Джек понизил голос.
— А что насчет моей матери?
— Когда я позвонил ей, она сказала, что понятия не имеет, что ты станешь отцом.
— Ты звонил моей маме?
— Для комментария, — сказал Эйнсли. — Она была так же смущена, как и я, всем этим, но она выразила свое волнение за своего внука.
О нет. Я прикусила свою губу. Джек молчал. Это испугало меня больше, чем, если бы он бросился через стол.
— На самом деле..., — Эйнсли наклонился ближе. Его пропитанный маслом палец блестел на свету, когда он выставил его в нашем направлении. Репортер громко всосал вторую устрицу. — Она сказала, что понятия не имела, что вы встречаетесь так долго. — Еще проглоченная устрица. Меня начинало тошнить. — Или что-то в этом роде.
Джек помрачнел.
— Ты рассказываешь своей матери, с кем трахаешься?
Я ущипнула его под столом, в то время как остальные пять журналистов замолчали. Они обратили свое внимание на нас, слушая рассказ Джека, который обязан был быть насыщен своей обычной яростью.
— Странно, что твоя собственная мать не знала о твоей девушке, — сказал Эйнсли. — Или того, что вы ожидаете ребенка.
— Был занят, — сказал Джек сквозь стиснутые зубы. — Много всего произошло.
— И вы, Мисс... — Эйнсли взглянул на меня. — Как ваша семья восприняла новость?
Я ответила рефлекторно, выдав заявление, которое подготовила в тот день, когда согласилась родить ребенка от Джека:
— Мы все очень счастливы и благословенны. Ребенок — желанное дополнение к нашей любящей семье.
Это замечание должно было удовлетворить его. Ему не нужно было знать, что сказала моя мать, что ее слова все еще кричали в моей голове множество фраз и оскорблений, которые заставили меня плакать на плече Джека в течение всей ночи.
— Могу я процитировать вас? — спросил Эйнсли.
Что, черт возьми, он задумал? Я кивнула головой. Он вытащил блокнот.
— Лия Уильямс... правильно?
— Да.
Он повернулся к Джеку.
— И, просто чтобы я мог написать это, какое у нее второе имя?
У меня перехватило дыхание. Эйнсли заставил меня замолчать, прежде чем я успела ответить. Он указал пальцем на Джека.
— Пожалуйста.
Джек сжал челюсть.
— У нее его нет.
О, мы облажались по полной. Он был идиотом?
Эйнсли разложил свои записи.
— На самом деле, это имя Рут. Согласно моим источникам.
Джек даже глазом не моргнул.
— Она ненавидит его. Предпочитает не использовать.
— Конечно. И будучи ее долгосрочным, преданным бойфрендом, ты знаешь это.
— Чертовски верно.
Джек сжал кулак. Я взяла его руку в свою и потянула под стол. Пока в безопасности.
— У тебя было много неприятностей в последнее время, верно, Джек? — улыбка Эйнсли стала холодной, неумолимой и, что хуже всего, самодовольной.
— Как всегда, — ответил Джек.
— Иметь незаконнорожденного, межрасового ребенка — это больше, чем проблема, не так ли?
Черт, нет.
Мои мысли стали расплавленными и жестокими. Я сжала пальцы Джека, почти раздавив их, когда изо всех сил пыталась сохранить хоть каплю здравомыслия.
Он оскорбил меня. Оскорбил ребенка.
Ему просто повезло, что Джек был слишком взбешен, чтобы двигаться.
Не подумав, я заговорила, жалея, что мой голос не был таким же острым, как кинжал:
— Ребенок любим, сэр. Независимо от его или ее обстоятельств рождения.
У него не было никакого стыда.
— Конечно. Это же только начало нового неприятного наследия Джека.
— И вы, как никто другой, должны знать об этой проблеме, Эйнсли. Ведь вы сделали большую часть репортажей о занятиях Джека вне поля.
