***
Люциус вытянул руку, ожидая нащупать рядом с собой теплое женское тело с нежной кожей, но ладонь упала на холодные шёлковые простыни. Приподняв веки, он обнаружил рядом с собой смятую подушку – и больше никаких признаков, что Гермиона действительно была здесь прошлой ночью. Испытывая приятную усталость в мышцах, Люциус сел на постели, придирчиво осматривая собственную спальню. Тяжёлые шторы плотно задёрнуты, тусклый свет мрачного ноябрьского утра едва просачивается в комнату. Неприятное предчувствие прочно обосновалось в районе поясницы, острыми ядовитыми шипами расползаясь по венам. Интуиция редко обманывала Люциуса, но сейчас он желал обмануться.
Быстро одевшись, он вышел из комнаты, на ходу завязывая шейный платок и застёгивая запонки. В доме снова царила убийственная тишина. Гермионы не было. Люциус окончательно убедился в этом, когда вошёл в столовую – завтрак накрыт на одного. Что же, этого следовало ожидать. Но теперь он совершенно точно знал, что она по-прежнему неравнодушна к нему, и вернуть жену обратно больше не казалось невыполнимой задачей. Впервые за долгое время Люциус с аппетитом съел свой завтрак.
Приподнятое настроение не оставляло его до самого вечера. Тщательно проанализировав сложившуюся ситуацию, Люциус понял, что есть одно весьма простое, но действенное заклинание, которое поможет укротить строптивый нрав супруги. Он иногда забывает, что она всего лишь маленькая девочка, которая любит сказки, верит в романтику и магию слов и признаний. Гермиона нужна ему больше, чем он способен понять, но этого недостаточно, чтобы убедить её. Но с первой их встречи она желала услышать от него заверения в чувствах, и Люциус готов был пойти на компромисс. В Гермионе было всё, что ему нужно, она воплощение его собственного идеала – умная, привлекательная, чувственная, желанная, терпеливая и по-девичьи наивная. И как бы она ни сопротивлялась, ей нужна твёрдая мужская рука и незримая опека. Люциус хотел заботиться о ней. Раньше ему доставляло удовольствие предугадывать её желания, превращать жизнь маленькой скромной девочки в сказку. Это помогало чувствовать себя всемогущим.
Стук в дверь оторвал Люциуса от размышлений. Пару часов назад пришла записка от личного бухгалтера, который требовал срочной встречи. Закончив ланч с деловыми партнёрами, одним из которых являлся Лоренцо, Люциус вернулся в мэнор, чтобы обсудить “тревожные вопросы” с мистером Фарадеем.
– Добрый вечер, сэр, – вежливо приветствовал служащий.
Люциус удостоил его ответным кивком, указывая на стул напротив себя.
– Чем могу быть полезен?
– Сэр, я хотел обсудить с вами одно важное дело. Возможно, вы забыли поставить меня в известность, – Люциус нахмурился, отмечая, что бухгалтер нервничает. – Этим утром ваша супруга была в вашем семейном хранилище…
Люциус напрягся, при этом не изменяясь в лице.
– Продолжайте.
– Вам ведь известно, что она… перевела с вашего основного счёта все сбережения на своё имя?
Мистер Фарадей дёрнулся от неожиданного звука – толстое перо в руках Люциуса переломилось пополам.
– Почему никто не поставил меня в известность сразу? – голос его звучал так тихо, что бухгалтеру пришлось затаить дыхание. На лбу выступили капельки липкого пота.
– Она… действовала в рамках закона, заверив служащих банка, что вы одобрили эти валютные операции, сэр.
– Какие счета?
– Только “Гринготтс”, сэр. И хранилище. Я не могу туда попасть… только вы… миссис Малфой оставила на ваше имя письмо во временном хранилище, сэр.
– Вы свободны, Фарадей.
– Сэр, если я могу что-то сделать…
– Оставьте меня.
