О причинах гибели царств




Подготовка текста, перевод и комментарии М. А. Салминой, перевод О. В. Творогова

ВСТУПЛЕНИЕ

Сочинение «О причинах гибели царств» представляет собой трактат на политическую тему и носит в подлиннике пространное заглавие «Описание вин или причин, которыми к погибели и к разоренью всякие царства приходят, и которыми делами в целости и в покою содержатца и строятца». Это памятник исторической мысли, содержащий попытку осмыслить судьбы государств и причины, приводящие их к неустройству и гибели. В нем ставятся вопросы о причинах возникающих смут и мятежей и на первый план выдвигается вопрос о царской власти, о необходимых для «хорошего царя» качествах, а также вопрос о поведении «начальников», подчиненных царя. Историко-политические рассуждения в нем иллюстрируются конкретными примерами из античной истории, что придает памятнику литературный интерес. Трактат является, возможно, памятником новолатинской литературы, попавшим на Русь в XVII в. через польско-украинско-белорусское посредство. Некоторые списки сочинения содержат имя переводчика — Василия Садовулина (или Садовского). Но источник перевода пока не обнаружен. Декларируемая в издании 1989 г. принадлежность памятника Николаю Спафарию (см.: Н. Г. Милеску Спафарий — ученый, мыслитель, государственный деятель. Кишинев, 1989. С. 101—132) несостоятельна. Вместе с тем заслуживает рассмотрения датировка памятника 1670-ми гг.

Трактат переписывался и в XVIII в. и имел хождение в старообрядческой среде. Один из списков памятника находился в библиотеке Петра I (рукопись БАН. 17.8.10). Древнерусский текст трактата сложен по языку, изобилует громоздкими конструкциями.

Списки памятника датируются XVII—XVIII вв. Древнейшим является список РНБ, О.ІІ.З.ХѴІІ в. Текст печатается по списку РНБ, О.ІІ.3, впервые опубликованному М. А. Салминой в издании: ТОДРЛ. М.;Л., 1954. Т. 10. С. 342—352; исправления сделаны по списку РНБ, собр. Титова, 1121 (старый номер 2350).

ОРИГИНАЛ

ОПИСАНИЕ ВИНЪ ИЛИ ПРИЧИНЪ, КОТОРЫМИ К ПОГИБЕЛИ И К РАЗОРЕНЬЮ ВСЯКИЕ ЦАРСТВА ПРИХОДЯТ, И КОТОРЫМИ ДѢЛАМИ в цѢлости И В ПОКОЮ СОДЕРЖАТЦА И СТРОЯТЦА

Наперед показуютца двух мудрецовъ слова или разумѣнья о томъ, будутъ всякие царства с вины и причины человѣческие погибель свою и разоренье приемлют или судомъ Божиим.

Платон философъ[1] тѣми словы о том написал, что коли прироженные и естественные начала свое всякое царство имѣетъ, хотя бы и налутчи и крѣпко постановленое и устрою не было, и оно своего времѣни за дѣлами и за розъправами своими, сирѣчь от перемены закону, погибнетъ.

Ксенефонтъ философ написаша о дѣлах царя перскаго Кируса,[2] смотрячи на всѣ царства, которые коли-нибудь любо под одного царя, любо под многих царей властью были, дивитца тому, что ни одиное царство цѣлое и долгимъ временемъ безстрашное не стояло, и показуетъ тому такую вину, сирѣчь тѣх люди, которые властельми и начальниками государствъ бывают, егда за их злобою и за их хотѣниемъ и гордостью, и за их неправдою всякие царства переменяютца и погибают.

И с того сугубого разумѣния тѣхъ двухъ философ лутчее и праведное есть Ксенефонта мудреца разумѣние того для, что хотя не дѣлаетца ничто на свѣте без воли и без суда Божия, совершение того суду Божия исполняетца за грехами и злобами человѣческими, которые дѣлают люди, розлучаяся з Богом, и гневъ его страшны на себя попускаютъ, который ничим, толко покаянием, усмиряетца.

А приходит гневъ Божий на все люди злоб ради ихъ, к симъ же и за грѣхи началниковъ. И тому есть образцовъ много во Святом Писании, посрѣдѣ которых той образец: когда Богъ разгнѣвася на Соломона, царя жидовского, того ради, что сердце его отступило от Бога и небрег повѣлѣний его. Сказалъ ему Богъ за то казнь, что хотѣл разорвати царьство его и дати его слузѣ его, что послѣди исполнилося над нимъ. Потому, когда Соломон умре, разорвано бысть царьство его тѣм дѣлом, что едини избрали Ровоама, сына Соломонова, друзии же избрали Еровоама, сына Наватова.

