Выше мы пытались показать, что отношение к сходному персонажу, наделенному Я-чертами, является проекцией отношения испытуемого к самому себе, причем, проекцией, создаваемой сменой объекта отношения. Самооценка, которой наделяет испытуемый персонажи, также является проекцией, понимаемой традиционно. Анализ, однако, показывает, что невозможно полностью понять полученные данные и адекватно представить себе строение самосознания, если понимать проекцию как монологическую активность субъекта.
Рассмотрим, в частности, атрибутивную проекцию. Этот вид проекции больше, чем другие, послужил предметом экспериментальных исследований [161], поскольку относительно несложно смоделировать в эксперименте условия, соответствующие ее проявлению. В основном используются две схемы. Испытуемому внушают какое-то состояние, например враждебность или тревожность, с помощью так называемой фальшивой обратной связи. Это достигается тем, что экспериментатор управляет индикационным устройством, экран которого виден испытуемому и на котором якобы объективно регистрируются состояния испытуемого, либо это достигается с помощью сообщения испытуемому якобы объективных результатов тестовых испытаний. Затем ему предлагается оценить других людей по степени тревожности, враждебности. Те, кому внушали, например, тревожность (и кто, следовательно, ее осознавал), оценивают, как правило, других как более тревожных, чем те, кому тревожность не внушается. В другой экспериментальной ситуации экспериментатор из большого числа людей предварительно отбирает тех, кто обладает какой-то чертой (тревожностью, низкой самооценкой и т.п.), и сравнивает их реакции на других людей с реакциями тех, кто такой чертой не обладает.
Существуют два возможных объяснения атрибутивной проекции.
Одно из них, предложенное Брамелем [157], основано на теории когнитивного диссонанса Фестингера [167]. Предполагается, что диссонанс увеличивается, если человек сознает обладание нежелательными чертами, поскольку это несовместимо с позитивной самооценкой. Проекция этой черты на похожих других людей позволяет уменьшить диссонанс, поскольку если подобные ему и положительно оцениваемые другими люди обладают этими же чертами, то эти черты не так уже плохи и присущи ему не в столь уж большой степени. Уменьшая диссонанс, проекция выполняет защитную функцию. Такое объяснение применимо, естественно, к негативным чертам.
Другое объяснение основано на идее стимульной генерализации [159]. Оно предполагает, что атрибутивная проекция есть просто проявление тенденции считать других похожими на нас, поскольку все мы люди. В рамках этого объяснения постулируется, что чем более сходен объект проекции по таким параметрам, как возраст, пол, социальный статус, внешность, профессия, тем больше будут проецироваться собственные черты и чувства субъекта на этот объект. При этом проецируемые" черты не обязательно должны быть негативными.
Не касаясь вопроса о степени экспериментальной подтвержденности каждого из гипотетических механизмов (этот вопрос подробно проанализирован в литературе [161; 178]), отметим, что ни один из этих механизмов не может объяснить полученные результаты. Действительно, атрибутивная проекция проявилась в трех группах испытуемых, но входит в совершенно различные структуры самосознания, выполняет различную функцию в самосознании индивида. Это проявляется хотя бы в том факте, что и к похожему персонажу (а следовательно, и к себе), и к непохожему испытуемые относились по-разному.
Истинный смысл полученных данных проясняется лишь в том случае, если мы рассмотрим их не просто как проекцию каких-то черт субъекта на других людей, а как проекцию процесса аутокоммуникации, протекающего в самосознании субъекта.
Э.Фромм, автор известного трактата о любви, выделил в родительской любви два вида [170]. Один из них – это материнская любовь. Ее главная черта – безусловность. Мать любит не за что-то, а потому что. Потому, что это ее ребенок, потому, что он мал и беспомощен, потому, что он нуждается в ней. Безусловная любовь, по Фромму, отвечает одному из самых глубоких стремлений в человеке – быть любимым без всяких заслуг, просто за то, что ты есть. Другой вид родительской любви – отцовская любовь – отличается как раз условностью. Ее можно заслужить будучи примерным сыном или дочерью. Согласно Фромму, зрелая личность становится для себя и собственной матерью, и собственным отцом.
Оба вида любви присутствуют в человеческой совести. Материнская часть совести говорит: "Я буду любить тебя, что бы ты ни сделал". Отцовская часть совести говорит человеку: "Ты поступил дурно, и для того, чтобы я любил тебя, ты должен исправиться".
Уже в самой структуре эмоционально-ценностного отношения к себе или к другому присутствует эта двухголосость самосознания. Вспомним три измерения, выделенные в структуре этого чувства-отношения: симпатия и близость предполагают безусловную любовь, уважение – условную сторону любви и принятия, связанную с оценкой. Если интерпретировать идею Фромма, которую, впрочем, несколько в иной форме высказывал уже Л.Фейербах более широко, то материнская и отцовская часть совести как бы два внутренних собеседника, один из которых близок и пристрастен, он всегда за, а другой, отличающийся, олицетворяет объективную оценку.
Поэтому отношение к себе – это всегда есть и ответ этим своим собеседникам.
Ситуация нашего эксперимента позволяет проявиться диалогической природе самосознания.
Попробуем реконструировать этот процесс.
Вот так мог бы выглядеть диалог применительно к испытуемым первой группы.
Я достойна сочувствия и понимания (симпатии, "материнской любви"), но во мне и со мной что-то не так, я не достойна уважения ("отцовской любви"). Ты (А) похожа на меня, ты достойна симпатии, но увы, так же как я не достойна уважения. Я симпатизирую тебе, я могу быть дружной с тобой, но увы, мы не компенсируем наши одинаковые недостатки. Ты (В) не похожа на меня, с тобой все в порядке, ты достойна уважения, но вряд ли ты станешь уважать меня, скорее всего, ты будешь меня презирать. За это я не люблю тебя. Мы будем врагами.
Диалог испытуемых второй группы иной.
Со мной все в порядке. Я достойна симпатии и уважения. Ты (А) похожа на меня. Ты достойна симпатии и уважения. Ты заслуженно уверена в себе. С тобой мы друзья. Но может быть, мы обе это все выдумали, и оснований уважать себя у нас нет? Ты (В) другая, и ты тоже считаешь, что с тобой все в порядке. Но этого не может быть – ты просто неверно оцениваешь себя. Ты неприятна мне. С тобой мы враги.
Вот диалог испытуемых третьей группы.
Во мне и со мной что-то не так. Но я не хочу этого знать. Со мной все в порядке. Я вовсе не похожа на тебя (А), хотя и может так показаться. Ты не имеешь права на уважение, к тебе трудно почувствовать симпатию. Я – не ты, с тобой мы враги. Я – она. Вот с ней (В) все в порядке. Она идеальна во всех отношениях. Я – это она. Она – это я. С ней мы Друзья.
Диалог испытуемых четвертой группы можно представить так.
Со мной все в порядке. Я достойна симпатии и уважения. Я проверила себя. Ты (А) похожа на меня. Твое чувство собственного достоинства оправдано. Мы можем быть друзьями. Ты (В) – другая, иная, чем Я. И тем не менее ты мне интересна. У меня вызывает симпатию и уважение твое "Я". Ты справедливо оцениваешь себя высоко. Мы можем быть друзьями.
Конечно, приведенные диалоги лишь литературный прием, позволяющий охватить суть процессов, трудно поддающихся сухому и строгому описанию.
ИТОГИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Проведенный анализ показывает, что испытуемые с одними и теми же личностными чертами оказываются глубоко различными по характеру эмоционально-ценностного отношения к себе. Это отношение к себе проявляется прежде всего в форме отношения к другому, олицетворяющему Я-черты. Те или иные личностные черты в силу причин, которые здесь не обсуждались, становятся особенно важными в рамках субъективной Я-концепции. Наличие этих черт, объективно нейтральных, субъективно переживается как основание для уважения или неуважения, симпатии или антипатии к себе. Структура самоотношения, однако, не сводится к осознанному или неосознанному переживанию симпатии и уважения к себе. Эта структура раскрывается в диалоге с выделенными "Я" собеседниками, один из которых является сходным, подобным субъекту, а другой отличающимся от него, объективно другим. Выделение этих других партнеров по самосознанию соответствует реальному различию в процессе общения моментов безусловного и условного принятия. Таким образом, для характеристики самоотношения субъекта необходимы, по крайней мере, три типа отношений, составляющих минимально диалоговую единицу: отношение к себе, отношение к другому и ожидаемое отношение от него. Учет этих составляющих внутреннего диалога позволяет выделить уровни самоприятия субъекта.
Форма самоприятия, соответствующая наиболее развитой личности, предполагает отношение к себе с симпатией и уважением, такое же отношение к другому (отличному) и ожидание взаимной симпатии и уважения от него.
В менее развитом варианте для поддержания уважения и симпатии к себе личности необходимо отделять себя от другого, относясь к нему без уважения и симпатии, и ожидать враждебного к себе отношения.
Отсутствие уважения к себе, сознательно переживаемое и сочетаемое с антипатией к отличающемуся другому и ожиданием презрения от этого другого, также характеризует противоречивый этап в развитии личности.
Наконец, бессознательное неприятие себя, сочетающееся с преувеличенным пиететом в адрес другого, олицетворяющего не Я-черты, неузнавание себя в сходном другом характеризуют глубоко конфликтную личность.
Конечно, сделанные выводы носят во многом гипотетический характер, только дальнейшие экспериментальные и клинические исследования позволят их подтвердить или опровергнуть. В заключение хочется высказать еще одно предположение.
В начале анализа диалогического строения самосознания мы цитировали вопрос, заданный Кузнецовым и Лебедевым, авторами монографии об одиночестве: почему больные психозами выделяют "злых" двойников, в то время как путешественники или испытуемые в сурдокамере "выделяют" из своего сознания "хороших" двойников – друзей и помощников. Почему также после перерезки мозолистого тела одни пациенты (с расщепленным мозгом) сотрудничают, а другие борются сами с собой? Почему "вторичная" личность в случаях, описанных Жане и другими, то посмеивается, то издевается над первичной?
Возможно, что ответ на все эти вопросы как раз и лежит в особых взаимоотношениях между "Я" и "не-Я", которые формируются жизнью у каждого человека. Может быть, целостная, интегрированная личность с развитым самоотношением, предполагающим уважение другого и ожидание уважения от него в трудных условиях одиночества, не может выделить из своего сознания никакого иного другого, кроме как помощника и друга. Возможно также, что личность, предполагающая насмешку, презрение от другого, выделит в условиях отсутствия реального общения насмешника, а личность, отвергающая свое "Я", неадекватно воспринимающая себя, в этих трудных условиях почувствует свою нереальность, "сделанность" и выделит из сознания злых демонов, которые скажут ей то, чего она боится – то, какой она является?
Глава VI
САМОСОЗНАНИЕ
И ПРОБЛЕМА ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ
Развиваемая в нашей стране система психологической помощи (психологическая служба) выдвигает новые требования к психологическому знанию. Логическая непротиворечивость, способность в целом верно объяснять явление становятся лишь необходимыми, но не достаточными критериями эффективности психологической теории. Недостаточной также оказывается способность теории быть только средством проектирования новых экспериментов, новых исследований. Важнейшим качеством теории оказывается возможность на ее основе планировать и осуществлять конкретное вмешательство в развитие личности, в человеческие взаимоотношения с целью оказания психологической помощи.
Задача этой заключительной главы – рассмотреть, а точнее, наметить состояния самосознания, требующие психологической помощи человеку в его развитии как личности и как социального индивида, а также роль самосознания в эффективности самих методов психологической помощи человеку.
Хотя, говоря о состояниях самосознания, мы будем иметь в виду, в частности, и некоторые нарушения в его развитии, или оптимальном "обслуживании" человека как личности и как индивида, т.е. те или иные нарушения в его строении или функционировании, все же термины "нарушение", так же как "аномалия", "патология", оказались не подходящими для обозначения предмета нашего анализа в целом. Так, например, если человек сознает пустоту и бессмысленность собственной жизни и самого себя в ней – это нельзя назвать нарушением самосознания, наоборот, в таком случае возможно, что самосознание-то как раз и оказывается адекватно действующим, поставляющим личности верную информацию о нем самом и его жизни. В то же время переживание бессмысленности себя и своей жизни нельзя считать и нормальным, хотя бы уже потому, что это тягостное переживание, а также потому, что смысл может и должен быть отыскан. С другой стороны, если для человека характерна "внутренняя слепота", он не сознает смысла и значения своих поступков для себя самого и окружающих, это, конечно, не нормально с точки зрения этических и нравственных ценностей, но в то же время может быть вполне закономерно в рамках развития данной личности. Употребляя термин "состояние самосознания", мы имели в виду, что то, что открывается субъекту в нем самом (или ускользает от его самосознания), и то, что он при этом чувствует по поводу самого себя, есть особое состояние его "Я", отражающее этап в его развитии как личности и как социального индивида.
В литературе описано множество феноменов, относящихся к характеристике состояний самосознания, и в частности к его ослаблению, дисфункции, искажению. Эти описания, однако, строятся зачастую со столь различных теоретических позиций, что создается впечатление, что они относимы к разным подвидам homo sapiens. Объединить эти описания, можно лишь избрав определенную теоретическую схему. Таким наиболее общим ориентиром для нас послужило различение трех целостностей, которыми одновременно является человек, – целостности его как личности, как социального индивида и как активного живого организма.