Гнев закипал очень, очень медленно. От первоначального удивления не осталось и следа. Сперва оно трансформировалось в неверие, затем в разочарование и постепенно начало перерастать в животную ярость. Люциусу ещё не приходилось самому пробовать то блюдо, каким он привык почивать многих волшебников из своего окружения – ложь. Мерзкая, отвратительная, кисло-горькая на вкус, как испорченное молоко. Всё ещё пребывая в состоянии несвойственной ему прострации, Люциус быстро поднялся по ступенькам вверх, ворвался в собственную спальню и коснулся перстнем отверстия у стены. В голове мелькнула картина, казавшаяся теперь нереальной – Гермиона своими горячими губами обхватывает его палец, скользит по нему мягким язычком, цепляется зубками за кольцо и стаскивает его с руки.
Тварь!
Как же хладнокровно она это проделала!
Ключа не оказалось на месте.
Конечно, она не раз видела, как он открывал сейф, мало того, он водил её в банк. Никогда, даже в самых страшных своих фантазиях, он не мог представить, что Гермиона Грейнджер способно на подобный поступок.
Люциус выругался.
Всё это как-то не укладывалось в голове.
Подобрав с кресла трость и мантию, он спустился вниз, на ходу активируя свой личный портал. Стараясь заглушить внутри себя громкие голоса, требующие немедленной расправы, Люциус чинно с подобающим лишь ему величием вошёл в банк, игнорируя десятки взглядов, направленных в его сторону.
Без каких-либо слов приветствия он обратился к одному из гоблинов, в чьём неприятном лице была представлена администрация банка:
– Миссис Гермиона Малфой оставила на моё имя письмо во временном хранилище.
Гоблин взглянул на посетителя поверх очков, коротко кивнул, и уже минуту спустя Люциус срывал печать. Внутри лежал маленький золотой ключик от его собственного хранилища.
Спуск, казалось, занял целую вечность. Люциус уже знал, что увидит там, но всё равно не был готов к этому. Ведь это доказывало, что он питал пустые иллюзии насчёт женщины, которая ему дорога. Он считал её особенной, отличной от других, но Гермиона Грейнджер-Малфой оказалось самой настоящей сукой, и даже Камелия Макнейр не сравнится с ней в лицемерии.
В своем безумном бешенстве Люциус не сразу заметил маленькое колечко слева от двери. Впервые он взял его в руки с тех пор, как одевал на палец Гермионе в церкви. Сотни человек стали свидетелями того, как он женился на расчётливой лживой грязнокровке, будь она проклята!
Что эта маленькая лгунья хочет сказать своим поступком? Это совсем на неё не похоже, но едва Люциус удивится чему-либо теперь. Он почувствовал себя слепцом, который внезапно обрёл способность видеть. Даже не верится, что когда-то он мог восхищаться этой женщиной. Как он мог думать, что она отличается от своей породы? Годится лишь для того, чтобы раздвигать ноги и тратить его деньги. Оказывается, единственной приличной женщиной в его жизни была Нарцисса, она, по крайней мере, никогда не лгала и всегда тенью стояла за спиной, поддерживая в трудные моменты.
Испытывая горькое разочарование, сунул руку в карман вместе с кольцом.
“Твоя взяла, грязнокровка. Ты получишь развод, лишь бы мои глаза никогда больше тебя не видели”.
|
|
|
|
|
|
***
Время пролетало достаточно быстро для того, кто живёт в полнейшей изоляции от общества. Гермиона никак не могла понять, почему Люциус до сих пор её не отыскал. Не отправил ни единого письма. Неужели он не хочет вернуть свои деньги? Это странно, как минимум. Он должен быть в ярости, Гермиона даже содрогалась от одной только мысли, что придётся встретиться с ним один на один. Пожалуй, стоило оставить тогда записку, хотя ей казалось, что намерения вполне прозрачны. Не мог же Люциус в самом деле решить, что ей нужны его деньги. Или, возможно, он до сих пор не знает о том, что хранилище опустошено? Возможно, это не единственный банк, где он хранит деньги. Может ли он быть столь богат, что потеря сбережений в Гринготтсе никак не скажется на его статусе?
Гермиона поправила на плечах толстый мужской свитер, который недавно закончила вязать от безделья. Кому она его вязала, трудно сказать. Пожалуй, думала, что подарит Рону или Гарри, или даже Генри, но ни одному из них не идёт этот цвет. Серый, как глаза Люциуса. В доме оказалось очень холодно, несмотря на то, что огонь в камине не потухал сутками. Гермиона решилась оставить себе единственную тёплую вещь, и ходила в свитере, лосинах и длинных гетрах – уютно и удобно.