— Вы имеете в виду неосмотрительность вне поля, мисс Уильямс. Это моя работа — сообщать новости.
Мошенничество, клевета. Я заставила себя молчать, прежде чем мой характер разрушил бы любое имя, которое я создала бы для своей собственной PR-фирмы.
Эйнсли воспользовался случаем.
— Согласно моим источникам, Джек все еще в неприятностях после последнего ареста. Лига недовольна Вами, мистер Карсон.
Голос Джека был тусклым, повязанным на инстинкте защитить меня и его ребенка.
— Мне не предъявили обвинения.
— Нет. Но ваши синяки красиво заживают.
Я наступила Джеку на ногу, прежде чем он проклял бы репортера.
— Этот сезон должен стать для него лучшим. Тренеры говорят, что его выступление на сборах выдающееся. Они возлагают на него большие надежды.
Эйнсли фыркнул.
— Ему лучше играть хорошо. Ходят слухи — никакого продления контракта в этом году. Это может быть твой последний сезон с «Рэйветс», Джек.
— Этого не будет, — терпение Джека подходило к концу и было готово взорваться. — И я ожидаю полный отчет в вашем шоу, когда подпишу новый контракт. Черт, я даже могу поставить тебе оценку и дать гребаное интервью.
— Очаровательно. Нам нужно будет изменить рейтинг в моей программе на M для взрослых.
С Джека было достаточно. Он вытащил меня из-за стола, но сбор средств шел полным ходом. В центре внимания были мы. Человек на сцене назвал имя Джека, и по залу раздались аплодисменты.
— Мы хотим поблагодарить нашего крупнейшего спонсора, мистера Джека Карсона! — голос диктора звучал слишком радостно для шторма за нашим столом. — Его неоценимый вклад помогает нам в борьбе с этой страшной болезнью. Мы надеемся, что однажды ни один ребенок не умрет от лейкемии.
Прогремели аплодисменты, большинство гостей были так же шокированы, как и журналисты, услышав о щедрости Джека. Меня это больше не удивляло. Ничего особенного в том, что у него большое сердце.
Джек наклонился, сохраняя голос низким, поскольку гости все еще приветствовали его. Самодовольство Эйнсли превратилось в гримасу. Это было умно. Мне нравилось видеть, как Джек размазал эту улыбку по его лицу, хотя и в переносном смысле.
— Я сомневаюсь, что ты сообщишь о благотворительном пожертвовании, — прорычал Джек. — Ты предпочитаешь расследовать историю, которая вышвырнет меня из Лиги, не так ли?
— Это просто рейтинги, Джек.
— Я скажу тебе это один раз, и это твое единственное предупреждение. Если я узнаю, что ты снова звонишь моей матери... если ты посмеешь домогаться Лии... если ты будешь настолько глуп, чтобы снова оскорбить моего межрасового ребенка, ты будешь транслировать в прямом эфире из больничной палаты с закрытой челюстью. И ты можешь процитировать меня, — Джек взял меня за руку. — Пойдем, Кисс.
Стол замолчал. Он вытащил меня из-за стола, точно в то время, когда только началась музыка и подали еду.
Все меценаты смотрели, как Джек хлопнул дверями столовой, открытыми для нас. Он не остановился в холле, чтобы остыть. Джек притащил меня к парковщику.
Мы собирались вернуться домой.
Это будет выглядеть не очень хорошо.
— Джек, ты должен вернуться и извиниться перед этим... дьяволом, — сказала я.
— Что?
Джек не кричал на меня. Он знал, что так лучше, даже если не мог скрыть свой гнев.
— Он оскорбил тебя. И... — от ярости его глаза искрились синим. — Как он говорил о моем ребенке...