Учитъ таково же Исусъ Сираховъ[3] в тые слова написалъ, что неправды ради и обиды и для богатества неправедно добытого и собранаго бывают царства переношены от одного народу до другаго, и того дѣла показуется, что злоба и грѣхи человѣческие виною бывают да погибели царствъ всяких, которую злобу мочно приверстати к чирью злому, канцѣром[4] нареченному, которой чирей коли гдѣ на тѣлѣ человѣческом покажется, [5] тогды от премудрых лѣкарей и от добраго и дорого зелия не бывает излеченъ, но так долго ширитца, покамѣста всѣм тѣломъ обладает и после человѣка уморитъ.

Таково же, гдѣ злоба человѣческая розмножаетца и разширяетца, и гдѣ не есть единомысленье начальников с подъдаными, тогды приходит к тому дѣлу, что ся над всѣми царствы исполняет того злобы и грехи человѣческие, от Бога повинные.

Надобет государем и начальником во всякомъ государстве добро и праведно жити, чтобы были обрасцом всякихъ добродѣтелей того для, что каковых обычаевъ будет царь, таковы же, смотря на него, будут и подданые его. Есть к тому и простая притча: каков купецъ или торговый человекъ, таков и товаръ его.

А какъ грехами и иными непригожими дѣлами и злобами государевъ и начальников осквернене и испоръченое бывает государьство, таково же опять смирением и милостью их добродѣтель справляетца того для, что добрый обычей государский укрѣпляет подданныхъ его.

До тѣх мѣстъ стояти будет государство всякое, покамѣста в нем добродѣтель владѣти будет, и добрые святые и праведные обычаи и постановленья в чести содержаные будутъ. И не будет таковых никаких премудростей прелестных и насильства, которые бы добре укрепленое и единомысленное государство из основания, из славы его скинули и разорили того для, что коли въ государстве не будетъ владѣти гордость и лакомство, таково же и злое хотѣние и иные бездѣлья и злоба, тогды в том государстве всякие дѣла крѣпкие и непоколебимые будутъ.

Изначала всякому государю и начальнику подобает того беречи, чтобы силою и неправдою ничто не дѣлалось в государстве. Егда бо коли через силу что-нибудь дѣлается, тогда такое дѣло не будет уже постоянное и крѣпкое того для, что ни одного мучителя не была постоянная и долговѣчна власть и сила, потому что мучительство и насильство завидство и нелюбовь у подданных родит и до помствы думы и мысли человѣческие приводит, чего есть образец въ государстве Римскомъ. Коли Апиуш Клавдиуш, думной и начальный бояринъ Римского государства, который судебники и постановленья списывал, хотѣл было насильствомъ къ любви своей безчесней присилити дочь одного римлянина Вергиниуша.[6] И не могучи совершити своего злого хотѣния, здумалъ хитростью и насильством доступить того, которое дѣло было с великою жалостью отца тоѣ девицы и племяни ее, таково же и всего миру. То же дѣло здѣлали великую нелюбовь и смуту против Апиушови, что отецъ своею прямою рукою дочь свою насмерть убилъ, не хотя того, чтобы была къ нечистой любости злого властеля взята и обезщещена. А потом отецъ еѣ мир весь до помъсты взбудил, убивъши дочь свою, со окровавлеными руками поѣхал до войска римскаго и обьявилъ всему войску жалость и насильство того начальника, которымъ дѣломъ был великою виною до великой смуты въ государстве Римском.

И аще начальником всяким любовь подданных тѣхъ, которыми владѣют, есть красотою и честью и безстрашным житьем, так опять нелюбовь и ненавидство подданых безчестьемъ есть государемъ и начальником всяким, многажды къ погибели приводитъ их. А которые начальники хотятъ того и желают, чтобы поддании больши боялись их, нежели любили их, тогда такие къ погибели, что слепые, идутъ того для, что ничево нѣтъ меж всѣми вещьми лутчево къ содержанию величества государского, только коли государи имѣютъ любовь всѣх подданых. Таково же опять ничево нѣтъ худшого, только то, коли одного всѣ боятъца.

Написалъ мудрец: аще которого люди боятца, того уже не ради видеть, и всякий того желает, чтобы скоро тот человѣкъ изгинулъ, которого боятца. А которые начальники хотят того, чтобы поддани их боялися их, и им таково же надобет боятися тѣхъ подданых своих. Чому есть образецъ о сиракузанскимъ царю о Дионизиусу,[7] которой для великого мучительства своего таков страх в собѣ имѣлъ, что сам углемъ розъпаленым власы свое на бороде и на голове опалил, боясь ножниц и ножа мастеръского. Таково же и Александръ, ферейски царь, всегда невесело и кручиновато на сѣмъ свѣте жил, которой хотя и жену свою Тебу любил, но коли къ ней в полату входил, всегда перед собою з голым мечемъ иноземцу итти велѣлъ. А напередь того двоих дворянъ своихъ, которые всегда берегли его, посылал, чтобы тѣ дворяне всѣ углы и всѣ ящики в ларцах у жены его выискали для того, чтобы на него желѣза потай не схоронено. Но то его великое береженье не пособило ему, потому что от той жены своей после убитъ.