Обилие книг неплохо скрашивало досуг, но очень не хватало общества. Дни стали похожими на те, когда она была заперта в мэноре и даже Люциус с ней не разговаривал. У Гермионы было много времени, чтобы проанализировать его поведение. Теперь она понимала, что он держался от неё на расстоянии, потому что очень желал. Почему-то этот факт вызывал несмелую улыбку. Иногда, закрывая глаза, она думала о самых невероятных моментах, проведенных рядом с ним. Когда-то она спросила, чувствует ли он то же самое, что и она, когда они вместе, и Люциус наглядно продемонстрировал влияние, которое Гермиона оказывала на него.
И тот страшный день в суде. Он ведь первым оказался возле неё, хотя и Гарри, и Генри находились значительно ближе. Похоже, что тогда он действительно волновался за неё. И не потому, что было выгодно, а потому, что каким-то невероятным образом привязался к ней.
“Она не хочет ни меня, ни моего ребёнка”.
Это были его слова, и произносил он их с немым отчаянием. Может, те страшные слова были сказаны сгоряча? Может, он не хотел так говорить?
“Гермиона Грейнджер, ты в своём уме? Ты его оправдываешь?”
Когда же закончится это напряжённое ожидание? Когда он, наконец, найдёт её?
***
Она снова исчезла. Чёрт возьми, эта девчонка доведёт его до убийства! Если бы она сейчас каким-то образом оказалась рядом, то Люциус избил бы её до потери сознания. Он успокаивался, представляя, как лупит её обнажённый зад тростью, оставляя продолговатые красные следы. Ни одна живая душа на целом свете ещё не вызывала в нём подобную какофонию чувств.
Следует как можно скорее избавиться от девчонки. Но сначала нужно найти её. Парадокс.
Поведение Гермионы не поддавалось логике. Люди Люциуса обыскали все курорты, побывали везде, куда мог поехать весьма богатый человек, чтобы развлечься. Но деньги, казалось, пропали вместе с ней. Люциус по собственному опыту знал, что такие огромные суммы всегда оставляют следы, но Гермиона не провела ни единой денежной операции. Выходит, что она совершила кражу ради самой кражи. Что она хотела этим сказать? Люциус терялся в догадках.
Никто не знал, куда она пропала. И по какой-то причине совы возвращались ни с чем. Поттер так же не знал, где скрывается его подруга, хотя он определённо что-то недоговаривал. Люциус решил воздержаться от копания в голове аврора, но если так и дальше будет продолжаться, то придётся расколоть Поттера, наплевав на все предосторожности.
Адвокат уже не единожды предлагал написать заявление о краже и подключить к поискам работников отдела безопасности. Но Люциус отмахнулся от этой мысли. Гермиона не нарушила закон, формально она взяла то, что принадлежит ей.
Прошло почти полтора месяца, прежде чем удалось установить, что миссис Малфой не покидала пределов Британии. Эта новость так ошеломила Люциуса, что в тот день он сжёг всю одежду Гермионы, жалея, что не может причинить ей как можно больше физической боли. Во что играет эта мерзкая тварь?
Приближалось Рождество. Драко и Астория вернулись домой, чтобы провести праздники в кругу семьи и сообщить чудесную новость – скоро на свет появится наследник Малфоев. Приезд сына и невестки стал самым радостным и ярким событием за последнее время. Драко, разумеется, был в курсе судебного разбирательства и очень удивился, узнав, что отец всё ещё женат на грязнокровке. Впрочем, он решил больше не ввязываться в это дело, и без того чувствуя за собой вину.
Приём по случаю праздника был весьма скромным по меркам Малфоя. Семья Астории и Вольпе с сыновьями. В доме стало непривычно шумно и весело: отовсюду лился смех, музыка, звон хрусталя. Люциус оставался таким же невозмутимым, как и всегда. Он вел вежливую беседу с Лоренцо и мистером Гринграссом и чувствовал, как нарастает недовольство из-за хмурых взглядов Софии, которая, ко всеобщему удивлению, так поссорилась с мужем, что они не разговаривали друг с другом. Люциус догадывался о причине и, глядя в лицо женщины, которую считал близким другом, впадал в ярость. Она на стороне этой лживой мерзавки, его жены! Дьявол, как ничтожны и до чего алчны эти создания!
