Психотерапия (т.е. психологическое лечение) в медицинском значении этого термина – это "теория и практика использования психических средств с лечебной целью" [105, 5]. Психотерапия также подразумевает, что не только воздействие является психологическим по своей природе, но и то, на что воздействует психотерапевт, также относится к психической сфере больного – это его воображение, воля, мышление, эмоции.
Психотерапия в соматической клинике и клинике психозов содержит эти два психологических момента – психическое воздействие и психические процессы, на которые воздействуют, причины же нарушений в психическом состоянии лежат в соматических заболеваниях, соответственно и психотерапия играет лишь служебную, вспомогательную роль. Психотерапия в клинике неврозов подразумевает уже третий психологический момент – конечные причины нарушений также оказываются вне биологических, организмических связей, но относятся скорее к связям психологического характера, хотя и следствия этих причин – симптомы – могут иметь и телесную. выраженность. Современное значение термина "психотерапия" оказывается, однако, еще более психологизированным. К трем психологическим реалиям добавляется четвертая – уже сам симптом оказывается не медицинским по своему характеру.
Формулируются требования необходимости выхода психотерапии за рамки клиники и обращения "к разнообразным социальным ситуациям", происходящим в "гуще жизни", в семье, на производстве" [105]. При этом имеются в виду такие субклинические аномалии, как "отдельные астено-невротические реакции", начинающийся алкоголизм, "истерический стиль реагирования", "душевная выхолощенность", "жестокость", "неуживчивость на работе и в семье" [105, 9]. В этом значении, включающем все четыре указанных психологических момента, т.е. (1) целенаправленное психологическое воздействие, основанное на природе социального взаимодействия [192] (на природе человеческого общения); (2) психические процессы или состояния, на которые направлено это воздействие; (3) психологические причины, приведшие к возникновению (4) симптомов немедицинского характера, т.е. нарушений в социальном поведении, взаимоотношениях, развитии личности, – в этом значении психотерапия оказывается всецело психологическим делом.
|
|
В таком понимании психотерапия сближается с другими формами целенаправленного психологического воздействия, такими, как психологическое консультирование, воспитание, обучение. В современной западной литературе консультирование и психотерапия часто употребляются синонимично, одновременно с этим в психотерапию включают и техники, основанные исключительно на обучении или переобучении. Психотерапию, содержащую все четыре указанных момента, мы предложили называть неврачебной, или немедицинской [123]. Неврачебная психотерапия оказывается наиболее общим и наиболее психологическим вариантом терапии, психотерапия неврозов предполагает, что, по крайней мере, некоторые симптомы имеют не психологический, но организмический, телесный характер, психотерапия соматических больных и больных психозами предполагает, что причины, по крайней мере отчасти, лежат в соматических нарушениях.
|
|
Психологическое консультирование в таком случае оказывается ослабленным видом психотерапии, ориентированным на частные, ситуативные проблемы и трудности в деятельности и развитии человека, за которыми, впрочем, проступают более общие психологические причины.
Хотя и различные по своему объекту виды психотерапии имеют много общего в средствах, формах, методах проведения, в дальнейшем мы будем иметь в виду лишь наиболее психологические виды, так называемую психотерапию неврозов и психотерапию и консультирование здоровых с медицинской точки зрения людей.
В современной психотерапии существует множество различных школ, направлений, техник воздействия. Многие из них оказываются эффективными в устранении одних и тех же психических нарушений, нарушений в развитии, поведении или взаимоотношениях человека. Одновременно с этим неудачным может оказаться применение даже самой совершенной техники. Этот факт заставляет предполагать, что существует некоторый неспецифический терапевтический фактор, который присущ самым разным психотерапевтическим техникам и который проявляется в каких-то ситуациях.
"Поскольку психиатры, – пишет Т.Шибутани, – принадлежащие к различным школам, достигают примерно одинаковых успехов, можно сделать вывод, что методики, основанные на разных доктринах, не оказывают значительного влияния на выздоравливание" [140, 435].