Любовь подданых користна есть къ цѣлости здоровья государьского и къ величеству достойному, и къ крѣпости, но страх злой есть сторож долъгого житья, которой приводитъ государей къ страшному житью с великою ихъ неславою. Полидорус[8] мудрец написал о том в тѣ слова, что не может ничто несчаслившего человѣку случитца, какъ во время житья своего злое разуменье у подданых имѣти, по смерти же опять неславу или проклядство терпѣти. Неславно то было оному гетману лакедимонскому Лисандру,[9] который всегда тѣ словы молыл: «Аще гдѣ лвовою кожею соверъшити невозможно, тогды там лисею пособляти надобет», сиирѣчь, гдѣ силою не мочно, тамъ хитростью промышляти.

Великую опять славу и добродѣтель здѣлали то цесарю римскому Фабрициусови, до которого коли лекарь епирского царя Пируса писалъ грамоту, обещаючи государя своего окормом извести, толко бы ему за то заплата великая дана была. Фабрициуш[10] цесарь не токмо къ такой измѣне не приложился, но еще грамоту через думного своего до царя Пируса, хотя и с нѣмъ воевалъ, от государства Римского в тѣ слова писалъ: «Начаемъся того, царь Пирус, что не имѣешь токоваго сщастья у себя, которымъ бы мочно тобе разсудити у себя, кто тебѣ есть праведънымъ другом, а кто опять недругомъ, измѣнником, о чом и сам свѣдаешь, коли сию грамоту, от нас къ тебѣ посланую, прочтешь и увидишь то явно, что ты сопротивъ добрым и праведным людем войну поднеслъ, а на злыхъ и неправедных совѣтников надѣешься, о чом мы не для тебя самого, но для насъ извещаем, чтобы смерть твоя неправедно нас не обвинила и чтобы никто не начаялъся того, что мы тебя хитростью своею извели, не могучи тебя чесно побѣдити».

До задеръжания в цѣлости государства надобет того, чтобы не были переменные права или судебники и постановленья государьские, но еще болши цѣло задеръжанье того для, что перемена давных и старыхъ вещей дѣлает перемѣну в государстве. А коли бы надобное дѣло переменити что-нибудь обычаевъ в государстве, того не подобаетъ того вскоре дѣлати, но лехким путьемъ того для, чтобы скорою переменою серца у подданых не смутилися и чтобы за тѣмъ дѣломъ не послѣдовалъ страх въ государстве, потому что всякая новая вещь болши убытком государьства бывает, нежели корыстью, и за нею послѣдует смута и мятеж въ государстве. А больши того, коли тѣ новые дѣла и управы, сиречь судебники, бываютъ постановленные не для корысти всѣхъ людей в государстве, но любо для подвышшения богатых и великихъ людей, любо для пониженья убогих.

Подобает таково же, чтобы власть приказных людей въ государстве праведная была, сиирѣчь, чтобы въ своей мѣре и в постановленье остоялась и чтобы болши власти своей не ширили, толко столь много, сколько имъ в судебниках указано. И тая власть приказныхъ людей чтобы по постановленью, в судебниках описаному, а не болши ширилась над поддаными того для, что во всяком государстве безстрашнейшая есть такая вещъ, коли власть приказныхъ людей болши содержаетца в мѣре, нежели в силе. Потому егда такая власть размножитца и разширитца, тогды и до мучительства государя и начальников възбужает и приводит против подданным своимъ.

Римляне десять мужовъ имѣли,[11] которые государствомъ владѣли и судебники списывали. Тѣ мужове такъ стали скоро силными, что много дѣлъ насильством въ государьстве дѣлали, для чего смута и мятеж въ государстве сталось, и тѣ мужове от чину своего откинены были после.

Таково же они тритцать мужове,[12] которых Лисандер, лакедимонъский царь, начальниками въ государстве Атениенскомъ поставил, коли городовых людей много через мечь и через окормъ истеряли и извели, а после сами такову же казнь за своя злобы приняли. Трасибулус,[13] атениенски бояринъ, любовью къ отчине своей възбужоны, видя оных городовых людей неправедно от тѣхъ мучителей къ казни приговореных и осуженныхъ, а иныхъ из города прочь отогнаных, а у иных животы поиманые, въскоре волю Атениенъского государства превратил, преломивши власть и силу тѣхъ начальниковъ, а после и самых загубил за пособленьем тѣхъ людей, которыхъ были тѣ начальные мужове къ смерти осудили, а иных из города прочь отогнали были.