— Ты не можешь злиться, — сказала я. — Ничего не делай, не обдумав все хорошенько, Джек. Эйнсли Рупорт — влиятельный журналист. Он знает достаточно людей в Лиге и за ее пределами, чтобы все усложнить. Он уже сомневается в нашей истории. Дай ему дюйм, и он начнет расследование. Он узнает, что это была ложь.
— Ты не можешь лгать о ребенке. О моем ребенке! — терпение Джека лопнуло, и я использовала весь свой вес, чтобы взять его за руку, чтобы он не бросился внутрь и не оторвал голову Эйнсли. — Он собирается использовать моего ребенка против меня.
— Если он это сделает, он будет дискредитирован. Особенно если выдаст это с межрасовым подтекстом. Давай, Джек. Думай головой. Ребенок защитит тебя. Никто с мозгами никогда не бросит вызов отцу в отношении его собственных детей. Это разрушит его жизнь. Вот почему ты хотел ребенка.
Он напрягся.
— Этот ребенок значит для меня больше, чем моя репутация.
Я ненавидела то, что мне было приятно это слышать.
— Я знаю. Но ты не можешь рисковать своей репутацией, чтобы спровоцировать Эйнсли, — я потерла рукой живот, надеясь, что малыш не знал, что мы расстроены. — Сейчас мы должны думать о будущем.
Парковщик подогнал машину. Джек помог мне сесть на пассажирское сиденье, но дверь захлопнулась, как только я забралась внутрь. Он чуть не сломал ее. Я пыталась его успокоить, но Джек был не в себе. Порше выехал с парковки, и он перенес свой гнев на дорогу.
— Будет еще больше вопросов, Джек, — я сжала его руку. У него перехватило дыхание. По крайней мере, ему понравилось мое прикосновение. — Сейчас мы это хорошо скрываем, но люди спросят, почему меня уволили с работы сразу после того, как стало известно о беременности.
— Скажешь им, что захотела побыть дома с ребенком.
— Нам нужен ответ получше, чем этот.
— Почему?
— Потому что я живу с тобой, но мы не женаты. Я не собираюсь работать. Они знают только, что меня уволили за то, что я с тобой связалась. Выглядит не очень.
— Что может сделать это лучше? Хочешь, поженимся?
Он был невозможен.
— Ты должен отнестись к этому серьезно.
— Я серьезен.
— Я не выйду за тебя замуж чтобы избегать прессы, Джек, — мое сердце забилось слишком сильно. — Мы — молодая, современная пара. Нам не нужно быть женатыми, чтобы иметь ребенка. Просто без этого будет сложнее.
— Тогда давай поженимся. Какое это имеет значение?
Джек мог быть романтиком, а мог быть идиотом.
Сегодня он был идиотом.
Я уставилась на дорогу и пожелала, чтобы машина добралась до дома прежде, чем разговор стал бы реальным.
— Мы не собираемся жениться, — сказала я.
Джек пожал плечами.
— Если это заставит их замолчать? Если это помешает им называть моего ребенка незаконнорожденным?
— Технически, он и есть незаконнорожденный.
Джек напряг челюсть.
— Это звучит так, будто ребенок нежеланный. Проклятие. Я помню, как усердно работал, чтобы сделать этого ребенка.
Это не было хвастовством, но я оживила воспоминания. То, что успокаивало меня, только расстраивало его еще больше.
— Все, что нам нужно — быть осторожными, — сказала я. — Ничего не нужно менять.
— Хорошо.
Я закусила свою губу. Мой живот сжимало. Он был доволен тем, как все было? Разве он не думал о будущем? Что это значило, что мы все еще спалим вместе? Что будет, когда родится ребенок?
Джек обгонял машины на шоссе, пролетая слишком быстро. У него был контроль над автомобилем, полный контроль, он с легкостью читал каждый удар на дороге и звук двигателя. Как Джек мог быть так уверен во всем, особенно, когда я не осмелилась бы так же легко погрузиться в темноту, как и он?
Я решила рискнуть.
— Думаю, рано или поздно нам придется об этом поговорить.