Незадолго до полуночи Люциус получил неожиданное сообщение. Письмо прислал управляющий поместьями, как и всегда делал накануне нового года, но не это так поразило Люциуса. Он, приподняв брови в изумлении, перечитывал всего несколько строчек:
“…отчёт о состоянии дома в Годриковой Впадине я отослал вашей супруге, которая в данный момент находится там…”
– Люциус, ты куда? – воскликнул Лоренцо.
Люциус уже стоял в камине, сжав в кулаке горсть летучего пороха, и чётко называл адрес своего дома в Годриковой Впадине.
Чёртова грязнокровка!
***
Оказавшись в доме, Люциус обнаружил, что стоит возле дивана, на котором, свернувшись клубочком, мирно спит его лживая, алчная и невероятно соблазнительная жена. На маленьком журнальном столике возле её ног горит одинокая свеча, рядом лежит неупакованное в конверт письмо, перо в чернильнице и толстая потрёпанная книжка “Иезавель”.
Волосы её снова длинные и пышные, маленький ротик чуть приоткрыт. Она тяжело и громко дышит, длинные ресницы пушистыми веерами ложатся на нежно-молочные щёки. Прелестная обманщица. Одному дьяволу известно, как она умеет изводить его, даже находясь на расстоянии. И почему, чёрт возьми, глядя в её лицо, он испытывает облегчение, а не гнев?
Люциус тихо опустился в кресло, которое как раз стоит напротив дивана, и это дало ему возможность наблюдать за Гермионой.
Всё это время, оказывается, она была в его собственном доме. Очередная загадка. Люциус снова взглянул на “женский набор” на столике. Не удержавшись, он взмахнул палочкой, поймав на лету письмо.
“Дорогая София!
Я действительно в полном порядке, несмотря на то, что здесь очень холодно и одиноко. Я тоже очень по тебе соскучилась и хотела бы увидеть, но, пока я пребываю в своём вынужденном заточении, это невозможно. Я хочу быть готова ко встрече с Люциусом, считай, что я, как монах-отшельник, дала обет, и пока не поговорю со своим мужем, не стану появляться на людях.
Я действительно не понимаю, почему он до сих пор меня не нашёл. Лишь догадываюсь, что я настолько ему безразлична (или противна?), что он не хочет видеть меня. Наверное, ты права, говоря, что я поступаю глупо и неразумно. Не понимаю, почему я боюсь намекнуть ему о том, где прячусь. Наверное, в глубине души я опасаюсь того момента, когда он меня найдёт. Но мне так нужно, пусть мои действия и не поддаются логике.
Мне жаль слышать, что ты поссорилась со своим мужем. Лоренцо замечательный человек, умоляю тебя, не стоит идти против него из-за меня. Это того не стоит! Мне приятно, что ты меня защищаешь, но я действительно заслужила каждое слово, каким он назвал меня. К тому же, не стоит забывать о мужской солидарности. Они с Люциусом близкие друзья, я и не предполагала, что может быть иначе.
Что меня действительно угнетает, так это Рождество в одиночестве. Мой любимый праздник, непривычно, что рядом нет никого, только моё чувство вины и тревоги. Я хочу поскорее избавиться от этого всего, я буквально задыхаюсь, словно пленник в маленькой камере, и стены медленно, не неотвратимо сужаются. С другой стороны, одиночество не так уж и плохо. У меня полно времени для детального анализа собственной жизни. Я всё время думаю, что я сделала не так, чем заслужила всё это? Ты одна понимаешь, что мой чудовищный поступок – вынужденная мера, и я никогда не перестану себя винить за это. Я с болью вспоминаю о той последней ночи, которую провела с ним, и всё чаще жалею, что утром вылезла из постели. Может, свобода – это лишь иллюзия? И любовь – иллюзия, вот только очень больно осознавать, что любишь человека, которого не должна любить.