Философ Аристотель, смотря на такие дѣла, тѣми написал словы: «Аще болши власть и сила начальников въ своей мѣре содержана будет, тогды таковое государство славнейшее и крѣпше будетъ того для, что властъ начальниковъ не будет уже завидливая людем въ государьстве, начальники же опять станут ласково с людми поступати и дѣлати».

Теопомпус,[14] царь спартански, власть государскую привел был къ мѣре у лакедимонов. Наперед бо поставил ефорос, сиирѣчь земские приказные люди, которые мимо царя всякую власть и силу становити и судити въ государстве имѣли, которые коли что судили, уже о томъ до царя по указъ не ходили. Тѣ же земские начальники какъ дѣлъ всяких въ государстве берегли, таково же и самого царя учили, наказуя его, коли что против праву и против судебников дѣлалъ. И з того постановленья царя Теопомпуса смеялась одного времени жена его, говоря тѣми словы: «Какъ ся ты не соромишь того, царь Теопомписъ, что ты меньшую власть и достоинство царьское сыномъ своим оставляешь, нежели ею от прародителей своихъ взял еси?» На которые слова такой отвѣтъ далъ: «Жено моя! Не меньшую власть, но добре крѣпкую и совершенъную сыномъ моим оставлю». Тѣ слова его праведные и разсудливые того для, что всякие мѣрные вещи долго и крѣпко на сѣмъ свѣте стоят.

Прилѣжная есть вещъ беречися завидства, и больши еще людем великим и чесным, потому что коли кто есть чеснейши и разумнѣйший, той имѣетъ больши завидливых противъ собѣ. Завидство убо есть безконечная вещъ, которая на тѣхъ людей оборочаетца, которым сщастье ласково есть. И то завидство приверстати мочно къ болести, от грековъ нареченней офталмия, сиирѣчь очная болесть, того ради, что коли человѣкъ такую болесть в очах имѣет, гнушаетца вещами сияющими и не может въ солнце очима своима смотрити. Таково же завидство за тѣми последует, которые всево миру честными, богатыми бываютъ, которое завидство не токмо люди честныхъ погубило, но много государствъ и городов разорило. Таково же и Атениенское государство греческое ништо не погубило, толко завидство.

Заплата за службы дѣлает таково же завидство въ государстве, чего надобет беречися начальником и иного чину людем, чтобы ее добре не желали. Образцов оного чесного мужа Питакуса мудреца[15] из семи мудрецов. Коли он отчину свою от мучительства освободилъ и Фринона, гетмана атениенъского, один на один убилъ, подали ему власть и начальничество государства, которую власть возгнусилъся и не хотѣлъ ее приняти, и коли много отчинъ всѣ бояре оного государства давали ему за службу его, отказалъ им тѣми словы: «Не давайте мнѣ того, чого бы много людей мнѣ завидило, а больши ещо того же хотѣло».

Из завидства происходит заушниство, коли кто тайно счиплет кого на добрей славе и на чести его, хотячи ею отняти ему. И того Письмо Святое боронит и объявляет, что заушники, шишиморы, насильники гордые, достойные смерти. И не токмо тѣ, которые дѣлают то, но которые и произволяютъ на то. А с того завидства ростет убавленье чести и славы, коли кто явного честью в людех скверънитъ, безчестуючи его. С того же опять завидства ростетъ ещо радость в тѣхъ вещахъ, коли ся несчасливо дѣет что ближнему нашему. И токовым людем Письмо Святое грозит тѣми словы: «Которые люди радуютца из скорби, ис печали благихъ, увязнут в сѣти, а перед смертью болестью истомленъные будут». Четвертая злоба от завидъства происходит, сиирѣчь жалость, которую в тѣ поры человѣкъ завидливъ имеѣт, коли видит счастье ближнего своего в чести и в богатствах. Написалъ Еклесиастес:[16] «Егда человѣку сщасливо что дѣетца, в тѣ поры жаль бывает недругом его». Пятая злоба от того же завидства отростает, коли кто не токмо кручинитца с того, что недругу его добро дѣетца, но еще завидуетъ тому и желаетъ того, чтоб всѣ зло над ним увиделъ.