Какова же природа этого неспецифического воздействия? Можно предполагать, что эффективность психотерапии зависит прежде всего от индивидуальности психотерапевта. Другое предположение – эффективность психотерапии кроется в особом характере отношений, складывающихся между психотерапевтом и пациентом (клиентом). И наконец, можно предполагать, что причины эффективности кроются в индивидуальных характеристиках самих пациентов: некоторые из них по своим индивидуальным характеристикам способны к изменению и развитию и им достаточно любого внешнего "толчка" в направлении этого развития, а другие не способны к такому развитию.
|
|
Каждое из объяснений охватывает некоторый существенный момент в выявлении причин эффективности психотерапевтического процесса, и все же любое из этих объяснений само по себе недостаточно.
Точка зрения, которую мы высказывали ранее [123; 124] и намерены развить на страницах этой книги, состоит в том, что неспецифическая эффективность различных психотерапевтических техник объясняется особым сочетанием всех трех указанных факторов, причем сочетанием, которое никак не сводится к их механической суммации по принципу эффективность = идеальный психотерапевт + универсально-оптимальный терапевтический контакт + особо податливый пациент. Эта точка зрения состоит в том, что неспецифический терапевтический эффект будет проявляться в той мере, в какой психотерапевтический процесс укрепляет или достраивает структуры самосознания и тем самым активизирует и оптимизирует его работу. Продолжением этого тезиса является то утверждение, что всякая психотерапевтическая техника, достигающая позитивного результата, неизбежно направлена помимо любых других целей и на усиление самосознания клиента. Соответственно терапевтический эффект – в конкретном случае взаимодействия пациента и терапевта – будет зависеть от того, насколько избранный метод (при данных особенностях индивидуальностей пациента и терапевта и данной специфике подлежащей терапии проблемы) соответствует задаче усиления активности самосознания пациента. Эта точка зрения имеет, естественно, своих исторических предшественников. В 1921 г. Э.Джонс предложил классификацию психотерапевтических методов лечения неврозов, базирующуюся на "критерии самодеятельности". Этот критерий "основывается на степени той активности, которую удается вызвать у пациента с целью получить его содействие в задаче самостоятельного изменения им своего психического состояния" [35, 45]. Это стремление, пишет далее Э.Джонс, которое не является чуждым ни одному психотерапевтическому методу, не во всех методах, однако, выступает с одинаковой отчетливостью на передний план. Даже самый прогресс психотерапии как науки Э.Джонс связывает с выявлением значения этой самодеятельности, с перемещением акцента с "личного влияния" врача на самодеятельность больного.
Э.Джонс выделил три большие группы методов. Методы, основанные на внушении, куда входит гипноз, внушение наяву, во сне, убеждение (рациональная психотерапия), воспитание воли и отвлечение от болезненных симптомов, обладают максимальной активностью врача и минимальной самодеятельностью больного. Психоанализ, напротив, вызывает максимальную самодеятельность больного. Промежуточное положение занимают так называемые методы перевоспитания.
За прошедшие более чем шестьдесят лет с момента публикации книги Э.Джонса появилось так много различных психотерапевтических методов, что сегодня, пожалуй, было бы труднее выстроить их в ряду по "критерию самодеятельности", чем во времена Э.Джонса.
Отметим, что отечественную психотерапию характеризует сознательное стремление к включению личности больного, его сознания и самосознания в процесс лечения. "Ведущее значение в отечественной психотерапии придается побуждению больного к активному, сознательному соучастию в борьбе защитных сил организма против патологических факторов" [42, 67]. В той или иной степени эти цели психотерапии эксплицированы в работах В.Н.Мясищева, С.И.Консторума, М.М.Кабанова, И.Е.Вольперта, В.Е.Рожнова, Ф.В.Бассина, В.К.Мягер, А.И.Захарова и др.
