Насилие, разрушающее жизнь и дающее жизнь 7 глава

Таким образом, самоутверждение имеет место не­посредственно в саморазрушительном насилии как таковом. Крайняя степень утверждения выражается в демонстрации личностью права умереть от своих

рук, если она выберет это. Если (п тенденция к это­му есть в Америке) мы признаем всякое насилие из ряда вон выходящим и попытаемся искоренить в че­ловеке даже возможность насилия, мы отнимем у него элемент, необходимый для полноты его человеч­ности. Для уважающего себя человека насилие все­гда является последней возможностью, и прибегать к нему будут реже, когда оно будет признано, чем ког­да оно вытеснено. Для свободного человека насилие остается в воображении крайним выходом, возмож­ным, когда все другие пути перекрыты невыносимой тиранией или диктатурой, распространяющейся на дух, равно как и на тело.

Глава 5 СМЫСЛ СИЛЫ

Живым быть — это сила, Исток хранящая в себе, Не средство для какой-то цели, Но всемогущество само.

Эмили Днкинсон

1. Определение силы

Сила есть способность производить или предотвра­щать изменения. Существуют два измерения силы. Одно из них ■- это сила как возможность (латентная сила). Это сила, еще не полностью раскрывшая себя, это воз­можность произвести изменения в будущем. Мы го­ворим о будущем изменении как о возможности (possibility) ', название которой происходит от корня мочь (posse), как и слово сила (power). Другое измере­ние — это сила как действительность. Именно к этому аспекту силы я и собираюсь обратиться в этой главе.

Древнегреческие философы определяли силу как су­ществование, говоря о том, что нет сущего без силы. И поскольку сила есть способность производить изменения, Гераклит считал, что все сущее движется в непрерыв­ном потоке. Это определение силы веками сохранялось как в основных, так и в побочных направлениях фило­софии, вплоть до современных онтологических мысли­телей, таких, как Пауль Тиллих, который описывает силу как «силу быть». Представители философии жиз-

ни (такие как: Ницше с его волей к власти и Бергсон с его elan vital)^[ признают элемент силы во всех живых существах². Сила для них есть выражение жизненного процесса.

Опасность в определений Ницше и Бергсона зак­лючается в том, что они искушают нас отождествить силу с жизненным процессом как таковым. Это мо­жет сбить нас с толку. Жизненный процесс включает в себя множество вещей — таких как сознание, жела­ние, любопытство, — которые хотя и могут быть свя­заны с силон, но их не следует с ней отождествлять. Сила и любовь могут сопутствовать друг другу, но между ними возможно и противоречие, и их необхо­димо четко различать. Силу можно отождествлять только с исходной сило]! самого бытия, из которой бытие берет свое начало.

Изначально сила была социологическим термином, категорией, которая использовалась преимуществен­но для описания действий народов и армий. Но по мере того, как исследователи данной проблемы нача­ли со все большей отчетливостью понимать, что сила зависит от эмоций, установок и мотивов, они обрати­лись за необходимым разъяснением к психологии'. В психологии же сила означает способность воздейство­вать, оказывать влияние и изменять других людей.

' Жизненный порыв (франц.) — Примеч. переводчика.

¹ Фрейдовское понятие либидо содержит в себе некоторые элементы онтологии, обозначая силу, которая служит причи­ной продолжения жизненного процесса. Однако Фрейд ни­когда полностью не видел социального аспекта жизни, поэто­му либидо соотносится скорее с физической мощью (strength), чем с силон-властью (power).

■* Тех, кто обращается за психологической помощью в реше­нии проблемы силы, неминуемо ждет разочарование. Пси-

Каждый человек существует в сети межчеловеческпх отношении, подобной полю магнитных сил, и каж­дый движется, побеждает, контактирует и идентифи­цируется с другими. Поэтому такие понятия как ста­тус, авторитет и престиж являются центральными для проблемы силы. Я использую выражение «чувство собственной значимости», чтобы описать уверенность человека в том, что он имеет какую-то ценность, что он воздействует на других и что он может добиться признания среди своих ближних.

