.
И из пасти у него вырывается жадный, хищный хрип.
Он нависает надо мной, точно принюхивается, ловя запах добычи.
– Птичка ты моя, наконец‑то твоя песенка спета, – шепчет он мне. – Я тебя сам прикончу.
– А зубы‑то наточил, псина ты этакая?
Он готов огрызнуться в ответ, но вдруг поднимает голову и, навострив уши, к чему‑то прислушивается.
– Нас требует к себе Директор. Срочно! – командует он ирейзерам.
Бросив на меня последний долгий и томительный взгляд, он круто разворачивается вслед за своей шайкой.
И они, как дым, растворяются в вечерних сумерках.
Наверху в ветвях клена Ангел крепко прижимает к себе Селесту и что‑то ласково ей напевает.
– Я слышала, как они в Школе говорили о каком‑то Директоре, – ни с того ни с сего спрашивает Надж. – Кто бы это мог быть?
В ответ я только пожимаю плечами. Какой‑то важный, страшный и бессовестный человек. Один из полчища тех, кто неотступно преследует нас. Может, Джеб? Джеб, наш фальшивый отец. Джеб, наш спаситель и наш предатель.
– Как ты там, в порядке? – спрашивает меня Игги. Я вижу, как побелели от напряжения костяшки его крепко сжимающих ветку пальцев, и успокоительно постукиваю ногой по его ботинку.
– В порядке! Только давайте отсюда поскорее сматывать удочки.
В конце концов мы устроились на вершине девяностоэтажного небоскреба на восточной окраине Манхэттена. Его еще только строят. Нижние семьдесят этажей уже застеклили, но мы залетели выше, туда, где пока стоит только пустой каркас стен. В огромных пустых оконных проемах умопомрачительный вид на Центральный парк и Восточную Реку Нью‑Йорка.
Надж и я отправились в местный магазинчик и притаранили три огромных пакета с продуктами.
Наше убежище на верхотуре изрядно продувает, но зато здесь нас никто не увидит и никто не достанет. Здесь мы в безопасности. Посмотрели на закат и наконец спокойно поели. Голова болит, но терпеть можно. Ангел зевнула:
– Я устала, давайте спать.
Хорошо, что этот длинный и тяжелый день кончился. Мы построили нашу всегдашнюю пирамиду, и знакомый жест нашего единства и нашего родства успокоил мне сердце.
Вместе с Газманом я расчистила строительные дебри, а Клык и Игги натаскали изоляционных щитов. Получилось отличное укрытие от ветра. Через десять минут вся стая уже спала в нашем уютном логове.
А мне глаз не сомкнуть. Меня одолевают вопросы.
Как же это получается, что ирейзеры с такой легкостью нас выслеживают? Куда мы, туда и они, как нитка за иголкой. Пристально смотрю на свое запястье, будто от моего взгляда сидящий во мне чип сам собой выползет наружу. Получается, что хочу я того или нет, я сама и есть наводчик. И поделать с этим ничего нельзя, разве что бросить стаю и действовать в одиночку.
И потом, почему ирейзеры преследуют нас, но никак не могут прикончить? Что им мешает? Почему Ари остановил их сегодня?
И что, в конце концов, происходит с Ангелом? Ее телепатическая сила растет не по дням, а по часам. Чем‑то это кончится. Я чуть не застонала, представив себе, как она настойчиво требует подарков на день рождения, сладости перед обедом или дурацкие новомодные шмотки.
Макс, перестань себя накручивать, – прорезался в голове мой внутренний Голос.
Сколько лет, сколько зим!
Пустое беспокойство ни к чему не приводит. Ты не можешь контролировать происходящие в Ангеле процессы. Ты МОЖЕШЬ спасти мир, но единственное существо, которое подвластно твоему контролю, – это только ты сама. Ложись спать, Макс. Настало время тебе учиться.
– Учиться чему? – попыталась было я спросить, но внезапно провалилась в сон и беспамятство, словно кто‑то щелкнул выключателем.
На следующее утро я едва успеваю открыть глаза, а мне в постель уже подан завтрак… с кучей газет.
– Ништяк, – восхищению моему нет предела.
– Тебя было недобудиться, вот мы и сгоняли вниз за кофе и булочками, – непроницаемым голосом сообщает Клык.
Ничего не подозревая, с наслаждением откусываю кусок плюшки, но тут замечаю висящее в воздухе напряжение:
– Что случилось?
