– Непростое это дело! – проговорил кто-то рядом с Владленом.
– А то! – важно отвечает он, волнуясь и ощущая свою причастность к происходящему.
Толпа монахов и гостей тревожно загудела.
Виктор машет вертолетчику: заходи, мол, по новой. Чтобы на этот раз не упустить крест, он расставляет монахов по кругу; среди них выделяется мощная фигура «батяни». Вот они все замерли там наверху и стоят с поднятым руками, будто молятся. А может, они и вправду молятся. Снизу не слышно, да и вертолет грохочет...
Крест уже снова над куполом, однако резкий порыв ветра опять относит его в сторону. И так повторяется несколько раз.
В толпе начинается ропот, все волнуются. Какая-то старушка в нарядной пестрой шали уже витийствует:
– А видно, не угодили чем-то наши монахи Николаю Угодничку – крест-то от колокольни так и относит, ну так и относит! – она начинает усердно креститься. – Ох, неспроста это, православные!
– Да ладно тебе, бабуля! – смеется Владлен, хотя и сам он волнуется, переживает. – Просто ветер наверху сильнее.
– Ветер, говоришь, сынок? А ветер-то откуда? По прогнозу никакого ветра не должно быть! Я прогноз-то по телевизору видала!
– Ты бы меньше телевизор смотрела, бабушка, а больше молилась! – уже по-настоящему сердясь, отвечает Владлен.
Но сердился он не из-за бабки, а из-за того, что события на колокольне стали разворачиваться уже вовсе трагическим образом. Вертолет в который раз подносит крест к куполу, теперь уже сверху: крест как будто снижается ровно и вдруг, уже почти коснувшись купола основанием, снова начинает уклоняться в сторону и отплывает от колокольни. В последний момент Виктор вскочил на ограждение лесов и даже коснулся рукой креста – но не успел ухватиться за него. Упустив крест, он взмахивает руками, едва удерживаясь на ограждении, балансирует как канатоходец над пропастью, но все-таки удачно спрыгивает на настил лесов.
Толпа дружно и громко ахнула.
– Я же говорю, согрешили монахи! – громко говорит вредная старушка и от страха начинает тоненько подвывать и мелко креститься.
* * *
Свирепо глянув на бабульку, Владлен бросается вперед и, расталкивая зрителей, бежит к колокольне. Он несется по винтовой лестнице, хватаясь за временно натянутый вместо перил канат. Минута, другая – и он уже на верхней прощадке лесов.
– Ты зачем сюда? – грозно встречает его Виктор. – Принесла нелегкая...
– Помочь хочу, достало уже!
– Пусть поможет, – разрешил архимандрит. – Встань, Владик, на той стороне, где никого!
Вертолет отлетел довольно далеко и заходит теперь с другой стороны.
Владлен не успел еще толком оглядеться на колокольне, а крест уже снова приближается к куполу, причем именно с его стороны.
– Витя, батяня, сюда! Сюда давайте! – заорал Владлен.
Архимандрит и Виктор бросились к кресту, но они явно не успевали. И тогда Владлен решительно вскакивает на ограждение, чтобы поймать крест, но очередной порыв ветра снова относит его в сторону. Владлен, на мгновение замирает, раскинув руки и теряя равновесие. От запредельного ужаса он закрывает глаза – и срывается с шаткого ограждения. Но за миг до того крест, завершив амплитуду, начинает обратное движение, приближается к колокольне – и падающий Владлен повисает на нем.
Вертолет чуть подымается, и под тяжестью Владлена крест зависает над колокольней. Между Владом и монастырем – никого, только он и крест. И происходит с ним неожиданное: он вдруг совершенно успокаивается. Никакого страха высоты он не чувствует, один только восторг от вида открывшегося простора и сознания особой значимости момента.
Вертолет чуть снижается.
– Держите! Хватайте меня за ноги, ёшкин корень! – истошно орет, глядя вниз, уже опомнившийся Владлен.
Виктор подпрыгивает и за ноги опускает Владлена вместе с крестом на леса. Монахи тут же ловко вставляют штырь в отверстие купола и начинают закреплять крест.
– Дурачина! – говорит архимандрит и стучит кулаком по Владленову лбу, а потом ласково теребит его и без того уже взлохмаченную ветром голову. – Поймал-таки крест, разбойник!
– Не-а! Это он меня поймал, батяня! Чес – слово! Я уже вниз летел, а он меня вот так, вот так вот – под руки... Вот чесслово! – и Владлен неумело, но размашисто перекрестился.
– Спокойно, герой башка-с-дырой! Разволновался... Цел – и слава Богу! – сердито бросил ему Виктор, начиная снимать трос с креста, – И давай дуй вниз от греха подальше!
Виктор с монахами и архимандритом продолжали работу, а ошалевший Владлен на ватных ногах послушно побрел к люку в полу настила и начал спускаться с колокольни.
Вот он уже внутри, под колоколами. Глянул на винтовую лестницу – стало страшно, вдруг показалось, что лестница закручивается под ним каменным винтом, а колокола над головой сами собой грозно раскачиваются и вот-вот вдарят... Он понял, что лучше бы ему теперь немного посидеть, и опустился на ступеньку, хватая воздух открытым ртом.
Только минут через пятнадцать Владлен, пошатываясь, вышел из дверей колокольни и сразу ушел за нее, подальше от людских глаз. Он, пошатываясь, подошел к монастырской стене и прислонился к ней лбом. Постоял. Потом сполз по стене и сел на корточки, опираясь руками о землю. Его все еще мутило. Посидев так какое-то время, он осторожно ощупал ладонями землю – земля была твердая и больше не качалась. Он поднял голову и увидел сияющий над колокольней крест. Долго на него смотрел. Потом широко улыбнулся и сказал".
– Вот такого!
К Владлену подбежал молодой послушник Федя.
– Влад, вот ты где! Чего спрятался-то? Пошли, тебя владыка спрашивают!
– А чо? – испугался Владлен. – Выгнать хочет?
– Они не говорили. Я не знаю...
Владлен бочком протиснулся сквозь толпу паломников. Давешняя бабка ухватила его за рукав.
– Сыночек, ты прости меня, дуру старую! Это ж я тебя в искушение ввела и на подвиг толкнула. Чуть не сгубила! Прости Христа ради...
– Отстань, бабуль! Бог простит!
Он приблизился к толпе монахов, окружившей архиерея. Монахи расступились, пропуская его к владыке и косясь на него как-то странно.
– Так вот он, герой ваш? – вопросил архиепископ Лонгин, весело глядя на растерянного Владлена. – Ну-ну... Молодец, однако! Не растерялся! Звать-то тебя как?
– Раб Божий Владлен...
– Это что ж за имя такое несуразное?
– Да он некрещеный, владыко! – съябедничал послушник Федя.
– Это почему же некрещеный? Ты в Бога-то веруешь, герой?
– А то! Еще как верую! – Владлен размашисто перекрестился.
– Давно уверовал?
– А вот когда на кресте висел, тогда и уверовал!
– Ишь ты – «на кресте висел»! Ладно, придется мне тебя самому прямо сегодня и окрестить, коли ты у нас на кресте повисел.. Владимиром тебя окрестим! Сам-то как думаешь?
– Можно... Можно и Владимиром, владыко!
– Ну вот и станешь ты у нас к Преображенью рабом Божьим Владимиром.
– Благословите, владыко! – радостно завопил Владлен и повалился в ноги архиепископу. Владыка уже поднял руку для благословения, но Владлен вдруг поднял голову, хитро прищурился и добавил: – А заодно уж благословите меня в монастыре остаться, чтобы два раза не благословлять. Только уже не трудником, а послушником!
И владыка его, конечно, благословил.
Тем и кончилась история раба Божия Владлена и началась история раба Божия Владимира – уже совсем другая история.
Июнь 2010 г.
Хранители родников
Монарх, по паспорту Андрей Алексеевич Дугин, любил эти первые минуты рабочего дня. Вот он подъезжает к воротам своего офиса и не успевает даже посигналить: охранник его уже заметил, ворота скользят в сторону, и он, почти не снижая скорости, прямо с улицы плавно въезжает во двор, заворачивает на свою директорскую стоянку, ставит машину и идет к гранитным ступеням крыльца, мельком охватывая взглядом фасад особняка. Скромненький такой особнячок в полторы тысячи метров и три этажа, в стиле «вампир», как шутит Монарх с друзьями и партнерами, поскольку принудительная реставрация вместо ремонта влетела ему вдвое дороже стоимости здания и земли. Не читая, он бросает взгляд на вывеску – золотом по белому мрамору – «Правление ООО Медприбор». На русском, английском и немецком языках – соответственно партнерству. Достойно, скромно, дорого.
Монарх любил свой бизнес, а воплощался он для него именно в этом здании, хотя работали на него пять заводов медицинского оборудования в разных городах страны. Взять хотя бы вот этот вестибюль высотой в три этажа, с беломраморной внутренней лестницей прямо под хрустальным куполом-фонарем... – ну ладно, ладно, не хрустальным, пластиковым, конечно, но все равно прозрачности и красоты необыкновенной, – с копией скульптуры «Лаокоон и сыновья», стоящей на площадке между первым и вторым этажом, к слову сказать, вдвое величиной против эрмитажного оригинала. Что стоила – вспомнить страшно! Компания «Лаокоон» стояла в особой нише с полусводом, напоминающей церковную апсиду. Внутри ниши, за скульптурной группой на массивном постаменте, расположена идущая вдоль стены полукруглая скамья вроде бы неизвестного назначения. Архитектор-дизайнер объяснял Монарху, что на этой скамье хозяева могут незаметно отдохнуть, если устанут приветствовать поток гостей, шествующих по парадной лестнице. Пока что особо бурных гостевых потоков не было, так что скамья временно пребывала в забвении.
Вот на эту скамью и повлекла Монарха тенью вымелькнувшая из-за Лаокоона секретарша Асенька.
– Андрей Алексеевич, идите скорее сюда, а то вас жена может увидеть!
– Какая жена? – растерялся он.
– Бывшая! – Асенька была настолько не в себе, что схватила Монарха за рукав и зачем-то потащила в залаокоонный... тьфу, в общем, в царивший за скульптурой полумрак.
– Садитесь, Андрей Алексеевич! – громко зашептала она, быстро мигая голубыми глазами, накрашенными в полном соответствии с занимаемой должностью. – Вот ваш кофе, еще горячий! Вы его пока пейте, а я вам все расскажу по порядку!
Нет, намерения ее были очевидно невинны. На скамейке стоял серебряный подносик с кофейником, большой кружкой, блюдечком кускового сахара и молочником – все как он любил.
Монарх сел и выжидающе уставился на Асеньку. Она быстро наполнила кружку, плеснула туда молока, бросила два кусочка сахара, помешала и протянула ему, попутно начиная рассказывать:
– ЧП у нас, Андрей Алексеевич! Примерно с полчаса тому назад явилась Стелла Егоровна и прямо с порога направилась к вашей двери. Кабинет, конечно, заперт. «Привет, говорит, красотуля. Открой мне дверь, я подожду Андрея Алексеевича у него в кабинете!» Я даже растерялась на минуточку от такой наглости. Но тут же опомнилась и говорю: «Ключ у Андрея Алексеевича, а сам он неизвестно когда будет!» Тогда она уселась на диван и заявила, что будет ждать, и вид у нее был такой, что ждать она готова хоть до завтрашнего утра: зеркальце достала, стала личико рассматривать, что-то на нем подправлять... Я давай думать, как бы мне вас перехватить и предупредить, и сообразила предложить ей кофе. Стелла говорит: «Да, пожалуйста. Мне без сахара, как всегда» – будто я до сих пор помню, какой там она кофе пила. «Хорошо, Стелла Егоровна, я сейчас приготовлю!» – и сюда! А по дороге забежала в кухню и прихватила ваш кофе, он у меня заранее сварен был.
– А твой компьютер и факс так и остались в приемной без присмотра? Ты не забыла, как она с них информацию сдирала?
– Компьютер я застопорила, а факс обесточила.
– Умница девочка! Что бы я без тебя делал?
– Тут я без понятия, Андрей Алексеевич, – сказала Асенька. – Вы мне лучше скажите, что мне самой-то дальше делать? Я так понимаю, что в кабинет вы сейчас не пойдете?
– Не пойду. Я ее боюсь.
– А что мне отвечать на звонки и говорить сотрудникам?
– Да, положение... Давай-ка мы вот что сделаем, Асенька. Я сейчас тихо-тихо отсюда смоюсь, а ты иди в приемную и включай всю аппаратуру. Через полчасика примерно я позвоню и скажу, что форс-мажорные обстоятельства вынуждают меня на несколько дней уехать из города. Ты громкость только не забудь включить, чтобы Стелла своими ушами это слышала. Может, она и уйдет...
– А вы вправду куда-то уедете?
– А почему нет? Отдохну до понедельника у друзей, а там видно будет. Ну, будь умницей, а я пошел в бега.
– Вы хоть звоните, Андрей Алексеевич.
– Обязательно, Асенька!
Монарх спустился по лестнице бегом, не оглядываясь, чувствуя опасность за спиной. Вышел из дверей офиса и помчался к машине, инстинктивно держась под стеной здания, чтобы Стелла, если случайно подойдет к окну приемной, не смогла сверху его засечь. Это было глупо: сейчас он сядет в машину и рванет отсюда куда глаза глядят, и как она его догонит? Но панический страх заставлял его поступать именно так – таиться и бежать.
Он сел в машину, рванул за ворота, проехал до поворота, свернул и... остановился. А куда теперь? Домой? Но Стелла наверняка знает новый адрес и, услышав про его отъезд, примчится, чтобы попытаться перехватить. И что же? Не ехать же к друзьям в деловом костюме, без смены белья и зубной щетки? Да нет, ну что за паника! Он, конечно, успеет заехать домой, даже если Стелла уже бросилась на перехват. Уж если она и в офис явилась, то его новый домашний адрес быстренько отыщет.
Он рванул с места и минут пятнадцать петлял по улицам. Потом остановился, достал мобильник и позвонил Асеньке, сказал ей о срочном отъезде, как договорились. Успел еще услышать требовательный голос Стеллы: «Дай-ка мне трубочку!» – но связь тут же прервалась. Молодец Асенька!
В полчаса домчался Монарх до своего дома, въехал в ворота, бросив машину у подъезда, поднялся в лифте на свой двенадцатый, в квартире быстро покидал в дорожную сумку самое необходимое, запер входную дверь, спустился на лифте, предупредил консьержа, что уезжает на несколько дней, сел в машину и выехал за ворота. Остановился. А теперь куда?... Ну как это «куда» – конечно, к Опраксиным, к Михаилу и Ольге! А позвонит он им с дороги.
И он, выбирая путь покороче и в то же время инстинктивно остерегаясь больших улиц, проездами и переулками стал пробираться на Кольцевую...
* * *
Еще на подходе к съезду на Снегиревку охватившая его паника стала понемногу разжимать клещи, и, подъезжая к усадьбе Опраксиных, он почти успокоился. Вот и поворот, а вот и огромный раздвоенный тополь-страж, от которого начиналась старинная березовая аллея, ведущая к усадьбе.
Всегда, в любое время года с этого места начиналась для Андрея тишина. Даже если шел дождь и гремел гром или дул ветер. Впрямь ли какое-то волшебство, как он сам иногда шутил, или некое свойство микроклимата этих мест, но сразу за тополем – великаном, от первых двухсотлетних берез его всегда охватывал прямо-таки благостный покой. Он расслабился, откинулся на сиденье и уже почти спокойно вел машину, дыша лившимся в открытое окно душистым воздухом. Здесь он переставал быть Монархом и становился просто Андреем, Андрюшей...
Аллея делала плавный поворот вокруг бывшего, давно заброшенного и поросшего невысокими кустами пастбища. В некие стародавние и незапамятные времена, судя по всему, это был большой газон или цветник. Березы остались позади, перед ним раскинулась столь любимая им картина: пологая зеленая горушка, на ней привольно растущие кряжистые сосны, а за ними двухэтажный желтый дом, настоящее дворянское гнездо: с белыми колоннами и большим балконом над ним, с мезонином под крышей, цветником справа и слева от широкого крыльца с балюстрадой. Горушку окружал довольно высокий забор – а как же без забора? – но он был практически невидим – так густо росли вдоль него кусты сирени, рябины, черемухи, аронии и еще чего-то там зеленого, а по самому забору вился дикий виноград
Он въехал в ворота, днем всегда распахнутые, остановил машину, потянулся и еще раз подумал, что теперь все будет хорошо: Стеллу в этом доме не принимали уже очень давно. Он припарковал машину на площадке возле ворот и пошел к дому. Будка Карая была пуста, вот почему пес его не встретил как обычно. Значит, почти наверняка часть семейства либо гуляет где-то, либо находится на своей стройке.
Андрей поднялся на высокое крыльцо, подергал из вежливости звонок и вошел в дом через незапертую дверь.
В холле его встретил негромкий, чуть сипловатый, но такой успокаивающий бой часов-курантов. Двенадцать? Впереди был почти целый день, и это было замечательно!
Из дверей кухни вышла Ольга, вытирая вымытые руки о полотенце.
– А, это ты, Андрей! Быстро ты, однако, добрался.
– Здравствуй, Оленька! – он трижды расцеловался с нею, по обычаю этого дома. – А где народ?
– Старшие с отцом на стройке, младшие девочки в саду с нашей гостьей малину собирают, а Елена технику после отпуска восстанавливает, слышишь? – Откуда-то сверху негромко, не заглушая даже птичьих голосов за окном, звучал легкий перебор фортепьянных клавиш: старшая дочь Опраксиных Елена училась в консерватории. – Пойдем со мной на кухню, там расскажешь, что у тебя случилось.
– А почему ты решила, что у меня что-то случилось?
– По голосу, когда ты с дороги звонил. Сейчас-то уже вроде немного успокоился.
Они прошли на кухню, в будни замещавшую также столовую и гостиную. Ольга вернулась к плите, справа и слева от которой шли широкие столы для готовки, Андрей уселся на дальнем от нее конце обеденного стола Он знал, что на кухне, как и во всем этом милом ему доме, можно разговаривать негромко даже на расстоянии от собеседника – тебя все равно услышат.
– Кофе, чай, сок, минералка, квас? – спросила Ольга.
– Можно просто холодной воды?
– Правильный выбор, – кивнула она. – Сейчас получишь воду из нового родника. Три дня как очистили! – в голосе ее прозвучали гордость и благоговение.
– Еще один отрыли? – обрадовался Андрей. – Это какой же будет по счету?
– Седьмой! Еще пять осталось найти, и будет все в точности, как прежде: двенадцать родников под Церковной Горкой!
Церковная Горка и была местом стройки, где сейчас трудились Михаил и два его старших сына, Олег и Игорь. Они на горе церковь восстанавливали. По велению души. Собираясь потом, когда закончат восстановление, передать храм с землей настоящему хозяину, то есть Патриархии.
* * *
Когда Михаил купил землю в этих краях и начал строиться, никто из деревенских уже и не помнил, почему крутая горка неподалеку от шоссе называется Церковной и была ли в округе когда-нибудь вообще какая-нибудь церковь. Но умный Миша, интересовавшийся историей края, сразу сообразил, кто может ему помочь, – старики и дети, конечно! Ребятишки подтвердили, что на Церковной Горке и впрямь когда-то стояла церковь, потому что там в кустах еще сохранились остатки кирпичных стен и находились всякие интересные вещи: части разбитых подсвечников, крестики, как-то выкопали даже небольшой колокол. Нашлась и древняя старушка, которая еще помнила церковь, действовавшую до самой войны, помнила и ее название – храм Михаила Архангела. Узнав об этом, Миша сразу же решил, что его долг восстановить храм. Во время войны, как ей помнилось, в церкви все время кто-то устраивал пулеметное гнездо – то немцы, то наши, а потому и артиллерия то с одной стороны, то с другой нещадно лупила по ней, и самолеты бомбы сбрасывали. В общем, разбомбили Божий храм основательно, одни руины остались да кое-где остатки кладбищенской стены – храм был с погостом. Еще старушка утверждала, что из-под Церковной Горки били на все четыре стороны света двенадцать родников, и люди со всей округи еще долго ходили туда за водой. «Хорошая была вода, чистая, сладкая. Говорили, что целебная, но про это я не знаю: я ее в детстве только пила, а тогда все здоровые были!» – утверждала бабуся.
Когда Миша купил у местных властей задешево никому не нужную Церковную Горку, родников уже не было, только вокруг самой горки располагалось неширокое, но топкое болото, поросшее камышом, рогозом, аиром, желтыми ирисами, кувшинками, стрелолистом, дикими каллами, калужницей и мятой. Всегда оно тут было или образовалось в результате засорения родников, этого даже Миша пока не знал. Болото решили сохранить, построив где требуется мостики или гати. Но прежде надо было отыскать и очистить родники. Теперь, когда восстановление Михаило-Архангельского храма дошло уже до купола, он с сыновьями для отдыха бродил в резиновых сапогах под горой, разыскивая и обихаживая заглохшие родники. Семь родников уже отрыли – это надо же!
* * *
– А у нас, между прочим, интересная гостья! Наша родственница из Баварии, графиня Елизавета Николаевна Апраксина. Заметь, Апраксина, а не Опраксина!
– А почему так?
– Не знаю, это надо Мишу спросить. То ли он из какой-то боковой ветви, то ли просто деды-прадеды для безопасности первую букву фамилии изменили в лихие годы.
– Красивая хоть графиня-то?
– Очень! И редкая умница. Девчонки ее обожают. Впрочем, Миша тоже, я его к ней немножко ревную.
– И сколько лет графине?
– Где-то за семьдесят, но восьмидесяти еще нет. Хочешь познакомиться?
– Конечно!
– Ну, так иди в сад, они в малиннике у дальнего забора.
– Я вообще-то с тобой поговорить хотел... Ну да ладно, лучше мне посоветоваться с вами обоими, подожду, когда Миша придет.
– Значит, жди до обеда. Ступай, ступай в сад, не мешай кухарке!
– А ты куда меня устроишь? Угловая свободна?
– Свободна. Иди туда, можешь и душ принять – где полотенца, ты сам знаешь.
– Да нет, я только переоденусь.
* * *
Переодевшись в «угловой», своей любимой комнате для гостей, в спортивный костюм, Андрей хотел уже спуститься и отправиться в сад, но пианино вдруг замолкло и в наступившей тишине послышались шаги. «Елена!» – подумал он и остался ждать на площадке лестницы. Елена вышла из дверей гостиной, увидела его и обрадовалась:
– Привет, Андрей! Ты давно здесь?
– Да вот только что приехал.
– Надолго?
– На выходные. Проводишь меня в малинник?
– А ты дорогу забыл или тебе корзинку дать?
– Корзинка мне без надобности, я малину не собираю, а ем. Но ты меня вашей гостье представь, а то неудобно самому на знакомство к графине напрашиваться.
– Ой, да ладно! Тетя Лиза не из новоявленных графинь, она настоящая и держится просто. Но если ты стесняешься, то пойдем, провожу и представлю.
* * *
Графиня оказалась не старушкой, а старой дамой – большая, между прочим, разница! Хотя одета она была вполне демократично, в джинсы и футболку, но что-то такое-этакое в ней было видно за пятнадцать шагов. И ни корзинка, наполовину полная малины, ни перепачканные в той же малине пальцы, ни платок на голове впечатления не меняли.
– Вот это Андрюша, Андрей Алексеевич Дугин, друг дома, если говорить высоким слогом, – представила Андрея Елена, – а это тетя Лиза, графиня Елизавета Николаевна Апраксина. Лучшая мамина помощница в саду!
– Гастарбайтер, – улыбаясь, поправила ее графиня. – Приехала специально в саду поработать. Обожаю этот сад! Это ж какую бездну вкуса надо иметь, чтобы так его запустить!
– Тетя Лиза шутит, – серьезно пояснила Елена, – это она так маму дразнит.
– Здравствуйте, дядя Андрей! – наперебой закричали девятилетние сестры-близнецы Верочка и Надюша. – Хотите малины?
– До смерти хочу! За малиной и приехал, если честно.
– Из корзинки или из малинника?
– И так и этак. И побольше, побольше!
– Ой, какой вы жадный
– Я не жадный, я прожорливый.
– Как медведь? – обрадовались девчушки.
– Вот именно! А если малины будет мало, то я еще парочку девчонок на закуску съем!
Девочки радостно завизжали и бросились в малинник, а он – за ними, рыча и топая, но стараясь при этом не топтать хозяйские кусты.
Елена и графиня чинно отправились за ними следом, и до самого обеда, о котором возвестил звон поварешки по крышке большой кастрюли, вся компания собирала малину. Андрей по очереди бросал горсти ягод в корзинки то Верочке, то Надюше, но еще чаще отправлял в рот. Тревоги и страхи опустились на самое дно его души и там успокоенно притихли.
* * *
На обед явились и строители; Миша и старшие мальчики, тоже близнецы, пятнадцатилетние Олег и Павел. Вместе с ними появился и пес Карай, породы московская сторожевая, лохматый и спокойный. Он был любителем долгих прогулок и поэтому с готовностью сопровождал любого члена семьи и на любое расстояние.
Обедали на кухне, здесь было прохладнее. На обед был наваристый борщ со свининой и сметаной, а на второе тушеные с картофелем белые грибы, причем грибы попали на стол со своего «грибного огорода». Огородик этот был заложен Ольгой в дубовом молодняке, на естественной терраске, примостившейся на южном склоне горы, где они в изобилии росли в невысокой траве, на лиственном перегное, принесенном сюда дождями. Бегать и даже просто гулять здесь Ольга никому не разрешала, это была ее собственная «палестинка». Очень удобно: нужны грибы – сбегала и нарезала сколько надо. Неподалеку под березами у нее была и плантация лисичек, а еще ниже, совсем под горой, в ельничке – рыжиков. Миша дразнил жену: «Проживет женщина двадцать лет на одном месте, так и грибами обрастет, не только детьми!» Андрюша тоже посмеивался, но и завидовал: кто сейчас на одном месте подолгу живет? Только неудачники какие-нибудь, а где богатство – там и кутерьма и вечная перемена мест. Миша же отвечал ему, что человеку нужно не богатство, а достаток и постоянство.
Да, постоянство... К концу обеда Андрей улучил минутку и шепнул Ольге: «Мне бы поговорить с вами без детей. Можно устроить?» Ольга кивнула и только спросила тихонько: «А Елена и Елизавета Николаевна не помешают?» Андрей подумал и помотал головой: не помешают. Елену он еще девочкой знал, а Елизавета Николаевна ему просто понравилась: хоть и графиня, а явно свой человек.
Всех шестерых близнецов накормили на десерт блинчиками со свежим малиновым вареньем и отправили заниматься своими делами, а взрослые принялись кто за чай, кто за кофе и приготовились слушать Андрея.
– Выкладывай, милый, – сказала Ольга, тоже усаживаясь со своей чашкой кофе. – Что за беда с тобой приключилась?
– Вы Стеллку мою помните? – спросил Андрей.
– Стеллу? – удивился Миша. – Помним, конечно.
– Еще бы нам не помнить, – сразу нахмурившись, сказала Ольга, – ведь на тебя тогда смотреть страшно было. Бизнес горит, партнер подвел, да еще жена бросила в самый тяжелый момент!
– Она его не просто бросила, она его перед тем еще заставила бизнес ликвидировать и вырученные деньги на свое имя в банк положить.
– Да ладно, ребята, невелик был и бизнес – подумаешь, автосервис.
– Так ведь она же тебя ограбила! Тех денег ведь ни копейки не вернула?
– Не вернула. Но мне тогда не до денег было, я ведь ее очень любил, Стеллку-то, стерву.
– Зачем же вы так, Андрей, если вы ее любили? – Елена нахмурила тонкие бровки точь-в-точь так же, как за минуту до того Ольга. – Наверное, и в ней было что-то хорошее.
– Прости, Лена. Сорвалось. Да, хорошего, даже прекрасного в ней много было. Говоря чеховским языком, «и лицо, и одежда», и ноги, и ногти, и волосы... А вот душа и мысли – это для меня по сей день, ребята, что-то непостижимое. Ну, я еще могу понять ее тогдашние мысли: мальчик-студент, 21 год, до конца учебы еще два года, а она ведь старше на пять лет. У меня все еще только начинается: интересная учеба, любимая жена – что еще надо мальчишке? Три года еще как-то протянули, уж больно сумасшедшая любовь была. А как подошло ей под тридцатник, так она и задумываться стала. А расцвела она тем временем полным цветом, и ей хотелось, конечно, цвести в комфорте. Я видел, как она на богатые витрины смотрит и на женщин в проезжающих лимузинах, и тоской исходил. А что я мог сделать?
– Как это что? Глупость ты мог сделать, и ты сделал ее, – сказал Михаил. – Учебу бросил и пошел баранку крутить.
– Да, и зарабатывал, кстати сказать, по тем временам неплохо. Только дома почти не бывал. И тут случилась первая ее измена. Вернулся я под утро с ночной и нашел записку: «Прости, не могу жить в нищете! Не ищи меня!» Я и не искал, а сжал зубы и стал уже по-настоящему деньги зарабатывать. Продал квартиру, набрал долгов, открыл автоколонку. Дело пошло. Жил впроголодь, ночевал в мастерской и уже через год открыл автосервис. Тут она и вернулась: «Прости! Ошиблась!» – простил. Половину автосервиса пришлось продать, чтобы купить квартиру и машину. Год счастья, а там... Ну, дальше вы знаете.
– Мы-то знаем, – сказала Ольга. – Но, если тебе не трудно, расскажи хотя бы коротко для Елизаветы Николаевны. Она человек мудрый, она поймет.
– Расскажите уж все как есть, Андрей, – попросила Елизавета Николаевна.
– Хорошо, расскажу. Нашелся новый поклонник, богаче первого. «Более перспективный человек», как Стелла его называла. Растоптала она меня, ноги об меня вытерла да еще и раны мои растравляла: рассказывала, как у них с новым все хорошо и прекрасно, куда и как он ее выводит, что ей покупает и что обещает купить. Что со мной было, это одному Богу да вот Мише с Ольгой известно. Лена тогда еще малышка была...
– Я все видела, Андрей, и понимала. Молчала только, неудобно мне было вам в открытую сочувствовать. Но было очень страшно за вас!
– Еще бы не страшно. Слезы, заной, депрессия жуткая, две попытки самоубийства. Спасибо вот друзья были рядом, из ям вытаскивали. Лечился у хорошего психотерапевта, причем бесплатно – Оля устроила.