В чем заключается родственность власти и силы? Несомненно силу наименьший общин делитель

власти - очень многие в Америке отождествляют с властью, для большинства людей это первая, автома­тически всплывающая ассоциация с властью. В этом состоит основная причина того, что к силе относятся

хологп едины в глобальном избегании этой темы, что, впро­чем, как мы увидим ниже, типично для всех интеллектуалов. Несколько лет назад я перебрал весь каталог библиотеки Гарвардского университета и не нашел ни одной написан­ной психологом книги о силе, за исключением «Темного гетто» (изучения Гарлема, выполненного черным психоло­гом Кеннетом Кларком), посвященного той области бесси­лия, где эту проблему обойти невозможно. Моя секретар­ша столкнулась с такой же ситуацией в библиотеке Колумбийского университета. Единственные исследования по проблеме силы, которые мне известны в психологии -это работы Дэвида Макклсллаида п его учеников, посвя­щенные мотивации достижения и власти. Я, конечно, пони­маю, что в психологии проблема силы рядилась в одежды таких понятий, как воля, но и этого понятия академические психологи сторонятся.

Психотерапевты — другое дело. Работая с человечески­ми страданиями, они неизбежно сталкиваются с бессилием и эффектами силы. Работа Альфреда Адлера, к примеру, ос­нована прежде всего на потребности индивидов в силе.

с презрением и пренебрежением как к «грязному сло­ву». Джон Дьюи полагал, что принуждающая сила является промежуточным состоянием между властью-энергией и властью-насилием. «Не быть зависимым и не использовать силу значит просто оказаться без точки опоры в реальном мире»'.

Существуют некоторые ситуации, когда сила, на­силие или принуждение является неотделимой час­тью власти. Одной из них является война. С боль­ными людьми или детьми принуждение приходится использовать пропорционально недостающим у них умениям или знаниям. Когда моему сыну было три года, я крепко держал его за руку, когда мы прогу­ливались по Бродвею. Необходимость в этом отпа­ла, когда он подрос и разобрался в сложностях до­рожного движения настолько, чтобы, не подвергая себя излишней опасности, самостоятельно и ответ­ственно переходить дорогу.

Но в применении силы существует предел. Если какой-то вид животных использует свое преимуще­ство в силе для того, чтобы уничтожить на своей территории всех прочих животных, которыми он питается, он очевидно останется без еды. «Природ­ный баланс» представляет собой тонкое переплете­ние сил животных и растений, взаимодействующих друг с другом. Когда баланс нарушается, мы стал­киваемся с ужасными перспективами, притом совер­шенно реальными, ■— как мы, к нашей скорби, по­нимаем, изучая современную экологию. Поэтому для того, чтобы избежать саморазрушения, власть дол-

¹ Цит. по Rose Т. How Violence Occurs Violence in America: a Historical and Contemporary Reader T.Rose (Ed.). N.Y.: Vintage, 1970. P. 34.

жна быть сопряжена с силой только до той поры, пока она не приводит к разрушению идентичности другого. В сражениях, ведущихся посредством ог нестрельного оружия, характерных для Запада, именно разрушение идентичности врага является целью стрельбы. Поэтому я привожу их в качестве примера саморазрушительного действия власти, со­пряженной с силой. Тот, кто убит, перестает, оче­видно, существовать, и уже не может дать обществу ничего из того, что он мог бы дать, он уже не чело­век, с которым возможны какие-либо отношения, и, таким образом, мы становимся беднее.

Спонтанность другого человека тоже не может быть разрушена без потери для того, кто ее разру­шает. Эта опасность присутствует в крайних фор­мах насилия и принуждения при промывке моз­гов, обусловливании и гипнозе. Если личность превращают в нечто, только напоминающее меха­низм, она еще может сохранить некоторую спон танность, но если из нее делают собственно меха­низм как таковой, то в процессе этого она перестает быть личностью. Власть, следовательно, должна управлять с признанием спонтанности личности, на которую эта власть распространяется, в конце кон­цов, это принесет ей максимальный успех. Имен­но поэтому я позволил Мерседес, человеку, у кото­рого сперва практически отсутствовало чувство собственной силы, спонтанности или выбора, са­мостоятельно решить, когда она хочет приходить на сеансы психотерапии, а когда считает нужным не приходить. Это не только служило позволением ей использовать свою спонтанность, но также тре­бовало от нее этого.