Кивком головы Клык указывает мне на кучу газет.
– Я думала, вы их ради комиксов купили.
Пододвигаю газеты к себе поближе.
До сих пор наша стратегия спасения и выживания основывалась на полной неприметности. Слиться с толпой, быть как все, не высовываться. Похоже, что огромные газетные заголовки на первой полосе «Нью‑Йорк Пост» подорвали эту стратегию на корню. Здоровенные пахнущие свежей типографской краской буквы на весь белый свет трубят: «Чудо или Мираж?»; «Сверхчеловеческие способности или продукты генной инженерии?». Как насчет стратегии неприметности, дорогой читатель?
Клык разложил передо мной четыре газеты – мутные фотки нас, кружащих под потолком Садовой Таверны, украшают первые страницы всех четырех.
– Я их на стойке перед магазином сразу приметил, – объясняет Клык и мирно прихлебывает апельсиновый сок. – Кажись, теперь придется на время затихориться.
– Спасибо, просветил, приятель. – Раздражению моему нет предела. Только за что я на него злюсь? Нечего на зеркало пенять, коли рожа у самой крива!
Пролистываю «Нью‑Йорк Таймс». Подпись под нашей фотографией гласит: «Никто пока не заявил авторство на самый необычайный цирковой трюк года».
Тяжело вздохнув, снова принимаюсь за булочку. Короче, неприметности нашей пришел конец. Слиться с толпой нам теперь так же невозможно, как если бы от нас исходило сияние. Сдается мне, на планах разыскать Институт тоже можно поставить точку. По крайней мере, временно.
От расстройства и досады я готова вопить благим матом.
– Можно загримироваться… – робко предлагает Газман, и Ангел с энтузиазмом подхватывает:
– Ага, давайте! Парики всякие, носы, усы…
Глядя на них, невозможно удержать улыбку.
В тот день нам снова пришлось выползти за едой. Шесть пар маскарадных париков, очков, усов и бород, к несчастью, не материализовались. Пришлось идти как есть и явить миру свои засвеченные лица.
В ближайшей гастрономии набрали бутербродов, напитков, чипсов, печенья – всего, что только можно есть на ходу.
– По‑моему, как стемнеет, нам надо поскорей из Нью‑Йорка убираться, – говорю я Клыку. Он согласен:
– Куда?
– Куда‑нибудь недалеко. – Я еще не до конца распрощалась с попытками докопаться до сути дела в этом долбаном Институте. – Может, на Род‑Айленд. Или на берег океана податься?
– Эй вы! – банка с содовой выпадает у меня из рук. На нас со всего размаху налетел какой‑то пацан с волосами, как у индейца‑могавка, пиками торчащими вверх на полметра.
Надж на полном ходу ткнулась мне в спину, а Клык врос в землю, готовый к бою.
– Вы, ребята, само совершенство! Вы именно те, кого мне не хватает для полного счастья! – тараторит в экстазе парнишка.
Приятно, что хоть кто‑то считает нас совершенством. Даже такой псих, как этот.
– Не хватает для чего? – смертельное спокойствие Клыка не предвещает пацану ничего хорошего. Но тот не замечает опасности и машет тощей рукой в сторону витрины магазина с вывеской «Ю‑До: Завтрашний стиль сегодня».
– У нас сегодня акция. Фестиваль смены стиля! – парень надрывается так, точно сейчас сообщит нам, что мы выиграли миллион. – Вы, ребята, бесплатно можете стиль поменять. Одно только условие: полная свобода творчества нашему стилисту – она сделает с вами что захочет!
– Например? – любопытствует Надж.
– Например, грим, прическа, что хотите! Только на татуировку требуется разрешение родителей.
– Тогда татуировка отпадает, – цежу я себе под нос.
– Клево! Пожалуйста, Макс, давайте пойдем. Макс, ну пожалуйста. Мне очень‑очень хочется. Это же бесплатно.
Из дверей «Ю‑До» со смехом выбегают две девчонки подросткового возраста. Мама дорогая! Вот наворочено! Да их родной отец с матерью не узнают! И я мгновенно соглашаюсь:
– Я за!
У Клыка недоуменно ползут вверх брови, и я бросаю на него многозначительный взгляд.
– Спасибо! Отличная акция. Как раз то, чего нам не хватало для полного счастья! Делайте с нами все, что хотите. Меняйте до неузнаваемости!
Часть 6