Похлѣбство или лесть происходит от завидства и есть злымъ окормомъ въ государстве, чого для надобет началным людемъ беречися того, чтобы ушей своихъ не прикланяли до слуханья таковыхъ вещи, которые ни одной корысти не здѣлают, но ещо болши помешки принесутъ в государстве того для, что таковые люди лестиви вестями толко живут, носячи и облыгаючи добрых и честных людей въ государьстве заслуженых, и тѣмъ дѣломъ добродѣтельные прироженья государей своих къ лютости и къ немилости приводят. И хотя бы таковой нанос и оболгание одва не прямое было, ино воспомянувъ на слова мудреца Солона,[17] которые написалъ, что в розряде великих и разсудливыхъ дѣлъ нельзя начальнику всѣхъ людей волю и любовь творити, и несть пригоже дѣло государю возрушатися в разуме своемъ до гневу и къ лютости того для, что милость и добродѣтель государская здоровье дает всѣму государству. Есть тому образецъ оного мучителя Нерона, царя римъского, который уродился лютым и страшнымъ мучителемъ, тую только одну добродѣтель къ славе достойную имѣлъ,[18] что ничего больши не терпѣл, толко то, коли ему лаяли и непригоже о нем говорили. Епаминундас,[19] греческий князь, терпѣливо зносил злые молвы человѣческие, показуя то, что подобает мужеству и просужеству человѣческому злыми молвами возгнушатися. Юлиуш, цесарь римской,[20] какъ до всѣхъ ласковы и милостивы был, таково же и до тѣхъ, которые о нѣм слова непригожие говорили, и ничим не хотѣлъ мститися над ними того, толко заказуя и забороняючи того: «Государю всякому подобает не слушати словесъ от злых устъ происходящих, коли он за государским чиномъ во всякихъ дѣлах последует».

Лакомство таково же есть виною къ погибели государствам того для, что нѣтъ худшей помешки въ государствах, только лакомство, а больши ещо начальниковъ, которые государством владѣютъ. Какъ Еклесиастес в тѣ слова написал: «Над человѣка лакомаго нѣтъ на свѣте худшого, которой душу свою продает, а в житью своимъ видитца, будто в нутре своем шарпает и роздѣрает».

Кикеро мудрець[21] написалъ: «Аще кто государствомъ торговати хочетъ и корысти себѣ ис того ищет, и он есть безчесный, злый и бездушный человѣкъ, а за тѣм послѣдуетъ смута и мятеж въ государстве, коли начальники больши ся печалуют о корысти своей, нежели о добрых делѣх государьства своего. И с того опять дѣла корысти не бывает, но ещо болши виною есть къ погибели государьством, коли думные бояре меж собою о чины и достоенства какие или о корысти бранятца, и за таковую их нелюбовь и межусобье государство от смуты неволное есть. А за смутою опять погибель послѣдует, из малыи бо искры велики пламень происходит».

Два молодыхъ бояре в сиракузанским государстве думные брани и нелюбовь меж собою имѣли того для, что один невѣсту другого за жену собе взял. В то время коли тот на воеводство посланъ был, что коли звѣдал тот, которому обѣдно было, мыслил и думал о помсте над тѣм, который невѣсту его взял, и обьявивши и сказавши ему чужоложство. Сталось с того смута в городе, а после одни люди къ одному, другие опять къ другому оборотились и здѣлали меж себя войну, в которой войне много честных и великих бояр побито, а после мир всѣмъ государством завладѣлъ.

Великую такову же мятеж и смуту въ царстве римском здѣлали два бояре думные о достоенство побранясь, Мариушь и Сылья.[22] Мариуш пославши Сылья до царя Бога о отданье Югурты измѣнника,[23] которого коли Силья привел, стал гордымъ и спесивым с того счастья, и для знаменья послуги своей, сопротивляючися славе Мариушовей, дал вырезати на перстьню своем Югорту собе отданого и перьстень тотъ всегда на персту носил. О што разкручинився Мариуш, откинул его от себя. А после Силья, совокупивъшися з Метелиушем и с Катулюшем, недругами Мариуса, поднеслъ войну межусобную и побил Мариуша.

Сопротивление опять или ревность о добродѣтелей во всякомъ государстве славно есть и чесно, и корыстно того для, что с того разширяютца всякие государьства, и в котором государстве боляре меж собою без хитрости ревънуют о добродѣтели, и то государство налутчое есть, которой праведную добродѣтель имѣетъ, ничего не желает, толко чтоб былъ къ корысти всему государству. Но нашего испорченого времени больши есть тѣх людей, которые о том печалуютца, чтобы одинъ другого превосходилъ просужьствомъ въ здобыванью богатствъ и имѣнья, нежели въ славе и в добродѣтели. И кто бы хотѣлъ добродетель с тѣми бездѣлными вещами вѣсити, познал бы то, что тѣ вещи великую помѣшку дѣлают къ здобыванью славы и всякое чести, а больши ещо тому, которой в них надѣжю всего сщастья своего полагаетъ.

Не нашол бы нынешнего времени человѣка таковаго, которой бы возгнушался хотѣнием богатствъ, какъ то дѣлал он, чесной Темистоклес[24] греческий, который, одного времени гуляючи, увидел чепь золотую на земли, которую не подняв позвалъ одного из меньших дворян своих и рече к нему: «Чого для не подоимешъ тоѣ чепи, несть ты бо Темистоклес». Которым дѣлом показал то, что много есть людей, желающих и хотящих богатствъ, в которых он не корыстовался, что и тѣхъ из земли не подносил, которые счастьем своим нашолъ.