Хотя и утопичным было бы пытаться совершенно отделить власть от силы, но циничным будет отожде­ствлять с властью все виды силы'.

2. Власть и интеллектуалы

Среди интеллектуалов существует тенденция отри­цать и не признавать власть. Некоторые делают это под предлогом того, что «интеллектуалы и власть не­совместимы»'¹. Другие говорят: «Должны ли мы ина­че, более правильно, определить власть, или же нам следует всецело изгнать ее? Моя первая реакция со­стоит в том, что ее нужно всецело изгнать»⁷. Действи­тельно, за пределами марксистских кругов, этот пред­мет, к несчастью, был полностью изгнан. Относительно темы власти существуют подозрения, будто дело здесь обстоит также, как в «Фаусте»: всякий, кто ищет власть, уже продал свою душу Мефистофелю.

Некоторые интеллектуалы утверждают, что они заинтересованы во влиянии, и что «влияние противо-

⁵ П.Тиллнх идет несколько дальше, чем я могу зайти. Он утверждает, что власть «актуализирует себя через посред­ство силы и принуждения. Но власть — это ни то, ни дру­гое. Она использует принуждение во благо и во зло, чтобы превозмочь угрозу небытия... Злом является не само при­нуждение, а принуждение, в котором не выражается сила бытия, именем которого оно применяется» (Tillich P. Love, Power, and Justice: Ontological Analyses and Ethical Applications. N.Y.: Oxford University Press, 1960. P. 47 -48). Последняя фраза означает, как я се понимаю, что носители власти должны быть честны с собой и другими в отношении мотивов, по­буждающих их применять силу.

⁶ Nettl P. Power and the Intellectuals Power and Cons­ciousness C.C.O'Brien, W.D.Vancch (Eds.). N.Y.: New York University Press, 1969. P. 16.

⁷ Ibid. P. 15.

положно власти в том, что оно переструктурирует или меняет предпочтения». Эти интеллектуалы полагают, что власть есть «...переструктурирование действия без изменения предпочтений; вас понуждают что-либо делать независимо от того, предпочитаете ли вы дей­ствовать именно is этом направлении»".

Но не является ли такое различение влияния и власти совершенно ошибочным? Если мы возьмем университет в качестве примера, то стоит нам только спросить какого-нибудь аспиранта, имеют ли его про­фессора власть над ним, и он посмеется над нашей наивностью. Конечно, профессора имеют власть; по­стоянное беспокойство некоторых аспирантов о том, сдадут ли они экзамены, — достаточное тому подтвер­ждение. Власть профессоров является даже еще более действенной, поскольку она распространяется и на форму одежды студентов. Это власть престижа, ста­туса и связанного с ними тонкого воздействия на дру гпх. Она не обязательно входит в сознательные цели профессоров, скорее она имеет отношение к органи­зации университета и бессознательному стремлению преподавателей быть причастным к ней. Чем более бессильным ощущает себя преподаватель, тем более деструктивным, несмотря на тонкость и сокрытость, будет его влияние.

Влияние несомненно является формой власти — интеллектуальной, но, тем не менее, власти⁹. Я со­гласен, что принуждение действовать определенным

4bid. Р. 17.

⁴ В своей книге «Общество и власть» профессор Ричард Шсрмерхорн перечислил восемь видов влияния и власти (Schermerhorn R.A. Society and Power. N.Y.: Random House, 1960). Во всех этих случаях, за исключением одного - «вза­имной дружбы» - влияние и власть тождественны.

образом независимо от того, каковы наши предпоч­тения, есть определенная форма власти (хотя мы все к ней давно привыкли и подчиняемся ей по сто раз на дню, начиная от ожидания зеленого света при переходе улицы и кончая уплатой налогов). И на­против, подчеркивание «изменяющихся предпочте­ний» может наносить вред, приводя к состоянию, которое де Токвнль описывает как характерное для американцев, говоря, что мы телесно свободнее ев­ропейцев, но интеллектуально более конформны и духовно более зависимы¹⁰. Многие академические экзамены попадают в эту категорию: наиболее пси­хологически здоровым для студента будет осознание j того, что от него требуется сдавать экзамены, а ему / это не нравится — и учиться с таким сознанием.! Его цельность нарушится, если он будет пытаться убедить себя в том, что ему это нравится. Идея о том, что должно быть приятно все, что приходится делать, есть иллюзия, и к тому же нездоровая. Если мы имеем возможность любить и выбирать опреде­ленную долю того, что мы делаем, а все остальное делаем потому, что от нас этого требуют, то не пы­таясь обмануть себя, мы более эффективно сохра­ним свою автономию и свою человечность.