Направленность психотерапевтических усилий на укрепление сознания и самосознания пациента характеризует и современные зарубежные психотерапевтические направления, хотя и эта направленность не всегда явно эксплицирована. Однако даже беглого взгляда на существующие в современной психотерапии школы и направления достаточно, чтобы убедиться, что их классификация, основанная на степени использования потенциальной мощности человеческого самосознания, вполне возможна. При этом отметим, что чем в большей степени психотерапевтическая система апеллирует к собственной активности самосознания клиента, тем в меньшей мере структурирован, "технизирован" сам процесс психотерапии, тем в большей мере он превращается из профессионального ремесла в искусство общения.
Так, в цели психотерапии "гуманистического" направления (Л.Бинсвангер, В.Франкл, А.Маслоу, Дж.Бюдженталь, К.Роджерс) входит оказание помощи пациенту в поиске смысла жизни и самого себя, достижении самоидентичности (аутентичности, генуинности), обретении способности к выбору и ответственности.
"Основная задача психологического воздействия как это представляют сторонники "гуманистической психологии", – отмечает Л.А.Петровская, – это оказание помощи личности в достижении аутентичного существования. Наиболее существенным на этом пути оказывается расширение самосознания, то есть сферы осознания самого себя" [99, 22].
При этом психотерапевт отказывается от каких бы то ни было манипуляций пациентом и его сознанием; глубокое человеческое общение и личность психотерапевта оказываются основными "средствами", помогающими пациенту осознать самого себя, смысл своей жизни, своих поступков. Можно сказать, что психотерапевты этой ориентации стремятся усилить высший личностный уровень самосознания. Психоанализ и родственные ему направления исходят из совсем иной модели человека, методологические и идеологические основания которой подвергнуты в марксистской литературе обстоятельной критике [54; 69; 70]. Однако и в психоанализе, как психотерапевтической системе, фактически реализуется цель усиления личностного уровня самосознания. Если гуманистическая психотерапия в основном апеллирует к настоящему и будущему человека, то психоанализ – к его прошлому, но в целях освобождения от этого прошлого. Переводя неосознаваемые импульсы, коренящиеся в специфических условиях развития человека, в сознание, субъект достигает контроля над ними, т.е. большей власти над самим собой, уверенности в себе. В терминологии З.Фрейда, Эго должно занять место Ид [154], т.е. бессознательные импульсы должны быть ограничены сознательным контролем. Знаменательно, что хотя и понятия, в которых до сознания субъекта доводятся его собственные неосознаваемые переживания, неосознаваемые причины затруднений или психических травм, были подвергнуты критике не только противниками, но и сторонниками и продолжателями Фрейда, сам психотерапевтический принцип овладения собственной психикой путем анализа генезиса тех или иных симптомов, болезненных проявлений, реакций и т.п. явно оказался продуктивным и вышел за рамки фрейдизма – достаточно вспомнить основные положения психотерапии, развитой в рамках патогенетической концепции В.Н.Мясищева [90].
При этом если в гуманистической психотерапии в общем предполагается равенство личностей психотерапевта и, клиента в процессе общения, а также фактически и самостоятельность пациента в открытии самого себя, то психоанализ предполагает доминирующую роль психотерапевта, который с помощью интерпретации продвигает самосознание пациента. Впоследствии, в частности в работах К.Хорни, не только переносится акцент на социальные детерминанты внутренних конфликтов, но и придается большее значение процессу самосознания пациента; самоанализ во многом занимает место психоанализа [181].
Гуманистическое и психоаналитическое направления в психотерапии сближаются и еще в одном пункте. Фактически представители обоих направлений опираются на одни и те же закономерности диадического общения, проявляющиеся в психотерапевтическом контакте. Психоанализ описывает существенные моменты этого процесса общения в терминах сопротивления, перенесения и контрперенесения [195].
Так, например, психоаналитически перенесение (трансференция) означает процесс бессознательного распространения установок клиента, сформированных ранее в отношении к каким-то значимым личностям, на психотерапевта. Как правило, рассматривается бессознательное отождествление консультанта с кем-то из родителей или с сексуальным партнером. В экзистенциальной психотерапии подчеркивается, что за перенесением лежит скорее общая незрелость опыта, в результате которой одним и тем же способом воспринимаются и родители, и супруг, и психотерапевт. В современных пособиях, написанных практикующими психотерапевтами и консультантами, отнюдь не стоящими на позициях психоанализа, также используются эти понятия [158]. Это объясняется прежде всего тем, что они действительно отражают существенные моменты в процессе терапевтического общения: а) возникновение первоначального контакта, основанного на доверии к консультанту (психотерапевту) и симпатии к клиенту; б) развитие и углубление этого контакта, основанное на формировании (или переносе) таких чувств у клиента к терапевту, которые не выводимы только из того, что один человек ищет помощи, а другой пытается ее оказать, т.е. не выводимы из объективно существующих отношений и специфических качеств терапевта; в) возникновение ответных чувств у психотерапевта (позитивных или негативных), свидетельствующих о гораздо большем значении клиента для психотерапевта, чем этого требует его психотерапевтическая роль; г) сопротивление процессу психотерапии со стороны клиента, состоящее в бессознательном нежелании касаться важных для него проблем и осуществляемое различными способами. И психоанализ, и гуманистическая психотерапия, и многие другие направления так или иначе используют или учитывают эти реальные моменты психотерапевтического общения.
Следуя дальше в порядке убывания потенциальной активности самосознания пациента"и нарастания структурированности самого психотерапевтического процесса, можно выделить методы групповой психотерапии. Показательны в этом плане концепция и опыт психотерапии К.Роджерса.
В своих теоретических воззрениях К.Роджерс близко примыкает к гуманистическому направлению в психологии и психотерапии. Для него, как и для многих других авторов этого направления, основной целью психотерапии является достижение такого изменения самосознания клиента, при котором последний достигает более полного понимания и принятия самого себя (в терминологии Роджерса, конгруэнтности "Я" опыту), большей ответственности за свою жизнь и свои поступки. Во многом сходится К.Роджерс с другими психологами этого направления и в понимании характера психотерапевтического контакта. Так, согласно К.Роджерсу, необходимыми и достаточными условиями эффективности действий психотерапевта являются его установки на вчувствование в переживания клиента (эмпатия), теплое, принимающее отношение к нему и на аутентичное поведение в отношении к клиенту (стремление быть самим собой в процессе психотерапии) [220]. Роджерс, однако, внес новый мощный фактор в терапевтический процесс, отличающий его школу от других направлений гуманистической психологии. Этот фактор – использование закономерностей общения группы людей, не связанных общей предметной задачей. По сути дела Роджерс открыл и впервые подробно описал эти закономерности, хотя и не создал их полного научного объяснения.
Водной из своих монографий К.Роджерс описывает основные этапы и содержательные моменты группового общения [22]. Эти моменты и этапы группового общения описаны применительно к группам встреч, включающим в целом здоровых людей, в основном с проблемами одиночества, неспособностью к глубоким чувствам и т.п. При этом собственный терапевтический стиль Роджерса, судя по его же описаниям, отличается принятием, внимательностью, вдумчивостью, отсутствием или малым включением специальных вспомогательных приемов. Однако проведение групп другими терапевтами с другим составом участников и большим объемом включения вспомогательных техник выявило существенную универсальность выделенных К.Роджерсом моментов группового процесса. Наш собственный опыт участия и руководства группами с различным составом (пациенты клиники неврозов, клиенты психологической консультации, студенты), равно как и опыт коллег по консультативной работе, также убеждает нас в универсальности многих из выделенных К.Роджерсом моментов группового общения.
Возникает впечатление, что поверхностная вежливость спонтанно и закономерно сменяется поверхностными рассказами о прошлом "бывалых людей", которые тем самым начинают занимать ведущее положение в группе и навязывать ей себя, что препятствует самовыражению других участников в настоящий момент, но совершенно необходимо, так как "запускает" возникающее "здесь и теперь" раздражение злоупотреблением внимания группы. Это раздражение проявляется в агрессии на говорящего, а чаще – на ведущего за то, что он плохо руководит группой, и эта агрессия тем закономернее, чем менее директивной является позиция "фасилитатора". Если же ведущий играет более активную роль, то агрессия на него возникает вследствие этой активности – как реакция на попытку доминирования. Отсутствие ответной агрессии со стороны ведущего приводит к тому, что кто-то берет на себя его "защиту". Последнее усиливает момент "здесь и теперь" и содействует выражению своих чувств. Все вместе приводит к большему ощущению безопасности и выявлению того факта, что возможно как альтруистическое, так и агрессивное поведение и никаких "страшных" последствий последнее не принесет. Увеличение безопасности приводит к попыткам "снятия масок", желанию проверить эту безопасность и раскрыться, а также к требованию "раскрытия" от другого, так как другой, если он одновременно не откровенен, начинает восприниматься как пугающий. Раскрытие касается прежде всего впечатлений, возникающих непосредственно в группе, т.е. касается чувств в адрес и оценок других людей, что, в свою очередь, накаляет атмосферу, делает ее рискованно-привлекательной. Оценки и мнения в собственный адрес могут оказаться новыми и неожиданными, так как делаются мало знающими тебя людьми, никак с тобой в реальной жизни не связанными, и на основе здесь же совершаемых поступков. В то же время эти оценки, выражение симпатии и антипатии приводят к усилению конфронтации, возникновению отношений за пределами группового процесса, усилению интереса и доверия к самому групповому процессу.
Эти этапы группового процесса и его логика представляются более или менее универсальными. По нашим наблюдениям, события в процессе общения членов конкретной группы разворачиваются подобно описанным в той мере, в какой соблюдаются следующие условия.
1. Люди собраны вместе в замкнутом пространстве.
2. У них нет достаточно эксплицированной общей деловой цели, даже совместного занятия.
3. Они не могут уклониться от общения (по крайней мере, на начальном этапе – расположение участников группы по кругу лицом к лицу).
4. В группе отсутствует заранее заданная иерархическая структура, в частности структура лидерства.
5. Другие не знают или не хотят знать социальный статус каждого из участников, что создает каждому невозможность психологически опираться на этот статус.
6. Никто заранее не знает в достаточной мере индивидуальных особенностей друг друга.
7. Каждый обладает возможностью никогда после группы не видеть другого и не зависит от него.
8. В группе есть человек (ведущий), который имеет хотя бы некоторый групповой опыт, знает "правила игры", в частности технику облегчения участниками группы выражения их ощущений, переживаний, мнений.
По нашим наблюдениям, установки ведущего, хотя они и играют большую роль в терапевтическом эффекте группы, также мало сказываются на закономерностях самого процесса общения. Известны случаи, когда клиенты, прошедшие группу и не имеющие никакой теоретической, да и по сути дела практической подготовки, а также имеющие установки, резко отличающиеся от гуманистических установок Роджерса, сами создавали подобные группы, причем процесс общения во многом был сходен с описанным.
По-видимому, существенным моментом проявления этих закономерностей в процессе группового общения в описанных условиях является действие некоторых универсальных детерминант, кроющихся как в межиндивидных, так и внутрииндивидных связях.
Можно предполагать, что к межиндивидным детерминантам относятся, в частности, следующие.
Организационный вакуум должен быть заполнен. Люди, собранные вместе и никак не организованные в группу, пытаются создать такую организованность.
Деловой вакуум должен быть заполнен. Отсутствие эксплицированных общих целей и задач требует создания какой-то цели, объясняющей, зачем люди здесь собрались. Поскольку такую цель в этих условиях подобрать очень трудно, неосознанной целью группы становится заполнение организационного вакуума.
Если организационный вакуум не может быть заполнен на основе общей деловой цели, как это происходит в коллективе [100], то единственным основанием для создания структуры группы оказываются симпатии и антипатии, высказанные участниками группы друг другу. Показано, что высказанная симпатия является наиболее мощным фактором, детерминирующим межперсональную аттракцию (привлекательность) в ситуации поверхностного знакомства [182]. Привлекательность, в свою очередь, ведет к образованию коалиций, конфронтации и выплескиванию процесса общения за пределы специально организованного общения.
Коалиции и конфронтации в условиях отсутствия естественных социальных связей и поощрения искренности со стороны ведущего приводят к легкости в выражении негативных чувств.
К внутрииндивидным детерминантам можно отнести, по крайней мере, следующие.
1. Безусловная значимость для каждого человека проявленных в его адрес симпатий и антипатий.
2. Значимость мнения большинства.
3. Значимость общественного осуждения и отвержения.
4. Значимость эмоциональной поддержки в условиях отвержения большинством или даже кем-либо.
5. Эмоциональное удовлетворение от смелости рисковать (самораскрываться).
6. Неожиданность, новизна, а следовательно, и привлекательность мнения о себе, высказанного малознакомым человеком на основе конкретных "здесь и теперь" проявлений в группе (в естественных социальных отношениях такое высказывание мнений малознакомыми людьми не принято).
7. Благодарность за неосуждение поступков, которые уже осуждены самим собой или могли бы быть осуждены другими (в жизни вне группы или в процессе общения в группе – например, некооперативность, агрессия).
8. Гордость за себя, если удается добиться признания вопреки негативному первому впечатлению.
9. Радость от узнавания нового – новых людей, самого себя в новых обстоятельствах.
Все высказанное приводит нас к выводу о том, что основные психологические механизмы, используемые в психотерапевтических группах типа групп встреч лежат в индивидном самосознании и индивидном уровне общения.
При этом особой организацией "встречи" эти механизмы изымаются из контекста естественного и типического социального общения. Такое "изъятие" делает эти механизмы и закономерности наиболее выпуклыми, а поведение членов группы – диагностичным. Полученные знания и возникающие феномены могут быть использованы для развития членов группы. При правильном управлении процессом общения в группе можно действительно расширить индивидное самосознание, т.е. увеличить у участников группы знание о том, какими они воспринимаются, какие их формы поведения вызывают симпатию и приязнь, а какие – неприязнь и осуждение у окружающих, можно действительно дать возможность участникам группы пережить радость узнавания друг друга. Могут происходить и более глубокие, личностные процессы, связанные с открытием того, как человек добивается признания, какими мотивами руководствуется в общении с людьми, насколько он умеет понимать и сочувствовать. Способность быть самим собой, самоуважение также могут увеличиваться в результате общения в группе. Но все это может происходить в группе при условии соответствующего руководства.
Обычно группы встреч связывают с недирективной позицией лидера и неструктурированностью самого процесса. На самом деле процесс этот, как мы старались показать, как раз жестко структурирован – самими спонтанно проявляющимися закономерностями общения в данных условиях. Позиция ведущего, даже того, кто внешне "ничего не делает", также отнюдь не исключает, а, наоборот, предполагает руководство. Отсутствие запрета может быть воспринято как поощрение. Кроме того, ведущий знает, что произойдет с группой через несколько занятий, а группа не знает, и это неизбежно отражается, в частности, в его меньшей тревожности, большей уверенности. Поэтому, когда из хаоса и скованности первых занятий, агрессии на "неумелого" ведущего вырастает нечто совсем иное – интересное и необычное, группа приписывает это особому профессиональному мастерству ведущего. В результате ведущий приобретает очень большой авторитет и доверие у группы. Задача управления группой облегчается, иногда достаточно еле заметных знаков удовольствия или неудовольствия на лице ведущего, чтобы группа воспользовалась или отказалась от той или иной инициативы какого-то члена группы. В таких условиях установки ведущего и, главное, его моральные и нравственные ценности действительно начинают играть важнейшую роль. Процесс приводит к действительному развитию личностного самосознания и усилению аутентичности и ответственности за свои поступки, если ведущий действительно добр, сердечен, нравствен, полон уважения к человеку и его человеческому достоинству, не ищет упоения властью.
Сам же процесс общения в группах встреч, как и механизмы, его запускающие, еще не гарантируют этого прогресса в личностном развитии. Так, ситуация группы увеличивает степень анонимности по сравнению с естественным общением и соответственно снижает требуемую ответственность за поступки. И выражения симпатии, и выражения антипатии могут облегчаться ведь просто потому, что они делаются анонимным лицом анонимному лицу и никто не обязывает всерьез оплачивать авансы симпатии или всерьез отвечать за выражение негативного мнения о человеке. Использование группового мнения, группового анализа чьих-то личных проблем или поступков – вещь также неоднозначная. Существует мнение, что группа всегда права, так как группа в целом лучше видит, лучше понимает, более справедлива, чем каждый отдельный участник. Группа действительно очень жизнеспособный организм и действительно чаще всего права. Однако влияние группового давления может быть столь значительно, что член группы начинает соглашаться с ней не потому, что она права, а потому, что она группа. А это как раз тот самый конформизм, избавление от которого мыслится как одна из целей для членов группы. Как показывают наблюдения психотерапевтов, групповое напряжение, высокий накал эмоциональности могут стать самоцелью, эквивалентом наркотика. Все эти негативные возможности, так же как и позитивные, потенциально заложены в групповом общении, и от ведущего зависит, какие будут актуализированы.
Если методы, основанные на учете закономерностей общения в группе, актуализируют и укрепляют самосознание индивида и связи индивидного и личностного уровней самосознания, то другая группа методов делает акцент на организмическом, телесном самосознании, и его связях с высшими уровнями.
К таким методам принадлежит, в частности, биоэнергетика – терапевтическая система, являющаяся разновидностью психоаналитического подхода, развитая А.Лоуэном на основе идей В.Райха [202].
Основная терапевтическая цель биоэнергетики родственна многим другим направлениям – это помощь человеку в поиске и осознании скрытых причин конфликтов и страхов в овладении собственным поведением и состояниями. Однако к такому поиску биоэнергетика подходит со стороны тела, учитывая реальный факт связи эмоциональных компонентов и мышечной телесной активности. Неуспех непосредственного анализа конфликта, согласно А.Лоуэну, часто является следствием недостаточной эмоциональной насыщенности, излишней рациональности процесса анализа. Специальные двигательные и дыхательные упражнения призваны помочь человеку осознать связь между тем, как он дышит, двигается, держит себя, и тем, что он чувствует в собственный адрес, какие эмоции тормозит. Это высвобождает дополнительную энергию, необходимую для процесса самосознания. В результате биоэнергетических процедур человек "понимает, что напряжение каждой его мышцы отражает определенный конфликт, является преградой и помехой к полной свободе самовыражения. Напряжения связаны со страхом, гневом или печалью. Чувствуя напряжение, человек сознает конфликт, который к нему приводит. Таким образом, контакт с телом эквивалентен осознанию опыта собственной жизни" [202, 267]. Человек также начинает понимать, что означают его согнутая спина, опущенные плечи и голова и другие проявления осанки.
Использование связей телесного и более "высоких" – индивидного и личностного – уровней самосознания не является, естественно, прерогативой исключительно психоаналитически ориентированных направлений в психотерапии.
Этот принцип находит свое отражение, в частности, в аутотренинге и его модификациях. Одним из достоинств аутотренинга,по мнению московского психотерапевта Н.Н.Петрова, в сравнении со многими другими как раз и является большая самостоятельность клиента, "в силу чего достигнутые результаты связываются с большей внутренней работой и осознаются как достижения данной личности" [98, 67]. В варианте этого метода, предполагающем инструктора, роль последнего состоит как раз в помощи клиенту в структурации самосознания, в акцентуации внимания на поиске причин, облегчающих или затрудняющих обучение. Последние "сначала могут расцениваться как телесные, физиологические... в дальнейшем занимающийся начинает видеть за этими трудностями свои психологические особенности..." [98, 69-70].
Методы, основанные на апелляции к разуму и логике пациента (клиента), кроме своего внушающего эффекта, несут в себе также тот важный момент, который состоит в вооружении самосознания пациента средствами самоанализа. Так, например, транзактный анализ как психотерапевтическая процедура фактически сводится к овладению соответствующими представлениями как средствами исследования и понимания собственного общения, его механизмов, своей роли в нем [177]. Отметим, что кажущаяся простота и "ненаучность" многих теоретических представлений в психотерапии отчасти предопределены их особой функцией – служить средствами осознавания клиентом собственного поведения.
Психотерапевтические методы, основанные на гипнозе, казалось бы являются той точкой континуума, в которой активность сознания и самосознания сводится до нуля и подменяется самосознанием терапевта, напрямую передающим своему клиенту нужное в лечебных целях содержание.
Современные исследования, изложенные, в частности, в недавно опубликованной у нас монографии известного французского психотерапевта Л.Шертока, позволяют, однако, усомниться в этом тезисе [139]. Межличностные отношения, установившиеся между врачом и больным, желание или нежелание больным успеха внушающего воздействия имеют большое значение при применении этой психотерапевтической техники.
Менее всего природа психотерапевтического воздействия, направленного на усиление и совершенствование сознания и самосознания, проявляется в бихевиоральной психотерапии, по крайней мере в ее декларируемых целях. Последние включают в себя задачу усилить или затормозить те или иные реакции человека, имеющие характер болезненных симптомов, на определенные стимулы [187]. Так, например, десенсибилизация направлена на подавление конкретного страха и состоит в том, чтобы условно-рефлекторно связать некоторый пугающий раздражитель с мышечной релаксацией, которая, в свою очередь, связывается, например, посредством аутотренинга с чувством психологического комфорта и спокойствия. Однако уже внутри бихевиорально ориентированной психотерапии намечается осознание того факта, что эффективность поведенческих методов кроется зачастую не в самих по себе процедурах выработки новых условных связей, а в тех общих изменениях в сознании и самосознании личности, которые являются косвенными следствиями этих процедур. В основе действенности поведенческих процедур лежит сознание человеком "собственной эффективности", последнее же оказывается тем, что очень напоминает житейскую "самоуверенность" [150; 194].
Итак, самосознание и его конкретные состояния, такие, как "раздвоенность", потеря себя, неоправданность собственного "Я", чувство собственной беспомощности, фальшивость самосознания и "Я-образа", деиндивидуация, так же как когнитивная или эмоциональная незрелость, некритичное включение чужеродных элементов в "Я-образ", спутанность идентичности и инфантильная идентификация – все эти явления, или состояния самосознания являются предметом психологического, психотерапевтического воздействия. Это воздействие, однако, не только предполагает самосознание как подлежащий коррекции процесс или структуру, но и опирается на самосознание человека.
Отмечая, что трансформация прошлого опыта из определяющего развития личности в определимое этим развитием становится возможной благодаря работе самосознания – "нового внутреннего движения в системе индивидуального сознания", А.Н.Леонтьев подчеркивал, что самосознание не производит, а опосредует эти "перевороты в прошлом личности". Производятся же эти перевороты реальной жизнедеятельностью субъекта. Выше мы как раз и пытались рассмотреть роль поступка как фактора, запускающего самосознание субъекта. Но поступки совершаются в реальных жизненных обстоятельствах, под давлением социальных условий, реальных задач и реального общения. Можно сказать, что сама жизнь является главным "корректором" самосознания. Психолог, однако, работающий в рамках психологической службы и выступающий как консультант или психотерапевт, не обладает, естественно, возможностями непосредственного вмешательства в сами обстоятельства жизни того человека, который обратился к нему за помощью. Психолог не может создать для своего клиента новую жизнь, которая изменит его самосознание, приведет к развитию личности и переоценке ее прошлого. Ход психологического вмешательства имеет противоположное направление: изменить самосознание так, чтобы сделать человека готовым к новым поступкам, а уж новые поступки закрепят изменения в самосознании.