— Поговорить о чем?
— О... как мы это делаем. Ты попросил меня переехать, но как мы... что ты…
— Ты живешь вместе со мной. О чем тут разговаривать?
Я с дрожью выдохнула. Мне не нравилось, что у меня не было плана, даже понятия о том, как подобраться к мужчине, который хотел жениться, потому что это было проще, чем встречаться с репортерами. У Джека не было тех же целей, что и у меня, он вряд ли разделял какие-либо обязанности, которые я хотела в жизни.
Кроме ребенка.
Кроме того, чтобы оставаться в его объятиях ночью. Флиртовать с ним дома. Целоваться друг с другом при неудачах.
— Будем ли мы воспитывать ребенка вместе? — наконец-то, спросила я. — Или... ты хотел бы получить опеку…
Его голос стал грубее.
— Я говорил тебе. Ты не будешь в одиночестве. Я буду рядом со своим ребенком.
— Ладно, — сказала я. — Но ты знаешь, как это будет выглядеть, не так ли?
— О чем ты?
— Тебе нельзя видеться с другими женщинами. Ты не можешь пойти на вечеринку. Ты не можешь попасть в неприятности, особенно если Эйнсли наблюдает за этим. Мы должны выглядеть... как настоящая пара.
— А как мы сейчас выглядим?
Руками он держался за руль. Мои были скрещены у меня на коленях. Я не могла дышать.
Я ничего не знала.
А он знал?
Джек знал, что делал со мной? Как заставлял меня себя чувствовать?
Глупо было сдаваться человеку, который не мог провести ночь, не попав в неприятности. У него не было самоконтроля, не было желания быть ответственным. Наш роман был веселым сейчас, пока я была в форме и до того, как кричащий ребенок вторгнется в его холостяцкую берлогу, но кто знал, что произойдет в будущем?
Я прочитала достаточно статей. Видела достаточно отчетов Эйнсли. Я не могла представить, чтобы Джек менял подгузники и помогал справиться с коликами, если бы его заинтересовало что-то более заманчивое.
Так, как мы выглядели вместе?
Легко. Я — Лия. Кисс.
Я не могла быть чем-то большим.
— Я твоя беременная экс-публицистка, — сказала я. — И мы выглядим вполне удовлетворенной парой.
— И это все? — Джек был переполнен адреналином и тестостероном. Теперь он будет драться с кем угодно, включая меня.
— Я также являюсь матерью твоего ребенка. Мы будем в порядке, пока ты будешь вести себя хорошо, пока ребенок не родится. Сделай это, и я уверена, ты сможешь убедить Лигу, что ты изменился.
— И что мне нужно сделать, чтобы убедить тебя в этом?
Я отвернулась, покусывая ноготь. Джек покачал головой, прежде чем я заговорила. Он свернул с шоссе, направляясь к дому.
Его дому.
Нашему дому?
— Забудь об этом, — сказал мужчина. — Ответ на этот вопрос есть.
— Джек.
— Я не могу убедить тебя, что я кто угодно, кроме как неудачник. Ты хуже, чем Эйнсли, ты знаешь это? Ты меня разобрала по частям, как будто я еще один пункт в твоем списке, чтобы проверить, когда же я сделаю очередную ошибку.
— Ты больше, чем галочка.
— Ерунда. Ты веришь в меня меньше, чем Лига, или моя гребаная команда, или СМИ.
— Это не…
— Объединяет.
Я хотела бы сказать что-нибудь, что угодно, но у меня не было ответа.
Не тогда, когда он был прав.
И не тогда, когда я знала, что причинила ему такую боль.
— Вот что я тебе скажу, Кисс, — Джек не позволил откровению украсть его уверенность. — Я собираюсь проявить себя. Не только для них, но и для тебя и ребенка. Тогда, возможно, однажды ты увидишь, каким мужчиной я на самом деле являюсь.
Мое сердце трепетало.
Я видела, каким человеком он мог быть. Поэтому я разделила с ним постель, согласилась родить ребенка.
Но я не должна была ему верить.
Джек должен был захотеть измениться.
И я очень на это надеялась.
Глава 17
Джек
Прозвучал свисток, и мое видение переполнила ярость.
Я провел утро в тренажерном зале. Бегал до середины утра. Поздним утром разрабатывал тактику.
Сегодня вечером была тренировка. Переполненная площадка. За нами наблюдали журналисты, тренеры, болельщики.
Все присутствующие видели, как я расплавился от чистой, необузданной ярости.
Я не знал, кто разозлил меня больше всего, но мое терпение было на исходе. Жизнь решила серьезно меня трахнуть.
Во-первых, «Рэйветс» отказались от пересмотра контракта. Затем, появилась статья о моем не-аресте и политических последствиях для Лиги.
Хуже всего? Лия пошла к врачу на обследование без меня. Она заверила, что это была обычная процедура, и что сама с этим справится. Я знал настоящую причину.
Она не верила, что я вспомню, что у нас назначена встреча.
Как, черт возьми, я должен был доказать свою преданность ребенку? Я оборудовал детскую комнату. Купил все, что понадобится ребенку до колледжа. Лия даже переехала ко мне. Я держал ее в постели ночью, чтобы быть там утром, когда ей становилось плохо. Когда она чувствовала себя паршиво, я был там с бутылкой воды.
Я пытался измениться. Чего еще она хотела?
Что все от меня хотели?
Мяч отскочил от моих рук — чистая, тугая спираль. Новичок отлично пробежал маршрут, но мяч отскочил от его пальцев.
И тренер Томпсон накричал на меня за это.
Мы снова выстроились в линию. Я начал отсчет.
Мой защитник, Орландо, переместился еще до того, как мы сорвались.
Тренер Томпсон обвинил меня.
Черт побери. Все в мире происходило по моей вине?
Видимо.
Блять.
Я преодолел свой предел, а затем установил новую отметку для своей физической и эмоциональной выносливости. Сборы были достаточно изнурительными. Мужчины падали на поле с тепловыми судорогами. Это не было настоящей тренировкой, пока несколько наших больших парней не вырвало на обочину.
По словам моего тренера, это тоже была моя вина. Я не обращался к тренерам, чтобы принесли воду, пока тренировался в нападении. Но как я должен был совершить быстрое нападение, если мои ребята все еще пожирали воду?
Тренеру Томпсону было все равно.
Мы выстроились для игры. Насекомые жужжали рядом с нашими лицами, а солнце обжигало наши спины. Моя голова болела от обезвоживания, хотя я выпил целую бутылку воды, прежде чем выйти на поле.
Я дал команду игрокам. Центровой сорвался с мячом. Тренер свистнул в свисток.
— Карсон! — теперь он хотел залезть мне под кожу. — Твое отступление не чистое.
Черт возьми, это было не так. Я позвал людей на линию. Он опять на меня накричал.
— Три шага, «шустрые ножки». Быстрее или твою задницу съедят его в следующий раз, когда мы будем играть в Ашенвилле.
Ерунда. Моя игра была чистой. Мой рывок идеален. Отступление идеально синхронизировано. Он пытался меня разозлить.
Почему?
Что они выиграют, если разозлят меня? Избиение не сделало бы никого хорошим, особенно со средствами массовой информации и болельщиками, присутствовавшими на дневных тренировках.
Я снова сделал попытку.
Свисток разнесся мгновенно. Я сопротивлялся желанию забросить мяч от расстройства. Брайон хлопнул меня по плечу.
— Он проникает в твою голову, чувак, — сказал он. — Не надо так бурно реагировать.
— Не могу.
Он ухмыльнулся.
—Тебе нужна выпивка и минет в определенном порядке.
— Не шути.
Он указал на обочину.
— Пусть твоя маленькая мамочка позаботится о тебе сегодня.
Конечно, Лия сейчас была здесь. Я попросил ее прийти и поддержать меня. Подумал, что это поднимет мое эго, если она погладит его так же хорошо, как гладила мой член.
Это была эгоистичная просьба. Я не должен был заставлять ее выходить в такую жару. Я только надеялся, что она увидит меня за работой. Если бы она поняла, как сильно я старался, как усердно тренировался, возможно, она дала бы мне перерыв. Впустила бы меня. Взяла бы меня на прием к врачу.
Может быть, она поверила бы мне.
Я не должен был чувствовать что-то по отношению к женщине, которую обрюхатил ради личной выгоды. И я не понимал желания обладать, которое пронизывало меня, когда я смотрел на нее с этим маленьким бугорком. Боже, это заставляло меня гордиться.
У меня было много гордости за себя, но не много за что-то другое, что я сделал. Разве что. Кроме нее. И я хотел, чтобы все увидели этот бугорок и знали, что это сделал я. Может быть, тогда они поймут, что для меня было нечто большее, чем неприятности.
Опять этот проклятый свисток.
Ему повезло, что я не заставил тренера проглотить его.
Я чертыхнулся и отказался от воды от тренеров. Тренер защитников успокоил своих игроков, позволив тренеру Томпсону остановить игру в пятый раз подряд. Я вытер пот с глаз пальцами, жаждущими бросить чертов мяч.
Не помогло и то, что игра называлась «Беги за Брайоном». Прямо в центр, ничего сложного. Даже не игра, чтобы дать мне шанс сделать что-то, кроме как отдать мяч.
Еще один свисток. Брайон поймал меня до того, как я взорвался. Тишина опустилась на толпу, достаточно громко, чтобы услышать мою разочарованную ненормативную лексику. Я даже не потрудился посмотреть на Лию. Я знал, что она скажет.
Будь позитивным. Представь, что тебя снимают. Будь более терпеливым.
Ну, я не был терпеливым. Не было смысла скрывать это от толпы.
Тренер снова построил нас. Брайон толкнул меня обратно на линию.
— Не позволяй ему достать тебя. Он вышвырнет тебя из команды, как только ты высунешься.
Я хотел бы увидеть, как он попытается. Тренер Томпсон провоцировал меня не просто так. Каждый шаг, который я делал, решение, которое я принимал, и вызов, который я бросал, был поставлен под сомнение, осмеян и отклонен.
Так тому и быть. Я проигнорировал его, посчитав до десяти — предложение Лии, когда мой характер начинал брать надо мной верх. Черт, она даже приблизилась к обочине, подняв руку и отсчитывая один-два-три-четыре своими тонкими пальчиками.
Я вздохнул полной грудью.
Это сработало, но не подсчет стабилизировал меня.
Это была она.
Шоколадными глазами Лия изучала меня на всех частях поля, и от ее улыбки разносился адреналин по моим венам. Она мило мне помахала, как будто не знала, где ее место и почему она была там для меня. Девушка обхватила руками животик и приободрила меня.
И, черт возьми, я никогда не видел ничего лучше.
Я снова оказался в центре. Пока не было слышно никакого свистка. Я воспринял это как хороший знак и разведал оборону. Они выстроились, чтобы обмануть меня, но я прочитал это. Я начал обратный отсчет, чтобы заманить линию с боков — это моя особая специальность.
Это сработало.
Угловой рванул, но он не успел пересечь линию до щелчка.
Я ожидал, что тренер Томпсон свистнет и выдаст его. Так же, как и моего центрового. Он медленно поднимался и еще медленнее блокировался. Но игра не остановилась, и оборонительная линия взревела над моими игроками в волне тестостерона — насильственного и злого, и стремящегося доказать, насколько велики их члены до конца лагеря.