Отрицание власти в обществе со стороны профес­сора есть пример псевдоневинности. Профессор про­возглашает идею, которая, в свою очередь, имеет силу. Он увиливает, наделяя властью идею, а не себя. Это выглядит так, будто он говорит: «Я сказал это, но за

'" «Я не знаю страны, в которой было бы так мало независи­мости разума и свободы дискуссий, как в Америке (дс Ток-вплль, цит. по Schermerhorn R.A. Society and Power. N.Y.: Random House, 1960. P. 44).

мое действие ответственно "это", а не я»". Несомнен­но, с этим синдромом связаны причины и следствия общей американской тенденции к анти-интеллектуа-лизму, граничащей с недоверием к интеллектуалам. Но невозможно столь просто обрести невинность. Идеи, отделенные от реальности, не богаты плодами, как сказал Энтони Атос.

Когда интеллектуал осознает, что «его все более вытесняют с поля битвы [за власть] и он повисает в воздухе»¹², причина этого может состоять в том, что он сам изначально поставил себя вне этой битвы. Если бы интеллектуал признал, что у него тоже есть сила, хотя и другого рода, нежели сила политиков, бизнес­менов и военачальников, это положило бы конец недо­разумениям. Более того, современное общество несом­ненно нуждается в интеллектуалах и их руководстве; общая власть должна быть разделена и с ними, также как с остальными лишенными ее общественными груп­пами. Имеет смысл вспомнить, что в первом действии пьесы Беккета «В ожидании Годо», интеллектуал в лице Лаки появляется с веревкой вокруг шеи, за которую его тянет промышленник Поццо, человек, наделенный властью. Но во втором действии, наоборот, Поццо бьет­ся на привязи, теперь уже слепой, ведомый Лаки, ко­торый, будучи теперь немым (несомненно, аллегория, означающая, что ранее он слишком много говорил), смотрит за ним и управляет им. Это наглядная аллего­рия роли интеллектуала и его плодотворной власти, которую он может явить в наши дни.

" Эта идея была высказана Энтони Атосом в личной беседе со мной.

¹² Nettl P. Power and the Intellectuals Power and Conscious­ness C.C.O'Brien, W.D.Vancch (Eds.). N.Y.: New York University Press, 1969. P. 25.

Я стремлюсь опровергнуть идею о том, что суще­ствует непримиримое противоречие между властью и интеллектуалами. На деле существует творческое на­пряжение, имеющее форму натяжения между властью л сознанием. Именно поэтому люди интенсивного со­знания, как Ницше, Кьеркегор, Паскаль, предпочита­ли аскетическую жизнь, в которой они были хотя бы временами свободны от вещей этого мира. Назначение сознания — быть, как говорил о себе Сократ, «оводом для общества». Сознание может потрясать основания власти. Это ведет к противоречиям, которые могут обер­нуться новой интеграцией. Назначение сознания состо­ит в том, чтобы сохранять нас бдительными, сохра­нять работающим наше воображение, сохранять нас всегда любознательными, всегда готовыми исследовать бесконечные возможности. В то время как власть тре­бует решения и распоряжения, сознание требует ослаб­ления контроля, свободы бродить, где духу угодно, ис­пытания новых форм существования, которые могут быть далеко, у самых границ понимания. Последняя форма власти, о которой будет сказано в следующем разделе — ннтегративная власть, есть пример сопря­жения силы с сознанием.

Виды силы

А. Эксплуатация. Это простейший и, с точки зрения гуманности, самый деструктивный вид силы. Она представляет собой подчинение себе людей ради какой-либо пользы, которую они могут доставить тому, кто обладает силой. Очевидный пример этого — рабство, когда один человек владеет телами, по сути, целыми организмами многих людей. Эксплуататорс­кая власть отождествляет власть и силу. В Америке

времен первопроходцев использование пуль и ядер для того, чтобы превратить других в безжизненные тела. равно как и другие примеры применения физической силы, подпадают под эту категорию. В этом смысле использование огнестрельного оружия, когда человек, которому случилось обзавестись ружьем, прибегает к нему по собственной прихоти, является формой эксп луатпрующей силы.

В повседневной жизни этот вид силы использует ся темп, кто был когда-то в числе отверженных, чья жизнь столь бесплодна, что они не знают другого спо­соба строить отношения с людьми, кроме эксплуата­ции. Иногда это даже рационализируется как «мае кулинный» способ половых отношений с женщинами. Интересно, что любовные ухаживания в Средние века были защищены от этого вида силы — который, в противном случае, мог бы бурно процветать в обще стве рыцарей и дев — правилом, что в любви никогда не следует использовать силу.

Эксплуататорская власть всегда предполагает на­силие или угрозу насилием. В этом виде силы, строго говоря, совершенно отсутствует какой бы то ни было выбор или спонтанность со стороны его жертв.

В. Манипуляция. Это власть над другим че­ловеком. Манипулятивную власть человек может на­влечь на себя своим собственным отчаянием и тре вогой. Мерседес подчинилась требованию отчима заниматься проституцией из-за собственной безысход­ности и неспособности поступить как-то иначе. После такого первоначального соглашения у человека оста ется очень мало спонтанности и возможности выби­рать (хотя Мерседес отказывалась иметь лесбийские сношения).

Сдвиг от эксплуатирующей к манипулятивнон власти может быть наглядно показан на примере нашей истории, когда человека с ружьем на грани­цах сменил человек, вооруженный хитростью. При всей своей нечестности и злоупотреблении протестан­тской этикой, на которые обращает внимание Давид Базелон, такой человек представляет власть менее де­структивную, нежели грубая сила человека с ружь­ем, по крайней мере в том, что он оставляет свою жертву живой¹*.

Концепция оперантного обусловливания, выдви­гаемая Б.Ф.Скнннером, является другим примером манппулятпвной власти. Основанная на исследовани­ях поведения животных, она великолепно работает на умственно ограниченных людях, например, на детях с задержками развития, некоторых умственно отста­лых психотиках, заключенных и определенном круге невротиков. И она несомненно работает на голубях*. Это группы, в которых спонтанность уже в значи­тельной степени нарушена или обнаружила свою не­эффективность, для них принцип манппулятпвной власти действительно необходим. Признавая, что мно­гое в человеческой жизни является манипуляцией, Скиннер предлагает использовать манипуляцию для общественно оправданных целей. Никто, насколько мне известно, не стал бы спорить с приведенными выше положениями.

" Именно против приторства и нечестности такого человека в этических вопросах направлен нынче радикальный про­тест молодежи.

* Классические эксперименты Б.Ф.Скиннера по оперантно-му обусловливанию проводились им на разных видах живот­ных. Весьма эффектной иллюстрацией служил голубь, обу­ченный ходить по восьмерке. — Примеч. редактора.

Ошибка, с научной точки зрения состоит в попыт­ке применить систему, разработанную на материале, ограниченном исследованием животных, к челове­ческому обществу, а на самом деле ко всей сфере человеческого опыта. Все должно быть сделано так, чтобы оно соответствовало этой системе манипуляций, и если оно (как, например, романы Достоевского), ей не соответствует, оно попросту изгоняется из ново­го скиннеровского мира. «В будущем никто не станет их читать», - замечает Скиннср. Но произвольно совершаемый Скипнером выбор использовать крыс и голубей для подтверждения своих данных с необхо­димостью исключает человеческую свободу и достоин­ство. Если, как бихевиорист, вы узнаете улыбку, но не того, кто улыбается — тем самым вынося за скобки человека, совершающего акт, — то можете ли вы рас­считывать, что ваш подход позволит охватить все об щество существ, которые улыбаются и хмурятся, пла­чут, убивают и любят, — существ, которые являются людьми?

Скиннер сам представляет живой пример челове­ка, который не осознает свои потребности во власти. Он называет их «страстью к контролю». К примеру, в его книге «Уолден 2», Фаррис, герой романа, гово­рит своим голубям: «Работайте, черт бы вас побрал! Работайте, как вам полагается!» Не нужен запутан­ный психоанализ для того, чтобы заметить, что на самом деле здесь налицо сильная потребность во вла­сти, под каким бы именем она не появлялась.

Часто указывают на то, что немцы в годы, пред­шествовавшие 1933, находились в состоянии такой безнадежности и тревоги относительно будущего, что они подчинились манипулятивной власти Гитлера в надежде смягчить свою тревогу. Аналогичная опас-

ность, порождаемая отчаянием и тревогой мужчин и женщин, живущих в наше время перехода между ис­торическими периодами, кроется сегодня в возмож­ном обращении людей к утопическим предложениям Скиннера в надежде спастись от беспокойства.

Принцип, который я предлагаю в отношении ма-нипулятивного воздействия, состоит в том, что хотя оно и необходимо в некоторых ситуациях, следует прибегать к нему как можно реже.

С. Соперничество. Этот третий вид силы есть сила, направленная против другого. В своей нега­тивной форме она состоит в том, что человек подни­мается выше не потому, что он что-то делает или име­ет какие-то заслуги, а потому что его противник опускается ниже. Тому есть множество примеров на производстве и в университетах, такие как назначе­ние на должность президента или председателя, когда имеется одно желаемое место и много претендентов на него; это также тот вид силы, которая проявляется в соперничестве студентов, существующем благодаря системе оценок, способствующей деструктивным лич­ным воздействиям, прямо противоположным имеюще­муся у студентов стремлению к взаимопомощи и коо­перации.

Основной недостаток этого вида силы есть ее узость и ограниченность: она постоянно сокращает — хотя и не столь решительно, как манипуляция — сферу чело­веческой общности, в которой живет каждый из нас.

Но здесь мы можем заметить чрезвычайно инте­ресный сдвиг от деструктивной к конструктивной силе. Так, соревновательная сила может придать пикант­ность и живость человеческим отношениям. Я имею в виду такое соперничество, которое является стимули-

рующим п конструктивным. Футбольный матч, в ко тором одна из сторон непрерывно демонстрирует свое превосходство, просто неинтересен. Мы хотим, что бы наши соперники проверяли наш характер, лег кая победа скучна. Дэвид Макклелланд подчеркивает, что этот вид соревнований значительно чаще встреча ется в мире бизнеса, чем это кажется большинству людей, что достижение бизнесменов (которое я вклю чаю в сферу власти) состоит в их собственном удов летворенин от получения лучших результатов, более эффективной деятельности, к чему их побуждает со ревнование друг с другом.

Нам стоило бы вспомнить, что великие драмы Эс­хила, такие как «Орестея», или трилогия Софокла «Эдип» и многие работы Еврипида были созданы is соревновании. Нужно иметь в виду, что деструктив ным является не само по себе соревнование, но лини, определенный вид соперничества.

Как показывает Энтони Сторр, соревнование меж­ду народами в осуществлении полетов на Луну или со здании более дешевых и совершенных военных техно­логий, высвобождает огромную долю напряжения, которое в противном случае вылилось бы в войну. Кон рад Лоренц также отводит огромное значение подоб­ным видам состязаний как противодействию силе со­перничества, которая в противном случае могла бы побудить народы перегрызть друг другу глотки. Даже если такие утверждения предполагают слишком упро щенный взгляд на международную агрессию, они тем не менее на деле демонстрируют положительную фор му силы соперничества. Если кто-то против тебя, это не всегда плохо, по крайней мере, он не над п не под тобой, и принятие его вызова может пробудить в тебе дремлющие возможности.

D. Забота. Это сила, применяемая для другого. Вероятно, лучшей ее иллюстрацией служит нормаль­ная забота родителя о своих детях. Мы считаем ее формой силы не только потому, что ребенок в ранние годы нуждается в наших усилиях и внимании, в течение всей нашей жизни мы получаем удовольствие от того, что время от времени прилагаем свои усилия ради блага других. Несомненно, эта сила в значитель­ном количестве нужна и полезна в отношениях с дру­зьями и любимыми. Это сила, порожденная заботой одного человека о другом, — мы желаем ему добра. Примером лучшего проявления этой силы является труд учителя.

Искусство управления государством (опять же в лучших своих проявлениях), также содержит элемент заботливой силы. Это выражается в проекции на по­литических лидеров образа родителей (царь как «отец родной»; «отцовский имидж», присваиваемый амери­канскому президенту). Заботливая сила проистекает из заботы о благополучии группы, за которую правитель несет ответственность. В этом состоит конструктивный аспект политической и дипломатической власти.

E. Интегративная сила. Пятый вид силы — это сила единения с другим человеком, сила содействия моему ближнему. Наш европейский друг, работая в США над своей книгой, содержащей новые идеи, предлагал эти идеи для обсуждения; но мы, хорошо понимая, насколько хрупкими могут быть идеи при своем рождении, вежливо воздерживались от любой критики. Наш друг постоянно протестовал против это­го: «Я хочу, чтобы вы меня критиковали». Он пола­гал, что наше предложение антитезиса против его тезиса, даст ему возможность преобразовать свою

мысль, приводя ее к новому синтезу. Как говорит Джон Стюарт Милль в своем «Эссе о свободе»: «Если бы не существовало оппонентов всех важных истин, их необходимо было бы придумать и снабдить самы­ми сильными аргументами, которые самый искусный защитник дьявола мог бы только измыслить». Слуша­тели редко понимают, насколько ценны для выступа ющего их вопросы после лекции, поскольку они по­буждают и заставляют его изменить или защищать свою позицию с обновленным пониманием.

У меня был соблазн назвать этот вид силы «коо­перативной», но я вовремя осознал, что слишком час­то кооперация начинается с «жертвы», которая на­сильно в нее вовлекается. Наш нарциссизм всегда с шумом восстает против обид со стороны тех, кто кри­тикует нас или показывает наши слабые места. Мы забываем, что критика может принести нам значи­тельную пользу. Конечно, критические замечания все­гда болезненны, и сталкиваясь с ними, приходится собираться с силами. Мы можем скатиться к манипу-лятивной власти (силой заставляя критику умолкнуть) или к силе соперничества (доказывая, что она глупа). Или даже мы можем спасти свою шкуру, прибегая к заботливой силе (свысока покровительствуя критику и представляя дело так, будто она попала в нелепое положение и нуждается в нашей заботе). Но если мы становимся на этот путь, то теряем шанс на встречу с новой правдой, которую вопрошающий нас враждеб­но или дружественно может нам подарить. Я вспоми наю мой собственный опыт психоанализа. Всякий раз, когда мой аналитик выявлял в структуре моего харак­тера что-то, что мне казалось болезненным, я первым делом начинал это отрицать. Но по прошествии неко­торого времени, осознав правду нового понимания, я

терпел боль изменения структуры моего характера в соответствии с этой новой правдой. Это признание не столь драматично, как кажется, поскольку каждый, кого я когда-либо встречал в аналогичных ситуациях, реагирует точно также.

Интегратнвная сила, как я уже сказал, может при­водить к росту посредством гегелевского диалектичес­кого процесса тезиса, антитезиса и синтеза. Любой рост, даже рост молекулярных структур, происходит так: имеется тело, затем появляется его антитело, и рост происходит благодаря их сближению или оттал­киванию, в результате которого образуется новое тело.

Преподобный Мартин Лютер Кинг дает иллюст­рацию интегративной силы в своем описании воздей­ствия ненасилия на его оппонентов. Он утверждает, что его метод «...позволяет разоружить оппонента. Он обнажает его моральные защиты. Оно ослабляет его моральное состояние и в то же время действует на его сознание. Он попросту не знает, как здесь быть»^и.

Никто не может отрицать, что Кинг описывает раз­новидность силы. Она обязана своей успешностью не только мужеству сохраняющих ненасилие, но также и моральному развитию и сознанию тех, на кого направ­лена эта сила. То же самое верно и в отношении во­инствующего ненасилия Ганди. Пока Ганди и его пос­ледователи понуждали себя твердо придерживаться принципа ненасилия, они, без сомнения, имели огром­ную психологическую и духовную силу терпеливо от­носиться к своим британским управляющим. Ганди противостоял целой империи с невероятным успехом, достигая своим воздержанием того, чего он никогда не смог бы добиться с помощью силы оружия.