Хотѣние таково же есть дѣлом убыточным и корень всѣх злоб, и нарекли ее мудрецы окормомъ злым государства того для, что больши недостойным, нежели достойным богатства роздает, которым дѣломъ смута и мятеж въ государстве дѣлаетца, коли честные люди и въ государстве заслуженные от чиновъ великих и честных откиненые, а мѣлъкие люди бывают подвызшеные. Через такую смуту он, чесной римлянин Нумус, убит былъ, чтобы за убитьем его былъ приступъ къ достоенству человѣку глупому, Сатурнинемъ нареченному.[25] Хотѣние бо възбужаетъ просужих и честных людей до соединенья единомысленного, чтобы меж себя роздѣлили достоинъства, не припускаючи къ нимъ иныхъ мѣлъких людей. А притом приходит государство до власти немногихъ людей, которая власть не есть розна от мучительства.

Которой убо властель на богатства хотящи есть, тот миру завидливъ и нелюбы есть. А при том иноземцом больши, нежели своимъ, здоровья своего вѣрить, и тѣ дѣла исполняет, которые до укрѣпленья государства его помѣшкою бывают. А после того мир до кручины и до безразумия пришодши за тѣ насильства и бѣдности свое промышляет над тѣми людми, которые власть свою над ними ширили. Какъ ся то совершило над сынами Писистратеса мучителя,[26] которые для своего чесного и завидливаго государствания побиты были.

Достойная и пригожа видица она мова Аристотелья философа, который совѣтовалъ людем мѣлъким начальничества и власти отдавати, сиирѣчь таковым, которые бы в убожестве и в недостатку преже жили, а до богатъства опять пришедъши, чтоб гордыми и спесивыми не были.

Худо таково же дѣетца в том государьстве, гдѣ боляре не возмогутъ волно молыти о дѣлех надобных, которые бы были къ корысти добрей государьству, бояся тѣхъ, которые меж собою соединенье и единомысленье имѣвши, всякие дѣла по своей воле дѣлают, которая воля убытком была Димостину, риторю греческому,[27] коли Александръ, царь македонский, образъцом волности въ греческие государства с войском въѣхалъ и Атены, славны город, взяти и овладѣти хотѣлъ.[28] После оправдался бояром и миру атениенскому через грамоты и через послы свое, что того не здѣлалъ для того, чтобы имъ волность или волю отняти хотѣлъ и город в неволю взяти, но что он десяти мужей атениенских боляр неради виделъ и кручинился на них о томъ, что всегда в думе непригоже воспоминали его и лаяли ему. И коли бы тѣ боляре были ему отданые, и он бы здѣлалъ то, что от осады города отступит и миръ от голоду и от войны освободит. А наперед хотѣлъ Димостина, ритора и сладкоглаголиваго мужа, над которого в оно время не имѣло греческое государство лучшего и славнаго, а к нему еще иных десяти мужев. Различные о том думы у боляр были. Одни хотѣли и молыли о томъ, что лутчи сколько человѣкъ потеряти — всѣм цѣлым остатца. Тѣ опять произволити на то не хотѣли, которых Александръ царь для казни хотѣлъ собе отдати, и одва о том смѣли говорити того для, что за смертью их иные всѣ началися цѣлыми въ здоровью остатца. И уже было издумано отдати их царю Александру, коли бы был Димостинес сладкословецъ такую басню хитрости царя Александра не объявил и тѣми словы атеенским бояром и миру говорил: «Волкъ николи пастырем, которым въ ихъ береженью обманити хотѣлъ, совѣтовал о том, чтобы с ним подружился въ братцкой любви, которую любовь меж собою совершили таковым дѣломъ, чтобы всѣ собаки, которые виною были всякой недружбы и нелюбви меж ими, отдали волъку, которые берегли овецъ. Тогды волкъ, отнявъши собе страхъ и боязнь, всю животину не токмо до сытости своей, но ещо по воле своей шарпалъ и ѣлъ и не токмо животину, но и самых пастырей. Таково же и Александръ царь дѣлает, всѣх тѣхъ, которые хитрость его обьявляютъ, хочет от вас отняти, чтобы после скоро всѣхъ думных и вас мир в руки свое взял, истерявши тѣхъ, которые мудростью своею обороняютъ вас». И надобет, чтобы тая басня была наукою думным бояром, чтобы береглись хитрости тѣхъ людей, которые клеветничеством и ложью своею на тѣхъ людей наносятъ, которым добродѣтелью в версту не могут быти.