Я устремился назад, но центровой встал у меня на пути. Я видел, как это происходило. Но я ничего не мог с этим поделать, черт возьми. Ругнувшись, я стиснул челюсть.
Защита перешла черту. Я захрипел, когда врезался в землю. Нога подлетела.
Подвернулась.
Хрустнула.
Я не чувствовал ничего, кроме боли.
Потом шок.
Поле замолчало, когда мой мучительный крик раздался в ухе каждого мужчины, женщины и ребенка.
Я упал на спину, но не смог бы подняться, даже если бы захотел. Моя нога кричала от боли, не сломанная, но что-то такое же плохое. Мое колено мгновенно опухло.
И я сразу понял, что мне был пиздец.
Мое лицо расплылось в болезненной гримасе, когда тренеры выскочили на поле. Мои нападающие теснились вокруг меня, пытаясь помочь. Они ничего не могли сделать. Не сейчас.
Это не могло так закончиться.
Ужас пронзил меня насквозь. Мне нужно было встать. Мне нужно было идти. Мне нужно…
Боль. Ослепляющая, разочаровывающая, разъяренная боль.
Я перекатывался. Тренеры бросились ко мне, срывая шлем и подплечники. Было ли это действительно важно, если я весь горел? Травма колена пронзила мое тело холодным страхом. Мне повезет, если меня не стошнит.
Сегодня же это будет в заголовках.
— Нужно отнести тебя в раздевалку, Джек, — рыжеволосый тренер, который когда-то помогал Лие, смотрел на меня, его глаза были широко раскрыты от беспокойства. Мне не понравился этот взгляд. Еще больше я ненавидел то, что он мешал мне подняться. — Подожди пока принесут носилки.
— Нет, нет, нет, — теперь у меня закружилась голова. От боли меня тошнило. — Никаких носилок. Я могу идти.
— Нет, ты, действительно, не можешь.
— Я не собираюсь садиться на носилки.
— Джек…
— Пошел нахуй, я не собираюсь садиться на носилки!
Все это слышали. Фигурально. Мне повезло, что я не богохульствовал каждой авраамической религии, когда падал. Команда расступилась, и я решил, что это из-за тренера Томпсона.
Но это было не так. Он не сдвинул свою задницу со скамейки запасных.
Это Лия бежала ко мне — что-то глубоко глупое для женщины в ее состоянии. Она уже плакала от гормонов. Это было хуже, чем фиаско с закончившейся банкой арахисового масла.
— Джек, с тобой все в порядке? — ее голос дрогнул.
Ее не должно было быть на поле, но никто не двинулся, чтобы прогнать ее. Она взяла меня за руку, ее глаза были полны слез. Черт возьми. Она была очень расстроена. Искренне беспокоилась за меня.
Моя грудь напряглась. Я не мог смириться с этой мыслью, желая оторвать себе ногу. Я ненавидел то, что не мог успокоить ее, даже корчась от боли.
— Со мной все будет хорошо, — солгал я. Мое колено выглядело так, будто мяч по софтболу. — Мне просто нужно встать.
— Почему ты не садишься на носилки?
О, она была милой, когда изучала футбол достаточно, чтобы сделать заявление для прессы. Я позвал своих ребят, чтобы они помогли мне встать на ноги. Тренеры протестовали. Я их проигнорировал. Брайон и кто-то еще помогут мне дойти до раздевалки. Мне не нужны были носилки.
— Джек, — Лия посмотрела на меня. Я не привык к женскому голосу на поле, не говоря уже о ее прекрасном шепоте. — Слушай тренеров. Садись на носилки.
— Кисс, убирайся с поля.
— Я собираюсь поехать с тобой! Просто прокатимся.
— Это не просто поездка, — я смотрел на нее, огрызаясь на женщину, которая не заслуживала моего гнева. — Это носилки. Ты ничего не понимаешь.
— Тогда расскажи мне. Пожалуйста.
