Рамки закона
Люциус пропустил Гермиону вперёд и закрыл за собой дверь, на всякий случай заперев. Девушка не постеснялась взять в руку палочку, но не стала принимать боевую стойку.
– Видимо, тебе недостаточно моего обещания.
Она проигнорировала эти слова, осматривая чьё-то рабочее место. Что-то здесь казалось неуловимо знакомым. Правда, складывалось впечатление, что хозяин давно не появлялся в кабинете, даже чтобы стереть пыль с полок и поверхности стола.
– Где мы?
– Это был мой кабинет, когда я работал в Министерстве.
– Ты работал в Министерстве?
Люциус посмотрел поверх её головы, ответ и так очевиден. Гермиона повернулась к нему спиной, глядя на длинное изящное перо в серебряной подставке. Вспомнилась первая встреча с Люциусом, как же это было давно! Магазин «Флориш и Блоттс», они тогда ещё сцепились с Артуром Уизли. Кажется, он действительно упоинал, что работает в Министерстве, правда, с трудом представлялось, что он был мелким чиновником, возможно, занимал должность финансового советника. Гермиона подошла ближе к столу и провела по нему пальцем, собирая пыль в одну объёмную точку. Девушка неосознанно вычертила свои инициалы, а затем повернулась к Люциусу.
– Кажется, ты хотел что-то со мной обсудить?
– Я позволю тебе выиграть это дело, если после суда ты вернёшься в мэнор.
У Гермионы было много ответов, готовых сорваться с губ, но она произнесла совсем иные слова:
– Почему ты хочешь, чтобы я вернулась?
– Ты моя жена, – просто ответил он. Гермионе показалось, что её сердце подобралось к горлу.
– Это ненадолго, Люциус.
– Это навсегда. По крайней мере, пока смерть не разлучит нас, – ухмыльнулся он, чем испортил эффект.
Гермиона громко фыркнула.
– Не смеши меня. Нам обоим это брак, словно кость поперёк горла.
– Возможно, – он отошёл назад и прислонился спиной к шкафу, скрестив руки на груди. Света в кабинете было крайне мало, Гермиона не видела его лица, но сама стояла на единственном освещенном островке, испытывая ужас оттого, что он вот-вот обнаружит её положение. Она снова повернулась к нему спиной, продолжая водить пальцем по пыльной поверхности.
– Почему ты отказался от моего предложения? Я ведь сказала, что могу позаботиться о твоих деньгах.
Ей показалось, что она услышала короткий смешок где-то у шкафа.
– Ты о себе едва можешь позаботиться. Но если тебя действительно интересуют причины – я не верю в развод.
– Ты ужасно старомоден.
Люциус с наслаждением смотрел на её длинные пушистые пряди волос. До боли хотелось дотронуться до них, сжать её хрупкие плечики, притянуть эту упрямицу к себе и сказать всё совершенно иным, более убедительным способом. Но Гермиона решит, что его действия определяет похоть, и не поверит. Да и словами убедить её шансов мало. Но Люциусу было важно знать, в каком эмоциональном состоянии она пребывает, вдруг она уже на грани суицида? К тому же, быть рядом с ней, в одной комнате, уже удовольствие.
– Я действительно старомоден, – снисходительно согласился он. – О разводе не может быть и речи.
– Мы с тобой живём в разных мирах и говорим на разных языках, Люциус Малфой.
– Я знаю один язык, который по вкусу и тебе, и мне.
Гермиона резко развернулась, почувствовав, что её щёки краснеют.
– Уверяю тебя, воскресить мёртвый язык невозможно. История не ведает прецедентов.
– Я могу доказать тебе обратное. Прямо сейчас, в этой комнате.
– Ты обещал, что не коснёшься меня и пальцем.
– Мне не обязательно касаться пальцем, есть и более интересные… места.
Рука сильнее сжалась вокруг палочки. Это не ускользнуло от внимательного взгляда Малфоя. Он хмыкнул.
– Гермиона, тебе не поможет палочка, если я захочу коснуться тебя “пальцем”.
– Ты ничего не добьёшься, если продолжишь меня запугивать.
– А ты испугалась?
– Нет.
– Итак, твой ответ?
– Тебе известен мой ответ. К тому же, не будь столь самонадеянным, мы оба знаем, что правда на моей стороне.
– Из нас двоих в этом случае самонадеянность проявляешь ты, Гермиона. И наивность. Подумай хорошо, в каком позоре ты будешь жить после суда, тебя не оставят в покое ни журналисты, ни обычные люди.
– А ты, значит, пытаешься оградить меня? – она случайно махнула рукой вместе с палочкой, сметая несколько томов Большой Энциклопедии Магии на пол.
– Почему бы и нет? Ты носишь мою… – Гермиона резко втянула носом воздух, ожидая худшего, – фамилию. Какая разница, каким образом ты стала Малфой? Я ещё раз повторяю, что изменить это ты не в силах. Разумеется, если не решила попытаться снести мне голову Энциклопедией. Здесь сорок девять томов, так что шансы неплохие.
Вопреки здравому смыслу, Гермиона улыбнулась шутке.
– Очевидно, мы с тобой не придём к компромиссу. Очень трогательно, что ты якобы заботишься о моём добром имени и благополучии, но я как-нибудь справлюсь. У меня достаточно причин, чтобы всем сердцем желать справедливости. Едва ли твои средневековые убеждения строятся на подобном понятии, а я никогда не была согласна с тем, что цели оправдывают средства. Мерзко и бесчестно.
– Я и не ждал иных слов от девчонки, воспитанной в гриффиндорских традициях. Я предложил тебе благоприятный исход, у тебя есть время подумать – до конца дня. Кстати, учти при своих расчетах, что шансов на победу у тебя нет.
– Шанс есть всегда, главное не сдаваться.
– Приму к сведению.
Гермиона прошла мимо Люциуса, оставив после себя лёгкий шлейф тонкого цветочно-мускусного аромата. Как только дверь за ней закрылась, он улыбнулся. Пожалуй, сейчас, когда она пребывала полностью в своём уме и памяти, Гермиона казалась куда более интересной и желанной в своей недоступности. И, конечно, она помнит каждую ночь, что они провели вместе. Как запылало её лицо, когда он упомянул об этом! Маленькая ведьмочка хочет его, в этом нет сомнений. Что же, сегодня только первый день, и кто знает, как долго продлится этот чёртов процесс? Стоило признать, что Гермиона сумела отыскать достойного адвоката, вот только Люциусу хотелось свернуть шею этому неоперившемуся филину – только за то, с каким обожанием желторотый юнец смотрит на его жену!
Люциус небрежным взмахом вернул упавшие книги обратно на полку и подошёл к столу, на крышке которого остались разводы после маленьких пальчиков Гермионы. Ему вдруг вспомнилось, как она выписывала свои инициалы на его ладони ранним утром. Её голова покоилась на его плече, Люциус наблюдал за ней из-под полуоткрытых век, пока Гермиона думала, что он спит. Тогда ей нравилось быть Малфой, но на пыльной поверхности упрямо просматривались буквы “H” и “G”. Похоже, что так просто она не сдастся. Впрочем, Люциус любил трудности – особенно преодолевать их.
|
|
|
|
|
|
***
Как только Гермиона вошла в дом, сразу шквал голосов накинулся на неё.
– Мерлин, где ты была?
– Гермиона, мы так волновались! С тобой всё в порядке?
– Где ты пропадала целый час?
Гермиона скинула мантию и устало опустилась на табурет, обнимая живот ладошками.
– Джинни, есть что-нибудь перекусить? Я вот-вот свалюсь в голодный обморок.
Джинни поспешила поставить на плиту кастрюлю с чем-то ароматным и аппетитным, судя по всему, мясное рагу с грибами. У Гермионы рот наполнился слюной, и она подняла глаза на Гарри и Генри, которые с некоторым осуждением смотрели на девушку.
– Я в порядке.
– Ну, что, она нашлась? – Рон, взъерошенный и слегка помятый, ворвался в дом через заднюю дверь. Увидев Гермиону, он нахмурился и встал в один ряд с мужчинами.
– Я разговаривала с Люциусом, – тихо ответила она.
– Что? Женщина, ты в своём уме? Нельзя было этого делать!
– Гермиона, он не причинил тебе вреда? Он не заставил тебя ничего выпить?
– Похоже, жизнь тебя ничему не учит!
– Спасибо, Рональд, – Гермиона скривила губы. – Отвечая на все ваши вопросы и предупреждая новые: я в своём уме. Нет, он не причинил мне вреда, я ничего не пила. Он не касался меня… даже пальцем. Мы просто переждали вместе, пока разойдутся журналисты. Не стоит делать из этого трагедию.
– Что он говорил?
– Сказал, что позволит мне выиграть, если я вернусь к нему.
– ХА! Я так и знал, что он испугался! – воскликнул Рон. – Я слушал процесс по радио.
– Нет, он не испугался, – Гермиона принялась грызть сухую корочку хлеба, лежавшую в плетёной корзинке посреди стола. – Более того, он совершенно уверен, что выиграет это дело. Генри, у него что-то есть, это было не пустое бахвальство. Он что-то задумал.
– Неужели это тебя удивляет? – мужчины, наконец, расслабились и уселись за стол. – Мы изначально предполагали, что просто не будет. И что Малфои станут изворачиваться, как смогут.
– Да, но тут что-то другое… – Гермиона задумалась, три пары глаз пристально наблюдали за ней, отпугивая мысли, словно трусливых пташек.
Девушка поднялась, чтобы помочь Джинни расставить тарелки и разложить столовые приборы. Огромная фарфоровая супница уже была отлеветирована на середину стола. Гермиона взмахнула палочкой, нарезая свежую хрустящую французскую булку на тонкие ломтики. Ухватив очередную корочку, девушка принялась задумчиво жевать. На чём ещё может сыграть Люциус? Приведёт ещё сотню мелких свидетелей, которые будут плескаться в судебном зале, словно рыбёшки в аквариуме, много шума, но толка чуть. Нет, скорее всего, у него в кармане есть что-то весомое. И едва ли блеф. Уж не отыскал ли он Панси? Он вполне мог бы подкупить её, чтобы любовница дала показания, выгодные ему одному. Ох, как бы она могла помочь Гермионе, рассказав правду!
– Генри? Мы должны возобновить поиски. Нам нужна Панси Паркинсон.
– Это может занять немало времени. К тому же, Паркинсон может быть как полезной, так и опасной. Кто сказал, что она не переметнётся на сторону Малфоя? Ему есть, что предложить этой продажной девчонке.
– Почему в суде не могут воспользоваться омутом памяти и сывороткой правды? – загремел Рон, уронив ложку на пол.
– В соответствии с судебным кодексом, который был утверждён Европейской Конвенцией Волшебников в 1802 году, все показания в суде должны даваться добровольно, без воздействия магии и зелий, – оттараторила Гермиона, отбирая у друга грязную ложку и положив рядом новую. – С этической точки зрения морали и прав человека, это правильно и логично.
– Но разве авроры не пользуются сывороткой?
– Пользуются, – ответил за неё Гарри. – Когда ведут допрос за закрытыми дверями. Но в суде преступники дают показания добровольно. Таков закон.
– Гермиона, садись, – позвала Джинни за стол. – И прихвати с собой солонку.
Под вечер у Гермионы отекли ноги и распухли так сильно, что не влезали в ботинки. Устроив лодыжки на двух подушках, девушка откинулась на спинку кровати, продолжая размышлять над загадкой, которую задал ей Малфой. И интересовало её отнюдь не то, что он задумал.
“Я хочу, чтобы ты вернулась. Ты моя жена. Пока смерть не разлучит нас”.
Действительно ли в его словах звучала некая чувственность и забота или это просто то, что она хотела бы услышать? Не стоит забывать, что Люциус ничего не делает без причины. И не стал бы ей помогать, если бы не рассчитывал на некую выгоду. Он вполне позволил бы ей распластаться на полу, и едва ли его волновал тот факт, что акулы пера могли поймать Гермиону в свои зубы. Что ему дала их беседа? Едва ли Люциус рассчитывал, что она сдастся и согласится на его предложение. Гермиону пугали догадки, она ничего не знала о мотивах всех его поступков, а Люциус снискал дурную славу, и его корыстолюбие уже стало притчей во языцех. Ни в коем случае нельзя ему верить.
***
– За полгода семейной жизни, мой подзащитный показал себя примерным супругом. Мистер и миссис Малфой периодически появлялись в высшем обществе, и госпожа Гермиона выглядела счастливой и довольной жизнью. Мой клиент никогда ни в чём не отказывал своей жене. У неё было всё – полный гардероб дорогих нарядов, меха, драгоценности, в конце концов, свобода. Мистер Малфой не ограничивал передвижения своей жены, она могла встречаться с друзьями, когда того хотела. Я могу подобрать только одно слово, которым можно охарактеризовать жизнь миссис Малфой – сказка.
– Наглая ложь, – фыркнула Гермиона чуть громче, чем следовало.
– Простите? – Льюис повернулся к ней. Девушка дернула головой, задрав подбородок кверху, но сумела смолчать.
Уголки губ адвоката слегка загнулись кверху в ехидной ухмылке. Он продолжил свою слащавую речь, заставив Гермиону в немом бешенстве сжать кулаки.
– Держи себя в руках, – жарко зашептал в ухо Генри, – это чистой воды провокация.
Гермиона скорчила недовольную гримасу и отпихнула его от себя плечиком, не желая пропускать ни слова из той ереси, которой адвокат Люциуса пытался задурить головы судьям.
– Миссис Малфой, конечно, может сколько угодно утверждать, что не хотела выходить замуж за моего подзащитного, но, благородные господа и дамы, давайте на секунду представим, что каждый волшебник, чей брак состоялся по требованию родителей, обратится в суд.
По залу пробежал несдержанный смешок.
– Очень любопытное замечание, – вступил Генри, улыбаясь. – Разумеется, многие волшебные семьи заключают брачные союзы по указу родителей и опекунов, таковы наши традиции. Но никого из молодых невест или женихов не опаивают зельями, чтобы подвести под венец.
Снова раздался приглушённый смех. Скрип пера и щелчки фотокамер стали неотделимым аккомпанементом судебного разбирательства.
– Тем не менее, уважаемый мистер Шелдон, – усмехнулся Льюис улыбкой, которой могли бы позавидовать пираньи, – этот брак состоялся. Мало того, прошёл месяц после того, как миссис Малфой лишилась своих воспоминаний, и за этот месяц она не изменила собственного решения, а мистер Малфой не тянул её за руку к алтарю. И, смею вас заверить, зельями не опаивал. Венчание прошло, как того требуют наши священные традиции, и супруги жили не как брат и сестра. Мистер Малфой исправно исполнял свой супружеский долг, верно, миссис Малфой?
Все взгляды в зале обратились на Гермиону. Стараясь не покраснеть до корней волос, она прочистила горло, покосилась на своего “исправного” супруга и ясно, но тихо ответила:
– Да.
– Позволите ли задать вам ещё несколько личных вопросов?
– Если того требует дело, – Гермиона перебралась в кресло свидетеля.
– Итак, состоялась ли ваша первая брачная ночь, как того требуют свадебные традиции?
– Полагаю, что так, – Гермиона предпочла бы не говорить о брачной ночи, потому как последующие были куда интереснее, и вспоминать их куда приятнее. Но сейчас, когда она всеми силами души пыталась ненавидеть Люциуса, думать о том, как он насиловал её, как-то проще.
– Вы были девственницей?
– Какое это имеет значение? – она всё-таки покраснела.
– Прошу вас, ответьте.
– Да.
– Проявлял ли ваш супруг жестокость по отношению к вам?
Гермиона ненадолго задумалась, какой смысл вкладывает Гордон Льюис в слово “жестокость”. Едва ли его интересует, насколько она была одинока, как тяжело переживала пустоту вокруг себя, отсутствие друзей и союзников, и никто, даже Люциус, не представляет, насколько это жестоко оставлять человека наедине с безмолвной тишиной.
– Мистер Малфой безжалостен от природы, – безапелляционно заявила она, глядя прямо в глаза Люциусу, – но, не считая первой брачной ночи, когда он попросту меня изнасиловал, я не могу сказать, что он вел себя жестоко. По крайней мере, в физическом смысле.
– Он бил вас?
Периодически раздавал пощёчины своими циничными и насмешливыми фразами, но и это не считается.
– Нет. Но, полагаю, ему не единожды хотелось.
Кто-то засмеялся, но под строгим взглядом Гермионы неизвестный зритель смутился и сделал вид, что кашляет.
– Угрожал ли мистер Малфой вам физической расправой?
– Несколько раз.
– При каких обстоятельствах?
– Кажется, я бродила по дому от скуки и забралась, куда не следует, – Гермиона пожала плечами.
Лица большинства мужчин расплылись в понимающих ухмылках. Похоже, сами они нередко пытались приструнить собственных жён – с тем же успехом.
– Миссис Малфой, будьте так любезны, расскажите нам о вашем распорядке дня, когда вы ещё жили в особняке.
“Первые месяцы и вспоминать не хочу. А потом – секс. Безудержный, дикий, страстный и сводящий с ума”.
– Я просыпалась около восьми утра, в половину девятого мы завтракали в столовой. Мистер Малфой занимался работой, увы, я была предоставлена самой себе. Чаще всего, я проводила всё своё время в саду, ухаживая за оранжереей и клумбами. Гуляла по территории мэнора, читала книги. Обедали и ужинали мы тоже, обычно, вместе. Это всё.
– Итак, мы можем сделать вывод, что миссис Малфой жила поистине в королевском дворце, и отношение к ней было более чем лояльным и уважительным. Она не занималась домашним хозяйством, могла уделять время себе и своей семье, словом, мечта большинства женщин, – Гермиона не стала возражать, потому что не относила себя к большинству. – Мистер Малфой беспокоился о благополучии своей супруги. Он знал, что она не слишком его жалует, и потому тактично дал ей время свыкнуться с новой ролью, не обременяя миссис Малфой своим присутствием. Мы, разумеется, можем понять, откуда у молодой леди неприязненное отношение к первой брачной ночи. Будучи невинной молодой особой, естественно, она посчитала, что испытанная ею боль была результатом физического насилия.
– Не думаю, мистер Льюис, что моя подопечная была настолько наивной, что не смогла бы отличить насилие от… ненасилия.
– Миссис Малфой, возможно, вы расскажете нам детали той самой ночи?
– Не думаю, что это настолько важно, – возмутилась Гермиона.
– Мистер Малфой, возможно, вы поможете своей супруге вспомнить?
– Разумеется, – каждый раз, когда он говорил, Гермионе хотелось зажать уши и громко топать ногами по полу. Его голос проникал в самую её суть, отравлял разум, заставлял сердце стучать в бешеном ритме, отчего хотелось, наплевав на гордость, бросится ему в ноги и согласится на безумное предложение – вернуться обратно в мэнор.
– Несмотря на все традиции, я готов был отложить нашу первую брачную ночь на более удобный момент, – Люциус говорил тихо, и весь зал, затаив дыхание, подался вперёд, ловя каждое слово. – Я считал, что Гермионе следует привыкнуть к моему присутствию. Но она сама настояла на том, чтобы все правила оказались соблюдены. Если мне не изменяет память, всё произошло по её инициативе, вы помните это, миссис Малфой?
Боже, помнит ли она? Мечтала бы забыть свой позор раз и навсегда.
– Я помню.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – с серьёзным видом заявил Люциус. – Но половой акт называется насилием только лишь в том случае, если один из партнёров проявляет сопротивление. Если быть до конца честным, то, скорее, миссис Малфой изнасиловала меня, чем я её.
На этот раз смех долго не утихал, и судье Диксону пришлось призвать к порядку. Гермиона сидела красная как рак и желала немедленной и мучительной смерти своему супругу.
К счастью, очередной перерыв позволил Гермионе немного успокоиться и снова взять себя в руки. Когда адвокат Малфоя переиначивал историю её замужества, казалось, будто она полнейшая идиотка. Их брак выглядел абсолютно нормальным, более того, большинство семей живут именно так, как они с Люциусом. Боже, Льюис задурил голову даже ей! Гермиона начала путаться в собственных мыслях, ловя себя на том, что временами соглашается со словами адвоката. Ни в коем случае нельзя отступать от собственной позиции, иначе она проиграет.
– Кажется, я напал на след Панси Паркинсон, – сказал Генри, когда Гермиона вышла из туалета, где пряталась почти весь перерыв.
– О, Генри, неужели? – она воспряла духом.
– Мои агенты узнали о девушке, по описаниям очень похожей на Паркинсон. Она достаточно праздно и весело проводила время на Барбадосе, мой человек уже отправился туда, чтобы всё разузнать.
Гермиона от избытка чувств обняла своего адвоката и звонко чмокнула его в щеку.
– Я люблю тебя! Ты самый лучший!
– Ты меня задушишь, – усмехнулся он. – Неизвестно ещё, как на нас скажется появление Панси. Но если мы первыми до неё доберёмся, то это может сыграть нам на руку.
– Она моя должница. После того, что она устроила… она обязана дать показания в мою пользу!
– Я бы не был так в этом уверен, Гермиона, но будем надеяться, что в ней осталась хотя бы капля совести. Пойдём, заседание вот-вот возобновится.
Генри и Гермиона вошли внутрь зала. Репортёр, который всё это время прятался за углом, широко ухмыльнулся, вынимая плёнку из фотоаппарата и пряча прыткопишущее перо в карман. Отличный получится материал! Впрочем, едва ли за него редактор расщедрится на слишком большую премию, зато в этом самом здании есть один человек, которого заинтересуют и провокационные снимки, и интересные, надо сказать, эксклюзивные новости…
Семнадцать минут
От автора: Мне действительно страшно выкладывать эту главу, потому что, боюсь, полетят в мою голову гнилые помидоры и придётся мигрировать в Антарктиду к пингвинам. Но, пока у меня есть возможность оправдаться, скажу, что писала эту главу не просто так, чтобы добавить драмы; все события в моей истории связаны и несут смысловую нагрузку, которую, надеюсь, дорогие читатели позже сумеют разглядеть. (впрочем, может вы и сейчас разберётесь, что к чему и почему)
Кстати, пару слов о хорошем: я официально закончила писать этот фанфик, ровно 40 глав и эпилог. Ура, товарищи!
А теперь, если мои предыдущие слова не успели вас отпугнуть, желаю приятного прочтения. И не бейте меня слишком больно!
Люблю, Софи
***
Люциус сидел за небольшим сбитым из грубых неотёсанных досок столиком в самом тёмном углу “Кабаньей головы”. В помещении насчитывалось не более десятка посетителей – таких же молчаливых и неприметных, как и он сам. Разумеется, Люциус не желал, чтобы кто-то его узнал, потому, зачесав волосы назад и собрав их в хвост, он надел на себя старую чёрную мантию с глубоким капюшоном, который, при желании, можно было натянуть на глаза. Никаких украшений, и даже трость осталась дома. В пальцах, затянутых в чёрные перчатки из тонкой кожи, Люциус вертел большую золотую монетку, в блестящей поверхности которой отражался свет оплавленной маленькой свечки.
Человек двигался бесшумно, но Люциус всё равно уловил его приближение – скорее, инстинктивно, а, возможно, ему послышался тихий шелест мантии. Парень оказался низким и щуплым, лицо, заросшее щетиной, очень сложно рассмотреть и почти невозможно запомнить. Но даже в полумраке Люциус сумел разглядеть маленький тонкий шрам на нижнем веке у правого глаза, отметил несколько тёмных веснушек на коротком квадратном носу и жёлтые – слишком жёлтые – зубы.
– Ваше поручение достаточно необычно, но я возьмусь за выполнение.
– Сколько?
– Триста до, и ещё четыреста после.
Люциус осторожно, чтобы не греметь монетками, передал пухлый мешочек под столом.
– Важно, чтобы всё выглядело, как несчастный случай. Никакого шума среди волшебников. Пусть всё будет исключительно… по-маггловски.
– Да, сэр.
– Она должна исчезнуть раз и навсегда. И замести все следы. Ни единая душа на этом и том свете не должна узнать правду. Справитесь?
– Справлюсь, – ухмыльнулся небритый, пряча мешочек в карман.
– Хорошо. Я найду вас, когда дело будет сделано.
– Найдёте? Думаете, что сумеете? – самонадеянно спросил наёмник.
Малфой лишь смерил его взглядом. Мальчишка! Если он провалит дело, то Люциус лично уничтожит его самым неприятным способом.
Вернувшись обратно в особняк, Люциус сразу же отправился в кабинет. Коснулся палочкой одному ему известного тайного рычажка, камин, неприятно затрещав, отпрыгнул в сторону, открывая проход в маленькое тайное помещение. Здесь стоял ещё один письменный стол, узкий, но высокий книжный шкаф, заполненный запрещенной литературой, на стенах красовались старинные мечи и кинжалы, пропитанные страшными ядами и заговорённые кузнецами-волшебниками сотни лет назад. Меч первого Малфоя, который пришёл на территорию нынешней Британии вместе с Вильгельмом Завоевателем, был спрятан в стеклянный футляр. Крайне опасное оружие – как только лезвие наносило даже самую пустяковую царапину, противник погибал мучительной смертью. Кроме того, чем больше убийств совершал Каратель – так гласила гравировка на эфесе – тем мощнее и безжалостнее он становился, впитывая в себя кровь предыдущих жертв. Если верить легенде, то в сталь вкована душа одного из демонов Соломона. В углу располагался массивный деревянный сундук со стальными заклёпками, куда Люциус спрятал аккуратно сложенную мантию, перчатки и ботинки, в которых пришёл. Тут же, на самом дне, можно было найти маску Пожирателя Смерти, боевые доспехи, маленькую шкатулку с ядами, и одинокий закаменелый цветок камелии.
Люциус опустился на стул, устало потёр лицо руками и с ненавистью взглянул на десяток колдографий, рассыпанных по поверхности письменного стола. Гермиона обнимает и целует своего адвоката, и выглядело это столь нежно, искренне и в некоторой степени интимно, что Люциус ощущал, как внутри него поднимается бешеная животная ярость. Лживая дрянь! Грязнокровная шлюха! Свернуть бы её маленькую шейку!
Люциус со свойственным ему злорадством представил лицо супруги, когда она узнает о внезапной кончине своего главного свидетеля – Панси Паркинсон. Будь он проклят, если снова пойдёт на поводу у этой прелестной мерзавки! Ни пощады, ни жалости.
***
Судебный процесс неожиданно затянулся. Прошло уже почти три недели с первого заседания. Они погрязли в мелких спорах, малозначительных деталях, и чем дальше шло дело, тем сильнее Гермионе казалось, что судья Диксон давно куплен Малфоем и его прихвостнем Льюисом. Последний, казалось, наслаждался, смакуя детали личной жизни главных героев представления. Впрочем, не он один, ведь каждое слово становилось достоянием общественности, удивительно, что зрители ещё не пресытились спектаклем, слушая выступления по радио или читая репортажи в газетах.
На очередном заседании появился один из ключевых свидетелей Малфоя. Доктор Уайат долгое время отсутствовал в стране, выполняя свой врачебный долг в странах малого мира, но теперь у Льюиса появилась возможность допросить целителя со всем пристрастием. Увы, ни одно его слово не говорило в пользу Гермионы.
– Доктор Уайат, вы, как специалист, могли определить причины амнезии у вашей пациентки?
– Любой специалист в этой области скажет вам, что определить причины всегда сложно, – ответил он немного высокопарно. – Но меня, разумеется, удивлял случай мисс Гермионы, потому как, обычно, вернуть память после механической травмы не составляет труда.
– Вы выдвигали предположение, что миссис Малфой подверглась влиянию на свой разум извне?
– Да, мы не раз обсуждали подобную возможность с мистером Малфоем. И с Гермионой, разумеется, тоже. Но я точно знал, что это не последствия заклинания Obliviate.
– Скажите, мистер Малфой платил вам за частные визиты?
Гермиона заметила, как ноздри целителя начали раздуваться в праведном возмущении.
– Мистер Малфой уплачивал установленную больницей святого Мунго цену за домашнее лечение, ни кнатом больше. Я честный человек, господин адвокат!
– Разумеется, доктор Уайат, – улыбнулся Льюис, – прошу прощения, если ненароком оскорбил вас. Я должен был задать этот вопрос. Если вас не затруднит, расскажите нам, почему вы велели мистеру Малфою оградить пациентку от свиданий и разговоров с её друзьями?
Целитель с откровенным чувством вины взглянул на Гермиону. Она ещё не определилась в своём отношении к доктору, будучи неуверенной, действовал ли он с Люциусом заодно или нет.
– Дело в том, что моя пациентка пребывала в эмоционально нестабильном состоянии. Когда с человеком случается подобное несчастье, его жизнь напоминает чистый лист, он снова становится по-детски наивным и ранимым, а всем нам было известно, что пришлось пережить мисс Гермионе за время войны. Её жизнь была слишком насыщенной событиями, и если бы они разом вернулись к ней, то это могло бы в прямом смысле убить разум девушки, она бы сошла с ума, и я не хотел допустить этого. Следовало, чтобы ей напоминали о прошлой жизни постепенно, осторожно, мягко, и я обеспокоился, что многоуважаемый мистер Поттер или мистер Уизли могут каким-то неосторожным словом – из самых лучших побуждений – навредить пациентке. Я знал, что мистер Малфой помолвлен с мисс Гермионой, и был уверен, что он один сумеет оградить её и защитить, как самый близкий человек. Потому я дал ему свой врачебный совет – заботиться об эмоциональном состоянии молодой леди, по частям возвращая ей воспоминания.
Гермиона вспомнила, как выпрашивала у Люциуса хоть какую-то информацию о себе, как составила список вопросов, на которые он не желал отвечать. Оградить её пытался? Чёрта-с два! Он просто не знал ответов, гад паршивый! Гермиона послала ему взгляд, наполненный неприязнью, и вдруг отшатнулась, получив в ответ обжигающий поток ненависти. Раньше Люциус мог еле уловимо улыбнуться ей уголками губ, раздевал и ласкал глазами, отчего Гермионе становилось жарко и душно. Теперь лицо Малфоя превратилось в холодную каменную маску, совсем как в те времена, когда они после памятной брачной ночи не разговаривали друг с другом целый месяц. Вдоль позвоночника пробежал холодок, а живот вдруг неприятно схватила режущая боль. С трудом восстановив дыхание, Гермиона снова повернулась к доктору Уайату.
– Вы помните свои визиты в Малфой-мэнор? Как вёл себя мистер Малфой?
– Он очень опасался за жизнь и здоровье мисс Гермионы. Я даже велел ему самому выпить успокоительного зелья, слишком он переживал в тот вечер, когда случился несчастный случай. И во все остальные визиты он дотошно расспрашивал меня о состоянии юной мисс.
Гермиона тихонько фыркнула, осторожно, чтобы никто не заметил, поглаживая живот. Её слегка мутило, особенно после того, как она натолкнулась не ледяную стену презрения, которую вдруг возвёл Люциус вокруг себя. Рано или поздно это должно было произойти, наверняка, ему не меньше, чем ей, осточертел и суд, и вообще вся эта нелепая ситуация.
Доктор Уайат почти полтора часа расписывал достоинства и самые лучшие качества Люциуса Малфоя, под конец Гермиона начала зевать. Снова день ушёл в никуда, а они ни на шаг не продвинулись к завершению.
В один из судебных дней показания давал Рональд. Не было ничего значительного, пока адвокат Льюис не расспросил Рона о приватной беседе с Люциусом – в тот день, когда состоялся приём в честь помолвки. Гермиона ошеломленно приоткрыла рот, когда друг, нехотя, признался, что Люциус наградил его болезненным тычком в живот, пообещав все кары небесные, если Уизли ещё раз посмеет обидеть девушку. Таким образом, сам того не желая, он засвидетельствовал в пользу Малфоя, и в тот вечер крепко напился, поэтому пришлось уложить его на веранде, чтобы запах так сильно не распространялся по всему дому. Добраться до собственного дома Рон всё равно был не в состоянии.
Перед следующим заседанием у Гермионы состоялась неприятная встреча с Люциусом. В это утро её очень сильно рвало, впервые за время беременности. Гермиона дала знак Генри, что ей необходим перерыв, и едва успела добежать до туалета. Адвокат, который уже стал другом, поспешил за ней, чтобы убедиться, что с девушкой всё в порядке. Гермиона слегка пошатывалась от слабости, и Генри придерживал её за талию, когда им навстречу вышел Малфой. Он громко стукнул тростью по мраморному полу, и эхо далеко разлетелось по пустому коридору – это как раз была та часть здания, куда журналистов перестали пускать из соображений безопасности.
– Я так и думал, – протянул Люциус, встав так, чтобы Гермионе и Генри пришлось обойти его. Правда, девушка встретила холодный циничный взгляд испепеляющим негодованием.
– В чём дело, Малфой? Заблудился?
– Хотел застать свою жену и её адвоката в самый пикантный момент. Но вы так быстро справились, что это нагоняет на забавные мысли.
– Мне глубоко наплевать, что там тебя на что нагоняет! – взорвалась Гермиона, испытывая ту самую эмоциональную нестабильность, которую ей пытался приписать Льюис. – Дай пройти.
Люциус, ухмыльнувшись, скрестил руки на груди. Гермиона насупилась, едва сдерживаясь, чтобы не пальнуть в него каким-нибудь забористым проклятьем. Генри явно чувствовал себя неуютно, но был вынужден оставаться со своей подзащитной.
– До чего же ты жалок! – в негодовании словно выплюнула она, всё же обходя его стороной – Люциус так и не сдвинулся с места.
Когда Гермиона опустилась на своё место в зале, её буквально трясло. Она не могла понять, что с ней творится. Слишком душно, слишком много людей, она едва могла дышать. Хотелось снять с себя толстый вязаный свитер, под которым скрывался животик. Девушка водила задеревеневшими ладошками по коленкам, сжимая и разжимая пальцы. Голова шла кругом. Краем глаза она заметила фигуру Люциуса – он тоже вернулся в зал, высокий, самый видный в своей меховой мантии и белыми, гладкими, словно шёлк, волосами.
Заседание продолжилось. Голоса звучали, словно из другого мира. Гермиона чувствовала, что у неё запоздалая реакция на события и слова.
– Тебе нехорошо? Хочешь, чтобы я попросил отложить заседание?
Ей показалось, что она целую вечность поворачивает голову.
– Н-нет, всё в… порядке.
Боль в животе то схватывала, то отпускала. Больше не опасаясь разоблачения, Гермиона обняла свой живот, пытаясь успокоить малыша.
– Гермиона. Гермиона!! – кто-то настойчиво дёргал её за рукав.
– Что такое, Генри?
Он передал ей записку. Девушке пришлось долго сосредотачиваться на прыгающих перед глазами буквах. Наконец, символы сложились в слова, а слова в предложения. Бессмысленные и глупые.
“Только что поступила достоверная информация, что Панси Паркинсон умерла две недели назад на Ибице от передозировки героина”.
Только перечитав записку в десятый раз, Гермиона, наконец, осознала смысл и подняла глаза на Генри, в надежде, что он опровергнет информацию, но адвокат только покачал головой. В глазах читалось сочувствие и начальная стадия отчаяния. Они проигрывали. Шли на несколько шагов позади Малфоя…
Ужасная правда сковала всё её существо. Не отдавая отчёта в собственных действиях, Гермиона поднялась, привлекая к себе внимание.
– Миссис Малфой? – Льюис прервал свою напыщенную речь. – Вы хотите что-то добавить?
– Я… мне надо… – язык прилипал к нёбу, глаза лихорадочно искали того единственного, кто мог всё исправить, кто мог…
Лица поплыли перед глазами, смешиваясь в одну массу с чёрным полом и серыми стенами. Ноги вдруг подогнулись, перестали держать, и Гермиона рухнула на пол, но потеряла сознание раньше, чем почувствовала удар.
Зал дружно ахнул. Пока все в немом ужасе и восхищении смотрели и фотографировали живую сенсацию – кто-то диктовал перу о внезапной кончине миссис Малфой – Люциус уже был на ногах, стремительно пересекая расстояние, которое разделяло его и Гермиону. Поттер задержался на доли секунды.
– Отойдите от неё…
Люциус, не обращая ни на кого внимания, перевернул Гермиону на спину, заглядывая в её мертвенно бледное лицо. Она дышала, но очень поверхностно. Пульс едва прощупывался. И тут он заметил капли крови. Не медля больше ни секунды, он поднял её на руки и, отпихнув Поттера и Шелдона от себя, поспешил к аппарационному холлу. Уже на полпути он чуть ниже переместил ладонь на её хрупком теле и впервые потерял над собой контроль, нащупав выступающий округлившийся животик. Люциус едва не выронил Гермиону от неожиданности, но внезапное озарение заставило его передвигаться почти бегом. Что за дура досталась ему в жёны? Как она посмела скрыть свою беременность, как она посмела уйти от него, когда носит его ребёнка?!
Крепко прижав её к себе, будто пытаясь передать ей собственные силы и свою жизнь, Люциус аппарировал в приёмный покой больницы святого Мунго…