Димостинес, он чесной сладкоглаголатель написал то, что ничего человѣку несчаслившого не мочно прилучится, только коли не имѣет воли молыть в дѣлехъ своих. И во оправданью своим показалъ то: Димокритус у царя Филипа[29] македонского в посольстве будучи от бояр атениенскихъ, коли он волно и безстрашно молыл къ царю Филипу, рече к нему царь Филип: «Не боишься того ты, Димокрите, что яз велю тобе голову отсѣчи?» Рече Димокритус: «Не боюсь того, аще голову мою возмешь, и то будетъ с великою и безсмертною славою моею».

Во всяком государстве без согрешенья не бываетъ, и надобет поучати проступниковъ лехким обычаемъ того для, что начальником подобаетъ показати милость подданым собе, а побѣжати гордыхъ. И никакие славы ни одному начальнику не принесет то дѣло, коли гневом своим, которые его до помсты приводит над своими поддаными, не возможетъ владѣти.

Милосерие начальниковъ любое есть всѣму миру и дѣлает великую любовь тѣмъ, которые показуют ее. Атениенъское государство преже сего милосердие вмѣсто Бога славилось, чтобы начальных людей учило виноватых ласково поучати. Всякому властителю подобает на тѣ слова памятать, что всякому властителю от Бога постановленному подобает беречися от кровѣпролития. Но егда бо того надобет было и не мочно бы усмирити злых обычаев въ государстве, толко кровѣпролитьем, тогды надобет дѣлати по обычаю лѣкарей и докторовъ, которые коли видят то, что никакими лѣкарствы злая болесть въ человѣку не может быти излечена, и они, не радуясь тому, но с великою жалостью иные части тѣла человѣческого оттинают, но только то, что ся испортило, чтобы достальное тѣло от того испорченого не испортилося.

Таково же не надобеть всегда милость виноватым показати того для, чтобы государство оттого не погинуло, но всегда поученья надобет для содержанья в цѣлости государьства, поне злобу, изначала показаную, мочно отогнати, но коли уже старѣетца, тогды нельзя ее излечити и усмирити.

Слова тѣ Солона мудреца, достойные памяти: «Государь всякий, который хочет подданых в любви держати, не добре лютым, не добре опять милостивым подобает ему быти». Лисандер, лакедемонъский царь, будучи воспрошоны о томъ, которое бы ему налутчое государство видилось, таков отвѣт на то дал: «Егда въ государстве люди добрые за свою добродѣтель бывают почтены и заплатою украшенные, злии же опять за свое худые дѣла поучения емлют, тогды государство такое славное и непоколебимое всегда бывает».

И то таково же не приносит доброго конъца въ государстве, коли обычаи иноземъские въ государьстве приимают. Что и он Ликургус,[30] лакедимонский законодавца, в постановленью государьства увидѣвъ, таков законъ меж иными постановил, чтобы до думы государства лакедимонского иноземъцов не приимано. А то не того для дѣлалъ, чтобы иноземцом чести уимал или чтобы нерад их видѣлъ, но что для них перемена во обычаях и в дѣлех оного государства не была бы. А больши того надобет беречи, чтобы из обычаев иноземскихъ протор или избытокъ в житью человѣческом, сирѣчь вь ѣствах и в платью не здѣлался. Которое дѣло какъ скоро въ государство войдет и приимется, тогды уже приносит безконечное зло, а послѣдует за тѣмъ дѣлом великая злоба.

Протор, или избытокъ нареченный, — есть отцом бѣдности и убожества. Показалъ то цесарь римской Тивериушь[31] думному своему Атилли, коли тот Атилля для своего протору и избытку великого до великого убожества пришолъ, всегда плакалъ, воспомянув достатки свои. И рече къ нему царь Тивириушь: «Не скоро и по времени поберегся ты в томъ, истерявъши всѣ свои богатства. А за таковым протором последует хотѣние чюжого имѣния, потерявъши свое». И коли то хотѣние до чюжих животов приступитца, тогды единомысленья и любви меж житейскими людьми не будетъ и за тѣмъ дѣломъ смуты и мятеж приходит в государстве, а после разоренья государствъ и царствъ.

И какъ всякие добродѣтели славное и чесное государьство дѣлают, таково же опят слава государства того гинетъ, гдѣ владѣетъ злоба, неправда и хитрость. И того для всякие властители государствъ всяких долъжни беречи того, чтобъ цѣлость государства своего содеръжати могли и собе безсмертную славу навеки оставити. И о таковых дѣлах долъжни промышляти, чим бы гнѣвъ Божий усмирили, а таковых грехов береглися, которыми Богъ возгнушаетца.

Празнование и ленивство есть таково же убыткомъ государству, коли начальные люди не исполняютъ долженства чину своего от Бога на нихъ возложеного для своего празнования и ленивства. И оны городы Содому и Гомору ништо къ погибели не привело, только гордость множества и достатокъ хлѣба, и празнование, от которого всякие злобы происходятъ.