Хорошо. Просто и понятно. Ее любимый язык.
— Ты попадаешь на носилки, только если это травма, означающая окончание сезона для тебя, — боль сломала мой голос. Страх забрал остальное. — Я только что испортил свои шансы сыграть в этом году.
Глава 18
Лия
Джека беспокоило, что будет после его вывиха колена. Это украло его жизненную цель.
Мне было больно видеть его расстроенным, разочарованным и запаниковавшим. Я даже не могла ничем помочь.
Я никогда не чувствовала себя более беспомощной, чем, наблюдая, когда его товарищи по команде уносили его с поля. Боль захлестнула его, когда он добрался до раздевалки. Он лежал на смотровом столе, руками прикрывая лицо во время осмотра.
И что испугало меня больше всего?
Он не сопротивлялся, когда его немедленно отправили в больницу.
К счастью, он перенес только растяжение связок. К сожалению, это заставило его пользоваться костылями вне поля и всю остальную часть тренировочного лагеря.
Не лучший способ начать сезон.
Но он все еще надрывал задницу, даже когда мы с докторами говорили ему успокоиться. Он не мог выполнять упражнения, но тренировал верхнюю часть тела в тренажерном зале, изучал тактику и помогал предложениями игры на тренировке, чтобы помочь команде.
Джек был полон сюрпризов.
Его машина въехала в гараж, но ему потребовалось больше времени, чтобы войти в дом. Я стояла на кухне, пока он шел, прихрамывая. Джек устремился в кабинет, но, поднявшись всего на одну ступеньку, сдался. Пальцами он вцепился в перила, и я бросилась в его сторону, чтобы помочь, прежде чем он сделал бы что-то глупое.
— Могу я тебе что-нибудь принести? — я указала на холодильник. — Я приготовила ужин... но ребенку сегодня не понравился запах курицы. Могу разогреть для тебя ее в духовке. Она будет готова минут через двадцать. Могу я предложить тебе что-нибудь более удобное, чем костюм? Тренировочные штаны подойдут?
Джек сжал свои губы. Его спортивная сумка опустилась у его ног.
— Я не ношу треники, пока не заболею. Я не болен. Я найду свои спортивные вещи.
Сделав шаг навстречу к нему, я прижала руки к его груди. Я не была с ним на уровне глаз, даже близко. И я даже близко не была напугана, особенно с моим животиком, достаточно округлившимся, чтобы быть заметным под майкой, но он услышит меня. Я заставлю его.
— Джек Карсон, иди, сядь на диван и отдохни.
— Я не в настроении отдыхать.
— Прошла всего неделя. Нельзя торопить выздоровление. Перестань хандрить, сядь и отдохни.
Джек сузил глаза. Никогда не думала, что буду скучать по его снисходительной улыбке. Этим вопящим гневом был не он. Угрюмый, раздражительный, обескураженный мужчина не был тем, кто мог очаровать шепотом и порадовать поцелуем.
Это была не просто травма, это было все. Тренерский штаб играл с ним. СМИ. Боль.
Я.
Как я могла вернуть его?
Он попытался проскочить мимо.
— Я должен выполнить некоторую основную работу.
— У тебя сейчас не получится это сделать.
— Я должен... Кисс, — его слова были слишком резкими. Он извинился. — Послушай, команда зависит от меня. Им нужно, чтобы я был здоров. Я должен продолжать тренироваться независимо от того могу или…
Он говорил с болью в голосе, и выражение его лица исказилось.
Господи, он чувствовал за собой вину.
Джек чувствовал себя виноватым, что пострадал.
И все обвиняли его в эгоизме. Включая меня. Насколько я ошибалась насчет этого человека?
Я провела руками по его лицу, касаясь его окаменевшей линии челюсти и его щек. Ничто на Джеке никогда не было мягким — ни его тело, никогда его член, но на этот раз, я видела что-то, что было.