Снова и снова прокручиваю в голове все события прошедшего года. По какой-то причине он выбрал меня, чтобы защитить своё имя. До чего же должен быть человек жестоким, чтобы, не задумываясь, сломать чужую жизнь. Но не это меня удивляет. Я всегда знала, что Люциус Малфой беспринципный, хитрый, бесчеловечный и циничный волшебник. Но за то время, что жила с ним, не подозревая, кто я такая, я открыла в нём и другую сторону. Иногда с ужасом думаю, что совершила огромную ошибку и должна была побороться за всё хорошее, что в нём есть. Я всё ещё не могу его простить, но теперь действительно понимаю. И ещё знаю, что запуталась. Мне тяжело жить в тёмном мире тайн, обмана и животных инстинктов.
Дни мои проходят однообразно. Много читаю, вяжу ещё один свитер, на этот раз не серый, а тёмно-синий – Генри должно понравиться. Работа руками помогает сосредоточиться. Глаза наблюдают, как нити формируют правильные узоры, и точно так же мои мысли в голове обретают своё место. Больше никакого беспорядка! Я перечитала все книги, до каких сумела добраться, и теперь вынуждена ходить в библиотеку. И в магазин, разумеется. Мне не нужны деньги, спасибо, что предложила, но я не бедствую и не голодаю. У меня ещё остались собственные сбережения, так что до весны дотяну. А там, смею надеяться, Люциус, наконец, отыщет меня, и всё закончится.
Очень жду, когда снова тебя увижу. Спасибо за подарок, он прелестный! Люблю.
Гермиона Грейнджер-Малфой”.
Перечитывая письмо третий раз, Люциус почувствовал, что вся злость, которая накопилась за это время, испарилась.
Чёрт возьми!
“До чего же должен быть человек жестоким, чтобы, не задумываясь, сломать чужую жизнь…”
Он может сколько угодно обвинять Гермиону в обмане и притворстве, но сам он стал этому причиной. Он женился на ней против её воли, холодно и бесстрастно перечеркнул жизнь маленькой девочки, лишил её выбора, будущего. Едва ли она мечтала о такой судьбе.
Она совершенно права – он беспринципный, жестокий, циничный человек. Люциус не изменится, это навсегда. Но ради одного единственного человека он может сделать что-то правильное и хорошее.
“И любовь – иллюзия, вот только очень больно осознавать, что любишь человека, которого не должна любить”.
Неужели она любит его? В это сложно поверить. Но только действительно близкие люди могут быть безжалостными и причинять боль друг другу.
Она хочет свободы. Она запуталась. Люциус вдруг осознал, что разделяет чувства Гермионы. Ему тоже необходимо внести ясность в собственную жизнь. И, пожалуй, освободиться. Этот чёртов брак давит на него, Гермиона очень точно описала ощущения, которые испытывает Люциус. Маленькая узкая камера, где невозможно сделать вдох. Он был в Азкабане, но и тогда не чувствовал себя настолько угнетённым. Бесконечные стычки, ссоры, конфликты, тревоги – всё это лишило сил. И как только они оба не сошли с ума? Они причинили друг друга немало зла, и единственное, что теперь осталось – просто разойтись в разные стороны.
Гостиная неожиданно зазвенела переливчатой музыкой маленьких колокольчиков. Двенадцать. Рождество наступило.
Гермиона потянулась, из груди вырвался тихий вздох. Её веки затрепетали, она открыла глаза, не сразу осознав, что Люциус нарушил её одиночество. Что же, она действительно не одна в Рождество, в свой любимый праздник. Но едва ли это то, что она хотела бы...
***
От автора: Да, я знаю, что опять на самом интересном месте! Такая уж я, ничего не могу с собой поделать!
Волки и овцы
От автора: Спасибо огромное за вашу отзывчивость, дорогие читатели! Я думаю, что до конца фанфика график выкладки будет таким: ПН, СР, ПТ.
Спасибо за то, что вы читаете и делитесь своим мнением! Спасибо, что добавляетесь в друзья вконтакте - мне всегда приятно общаться и знакомится с новыми людьми! Спасибо, что любите люмион и видите его в таком же ракурсе, в каком вижу его я! И ещё - для меня нет ничего приятнее слышать, что именно моя история заставила вас иначе посмотреть на эту пару. Я верю в люмион всеми фибрами души!!
А теперь, приятного чтения!
Софи
***
В первый момент Гермиона решила, что ещё не проснулась, и ей видится сон.
Люциус сидит в кресле, закинув ногу на ногу, волосы раскинулись по плечам, как она любит, а лицо удивительно умиротворённое и спокойное. Он смотрит на неё серьёзными глазами, во взгляде присутствует какой-то новый оттенок, название которому пока трудно определить.
Гермиона тряхнула головой и моргнула несколько раз, прогоняя видение, но Люциус всё ещё мерещился ей.
– С Рождеством, – очень тихим, едва различимым шёпотом произнёс он. Гермиона скорее прочла слова по губам, чем услышала их.
– С Рождеством, – в тон ему ответила она, и несмелая улыбка неожиданно сорвалась с губ.
Они продолжали смотреть друг на друга, не зная, что сказать. Гермиона приняла сидячее положение, голова гудела после сна, ночь в самом разгаре, в доме по-прежнему холодно, но щёки вдруг охватило жаром.
Гермиона вдруг ощутила себя маленьким растерянным ребёнком. Она не знала, какие чувства бушуют в душе Люциуса. Его всегда было сложно понять, а уж прочесть что-то по лицу – невозможно. Наверное, нужно что-то сказать, но все слова будто застряли на кончике языка.
“Выпьешь?”
“Как давно ты здесь сидишь и смотришь на меня?”
“О чём ты думаешь?”
“Может, займёмся любовью?”
Гермиона усмехнулась последней мысли. Вдоль позвоночника пробежали тяжелые мурашки-слоны, стукнувшись о стенки живота в самом низу. У них уже был прощальный секс. Это совсем не то, что нужно, чтобы окончательно расстаться. Но смотреть на него и не желать всем сердцем, душой и телом очень сложно.
– Ты здесь, – наконец, произнесла она.
– Я здесь.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Зависит от того, что хочешь сказать мне ты.
Гермиона опустила взгляд на свои пальцы, рассматривая коротко остриженные ногти. Почему она не пользуется лаком? Наверное, она могла бы выглядеть более ухоженной и лощёной. Давно не выщипывала брови и совсем позабыла о кремах и увлажняющих лосьонах. Люциус застал её врасплох. Впрочем, разве это имеет какое-то значение?
– Ты злишься? – всё ещё рассматривая собственные руки, спросила она.
– Нет. Уже нет.
Снова встретившись с ним глазами, Гермиона вздрогнула. Что это – молчаливый призыв? Никогда ещё его серые глаза не были такими тёплыми. Они грели, словно свитер, который она вязала Люциусу, зная, что никогда не решится подарить. Чувствуя себя до крайности неудобно, Гермиона опять отвела взгляд, поймав в поле зрения стрелки часов. Уже почти двадцать минут, как наступило Рождество. Нужно бы выпить… за праздник.
– Тебе налить… шампанского?
Люциус неопределённо передёрнул плечами, равнодушно произнёс:
– Налей.
Гермиона наполнила бокалы шипучей игристой жидкостью и поднялась на непослушные, словно желе, ноги. Люциус всё так же спокойно, не проявляя эмоций, осмотрел Гермиону с головы до ног, задержавшись взглядом на слишком широком для её узких плечиков свитере. Она протянула ему напиток, и его пальцы вдруг обняли руку с зажатым в ней бокалом. Его ладонь показалась горячей, словно кипяток. Гермиона попыталась вырвать руку, но Люциус, забрав оба бокала, поставил их на стол и неожиданно для них обоих усадил Гермиону себе на колени. Она собиралась уже возмутиться и освободиться, но мучительно ясно осознала, что сегодня, в Рождество, не мечтала ни о чём другом, кроме как просто быть рядом с ним.
Люциус обнял её без какого-либо интимного намёка, так Гермиона в детстве сидела на коленях у собственного отца, пока он читал ей любимые сказки Андерсена. Вздохнув, она уложила свою тяжёлую и опустошённую голову ему на грудь и почувствовала, как Люциус зарылся носом в её волосы. Он тоже сделал глубокий вдох, словно нехотя проговорил:
– И что нам с тобой делать?
– Отпустить друг друга.
Липкий и сдавливающий ком засел в горле, впился там своими шипами, словно Гермиона наглоталась ежей.
Вопреки произнесённой вслух истине, руки Люциуса ещё сильнее сжались вокруг её талии, будто бы так он пытался приковать её к себе, но это было бы неразумно. Сам их союз противоестественный, они никогда не играли на одной стороне, не были целым, за исключением моментов интимной близости. Они из разных миров, из противоположных реальностей, два человека, которые бегут по встречной полосе с завязанными глазами.
– Значит, ты дашь мне развод?
– Я дам тебе всё, что ты захочешь.
– Люциус… – из груди вырвался стон. – Это из-за твоих денег?
– Оставь их себе.
Она не смела посмотреть ему в глаза, чувствуя, как на кончиках ресниц застряли горькие слёзы. Гермиона покачала головой.
– Почему? – её саму напугал грудной шёпот, каким она произнесла это слово.
– Я обещал, что больше не будет больно.
“Но мне больно, как никогда”.
Его руки успокаивающе скользили по волосам, рваное дыхание постепенно становилось ровным и лёгким. Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь каждым ударом его сердца. В камине умиротворённо потрескивал огонь, запах корицы, мандаринов и Люциуса возносил на небеса, казалось, что мир превратился в её личное представление утопической модели.
“Мне будет не хватать твоей скупой улыбки. Я буду скучать по твоему мужественному запаху, тёплым рукам и дерзким губам. Как часто я просыпалась от того, что мне казалось, будто твои волосы падают мне на лицо, щекочут шею, нахальные пальцы путешествуют внизу моих бедёр. Какое это разочарование – проснуться и осознать, что тебя нет рядом и больше никогда не будет. Я люблю тебя, Люциус. Не за что-то, а вопреки”.
А утром он ушёл. Как уходят сладкие сны, оставляя после себя печальное послевкусие. Гермиона обнаружила себя в спальне, наверное, он перенёс её. Укутал в несколько одеял, позаботился, чтобы камин горел всю ночь. На прикроватной тумбочке отыскалось его обручальное кольцо, то самое, которое она одевала ему на палец в церкви. В него была продета маленькая записка, содержащая всего несколько слов:
“Дай мне знать, когда будешь готова”.
А что, если она никогда не будет готова? Какая-то значительная часть её сердца сопротивляется разрыву, но разум остаётся безжалостным и непреклонным. Приятно осознавать, что она пока не утратила окончательно способность мыслить рационально и здраво, но хорошо ли это? Гермиона нередко слышала, что глупым женщинам гораздо проще удаётся обрести своё счастье, им не нужно для этого много. Они не считаются с условностями и привыкли, что кто-то более умный и сильный принимает все решения. Гермиона стремилась к независимости с самого своего сознательного возраста. Самостоятельная, свободная, серьёзная и гордая. Люциусу Малфою за неполный год удалось смять её, как тесто, и вылепить что-то совершенно новое и непохожее на Гермиону Грейнджер. Она буквально деформирована и подавлена, как можно пытаться строить отношения, когда ты точно не знаешь, кем являешься и чего хочешь от жизни?
Она хотела когда-то постепенно, кирпичик за кирпичиком, собственными руками построить крепкий фундамент своей судьбы, чтобы домик жизни вышел крепким и нерушимым, словно крепость. Сейчас это даже не хижина, а соломенный шалаш – пришёл страшный серый волк, дунул один раз, и всё – ей нужно бежать, прятаться, чтобы безжалостный зверь не поглотил её целиком.
Гермиона рассеяно гладила жёсткую шерстку своего верного друга Волка – он успел забраться на кровать и положить свою огромную голову на колени хозяйке. Если бы не он, то Гермиона сошла бы с ума в своём одиночестве. Пожалуй, это единственное, что останется у неё после Малфой-мэнора. И его кольцо, которое она продолжала крутить в пальцах, а затем вдруг прикрепила на цепочку рядом с крестиком. Проклятая сентиментальность!
***