Был воспрошеный гетманъ лакедимонъский Клиоменес[32] от одного человѣка: для чего лакедимони, воюя со аргивы и не одиножды побидителями будучи, до конца их не разорили. Отказал ему на то: «Не желаем того собе, чтобы от нас были аргиви разорены, но чтобы мы таких недругов имѣли, которые бы молодых наших ратных людей учили». Которым дѣлом показал то, что юность празнованием портитца. На что смотря, Ликургус законодавца не токмо молодых людей мужского полу къ дѣлом възбужалъ, но и девичье тѣла в различных дѣлах научал, сиирѣчь въ скаканью, въ стрелянию и в ыных просужствахъ. А коли одинъ человѣкъ спрашивал Ликургуса о томъ, для чего бы то дѣлал, сказал ему: «Различные вины къ тому, а именно такую, чтобы девичее или женского полу люди лутчи и з большею крѣпостью и без страху могли болести износити и терпѣти во время рожения дѣтей, а больши того, коли бы того надобет было, чтобы за дѣти свое и за себя и за отчину свою воевали». Агесилауш, царь лакедимонский, царем будучи и иным всѣмъ совѣтуючи николи не празновал и труды великие приималъ. То же празнование и погибель принесло оному Сарданапалию, царю асирийскому, которого коли Арбацес, воевода его ближный, меж кучою женъщин безчесных увидел прядучи нити, видячи то, что не было пригоже дѣло, чтобы таков царь повелѣвал и владѣлъ множеством людей, который над женъщины худший был, здѣлал то над ним, что сам себѣ и богатство свое всѣ на каменой столпи положив, спалилъ.[33]

Хило философ[34] называлъ того добрым царем быти, который печалуетца о том, чтобы подданые его не от боязни любили его, но от милосердия.

Агасиклес,[35] царь лакидимонъски, былъ спрошенъ от одного человѣка, каковымъ бы дѣломъ мочно всякому государю без страху царьствовати, не имѣвъ около себя никаковаго береженья, таков отвѣтъ на то сказал: «Коли бы такъ повеливал подданнымъ своим, какъ отецъ повелѣвает сыномъ своимъ», которая скаска его достойна есть разсуженья, потому что отецъ с прироженья своего отцовского болши печалуетца о дѣтях своихъ, нежели самъ о собѣ. И для того дѣти любятъ отца. Таково же и государи о корысти и прибыли государства своего всего лутчи должни промышляти, нежели во свои прямые добрые имения и богатства, чтобы тѣмъ любовь подъданых своих здѣлали и оборотили къ себѣ, которая есть крѣпким основаньем долгого ихъ государствания потому, коли добрый царь, любо начальникъ изо всѣхъ людей сщасливший бывает, таково же опять мучитель царь изо въсѣхъ несщасливший станетца того для, какъ тот царь, который добрым есть, безстрашное имѣетъ свое житье, такъ опять злой царь страх и много измѣнниковъ на себя всегда безпрестанно имѣетъ.

Агесилаушъ,[36] царь лакедимонъский, былъ спрошан, которая бы добродѣтель честнѣйша была — мужество или правда, отказал на то: «Мужество не есть корыстное будет, при нѣмъ правды не будет, потому что коли бы всѣ люди праведными были, не надобеть бы уже мужество. Премудрость таково же без правды хитростью есть, смиренство опять без мужества ленивством есть, правда опять без смиренъства лютостью есть».

Желанье и хотѣнье царьствъ не от добродѣтели происходитъ, но от злобы, и то хотѣние человѣка до неправды и до злого конца приводитъ. Дал на то отвѣтъ Диогенес[37]философ Филипу, царю македонскому, коли Филипъ, войско свое великое собравъ, пришол до Хероние.[38] И пришолъ таково же там в тѣ поры Диогенес, которого поимано и перед царя приведено. Царь, увидѣвши Диогенеса, собе незнакомаго, рече къ нему наудачю: «Ты не лазучникъ ли?» Диогенес рече къ царю: «Подлинно яз лазучникъ есть, пришол язъ присмотритися бѣсноватому и глупому разумови твоему, который неполно имѣешъ на царстве Македонском, но еще чюжихъ царствъ здобываешь и самъ себя в такой страх подаешь, чтобы и здоровья, и царство свое потеряеши напрасно».

Подобает за таковеми дѣлами государемъ послѣдовати, которые бы престолу ихъ разъмноженье и разширенье дѣлали. А того беречися должни, чтобы не было достойнаго престолу их и чтобы каковую неславу престолу их чинило, и таковаго строенья въ государьстве не становити, которое бы было страшное всѣм, чтобы и болыпи страху, нежели покою, и болыпи ненавидства, нежели любви, не принесло.

Такоже и всякому начальнику подобает беречис



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-12-19 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: